Алтынчи

               

     Колька называл себя «вечным странником», но не потому, что любил путешествия. Просто не мог долго усидеть на одном месте, взять хоть работу, хоть место жительства. Он постоянно, сколько себя помнил, стремился увидеть что-то новое, не виданное ранее. Им владело непреодолимое желание познакомиться с интересными людьми, особенно женского пола, и, хорошо бы, близкого возраста.
     Из-за такого образа жизни, он не имел ни квартиры, ни постоянного места работы. Хотя руки у него были золотые, как отзывались о нём многочисленные друзья и знакомые. Да и начальство, у которого приходилось работать, отзывалось о нём доброжелательно.
     Вот и сейчас он сломя голову помчался вдаль неведомую на своей старенькой «шестёрке» по Чуйскому тракту. Конкретной цели у него не было, просто хотелось хлебнуть вольного, целебного, опьяняющего воздуха Горного Алтая.
     Далеко позади, остался шумный, суетливый Бийск, с его грохочущими трамваями, сигналящими то и дело авто. Впереди была неизведанность. Насчёт еды и ночлега он даже и не заморачивался, нет – мог переночевать в машине или у костра на берегу. А еда? Это так просто – пара банок тушёнки и булка хлеба с собой, да старый котелок и термос.
     Первую остановку Колька решил сделать в районном центре Шабалино. Там оказался довольно большой рынок, побродив по которому с полчаса, накупил кой-какой еды в дорогу. «А, может, стоит жильё подыскать для ночлега да отдохнуть по-человечески, на кровати!» – размечтался он, оглядывая торговые ряды.
  –  Девушки, не подскажете, где здесь жильё снять можно? – поинтересовался Колька у собравшихся в небольшую компанию женщин. Те, с интересом разглядывая приезжего, затараторили, перебивая друг друга:
  –  Есть, есть здесь комнаты, сдаются и недорого.
    Они уже было собрались сказать ему адрес, как одна тронула его за рукав:
  –  Идём, я тебя пущу переночевать, только если приставать не будешь.
     Колька глянул на неё – ничего особенного, алтайка как алтайка. Только вот глаза, её глаза! Они поразили его своей глубиной. Чёрные, обрамлённые длинными, словно бархатными, ресницами, смотрели на него с каким-то колдовским блеском и в то же время спокойно и вопросительно.
     Женщины переглянулись:
  –  Алтынчи, ты в себе? Зачем приглашаешь незнакомого человека в дом?
     Алтынчи, как её назвали женщины, спокойно глянула на них:
  –  Я человека с первого взгляда вижу, плохой он или хороший, не зря же меня колдуньей зовут.
  –  А ты и правда, колдунья? – поинтересовался Колька, глядя ей в глаза, когда они уже подъехали к небольшому домику, стоящему в стороне от других.
  – А ты что, в сказки веришь? – в тон ему ответила Алтынчи, – вроде как взросленький уже!
  – Да нет, я вообще, – засмущался Колька. – Женщины, они ведь и приворожить могут.
  –  Не бойся, тебе это не грозит, – улыбнулась девушка, – вот мы и на месте.
     В небольшом доме, куда они вошли, было уютно, чисто: всего две комнаты и кухня.
  –   Сколько я тебе буду должен за жильё? – поинтересовался Колька, раздеваясь.
  –  Смотря, сколько жить будешь, – посмотрела на него хозяйка, – есть только одно условие: не будешь приставать – живи, сколько хочешь. Просто мне деньги нужны, потому и позвала тебя.
     Алтынчи покормила его и показала на убранную кровать в дальней комнате:
  –  Вот здесь и ночуй, а завтра поглядим. Уборная во дворе.
     Колька разобрал постель, разделся и, едва коснувшись подушки, провалился в глубокий сон. Проснулся он от запаха, витавшего по избе. Принюхался, угадывая, чем же так аппетитно и вкусно пахнет? Выглянул из комнаты – девушка суетилась у плиты.
  –  Доброе утро – произнёс он сонно.
  –  Доброе, – отозвалась Алтынчи, – ох и спать же ты мастер, сразу видно – городской.
      Она, обернувшись вполоборота, глянула на Кольку. И опять, как и в первый раз, взгляд её чёрных глаз словно обжёг его. Колька невольно вздрогнул. Алтынчи засмеялась:
  –  Что, испугался? Не бойся, не съем я тебя, а на глаза мои лучше не пялься, недаром говорят местные, что сглазить могу.
  –  А ты что, не местная? – посмотрел на неё Колька.
 –  Три года, как переехала сюда из мараловодческого совхоза Дъектиек, это в шести километрах отсюда. Там у меня мать и отец остались. Больные, лекарства нужны разные, а денег не хватает. На рынок меня знакомые устроили работать, а дом родственники оставили, сами в Горно-Алтайск перебрались. Вот так и живу, много ли одной надо. Ой, что-то я заболталась, пойдём кушать, я хан сготовила – тебе понравится.
     Хан - не что иное, как кровяная колбаса, с добавлением бараньего жира и кусочков мяса, и ещё чего-то ароматного. Когда поели, Алтынчи, хитро поглядывая на Кольку, поинтересовалась:
–  Ну как, понравилось тебе наше национальное блюдо?
Колька погладил живот:
  –  Вкусно необыкновенно, всегда бы такое ел.
  –  А ты женись на мне, я очень хорошо готовлю, – засмеялась Алтынчи, глядя Кольке прямо в глаза.
     И у него вдруг, словно что-то проснулось в заскорузлой холостяцкой душе, а по телу пробежал озноб. «Точно, колдунья, – пронеслось в мозгу, – но какова!»
  –  Ты что смутился? – опять засмеялась Алтынчи, – Да пошутила я! Вижу ведь, что не домашний ты, душа у тебя вольная, как у цыгана. Ну что, поехали, отвезёшь меня до рынка, там и рассчитаешься за ночлег.
     Всю дорогу, пока ехали до рынка, Кольку мучали какие-то непонятные чувства. Ему уже совсем не хотелось уезжать, но дорога манила, словно магнит.
     Колька высадил Алтынчи около рынка и вылез попрощаться с ней и рассчитаться за ночлег. Девушка, глядя на него с улыбкой, пошутила:
  –  Что, не хочется уезжать, да? По лицу вижу – не хочешь, знать есть во мне какая-то колдовская сила, что тебя держит! Ты, если случится, на обратном пути заезжай переночевать, буду ждать!
     И на прощанье, глянув на него с нескрываемой грустью, зашагала к торговым рядам.
     Колька сел в машину, но ещё какое-то время не мог тронуться с места.
   –  Да что же это такое, – метались мысли у него в голове, – что она со мной сделала?
  … Дорога уже так не радовала его, как прежде, а просто тянулась скучной, серой лентой, ложась под шуршащие колёса «шестёрки». Вот уже и Семинский позади, и Чике-Таман. Ещё один рывок и скоро Кату-Ярык – конечная цель его поездки.
     Долина Кату-Ярыка поразила его своей красотой, мощью скал и свирепым нравом Чулышмана. Переночевав пару ночей в небольшом туристическом стане, он, не торопясь, двинулся в обратный путь. Его старенький «Жигуль», словно радуясь возвращению, равномерно жужжа мотором, нёс его в сторону дома. Но, чем ближе он подъезжал к месту встречи с Алтынчи, тем больше у него возникало сомнений: «А стоит ли заезжать к ней?»
     И опять перед ним возникали её чёрные колдовские глаза. Он мотал головой, отгоняя эти видения, но они вновь и вновь вставали перед его взором. «А, ладно, заеду, – наконец решился Колька, – но только на одну ночь, не больше!»
     Алтынчи встретила его сдержанной улыбкой, когда он, словно из-под земли, вырос перед ней.
  –  Проездом, или ночевать будешь?
  –  Останусь, – глядя на её порозовевшее лицо, решился Колька, – отдохнуть надо.
 –  Тогда вот тебе ключи – иди, отдыхай, я после работы приду.
     Сполоснувшись под самодельным душем, Колька улёгся на уже знакомую кровать и провалился в глубокий сон. Его разбудила Алтынчи:
  –  Коля, вставай, я кушать приготовила, а то проспишь всё на свете, вечер уже.
     В этот момент Колька почувствовал себя словно дома, у мамы, – она точно такими же словами будила его по утрам…

…Не смог он уехать от своей колдуньи ни на второй, ни на третий день. Что-то неведомое удерживало его возле черноглазой алтайки. Да и Алтынчи не гнала его, видно, тоже была неравнодушна к этому бродяге. Постепенно их отношения переросли в нечто большее, это виделось во взглядах Алтынчи, которыми она одаривала своего квартиранта. Да и Колька со временем забыл, что надо куда-то ехать. Ему так было хорошо с этой черноглазой чертовкой и общаться, и просто смотреть на неё. Так незаметно прошло две недели. Они уже сблизились настолько, что стали жить как муж и жена. Колька души не чаял в своей возлюбленной, да и она все свободные минуты старалась проводить рядом с ним.
     И всё же наступил день, когда пришла пора им расстаться. Кольке надо было порешать кое-какие дела у себя дома. Прощаясь, он пообещал, глядя в заплаканные, такие прекрасные, глаза Алтынчи:
  –  Успокойся, дорогая, это ненадолго. Вот управлюсь с делами и вернусь, жди, любимая!
    Но не вернулся Колька ни через месяц, ни через два. Закрутила его жизнь, замотала. Попал он в неприятную историю и угодил на год в колонию. Хотел было написать Алтынчи, но не знал адреса. И только спустя два года, смог Колька, подшаманив свою «шестёрку», поехать на Алтай. Всю дорогу его терзали смутные мысли: «Как там Алтынчи, сможет ли она простить за столь долгую разлуку?» Это не давало ему покоя…
    Вот, наконец, и Шебалино. Колька подъехал к рынку и с волнением двинулся вдоль рядов, в надежде увидеть любимую. Не найдя, подошёл к тому месту, где раньше стояла Алтынчи. Поинтересовался у женщин:
  –  Скажите, пожалуйста, здесь девушка торговала, Алтынчи звали, не знаете, где она теперь?
     Женщина посмотрела на него подозрительно:
   – Алтынчи? А зачем она тебе, знакомый что ли? Уж не тот ли бродяга, что ей ребёнка сделал и сбежал?
     У Кольки перехватило дыхание: «Какой же я подлец, негодяй! У меня даже ума не хватило додуматься, что такое могло случиться. Что же теперь делать?»
     Он уговорил женщину рассказать об Алтынчи. То, что та поведала, было для него шоком – Алтынчи ушла с рынка уже перед самыми родами. Больше её здесь никто не видел. Всё ещё лелея хоть какую-то надежду, Колька поехал к её домику.
     Дом был не на замке, и на стук вышел пьяный, обросший недельной щетиной, алтаец:
  –  Чё тебе надо? Ты кто такой? – уставился он на Кольку мутными глазами.
 –   Здесь раньше девушка жила, Алтынчи звали, не подскажешь, где она может быть сейчас?
  –  Нет её здесь, в Дъектиеке она, у себя дома. А я муж её, то есть сожитель. Не захотела по-хорошему жить, вот я её и выгнал в дом родителей, пусть там с голоду пухнет.
     Ночь Колька провёл в машине, ни на минуту не сомкнув глаз. Наутро, едва рассвело, двинул в сторону Дъектиека. Порасспросив встречных, разыскал дом родителей Алтынчи.
     В оградке, на корточках, спиной к нему сидела женщина, уговаривая плачущего малыша. У Кольки перехватило дыхание:
  –  Алтынчи, – проскрипел он чуть слышно – любимая!
     Плечи женщины вздрогнули, как от удара. Она резко встала, обернулась:
  –  Коля? Ты зачем здесь, что тебе ещё от меня надо?
     В её распахнутых глазах была такая невысказанная боль и тоска, от которой у Кольки заныло, захолонуло сердце.
  –  Родная, я вернулся, насовсем вернулся к тебе! К вам! Прости меня, пожалуйста, не мог раньше, были непредвиденные обстоятельства.
     Алтынчи взяла ребёнка на руки, подошла к Кольке и, уткнувшись ему в плечо, плача, прошептала:
  –  Родной мой, наконец-то, я уже все глаза выплакала тебя дожидаясь, совсем было потеряла надежду увидеть.
    Немного успокоившись, Алтынчи пригласила его в дом:
  –  Одна я здесь живу, похоронила родителей. И вот, сынок ещё. Твой это сын! Смотри, только глаза мои, а остальное от тебя унаследовал, такой же белобрысый.
….Колька с трепетом смотрел на малыша, на его совсем не алтайский облик, и удивительно светлые, слегка вьющиеся волосы. «Как у меня»,– мелькнула мысль.
     Алтынчи налила чаю, горестно вздохнув:
  –  Ты прости, у меня к чаю ничего нет, вот только хлеба немного осталось и всё.
     Пока пили чай, она рассказала о своих мытарствах:
  – Работала до самых родов и всё ждала, когда ты вернёшься, не теряла надежды. Когда родила, задумалась, на что буду жить? Поначалу подруги помогали, потом, видно, устали от меня. Даже хотелось уйти из жизни, но как подумаю о малыше – нет, не могу! Отыскался и один «жених»: «Давай, – говорит – жить вместе, кормить буду, не дам с голоду умереть, вижу, как ты бедствуешь». Вот так и жила с этим алкашом. Бил он меня постоянно, пришлось уехать сюда, в родительский дом. Теперь перебиваемся с сынком с хлеба на воду, иногда соседи немного помогают, кто чем может. – Алтынчи глянула на Кольку потухшими, заплаканными глазами:
  –  Коленька, ведь ты же нас больше не бросишь, не уедешь?
  –  Нет, любимая, теперь-то я уже навсегда с вами.
     Колька взял на руки маленькое, такое беззащитное и родное тельце сынишки, и от нахлынувшего счастья у него из глаз хлынули обильные, совсем не мужские слёзы.
  –  Родные вы мои, теперь я с вами и постараюсь исправить всё, что сотворил по отношению к вам. Иди ко мне, любимая, обниму тебя…
     Они, замерев, стояли несколько долгих минут, обнявшись. И даже малыш, словно осознавая значительность происходящего, молча смотрел на маму и этого тёплого и большого дядю, который крепко прижимал их к груди.