Майн Штейтелэ, Аутодафе
Рассказ девятый - «На войне, как на войне»
Они лежали в палатке. Рядом. Три пары ног в солдатских ботинках. Лежали носками ботинок вверх. Странно. Ботинки не были грязные. И даже не запылённые. Кто-то их почистил.
Вдалеке бухали гаубицы. Их звук напоминал отрывистое дыхание громадного зверя из очень страшной сказки. Но здесь это бухание были обычным явлением. Никто на него не обращал внимания. И потому, громадный зверь из страшной сказки, казался всего навсего, ласковым зверьком, который никому никакого вреда причинить не может.
Восточный фронт тянулся от треугольника где встречались Сирия, Ливан и Израиль и продолжался параллельно границе между Ливаном и Сирией. Израильтяне отогнали сирийскую армию за водохранилище Карун, и остановились где-то неподалеку от сирийской границы.
Полевой госпиталь находился в 15 километрах от линии фронта. Он имел современную операционную
и медицинское оборудование необходимое в случае массовых потерь. К счастью потерь не было - раненых на вертолётах эвакуировали прямо в Хайфу. Иногда эти вертолёты пролетали над госпиталем, что вызывало понятную досаду у медицинского персонала.
Сеня Рапопорт был рентгенологом. Не врачом рентгенологом, а техником. И наверно неплохим, потому что он никогда не задавал врачам-рентгенологам и хирургам лишние вопросы. Хирургов и других военных врачей в госпитале было больше чем санитаров. Почему? Никто не знал. Правда, если к санитарам добавить шофёров, поваров и военных командиров, то врачей конечно было бы меньше. Но никто не занимался этого рода арифметикой.
Война началась внезапно. И как всегда её спровоцировали палестинские арабы. Зачем? Почему? Только Аллах может ответить на этот вопрос. И то, нет никаких гарантий, что он сможет. Конечно, антисемиты всего мира объединились, грозно ругались нехорошими словами, бойкотировали и обвиняли. Но правда остается правдой: войну всегда начинали арабы. Впрочем их можно понять. Ну не совсем. Но все же… Да и антисемитов можно понять. Но тоже - не совсем. И тоже - но все же…Евреи - сложный народ. И не очень покладистый. И нахрапистый. И заносчивый. И коварный. Но все же…
Время в госпитале протекало мирно. Днём ездили в соседнюю христианскую деревню, обедали в местном ресторанчике и покупали ящик водки по шекелю за бутылку. Это оставляло очень приятное ощущение. Пили водку вечером. Пили все, кто хотел. Пили, обычно не пьющие, выходцы из Марокко и Туниса. Пили Русские. Пили Румыны. Пили Англосаксы. И Поляки пили.
Русские пили профессионально. После первой не закусывали. Но после второй и третьей уделяли внимание лакерде, кабанос и шпротам. Свинину не ели. Все же армия была еврейской. Как и все выше перечисленные национальности.
В полночь, неожиданно, привезли раненого - парня со сломанной рукой. В госпитале воцарилось ликование. И хотя было темно, как у негра в одном месте, все сбежались к триажной палатке. Истомившиеся по больным, врачи, тоскующие санитары, любопытные водители и даже повара - все окружили палатку. Они обсуждали и уточняли происшествие. Из какой роты привезли, как случилось, что несчастный сломал только одну руку а не две? Подорвался ли его джип на мине или по случайности наехал на булыжник или уткнулся в дерево? Вопросов было много. Гипотез - еще больше. И каждая новая противоречила предыдущей.
А тем временем главный хирург обследовал потерпевшего и все остальные наблюдали за его работой. Многие, те кто постарше, вспомнили молодость, те далекие годы и практические занятия в медицинском институте. Как это было здорово! Профессор обследовал больного и обращаясь к студентам, объяснял что же происходит с пациентом. Его состояние и диагноз.
Главный хирург посмотрел на сломанную руку, потом на здоровую, и громко объявил: «Двухсторонний перелом. Сделаем рентген, а там видно будет…». Все согласились. Солдата положили на носилки и два самых сильных санитара
понесли его к палатке, где находился рентгеновский аппарат. Участь страдальца была в руках Сени Раппопорта.
Сеня выходец из Белорусского населенного пункта, Калинковичи, оказался в Израиле по ошибке, которую он сам себе и всем остальным объяснить не мог. Но факт остается фактом, он приехал в Израиль из Польши. Как Сеня там оказался тоже не понятно. Он приземлился в аэропорту Бен Гурион за несколько месяцев до начала Шестидневной Войны. Настроение в стране тогда было очень сумрачное. И Сеня не совсем понимая, что происходит, был очень беспокоен. Но, как мы уже знаем, все кончилось хорошо для сынов Израилевых. И Сеня почувствовал себя лучше. Его определили в кибуц, где он работая на уборке цитрусовых, познакомился со своей будущей женой, Соней. Они развелись через пятнадцать лет. Детей у них не было. Он жил в Яффо. В среднего размера амидаровской квартире, которую они получили от Сохнута, когда поженились. Квартира осталась. Жена ушла.
Если дать ему литературное описание, то Сеня был коренастый, крепкий, рано облысевший мужчина лет сорока, сорока пяти. Его голова напоминала шлем водолаза. Ну, может не такая большая, но довольно крупная. Он был не прочь выпить. И в тот вечер, будучи хорошо вмазанным, Сеня находился в приподнятом настроении. Обычно не очень разговорчивый, он с понятной гордостью, рассказывал нам о своем прадеде, который служил управляющим яблоневых садов в поместье польского пана, Яна Свинциского, возле Калинковичей. Прадеда звали Йошке. Йошке никогда не болел и обладал недюжинной силой. Сегодня он наверняка бы самостоятельно затащил концертный рояль на пятый этаж. Или восьмой. А может быть и пятнадцатый. В Калинковичах высоких домов не было. Концертных роялей тоже. Может быть у пана Свинциского имелось пианино, но рояля…
По-соседству имения Свинциского находились владения очень богатого и знаменитого графа по фамилии Кармышев. Он и Свинциский дружили, но завидовали друг другу. Один был шляхтич, другой - потомственный дворянин. Они часто ездили друг к другу.
Однажды, ранней осенью, хорошо пообедав и опосля еще лучше выпив, говорили друзья о яблоневых садах, урожае, и прочих колхозных делах. Свинциский, вспомнив об Йошке, похвалил его усердие и отметил его недюжинную силу. Графу это не понравилось. У него ведь управляющий был очень щуплый еврей, да и урожай так себе. Еще он вспомнил, как неудачно пытался переманить Йошку к себе. И так как оба джентельмена были азартными игроками, то Кармышев предложил Свинцискому пари. Если Йошке сумеет повалить его медведа, по кличке Герасим, на землю, то граф заплатит пану 10000 рублей. Если медведь повалит Йошке то десять тысяч перейдут от Свинциского к Кармышеву.
Йошке и его жена, Циля, породили трех сыновей и двух дочерей. Ни пан Свинциский, ни граф Кармышев, да впрочем, ни сами Йошкe и Циля, не знали, да и не могли знать того, что старший сын станет одним из самых знаменитых продюсеров Голливуда, средний - правой рукой Троцкого, а младшего и старшую дочь летом 1941-го года расстреляют из автоматов немцы в одном из яблоневых садов пана Свинциского. Не знали они и то, что среднего сына, почетного большевика, забьют насмерть подчиненные чекиста Ягоды. И что младшая дочь, останется в живых. Ее вместе с еврейским техникумом, были и такие, и маленьким Сеней на руках, эвакуируют на Урал. Там Сеня подрастет немножко. И они вернутся домой, в Калинковичи.
Герасим уже целый год жил у графа Кармышева в клетке и никак не мог привыкнуть к такой собачей жизни. Нет, кормили его неплохо, но не часто - два раза в неделю. Неволя есть неволя.И не потому что еды не было, а потому что граф хотел чтобы медведь был злой и отчаянный. Зачем и почему? Не известно.
Пари было заключено. Пан Свинциский все же сумел настоять на том, что на медведя оденут намордник. Йошке несмотря на слезы и крики Цили, согласился. Пятьдесят рублей на дороге не валяются. Зрелище было назначено на последнее воскресение октября.
Санитары принесли пациента. Сеня не совсем уверенной походкой направился к рентген аппарату. Мы вышли из палатки.
Главный хирург долго смотрел на снимки. Его лицо выражало недоумение. Он позвал заместителя. Тот тоже долго смотрел на снимки. И тоже с недоумением. Подошло еще несколько врачей. Никто не мог понять: где же двойной перелом? Не только перелома на снимках не было, но даже какой-нибудь жалкой трещины и то не обнаружилось. «Надо повторить рентген…», - сказал главный хирург. Коллеги согласились. Два сильных санитара потащили носилки с обладателем поломанной, но здоровой руки, к палатке, где Сеня, продолжал свой рассказ.
Наступило последнее воскресение октября. Перед домом пана Свинциского огородили канатами площадку и усыпали ее песком. К десяти утра все проживающие в имениях пана и графа были в наличие. Сами пан и граф расположились на мягких стульях в первом ряду. Супруги спорщиков не присутствовали, поскольку считали такого рода состязание не гуманным по отношению к медведю.
Медведь Герасим тоже считал свою ситуацию далекой от истинного гуманизма. Когда дворовые графа пришли выводить его из клетки, он сначала обрадовался. Решил что его отпустят на волю, в лес. Но вскоре разочаровался, загрустил. А когда на него одели железный намордник, то разъярился не на шутку и стал реветь страшным ревом. Но никого его рев не испугал. Его повалили на землю, связали и закинули в маленькую клетку, стоящую на телеге. Герасим не понимал. «Что этим тощим чудищам надобно? И куда они меня везут?», - думал он. Телега заскрипела по направлению имения пана Свинциского.
К тому времени, когда санитары принесли солдата, Сеня уже слегка отошел. Взглянув на снимки, он сразу понял, что дело пахнет керосином. Ведь он сделал снимки здоровой руки. Ему стало не по себе. На этот раз он произвел снимки нужной руки и на них точно были видны места перелома и все их подробности. Сеня отдал санитарам новые фотографии, а старые разрезал на мелкие кусочки.
Главный хирург, обрадовался качеству новых снимков. Это был тривиальный двойной перелом. Пациенту наложили гипс, дали обезболивающее и снотворное и пожелали спокойной ночи. Было уже около пяти утра. Ливанская черная ночь скоро должна была осветиться бледным лимонным светом ливанского утра.
Когда Герасим увидел толпу людей, он еще больше обозлился. О, как же ему хотелось вырваться из клетки, сорвать с себя намордник и ошейник и наброситься на этих двуногих худущих обезьян.
Клетку открыли. Трое мужиков держали Герасима за веревки привязанные к ошейнику. Герасим рвался и ревел, пытаясь сорвать намордник и освободиться от веревок. Он был громадный бурый медведь и если бы сильно захотел, то, наверно, сумел бы вырваться на волю. Но что-то ему мешало это сделать. Он сам не понимал, что ему мешало рвануться и кинутся на тюремщиков. Он стоял на своих двух и тупо озирался по сторонам.
Йошке перелез через канаты и неспешно направился к Герасиму. Не нем была простая белая рубаха, черный кожаный пояс и такой же черный кожаный картуз. Картуз, как-то непонятно, сидел на большой, напоминающей скафандр водолаза, голове.
Остановившись в двух метрах от медведя, Йошке глубоко вздохнул, и прошептав про себя молитву «Шма Израэль», кивнул мужикам. Те отпустили веревки и сиганули в разные стороны, на безопасное расстояние. Герасим и Йошке остались наедине друг с другом.
Страх и ожидание охватили оцепеневших зрителей. Наверно то же самое чувствовали римляне на скамейках Колизея ожидая, когда железные ворота распахнуться и львы набросятся на кучку христиан стоявших в центре арены. Пан Свинциский и граф Кармышев, поднялись на ноги.
Йошке пошел к Герасиму. Из взгляды встретились. Медведь чувствовал что-то угрожающее в фигуре человека идущего к нему. Его волосы ощетинились. Он был готов сражаться и сначала опустился на четвереньки а потом, поднявшись в полный рост, набросился на Йошке. Йошке его ждал. Он схватил медведя за кольцо и с силой прижал его голову и плечи к земле. Герасим опешил. Он пытался обхватить Йошке лапами, но тот давил его голову и туловище вниз и лапы медведя следовали вслед за головой и туловищем. Еще мгновение и Герасим уже лежал на земле Он ждал страшного конца. Но ничего страшного не произошло. Человек вдруг погладил его по голове и сказал мягким голосом: «Не бойся, Герасим, скоро пойдешь в лес, на свободу». И медведь его поняв, ответил: «merci Sauveur», что означает: «спасибо Спаситель». В поместье графа Кармышева, барин и барыня говорили между собой и со зверями в клетках на французском.
Граф был разочарован. Но он был дворянин и в глубине души порядочный человек. За обедом он выписал пану Свинцискому вексель на десять тысяч рублей и попросил позвать Йошке. Позвали Йошке. Тот пришел и граф его спросил: «Йошке тебе полагается награда. Чем я могу тебя пожаловать?». Йошке смиренным голосом ответил: «Ваше сиятельство, отпустите Герасима на свободу, в лес. Буду очень благодарен…». Кармышев, не ожидал такой просьбы. Он думал еврей попросит денег. Его озадачила Йошке просьба. Но хотя ему не хотелось расставаться с медведем, но слово есть слово. И он сказал: «Ну что ж, ты это заслужил. Отпущу я твоего медведя на свободу. Пусть идет в лес». «Благодарю, барин», - произнес Йошке и покинул пана и графа угощаться десертом, коньяком и сигарами.
Ночь кончилась. Утром прилетел большой темно- зеленый вертолет. Из него вышли десять бородатых мужчин в военной форме с длинными пейсами. Это были люди из специального подразделения. Они пошли к палатке где лежали три пары ног в солдатских ботинках. Ботинки не были грязными. И даже не запылённые. Кто-то их почистил. Бородатые прошли в палатку и начали там молится. Вскоре вертолет поднялся в воздух забрав с собой три пары ног и все остальное.
Через несколько недель христиане Марониты перерезали палестинских арабов в лагере для беженцев «Сабра и Шатиле» в Бейруте. Они отомстили за убитого палестинцами ливанского президента. Война кончилась.
Мы разобрали палатки. Погрузили их на грузовики. А сами уселись в автобусы и поехали домой, в Израиль.
Люлик смотрел в окно на мелькающие мимо христианские деревеньки и голые каменистые поля южного Ливана. Они были так непохожи на яблоневые сады пана Свинциского неподалеку от населенного пункта Калинковичи.
Люлик смотрел в окно и думал: «Какой замечательный рассказ мог бы получиться из истории о прадедe Сени Раппопорта, Йошке, медведе Герасиме, и о нас, еще живых и еще пьяных жизнью.
Стояло лето 1982 года. Для трех пар ног в военных ботинках все уже было позади. Для всех остальных, все должно было еще случиться, а может быть и нет.
10.8.23