Глава 11.
Наступила зима. В один из дней жители поместья обнаружили внезапное исчезновение учителя Рауля. Нужно отметить, что Рауль и раньше покидал поместье без предупреждения. А через пару недель появлялся также внезапно, как исчезал. Скорее всего, так поступать заставляла тоска по родным местам.
- Рауль надолго уехал? – спросила Майрам, помогая Наталье лепить булочки.
- Не переживай, приедет, - ответила Наташа девочке, озорно подмигнув.
- Тетя, мне так хочется научиться играть на пианино, - говорила Майрам, не отрываясь от работы.
- Ага, поломаешь еще! – строго сказала Лиза.
- Знаешь, куйрик (сестра), мне кажется, что я смогу сыграть!
- Когда Рауль играет, я за ним наблюдаю, запоминаю на какие клавиши нужно нажимать, ничего в этом сложного нет,- говорила Майрам с деловым видом.
- Неа, не сможешь!
- Я пробовала, не получается, - сказала Проша, собирая муку в кучку, но тут же осеклась, увидев, что Наталья грозит ей пальцем.
- Пианино не трогайте, еще сломаете, так Абрамович вам устроит трепку, мало не покажется, да и потом, Рауль ставит книжку на подставку, смотрит в нее бьет по клавишам, - говорила повариха со знанием дела.
- А вы даже читать не умеете!
- А в этих книжках написано, на какую кнопку нужно давить, - говорила Наталья, словно сама знала буквы и умела читать.
- Мам Наташ, а ты умеешь читать? – не отрываясь от процесса лепки булочек, спросила Проша.
- Нет не умею, как и вам, мне в школу не довелось ходить, мама рано умерла, а бабушка была такой хорошей, вот она то меня и научила поварскому делу, - задумчиво говорила Наталья, погружаясь в прошлое.
- Много нас было у бабушки, она даже сама путала, кто дети, а кто внуки, всех звала деточками, как она смогла нас всех выкормить?
- Как бабушка померла - мы все разбежались кто куда, да и, наверное, уже не свидимся никогда, – спокойно говорила Наталья без сожаления и надрыва, видимо, ей и самой не очень-то хотелось встречаться со своими родственниками.
- Мам Наташ, может ты попробуешь на пианине, может получится музыку сыграть?
- А что, булочки такие вкусные получаются, а на пианине что, не сможешь? – говорила Проша, как заправский специалист в музыкальном деле.
- Рауль играет, даже в бумажку не смотрит, а получается – заслушаешься, - говорила Наталья, закрывая глаза от удовольствия, вспоминая волшебную игру на фортепьяно учителя.
- Да что там уметь, вот попробовал бы он булочку испечь!
- Я до средины паровоза на вокзале не добегаю, все расхватывают, а некоторые по две и три булочки берут, - добавила Майрам.
Видимо, всем находящимся в этом помещении не давало покоя то, как Рауль извлекает такую чудесную музыку из инструмента.
Майрам думала, что это Лиза и Проша не могут играть, а если бы ей позволили сесть за фортепьяно, то у нее сразу получится. Так, за разговорами повариха и девочки налепили булочек.
- Ну вот, пусть теперь немного отдохнут, - сказала Наталья, накрывая противень полотенцем, на котором лежали булочки.
Девочки все время хихикали над этой фразой: «Как булочки должны отдохнуть? Ну что они печку топили или дрова носили?»
- Тетя, ты про них так говоришь, словно они живые: то устали, то не поднимутся, и они такие вкусные и красивые получаются, а запах……- говорила Майрам, закрыв глаза, тем самым показывая всю вкусность булочек.
Настроение у всех было очень хорошее. Между делом Проша шутила, рассказывала разные смешные истории, которые слышала на базаре.
- Ой, а угля в печи совсем мало, жара не будет, не поднимутся булочки, - расстроенно проговорила повар.
- Я сбегаю за углем, - предложила Майрам и не дожидаясь одобрения, схватила ведро и побежала.
- Накинь бурку, простудишься, стрекоза, - с материнской заботой сказала Наталья.
В этом году зима выдалась снежной и морозной. Каждое утро Андрей протаптывал дорожки, ведущие от поместья к уборной, конюшне и сараю, в котором хранились уголь и дрова, посыпал их золой. Несмотря на это протоптанные тропинки были скользкими и все частенько падали, смеясь, поднимались, отряхивали снег с одежды и дальше продолжали путь.
Майрам была торопыгой, ей нравилось делать все быстро, она не ходила, а бегала, излишняя спешка мешала делать дело качественно и иногда приходилось переделывать ту или иную работу. Вот и сейчас Майрам резво забежала в сарай, подумала: «Не буду набирать ведро до полного, уголь тяжелый, не донесу». А сама все накладывала и накладывала, пока ведро не наполнилось доверху. И когда Майрам вышла из сарая с наполненным до краев ведром угля, ей было очень тяжело, но она подумала: «Ничего дотащу, тут недалеко». Девочка еле передвигала ноги, она спасительно смотрела на дверь, к которой держала путь, ведро оказалось очень тяжелым и становилось неподъёмным с каждым шагом, но девушка не сдавалась и упрямо шла к своей цели. В следующий момент Майрам поскользнулась, нога подвернулась, и она упала. Майрам смотрела на падающее ведро, на высыпающиеся из него камни угля, которые катились по белому как простыня снегу, окрашивая снег в черный цвет. Девочкой овладела паника, она знала, как Василий Абрамович относится к порядку. Майрам стала переживать за то, что сейчас весь двор окрасится в черные следы от угля, боялась, что хозяину не понравится видеть эти полосы на белоснежном полотне. Слезы хлынули из глаз девушки, забыв про боль в щиколотке, она ползала на коленках по снегу, собирая уголь в ведро. Сероп в это время находился в конюшне, занимался повседневной работой, он видел, как Майрам бежала в сарай и видел, как девушка несла ведро, наклонившись от тяжести в противоположную сторону. И вот теперь он смотрел, как Майрам всхлипывая, ползает по снегу, собирая уголь. Сероп выбежал на помощь:
- Ну что ты плачешь, сейчас соберём и я тебе помогу донести, зачем так много набрала, тяжело же, - бросая камни в ведро, говорил Сероп.
- Хозяин увидит эти черные следы и будет ругаться, надо их замести, - вытирая слезы грязными от угля руками, говорила Майрам.
Сероп заметил кровавые следы на снегу.
- Майрам, ты поранилась? – спрашивал Сероп, осматривая лицо и руки девочки.
Майрам удивленно смотрела на Серопа, не понимая, о чем он говорит, потом перевела взгляд на снег и увидела кровь. Оказалось, что девушка в кровь разбила коленки, но она так была увлечена переживаниями за рассыпавшийся уголь, что не ощущала боли. Сероп помог собрать уголь, взял ведро и понес на кухню. Майрам попыталась встать на ноги, но не смогла из-за пронизывающей боли в щиколотке. Она стала рассматривать ногу, кровь стекала из пораненной коленки, взяла снег, приложила его к ссадине, потом потерла распухшую щиколотку, но боль не проходила. Девочка встала на здоровую ногу и прыжками старалась добраться до помещения.
Тем временем Сероп отнес уголь.
- Что с тобой, - спросил Сероп, прыгающую на одной ножке Майрам.
- Не знаю, нога болит, - ответила ему девушка.
Сероп подошел ближе к Майрам и взял ее на руки как невесту. Майрам от неожиданности вскрикнула. До сегодняшнего дня девушка не знала мужского внимания, она не вызывала интереса у противоположного пола, так как была излишне худа, маленького роста и походила больше на ребенка, чем на девушку. Люди часто к ней обращались: «Ребенок, или малышка, или дочка, а старики — внучка». Ее никто не называл девушкой. И вот теперь, совершенно неожиданно она оказалась на руках у Серопа и она почувствовала, что он несет ее крайне бережно. Расстояние от сарая до кухни было в несколько шагов. Но для Майрам это время показалось вечностью. Она положила голову на плечо Серопа, чувства смешались в приятной палитре, состоящей из девичьего стеснения, притяжения и осознания своей привлекательности, в тот момент девушка ощутила неимоверную заботу и мужскую защиту. Сероп казался ей рыцарем, он занес Майрам в кухню, сразу подбежали взволнованные Лиза, Проша и тетя Наташа. Наталья как доктор осмотрела ноги Майрам, ссадины обработала спиртом, а распухший сустав туго перевязала тряпицей. У Майрам было необычайно хорошее настроение несмотря на то, что причин для этого не было: уголь рассыпала, ногу подвернула, колени разбила, чему тут радоваться.
- Тетя Наташа, смотри, мне совсем не больно, - вскакивая на ноги, говорила счастливая Майрам.
- Ты меня вылечила.
Майрам подошла к кухарке и крепко прижалась, та в свою очередь погладила девушку по голове и поцеловала в макушку.
- Ну, вот и хорошо, - улыбаясь, говорила Наталья.
С этого незабываемого дня Майрам потеряла покой, она мысленно возвращалась в то состояние, в котором пребывала, находясь на руках у Серопа. Майрам не могла понять, что именно заставляет ее возвращаться снова и снова в то волшебное состояние, которое длилось не больше двух минут. Ложась спать, Майрам мечтала и теперь ее мечты были связаны с тем чувствам, которое она испытала, находясь на руках Серопа. Она представляла себя невестой в красивом свадебном платье, с фатой на голове и на руках у своего суженного. В этих грезах не было конкретного человека, за которого она была готова выйти замуж, скорее всего ей хотелось снова испытать ощущение прикосновения противоположного пола.
Нужно отметить, Майрам обладала уникальной способностью полета во сне. Впервые это произошло с ней здесь в поместье: Майрам лежала на животе, вытянув руки вдоль тела, укрывшись одеялом с головой, уткнувшись носом в щель между кроватью и стеной. Дышать в таком положении было неприятно, чувствовалась пыль, которая была под кроватью. Поэтому Майрам затаила дыхание и постаралась вдыхать воздух как можно реже, и уже была готова провалиться в сон, как ощутила в районе лопаток давление атмосферного столба, в этот момент осознала себя маленькой песчинкой в огромном окружающем мире, и свершилось чудо, что-то невесомое покинуло тело, она почувствовала необыкновенную легкость. Словно мысли были отдельно, а тело отдельно, ощущение легкости позволяло сознанию или душе передвигаться вне тела. Это не было сном, но это не было и явью, девочка могла управлять своими мыслями и если хотела пошевелиться, то сразу невесомость покидала, и она снова оказывалась в своем теле. Все это было похоже на игру. Майрам беспрепятственно могла попасть в любую из комнат и помещений поместья. Она видела, как спит Андрей и как Тихон смотрит на свое очередное произведение и только пес Дунай ощущал присутствие, он смотрел в пустоту и радостно вилял хвостом. Майрам боялась улетать далеко от своего тела, ей казалось, что она не сможет вернуться обратно. Это чудо повторялось с ней снова и снова, чувство свободного полета забавляло и необычайно нравилось Майрам. И теперь ей было проще относиться к жизненным негативным моментам, девушка знала, что с приходом ночи, она правильно уляжется, сложит руки, затаит дыхание, и «вырвется на свободу». В таком состоянии совершенно неважно богат ты или беден, кто что сказал или подумал, нет ни поощрения, ни осуждения, а мечта приближается и вот-вот станет явью. А ты песчинка в гармоничном мире, который не даст тебе исчезнуть или погибнуть.
Учитель Рауль появился также неожиданно, как и исчез, только в этот раз он был слишком встревожен. Появление Рауля было своеобразным сигналом для Жидкова: нужно собирать гостей. За многие годы это уже стало традицией. Учитель без предупреждения знал, что будет банкет, на котором он, как всегда станет «гвоздем программы», данное мероприятие было своеобразной политинформацией для состоятельных людей, которые частенько бывали в поместье Василия Абрамовича и пользовались особым уважением. Да и сам хозяин черпал из рассказов Рауля и других гостей массу полезной для себя информации.
Жидков всегда тщательно готовился к приему: подбирал меню и руководил сервировкой стола. Жена с дочерями шили новые наряды, для всех это был праздник. Но в этот раз не хотелось помпезности, просто было интересно узнать последние известия, о чем будет рассказывать учитель, поэтому ни меню, ни новых нарядов не готовилось. Наталья и так знала предпочтения для таких званых ужинов, поэтому особо придумывать было нечего. Причиной такого безразличия и апатии было неспокойное время, состояние тревоги витало в воздухе.
Пришедшим гостям было интересно узнать от Рауля европейские новости, и, надо сказать, они были неутешительными. Первая мировая война набирала обороты, гибли люди и каждый мечтал, чтобы скорее прекратилось кровопролитие. Рауль рассказывал, что в войне принимают участие тридцать восемь государств, на её полях сражается свыше семидесяти миллионов человек, из которых количество убитых подходит к десяти миллионам, еще более того искалечены.
- Скорее всего, эта война приведет к крушению самых могущественных европейских государств и образованию новой политической ситуации в мире, - говорил Рауль, внимательно слушающим гостям.
И если раньше Рауль рассказывал о новых предпочтениях в еде, рецептах, кулуарных интригах, фаворитках, разных придворных сплетнях, новинках моды, демонстрировал запах новых духов, рассказывал интересные истории, которые произошли с ним по пути следования в Париж и обратно в Россию. То на этом ужине все было напряженно и неутешительно, купцы и помещики внимательно слушали, каждый думал о своих капиталах, семьях и спасении собственной жизни. Не радовала пища, никто не музицировал и не читал стихи. Все были угнетены. А Рауль не унимался:
- На полях битв впервые применяются танки, авиация, корабли-дредноуты , химическое оружие, - говорил Рауль со знанием дела.
Присутствующие слушали Рауля и понимали, что и так тяжелые времена станут еще тяжелее. Раньше никто не хотел верить, что война коснется его семьи и Царский манифест с призывом: «…и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага» - касается других губерний, других людей, но никто не хотел примерять эти события на себя.
Мужчины вспоминали начало военных действий, искали виновных, спорили о действиях и решениях царя. В своих мыслях и суждениях гости разделились на два фронта, доказывая свою правоту так активно, что женщины и дети вынуждены были покинуть зал и отправиться на улицу играть в снежки. Со стороны казалось, что война пришла в поместье Василия Абрамовича, спорам не было конца.
- Зачем наш многоуважаемый император Николай II в августе 1914 г. объявил на территории Ставропольской губернии военное положение? – спрашивал присутствующих один из гостей.
- Тем самым взбудоражил местное население, посеял панику среди народа?
- А я считаю, что объявление военного положения было необходимо, чтобы поддержать обеспечение порядка, - оживленно ответил ему другой гость. Продолжил:
- Тем самым распространил действие законов военного времени, которые неприемлемы в мирное время.
- Как справиться с некоренными жителями губернииведь они настраивают местных жителей, а соответственно и против нас, - говорил мужчина с явно озабоченным видом.
- Крестьяне понимают, что их кормильцы уже не вернутся домой с войны, а обещанные правительством деньги не выплачиваются, льготы не исполняются, - подхватил мысль другой гость.
- Недовольство растет и только Бог знает, к чему это все приведет, кто воспользуется отчаянием батраков и направит их гнев и ярость против нас?
Мужчины громко разговаривали, высказывали свою точку зрения, но они даже не представляли, насколько они были близки к реальности в своих рассуждениях. Рауль слушал разговоры и понимал, что «призрак коммунизма» уже родился, «бродит по Европе», и непременно дойдет до Ставропольской губернии. Но в споры старался не ввязываться, как умный человек предпочитал обходить «баррикады» стороной, понимал, что лучше быть наблюдателем, чем участником кровавых событий.
В этом месте, считаю необходимым сделать небольшое историческое отступление, чтобы было понятно, какое непростое время наступило для России, Ставрополя и его жителей.
На начало 1915 года на территории губернии и в городах Кавказских Минеральных Вод действовало более сорока госпиталей, в которых лечилось около тринадцати тысяч фронтовиков. Рядовые жители, купцы, промышленники, церковь вносили свой вклад в организацию попечительств «для помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям». В Ставрополь раненых солдат и офицеров Первой мировой войны доставляли в крупнейший для своего времени лечебный центр всей губернии, расположенный по ул. Параллельной (сегодня пересечение улиц Ломоносова и Лермонтова).
Находясь на фронте, солдаты направляли родным скудные весточки с полей боев, они знали, что существует военная цензура, старались не описывать подробности сражений, на боевых действиях внимание в письмах не заостряли. Также избегали суждений о командирах, обмундировании и обеспечении боеприпасами и едой. Победы чередовались с поражениями и отступлениями. Жестокая война требовала всё новых и новых жертв. И только вернувшись домой или попадая в госпиталь после боевого ранения они давали волю воспоминаниям и чувствам, рассказывали страшную окопную правду. Подлечившись, раненные военнослужащие выходили в город и там продолжали свои рассказы о войне, тем самым будоражили местное население. Волнение людей нарастало. Жизнь становилась еще трудней. Крестьяне не могли понять, почему началась война, почему они провожают своих родных на фронт и за что воюют. Любая война — это политика, нажива узкого круга людей, смерть, боль, разруха, переосмысление, и как ни странно - обновление. Богатые боялись за свое имущество, бедные за жизни кормильцев.
Дух войны ощущался во всем: о ней разговаривали на улицах, вручались военные повестки, печатались тревожные сообщения в газетах, недолгие сборы. Отправка эшелонов под звуки разрывающего сердце марша «Прощание славянки». Обстановка в губернии накалялась с каждым днем.
Крестьяне губернии устали провожать на фронт родных, участились недовольства земством , люди отказывались уплачивать окладные платежи. Никакие уговоры не действовали. Дело доходило до открытых выступлений против земства. В селе Пелагиада Ставропольского уезда развалили строящуюся земскую школу. Виновных установить не удалось. Мобилизованные в селе Александровском разграбили винно-водочный склад. Полиция оказалась бессильной им противостоять.
1916 год самый драматический для Ставропольской губернии, губернатором был назначен Сергей Дмитриевич Оболенский. По его инициативе и при его участии в Ставрополе на территории бывшей ватной фабрики Муратова в южной части ярмарочной площади, примыкающей к мельнице Гулиева, был устроен огромный консервный завод. Здесь по заказу правительства на нужды армии начали производить мясные консервы на изготовление которых забивалось свыше пятнадцати тысяч голов крупного рогатого скота ежемесячно, кроме того, отправлялись тысячи тонн первоклассной ставропольской пшеницы и муки.
Вместе с тем жизнь в губернии стремительно дорожала. Попытки губернатора установить твёрдые цены на товары первой необходимости и продукты питания привели к тому, что они стали исчезать с торговых лавок и перекочёвывать на чёрный рынок. По губернии прокатилась волна погромов, беднейшие слои населения - солдатки с примкнувшим к ним уголовным элементом начали громить купеческие торговые дома, лавки.
Ставропольская губерния продолжала жить неспокойной жизнью. В Ставрополе все заводы и фабрики выпускали продукцию для армии. На чугунолитейном заводе Руднева и Шмидта изготовляли гранаты и мины местного самоучки Миронова, обладавшие по тем временам огромной разрушительной силой. Винокуренный завод братьев Дёминых перестроили под кожевенный завод, где начали выпуск не только кожи, но и солдатских сапог. Производством походных кухонь и подков для лошадей занялось вновь образованное товарищество «Эргард, Мокин, Пономарёв и К°». Появился ещё один заводик Петра Парадного по изготовлению ручных гранат.
По инициативе князя Оболенского начались переговоры об открытии в Ставрополе суконной фабрики для изготовления шинельного сукна. Из Персии, куда вошли русские войска, в Ставрополь начали поступать чесальные и прядильные машины. Завод должен был выпускать и гражданское сукно, а также пряжу шерстяную, разные сукна и суровье. Однако пуск завода произошёл лишь в начале 1918 г.
Было бы несправедливым не сказать про «жемчужину» того времени железную дорогу.
10 мая 1895 года железная дорога от станции Кавказской дошла до станции Пелагиада, а через два года и до Ставрополя. К тому времени в самом губернском центре по проекту Михаила Иосифовича Бржезицкого и Семена Дмитриевича Лазарева закончилось строительство железнодорожного вокзала, паровозного депо, складских и прочих привокзальных строений. Сам железнодорожный вокзал своей архитектурой напоминал средневековый замок, как бы охранявший въезд, в Град Креста.
1 января 1897 года к Ставрополю подошел первый железнодорожный состав, который встречало чуть ли не все население губернского центра. Были речи, цветы, колокольный звон и молебное песнопение. Но самое главное, Ставрополь стал стремительно преображаться. Вокруг вокзала возникли многочисленные огромные ссыпки зерна, которое стали отправлять в центр России и через Новороссийск за границу. Строились паровые вальцовые мельницы Анпеткова, Баранова, Унакова, Гулиева... здесь же возникли скотопригонные дворы и скотобойни, огромные склады угля, нефти, мазута, дров.
К тому времени, когда Сероп с девочками поселился в Ставропольской губернии полным ходом шли завершающие работы по устройству Туапсинской железной дороги, проложившей путь от Ставрополя до Армавира. Она была создана по проекту инженеров А. Лашем и И. Годзевич и открыта в 1916 г.
Несмотря на сложную обстановку губернии, жизнь Серопа, Лизы и Майрам стремительно менялась к лучшему. Они приспособились к новым условиям и правилам. Умение, практичность Лизы и коммуникабельность, общительность Майрам создавали прекрасный тандем. Сероп постоянно проводил время с Василием Абрамовичем, учитывая неспокойное время, охрана в виде Серопа была ему как никогда кстати.
Если раньше повар Наташа пекла сдобу, которую продавали только в торговой лавке, то теперь, после каждой трапезы Майрам бегала на железнодорожный вокзал и продавала остатки пищи с барского стола. Задатки продавца в ней были очевидны, и мастерство оттачивалось с каждым днем. Девушка проходила мимо эшелона громко предлагая: «Покупайте свежую буженину, булочки, теплые кукурузные лепешки». Она так вкусно рассказывала, что еда разлеталась на первых же вагонах. Уезжающие на войну с удовольствием скупали все до последней лепешки. Находясь на вокзале, Майрам наблюдала за лихими лицами мужчин, которых провожали на войну плачущие матери, жены и дети. Девочка не особо понимала, чем гордятся уезжающие и от чего ревут провожающие. Безногие мужчины на низеньких колясках весело играли на гармошках, собирая вокруг себя толпу. Со стороны создавалось впечатление праздника и похорон одновременно. Кто-то пел, смеялся в похмелье и безудержной пляске, а кто-то скорбно рыдал, рвал на себе волосы, расставаясь навсегда. Майрам воспринимала все как должное. Иногда у военных не было денег, они меняли старую форму: гимнастерки, нательное белье, шинели, сапоги на еду. Майрам приносила все это добро к Лизе, та сначала нервничала, ругалась:
- Зачем ты таскаешь это старье, что с ним делать, - говорила Лиза Майрам.
- Не ругайся куйрик (сестра), давай эти вещи постираем, зашьем дырки, пришьем пуговицы, и я продам их на вокзале, - наивно отвечала Майрам.
Эта идея пришлась Лизе по вкусу. После работы в поместье, глубокими вечерами и ночами девушки стирали, шили, утюжили. А наутро вместе с едой Майрам предлагала купить чистую, почти как новую одежду. И нужно сказать, что бизнес пошел в гору. Майрам распродавая продукты, громким звонким голосом еще предлагала уезжающим поменять грязную одежду на чистую. Заинтересовавшиеся мужчины снимали с себя гимнастерки, примеряли чистые, которые показывала им Майрам и если размер подходил, то военные обратно в свою одежду уже не переодевались, а за это давали деньги кто сколько мог, кроме того у Майрам оставалась их старая, грязная, прохудившаяся одежда. Иногда военные предлагали девочке поменять старую грязную порванную форму на еду, Майрам соглашалась, иногда сама предлагала обмен.
Майрам могла так «запудрить мозги», что люди покупали даже ненужные для них вещи. И только после свершения «сделки» покупатели размышляли, какое же найти применение только что купленным вещам. А возле Майрам был уже другой покупатель и она ему рассказывала: «Очень вкусно. Очень полезно. Будете носить сто лет. Ваша мама очень обрадуется.» Майрам обладала притягательной положительной энергетикой, люди тянулись к ней, она внушала доверие и спокойствие, покоряя этим окружающих. Открытый характер и очень добрая душа были видны невооруженным взглядом. Девочка могла помогать совершенно незнакомым людям, как помогала бы своим родным. Может она в каждом видела свою семью: маму, отца, брата….. А если ее просили о помощи знакомые она «разбивалась в доску», выполняя просьбу, словно ее об этом попросил Всевышний.
Общими усилиями зарабатывались деньги и потом тратились на первую необходимость. И они уже могли самостоятельно покупать керосин, продукты питания, одежду, предметы первой необходимости.
Майрам нравилось зарабатывать деньги, видеть результаты своей торговли, Лиза тоже была этим очень довольна. А Сероп в свободное время чинил принесенную Майрам с вокзала старую обувь: солдатские сапоги, ботинки. Это позволило выбрать себе приличную обувку, а также подобрать справные сапоги Андрею и Тихону, а ту обувь, которой не нашлось применение в поместье, девочки носили к вагонам поездов, там продавалось абсолютно все: от пирожков до сапог. Лиза и Майрам уже знали предпочтения людей, и это им помогало быстрее и больше зарабатывать на жизнь.
Был у Майрам свой маленький секрет. Каждый раз, провожая Майрам на вокзал торговать едой и одеждой, Наталья давала ей булочку, чтобы девушка могла утолить голод. Майрам после продажи всего, что было, бежала к головному вагону паровоза, здесь, в стороне от вокзальной суеты девушка могла побыть наедине с собой и своими мыслями, это была ее «тихая гавань». В зарослях, вдоль железнодорожного полотна лежало старое бревно, на котором девочка любила сидеть, поджав коленки к подбородку, мирно жуя булочку. Майрам и сама не понимала, как оказывалась в окружении голубей и воробьёв, птицы собирали крошки, благодарно курлыкая. Майрам это забавляло, она делилась едой с птицами. А они в свою очередь издалека видели приближение кормилицы и начинали кружить над ее головой до того, как она добиралась до любимого бревна, в ожидании крошек хлеба. Со временем Майрам специально собирала остатки недоеденного хлеба, чтобы щедро покормить ожидающих ее птичек.
Майрам смотрела на облака, проплывающие по небу, думала, что так может приблизиться к маме и почувствовать ее любовь. В этом она находила душевное успокоение, ей казалось, что мама смотрит на нее с небес, а еще Майрам представляла, что братья в этот самый момент тоже смотрят на небо и видят эти же облака. Малышка Майрам очень скучала по своей семье и малейший намек на то, что она может прикоснуться к памяти о родителях и братьях, грел душу. Она часто думала про братишку, которого Лиза потеряла на базаре в Турции и угрызения совести брали верх, она ругала себя, что не смогла его уберечь, не осталась там и не продолжила поиски, и теперь малыш где-то скитается, может голодный, слезы текли по щекам девочки. В этом потаенном месте она могла поплакать и помечтать, здесь она принадлежала сама себе, здесь никто не лез в душу, здесь не нужно рассказывать: почему слезы, почему грустишь, почему на душе «скребутся кошки». Наплакавшись вволю до всхлипывания, Майрам становилось легче, она шла обратно в поместье. По дороге успокаивалась, настроение улучшалось, словно девочка повстречалась с близкими и могла жить дальше, скрывая тоску.
Однажды Майрам с Лизой, как всегда помогали Наталье на кухне. Раульпривычно сидел за столом с мечтающим видом, наблюдая за работой девушек.
- Учитель, а в Турции такое же небо как здесь, - неожиданно для всех, спросила Майрам Рауля.
- Да, девочка, такое же, и звезды такие же, - ответил Рауль, отчетливо понимая, почему она у него это спрашивает.
Лиза неодобрительно посмотрела на Майрам, но ничего не сказала. Лиза не любила вспоминать жизнь в Турции, потому что в итоге все сводилось к той злосчастной ночи, тому колодцу, от этого сразу начинал болеть шрам на голове и ребра и живот, словно весь организм боялся воспоминаний прошлого.
- Если подняться высоко в небо, ну к примеру, на воздушном шаре, то можно понять насколько мы близко находимся, - говорил Рауль, сам не представляя того, о чем говорит.
- На этом шаре я смогла бы увидеть свой дом и братьев? - спрашивала Майрам с детской наивностью.
- Ну если поднимешься очень высоко, то наверняка увидишь, - мечтательно говорил учитель. Да, он, конечно, знал, что с высоты воздушного шара ничего не увидишь, а уж тем более невозможно рассмотреть людей, но Рауль не хотел отнимать у девушки мечту. Майрам еще долго расспрашивала про воздушный шар и как попасть на него. А Рауль придумывал ответы и фантастические истории про воздушный шар и подзорную трубу.
В один из дней, совершенно не отличающихся от тех, которые были ранее, Майрам распродала все, что было на продажу, с нетерпением бежала к своему любимому месту. Как всегда, устроившись на бревне, смотрела на клюющих крошки птиц, периодически поднимая голову глядя ввысь на плывущие облака. Девушка не заметила, как рядом с ней присел молодой человек в военной форме.
- Что делаешь? - спросил девушку мужчина.
От неожиданности и испуга Майрам вскочила и отпрыгнула от него.
- У тебя красивые глаза, - продолжал военный.
Майрам была напугана, но не убегала, она пытливо смотрела парню прямо в глаза.
- Ну и взгляд у тебя, смотришь, словно в душу, - заворожено говорил военный.
- Ты откуда?
- Не бойся, я не причиню тебе зла.
Военный взял натруженную руку девушки, хотел приблизиться, но Майрам выдернула руку и попыталась уйти. Молодой мужчина преградил путь.
- Ты красивая, давай вместе здесь посидим, мой паровоз скоро уходит, - говорил парень, показывая на бревно.
Майрам еще раз посмотрела в голубые, как небо, глаза парня. Резво проскользнула мимо и побежала со всех ног.
- Не бойся меня, ты красивая, я вернусь с войны, и мы поженимся, - кричал парень убегающей Майрам.
Напуганная Майрам, бежала почти до самого поместья, ей казалось, что парень преследует ее. Но, несмотря на испуг, Майрам снова ощутила непонятное, новое для нее чувство. Ощущение привлекательности для противоположного пола не давало покоя. Майрам попросила у тети Наташи маленькое зеркальце и рассматривала свои черные как маслины глаза. Она не находила их привлекательными: «Вот у Лизы кожа белая, как снег и глаза зеленые, волосы русые, а я как уголек смуглая и черная, разве смогу кому-то понравиться» - про себя думала девушка, рассматривая смуглую кожу лица, рук и ног, считая это недостатком.
- Тетя, я красивая? – спросила Майрам Наталью, улучив момент, когда они остались наедине.
- Конечно красивая, особенно твои глаза бездонные, иногда смотришь в них, и оторваться не можешь, - отвечала девочке кухарка.
- Если пристально посмотреть человеку в глаза, то можно увидеть его душу,- таинственно, почти шепотом сказала Наталья.
- Посмотри мне в душу, - попросила Майрам, подходя к Наталье снизу заглядывая ей в лицо.
Наталья отложила стряпню и пристально посмотрела.
- Ну что ты там увидела, расскажи, - нетерпеливо спрашивала Майрам.
- Я увидела в твоих черных глазах светлую, добрую душу, которая не хранит в себе обиду, готова простить каждого и оправдать, - на этих словах у Натальи появились слезы на глазах, она обняла девочку.
- Тетя, а у Лизы какая душа? – непосредственно спросила Майрам.
- У Лизы? – задумчиво спросила Наталья.
- У Лизы душа словно изорвана в клочья, будто собаки разорвали, вот от этого она такая хмурная, - говорила Наталья, глядя в одну точку, словно там, куда она смотрела было написано про Лизу.
- А Проша? – спросила Майрам Наталью.
- Проша, - улыбаясь, произнесла кухарка.
- Проша – словно ветер, душа у нее открытая, правдолюбивая, прямая, без потайных ходов, что думает, то и говорит, она ценит дружбу и хорошее к ней отношение, - очень нежно и ласково говорила Наталья.
- Всем вам досталось не по возрасту в этой жизни, но может мужья попадутся хорошие, не пьющие и работящие, нарожаете детишек и будете жить как в раю, - говорила Наталья.
Теперь, ложась спать, Майрам виделись голубые небесного цвета глаза парня, и теперь она мечтала еще раз повстречаться с ним. В следующий момент, гравитационный столб вытеснил сознание из тела девушки. Майрам увидела свое тело с высоты, вдруг ей очень захотелось полететь на родину в Турцию, хотя бы одним глазком увидеть братьев и домик, где она родилась. Майрам уже поднималась все выше и выше, она уже видела крышу поместья, где мирно спало ее тело, вдруг испуг сковал душу, ей показалось, что если она сейчас улетит, то не сможет вернуться обратно в тело.
Да, несомненно, небеса скрывают от нас что-то. Скорее всего, мы не можем досрочно приоткрывать двери, в которые входить живым нельзя. Майрам и так было позволено немного больше, чем всем остальным людям, и теперь душа не могла досрочно покинуть тело девушки, так как основную миссию, предназначенную на земле, она еще не выполнила. Поэтому ей пришлось ограничиваться полетами вблизи своего спящего тела.
Время шло, первая мировая война продолжала набирать обороты, гибли люди, некоторые возвращались покалеченными, естественно рассказывали об ужасах войны. Народ не понимал, где враг и почему они должны воевать, за что их посылают на верную смерть. Поэтому участились волнения и протесты против мобилизации. Нужно сказать, что на Ставрополье всегда было неспокойно, но теперь низы, подогреваемые подпольными революционными настроениями, проявляли недовольство, что вызывало страх и опасение у зажиточных и богатых людей.
Рауль был осведомлен о положении на фронтах лучше других жителей поместья, так как к нему часто приходили неграмотные женщины с просьбой прочитать письма, которые шли с фронта к родным местам с пометкой «Из действующей армии». В конвертах без марок написанные в окопах и лазаретах карандашом и чернилами, грамотно и не очень эти долгожданные весточки он зачитывал родным. Потом их берегли как семейные реликвии.
Простые солдатские послания начинались обычно так: «Во первых строках моего письма спешу уведомить Вас, что я жив и здоров, чего и Вам желаю от господа Бога». Перечислялась вся многочисленная родня, всем передавались низкие поклоны, пожелания здравия, и счастья каждому составляли почти всё содержание письма. Крестьян, которых призвали на войну в самый разгар полевых работ, душа болела о делах хозяйственных, об урожае: «Как собрали хлебушко?» – спрашивали они у родных.
В начале службы первые яркие впечатления новобранцы получали от выданного обмундирования. Из письма урядника Гавриила Ивановича Есютина: «Прикомандировали нас во 2-й Дагестанский полк, справили нас очень хорошо, по две черкески, такие, как у казаков, по одному бешмету, вроде поддёвок, жёлтые шапки, сапоги, шашки, кинжал, бурку, седло и лошадь. По окончании войны командир говорит, это пойдет в собственность». Фалалей Михайлович Тебякин тоже похвалился: «Выдали нам мундиры, шинели, фуражки и шаровары, как у Самурского полка». Те, кто попал на Западный фронт в ненастную осень и зимой, просили в письмах: «Пришлите сапоги и чулки или онучи и пару или две пары перчаток тёплых и полушубок». Вот как рядовой солдат русской армии Михаил Егорович, уже побывавший не в одном сражении, убеждал в письме своего дядю: «Дела у нас идут успешно. Германца мы бьём так, что он не управляется доставлять войска против нас… … его бронированная сталь и железный кулак скоро покорятся нашей матушке России».
Между тем, шли воевать «За Веру, Царя и Отечество», с искренней уверенностью в скорой победе.
……Ты мой Ставрополь – тихий и долгий,
Ставропольский уезд – то же наш.
Провожал на Войну, на Победу,
На германца, в далёких краях
За Россию, Царя и за Веру,
За Отечество пасть на фронтах
Горожан, хлеборобов, студентов,
Гимназистов – вчерашних мальцов,
Обернувшись в шинельную серость,
В цвет таких же, как наш, городов.
Бились доблестно, честно, с отвагой
Супостата встречали в штыки,
И рубили не в счёт, а во Славу
Ставрополья солдаты, полки.
Нам не счесть поименно Героев,
Земляков из Великой войны,
Только Память вернуть для достойных
Можешь Ты!
Может Он!
Можем Мы!!!
Дмитрий Борисов «На германца!»
Василий Абрамович наблюдал за происходящим, не ввязывался ни в какие разговоры и не принимал никакую сторону. Он надеялся, что здесь в глубинке кровавые события их не коснутся. Но власти постоянно требовали от зажиточного населения материальных вложений в войну. Василию Абрамовичу это очень не нравилось, ему не хотелось расставаться с нажитым капиталом и в голове кружились мысли о том, что делать дальше, как избежать неоправданных трат. Жидков был свидетелем, как некоторые купцы поспешно за бесценок распродают нажитое добро и покидают Россию. Василий Абрамович был слишком привязан к родным местам, к поместью, к ферме, он надеялся, что придумает какой-то правильный выход и сможет где-то пересидеть эти сложные времена.
В один из дней в калитку поместья постучал почтальон.
- Есть кто? - громким голосом говорил мужчина.
- Что барабанишь?
- Кто нужен? - недовольно встретил почтальона Андрей.
- Вот принес два письма, они очень важные, - говорил мужчина, вручая Андрею бумаги с печатями.
- Передай Василию Абрамовичу, он знает, что с ними делать, - говорил, уходя почтальон.
Андрей был неграмотным, прочесть содержимое документов не мог. А интерес не давал покоя, ему очень хотелось первым узнать, что там написано. Вдруг Жидков прочитает и не скажет, о чем письма, а он Андрей не будет знать содержание посланий. Поэтому конюх взял бумаги и пошел на кухню, где с мечтательным видом сидел Рауль, пил кофе и смотрел в окно.
Андрей приоткрыл дверь в гостиную, увидел Рауля.
- Учитель, хозяина не видели? - как-то тихо спросил Андрей, словно не очень хотел встретиться с ним здесь.
Рауль отрицательно помотал головой.
- Тут почтальон принес бумаги, сказал отдать Василию Абрамовичу, они очень важные, здесь даже печати есть, - с порога протягивая Раулю две бумажки, сказал Андрей.
Рауль протянул руку, Андрей в несколько прыжков оказался возле него, отдал бумаги, но уходить не спешил. Ему до смерти хотелось узнать, что там написано. Учитель внимательно прочитал содержимое, посмотрел на Андрея, конюх во взгляде Рауля почувствовал испуг. Тем самым еще больше проявляя любопытство.
- Ну, что там? – с нетерпением спрашивал Андрей.
- Иди, потом узнаешь, - серьезно, с максимальным спокойствием постарался говорить учитель.
Андрей вышел, но интерес не давал покоя, он чувствовал, что в этих бумагах написано что-то очень важное и интересное. Андрей взял метлу и начал прислушиваться ко всему, что происходило в гостиной. Он слышал, как Рауль на французском языке разговаривал сам с собой, при этом тон, с которым произносилась иностранная речь, был раздражительным и возмущенным. Андрей понимал, что Рауль непременно захочет обсудить с кем-нибудь прочитанное и тогда конюх узнает содержимое писем.
Через некоторое время в конюшню пожаловал сам Жидков, в руках он держал в руках те самые бумаги, которые несколько часов назад Андрей передал Раулю.
- Хозяин, это я отдал учителю эти документы, нужно отнести куда-то? - робко спрашивал конюх.
Василий Абрамович не спешил отвечать. С озабоченным видом сел на лавку. Андрей чувствовал, что-то неладное. Он уже хорошо знал Жидкова и, если тот с таким серьезным видом пребывал в его конюшне, значит, дела идут плохо и сейчас он даст ему очень важное поручение. Андрей приготовился слушать, но купец молчал и как-то особенно смотрел на Андрея. Так обычно смотрят, когда не знают, как сообщить очень плохую весть.
- Да ты садись,- купец показал рукой на место рядом с собой.
У Андрея уже не было терпения, он хотел немедленно узнать, в чем дело и причем здесь эти бумаги.
- Ну, не томите, Василий Абрамович, что в этих бумажках, вы меня испытываете? - нетерпеливо спросил Андрей, присаживаясь рядом с купцом.
- Ну да, а дела обстоят так, что ты с Тихоном идешь на войну, это повестки, вот эта твоя, - протягивая одну из бумажек конюху, грустно сказал Жидков.
- Как на войну? – недоуменно спросил Андрей. Словно не подозревал, что идет война и повсюду идет мобилизация.
- Не переживай, может вас еще и не возьмут, но сходить на призывной пункт нужно, - как-то неубедительно успокаивал хозяин.
- Как это, я же не обучен военному делу…. - удивленно говорил Андрей.
Конечно же, Андрей знал людей, которых призывали воевать, но он не мог допустить мысли, что это может случиться с ним и его могут забрать на войну. Это известие было как гром среди ясного неба.
- Бери Тихона и идите, - поднимаясь с лавки, сказал Абрамович, вручая и вторую повестку конюху.
- Так что, нам прямо сегодня идти или можно завтра? – обреченно спросил Андрей.
- Идите завтра с утра, здесь написано в течение трех дней явиться, - уходя говорил купец.
Василий Абрамович вышел из конюшни с удрученным видом, словно провожал на войну родного человека, а не конюха.
- Ну да, перед смертью не надышишься, - обреченно сказал самому себе Андрей.
Тихон воспринял это известие как должное, было такое впечатление, что ему все равно: на войну, так на войну.
На следующее утро Андрей и Тихон пошли на сборный пункт . Андрея оставили в казарме на призывном пункте, а Тихон вернулся в поместье, он не прошел комиссию. Скорее всего, комиссары посмотрели на его блаженный вид и поняли, что этот человек не годится к военной службе, и отправили Тихона с миром восвояси. Поэтому, когда Тихон вернулся в поместье, Василий Абрамович не удивился, а только спросил:
- Андрюху забрали?
Тихон кивнул головой и пошел в свою мастерскую. Вернулся к начатому произведению искусств.
Спустя некоторое время, Андрей прибежал в поместье перед отправкой на фронт со всеми попрощаться. Наталья сгребла все, что было съестного в тряпицу, немного всплакнула, пообещав ждать его с войны. Сероп пожал Андрею руку.
- Теперь конюшня в твоем распоряжении, но только до того времени, как я вернусь, - лихо сказал Андрей, обращаясь к Серопу.
- Хозяин где?
- Хотел пожать ему руку, - стараясь не показывать истинного настроения, говорил Андрей.
- Уехал с торговцами по делам, - ответил ему Сероп.
- Может это к лучшему, - говорил неестественно весело Андрей, словно отправлялся на эшафот и старался скрыть, что ему страшно.
После отъезда Андрея на войну обстановка в поместье поменялась, нельзя было конкретно сказать, что именно изменилось. Образовалась какая-то невероятная пустота, инструменты, которые использовал конюх в работе были у всех на виду, но никто не решался воспользоваться ими, словно все ждали его скорого возращения. Жителям поместья не хватало присутствия Андрея, его изысканного юмора и откровенного мата в нужный момент. Дунай, верный пес Тихона прибегал в конюшню, словно хотел справиться: не пришел ли Андрей, убедившись, что конюха нет и он может здесь похозяйничать, Дунай принюхивался, копал ямы, выискивая непонятно что, радиус жилплощади пса увеличился на территорию конюшни. Тем более, что Сероп в отличие от Андрея не прогонял и частенько прикармливал собаку.
Теперь и Василий Абрамович был угрюмым и задумчивым, он все чаще и чаще расспрашивал Серопа о событиях в Турции.
- А что, прям, всё бросили и уехали, - спрашивал Жидков Серопа по дороге на ферму.
Сероп утвердительно кивал головой.
- Что, прям, и коров, и вещи, и все добро?
- Ну какие-то пожитки у вас были? – допытывался купец.
- Да, всё, а некоторые поджигали свои дома и имущество, чтобы не досталось туркам и курдам. – говорил Сероп глядя в одну точку, словно загипнотизированный.
- Ну что, с ними договориться нельзя было что ли? - спрашивал Абрамович, совершенно не зная всей ситуации того конфликта.
- Нет, они резали всем горло без разбора: дети, старики, женщины, всем, - сказал Сероп, для убедительности провел большим пальцем руки себе по горлу.
- Звери, темные люди - прокомментировал Жидков.
Купец начал проводить параллели с тем, что происходит в России, что произошло с семьей Серопа и рассказами Рауля о войне. Жидкова все сильнее беспокоило то, что правительство в добровольно-принудительном порядке обязывает состоятельных людей губернии, в число которых входит и он, компенсировать нехватку средств на войну, кроме денег приходилось жертвовать крупный рогатый скот. Все существо Василия Абрамовича было против непредвиденных растрат «своих кровных», но он боялся обсуждать этот факт с кем-либо, а, как и все остальные, делал вид, что ему совершенно не жаль денег на благое дело. Он старался себя утешить тем, богатые дают деньги, а бедные вынуждены отдавать свои жизни и состоятельные, как всегда, находились в выигрышном положении. Каждый день купец подсчитывал убытки, понимал, что он такими темпами скоро разорится.
По мнению Рауля, Россия стоит на пороге грандиозных перемен, которые будут убийственными для богатых слоев населения. Рауль открытым текстом призывал Василия Абрамовича в кратчайшие сроки уехать из России, в противном случае учитель собирался уехать за границу самостоятельно. Поэтому Василий Абрамович принял волевое решение распродавать свое имущество и начал с рогатого скота, птицы и племенных собак. Алабаи расходились очень быстро, даже не пришлось снижать цену. Местные чабаны охотно покупали взрослых собак, да и щенков тоже разбирали неплохо.
Крестьяне, которые работали и жили на ферме, понимали, что купец сокращает поголовье скота неслучайно и беспокоились. Работники привыкли жить за счет фермы, и по большому счету их все устраивало, они не особо стремились обучаться грамоте или как-то изменить свою жизнь. Считали обучение бесполезным занятием: «Мой дед не умел читать, отец не умел читать, и я не умею, и детям это занятие не нужно». Вот плотник, каменщик или сапожник – это почетно, а если кто-то читал книжки или писал письма, к нему относились хуже, чем к баянисту. «Что толку от книжек, их на хлеб не намажешь». Поэтому простым работягам не совсем было понятно, что происходит, для чего это все делается и к чему приведет. Одним словом, непросвещенность была во всем, поэтому и не понимали действий купца, причины придумывались разные. Кто-то сказал, что купчиха смертельно заболела и нужны деньги на лечение, придумывались разные причины продажи скота, но только не истинные. Крестьяне не хотели допускать мысли, что купец уедет, а они останутся здесь без присмотра.
Тем временем, к Василию Абрамовичу в поместье стали приходить незнакомые люди, которым купец показывал картины, статуэтки, мебель и даже предметы быта, некоторым предлагал купить принадлежавшие ему земли и ферму вместе с хозяйством и крестьянами. Но, по большей части это были перекупщики, они торговались, обещали подумать или предложить другим покупателям рассмотреть вопрос крупных покупок и очень редко совершали покупки сами, в основном это были картины или статуэтки. Учитывая нестабильное положение рынка сбыта, люди боялись заключать крупные сделки.
Вырученные средства Жидков переводил в заграничные банки, Рауль активно помогал, тем самым был в курсе дальнейших планов купца.
Забот у Василия Абрамовича прибавилось, нужно было выгоднее пристроить имущество, это отнимало много времени, так что на ферме купец появлялся очень редко. Жидков принял решение сдавать крупный рогатый скот живым весом, это, конечно было невыгодно, но купец понимал, что Серопу в одиночку не справиться с убоем и разделкой такого количества поголовья. Тем не менее, с Серопа обязанность забивать скот не снималась, а наоборот, он должен был каждый день забивать максимальное количество животных, это мясо по-прежнему выставлялось в мясных лавках на продажу. Серопу нужны были помощники, теперь на ферму он брал с собой и девочек. Лизе было сложно находиться целый день на жаре, поднимать тяжести. После этих работ она не могла встать на ноги, болело все тело и внутренности. Поэтому Сероп брал с собой только Майрам.
Работы становилось больше, как на ферме, так и у Натальи на кухне. Повариха с Лизой и Прошей готовили домашнюю колбасу, заливали ее жиром, делали тушенку. Повариха не могла позволить, чтобы хоть один кусок мяса пропал.
Нужно отметить, что в поместье был огромный погреб, который находился под всем домом. Погреб соответствовал новейшим достижениям того времени с вентиляцией и охлаждающими устройствами, которые заполнялись зимой кусками льда и практически не таяли, поэтому продукты хранились, как в холодильнике. В погреб можно было попасть только с кухни. Возле печи была ляда (крышка), которая тщательно скрывалась, о ней знали не все. На крышке погреба стояла огромная емкость с водой, и только отодвинув ее, можно было попасть в хранилище еды, отодвинуть емкость мог только крепкий мужчина. Предки Василия Абрамовича, видимо, боялись голода и хорошо подготовились, чтобы не умереть, если будет катаклизм. Продукты ежегодно пополнялись свежими. Спускаясь в погреб по лестнице, люди попадали в большое помещение без перегородок. Вдоль стен стояли деревянные бочки разного размера, в которых хранились колбасы, щедро залитые смальцем, сало, соленья, вино и коньяк, на полках в жестяных кувшинах и емкостях хранились масло топленое, подсолнечное и оливковое, сметана, головки различных сыров. В больших дубовых коробах хранились овощи, зерно, крупы, соль, сахар. Как и во всем поместье, здесь был безупречный порядок, грамотно сделанная вентиляция поддерживала подвал в сухости и предохраняла от неприятного запаха. На крючках, приделанных к потолку подвала с одной стороны висели бастурма, копченые колбасы, окорока, а с другой стороны также свисали из-под потолка подвешенные на крючки лук и чеснок, ботва которых красиво сплетена в венки, упакованные в тряпицы сушеные ягоды, фрукты и пучки сушеной травы, здесь было все и на все случаи жизни. Запахи смешивались, создавая неповторимый букет ароматов, состоящий из копчёностей, трав, специй и аромата дубовых, березовых бочек и коробов. На большом столе стояли различные крынки со специями. В центре подвала было углубление, которое скрывалось такой же массивной крышкой по подобию той, которая впускала людей в хранилище запасов еды. Это был «холодильник» стенки этого помещения были оббиты железом и с боков равномерно заполнены ледяными пластинками и кусками, а посредине, в окружении ледяной прослойки лежали скоропортящиеся продукты. Лед постепенно таял, вода уходила через земельный пол, тем самым, исключая появления сырости в верхней части подвала. Лед менялся два раза в год поздней осенью и ранней весной, его опускали туда, после этого набивали доверху немного повяленным мясом и различными скоропортящимися продуктами. Нужно сказать, что продукты постоянно обновлялись, за этим тщательно следил сам купец.
Учитывая, что в поместье Сероп привозил много мяса каждый день, погреб забивался практически до отказа. Работа кипела круглосуточно, Проша и Лиза под руководством Натальи резали, тушили, варили, чистили. Кухарке не нравилось отсутствие Майрам, что она не помогает ей на кухне, а работает с Серопом на ферме. Наталья злилась: «Крестьян там и так достаточно, зачем еще и Майрам привлекать?»
Время шло, Сероп старался забивать как можно больше скота, Майрам была очень резвой помощницей. Девушке нравилось, что Лиза остается работать в поместье. Майрам безудержно болтала всю дорогу как на ферму, так и обратно. Ей нравилось проводить столько времени с Серопом. Иногда она тайком рассматривала Серопа, временами откровенно кокетничала. Сероп сначала это воспринимал за детскую шалость, но однажды, укладывая мясо в бричку, Сероп нечаянно коснулся руки Майрам, и что-то произошло в его сознании, он стал присматриваться к девушке и понимал, что малышка Майрам уже далеко не ребенок, а сформированная девушка, вместе с этим появился мужской интерес.
- Майрам, давай я куплю тебе платье какое захочешь? – однажды совершенно неожиданно спросил он девушку.
- Да!!!
- Давай!!!
- Я очень хочу красивое платье, те, которые отдала нам с Лизой хозяйка мне большие и очень длинные, смотри какая я маленькая, - сказала Майрам вставая во весь рост в бричке.
- Сядь, упадешь, - заботливо сказал Сероп сбрасывая скорость притормаживая лошадей.
- А я не боюсь, я смелая, не тормози, мне нравится, когда развиваются мои волосы на ветру, - громко говорила Майрам.
Сероп с любовью смотрел на Майрам, останавливая повозку.
«Приходит время, люди головы теряют, снеговые горы тают…..» и это время называется любовь. Зародились отношения, Сероп был старше Майрам на двадцать лет, но это не помешало им любить друг друга. Взаимоотношения заходили все дальше и дальше, оба с нетерпением ждали поездку на ферму, чтобы побыть наедине. Влюбленные тщательно скрывали обоюдное влечение. Тем не менее, по возвращению с фермы все замечали счастливые глаза Майрам и таинственность Серопа. Первой об этом догадалась Наталья, но она молчала и старалась не касаться деликатной темы. Лиза тоже почувствовала изменения, но она не могла даже в мыслях допустить такую связь. В один из дней Майрам и Сероп справились на ферме и уже собрались разместиться на загруженной повозке. Майрам хотела забраться на свое место, как в нос ударил запах парного мяса, лежащего в бричке, голова закружилась, в глазах потемнело, она упала без сознания. Очнулась Майрам от брызг холодной воды на ее лице, это было первым признаком, о котором оба догадывались, но боялись произнести вслух.
- Душно сильно, не знаю, что на меня нашло, - оправдывалась девушка.
Сероп угрюмо молчал. В этот раз дорога была не такой радужной, как всегда. Майрам и Сероп молчали, но оба думали об одном и том же. Майрам вспомнила, как Аревик потеряла сознание в хлеву, старалась отогнать от себя эти мысли, пыталась найти другую причину ее плохого самочувствия. И когда в один из дней, помогая Наталье на кухне, Майрам стошнило и она, подавляя в себе потуги рвоты выбежала во двор, ее положение было очевидным. Наталья и в этот раз промолчала, только в душе пожалела девушку.
Сероп догадывался о беременности Майрам. Да, в Турции это не случилось бы никогда, правила и восточные устои жизни того времени не позволили бы ни при каких обстоятельствах произойти тому, что произошло. Майрам и Сероп старались избегать встречи друг с другом, и чем больше проходило времени, тем страшнее было Майрам. Она перестала летать во сне и ощущала себя несчастной. Но тем не менее никому не говорила о своем положении.
В один из дней у Серопа появились карманные деньги, он пошел на рынок, хотел купить Майрам платье, чтобы порадовать ее и поднять настроение. Последнее время Майрам была очень грустной и удрученной, что было совершенно несвойственно ее характеру. Истинную причину плохого настроения и замкнутости девушки знал только Сероп, и догадывалась Наталья.
Прохаживаясь по торговым рядам, Сероп обращал внимание исключительно на женскую одежду, которая раньше его не интересовала, да он ее просто не замечал. В какой-то момент внимание мужчины привлекло белое платье с красными цветами. Сероп остановился не в силах оторвать от него глаза, в этот момент пересохло во рту, горло перехватило, дыхание стало частым, закружилась голова, губы посинели, лицо стало неестественно бледным. Сероп присаживался на землю прямо посреди рынка, не отрывая глаз от красных, как кровь, цветов платья. Образ Аревик возник перед глазами, глядя на это платье он видел платье, которое висело на дверце шкафа их комнаты. Видел Аревик в этом платье и горсти земли, падающие на белую ткань и красную вышивку цветов, когда Аревик хоронили во дворе их дома, видел тела Сони и Левона, лежащие по обе стороны от Аревик, видел голубые глаза Крикора и даже услышал голос, который сказал: «В колодце». Видел маму - истерзанную и замученную. Картина из прошлого отнимала у Серопа жизненные силы, губы стали почти черного цвета, воздуха не хватало. Прохожие, постарались оказать первую помощь, положили на подводу, били его по щекам, лили воду. Когда Серопа привезли в поместье, он еле дышал. Василий Абрамович послал за лекарем. Лекарь диагностировал сердечный приступ, сказал: «Похоже на инфаркт». Пустил кровь, снижая давление. Порекомендовал постельный режим, не нервничать и принимать микстуры. Серопа уложили на кровать Майрам. Сероп лежал с бледным лицом, видения, которые он увидел на рынке, были такими реальными, словно он все эти ужасы пережил снова. Девочки не узнали, что явилось причиной его болезни, мгновенно окружили Серопа заботой, старались исполнять все рекомендации лекаря.
Шло время, Василий Абрамович так активно распродавал все имущество, что все начинали догадываться о планах купца. И только Рауль знал обо всем в подробностях, они договорились вместе уехать за границу, Рауль знал, где можно найти временное пристанище для купеческой семьи.
Тем временем, Серопу становилось лучше, он потихоньку приступал к повседневной работе, отсутствие Андрея сильно ощущалось, ежедневная работа, которую выполнял конюх, легла на плечи Серопа и Тихона. Майрам снова заняла свою кровать, Сероп опять спал в конюшне на сеновале.
- Мне полезен свежий воздух, - бодро и весело, говорил он девочкам.
И все вроде бы налаживалось, если бы не беременность Майрам. Однажды утром девочки проснувшись, заправляли кровати, умывались, вдруг Лиза заметила округлившийся животик Майрам.
- Ты что, ждешь ребенка? – уничтожающе спросила Лиза.
Майрам стояла, потупив голову, она понимала, что когда-то придется Лизе признаться во всем. Она даже думала обмануть Лизу и сказать ей, что была близка с тем голубоглазым парнем с вокзала. Майрам эта идея показалась выходом, но она всячески откладывала этот разговор, находила разные причины. Потом болезнь Серопа, всем было не до этого.
- Я тебя спрашиваю, ты что, беременна? – почти кричала Лиза.
Майрам кивнула головой. Что тут началось. Лиза подняла руки вверх, начала кричать, словно призывая Всевышнего посмотреть на эту распутницу. На голову Майрам сыпались непристойные слова и проклятья.
- Кто отец ребенка? – неистово кричала Лиза.
- Кто? Кто, я тебя спрашиваю? – Лиза была в бешенстве и ярости.
- Почему ты молчишь?
- Теперь из-за тебя хозяин выгонит нас из поместья, по твоей милости мы окажемся под забором! – не унималась Лиза.
Что могла сказать бедная малышка Майрам, да она не сказала бы правду Лизе даже под угрозой смертной казни. И опять шквал ругательств сыпался, Лиза кричала и кричала. Этот шум слышали даже Наталья и Проша, Лиза как всегда кричала на родном языке и понять ее могла только Майрам и вошедший в комнату Сероп.
- Отец! Смотри что она натворила! – кричала Лиза, обращаясь к Серопу, показывая рукой на выпирающий животик Майрам.
- Она нас опозорила! Как мы будем смотреть людям в глаза!
- Что теперь делать? – спрашивала Лиза Серопа.
Сероп решительно вошел в комнату и стал между девочками лицом к дочери, Майрам оказалась у него за спиной.
- Лиза, я отец этого ребенка, не кричи на нее, - Сероп старался говорить спокойно, но его губы снова начали синеть. Лиза была шокирована этой новостью, она стала пятиться назад, потом обхватила голову руками осознавая произошедшее. С Лизой произошла истерика, она села на кровать, уткнулась лицом в подушку и орала, периодически поднимая голову.
- Вы, вы предатели, как вы могли!
- Аревик вас обоих любила, как вы могли так с ней поступить, - кричала Лиза, словно Аревик находилась в соседней комнате.
- Лучше бы Асатур убил вас обоих тогда! – почти в агонии кричала Лиза. Продолжала слать проклятия в адрес Майрам.
Майрам рыдала за спиной у Серопа, а он стоял и не понимал, что же делать.
- Лиза, мы поженимся, я так решил, ты должна это принять, - синими губами сказал Сероп дочери.
Майрам стояла за спиной и думала: «Ну зачем он ей это сейчас говорит, она же сойдет с ума?».
И действительно, услышав эти слова, Лиза просто завыла, она уже больше ничего не могла говорить.
На помощь пришла Наталья, она не понимала из-за чего начался такой скандал, но крики становились просто невыносимыми, казалось, что они убивают друг друга.
- Что вы тут орете словно умалишённые? – командирским голосом спросила Наталья.
Все сразу замолчали и прекратили рыдать, Наталья посмотрела на Серопа, тот был готов рухнуть тут же с синими губами.
- Вы что, хотите, чтобы он умер, лекарь велел не нервничать, - говорила Наталья, показывая на лицо Серопа. И только теперь Майрам и Лиза увидели, что Серопу снова плохо, снова начался сердечный приступ.
Наталья уложила Серопа на кровать, строго посмотрела на Майрам и Лизу.
- Думаете, если он умрет, о вас здесь кто-то позаботится?
- Кому вы нужны!
- Решили его в могилу свести своими криками, что ты орешь, словно тебя режут, он же твой отец, посмотри, как он заботится о тебе, переживает, бережет тебя, - кричала теперь уже Наталья на испуганную Лизу.
Наталья успокоила всех присутствующих в комнате, но это было временное затишье. Лиза не могла смириться с тем, что сотворилиСероп и Майрам. Проснувшись в очередное утро, Лиза была преисполнена яростью и стала избивать малышку Майрам, целясь кулаками ей в живот, она таскала Майрам по полу. Майрам даже не сопротивлялась, она и сама понимала, что они с Серопом не должны были делать того, что сделали. Только слезы текли из глаз. И когда Майрам вышла на кухню, Наталья увидела синяки на лице девочки.
- Это Лиза тебя побила? – тихонько спросила Наталья.
Слова кухарки были последними каплями, Майрам уткнулась лицом в живот Натальи и горько заплакала.
Во всей этой непростой и, в некотором роде, неприличной ситуации Лиза винила конечно же Майрам. Лиза изводила Майрам упреками, что она совратила отца, оправдывая Серопа. Со временем, приняв мнение Лизы как самое правильное, Майрам и сама стала себя ругать и обвинять в случившемся, поэтому не она могла смотреть Лизе в глаза, ей было стыдно. Естественно, сработал восточный менталитет - женщина виновата во всем! Отношения портились с каждым днем, находиться в одной комнате было невыносимо. После всех этих событий у Майрам случился выкидыш, неизвестно что именно явилось причиной: переживания, побои Лизы или то, что Майрам не берегла себя и продолжала приносить на кухню тяжелые ведра с углем и водой.
Из всех времен ее короткой жизни этот период был самым невыносимым, даже потеря близких не могла сравниться с потерей не рожденного ребенка. Да, он еще жил в ее теле, но она так отчетливо ощущала в себе новую жизнь, слабые шевеления и от этого на душе становилось радостно. Девушка ждала появления родного человечка, теперь она будет не одинока, она сможет заботиться и может быть ее убиенные родственники станут к ней ближе. Она мечтала: «Если родится мальчик, пусть будет похож на Искандера, а девочка на Туану». Думала, что даст ребенку их имена, в зависимости от пола. Но теперь, угнетенная угрызениями совести и стыдом перед Лизой за отношения с Серопом, Майрам старалась избегать встречи с Лизой, поэтому перешла спать в чулан. Там, в чулане сделала себе постель, постелила бурку, которая служила ей и матрасом, и одеялом, ее не пугали даже мышки, которым чулан служил домом. Сероп жил в конюшне и не знал, что творится в душе Майрам, и что теперь она спит в чулане.