I
Во время больших коллективных готовок к свадьбе или к поминкам во дворе Сосо околачивался поблизости от кухни. В один прекрасный день его уличили в том, что он, 5-летний мальчик, съел целый таз хачапури (очень много!). Факт почли примечательным, и его помянули во время застолья. Взрослые добродушно смеялись. Прозвучало: «На здоровье, на здоровье!»
Ровесники Сосо были не столь снисходительны и награждали толстого мальчика различными прозвищами. Некоторое время его называли Чомбе, в честь одного одиозного африканского лидера. Никто толком не видел этого политика, но в нашем воображении тот рисовался полным мужчиной. Бекке была из самых последних в ряду других прозвищ. Как-то шутки ради толстяка подключили к игре в футбол. Во время игры он тяжело упал спиной наземь. Его чрево издало звук: «Бекке!»
После школы Сосо работал в мясницкой на базаре. В тяжёлые времена у его секции в магазине собиралось много народу. Отчасти от того, что был дефицит на мясо, отчасти для того, чтобы поговорить о политике. Бекке заправлял ситуацией. Иногда, увлёкшись разговорами, огромный, обычно угрюмый небритый мужчина в окровавленном переднике потрясал топором и выдавал тирады. «Магазин Бекке» - с некоторым пиететом стали называть торговую точку, где он работал. Народ отдавал должное его наблюдательности и критической гражданской позиции.
У Сосо было любимое место в сквере. В выходные он сиживал в тенёчке, развалившись на скамейке, занимая на ней полтора места. Я любил поговорить с ним. В тот день мой собеседник был не в духе. Болела голова. Сначала показалось, что меня не слушают. Бекке напряженно следил за шумной ватагой мальчиков и морщился. Ворчал, что покоя нет. Тут он отвлёкся – молодая матушка подтирала малышу попу.
- На вашем месте, я бы закопал всё это хозяйство лопаточкой! - заметил назидательно Бекке молодке, - мало собаки гадят здесь, тут ещё дети. Культурно отдыхать не дают!
Женщина оказалась не робкого десятка и ввязалась в перепалку по поводу культурных запросов оппонента. Она ставила их под сомнение. Потом взяв ребёнка за руку, неспешно удалилась.
Я ждал, пока Сосо остывал после перебранки. Он снова посмотрел на мальчиков, а потом говорит мне:
- Конечно, детский гомон умиляет! Ничего не имею против него. Хуже, если малыш затих, значит творит что-то, - продолжил он многозначительно.
Я вспомнил, как мой брат совсем маленьким вдруг замолк. Он находился в соседней комнате - бритву натолок и давай кусочки есть. «Семки кушаю», - сказал сорванец маме, когда та хватилась. Паника была!
- Ты знаешь нашу Матрону (это имя соседки). У неё вечно какой-то странный люд квартируется, - обратился ко мне Бекке,- однажды мать с дочкой снимали угол. Женщина – точно представительница древнейшей профессии. Девочка лет восьми-девяти, худая, костлявые плечики, голова казалась большой из-за рыжей шевелюры. Ужасало родимое пятно на всё лицо, тёмно-алое. Даже черты лица не рассмотришь.
Я видел её на улице. Как-то сижу за письменным столом, к семинару готовлюсь. Моя сестра в окно глядела и вдруг руками всплеснула, меня зовёт. Я, не вставая, спрашиваю, не ребёнка ли она с пятном на лице увидела. Мэги зовут.
- Что за такое изуверское испытание на ребёнка выпало! - сказала сестра.
Бекке рассказывает:
- Я как всегда в сквере отсиживался. Мэги появилась. Тихая вроде, осторожная, кругами ходит вокруг своих сверстниц. Те сидели, недалеко от меня в беседке. Тогда кукла Барби в моду входила. Малолетки бытовые сцены разыгрывали, я диву давался их фантазии. Впрочем, трудно не проявить её, столько разных крутых прибамбасов у кукол было – кухня, спортивные штучки... У Мэги вроде не было своей куклы. Она, наконец, подошла к девочкам. Я напрягся. Девчонки поспешили спросить, что у незнакомки на лице. Та повела себя неожиданно – решительный нетерпеливый жест маленькой руки остановил неловкие расспросы. Самая младшая из компашки попыталась оправдаться, мол, пожалеть хотели, а не наоборот. Известные дело - несмышлёныши!
Здесь Бекке усмехнулся и продолжил:
- Довольно скоро новенькая стала наводить свои порядки. Гляжу, одна из девочек отделилась от кружка. Обиженная, чуть не плачет. Обняла свою Барби и ушла. Я замечал, что, пока Мэги не появилась, она заправляла. Если в «мамы» играли, то она бывала за главную родительницу. Поручения раздавала, замечания делала. Её раза-два грубовато перекричала Мэги. Вот остальные сразу к ней переметнулись.
Я подхватил тему, порассуждал, что дети легко поддаются влиянию.
- Ну и я об этом, - отрезал Бекке, - со временем чувствую шум со стороны беседки поубавился. Слышу вдруг: «Давай у Барби-невесты трусики снимем». Говорила Мэги. Вкрадчиво. В тот момент я не обратил особенное внимание на это. Со мной через оградку садика сосед говорил. Долго говорил. Когда он ушёл я ненароком на детишек посмотрел. Они шушукались, в куклы не играли. Навалили их беспризорно в кучу, некоторые голые были. У Мэги вид такой, когда что-то натворишь, а потом со стороны смотришь. «А не стыдно вам, вон толстяк сидит, увидит», - говорит Мэги хитровато. Меня имела в виду. Я не стал вглядываться в подробности. Вроде как непотребство имело место. Вмешаться не решился, мамашам, что поблизости были, тоже обратиться не захотел. Сам видел, какие они! Говоришь ей детские какашки закопай...
Некоторое время он вспоминал недавнюю стычку с женщиной. Потом продолжил:
- Все вдруг завозились, когда одну из девочек мать позвала. Та подобрала свою куклу и убежала. Оставшиеся продолжили сидеть со скучным видом. Скоро все разошлись.
Бекке сделал паузу. Потёр лоб, видно голова по-прежнему болела. Затем обронил:
- Так что пусть дети гомонят! И погромче!