— Какие в моей молодости были балы, не то что нынче! Раньше самые громкие, с лучшими музыкантами, в нашем поместье проходили. А вчерашний, у Трегубовых, смех один, а не бал.
— Ах, бабушка, да и теперь балы хороши, только вы все затворницей держитесь. Да и мы балов не даем. Пап; говорит, на четверги к нам и так достаточно приходят, будет с нас. Мари Трегубова сказала, что это от нехватки средств, да ведь это неправда, управляющий с папенькой говорил, урожаи отличные, все имения хорошо приносят. И наш дом в Петербурге совсем не то, что здесь. Почему же так?
— Этот особняк начал приходить в упадок после смерти моего брата. Никто не хотел им заниматься, ни домом, ни садом. Всё надеялись продать его, да не вышло.
— А что случилось с вашим братом, бабушка?
— Убили его, Павлушу, прямо в нашем саду.
— Да как же такое возможно, бабушка? Я и не знала ничего об этом!
— Мала еще была, вот тебе и не рассказывали ничего.
— Кто же этот нехристь, кто такое сотворил?
— Эх, Варенька, все из-за любви. Любила его актерка одна, брата моего. Уж где он с ней спутался, не знаю. Да только говорил он ей все о Руссо да о Вольтере, о природе, о жизни в простоте. Она-то, глупая, надеялась, что женится он на ней. А он говорил, старый порядок пора отменять, в гармонии надо жить, в природе никто не венчается. При людях вместо кольца ленточку ей на палец повязал голубенькую, ты, говорит, теперь мне как жена. Ох, хорош он был, Павлуша, красавец, а как заговорит — заслушаешься.
— И что же потом стало?
— Сначала эта актерка с ним везде разъезжала, за свободную, говорит, любовь мы бьемся. Чтобы по-новому все, говорит. А потом понесла она.
— Ох, бабушка, можно ли такое обсуждать?
— Ничего, мне можно, да и ты уже взрослая, Варвара Степановна, в следующем месяце свадьба, так что ничего.
— И что же случилось с актеркой этой?
— Знамо, что. Про свободную любовь хорошо говорить, пока тебе роли дают да в домах принимают, пусть не во всех, но все же. А как ее положение стало всем известно, так ей отовсюду от ворот поворот. Она приезжала, в ноги падала, умоляла Павлушу жениться, избавить ребеночка от судьбы бастарда.
— А он что?
— Говорил, что жизнь для радости дадена, да для удовольствия, да и кто бы ему позволил на актерке жениться? Выставил он ее из своей квартиры, иди, говорит, природа обо всем позаботится. А она пошла и в Москве-реке утопилась.
— Как же так, бабушка? И никто ей не помог?
— Как жива была, с ней дела иметь не хотели.
— А братец ваш что же?
— А ему что? Судачили про него, конечно, но от домов не отказывали, а как с актеркой порвал со своей, так и породниться многие семьи надеялись, партии предлагали, думали, перебесился. У него ведь и состояние, и титул были.
— А потом?
— А как она над собой такое сотворила, так люди зароптали. Вспоминали про нее, жалели. Хоть и актерка, а живой ведь человек. Даже слуги роптали, простые горожане в след братцу моему плевали. На дуэль даже его один граф вызвал. Да только Павлуша даже до дуэли не дожил. Нашли его в этом саду, кинжалом заколотого, а на груди та самая ленточка голубенькая, что актерка на пальце носила.
— И что же, не нашли убивца?
— Не нашли, да и не искали особо. Кто-то слух пустил, что актерка сама с того света вернулась. Кто-то говорил, женщины какие-то по саду ходили, в черных плащах. Кто-то видел всадника. Да людям дай только волю, они и не такого наболтают, и сами же в свои россказни поверят.
— А потом что же?
— А потом люди сюда приходить перестали. Одна я, как овдовела, вернулась в особняк. Сейчас-то уже позабылась история, а все никто не хочет здесь ни балов давать, ни сад облагородить. Видно, судьба такая у этого дома...