На утро она сказала ему: "Арончик, Вы хороший человек. Я не выйду за Вас замуж. Если я стану объяснять, почему, это будет похоже на самобичевание. Избавьте нас обоих. Просто примите к сведению."
Вчера они вернулись поздно, почти к рассвету. На её белой спине ещё виднелись розовые канавки от бюстгальтера. Она курила папиросу в длинном мундштуке.
Арончик молча проглотил новость и предложил ей выпить ещё. Она сказала, что это ничего не решит, но выпить согласилась. Потом она согласилась повторно упасть в его объятия, всем своим видом давая понять, что и это ничего не меняет.
Тогда Арончик наконец решился спросить. Он сказал: "Лилечка, Ваш отказ не имеет под собой никакой логики. Если молодой человек может и удовлетворить и содержать, так почему таки нет? Я понимаю, если б я Вам не нравился совсем. Но я же чувствую, как Вы дышите!"
И она ему ответила: "Арончик, Вы милый мальчик, но если Вам так хочется испортить себе жизнь, почему это должна быть именно я?
Вы знаете, что такое репутация? Рядом с этим словом не произносите моего имени. И потом, Вы видите этот крестик у меня на шее? Что скажет Ваша мама? А я Вам скажу, что. Мадам Шпильман будет Вам сказать много плохих слов, среди там "шлимазл" будет самым нежным. А мне так она просто плюнет в глаза, если я осмелюсь их поднять на её.
Кончится тем, что Вы не просто будете несчастлив, но Вы этого наконец поймёте, а винить будете точно меня. А оно мне надо?"
Арончику следовало бы признать, что искомая им логика таки да обнажилась во всей неприглядности. Но что стоит логика против любви? Арончик с жаром стал убеждать Лилю в том, что он никогда, точнее всегда и всем сердцем, а слухи ерунда и кто поверит, а мама у него хорошая. В последнее он верил свято, но чем больше он бубнил на эту тему, тем тоскливее ему становилось. Потому что Арончик отчётливо понял, что хорошей еврейской маме, которая единственная знает, что для её сына лучше, не может понравиться такая невестка, как Лиля с её репутацией.
И дело даже не в Лилечке конкретно. Чтобы понять всю безысходность ситуации, мы имеем на минуточку отвлечься от избранницы Арончика и сказать пару слов за его маму.
Мадам Шпильман была из хорошей семьи. Её девичья фамилия была Коган и она гордилась своим происхождением. Её папа таки дошёл до первой гильдии, что было совсем не пара пустяков. Его партнёром в деле был не кто-нибудь там, а сам Фельдман из Таганрога. Мама Коган считала, что общение с такими людьми, как Фельдманы будет благотворным для её детей. И общение имело место. Но, когда дочка Фельдмана решила податься в актрисы, мадам Коган изменила своё мнение до наоборот. Но было таки поздно. То ли праздность и роскошь, в которых росли её дети, то ли любовные романы, которыми зачитывалась её дочь, то ли тлетворное влияние подруги, этого Вам не скажет никто, но что-то привело к последствиям. Романтичная до экзальтации и неопытная до глупости, девочка из хорошей семьи вбила себе в голову, что она выйдет замуж обязательно только по любви. Мало того, она ещё и влюбилась.
И в результате, вопреки родительскому недоумению, вышла замуж за Шпильмана, об чём она тысячу раз слегка пожалела. Сказать, что у родителей было недоумение, это не сказать ничего. Это был тихий ужас. Тихий только потому, что приличное семейство всегда боится скандала. И этого оно боится больше всего на свете. Даже больше, чем такого жениха своей дочери, как Мордехай Шпильман. Но они таки согласились на этот брак, потому что, я извиняюсь, они уже не имели что выбирать. Я не верю слухам и не хочу их повторять, но Арончик родился подозрительно быстро после свадьбы.
Поэтому все держали фасон и делали вид.
Вы спрашиваете, кто был такой Мордехай Шпильман? Я попробую, а Вы слушайте. Представьте себе, что Вы разводите что-то породистого, лошадей или собак, я не знаю, что Вам там больше нравиться. И вот к Вам на двор забегает что-то совершенно непонятное и унизительно безродное - например дворовой Полкан. Или осёл, с которым Ваша лошадь решила вдруг. А после этого её потомство, на которое Вы раньше возлагали такие надежды, уже ни в какие ворота. И даже сама лошадь потом удивляется, как её угораздило в такой просак.
Для семьи Коган юный Шпильман был именно что таким ослом.
Мотл Шпильман, которого все звали просто Мотя, совершенно оправдывал свою фамилию. Он играл на всём, что издавало музыку, чем навеки пленил сердце юной Двойры Коган. Он играл везде, на свадьбах, в кабаках, на улицах и в парках, в оркестре и просто так, иногда за деньги, но чаще за выпивку и, если повезёт, то с закуской.
Но, если бы он играл только музыку! Он играл с яростью и азартом на бегах и возвращался домой без запонок и брегета, он играл в карты и приходил домой без шляпы и лапсердака, он спорил со всеми подряд по любому поводу и приползал домой побитый собственной тростью.
В те редкие случаи, когда ему удавалось что-то выиграть, он осыпал супругу цветами, пел ей песни на собственные стихи и тащил в кафе Фанкони. Потом снова выпрашивал у ней деньги, потому что его выигрыша не хватало даже на расплатиться с официантом.
Получив своё, Мотя снова бежал навстречу Фортуне, которая всю жизнь стояла к нему спиной и была выше его в два раза.
Папа Коган в начале пытался приобщить зятя к делу, чтоб он не занимался ерундой. Даже что-то ему помогал. Но всё было зря и месье Когану сделалось тоскливо за судьбу своей дочери.
Он говорил Моте Шпильману, что он ему таки не мама и он не может за ним ходить везде и вытирать ему тухес.
Даже мама, в конце концов, начинает учить дитё, зачем людЯм газеты на самом деле.
Мотя пропускал все эти увещевания мимо ушей и радостно похерил все попытки бедного тестя сделать из него человека. Так же радостно он профукал приданное супруги и всю свою жизнь, так же радостно померев в неполных тридцать пять лет. Спасибо, хоть сделал это дома, куда из последних сил дотащился с очередного сомнительного гадюшника, соблюдя приличия.
Всё, что Мотя оставил после себя, кроме старой трости и свежих долгов, это был сын, в котором не чаяла души его мама.
И вот скажите мне, имея таких воспоминаний и единственного сына на руках, могла ли мадам Шпильман допустить, что когда-нибудь её горячо любимый отпрыск пойдёт по её стопам и собьётся с пути, составив плохую партию? Если Вы не знаете, так я Вам скажу: конечно же нет, она не могла такого допустить случиться.
Арончик мозгами и предприимчивостью пошёл в дедушку, но и от родителя ему кое-что перепало. Он неплохо рисовал и писал стихи, причём совсем недурно. А ещё Арончик очень любил петь. Вот только музыкального слуха у него не было. Совсем никакого. Соседи деликатно говорили мадам Шпильман, что если б её мальчик пел, как он рисует, то они точно бы попросили его на бис.
Арончик отлично учился, был на хорошем счету на работе и, когда настало время, открыл своё дело.
Наставшее время было бойким и дело росло и крепло, благодаря усилиям Шпильмана младшего и старым связям месье Когана.
Хотя пару лет назад двое местных писателей, знакомые его мамы, которые перебрались в столицу и получили заказ на сатирический роман, обличающий НЭП, предупреждали его, что лавочка может скоро зарыться и насовсем. Но Арончик не унывал и решил продолжать, пока лавочку не закрыли.
Кстати, у тех двоих вместо насмешливого памфлета получился очаровательный плутовской роман, имевший бешеный успех и даже за рубежом. И очень скоро по нему уже сняли фильму где-то в Европе.
Итак, Арончик процветал, он мог себе позволить и позволял, не задумываясь о перспективе, что на его хвост кто-то может наступить.
Он купил маме авто и у них была ложа в Оперном и абонемент в Русский театр на каждый сезон, с тех пор, как он опять открылся. Он возил мадам Шпильман обедать у Печескаго, хотя она ворчала, что дома кушать лучше. Вся любовь благодарного сына, как и положено, доставалась маме, пока не появилась "эта", как её называла Двойра Шпильман.
Чтобы понять суть страданий юного Арончика, присмотримся повнимательнее к его пассии.
Лиле было лет этак дцать с хвостиком, причём хвостик мог менять размеры.
У неё были огромные глаза, выразительные брови, маленький носик и губки бантиком. Когда она была свежа и выспавшись, её хотелось съесть, как "девочку с персиками". Наутро после бурной ночи она могла выглядеть, как портрет жены Пикассо в красном кресле и аппетита не вызывала.
Её образная речь местами отдавала изысканностью, потому что иногда она вращалась в богемных кругах.
Но грамматика, фразеология и стилистика хромали на кривых костылях, потому что родом она была из кругов совсем иного рода. Лилечка появилась на свет в Канаве, замечательном малофешенебельном райончике между Канатной улицей и Польским спуском. Там с покон веку жили портовые грузчики, биндюжники и люди неопределённых занятий. Жители этих мест как-то пропустили визит Пушкина - целый год плодотворного творчества. Многие из них никогда ничего не читали и умудрялись не сгореть со стыда.
Зато как они ругались! Если бы досужий лингвист захотел написать словарь этих перлов, он бы справил толстый фолиант за один день! Если бы, конечно, смог оттуда выбраться живым и непобитым.
Её мама была тихая добрая женщина, но спорить с ней соседи не решались. Взгляд мадам Филикидис был как у медведя: не отражающий всю бурю эмоций, кипевшей в ней под сенью безмятежности и внешнего спокойствия. Никогда и никому не удавалось предсказать, когда на самом деле начинать прятаться.
Лилин папа был студент, которого выгнали из Университета и выслали из города за участие в каких-то волнениях.
Или он был знаменитым путешественником, пропавшим в очередном странствии.
Или он был храбрым солдатом, сложившим голову на чужбине.
Одним словом, он точно был. Но кем именно, не знала даже её мать.
Так и росла наша Лиля, не отягощённая строгими правилами, но интуитивно чувствующая, когда начнут бить.
На этом семейное воспитание закончилось.
Она была изящна, обаятельна, ленива и бесстыдна, как кошка. Она жила за счёт мужчин и беззастенчиво этим наслаждалась.
Нет, что-то в ней определённо было... Ну, может, и не прямо уж так, но всё-таки да. По крайней мере, если мужчинам и удавалось оторвать от неё взгляд, то мысли их ещё долго к ней липли. Арончик же влип полностью, насовсем и навсегда. Так что судите сами.
Это от мамы Арончику досталась святая вера в то, что жениться надо только по любви. И способность крепко и беззаветно любить он впитал с её молоком. Так что мадам Шпильман могла сетовать только на наследственность, а значит, на самою себя.
А Арончик жил, будто в ожидании чего-то прекрасного. И верил, что оно настанет.
Арончик, помимо прочих доблестей и талантов, имел таки дар убеждения. Причём он не был заурядным записным занудой, который в состоянии создать алгоритм броуновского движения, если Вы знаете, об чём я говорю. Нет, он именно убеждал, мягко и нежно. И с ним соглашались охотно, а не от безысходности.
В какой-то момент Лилечка решилась ответить на его чувства и согласилась на брак. С условием, что с мадам Шпильман он будет объясняться сам. Она решила, что если маман её станет третировать, то это будет повод и тогда Арончик сам поймёт. Одним словом, она согласилась на его попробовать, а там будем посмотреть.
И вот теперь Арончику предстояло страшное испытание - поставить маму перед фактом и потом ещё с этим фактом познакомить.
В первую часть своего испытания наш рыцарь-без-страха столкнулся с упрёками. Мадам Шпильман упрекала сына в отсутствии сердца и обвиняла во всех смертных грехах и нарушении всех заповедей. Мальчик отбивался как мог, со всей учтивостью, но силы были не равны. У Двойры Шпильман был огромный бесценный опыт, как добиваться чувства вины у собеседника и она пользовалась им без зазрения совести. Себя она успокаивала тем, что для такой благой цели, как счастье единственного сына, можно и чуточку преувеличить. Ничего страшного.
Но, как всегда, когда кажется, что дальше некуда, вдруг оказывается, что есть, и есть ещё дальше и в этом "дальше" ещё точно есть "куда".
Когда мама узнала, что её будущая невестка не еврейка, это было что-то с чем-то. Она заявила, что она видала в гробу, и перечислила всех, кого она там видала, и в чём они были одеты, особо упомянув цвет обуви, и ногИ её там точно не будет.
Арончик опустился до унылого шантажа и заявил безутешной матери, что если она не прийдёт на их свадьбу в синагогу, то он перейдёт в православие и будет венчаться с Лилечкой в греческой церкви на Екатерининской и в этом поклялся.
Так пусть идут, где хочут, сказала мама. Пожалуйста! Если он решил её убить, пусть даже не думает, что потом об этом скажут люди. Какая разница?
Переговоры зашли в тупик и в этом тупике было беспросветно темно.
Арончик и его мама по очереди кричали, потом рыдали, приводя аргументы (он), бросаясь обвинениями (она) и не к месту поминая папу-Шпильмана (оба два сразу).
Я не буду Вам рассказывать за всю эту баталию. Скажу только, что соседи мадам Шпильман никогда не слышали её так громко. Даже когда в былые годы возмездие настигало Мотю за его проделки. В этот раз это было очень и из ряда вон.
Арончик взял маму измором - он был моложе и слишком долгую битву мама не выдержала и сдалась.
А может она согласилась, потому что очень его любила. Хотя всю дорогу она с ним спорила и не соглашалась именно потому что любила его больше жизни.
И потом, она ж согласилась только посмотреть, это две большие разницы. Так что не надо.
Второй этап испытания, знакомство с невестой, было решено назначить на воскресенье, потому что мадам не хотела портить себе субботу.
Арончик с утра был как на иголках и чувствовал, что часть этих иголок он уже проглотил. Словно сжатая пружина, он постучал в мамину дверь, держа под руку красивейшую женщину от Ланжерона до Дюковского сада.
Было настолько жарко, что Лиля решилась не надевать лифчик. И это было, наверно, немножко зря, потому что было таки видно, что её всё ещё роскошная грудь уже чуточку провисла. Совсем слегка, но кто хотел, тот заметил. А кто не хотел, тот упорно не обращал внимания. И это был Арончик. А мадам Шпильман с точностью до наоборот, потому что искала у своей будущей невестки любые изъяны с изощрённостью инквизитора.
Она внимательно рассмотрела лилину шею и руки, оценивая возраст.
Всё, что её могло удовлетворить, её злило и наоборот, всё неудовлетворительное в невестке радовало будущую свекровь, потому что оправдывало её предубеждения.
Арончик начал:
- Мама, вот я нашёл женщину, которую я люблю и хочу на ней жениться. Надеюсь, она тебе понравиться.
После корявого вступления он собирался представить Лилечку, но не успел назвать её имя, как маман ответила:
- Аарон Шпильман, внук Когана, я, твоя мама, бесконечно рада, что ты озаботился моим мнением. Но главное, чтоб тебе самому нравилось то, что ты там нашёл. Хотя, конечно, кого же ещё спросить? Кто ещё скажет человеку правду? Его друзья, которые хочут только, чтобы он упал лицом прямо в грязь? Или его женщины, которые хочут только его денег? Только мама скажет тебе правду. Потому что никто, запомни, сЫночка, никто и никогда не будет любить тебя так, как мама. Женщины приходят и уходят, (и хорошо, и пусть их уходят), а мама всегда остаётся. И любит тебя на самом деле...
Лиля курила и смотрела на свою будущую почти свекровь спокойно и безмятежно. Как она была сейчас похожа на свою маму! И как хорошо, что окружающие об этом не знали!
Слава Богу, закончилось всё мирно.
Да, Лиле так и не подали пепельницу и она этого упорно не замечала.
Да, Лиля оставила без внимания нож для рыбы, а птицу ела руками.
А салфетку Лиля и вовсе презирала, та лежала рядом с её тарелкой, скомканная и перекошенная, как лицо мадам Шпильман. Рюмку Лиля брала, не вытирая руки после птицы. Она взяла салфетку только в конце, чтоб вытереть ею губы.
И, конечно, потом сразу начала красить эти губы прямо за столом!
Подробное описание всех лилиных промахов Арончик выслушал от мамы на следующий день. Только истинная любовь могла придать ему силы в те дни, чтобы выдержать и промолчать. Он только тихо кивал, как подобает почтительному сыну.
Главное, что две любимые им женщины не сцепились при первой встрече и не разрушили его надежду на счастье раз и до свидания.
Конечно, разговор с мамой не получился лёгким. Арончик начал дико издалека и очень вежливо, но скоро всё пошло в раздрай. Маман долго молчала, но это было коварно. Потому что, когда Арончик таки решился и робко спросил, он имел, что слушать. На него вылился целый поток беспощадной убийственной критики всего того, что "в ней" не так. В конце следовал вывод, что к подбору жены следовало отнестись на минуточку ответственней. Или вообще лучше было спросить у того, кто знает. Арончик возразил, что это таки не выбор, а чувство, давайте не путать. Тогда начинавшая терять терпение мутерша вспомнила русскую пословицу с козлом, в объятия которого подобное чувство может толкнуть несмышлёного еврейского мальчика, чем наконец вывела сына из себя. Арончик пылко заявил, что брак это любовь, а не гешефт и не о чём тут рассуждать. Набившая шишки мадам Шпильман, сын которой не хотел учиться на её ошибках, а хотел набивать свои собственные шишки, заметила, что хороший гешефт таки может принести счастье, а рассуждать надо всегда, если, конечно, есть чем.
Это было долго и с нервами. Арончик имел цель, но на пути к ней стояла любимая мама. И ему страшно не хотелось ей перечить, аж до боли. Арончик был убедителен, как никогда, но маман упёрлась, как шлюпочный якорь об корягу и прикрывалась пятой заповедью, временами поминая седьмую.
На этот раз переговоры затянулись на несколько жарких дней. Всё это время Арончик носа не показывал у Лили, не желая приходить без победы. Лилечка ждала его со спокойствием медведя, решив, хай будет, что будет. Эти дни она никуда не гуляла и никого не подпускала к себе. В конце концов, если получиться, хорошо, а если нет, жила же она как-то до Арончика и кто мешает ей после? Хотя, она уже начала привыкать к его странной любви, тем более, что эта любовь уже вызывала взаимность.
И вот уже рассерженная мадам Шпильман хлопнула дверью и вышла из дома. Она прошла мимо своего авто и взяла извозчика. Двойра поехала на Еврейское кладбище и долго говорила с мужем. Оставив на памятнике камушек в луже своих слёз, она вернулась домой. Там она сказала, делайте, что хотите и закрылась в спальне. Арончик тихо уехал.
И, когда свадьба, наконец таки, состоялась, об ней говорили все и разве что не писали в газетах. Но зачем нам эти газеты? Мы уже с Вами знаем, зачем они нужны. А кто захочет, чтобы новостями об его свадьбе кто-то вытирал то место, которым Фортуна поворачивалась Моте Шпильману прямо в лицо?
На свадьбе все гости были только со стороны жениха. У невесты не было подруг, а её прежних друзей по понятным причинам не пригласили. Меня там тоже не было. Но говорят, на их свадьбе пел сам Ядов.
Благодаря своему дару убеждения и ангельскому терпению, Арончику всю жизнь удавалось лавировать между женой и матерью, избегая конфликтов и сглаживая углы. В этом он проявил свой настоящий гений, это я Вам говорю! Арончик умел любить её всем сердцем (а сердце у этого мальчика было огромное), как она того заслуживала. Или даже чуточку больше, чем она заслуживала, если брать в расчёт её репутацию. А Лилечка научилась принимать его любовь достойно и тоже любить его в ответ.
Что пережила мадам Шпильман? Этого знала только она и Боже Вас было упаси спросить у ней такого. Она смирилась далеко не сразу и долго переживала за сына. Но, видя, что он таки счастлив с "этой" (маман никогда не поминала Лилечку по имени, ни в общении с ней, ни за глаза, тем самым мстя ей, за то что она "отобрала ребёнка у бедной мамочки"), она махнула рукой на всё.
Арончик с Лилечкой жили как в сказке, долго и счастливо, хотя умерли слегка в разнобой.
Вы спрашиваете меня, и зачем я Вам всё это рассказывал?
Вы не представляете, как изящно дамы смотрелись с длинными мундштуками!
Вэй ис мир, как это было давно!
Но, как она была прекрасна!
Ах, если бы Вы видели эту роскошную белую спину, мягкую, женственную, эти завитки волос на шее, её профиль в пол оборота в первых лучах нового дня...
И длинный мундштук с папиросой "Сальве" в её тонких пальцах...
Именно так она выглядела в то утро и именно так её запечатлел любящий Арончик на том портрете, что потом всегда стоял у него на столе. Да, Вы меня за него спрашивали, что это за женщина, когда именно этот портрет вместе с Арончиком положили в красивый чёрный гроб, с кистями и с ручками под слоновую кость по бокам. Теперь они всегда вместе.
Почему Вы уходите?!
Слушайте, об этой женщине надо не то что рассказывать, об ней нужно слагать легенды и посвящать ей поэмы! Об ней нужно петь песни! А Вам тяжело послушать пару слов!
Что творится с этим миром, я вас спрашиваю?..