С раввином Зиновием Коганом, реб Зюней, мы были знакомы много лет. В начале 1990-х он печатал мои стихи в своем самиздатовском журнале «Гинейни» — печатал буквально, потому что страницы журнала изготовлялись на печатной машинке; а в начале 2000-х, будучи главным редактором газеты «Еврейские новости», уже я публиковал Зюнины рассказы, составившие потом книгу «Хроника нерасставанья».
Как-то реб Зюня зашел в редакционную комнату, устроился за моим рабочим столом и начал увлеченно пересказывать сюжет очередной обещанной газете истории. При этом он энергично раскачивался в кресле, вообще-то для качания не предназначенном. В итоге кресло взбрыкнуло, и Зюня, сверкнув стоптанными подошвами, улетел через спинку в угол. Мы в ужасе бросились к нему, но он быстро поднялся и, потирая ушибленные места, со смехом нецензурно описал с ним произошедшее. После этого мы долго звали его между собой «наш летающий раввин». И Зюня действительно был человек полета — мысли и слова.
Году в 1992-м шли мы с ним по Одессе, и он вдруг взялся излагать мне свое видение мироустройства. Общаясь с Зюней, я не всегда понимал, когда он говорит всерьез, а когда не вполне. Так было и в тот раз. В конце-концов я вернул его из заоблачных далей, шутливо пригрозив: «Тебя за такое когда-нибудь, не то что как Спинозу от синагоги, а вообще от религии отлучат…» «Да, ну… — совершенно серьезно ответил Зюня. — За что это? Я за Бога!» Вечером того же дня он доказал это делом.
Я курил трубку под открытыми окнами санаторного конференц-зала, в котором проходило заседание Президиума Конфедерации еврейских общин бывшего СССР — Большого Ваада. В зале было душно, кондиционеров никаких не было, и наименее вовлеченные в дискуссию члены Президиума время от времени выходили освежиться под морской ветерок. Ко мне подсел мой тогдашний шеф — учредитель «Международной еврейской газеты» Танкред Голенпольский. Рядом устроился разморенный Зюня. «Нет, ну они совершенно безбожно затянули», — недовольно проворчал шеф, с вожделением глядя на близлежащее море. «Действительно, — моментально собрался Зюня. — Шабат на носу!» И куда-то исчез. Буквально через минуту он вернулся, держа в руках две хозяйственные свечи. «Дай прикурить», — адресовался он ко мне. Я поджег свечи. «Давай, подсади меня», — это уже Танкреду. И крупный Танкред легко подсадил маленького Зюню на подоконник, а затем забрался в окно и сам. «Шабат шалом!» — радостно возгласил Зюня, опасно взмахнув зажженными свечами, и затянул субботний гимн «Леха доди». Перевалившийся в зал Танкред, не зная слов, подхватил. Несмотря на обреченные протесты сопредседательствующих, заседание быстро превратилось во встречу Субботы.
Как-то в Российский еврейский конгресс, президентом которого был тогда мой давний товарищ Женя Сатановский, должен был нанести визит министр иностранных дел Болгарии Соломон Паси, сефардский еврей по происхождению. Женя собрал еврейских активистов — так, чтобы были представлены разные сферы общинной активности: повидаться с министром явились раввины, известные спортсмены, покровительствовавшие движению «Маккаби», ученые — этнографы и археологи. Я представлял прессу, реб Зюня — связи с другими религиозными сообществами. Говорили преимущественно по-английски, кто-то через переводчика, хотя высокий гость очевидно владел русским языком. Не мог не владеть в силу возраста и карьеры. Ну уж понимал-то точно. И вот, разговор зашел о межрелигиозном диалоге.
— Об этом лучше всего расскажет раввин Зиновий Коган, — сказал Сатановский. — Он у нас большой специалист по межрелигиозному диалогу.
— Да чего о нем говорить… — протянул Зюня негромко, но так, что все услышали. — Никакой печени ни хрена не осталось с этим вашим диалогом!
Женя моментально налился краской, министр и бровью не повел, но глаза его весело блеснули. После ухода высокого посетителя (при прощании со всеми он особенно усердно тряс руку Зюни) Сатановский долго орал на искреннего участника межконфессионального диалога.
Был и еще случай, когда Зюня столкнулся с Жениным гневом.
Кто-то, побывав на некотором приеме государственного уровня, где подразумевалось участие видных религиозных лидеров, с удивлением сообщил Сатановскому, что не увидел там Главного раввина России Адольфа Шаевича. Главного раввина по другой версии — из той синагоги, в которую Женя ни ногой — Берла Лазара встретил там, а Шаевича — нет… Женя немедленно позвонил Адольфу Соломоновичу и спросил, отчего тот не был на приеме. «Да я и не знал ни про какой прием…» — ответил тот. Женя рассвирепел. Значит, одному главраввину приглашение было послано, а другому нет?! Значит, такая вот демонстрация отношения властей к менее симпатичному им раввину! Дойдя до наивысшей точки кипения, Сатановский собрался звонить в Администрацию Президента, своему приятелю тележурналисту Соловьеву, в газету «Коммерсант»… Раздумывая, куда бы еще излить гнев и желчь, он вышел из кабинета и натолкнулся на зашедшего по каким-то делам в офис Зюню Когана. Тот увлеченно рассказывал кому-то из сотрудников о разнообразных занимательных встречах на недавно посещенном им приеме государственного уровня.
— Ты что, получил приглашение, а Шаевич нет?! — едва не взорвался Женя.
— Нет, — спокойно ответил Зюня. — Он-то как раз получил, а я в этот раз почему-то нет. Я зашел к нему в приемную, а там это приглашение принесли. Ну, я и взял его. Адик все равно никогда не ходит, всегда меня посылает…
— Взял?! Взял?!! — заревел Женя, хватая Зюню за грудки. — Ты соображаешь, что творишь?! Я ж из-за тебя чуть такой скандал не устроил! Это ж политическое дело!
— Какое еще политическое, — с искренним изумлением парировал реб Зюня. — Я ж туда только покушать зашел…
Сатановский был обезоружен.
Как-то мы с Зюней столкнулись у метро «Китай-город». Он немедленно захотел поделиться своим отношением к некоторому мероприятию, проведенному накануне для еврейской молодежи конторой, в которой я трудился. «Ерунда это все!» — твердо сказал Зюня, после чего детально стал объяснять, что, на его взгляд, в действительности нужно еврейской молодежи. «Всевышний ведь какую первую заповедь людям дал? Пру ве рву! Правильно? Плодитесь и размножайтесь. А что это означает применительно к еврейской молодежи?..» Красок и технических подробностей он не жалел, голоса не понижал, и вокруг быстро собралась небольшая, но довольно плотная интернациональная толпа. Слушая Зюню, я краснел, но окружающие следили за полетом Зюниной мысли с неподдельным интересом. Видимо, тема оказалась шире заявленной, и злободневно касалась не только еврейской молодежи. Когда «летающий раввин» закончил свою импровизированную лекцию, раздались заслуженные аплодисменты.
Что ж, Зюня был, безусловно, натурой артистической. Шут и философ, лукавый и простодушный, принципиальный и гибкий — он был фигурой яркой и своеобразной. Эта фигура речи давно затерта до неразличимой плоскости, но Зюню она характеризует точно. Он действительно был очень ярким и весьма своеобразным представителем еврейского национального возрождения в России. Он всегда находился в гуще общинной и общественной жизни и вместе с тем всегда оставался сам по себе. Именно в силу этого, занимая в общине заметные посты и должности, он не был одним из ее столпов, без которого она могла бы пошатнуться или вынужденно измениться. Но в его отсутствие и без того не слишком яркая еврейская общинная жизнь в России сделалась заметно тусклее.