Душа… Теперь я вспомнил. Когда-то, там, в жизни, что теперь кажется удивительным сном, я играл, играл в сетевую игру, кажется танки, да-да, танки. Я не залип на неё надолго, геймил что-то около месяца, может быть, двух. Я тогда сделал много интересных выводов, но главное, что вынес из игры – это мучительное ощущение ожидание новой партии, когда тебя выносят в самом начале боя. И вот ты летаешь над полем сражения, тебе кажется, что ты более свободен, чем в самом начале, ты неуязвим, ты можешь быть в любом месте… И поначалу это кажется чем-то классным, это круто, но вскоре возникает желание опять включиться в игру, на что-то повлиять. И это желание растёт, становится всё сильнее, пока не начинает выжигать мозг. Ты готов променять часы бесплотного полета над полем битвы, на одну минуту реальной схватки.
Да, я вспомнил… И понял, почему теперь мою душу захлестывают волны тоски, хотя раньше она казалась ностальгией.
Тело уже убрали. Квартира была пуста, хотя перед этим в ней были какие-то люди. Да-да, я узнал их – новые соседи, этажом ниже. Громкие, деловитые, тупые.
И ещё один худощавый, с темной козлиной бородкой. А это что ещё за хер? Что-о?
Расплывшийся мужик – батя соседа снизу, показывал стопки книг, высящихся у стены на полу. Книжные шкафы они уже успели сбыхать, дело осталось за книгами. Батя соседа говорил козлобородому, что книги выбирать нельзя, забирайте все. Я пролетел вдоль книжных корешков, приблизился до такой степени, что буквы заполнили всё вокруг, но ничто не встречало сопротивления. Я решил вернуться назад, не желая терять из виду судьбу моей библиотеки. Наконец, козлобородый и батя соседа ударили по рукам. Тип стал увязывать книги коричневым шпагатом в стопки по пятнадцать-двадцать штук. Затем, пыхтя и обливаясь потом, он стал спускать их с третьего этажа вниз по лестнице. На улице его дожидалась зеленая малолитражка, в которую он стал напыжовывать стопку за стопкой. Иногда веревки не выдерживали нагрузки, и тогда мои любимые книги рассыпались по ступеням лестницы. Тип собирал их. Следует отдать ему должное, к книгам он относился с некоторым уважением. Но он ничего не знал обо мне. Он не мог меня помянуть даже добрым словом. Он не мог меня помянуть.
Мне захотелось, напоследок, перелистнуть несколько знакомых страниц, но пальцы не слушались. Обложка одной из книг, завалившихся в прихожей, да-да, это был «Кола Брюньон» Ролллана, никак не поддавалась, словно была сделана из легированной стали и приварена к таким же металлическим страницам. Я чуть не заревел от напряжения, но тщетно. В глазах стало темнеть, наученный предыдущим горьким опытом исчезновения из этой локации, с возникновением в другой, чаще всего неизвестной, я ослабил хватку и всё слегка прояснилось.
Квартира была пуста. Я узнавал и не узнавал её. Что-то тревожило меня, какие-то неоконченные дела, что-то тайное, что могли узнать обо мне. Но что? Меня беспокоило, что меня могут помянуть недобрым словом. Почему-то было очень важно слышать о себе хорошие слова, оставить после себя добрую память. Но кто бы мог сказать обо мне что-нибудь такое?
Тут что-то повлекло меня вниз по лестнице, прямо к зеленой малолитражке, уже набитой книгами под завязку. Багажник заметно придавило к земле. Козлобородый с кем-то говорил по телефону. Тут я услышал обрывки слов:
-Хорошая библиотека. Почти тысяча книг за шесть косарей. За шесть. Да не парься. Говорю тебе шесть.
Шесть? Но разве батя соседа не отдал ему всё за восемь?
-Что значит старые? Нормальные. Ты ничего не понимаешь, много хороших книг. Много. Собирал человек со вкусом.
Со вкусом? Это он обо мне. Почему-то стало как-то легче. Сказать о ком-то другом, что это человек со вкусом – может тоже только человек со вкусом. Разве нет? Мои железобетонные, теперь уже никогда не открывающиеся книги, огромной кучей высились на задних сиденьях машины. Странно, я смотрел на них, узнавая и не узнавая, что передо мною книги, которые я собирал, коллекционировал, скупал по таким же опустевшим квартирам. Что-то я находил на мусорках, что-то даже спасал из огня, да-да, мой мозг… хотя есть ли у меня теперь мозг? – мое сознание озарила вспышка воспоминания, не совсем чёткого, просто что-то общее, но всё-таки это было видение из той, теперь уже догробной жизни… Я шёл по улице, где-то в районе Белого угля, поднимаясь к трассе. И вот, прямо перед одним из домов был разведен большой костёр, где сжигали какой-то мусор, старые доски, листья. И вот прямо к этой куче были подоткнуты картонные коробки с книгами, несколько штук, заполненных доверху. Огонь уже зацепился за некоторые из них, я видел как пламя лизало обложки, подбиралось к пока ещё нетронутым страницам. Недолго думая, я бросился к ним, то что смог, вытащил из огня, но две коробки развалились, да и книги из них уже горели. Какой-то незапоминающегося вида мужик со странным выражением лица смотрел на меня по-над воротами, затем ничего не говоря, подал мне лопату… или вилы? Я поблагодарил его и вытащил последние книги из адского пекла. Помню, что слегка обуглился довольно приличный трехтомник сказок про Муми-Тролля с отличными иллюстрациями, было там что-то ещё… И вот теперь что-то из этих, но что – было загружено в малолитражку козлобородого. Так странно было осознавать, что эти книги продолжили своё путешествие, как и другие вещи. Но книги были вещами, что могли совершить несколько таких трансферов. Некоторые из них оказались куда долговечнее, например, электронного барахла, каких-то девайсов и прочей потреблятской шелухи. Я и не задумывался над тем, что большая часть моей библиотеки собралась похожим образом, что и эти вроде как мои книги некогда принадлежали некогда живым, но теперь уже … таким же умершим людям. Если бы я мог похолодеть, то наверное похолодел бы при мысли, что и их души могли точно также стоять надо мной, глядя как – я в свое время подобно козлобородому – роюсь в их книгах, небрежно отбрасывая в сторону то, что показалось мне ненужным. Ну да, я вспомнил, что из последней партии купленных мною книг, я чуть ли не сразу отвез в пункт приёма макулатуры чуть ли не тридцать томов собрания сочинения Золя.