В одном лесу жил да был снежный человек. То есть он-то себя никаким снежным не считал, он вообще снег не любил в силу непростой семейной истории. Сознавал он себя обычным человеком, а обычных людей — туристов и поблизости проживающих — за людей как раз не считал и звал «эти».
Жил он один, питался веточками разными, в сезон ягодами да грибами, зимой кору грыз, шишки лущил. Иногда подбирал то, что от туристов оставалось, вот только алкоголь из брошенных бутылок никогда не допивал, он его на дух не переносил — опять же в силу семейных обстоятельств. Впрочем, к тому времени, о которым идет речь, семьи у него уже не было. Раньше-то была: папка, мамка да младший брат. А потом их одного за другим не стало.
Сперва с отцом скверная история приключилась. Попробовал он из брошенной отдыхающими полупустой баклажки пиво и вмиг пристрастился в силу непривычности метаболизма. Нашел по запаху в городке пивную и стал наблюдать — в их семье это вообще любимое дело было, за «этими» наблюдать. Видит: местные тетьке за стойкой какие-то бумажки дают, а она им в ответ вкусного пива отливает. Начал папка думать, где бы таких чудесных бумажек добыть. И скоро понял, откуда они берутся: мужички, как пива много выпьют, начинают по округе шнырять, бутылки пустые собирают, потом несут дядьке в дощатую будочку рядом с пивной. Они ему бутылки, он им бумажки. Ну, тут у папки сразу настроение поднялось — бутылок-то в лесу немерено от отдыхающих оставалось. Набрал целую груду, сдал, получил свои бумажки и скорей в пивную. Устроился в уголке, стоит, пиво потягивает. И никому до него дела нет — ну мужик, ну заросший, ну в шубе бабьей свалявшейся, так тут половина местных бомжей пробавляется, у многих рожи еще зверовидней, чем у этого. Так до зимы и прошлялся ежедневно в пивную, несмотря на мамкин слезный вой. А зимой как-то, возвращаясь, упал в сугроб, уснул и замерз насмерть в силу непривычности метаболизма.
Потом братец запропал. Вышел из глупого любопытства на опушку и наткнулся на местного участкового. И тот сразу признал в нем призывника со своего участка, который давно уже от повесток бегал. «Вот ты где, — говорит. — Посмотри, до чего себя довел. Одичал совсем в бегах. Чистый йети. Ну, ничего, армия из тебя человека сделает». И увел в военкомат. Только его и видели.
А следом и с мамкой беда. Пошла она в малинник, а там ученый из экспедиции нужду справлял. Позвал он своих, накинулись, в палатку закатали и утащили в райцентр на предмет изучения. Потом одна сорока в газете прочитала и нашему снежному человеку передала, что путем тщательного изучения и сложных экспериментов в райцентре было научно доказано, что никакого снежного человека в природе не существует.
Так и остался наш снежный человек в одиночестве. Тосковал сильно — и по родным, и вообще по обществу. Не брать же в расчет лосей с белками. И вот как-то бродил он по лесу в меланхолии, глядит — на полянке компания шашлыки жарит, а на веточке черная такая коробочка висит, и из коробочки голоса раздаются. Сперва неинтересно было: про всяких плохих, которые на хороших плохое удумывают, а потом вдруг про него — про снежного человека. Ну то есть не про него лично, а про снежного человека вообще. И говорят, что, мол, неоднократно видели его в районе какого-то там Тибета. Дальше он слушать не стал. Решил: надо идти в Тибет! Где он, этот Тибет, наш снежный человек не знал, но решил, что если все время прямо идти, непременно доберешься. Собрал свои манатки в узелок — были у него штаны, свитер да куртка, он их вместе с буханкой хлеба в отместку за мамку у другой экспедиции стащил, которая в их лесном пруду какого-то ящера высматривала. При его лохматости все эти шмотки ему даром были не нужны, но оставлять было жалко — разворуют, народ, сами знаете, какой. Да и о мамке память.
Пошел, стало быть. Долго шел, легко, дело-то осенью было. То ягоду с куста сорвет, то сыроежку ногой в пасть отправит — благодать. Но вот сделалось ему жарко, а тут как раз речка, у речки, правда, какой-то странный дом стоит, здоровенный, из трубы дым валит, под домом из крутого берега труба торчит. Ну дом и дом, дым и дым, главное, «этих» вокруг никого. Прыгнул наш снежный человек в речку и давай плескаться. Вдруг в трубе что-то забулькало, и полилась из нее бурая жижа. Вылетел он из воды, как ошпаренный. И тут же начала из него шерсть лезть. Вся вылезла, только надо лбом коротенький ежик остался. Начал он с непривычки мерзнуть. Вот, думает, беда какая, а дальше-то ведь хуже будет — зима скоро. Но тут сообразил — у него ж собой одежка была краденая, напялил ее кое-как, вроде, потеплее стало. Сидит на пеньке, размышляет: примут ли его теперь в таком неприличном виде Тибетские люди…
Тут вдруг какой-то «этот» на полянку выходит. Юркий такой, в очечках. Ну, нашему — что, думает, испугается сейчас юркий да задаст стрекача, а он дальше размышлять останется. Так нет, очкарик, наоборот, прямо к нему.
— Борис Митрич, — кричит. — Родной! Да как же это! Все ведь говорили, что вас конкуренты в лес вывезли да в лесу и прикопали…
Наш зарычал негромко, отстань, мол, думаю я. А тот только пуще:
— Конечно-конечно, я понимаю, разве ж такую фигуру можно прикопать. Отец города! Все-то думали… А вы здесь, за заводом своим присматриваете. Вот что значит настоящий хозяин!
Наш с тоски заскулил. А юркий не унимается:
— Понимаю! По вдове своей соскучились, по сироткам малым… А уж она-то, бедная, как убивается! Не может наследства получить за отсутствием убедительных доказательств вашей кончины. С виски на колу перебивается… А конкуренты ваши, сволочи, признаваться отказываются, хотя и под следствием.
Завыл снежный человек, ничего понять не может. А очкарик его под руку подхватил, тащит.
— Конечно, вы со всеми разберетесь! А сейчас идемте скорее к вашей счастливой вдове, моей разлюбезной сестрице Алисе Эдуардовне.
И уволок снежного человека в город.
Там вдова его сразу признала. Сперва несколько раз по морде съездила — где, мол, шлялся, кобель проклятый! Потом заплакала — что ж это ты на себя напялил без женского пригляда? Ну, а потом, понятно, на шею бросилась!
Тут и детишки нарисовались, виснут, за лапы хватают. Он по привычке рыкнул, а они только смеются: опять папка выпивши пришел, сейчас умора будет!
Вскорости и конкуренты объявились. И тоже в нашем снежном человеке Бориса Дмитриевича сразу же с радостью узнали. А их адвокат потребовал закрытия дела по причине отсутствия жертвы.
В общем, зажил наш снежный человек счастливой семейной жизнью. Жена на него не нарадуется, всем подругам говорит: «Отпуск на природе очень положительно на Бориса воздействовал, он теперь внутренне глубоко очистился и алкоголь на дух не переносит, никаких больше посиделок с дружками после работы! Про курение позабыл и полностью перешел на вегетарианскую пищу. И ходит исключительно босиком, чтоб быть ближе к земле. Если так и дальше пойдет, будем с ним вместе на йогу ходить». К детишкам он тоже привык, он еще в своем прежнем лесу всякую мелкоту любил — зайчат, ежат, головастиков. Те, конечно, поумнее были, но что с «этих» возьмешь. В общем, забыл наш снежный человек об одиночестве.
И о Тибете тосковать некогда — дел по горло. Завод, он управления требует. Утром его шофер туда привозил, вечером увозил. Совещания заместитель собирал — тот юркий очкарик, братец счастливой вдовы. Наш правила быстро понял: как все соберутся, он сперва повоет немного — менеджмент глаза прячет, руками разводит; потом порычит — они кивают, записывать чего-то кидаются; пару раз кулаками в грудь, пару раз по столу — работа и пошла.
А вскорости его в горсовет выбрали и кооптировали в комитет по экологии. И братца своего он, пользуясь связями, отыскал. Армия из того и впрямь человека сделала. Он теперь на телевидении военным экспертом работает.