Исторический роман отрарский купец

АННОТАЦИЯ- Известный казахстанский художник,автор исторического романа «Отрарский купец» Есенгали Садырбаев, приглашает читателя пройти вместе с караваном отрарского купца по дорогам Великого Шелкового Пути и ощутить невероятную атмосферу средневекового Восточного Ренессанса.
 Автор предлагает познакомиться с традициями, историей, средневековой цивилизацией Казахстана и Центральной Азии в период расцвета искусства, науки и торговли, ощутить живое биение древней культуры, на которой выросли народы Азии, услышать чарующие звуки восточных базаров и ощутить родство с непреходящими ценностями.
Здесь будут выкладываться фрагменты романа.

Есенгали Садырбаев

Исторический роман
«ОТРАРСКИЙ КУПЕЦ»

Эпиграф «Кто мудр, эту книгу оценит с почтеньем,
Лишь тот ценит знанья, кто зрел разуменьем» Юсуф Баласагуни

ПРОЛОГ
Никто уже точно не помнил, когда в Отраре поселился Талип-уста. Всем казалось, что он родился и жил здесь всегда. Местные аксакалы рассказывали, будто родом он был из Кедера, однако кедерские аксакалы утверждали, что в их городок он перебрался из Дешт-и Кыпчака. Приехал один, без жены и детей, остановился переждать зиму в местном караван-сарае и задержался навсегда. 
Между тем, знающие люди рассказывали историю, как однажды хозяин караван-сарая увидел на новом постояльце красивый кожаный пояс и поинтересовался, где он его купил. Тот ответил, что сделать его сам. Хозяин не поверил: такой пояс мог изготовить только знаменитый мастер. Они заспорили и в пылу этого спора заключили сделку. Победителем вышел постоялец. Всего за месяц он изготовил сто прекрасных кожаных поясов из тонкой телячьей кожи. И все они оказались лучше, чем пояс, который был на нём.
Дело неслыханное, никому неизвестный кочевник превзошел кедерских умельцев. Он тут же заслужил авторитет и уважение местных ремесленников. Они признали его мастером. С тех самых пор этот постоялец прославился под именем Талип-уста.
Весть о новом мастере быстро разлетелась по близлежащим городкам и селениям. Первым делом к нему потянулись торговцы, а следом за ними ученики, желавшие перенять секреты ремесла. К весне Талип-уста уже слыл лучшим мастером Кедера. К нему зачастили лавочники и купцы со всей округи. Они скупали у него буквально все изделия и заказывали новые. Особенно ценились колчаны, поясные ремни и сумки для охотников, украшенные тиснением с изображением диких животных. На всех изделиях стояло клеймо мастера – родовая тамга древнего тюркского племени уйсун, из которого происходил сам Талип-уста.
Известные мастера Отрара добавляли к этим рассказам, что кожевенное ремесло Талип-уста перенял по наследству от своих предков-кочевников, работавших в передвижных мастерских-юртах по всей степи. На протяжении долгих поколений они передавали знания и навыки от отца к сыну, совершенствуя свое ремесло. Так был создан неповторимый стиль кочевой культуры и быта.
Талип-уста тянуло в родные края. Он с тоской вспоминал о степных просторах и раздольных жайляу. Иногда к нему приезжали соплеменники, передавали салем от родни и друзей, угощали едой и напитками из родных кочевий. В эти часы Талип-уста еще сильнее тянуло на родину, но к тому времени он уже обзавелся семьей, женившись на дочери местного лавочника. Из Кедера они перебрались ближе к рынку Отрара и поселилась в шахристане, рядом с цитаделью правителя.
Заказов у Талип-уста было много, да и семейные заботы отвлекали от мыслей о родных кочевьях. С появлением сына Санджара он стал больше времени проводил с ним, подолгу и терпеливо обучая его своему ремеслу. Уже в пятнадцать лет мальчик сам изготовлял вещи, которые можно было продавать на рынке. Время летело так быстро, что не успели оглянуться, как Санджар начал замещать отца в мастерской.
Юность Санджара совпала с бурным развитием Отрара и он жадно впитывал новые знания, достигнув совершенства в изготовлении вещей из тонких сортов кожи, сафьяна, пергамента, велюра. Женившись на дочери местного купца, он породнился с древним родом тюргешей, которые издревле играли важную роль в Западном Туркестане. Слава Талип-уста стала еще шире благодаря родне сына, а спрос на его изделия заметно вырос.
У него родились три внука, которых он отдал в медресе обучаться грамоте и разным наукам, а сам учил их стрелять из лука и владеть саблей. В мастерской он с улыбкой наблюдал, как внуки соревновались между собой в умении украшать кожаные ножны и колчаны. Талип уста благодарил Аллаха и верил, что из них вырастут прекрасные ремесленники. Лишь младший, Салим, выделялся среди них: он был сметлив и предприимчив.  «Видно, в купеческую родню матери пошел», — думал Талип-уста, глядя на внука, а потому в шутку прозвал его «отрарским купцом».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "ШЕЛКОВЫЙ МАРШРУТ"

Глава 1

Мечта
         Эпиграф «Первый шаг определяет весь путь» Поговорка


Мальчик сидел на плоской крыше дома, обхватив колени. Он мечтательно вглядывался вдаль. Мысли уносили его далеко за пределы Отрара. Представляя себя курбан-баши, он вел свой караван в дальние страны и города, о которых много слышал от иноземных купцов, бродячих артистов, странствующих сказителей и дервишей. Все они были частыми гостями в чайхане рядом с базаром. Когда там появлялся интересный рассказчик, детвора разносила по городу эту весть с такой скоростью, что им завидовали даже придворные гонцы.
— Салим! Са-ли-иим!!! Иди кушать, — голос матери прервал размышления мальчика.
Балжан звала сына, стоя на деревянном тапчане в тени карагача. Она уже расстелила дастархан, поставив на него посуду с казаном.
— Я потом, — с легкой досадой отозвался Салим.
Мать не стала настаивать. Взглянула на солнце, приложив ко лбу ладонь козырьком. Потом не спеша направилась в дом. На ходу Балжан напевала веселый мотив, что свидетельствовало о её хорошем настроении.
Салим снова задумался, вспомнив рассказы аксакалов. Каждую пятницу они собирались у мечети задолго до хутбы и после неё не расходились, а перебирались в чайхану, беседуя там до самого заката. Их интересно было слушать. Они говорили, что благодаря торговле Отрар быстро разрастается и уже сейчас не уступает крупным городам Мавераннахра, а ведь это была огромная богатая страна трудолюбивых земледельцев и искусных ремесленников. Они обменивали свои изделия на рынках многих городов Великого торгового пути.
От аксакалов Салим узнал, что в отличии от городов Мавераннахра в Отрар стекались товары со всего Жетысу и Дешт-и Кыпчака. Эти страны были также огромны и богаты, но там жили не горожане, а кочевники. Они появлялись в этих краях ранней весной со своими отарами и табунами, а потом все лето выпасали их на зеленых лугах вдоль реки Сыр.
Одновременно со степняками на базаре появлялись шерсть, кожа и изделия из них, но особым спросом пользовались великолепные ковры и пушнина. Всем этим местные торговцы запасались впрок, а потом перепродавали или обменивали на другие товары, когда кочевники уходили зимовать в свои степи.
Мелкие капли пота выступили у Салима на лбу. Он вытер их ладошкой и, прищурившись, взглянул на солнце. Оно стояло высоко. Еще немного и солнце достигнет зенита, тогда жара станет невыносима. Мальчик поднялся и направился к краю крыши, где свисала толстая ветка карагача. По ней он ловко пробрался на дерево, а по нему спустился вниз и оказался перед тапчаном. Вся семья уже собралась за дастарханом. Братья встретили его улыбками и как будто посмеивались над ним.
— Ну что, жарко, да? — В голосе матери звучали победные нотки.
— Угу, — пробубнил Салим.
— Вымой руки и лицо, а то размазал грязь, будто по лбу получил!
Балжан была известна в городе своими меткими выражениями, которые вызывали у людей смех. Вот и сейчас братья не сдержались, Салим тоже рассмеялся. Вместе со всеми повеселел и отец, широко улыбнувшись.
Выполнив наставление матери, Салим вернулся и устроился вместе со всеми за дастарханом, в самом центре которого на большом блюде семья оставила ему горку плова. Отец заботливо придвинул блюдо ближе к опоздавшему сыну, попутно отодвигая в сторонку, все, что мешало.
Салиму показалось, что плова ему оставили много, а есть в жару не очень хотелось.
— С кем поделиться? — спросил он, глядя на братьев, но те отрицательно замотали головами.
Плов оказался очень вкусным и сытным, съев больше половины, Салим выпрямился, чтобы перевести дух. Глубоко вздохнув, он взглянул на мать. Она поняла его без слов, налила в пиалу зеленого чая и поставила её перед ним.
Сытый и довольный, отец вытер руки о полотенце, сгреб подушку под себя и прилег. Полулёжа, он неторопливо попивал чай. Сыновья тоже устроились по его примеру.
Полуденную жару семья обычно пережидала за разговорами, где первым делом обсуждалась работа в мастерской. Такой порядок установил ещё Талип-уста, дедушка Салима, именитый мастер кожевенных дел, обучивший своему ремеслу единственного сына, Санджара. Тот не изменил порядка после смерти Талип-уста, и вся семья продолжала заниматься изготовлением изделий из кожи.
До самой осени Салиму не находилось работы в мастерской. Он был нужен лишь после большой охоты и с наступлением согыма, когда необходимо было выделывать сырые шкуры. Ему позволяли еще немного заниматься сыромятной кожей, и другой, малоинтересной, как ему казалось, работой. Салиму так хотелось убежать в город, чтобы окунуться в мир купцов, иноземных торговцев и послушать рассказ очередного отрарского гостя. Отец замечал, что младший сын все меньше интересуется кожевенным ремеслом. Если не лежит душа, то и не надо заставлять, - мудро рассудил Санджар и смирился.
Родители начали понимать сына. Они решили поддержать его и часто отправляли помогать друзьям семьи — то к лавочнику Текешу, то в караван-сарай Сабыр-ага. Салим с интересом наблюдал за торговлей и обменом, за жаркими спорами и формированием караванов. «Вот где кипит настоящая жизнь!» - думал подросток.
Ему нравилось встречать гостей из далеких стран, слушать их рассказы, водить на базар и в мечеть, да и вообще туда, куда они не ведали дороги. Иногда купцы отправляли его посыльным к известным мастерам города, чтобы договориться с ними о встрече. Так он перезнакомился со всеми знаменитостями Отрара.
Салим уже снискал славу лучшего проводника по городским закоулкам, знатока всех достопримечательностей и знаменитостей. Он знал родной город, как свои пять пальцев. В этом деле ему не было равных, но существовали на Великом торговом пути страны и города ему неведомые. Они вызывали у него сначала детское любопытство и восторг, а потом — осмысленный интерес. Мальчик часто думал о них, и они снились ему.
Аксакалы рассказывали, что в Отраре сходились и расходились караванные пути из Суна, Турфана, Персии, Индии, Византии, Булгара, Дешт-и Кыпчака и Жетысу. Однако были еще на земле дальние страны, откуда доходили только товары, самих купцов Салим никогда не видел.
— Из Булгара идет караван в Испиджаб, сегодня вечером он будет в Отраре, — донеслась до него фраза отца.
— Он будет только завтра ночью, — поправил его Салим. — Сейчас они движутся к летовке Самала и там заночуют.
— Вот как, — отец на мгновение задумался, потом с удивлением возразил: — Но ведь от летовки всего полдня пути. Да и Сабыр-ага утром прислал своего посыльного, он сообщил мне об этом.
Салим спокойно выслушал отца и криво улыбнулся. Все поняли, что ему известно то, чего никто из них не знал. Мать засуетилась, подлила Салиму чаю, придвинула к нему чашу с халвой и принялась слушать. Отец с братьями подались вперед и тоже приготовились. Стало понятно, что для них это было очень важно. Наступила пауза.
Средний брат Камал не выдержал, приподнялся над подушкой и присел. По его виду было понятно, что он готов спорить.
— Откуда тебе это известно, ты что, сон увидел?
Камал хохотнул, обводя взглядом семью, но его никто не поддержал. Все с интересом смотрели на Салима, ожидая, чем он возразит.
— Знаю, поэтому говорю, — стараясь быть убедительным, произнес он. — Жара остановит караван на реке, они переждут ее в тугаях, напоят верблюдов и лошадей. Только потом отправятся в путь. Сейчас они уже должны стоять там. Весной или осенью, когда прохладно, караван прошел бы, не останавливаясь, но не сейчас.
— На самом деле жара страшная, и караваны идут медленно, — подтвердила мать.
— Верблюды еще перенесут жару, но вот людей и лошадей надо поберечь, — подхватил отец. — И всё же непонятно, почему караван будет только завтра ночью?
— Он что, знает больше, чем Сабыр-ага? — Камал был возмущен. — Готов спорить, что караван доберется если не сегодня ночью, то завтра утром. Это точно!
— Хорошо, — спокойно ответил Салим. — Я готов поспорить.
— Ставлю свой доспех и наручи, которые уже закончил делать! — Камал ударил себя ладошкой по колену.
Отец с Жалилом одобрительно загудели. Мать от изумления прижала руки к груди и с шумом вздохнула.
— Ты еще коня поставь, — вымолвила она, удивленная безрассудством сына.
— Я ставлю своего второго коня! — Жалил резким движением приподнялся с подушки и присел.
Отец рассмеялся, Камал выпучил глаза, глядя на брата. Мать подпрыгнула на месте со словами:
— Ойбай, я убегаю. — Она схватила кувшин и поспешила наполнить его кипятком, ожидая крутой развязки и долгого чаепития.
От волнения у Салима перехватило дыхание. Второй конь Жалила был серой масти, что говорило о его выносливости. Доспех из кабаньей кожи, над которым работал Камал, он тоже видел. Легкий и невероятно прочный, такие носили командиры тысяч и сотен, рядовому воину он был не по карману.
— Ну, что замолчал? — Камал сидел прямо, слегка выставив грудь.
Салим оглянулся на мать, дожидаясь, когда она появится. Ему хотелось выглядеть победителем в ее глазах. Балжан вернулась быстро и принялась разливать чай. И тогда Салим начал.
— Мне нечем уравняться с вами, кроме всех моих денег, которые я заработал, но они не покроют даже десятой части нашего спора...
— Не прибедняйся, — уверенно настаивал Камал, почуяв легкую добычу.
— Не беспокойся об этом, сынок, я уравняю, — прозвучал спокойный голос отца. — Говори.
Салим поблагодарил поклоном отца и продолжил:
— Караван ведет новый курбан-баши, сын покойного Турсун-бея, а он был лучшим другом Самала.
Отец поджал нижнюю губу и задумчиво закивал головой, соглашаясь с сыном.
— Ты прав, баурым, — сказал Жалил после недолго раздумья. — Самал не отпустит сына лучшего друга, пока не проведет по нему панихиду, а на это уйдет целый день.
— Да, но ведь караван уже мог добраться до летовки Самала и сейчас они скорее всего справляют панихиду, — тихо возразил Камал. — Завтра вечером он будет в Отраре.
— Даже если завтра вечером, коня я отдам! — Жалил сжал кулак и стукнул им по колену.
— Ладно, если все будет по-твоему, можешь сейчас примерить доспех, — примирительно произнес Камал с ухмылкой.
Балжан приблизила Салима, обхватила голову сына руками и поцеловала в макушку.

***
На следующий день вся семья также сидела за дастарханом в тени карагача. Каравана до сих пор не прибыл в Отрар. Салим торжествовал победу, а братья признавали поражение.
— Да, но как и откуда ты мог знать обо всем? — Камал недоумевал.
— О смерти Турсун-бея мне вчера утром сообщили дети кочевников, проезжавшие мимо нашего дома, сказали они и о том, что сын покойного возглавил караван и повел его дальше.
— Если караван придёт этой ночью, я сделаю для тебя лучшие поножи, достойные ханских ног! — Камал хлопнул себя по колену.
— Ну, а ты? — Балжан хитро смотрела на Жалела.
— Я сделаю колчан, которым может гордиться сам падишах!
Все улыбались, но больше всех был рад Салим. Ему не верилось, что у него уже есть конь и доспех с наручами, а еще будут поножи и колчан. Караван придёт этой ночью, в этом он ничуть не сомневался.
— Та-а-ак, — протянула Балжан. — А чем же нас обрадует отец?
Теперь все смотрели на Санжара. Стало совсем тихо, никто не говорил, не улыбался. Отец принял торжественную позу и, обращаясь к Салиму, громко произнёс:
— С этим караваном ты отправишься в Испиджаб и вернёшься обратно, будешь погонщиком пяти дромадеров. Я уже договорился с купцом Тахиром, он повезет наш товар. Ты согласен?
От переполнивших его чувств Салим потерял дар речи, а от счастья ему хотелось плакать. Он бросился в объятия отца, чтобы выразить свою признательность и скрыть слезы…

Глава 2
СНАРЯДИ ВЕРБЛЮДА СЧАСТЬЯ

 «Не бойся в жизни перемен, тем более—неотвратимых
Они приходят в тот момент, когда необходимы…» Омар Хайям

Громкие крики погонщика верблюдов нарушили утреннюю тишину.

— Вставай! Вставай!
Подавая команды, он дергал за поводья и слегка бил верблюдов прутом по задним ногам. Дромадеры сопели, издавали резкие звуки и, вставая на мозолистые колени передних ног, нехотя поднимались. Звенели медные колокольчики на их шеях, гремела посуда в тяжелых тюках.
На стоянке царила обычная утренняя суета и, через некоторое время караван уже был готов отправиться в путь. Когда первый верблюд начал движение, слуги ещё подбирали с земли забытые вещи и закидывали их на плетущегося в конце дромадера.
— У последнего верблюда кладь всегда тяжелей, — вслух подумал Салим, садясь на коня.
На пути в Испиджаб было несколько крупных селений, где жили и работали ремесленники. Часто встречались юрты кочевников, где путников всякий раз угощали свежим кумысом и айраном. Уже в самом начале своего первого путешествия Салим испытал столько новых впечатлений, что начал забывать, где и когда произошло то или иное событие. Он решил вести записи, чтобы потом легче было вспомнить об увиденном и узнанном.
Путешествие оказалось трудным, но мальчик стойко переносил испытание, хотя в дороге его не раз посещали невеселые мысли о нелегкой доле погонщика верблюдов. Однако все тяготы и трудности были позабыты, когда они прибыли в Испиджаб, или Белый город, как его называли местные жители. Салим много слышал о нем от приезжих купцов, но только сейчас он смог увидеть его своими глазами. Это был крупный город, здесь жило около сорока тысяч жителей.
Караван остановился на постоялом дворе. Сразу же после прибытия все отправились в центральную мечеть. Она восхитила Салима. Снаружи ее украсили синими изразцовыми плитками, а внутри мечеть была расписана растительным орнаментом и арабской вязью. После намаза он решил прогуляться по городу.
Мальчик увидел прекрасную цитадель правителя, густо заселенный шахристан, окруженный цветущими садами, и ремесленнические рабаты. Особое внимание привлекли городские ворота. Их было четыре, как сторон света: ворота Нуджакента, Фархана, Савакрасы и Бухары. Почти все постройки были из глины и камня. Местные жители выкрасили их в белый цвет, поддерживая тем самым славу Белого города.
Все последующие дни Салим провёл на рынках. Они находились в медине и рабате. Поначалу он молча ходил по торговым рядам, с любопытством слушая, как продавцы расхваливали прекрасные ткани со сложными узорами, оружие, мечи, товары из меди и железа. Постепенно Салим привык к базарной суете, а любопытство подтолкнуло его к разговорам с торговцами. Несколько дней спустя он уже живо интересовался изделиями местных мастеров, сравнивая их качество с отрарскими, вступал в разговоры с лавочниками, бегло переходя с караханидского и тюркского на согдийский или арабский.
Лавочники поначалу были не очень разговорчивы с ним. Они видели перед собой подростка, но потом, когда понимали, что их собеседник знает толк в торговле, начинали вовсю расхваливать свой товар и даже предлагали заключить выгодные сделки.
— Эти кинжалы сделаны лучшими мастерами Испиджаба! Отдам за полцены…
— Акулья шкура красива, прочна и долговечна! Это не цена для нее, дешевле – только даром!..
Торговцы были настолько убедительно, что устоять перед покупкой их товара было трудно. После долгого раздумья, Салим купил с десяток коротких местных кинжалов, а также акульи шкуры из страны Сун, представляя, как братья будут изготавливать из них рукоятки и украшать ножны. Он потратил все свои сбережения, которые скопил за несколько лет работы на постоялом дворе и в торговой лавке Отрара. Мальчик не переживал об этом, напротив — он был счастлив совершить свою первую торговую сделку, пусть даже она не принесет ему выгоды. Салим стал обладателем небольшого тюка с товаром и подарками для родни и друзей. С ним он отправился в обратный путь.
В дороге он общался с людьми разного сословия и положения, которые сами того не ведая стали его учителями. Он много узнал о жизни и нравах простых людей: слуг, охранников, паломников и случайных попутчиков. Беседы с купцами, менялами, писцами и разного рода городскими служащими научили его некоторым торговым хитростям и хорошо запомнились ему, он стал лучше разбираться в людях.
Однако самое главное — теперь ему стало известно, как устроен караван. Будучи простым погонщиком верблюдов, Салим увидел жизнь каравана изнутри. Теперь он знал, что влияет на скорость и безопасность в пути, где лучше устроить привал или встать на ночлег, когда следует отправляться в путь и многое другое. 
Салим вернулся домой повзрослевшим и окрепшим. Все заметили эти перемены. Это был уже не тот наивный мальчик, что обижался по пустякам или искал поддержку родителей в серьезных спорах. Салим получил свой первый опыт караванной торговли, выполняя самую тяжелую и ответственную работу погонщика верблюдов. Он управлял животными и заботился, чтобы они были сыты и здоровы на всем протяжении пути.
Собираясь в жаркий полдень со всей семьей за дастарханом, он рассказывал о своем путешествии, вспоминая события по записям.
— Да ты уже настоящий торговец! — воскликнул отец, восхитившись его наблюдениями. — Значит, в следующую поездку отправишься помощником купца. Я обо всем договорюсь.
Салим был счастлив и чувства переполняли его, как в тот первый раз, когда отец объявил, что отправляет его с караваном в Испиджаб. Однако сейчас он не бросился в объятия отца, а сдержанно поблагодарил его поклоном головы, прижав правую ладонь к сердцу.
 
***

Ночная осенняя прохлада мягкой поступью кралась по степи. Холод проникал под одежду. Кутаться в шерстяное одеяло, Салим вдруг подумал: сколько же всего таких ночей было в его путешествиях? И не сосчитать!
Уже двадцать лет минуло с того дня, когда он впервые отправился с караваном в Испиджаб. Сейчас, по прошествии стольких лет, он с теплотой и пониманием вспоминал отцовское решение.
За эти годы Салим посетил многие близлежащие города: Самарканд, Бухару, Шавгар, Сауран, Шагилджан, Тараз, Сус, Мерке, Кулан, Джикиль, Атлах, Баласагун и другие. Он узнал, какие товары производят в них, завязал знакомства с ремесленниками, лавочниками и купцами. Самыми активными и деловыми торговцами оказались согдийцы и хорезмийцы. Салим узнал, что, когда юношам этих народов исполняется 20 лет, их отправляют в другие страны. И где бы не появлялась выгода, всюду они поспевали. Согдийцы создали свои торговые базы в разных городах от Византии до империи Сун, они имели обширные деловые контакты, были менялами и ростовщиками на всем протяжении Великого торгового пути.
Стать караван-баши и самостоятельно повести караван Салиму помог случай. Он представился много лет спустя после его первого путешествия. Когда их небольшой караван возвращался из Самарканда в Отрар, произошло непредвиденное. Наемный курбан-баши, Зардас, решил остаться в городе, прельстившись заманчивым предложением местного наместника. Поговаривали, что на самом деле его заманила в свои любовные сети одна из женщин дворца. Правда это или нет, никто не знал. Как бы то не было, но Салим, будучи его помощником, взял бразды правления в свои руки. Так сбылась его детская мечта стать караван-баши.
За долгие годы путешествий Салим закалился. Его живые карие глаза с интересом смотрели на окружающий мир, на людей и события вокруг него, а в душе отрарца находили отклик духовные искания и откровения жителей Мавераннахра. Заложенные в нем от рождения и переданные через поколения стойкие качества кочевников, дополненные в городской жизни трудолюбием, ответственностью, образованностью, изучением арабского, согдийского и персидского языков, органично сплелись с миром торговцев, с их порядками, нравами, сводами правил и законов. Салим научился терпимо относиться к чужеземным обычаям и религиям, он уважал мнение других и то, как они устраивали свою жизнь. Общение с купцами, лавочниками и разными дельцами помогало молодому отрарцу лучше узнать людей, занятых торговлей: они ставили интересы выгоды, прибыли и наживы выше всего остального. В отличии от них караванщики готовы были рисковать жизнью ради новых впечатлений и открытий.
Салим часто беседовал с людьми в пути; у костров на стоянках, на постоялых дворах или в тесных базарных лавчонках. Чаще всего его собеседниками были убеленные сединами торговцы и известные купцы. Они преподали ему лучшие уроки жизни и торгового ремесла.
— Сынок, целой жизни не хватит, чтобы объехать с караваном все города и страны на Великой торговой дороге, но любопытство и любознательность будут вести тебя по пути познания мира, — глядя ему в глаза, говорил лавочник Ахмад
Это был умудренный опытом хорезмиец, глубокий старик, побывавший во всех краях Мавераннахра.
— Среди твоих соплеменников сейчас еще мало желающих заниматься нашим ремеслом, но придет время… И знай, что многое зависит от спутников — тех, с кем ты будешь делить тяготы и лишения в пути и переламывать черствую лепешку, кто нальет воду в твой опустевший сосуд.
***
Своим примером Салим доказал, что тюрки могут быть хорошими купцами. Его караван теперь состоял из двадцати пяти верблюдов, пяти вьючных лошадей, пяти лошадей ферганской «небесной породы», пятнадцати слуг и погонщиков, кадия, писца, десяти охранников, двух пожилых купцов, следующих в Баласагун, нескольких прибившихся к ним дервишей, бродячих музыкантов и пары ремесленников. Все они направлялись на Восток, в сторону Сун.
В выборе спутников ему помогали отец и старшие братья, хорошо разбиравшиеся в людях. Особое внимание Салим уделил своему молодому помощнику Хасану. Наблюдая, как его худощавая, сутуловатая фигура мелькала среди груженых верблюдов, Салим вспоминал, как Хасан рассказывал о своем непростом детстве, о том, как познал много трудностей и лишений. В детстве, помогая отцу и старшим братьям, он удивлял их терпеливым отношением и желанием научиться чему-то новому. Молодой помощник твердо знал, что жизнь можно изменить только упорным трудом и верой во Всевышнего, но при этом он сохранил детскую непосредственность и способность удивляться.
Салим улыбнулся, вспомнив, как в свободное время обучал Хасана грамоте. Его ученик смешно вытягивал свою бритую голову на тонкой шее и слегка высовывал кончик языка, старательно выводя каламом арабские буквы, а его тонкие пальцы слегка дрожали от волнения. Преданно и с уважением ученик смотрел на своего учителя, всем своим видом показывая, что готов стараться.
Хасан не раз говорил, что видит в Салиме пример для подражания. Он мечтал однажды возглавить огромный караван. У него уже был опыт погонщика верблюдов и несколько раз он даже возглавлял караваны во время коротких переходов.
***

Перед путешествием Салим постарался узнать как можно больше о стране Сун, ее жителях, нравах, традициях, культурных и религиозных предпочтениях. Некоторое время он подбирал товар для новых рынков. По рассказам купцов, в этой далекой восточной стране ценились драгоценные камни из Бадахшана, белила, благовония, пряности, камфора, меха, ткани из хлопка, сухофрукты и нават, который там называли индийским сахаром или каменным медом. Богатые сунские лавочники скупали кораллы и янтарь, доставленных с Западного моря. Особым спросом пользовались «небесные кони» из Ферганы, у которых с потом выходила кровь. Дорога в этот край была известна давно и путешествие туда было обычным делом для купцов. Бывалые караванщики рассказывали, что в давние времена на дорогах было тесно от верблюдов и других вьючных животных. По их рассказам, караваны из сотен и тысячи верблюдов прибывали почти ежедневно в торговые города империй Тан и Сун.
В последнее время с Востока приходили тревожные вести. От купцов Салим слышал о неизвестных кочевниках кара-китаях. Они появлялись на границах Мавераннахра, грабили караваны, селения, караван-сараи, угрожали пригородам Каялыка, Суяба и Алмалыка.
«Дорога стала небезопасной, — размышлял он. — Хотя когда она была спокойной?»
Чем длиннее путь, тем больше приключений и событий. За время, проведенное в дорогах, Салим побывал в разных ситуациях, был на волоске от гибели, после нападения разбойников, страдал от несправедливого правителя, через чью страну шел его караван. Вспоминая свое путешествие в северные земли Дешт-и Кыпчака за мехом и шкурами, Салим до сих пор невольно вздрагивал. Ему пришлось пережить гибель своих напарников-торговцев от рук разбойников-шайтанов, падеж животных в знойной пустыне, страдания от холода в горах. Как же дорого ему обошлись эти меха и шкуры! Спрос на них был столь велик, что торговцы рисковали здоровьем и жизнями ради выгоды. К тому же каждый купец был еще и путешественником, которого влекла очередная неведомая дорога. Возможность тысячекратной прибыли переплеталась с приключениями во всех странах Великой торговой дороги.
Караван двигался вперед, оставив позади города Сайрам, Кедер, Сауран, Весидж, Чилик, Тараз, Мерке, Кулан. Впереди была широкая  горная область и большой город Баласагун. В нём жили в основном тюрки, но в этом городе были также согдийский, персидский и христианский кварталы.
В предместьях Баласагуна караван остановился на ночлег у горного ручья среди красноватых невысоких скал. Огни костров освещали стоянку, а их блики танцевали бордовыми всполохами на окружающих каменных выступах. Салим любовался этой картиной, когда к нему привели местного проводника Майкы, из племени суан. Он хорошо знал горные тропы и перевалы в этих краях. Ночью все слушали его рассказы у костра. Собрались погонщики, слуги и караванщики. Среди них Салим заметил Ибрагима и Хасана. Внимательно, чуть приоткрыв рты, они слушали рассказчика.
Майкы словно состоял из костей и мускул, соединенных прочными жилами, а его тело обтягивала смуглая кожа. Он был натренирован постоянными хождениями по горным перевалам. Скулы резко выделялись на его обветренном лице, тонкие губы были всегда стиснуты. Весь облик проводника говорил о готовности противостоять суровым обстоятельствам и непредсказуемым ситуациям. Он размахивал жилистыми руками, хлопал по коленям, вертел бритой головой с единственной заплетенной косичкой на ней. Рассказчик выпучивал глаза и раскачивался всем телом, помогая таким образом живописать свое повествование. Салим прислушался.
— Вы, наверное, обратили внимание на развалины башни, следуя сюда? Она стоит на холме, прямо у дороги, по которой шел ваш караван. В давние времена её возвел наш кахан. Говорят, эта крепость была небывалой высоты и подпирала небо. Существует легенда.
Майкы подался вперед и начал свой рассказ.
— У правителя была дочь неземной красоты по имени Монара, он сильно любил и оберегал её. Кахан часто обращался к ясновидящим и звездочетам, чтобы узнать свою судьбу, судьбу детей и своего царства. Конечно, придворные все в один голос предрекали счастливую и успешную жизнь, но нашелся один престарелый сказитель, который не страшился гнева правителя и поведал страшную правду о трагической судьбе Монары: «Участь Вашей дочери печальна, она не доживет до своего шестнадцатилетия и погибнет от укуса черного паука». Правитель сильно разгневался, хотел казнить предсказателя, но все-таки задумался над его словами и приказал построить высокую башню, чтобы укрыть в ней свою любимую дочь. Так и росла в одиночестве Монара, взирая с большой высоты на окружающий прекрасный мир через решетчатые окна. Ей доставляли все необходимое, взбираясь по лестнице, приставленной к внешним стенам башни. Охрана тщательно обыскивала все, что ей приносили. В день шестнадцатилетия дочери, довольный тем, что не сбылось предсказание старца, кахан сам решил поздравить с этим замечательным событием и посетил ее, вручив корзину с фруктами и цветами. Приняв подарок от отца, дочь внезапно вскрикнула и упала замертво. Увидев черного паука среди своего подарка, кахан, охваченный горем, так громко зарыдал, что башня содрогнулась и верхушка развалилась, оставшись в таком виде, каком мы можем созерцать её сейчас.
— Печальная история, уважаемый, да прибудет с ними Мир! — вздохнул сдержанный Ибрагим, кадий из Кедера.
— А Ваше племя давно обитает среди этих гор? — спросил Хасан проводника, решив немного отвлечь от грустных мыслей собравшихся.
— С тех самых пор, когда сюда привела моих предков мать-волчица!
— Волчица? — переспросил кто-то в ночной тишине.
— Это очень древняя легенда. Я слышал о ней от своих родителей, а они от своих. Её передают из уст в уста в нашем народе. Говорят, наше племя суан было многочисленное и сильное, обитало очень далеко отсюда, в холодных, заснеженных краях Алтая. Однажды на них напали враги и всех убили! Спаслись только два младенца, мальчик и девочка. Их выкормила и привела сюда за тысячи фарсахов сильная и благородная волчица, с серебристой шерстью и голубыми глазами. С тех пор мой род размножился и усилился, заняв обширную область от снежных хребтов Тэнри Тау, Баласагуна до согдийской долины!
Майкы уже не жестикулировал, его голос стал тише от усталости, да и слушателей клонило в сон.

             Глава 3
БАЛАСАГУН
«Кто тебе в путешествии спутником стал,
 О коварствах судьбы изначально не знал,
 Мы стремимся и ищем, а Небо решает,
Будет то, что Художник тебе начертал!»
Омар Хайям
Баласагуном, Фарабом, Таразом и землями Мавераннахра правили потомки Ал-Афрасиаба. Читая арабских летописцев, Салим обратил внимание, что они называли их Ханидами. Путешествуя по их владениям, он
узнал, что эти властители переняли многие стороны жизни от своих оседлых соседей — персидских и согдийских поданных: стиль и крой в одежде,
производство керамики, строительство домов и общественных сооружений. Они строили вакфы, благотворительные заведения, медресе, госпитали, постоялые дворы и мечети.
Бывшие кочевники быстро меняли свой образ жизни — строили города и караван-сараи, активно развивали торговлю. Распространение ислама также оказало огромное влияние на местные быт и культуру, а чеканка монет отражала степень уважения к своей степной культуре, где изображение диких животных было повсеместно. Салим часто держал в руках
монеты с изображением диких кошек, зайцев или рыб.
Он вспомнил, как во время учебы в медресе наставник цитировал
текст из книги местного философа и поэта Юсуфа Баласагуни45 «Благодатное знание». В этой книге ученый оформил и упорядочил устный тюркский язык, сделав его литературным. Сюжет, который был написан в традициях персидских и арабских нравоучительных трактатов, Салим помнил
до сих пор: «Прибыв ко двору хана в тот момент, когда правитель искал
нового визиря, один честолюбивый юноша нанялся на эту работу, отлично справлялся с ней, создал семью. Он проводил долгие часы в разговорах
с ханом, помогая тому принимать верные решения… Впоследствии один
из сыновей визиря также стал советником хана, радуя того обширными
знаниями. Не справляясь с возросшими обязанностями, молодой визирь
часто просил своего брата-отшельника помочь ему мудрым советом. Когда
брат-отшельник умирал, визирь, в порыве чувств, выразил желание тоже
стать отшельником. Однако умирающий брат взял с него клятву не бросать
правителя и продолжить служить ему и народу».
Рассудительный наставник в медресе объяснял ученикам, что сюжет
книги — это только повод, чтобы обсудить религиозные, политические и
моральные темы. Он пояснял, что «правитель Солнце — это символ справедливости. Ведь солнце светит всем. Первый визирь, Полная Луна,
символизирует изменчивую фортуну, второй визирь — Достохвальный —
практичный, мудрый, дает подробные советы по всем вопросам жизни. А
отшельник, Недремлющий, представитель религий, открывает душу для
вечности».
Салим помнил некоторые заученные строки из книги. Они были написаны в стихах, поэтому запоминались легко. Это были рифмованные двустишья, как у Фирдоуси46 в «Шахнаме». Салиму нравился общий нравоучительный тон книги, так как главная тема, как он сделал вывод для себя,
— это победа жизни над отрешением от мирского. Для него была неприемлема позиция отшельника, утверждающего, что «дети — это враги, отца
нужно жалеть, поскольку его пища - яд. Или, когда сердце друга разбито,
он становится тайным врагом».
Когда он обсуждал с отцом эту часть книги Баласагуни, отец многозначительно произнес:
— Возможно, ты пересмотришь свои взгляды и мнение с возрастом.
Желаю тебе, сын, поменьше разочарований в этой жизни.
…Предусмотрительно выслав вперед гонца, чтобы он предупредил
хозяина караван-сарая в Баласагуне, Салим приказал охранникам быть
бдительнее, ходили слухи о промышлявших в Каратауских горах шайках
разбойников.

На въезде в город их встретил слуга караван-сарая. Он взял под уздцы
лошадь Салима и проводил до ворот постоялого двора.
— Слава Всевышнему, вы прибыли благополучно! Добро пожаловать!
— приветствовал Салима хозяин караван-сарая Махмуд.
Погонщики усадили верблюдов в указанном месте, а слуги распаковывали поклажу и занесли ее в специальную комнату для товаров. Пересчитав тюки, записали в книгу прихода. Кладовщик сверил свои записи со
списком Салима и, пожелав хорошего отдыха, удалился к другим гостям.
Два пожилых хорасанца-торговца, прибывших с караваном в Баласагун,
перегрузили свой товар на мулов, и, пожелав Салиму безопасного пути и
удачных торговых сделок, отправились по своему маршруту.
По случаю прибытия уважаемых гостей, Махмуд приказал приготовить большой ужин за его счет. Он был выходцем из племени дулат, и ему
было очень приятно принимать торговца-тюрка. «Не так часто встретишь
тюркского купца. Согдийцы, хорезмийцы, иудеи прибрали к рукам всю
торговлю», — размышлял вслух хозяин постоялого двора.
Вечерняя трапеза затянулась. После обильных традиционных блюд и
напитков бродячие музыканты развлекали гостей. Дервиши тоже не теряли времени даром, усевшись в сторонке и собрав вокруг себя разношерстную публику, они проповедовали свое учение. Это были члены мистического братства суфиев47 тарикатов. Они призывали к аскетизму, духовному
воспитанию и совершенствованию.
Махмуд пригласил на ужин кыргызского сказителя, который остановился у него. И когда после выступления музыкантов наступила тишина,
изредка нарушаемая сопением верблюдов и ржанием лошадей, он предложил гостям послушать его рассказ. Салима и его спутников уже клонило ко
сну, но они вежливо согласились. Старец Абыз, странствующий сказитель,
мог рассказывать свои легенды, небылицы и всякие необычные истории на
языках народов, населяющих большую территорию, от Мерва, Нишапура
и до Кашгара. Он мог нараспев рассказать эпос Манас, знал зооастрийские
легенды, манихейские предания, библейские сюжеты, арабские сказки, исламские хадисы, тюркские поверья и легенды.
 — Ну, что скитальцы мои?
Он обвел слушающих взглядом узких глаз и встряхнул бубном.
— Да, да, все мы скитальцы в этом бренном мире… Я прибыл к вам из
далёких краев, с берегов священной реки Энесай. Выслушайте одну поучительную историю. Сказка это или нет, судите сами. Я ее услышал от кочевников Дешт-и Кыпчака.
«Однажды Щедрый и Скупой вздумали вместе идти на поклонение. Скупой всю дорогу пользовался хлебом и водой Щедрого. Наконец, все запасы истощились. Щедрый стал просить еду у Скупого, но тот сказал ему, что не
желает оказаться в таком же положении и поэтому ничего не даст. Щедрый не смог следовать дальше и остался в пещере, до которой они дошли. Скупой пошел один. В пещере, чтобы утолить голод, Щедрый взял в рот
какую-то травку и с той минуты стал понимать язык всех растений и
животных. К вечеру в пещеру вбежали волк и лисица, прилетела сорока.
Лисица спросила у сороки, что она ела сегодня. Та ответила, что до сих
пор голодна. А вот под этим тополем есть мышонок — сказала лисица, он
постоянно играет золотыми монетами и, любуясь ими, насыщается. Волк
указал на противоположные горы и рассказал, что там есть богач, имеющий баранов и одного золотого козла, благодаря чему, волк сыт. Если голову
козла отдать слепому, он прозреет. «А вот под теми деревьями хранится
казна, оставшаяся от семи царей, — сказала лисица. — И я, по милости
Аллаха, сыта». Рано утром звери ушли из пещеры. Щедрый направился к
мышиной норе и нашел золотые монеты. Затем Щедрый пошел к богачу и
купил у него козла. Щедрый знал, что у царя есть слепая дочь. Пошел к царю
и вызвался вылечить девушку. Царь согласился. Голова козла тут же была
сварена и подана принцессе. Она съела её и тотчас прозрела. Обрадованный
царь выдал дочь за Щедрого и устроил той. Царь сказал зятю, что готов
исполнить любое его желание. Щедрый попросил у него тот самый родник,
где под деревьями хранилась казна. Царь дал согласие. Достал Щедрый казну и стал жить со своей женой в веселье и в довольстве. Вернулся Скупой и
позавидовал Щедрому. Он спросил, его: «Как ты смог разбогатеть? А я скитаюсь, переношу голод и холод». Щедрый рассказал ему все без утайки. Скупой отправился в пещеру. Спрятался, ожидая зверей. Ночью они появились.
Первой вошла лиса. Она стала говорить, что кто-то слышал их разговор и
похитил клад, надо быть осторожными. Лисица предложила обыскать пещеру, нет ли в ней кого. Стали искать. Вдруг лисица закричала: «В пещере
человек!» Волк схватил Скупого и растерзал его…»
Сказитель Абыз еще раз пошевелил бубном, ударил пальцами по нему
и замолчал. Наступила тишина. Часть гостей уже дремала, огонь в очаге потух, Салим, чтобы показать, что он внимательно слушал старца, произнес:
— Очень поучительно, спасибо! Степной народ мудр и рассудителен…
Махмуд, тоже желая поддержать сказителя, добавил:
— Пусть Аллах будет доволен тобой! Да, Вы правы, уважаемый, щедрость наивна и чиста, и должна вознаграждаться. Однако, есть такие…
такие, — он явно подбирал слово, — такие проходимцы, кто этим нагло
пользуется.
На последнем слове он ударил кулаком по ковру, устилавшему пол. Салим заметил, что этот всплеск был не просто выражением эмоции. За ним
крылось что-то иное. Было уже поздно и пришло время отдыхать, и он решил расспросить Махмуда при случае.
После утреннего чаепития и улаживания неотложных дел, Салим сходил на местный рынок, осмотрел ряды ремесленников и лавочников. Осматривая гончарные ряды, он обратил внимание на желтую чашу, сделанную методом полива. В ряду бирюзовых чираги-светильников, она горела
золотом в лучах утреннего солнца. Этот метод полива посуды из глины, цветной глазурью, уже давно использовался ремесленниками по всему региону. За время своих торговых путешествий Салим видел многие школы
гончарного ремесла. На рынках Фараба и соседних городов пользовались
спросом керамика из Герата, Самарканда, Мерва, Хорезма, но эта чаша
привлекла его внимание своей необычной окраской и сюжетом. Мастер
органично поместил фигуру огнедышащего льва в середину чаши. Этот
древний тюркский мотив с изображением диких и мифологических животных часто использовался в украшении одежды, оружия и юрт. Кому как
не потомку мастера-кочевника знать это! Талип-ата рассказывал, как они
видели изображение диких кошек, львов, хищных птиц на очень древних
вещах, случайно найденных рядом с таинственными курганами.
Салим бережно взял чашу в руки. Она была средних размеров, политая
желтой глазурью по темно-коричневом ангобе48. Лев был изображен готовым к схватке; мышцы тела напряжены, хвост поджат, когти выпущены.
По периметру и краям шел орнамент из повторяющихся стилизованных
фигурок оленей. Салим осматривал чашу и вслух восхищался работой мастера. Глазурь блестела золотым оттенком и её приятно было держать в руках. Чувствовалась теплота рук мастера. На оборотной стороне чаши было
клеймо — «Сделал Кадыр-уста из Тараза».
— Да будут благословенны руки мастера, что так искусно сотворили
сию чашу! Пусть будет доволен им Аллах! — проговорил он, возвращая ее
хозяину лавки.
Пожелав лавочнику удачной торговли, Салим, еще находясь под впечатлением от работы гончара, продолжил осмотр рядов ремесленников.
Во время полуденного отдыха он обсуждал с Махмудом, когда лучше продолжить путь каравану. Махмуд взял на себя визит к астрологу и
предсказателю погоды. В конце разговора Салим спросил, почему Махмуд
так эмоционально отреагировал на вчерашний рассказ старца?
— Ты это заметил? Я действительно выглядел злым? — Махмуд посмотрел прямо на Салима и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: —
Меня вывел из себя постоялец-безбожник. Он здесь, у меня в зиндане.
Махмуд показал пальцем вниз.
— Кто он? И в чем провинился? — Салим знал Махмуда уже несколько
лет как справедливого, набожного человека и был уверен, что он за незначительный проступок не посадит человека в подземелье.
— Этот проходимец и рифмоплет жил здесь, гулял, ел, пил целый месяц. Мы договорились с ним, и он дал слово, но хотел сбежать. — Махмуд
опять, как вчера, ударил кулаком по ковру.
— Махмуд-ага, успокойтесь, расскажите все спокойно! — Салим положил свою ладонь на кулак Махмуда.
— Ну, хорошо, хорошо, — продолжил Махмуд. — Пару месяцев назад в
наш город забрел бродячий поэт, как он сам себя называет, — «Певец души и восхваляющий разум», по имени Абдулл. Он ходил по рынкам, забавлял
народ стишками, сочинял для лавочников по заказу двустишья на разные
темы, этим и жил. Слухи о его способностях достигли двора хакана, и его
пригласили для развлечения семьи правителя. Однако он там не продержался и трех дней, и был выдворен опять на улицу. Что там произошло,
неизвестно, по слухам, его невзлюбили придворные, вел себя слишком
независимо и держался высокомерно. Так вот, в один из дней в послеобеденное время, когда я был в хорошем расположении духа, он явился в
мой караван-сарай. Я спросил, какая польза мне от него и его ремесла? На
что Абдулл красочно расписал мне будущую выгоду — во-первых, он будет развлекать моих гостей, и ко мне будут прибывать больше постояльцев, во-вторых, он сочинит большой диван49 — поэму обо мне, моей семье,
моих родителях, подвигах моих предков. И эта книга останется в вечности!
И обо мне и моих предках будут знать и через тысячу лет! Он это так красочно и правдоподобно описал, что я поверил ему.
Махмуд отпил айран из чаши, поднесенный слугой.
— Ты же знаешь, мой род Наср Табгач хана завоевал этот благословенный край! И я очень хотел бы увековечить их заслуги! Мы договорились,
что он будет здесь жить столько, сколько будет нужно для написания дивана. Абдуллла обслуживали целый месяц как самого высокого гостя, как
уважаемого купца.
Махмуд сделал жест рукой, как бы говоря, — как тебя, Салим!
Салим понимающе кивнул головой.
— Да, это недешево, кормить, поить, развлекать 30 дней. И что же он
натворил?
— Поверив ему, я не следил за ним, что он делает, не задавал вопросов,
как продвигается книга. Однако слуга мне доложил, что Абдулл расспрашивал его, как можно добраться до Тараза, как часто ходят караваны, цены
на лошадей и мулов. В один из дней я решил поинтересоваться у Абдулла,
как продвигается поэма и зашел в его комнату. Однако ни его самого, ни
его вещей там не оказалось. Я приказал слугам найти его. К счастью, мои
люди видели, как он направлялся в сторону согдийского квартала. Видимо,
решил там спрятаться до отъезда. Вот проходимец! Безбожник! Слуги связали его и привели ко мне. Он хотел подать жалобу кадию50, но её не приняли. Вот и сидит теперь в зиндане. Это было за день до вашего прибытия. Я
еще с ним не виделся и не разговаривал. Пусть посидит, подумает. Может,
голод и сырость вразумят его.
— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Салим, подумав что,
наверное, поэт может что-то сказать в свое оправдание и защиту.
— Пока не решил. Ты же понимаешь, это не совсем обычный узник,
он не раб, не слуга, грамотный, знает поэзию, счет и языки. — Махмуд в
задумчивости погладил седую бородку.
— Разреши мне взглянуть на него. Сколько ему лет, откуда родом? —
Салим привстал, показывая свою заинтересованность.
— Зачем ты хочешь его видеть? Он говорит, что из Испиджаба, если не
врет. Возрастом, думаю, как ты.
«Абдулл из Испиджаба, мой ровесник», — Салим задумался.
— Даже не знаю зачем, просто подумал, может смогу чем-то помочь
ему. Возможно шайтаны нашептали бедолаге, и он еще может встать на
путь исправления. — Салим накинул на себя стеганый халат и добавил: —
А, кстати, какую сумму он задолжал тебе?
— Э..э..э.., надо посмотреть записи у моего писца и кладовщика, — ответил Махмуд и тоже привстал, оглядываясь по сторонам, и ища взглядом
слуг.
Один из слуг тут же подбежал, слегка склонив голову:
— Слушаю, господин!
— Отведи этого уважаемого гостя в зиндан, покажи сидельца, да смотри, не открывай засов. И позови ко мне писца, — коротко отдал указания
Махмуд.
Салим со слугой прошли через двор и узкий коридор, отделяющий хозяйственную часть от гостевой. В конце прохода была дверь, на которой
висел большой замок. Слуга, снял со стены горящий факел, осветил замок
и открыл его. Он вошёл внутрь и, придерживая дверь, впустил Салима.
В нос ударил застоявшийся сырой запах. Пахло мышами и гнилью.
Слуга светил перед собой и указал вниз. Это была большая глубокая яма с
деревянной решеткой верху. Послышались возня и ругань.
— Ну, наконец-то! Явился! Дай воды! — голос из ямы был довольно
бодрым, несмотря на то, что узник сидел вторые сутки.
Салим, предусмотрительно взявший с собой торсык с водой, передал
его слуге. Тот, установив факел в стене, слегка отодвинув решетку, бросил
кожаный сосуд в яму. Послышался звук удара, и затем было слышно, как
сиделец жадно пьет воду. Утолив жажду, он выдохнул и крикнул:
— Ну, что еще принес мне?
Салим подошел к краю ямы и глянул вниз.
— Мир тебе! — приветствовал он узника на арабском языке.
 Абдулл посмотрел вверх, прищурился, но не мог разглядеть того, кто
поздоровался с ним. Свет от факела слепил ему глаза.
— И тебе мир! Кто ты? — ответил узник на арабском.
«Он знает арабский», — отметил про себя Салим.
— Я купец из Фараба, Салим. Держу путь в Кашгар, а потом далее, если
на то будет воля Аллаха! Услышал о твоем нелегком положении, решил навестить и узнать, может, смогу чем-то тебе помочь?
— О, Фараб! Благословенный город! Не раз посещал его. Моя мечта
увидеть хотя бы краем глаза вашу библиотеку! Говорят, сам достопочтенный Абу-Наср Мухаммед был ее основателем!

Салим был удивлен, что этот человек сидит в сырой яме, в полной темноте, голодный, а говорит подобные вещи!
— Говорят, ты из Испиджаба? — Салим присел на решетку.
— Да, верно! Родился там и жил до 15 лет, пока были живы родители…
— А я в 15 лет впервые прибыл в ваш Белый город. Это было мое первое путешествие. Мы могли с тобой там видеться.
Абдулл всматривался в незнакомца, который так учтиво с ним разговаривал. Худощавый тюрок, смуглое обветренное лицо, видимо много времени проводит в дороге, аккуратная бородка, одет богато, похож на купца.
— Не знаю, возможно. Я не близок к торговле, много времени проводил в медресе за чтением книг. — Абдулл отхлебнул из торсыка.
— Я сожалею о твоей участи и постараюсь помочь тебе. Если наш хозяин согласится принять мою помощь и выпустит тебя, захочешь ли ты
быть моим попутчиком в страну Сун? Я поручу тебе несложную работу.
Салим удивился самому себе, как это он, не обдумав, мог предложить
такое?
— Путешествие?! Я люблю дорогу, новые города, новые люди, языки и
приключения! — Абдулл в волнении ходил по периметру небольшой ямы.
— Если это возможно, то я согласен! И да, передайте уважаемому господину Махмуду, что я очень раскаиваюсь. Я обещал ему то, что не смог сделать,
я ведь не летописец, хронологию не знаю и другие нужные сведения для
написания такого серьезного труда. Я виноват!
Последние слова он почти выкрикнул, голос Абдулла звучал искренне.
Салим покинул комнату и направился к своим людям. Отдавая распоряжения по подготовке каравана, он думал, как бы убедить Махмуда согласиться с его предложением. На удивление, Махмуд сразу же согласился, он
даже назвал самую минимальную сумму за содержание Абдулла. Возможно, хозяин постоялого двора сам был рад такой неожиданной развязке.
Избавился от этого неспокойного постояльца, да еще получил денежное
возмещение…
 Прознав, что из Баласагуна отправляется караван в Сун, к Салиму наведался местный лавочник, согдиец Рамтиш. Он, беспрестанно кланяясь,
просил оказать услугу — передать своему родственнику в Дуньхуан весточку и посылку с сухими фруктами.
— Это совсем небольшой коржын с сухими абрикосами и инжиром.
Мой дядя так их любит! Он скучает по Родине, по своим родным, по нашей
еде, а в ответ на Ваше добро он окажет помощь в торговле с ханьцами. Они
такие хитрые, что с ними следует держать ухо востро! — добавил Ратмиш.
Салим посмотрел на посылку и не замечая ничего подозрительного,
согласился.
На следующий день караван был готов следовать дальше. Ранним утром, покидая Баласагун, Салим прочитал молитву, подал садака52 бродягам
и занял свое место в караване. Его новый попутчик, Абдулл, ехал на муленеподалеку и по виду был, кажется, счастлив, что вырвался из этого города. Преодолевая горный перевал по дороге в Атлах53, все люди в караване
были напряжены и сосредоточены, так как здесь были нередки обвалы,
а кроме того в горах могли притаиться разбойники. Всюду по обочинам
горной караванной тропы лежали кости животных, обломки снаряжения
и посуды. На деревьях можно было увидеть разноцветные лоскутки ткани. Это путешествующие тюрки повязывали в знак поклонения аруахам,
духам предков, согласно культу кочевников. Тюрки продолжали почитать
Небесного Тенгри54, привнеся некоторые свои обряды в ислам.
После преодоления перевала, караван остановился у горного родника.
Слуги пополняли запасы воды, поили животных, Салим, с Абдуллом, прогуливались неподалеку.
— Я еще раз благодарю Вас! Наверное, мне пора рассказать о себе, о
своем ремесле, возможно, буду полезен Вам в дороге, — Абдулл учтиво
приложил руку к груди.
— Интересно, Вы сочиняли стихи в яме?
Идя впереди, Салим обернулся. Он с улыбкой посмотрел на своего нового попутчика и только сейчас смог внимательно разглядеть его: невысокого роста, узкие глаза на круглом, заросшем редкой щетиной, лице, а
высокий открытый лоб свидетельствовал о его умственных способностях.
— Да, конечно, условия не очень приятные для написания стихов, —
Абдулл рассмеялся. — Все время уходило на борьбу с насекомыми и мышами. Но одно все-таки сложилось в голове:
От слов своих бывал я огорченным,
Бывал я рад словам неизреченным55.
— Хорошо сказано, — Салим одобрительно кивнул головой. — Ну, а
теперь расскажи свою историю.
— Как Вы уже слышали, я родом из Испиджаба, родился в семье писца из племени чигили56. Отец переписывал рукописи в медресе, некоторое
время проработал при правителе города, брал заказы у купцов и ученых
людей. Работы у писцов всегда много, особенно у тех, кто знает несколько
языков. Ведь они же еще переводят книги. В те времена правители поддерживали стремление людей к знаниям, они строили медресе, библиотеки,
щедро оплачивали переводы книг. Я помню, как отец долго работал над
переводом и перепиской большого труда Мухаммеда аль-Бухари. Это
был сборник хадисов. За эту работу он был щедро вознагражден! Эх, золотое было время! — Абдулл остановился и прикрыл глаза, как будто хотел
мысленно оказаться в детстве. — Отец определил меня в самый лучший
медресе, где я обучался наукам. Я познакомился с поэтическими трудами Рудаки, Фирдоуси, Баласагуни, Асади, Саади58. Подражая им, я тоже начал
складывать рифмы. Семья меня поддерживала в моих первых попытках
и всячески приободряла. В возрасте 14 лет я сочинил несколько рубаи59 в
честь весеннего праздника. Отец был так горд, он вслух читал их каждому
гостю в нашем доме. Однажды он выдал мое четверостишье как сочинение
известного поэта Омара Хайяма. Потом долго смеялся над своей уловкой.
Это время закончилось, когда случилась война между сельджукским султаном Мелик-шахом и правителями Мавераннахра. В той войне отец сопровождал правителя в походе и был убит вместе со многими воинами под
Самаркандом. Надеюсь, душа его сейчас в раю.
 Абдулл вздохнул и присел на камень.
— Я слышал о той войне, в нашем городе было очень тревожно. Из Фараба тысячи воинов принимали участие в этой битве. — Салим положил
руку на плечо Абдулла. — Да будет Аллах милосердным к нему и остальным погибшим!
— В этой братоубийственной войне погибли также два брата отца, они
были оружейниками. Мой младший брат умер еще в детстве, сестру выдали замуж в далекий Баркент. Так я остался совсем один. Чтобы не умереть
с голоду я пошел в медресе и занимался там перепиской и переплетом рукописей, чему научил меня отец. Но то ли моя манера письма была никудышной, то ли заказов стало мало, я проработал недолго. Пришлось искать другой способ заработка. Услышав, что в соседнем Сыганаке собирали
всех, кто мог сочинять диваны, рубаи, рифмованные тексты, отправился
туда. Там проводили состязание. Уговорив торговца, который отправлялся
в Сыганак, взять меня погонщиком мулов, я оказался там. Город бурлил!
Оказалось, что местный правитель, тархан, в честь женитьбы сына устраивал праздник. На рыночной площади играли музыканты, народ развлекали фокусники. В благотворительных заведениях угощали всех желающих. В саду, перед дворцом и в цитадели правителя собрались желающие
участвовать в поэтическом состязании, зрители и зеваки. Заданий было
несколько. Первое — придумать восхваление правителю на глазах у всех.
Длина его должна была быть не меньше восьми строк. Причем, это можно
было сделать на любом языке, который был в ходу в городе. Второе задание — закончить начатое стихотворение. Я не смог принять участие в этом
состязании ввиду моей молодости и неопытности, но я получил большой
урок. Десятки поэтов пытались доказать, что они самые лучшие. На каждое выступление собравшиеся в саду бурно реагировали; кто смехом, кто
возгласами одобрения или усмешками. Состязание длилось целый день.
Победили, конечно, самые опытные поэты, которые долгие годы служили
при дворе. Они достигли высшей степени мастерства в лести и угодничестве. Правитель одарил их дорогими халатами и мешочками с дирхемами.В тот день я понял, что можно зарабатывать на жизнь этим ремеслом
и жить безбедно. Кроме того, поэзия может лечить душу, призвать к справедливости. Я нанялся в помощники к одному из приближенных ко двору
поэтов и в течении нескольких месяцев достиг хорошего уровня в сочинении кыта. Я также совершенствовал свое умение в сочинении газели61.
— Прочти что-нибудь для меня, давно не слышал красивую речь, —
перебил его Салим.
— Эту газель я сочинил 15 лет назад и посвятил прекрасной незнакомке, случайно увидев её на рынке Ордакента. Она сидела в красивом паланкине, который слуги несли вдоль рядов с тканями.
В зеркале сердца отражен
Прекрасный образ твой,
Зеркало чисто, дивный лик пленяет красотой!
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих
Искрится дух живой!
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает от петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей!
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей!
Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой!
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой!
Пусть в твой благоуханный сад войду лишь я!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой!
— Да, красиво! Машаллах! Всевышний наградил тебя великим даром!
— Благодарю, мой уважаемый спаситель, но иногда мой дар приносил
мне страдания, муки и преследования, — Абдулл вздохнул, посмотрел на
заволакивающееся тучами небо и оглянулся на возгласы и шум в караване.
Там царила суета, слуги и погонщики быстро укладывали вещи на верблюдов, и накрывали тюки войлочными накидками.
— Дождь собирается, — Салим направился в сторону каравана, на ходу
сказал: — Продолжим беседу в следующий раз.
Осенний моросящий дождь не стал помехой каравану, и они продолжили свой путь. Салим, укрывшись от дождя промасленной накидкой,
ехал в хвосте каравана, размышляя о предстоящей дороге. Этот маршрут
ему не был знаком, но он собрал всю информацию заранее. Расспрашивал купцов, побывавших в Кашгаре, читал труды арабских географов Ибн
Хордадбеха, Аль Макдиси и, конечно, тюрка Махмуда Кашгари — уроженца Кашгара, проделывавшего этот путь не раз.
До непредсказуемого Торугартского горного перевала в горах Тэнритау оставалось еще два перехода. Дорога вела в гору и идти стало тяжелее,
верблюды сопели в узкие щелочки-ноздри, лошади и мулы то и дело шарахались от скатывавшихся со склонов камней. Окружающий ландшафт стал
более суровым. Местный проводник, нанятый в ближайшем селении, предупредил, что тут полно хищников — волков, шакалов, медведей. Особенно нужно быть осторожнее ночью! Его предупреждения стали реальными, когда люди увидели белые кости, в большом количестве разбросанные
среди камней. Все притихли, даже всегда шумные музыканты перешли на
шепот и стали чаще оглядываться по сторонам. Вооруженные тюрки-кочевники, нанятые Салимом для сопровождения и охраны, разъехались в
разные стороны.
Перед самым перевалом к Салиму прискакал охранник и сообщил,
что навстречу им движется караван из Кашгара. Салим решил выехать к
нему, поприветствовать лично и расспросить о дороге. Некоторое время
спустя он увидел клубы пыли на дороге в ущелье. Впереди ехал на белом,
богато украшенном верблюде купец, по виду хорезмиец, который тоже,
видимо, был предупрежден о встречном караване. Они поприветствовали
друг друга на согдийском языке. Хорезмиец предполагал, что Салим будет
расспрашивать его о дороге и других темах путешествия и сразу сказал,
что они собираются сделать привал и пригласил его к себе в шатер, для
беседы за трапезой и добавил:
— И вам советую отдохнуть перед прохождением перевала.
Салим принял приглашение и отдал указание сделать привал.
Возвращаясь от хорезмийца, Салим зашел в палатку к Абдуллу и предложил продолжить беседу.
— Наверное, не одно женское сердце ты ввел в смущение своими стихами, — начал разговор Салим, перебирая четки из лазурита.
Абдулл мгновение молчал, как будто вспомнив свои приключения.
— Конечно, женское сердце более восприимчиво к красивому и душевному слову, — тихо начал разговор Абдулл. — Однако мне всегда приходилось думать, не вызовут ли негодование мои сочинения со стороны их
братьев, мужей и отцов. Однажды я был приглашен на праздник жертвоприношения в дом хакана Джента и увидел в окне прекрасные черные глаза, с любопытством выглядывающие из-за занавески. Я решил обратить
на себя внимание незнакомки и прочитать лучше свои стихи. Когда дошла
очередь до меня, я встал на небольшую скамейку, и, обращаясь в сторону
окна, громко и нараспев произнес свое сочинение:
Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,
Красотой твоей будет слава солнца посрамлена!
Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,
А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна!
И давно бразды рассудка уронила моя рука!
В большой комнате приемов, где проходило веселье, воцарилась тишина, гости стали перешептываться между собой. Какая неслыханная дерзость! Произносить стихи, не обращаясь к хакану, и не восхвалять его самого и его заслуги! От зорких глаз придворных нельзя было скрыть, кому
предназначались эти слова. Через некоторое время, отозвав меня в темную
комнату, слуги набросились на меня, накинули мешок на голову и, надавав
мне тумаков, вытолкали из цитадели. Бродяга-стихоплет посмел признаться в чувствах дочери хакана! На рынках города на меня показывали пальцем и смеялись, а мальчишки бежали за мной следом, кидали камни, обзывая выскочкой и проходимцем! Ночью мне пришлось покинуть этот город.
В этом мире глупцов, подлецов, торгашей
Уши мудрый, заткни, рот надежно зашей,
Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай
О сохранности глаз, языка и ушей!
Абдулл закончил почти шепотом своё рубаи.
— Как далеко ты путешествовал в поисках благодарных слушателей и
ценителей поэзии? — Салим решил отвлечь его от невеселых мыслей.
— Дальше Мерва не бывал, в тех краях безраздельно властвуют персидские мастера изящного слова. Мой персидский не так хорош, но я мечтаю посетить Багдад, увидеть их богатую библиотеку, обучиться разным
наукам. Ведь там живут и работают много наших соплеменников.
— А как принимают оседлые тюрки твой дар? Ласкают ли им слух стихи на караханидском и карлукском языках?
— Да, простой народ с интересом внемлет, они воспринимают мои
стихи как продолжение традиций степных сказителей-акынов. Особенно
живо они реагируют на мои обличительные тексты об алчных правителях
и глупых придворных. Но их ханы не особо жалуют меня и достойно не
оплачивают мое ремесло. И вообще я стал задумываться об уединении от
мирской суеты, хочу заняться чистой поэзией и самопознанием.
— Я расслышал в твоих словах идеи суфийского братства. — Салим
удивленно взглянул на Абдулла и добавил: — Не рановато ли, брат, ты уходить в дервиши?
— Я могу объяснить Вам свое отношение к происходящему вокруг нас.
По всему было видно, что Абдулл готов отстаивать свою позицию. За
долгие годы скитания и общения с многочисленными собратьями по ремеслу он стал опытным полемистом.
— Оглянитесь вокруг! — продолжил он горячо. — Люди потеряли доверие к муллам, к правителям, которые пекутся только о своем благе и угнетают простой народ. Все больше правоверных находят истину в
индивидуальной молитве и созерцании. Суфийские святые призывают к
смирению, принятию реальности и своим примером самоотречения и самоочищения способствуют массовому распространению нового учения в
среде оседлых и кочевых тюркских народов.
— Но я всегда надеялся, что человеческий разум и исламские законы приведут к установлению справедливости в обществе, — не согласился Салим.
— Уважаемый, разумом в нашем несовершенном мире злоупотребляют
как раз те, кто должен мир делать лучше, сегодня везде царит духовный
беспорядок. — Абдулл в упор посмотрел на Салима. — Вот скажите мне,
куда Вы стремитесь? К чему? По какому пути следуете и ради чего? Какими
средствами достигаете богатства и благополучия?
— Я для начала хотел бы напомнить тебе, как мусульманину, хадис о
торговле. — Салим был спокоен и не поддавался напору Абдулла. — Справедливому торговцу не воспрепятствуют войти через любые ворота Рая,
так было сказано Пророком. Теперь скажу о своем жизненном пути. Я мечтаю посетить все четыре стороны света, страны Сун, Индию, Византию и
Страны Магриба62, Аль Андалузию63, Мекку и Медину, северные холодные
страны славян, булгар и хазаров. Не из праздного любопытства, а с целью
изучения и получения новых знаний о торговле и людях. Наш Пророк сказал, что стремление к знаниям — это обязанность каждого мусульманина.
Кроме этого, я желаю распространять сведения о моем городе и народе, о
нашей культуре, традициях и обычаях. Возможно, ты знаешь, что за пределами Мавераннахра нас, тюрков, воспринимают как народ воинов, занимающийся захватом чужих земель и имущества. Многие правители Востока и Запада предпочитают нанимать тюрков исключительно на военную
службу. Даже на невольничьих рынках самыми востребованными являются тюркские рабы, из которых воспитывают лучших воинов.
— Это так, к сожалению, — ответил Абдулл, утвердительно покачав
головой.
— Я хотел показать своим ремеслом купца, что мы, тюрки, можем не
только воевать, но быть хорошими музыкантами, поэтами, учеными и торговцами. Даст Аллах, эти времена наступят! Ведь торговлей, культурой и
дипломатией можно завоевать намного больше стран, чем мечом. Не так
ли? — Салим хитро взглянул на Абдулла.
— Завоевать? О Аллах! — Абдулл вздохнул. Он не собирался переходить на шутливую манеру Салима и добавил: — Это все суета мирская,
алчность торговцев, это в конце концов приведет к катастрофе!
Кто богатством дом набил,
Тот Всевышнего забыл
,Тот кто «Все мое!» сказал,
Ворону подобен стал,
Он в грязи мирской погряз,
Страшен будет судный час!
Салим почувствовал, что разговор заходит в тупик, поднялся с ковра и
раздраженно произнес:
— Ну, на сегодня хватит споров, впереди трудный перевал, отдыхай.
Абдулл собирался еще что-то добавить и произнести свои рубаи о
смысле жизни и трагедии реальности, но видя, что Салим не желает продолжать, замолчал. Перед сном Салим обошел стоянку, проверил людей,
животных и особенно своих «небесных» лошадей из Ферганы. Ночь прошла под звуки воя горных шакалов и топота копыт лошадей охранников, стерегущих караван.
Когда солнце осветило горные вершины Тэнри тау, они уже были в
пути на перевале, а караван хорезмийца отправился в противоположную
сторону еще до рассвета. После преодоления двух фарсахов поднялся ветер и заморосил дождь. Салим вспомнил, что проводник говорил, что погода здесь может меняться непредсказуема.
— Да, невеселое место, — вслух подумал Салим.
Тут к нему подскакал Хасан и, осадив коня, выкрикнул:
— Хозяин, господин — голос его был тревожным.
— Что случилось?
— Вашего гостя, господина Абдулла, нигде нет!
— Что!? Он что, отстал от каравана?
— Нет, господин, я был последним, кто покидал стоянку.
— Куда он мог пропасть? Ты проверил среди тюков, ящиков, мешков?
— Да, конечно! И его мулла тоже нет!
Странно, куда он мог деваться? У Салима мелькнула мысль: не отправиться ли на поиски Абдулла? Однако опыт бывалого путешественника
подсказывал ему, что этого не следует делать. Караван должен продолжить
свой путь. Вспомнив последний их разговор, он с досадой подумал, что
поэт решил отказаться от путешествия в Кашгар. Да, да, именно так. И сейчас он возвращается с караваном хорезмийца.
Салим натянул поводья, лошадь встала, как вкопанная. Конечно, он
решил это давно, просто искал удобного случая. И тут кстати оказался
встречный караван. Салим начал припоминать, как Абдулл несколько раз
расспрашивал его, что их ждет в Кашгаре и других землях страны Сун. Каков стихоплет! Хитер! Решил все заранее и, возможно, специально в последнем их разговоре вел себя так нагло и вызывающе! А ведь еще читал
свои рубаи, прикрывался шкурой дервиша-суфия! Салим усмехнулся, как
он мог поверить такому человеку?
Весь переход через ущелье Салим был немногословен, отдавая лишь
короткие приказы слугам. Он старался скрыть своё расстройство. Между тем погода на перевале постоянно менялась, даже в какой-то момент
Салим подумал, что вот-вот пойдет снег, но ветер разогнал темные тучи
и погода прояснилась. Караван благополучно преодолел опасный участок
пути, до Кашгара им осталось идти пять фарсахов. Салим успокоился и
переключился на другие заботы. Его волновало предстоящее прибытие в
Кашгар, он отправил вперед слугу, чтобы тот предупредил управляющего
гостиного двора об их приближении.

3 глава

КАШГАР—ТУРФАН

«Все то, что было дорого, оставь —
В чужих краях отыщешь утешенье,
И стойким будь и Бога славь,
Жизнь не познаешь, не познав лишенья»

Мухаммад аль-Шафир

Караван шёл по плодородной долине Тарима. Вокруг были ухоженные поля, всюду трудились крестьяне. Салим насчитал несколько видов злаков. Он заметил хлопковое поле, но самыми приметными оказались фруктовые сады. Особенно много было гранатовых деревьев. Этот оазис, словно жемчужина на Великой торговой дороге, окружённая со всех сторон высокими горами.
Благодаря своему выгодному положению, Кашгар богател и развивался. Здесь промышляли самые богатые купцы из Согда, Хорезма, Генуи, Персии и Шама. Предместья Кашгара были густо заселены ремесленническими рабатами, где производили ткани, изделия из кожи, керамику.
— В нашем народе говорят – «В чужой стране крепкая палка лучше плохого попутчика», — произнес Темир, подъезжая к Салиму.
Отрарский купец взглянул на него и промолчал. Их кони поравнялись, дальше они ехали молча. Будучи командиром охраны каравана, Темир следил за порядком и сейчас он догадывался о переживаниях Салима по поводу бегства Абдулла.
— Охрана видела, как ваш друг уезжал, но не стала его останавливать, — прервал молчание Темир. — Никаких распоряжений о нем я им не давал. Он свободный человек и вправе делать то, что посчитает нужным.
«Этот вояка, прошедший много битв и сражений, прав, — размышлял Салим. — Со мной остались верные попутчики, что еще нужно для путешествия?»
Салим примирительно улыбнулся, происшествие с Абдуллом его уже не беспокоило. Он посмотрел на испещренные шрамами руки и лицо Темира и вспомнил, какими словами рекомендовал ему отец этого человека: «В дороге тебе пригодится такой бывалый воин, знающий жизнь с другой, жестокой стороны. Возможно, иногда тебе не хватает строгости, вот его опыт тебе и пригодится».
— Уважаемый Темир, что побудило Вас уйти со службы в армии нашего победоносного Арслан Хана? — поинтересовался Салим.
Темир на мгновение задумался, видимо, подбирая слова. Он не был словоохотливым собеседником, его меч и копье были гораздо красноречивее своего хозяина. Увидев этого человека, не каждый решился бы вступить с ним в разговор. Суровое выражение лица, грозно нахмуренные брови и холодный оскал в минуты радости свидетельствовали о нелегком жизненном пути, которым прошел он.
— Я воевал долгие двадцать лет с того самого дня, когда потерял родителей. Я горел желанием отомстить и меня приняли в знаменитую школу для обучения молодых воинов в предместьях Шалджа. Там мы днями и ночами тренировались, оттачивая воинское искусство, закаляли свои тела, чувства, нервы и дух. И вот, в один знаменательный день меня с несколькими юношами приняли на службу нашего правителя, зачислив в отряд бывалого воина Батыра, он был родом из Атлаха. Многие из нас не знали свой род и племя, ведь после каждой войны в степи и городах скитались сотни потерянных детей…
Темир вздохнул, вспоминая свое детство.
— Все мы были тюркской крови, это было видно по нашим храбрым, отчаянным поступкам и усвоенным с молоком матери бесстрашием и любовью к своей земле. Мы воспитывали своих коней для битв, и они рвались в бой, сметая врагов! Мой меч, копье, лук, щит и булава заменили мне друзей и родню. Не обращая внимания на жажду, зной и холод мы шли в походы. Наша армия славилась от хазарского моря до земель уйгуров, мы усмиряли северные племена, приводили в подчинение горцев Хузистана и персов!
— Знаю не понаслышке о вашей суровой жизни, ведь в наш дом часто захаживали отважные воины за ножами, саблями, кожаными сумками и колчанами. Я слышал их рассказы. — Салим понимающе кивнул Темиру.
— Придет мой час престать перед Всевышним. Как я покажу ему свои окровавленные руки, как раскрою загрубевшую душу, что я смогу сказать в свое оправдание? О реках крови? О горе родных убитых мною храбрецов? Вот я и задумался… — Темир твердо сжал рукоять хлыста, так, что вздулись вены на его руках. Некоторое время они ехали молча.
— После очередного похода на Фергану я почувствовал, что если не остановлюсь, то сойду с ума от жестокости войны и потери своих товарищей. Я долго бродил по городам с целью найти себе занятие по душе и вот умные люди посоветовали наняться в охрану мирных караванов. Это ремесло, которое я освоил, и душа моя успокоилась. Есть много времени для размышлений, надеюсь, мои добрые намерения будут учтены в Судный День... — лицо Темира просветлело и подобие улыбки мелькнуло на его суровом лице, обросшем жесткой седой щетиной.
— А действительно ли охота лучший способ тренировки воинов? — спросил Салим, отвлекая своего собеседника от тяжелых мыслей.
— Конечно! Это древний способ выучки и чем лучше и проворнее охотник, тем он надежней в бою! Ведь на охоте надо окружать в круг или полумесяц, растягиваться на сотни фарсахов, неожиданно совершать набег, обманывать зверя, осыпать стрелами, потом ринуться в ближний бой, рубить и маневрировать! — оживленно рассказывал Темир. — А еще есть тяжелая конница, вся закованная в железо. Они идут ровными рядами, сметая врага на своем пути! Нужна смелость, строгая дисциплина. У нас уважают и чтут только сильных, презирают нерешительных и слабых. Самые сильные батыры в почете, на них молодые смотрят и учатся.
За разговорами караван приблизился к Кашгару. Перед западными воротами, именуемыми Воротами Мира, украшенными резьбой и обшитыми железом, караван встретил управляющий и проводил в гостиный двор. Салим был приятно удивлен увидев богатое убранством и декором здание. Оно было построено из красного камня и кирпича, с белыми колоннами и большим вымощенным плитами внутренним двором, посреди которого журчал бассейн с фонтаном.
Постояльцы сидели и лежали на коврах и цветастых подушках вокруг круглых столиков, они пили чай и с любопытством поглядывали на вновь прибывших. Кроме местных торговцев здесь были арабы и персы. Салим и его спутники приветствовали всех кивком головы, приложив руку к груди.
Утром Салим поспешил на церемонию открытия рынка, которая проходила ежедневно на протяжении вот уже нескольких веков. Это красочное и театрализованное действие состояло из приветствий правителя, известных ремесленников и представителей религий. Перед народом зачитали правила рынка, размер сбора, цены на основные товары, а также призвали быть честными и добропорядочными. Всем представили кадия рынка, который должен был решать возможные споры. Все завершалось музыкой и танцами. Такого открытия рынка Салим еще не видел.
Когда ворота открылись, народ хлынул по рядам. Эта масса людей гудела, словно пчелиный рой. Всюду была слышна уйгурская речь — язык коренных жителей Кашгара.
Салим с помощником Хасаном, охранником Темиром, кадием Ибрагимом и писцом Аяром прогуливались в квартале ткачей. Извилистые улочки были засажены ивами и абрикосами. Торговую улицу сплошь увесили коврами. Они были под ногами, на дверях лавок, висели на натянутых веревках над головами: разных размеров и расцветок, шелковые, хлопковые, шерстяные, ворсовые и без ворса. Орнаменты и узоры на коврах поражали разнообразием. Здесь и растительный, и геометрический, и с изображением диких и мифических животных.
Салим остановился у лавки. Он уже давно научился определять по расцветке и орнаменту место изготовления ковров. Его внимание привлек ковер кочевников-огузов. Некоторые купцы по незнанию называли их парфянскими, персидскими или бухарскими. Однако Салим точно узнавал их по чистоте красок, традиционному красному цвету и геометрическому орнаменту. Он даже мог сказать, какое племя соткало этот ковер. Судя по узнаваемому сюжету, ромбовидному узору и покраской от светлого красного до самого темного, почти черного, этот ковер сделали в племени эрсары. Этот древний мотив кочевники передавали из поколения в поколение. Кто хоть раз в жизни держал в руках огузский ковер, тот уже никогда не спутает его с коврами других народов.
Салим в восхищении провел рукой по ворсу и заговорил с лавочником по-уйгурски:
— У Вас хороший товар. Эти ковры славятся на весь мир своим качеством. Желаю вам легкой работы и прибыльной торговли! — поблагодарил в ответ торговец.
— Ваш благословенный город знаменит не только богатым рынком и качественными товарами, но и великими тюркскими мужами, достопочтенным и благородным ученым Махмудом аль-Кашгари! — продолжил Салим.
— Так и есть, мы гордимся им! Пусть будет доволен им Аллах! — лавочник сложил ладони на груди и слегка поклонился.
Салим упомянул автора «Диван лугат-ат-тюрк» (Сборника тюркских наречий), родившегося в Кашгаре. Его труд был написан на тюркском языке, что было редкостью, так как все рукописные труды поэтов и ученых писались в исламском мире на арабском или персидском языках. Книга служила настоящей энциклопедией и словарем всех тюркских языков. Махмуд аль-Кашгари много путешествовал, в конце жизни вернулся на родину и закончил этот великий труд. Он сам так написал о своей книге:
«Эту книгу я составил в алфавитном порядке, украшал ее пословицами, саджами, поговорками, стихами, раджазами и отрывками из прозы. Я облегчил трудное, разъяснил неясное и трудился годами. Я рассыпал в нем из читаемых тюрками стихов для того, чтобы ознакомить читателей с их опытом и знаниями, а также пословицы, которые они употребляют в качестве мудрых изречений в дни счастья и несчастья с тем, чтобы сказитель передавал их передатчику, а передатчик другим. Вместе с этими словами я собрал в книге упоминаемые предметы и известные слова и таким образом, книга поднялась до высокого достоинства и достигла отличного превосходства». Автор этого труда страстно желал придать тюркскому языку особый статус и был уверен, что тюрки достойны править миром, что культура и ценности тюркских кочевников могут возвысить народы и указать им путь к истине.
Неожиданно Салим обернулся, чувствуя, что кто-то потянул его переметную сумку. Вор-карманник неудачно запустил руку, надеясь прорезать ножом наружную ткань, но его орудие наткнулось на жесткую кожаную прокладку внутри. Он отпрянул, пытаясь бежать.
— Ах ты, шайтан! — вскрикнул Темир и заломил руку воришке, да так, что у того хрустнула и сломалась кость, от боли он закричал на весь рынок.
Тут же собралась падкая до любых зрелищ толпа зевак, громко обсуждая происшествие.
— Поделом ему! Отрубить грабителю руку! Вздернуть проходимца! К кадию отведите, пусть он решает!
 От болевого шока вор потерял сознание и лежал в кругу обступивших его людей. Рука у него была вывернута, он лежал на земле нелепо свернув набок лохматую, нечесаную голову. Его жалкий вид, босые, грязные огрубевшие ноги и серая со множеством заплат одежда, вызвали жалость у Салима. Отрарский купец осуждающе взглянул на Темира, будто говоря, что не одобряет такого жестокого обращения с человеком, пусть даже со злодеем. 
— Так как объектом совершения преступления являюсь я, то и мне решать, как быть с ним! —пытаясь перекричать толпу, громко сказал Салим. — Его злые намерения не были осуществлены, он получил сполна за свой неприглядный поступок, поэтому я его прощаю! Возможно, получив столь жесткий урок, у него будет время задуматься, а может он навсегда останется с изуродованной рукой. Всевышний уже наказал бедолагу! Кто мы такие, чтобы накладывать наказания, больше чем Аллах?!
Толпа притихла, перешептываясь между собой, многие одобрительно кивали. Чтобы не допустить самосуда, Салим приказал Хасану нанять пару носильщиков, чтобы отнесли обездвиженного карманника в тихое место.
Все произошедшее и слова Салима писарь Ибрагим, неотступно следовавший за отрарским купцом, зафиксировал в своих записях. Этот бывалый писарь, служивший когда-то при дворе, научился быстро схватывать произнесенные хозяином слова. Натренированный придворными правилами, он на полуслове угадывал слова, считывая их по губам и точно записывал своим мелким почерком тауки. Салиму почти никогда не приходилось повторять дважды произнесенные в адрес писаря приказы.
Худой и слегка сутуловатый из-за постоянного корпения над письмом, с покрасневшими глазами от работы при неустойчивом пламени лампады, Ибрагим был немногословен. Он предпочитал внимательно выслушать и подумать, прежде чем вывести голубиным пером-каламом текст на бумаге. Обстоятельства приучили его вести свои записи в разных положениях — сидя, почти распластавшись, стоя, держа перед собой бумагу, или опершись на колонну в помещении, в темной и тесной лавке. Он приноровился писать даже в дороге, сидя на лошади, верблюде или на семенящем ослике. Ибрагим обладал прекрасной памятью, запоминал имена, даты, цифры, названия товара, его достоинство и цену. Насмотревшись на дворцовые нравы в цитадели, терпя придирки сановников и заносчивых управляющих, он испытывал отвращение к лицемерию и чванству, поэтому покинул службу и подрабатывал на рынке, пока не нанялся писарем в караван Салима.
При выходе из квартала ткачей отрарцы задержались у лавок с тканями. Здесь Салим был очень внимателен, сосредоточен и приказал писцу тщательно записать все цены на шелк. Его интересовало, какой вид шелка и по какой цене привозят в Кашгар из страны Сун. Уже поздним вечером усталые и полные впечатлений они вернулись в караван-сарай.
Салим не собирался надолго задерживаться в Кашгаре и приказал слугам готовиться к очередному переходу. Им предстояло преодолеть опасную пустыню Такламакан. Пополнив запасы воды, еды и фуража, слуги закрепили тюки на верблюдах и мулах. Перед отъездом Салим посетил мечеть Юсуфа Хас Хаджиба, где совершил каср-намаз и прочитал дуа о благоприятной дальнейшей дороге.
Их путь пролегал между высоких гор со снежными вершинами и пустыней. Навстречу двигались многочисленные телеги кашгарцев и доланов, запряженные быками и мулами, а также трудяги-ослики и верблюды бактрианы, груженные различным скарбом.
Салим много слышал о пустыне Такламакан, простирающейся между горами Тэнри Тау, Тибетом и страной Сун. Сейчас, вглядываясь в огромные дюны, он припомнил рассказы об обитающих здесь злых духах-шайтанах, белых драконах и всякой другой нечисти.
— Астафируллах! — промолвил Салим, — Огради нас от нечистого!
Проводник, нанятый в Кашгаре, предупредил, что в пустыне часто бывают пыльные бури, поэтому всем следует держать наготове ткани для того, чтобы закрывать морды животным и лица людей. Если ветер будет сильным, то необходимо будет остановиться и переждать ненастье.
Не успели они преодолеть один фарсах, как небо заволокло тучами. Из пустыни подул горячий ветер, постепенно нарастая. Какой силы он достигнет, никто не знал. Проводник молча ехал впереди и караван следовал за ним. Песок летел со всех сторон, застилая глаза, проникая в рот и нос. Идти стало труднее и скорость каравана замедлилась. Морды животных повязали тряпками, а на «небесных» лошадей накинули попоны и специальные маски на голову. Внезапно ветер прекратился и люди облегченно вздохнули. Однако проводник крикнул, чтобы не спешили снимать повязки. И он оказался прав.
Не успела пыль осесть, как из пустыни донесся неприятный свист, а затем шелест. Звуки слились и все увидели, что на них сплошной стеной движется песчаная буря. Массы песка обрушились на караван, словно могучий джин бросил их на людей и животных. Салим подстегнул коня, объезжая караван он кричал, чтобы люди усадили верблюдов и скрылись за ними. Вскоре караван был собран в круг, и все спрятались за животными. Пытаясь перекричать ветер, Хасан громко молился, прося Всевышнего помиловать их. Все закончилось так же быстро, как началось.
На вынужденном привале люди осматривали поклажу, чинили тюки, связывали оборванные веревки. Салим заметил, что коржын, переданный в Баласагуне согдийцем Ратмишем слегка потрепался и крепко затянул его, но тут ткань порвалась и на землю высыпались сухофрукты и записка. Салим поднял послание и развернул его. Зная согдийское письмо, он удивился, что часть текста была написана непонятными знаками.
Секретное послание, понял отрарец. Зачем? Какие тайны хотел передать Ратмиш вместе с сухофруктами? Не разобравшись с этим, он взял несколько сухих абрикосов и стал внимательно разглядывать их. Ничего странного, хотя по весу они были тяжелее обычных. Салим сжал фрукт в руке и разломил его пополам. Вынув косточку, он расколол её лезвием ножа. Внутри был маленький драгоценный камень, рубин яркого гранатового цвета.
Ах, вот в чем дело, изумился отрарский купец. Какая важная посылка! Каков хитрец этот Ратмиш! Поначалу Салима возмутила хитрость согдийца, но потом он рассудил, что, Ратмиш решился на это, дабы не обременять его лишними заботами об охране и сбережении драгоценностей. Лучше этого не знать, так спокойнее. Убедившись, что никто в караване не заметил его находку, Салим приторочил коржын согдийца к своей личной поклаже.
***


Следующая остановка была в Куче, небольшом поселении на краю пустыни. Там их приняли на небольшом постоялом дворе, где из всех земных благ оказалась только чистая вода. Салима это нисколько его не смутило, за годы своих путешествий он побывал в разных караван-сараях. Благо, что имели достаточно запасов еды на такой случай. Однако водой им следовало запастись. Наполнив все бурдюки и кувшины, они двинулись дальше.
Их путь лежал в Турфан, где правили уйгурские идыкуты. Салим знал, что большая часть населения в этом городе исповедовала буддизм. Поэтому царившие там порядки могли отличаться от мусульманских городов.
Подъезжая к Турфану, его глазам предстала удивительная картина — тысячи танапов зеленого массива посреди песчаной пустыни. Сам город окружало множество пещер. Позже Салим узнал, что в этих пещерах были изображения Будды.
Турфанский оазис расположился вблизи гор между пустынями Такламакан и Гоби. По рассказам купцов и арабских географов, Салиму было известно, что это место называют «Огненной землей» или «Долиной ветров», из-за очень жаркого климата и частых сильных ветров. Несмотря на такой суровый и засушливый климат, люди приспособились выращивать здесь гранат, персик, а также пшеницу и хлопок.
Караван сделал привал на окраине города, в древнем гостином дворе. Осматривая стены заведения, которые были расписаны разными сюжетами, Салим узнавал на изображениях своих древних коллег, купцов Согдианы, Рума, Персии, Суна. Здесь также были изображения на зоорастрийские, манихейские и буддийские темы. Хозяин заведения пояснил, что таким образом древний художник старался показать, что люди могут мирно сосуществовать и торговать. Отправляясь на местный рынок, Салим обменял дирхемы на местные деньги у менял-согдийцев, которые давно обосновались здесь и вели активную торговую деятельность.
Больше всего его впечатлил рынк сухофруктов. Нескончаемые лавки были сплошь забиты разноцветными мешками с изюмом, финиками, абрикосами и сушеными дынями. Вкус у изюма был особенным. О местном сушеном винограде Салим слышал давно, но нигде не встречал подобного. 
— Это настоящее райское удовольствие! — Салим посмотрел на седого лавочника в остроконечной уйгурской шапке и взглянул на своих спутников. Они согласно закивали головами.
— Как же вам удается вырастить и сохранить такие восхитительные фрукты? — Салим не мог оторваться от изюма и пробовал разные сорта.
— Это все благодаря богам, местному воздуху и трудолюбивым рукам моих соплеменников.
Торговец снял цветастую шапку, воздел руки к небу и объяснил, что в давние времена местные жители построили подземный канал, чтобы со склон Небесных гор текла талая вода в сады и на поля. Вода течет под землей по керамическим трубам и не испаряется. Этот канал протянули на десять фарсахов.
— Да ниспошлет Всевышний вам благоденствие за ваше упорство и трудолюбие! Аминь!
Салим воздел руки к небу, затем сказал Хасану купить разные сорта изюма у этого дружелюбного лавочника и доставить в караван-сарай.
***

Дорога до Дуньхуаня, конечной точки их путешествия, была спокойной. Привычно дул горячий ветер. Сознание того, что трудное путешествие завершается, придавало сил, у людей из каравана было приподнятое настроение. Видимо, это настроение передалось животным, и они вели себя смирно.
В Турфане к Салиму привели буддийского монаха, который просил взять его с собой в Дуньхуань. Салим разрешил, однако предупредил, чтобы тот не пытался распространять свою веру на слуг, погонщиков и других членов каравана. Монах согласился, но попросил выслушать его. Салим согласился и пригласил буддиста на трапезу. Отведав угощения, монах сидел смиренно, ожидая разрешения начать разговор.
— О чем же ты хотел рассказать? — спросил Салим.
— Я являюсь последователем «Дхарма». Это учение о духовом пробуждении. И оно опирается на четыре благородные истины. Страдание, Причина, Освобождение и Избавление. Наша жизнь состоит из проявлений всех этих истин. Это в равной степени относится как к человеку, так и к обычному камню. Когда сочетание распадается, наступает смерть. Но смерть — это перерождение в другую жизнь. И в кого ты переродишься, зависит от кармы.
 — И судя по вашему учению, моя душа после смерти может поселиться в животном? Упаси Аллах! Это что же за религия?!
— Мы вообще отрицаем, что душа существует в самой себе и благодаря самой себе, — монах опустил глаза и сложил ладони перед собой.
Салиму не понравилось беседа. «Слушать его — это харам!» — подумал Салим и вслух произнёс:
— Скоро мы продолжим путь. Вы должны хорошо отдохнуть перед дорогой, — он указал рукой на выход из палатки.
***

По дороге шли многочисленные паломники из местных племен: уйгуры, мачины, тангуты и тибетцы. Они улыбались и приветствовали чужеземцев поклоном. Люди были в разноцветных одеждах со множеством узелков и котомок, с их шей свисали крупные яркие бусы, а на головах покачивались высокие головные уборы. Многочисленные путники, везущие местный товар на телегах, запряженных быками, ослами или верблюдами спешили на рынки богатого города.
По мере приближения к Дуньхуаню, местность меняла свой облик. Огромные горы красно-коричневого песка уменьшались до невысоких желтоватых дюн: ветер передвигал их, а затем изменял направление, и пески перемещались на прежнее место. Их движение сопровождалось звуком, словно музыкой. Это был свист, похожий на жалобный плач, отчего путникам, оказавшимся здесь впервые, становилось не по себе. Местность называлась «Горами поющих песков» Этот удивительный оазис стоял на крайнем западе страны Сун.


продолжение следует...