Что хочу, то и ворочу! Окончание следует

Магда Кешишева
   Итак, продолжу о реальных людях, неоправданное и своенравное поведение которых иначе как самодурством не назовёшь.
   Возможно вам известно имя Луиджи Керубини(он на фото), выдающегося французского композитора итальянского происхождения, автора 30-ти опер, творчество которого высоко ценили Бетховен и Глинка.

   Керубини был одним из основателей Парижской Консерватории и много для неё сделал. Когда же его назначили директором Консерватории, он почему - то захотел ознаменовать свой приход неслыханными строгостями во внутреннем распорядке. Для того, чтобы ученики и ученицы не встречались друг с другом вне надзора преподавателей, он приказал, чтобы они входили в здание через двери, расположенные в противоположных концах здания.
   В это время одним из учеников был будущий известный композитор Гектор Берлиоз. Не зная о распоряжении целомудренного директора, он прошёл не через ту дверь и был остановлен служителем. Его требование выйти из здания и войти через дверь для мужчин показалось молодому человеку настолько нелепым, что он послал его к чёрту и продолжил путь. Берлиоз прошёл в читальный зал библиотеки.

   Тем временем, желающий выслужиться доносчик, доложил об инциденте самому Керубини. Разгневанный Керубини в сопровождении доносчика появился в читальном зале. Лицо его было мертвенным, волосы ощетинились, глаза сделались злыми, а походка неровная. Они обошли вокруг стола, за которым сидели читатели и оглядели всех. Служитель остановился перед Берлиозом и воскликнул:
 - Вот он!
   Директор был в такой ярости, что минуту стоял не в силах что - то сказать.
 - А... а ... а ... это вы! - проговорил наконец он с акцентом, - это вы восли через дверь, в ко-ко-ко-ко... в которую я не зелаю, чтобы входили!..
 - Сударь, я не знал вашего запрещения, в другой раз я приму его к сведению
 - В другой раз! В другой раз! За-за-за-чем вы сюда  присли?
 - Как видите, я пришёл сюда изучать партитуры Глюка.
 - А! Сто такое, сто такое, сто такое для вас партитуры Глюка? И кто-кто-кто вам позволил являться в библиотеку?
 - Сударь! Партитуры Глюка - это то, что я считаю самым прекрасным в оперной музыке, и мне не требуется ничьего позволения, чтобы являться сюда для их изучения. С десяти часов до трёх библиотека открыта и я имею право ею пользоваться.
 - Па-па-па- право?
 - Да, сударь!
 - Я запресяю вам являться сюда! Слышите!
 - А я всё же буду являться!
 - Ка-ка-ка-как вас зовут? - завопил Керубини, трясясь от бешенства.
 - Сударь, - сказал Берлиоз, с трудом сдерживаяь, - моё имя вам, может быть, станет известным когда - нибудь, но сеёчас ... вы его не узнаете.
 - Дерзи его, дерзи его, - обратился директор к служителю, - я-я-я ...засазу его в тюрьму!

   И оба, господин и слуга, к удивлению присутствующих, стали гнаться за Берлиозом вокруг стола, опракидывая стулья и пюпитры. Наконец Берлиоз выскочил из зала, бросив своим преследователям:
 - Вам не догнать меня и не узнать моего имени. Но я скоро вернусь сюда, изучать партитуры Глюка...

   Я школе я училась в советские времена. Это была русская, женская, образцово - показательная школа, и порядки в ней были особые. Все 11 лет учёбы мы ходили в форме - коричневое платье с белыми воротником и манжетами, и чёрный фартук. Правило касалось также причёски. Это была одна коса и чёрный бант на затылке. Можете себе представить, как мы ненавидели эту форму, как хотелось избавиться от чёрного банта.
   Когда через несколько дней после выпускного вечера ко мне зашли счастливые одноклассницы, мама, помню, открыв дверь, воскликнула:
 - Девочки, какие вы красивые!
   У всех косу сменили стрижки, а у двух смелых подружек даже изменился цвет волос.

   Когда уже мои дочки учились в школе, их директор решил изъять мрачные чёрные фартуки. Он решил, что отныне дети будут носить только белые: это и красиво, и торжественно. Может быть. Но теперь пришлось запастись несколькими фартуками, чтобы они, и в самом деле, всегда были чистенькими, красиво накрахмаленными...

   Некоторые историки сравнивают ПетраI со Сталиным. Судите сами. Чтобы держать население в страхе, он репрессировал более двух тысяч человек. Царь любил принимать участие в пытках, казнях, любил выдирать зубы и складывать их в мешочек. Неуравновешенный правитель, по приказу которого казнили более тысячи стрелков после стрелецкого восстания 1698 года, распорядился трупы бросить в ямы, куда обычно бросали трупы животных.

   В 1699 году царь запретил выбрасывать мусор в городе. Его следовало вывести за пределы города и засыпать землёй. Невыполнение указа могло обернуться штрафои или избиением кнутом.
   Жителям Питера с сентября 1715 года запрещалось вбивать в каблуки скобы и гвозди, чтобы не портить деревянные мостовые города.
   Морякам было запрещено злоупотреблять алкоголем, чтобы не позорить страну. Но от наказания освобождались те пьяные моряки, которые лежали головой в направлении судна. Так сказать, дойти не смог, но попытался.
   Когда в казне была нехватка денег, Пётр ввёл налог на ... бани. Бедные крестьяне платили 15 копеек в год, а люди побагаче - больше.
   А не странное, чтобы не сказать и более, веление, чтобы подчинённые непременно имели придурковатый вид по сравнению со старшими по званию? Царь аргументировал это тем, что высокопоставленные личности не должны чувствовать интеллектуальное превосходство низов...

   В проявлении самодурства отсутствует здравый смысл. Однажды один из из придворных подал НиколаюI жалобу на офицера, который выкрал его дочь и без разрешения родителей обвенчался с ней. А теперь прочтите резолюцию Николая:"Офицера разжаловать, брак аннулировать, дочь вернуть отцу и считать девицей".

   Для самодура не существует ни закона, ни приличия, ни уважения чужой личности. Московский голова Николай Алексеевич Алексеев был человеком добрым, жертвовал солидные суммы бедным. Но как - то ему понадобилась сумма в 30 тысяч для строительства психиатрической больницы. Алексеев обратился к купцу - самодуру, который когда - то был приказчиком  его отца, за помощью. И, можете себе представить, КАК позволил себе отреагировать этот наглец:
 - Дам, только ты мне в ноги поклонись.
 - Изволь, кланяюсь! - с готовностью ответил Алексеев и поклонился.

   Прошу прощения, дорогие читатели, передохнём и продолжим.