Решив уходить, Мила не медлила больше и не оглядывалась. До кафе добрались быстро, оно еще было полупустое, мы снова заняли столик у самой воды. Сели на смежные лавки, чтобы смотреть в глаза друг другу и касаться ножками.
- Ты не против, если выберу что-нибудь интересное, новое? – спросила Мила.
- Бери по своему желанию. Хоть раз я тебе сказал или покривился, что ты наглеешь, распоряжаясь моими средствами!?
- Нет. Даже не поморщился и не вздохнул ни разу. А с тем мы в кафе каждый платил сам, знаешь это правило.
- А что в этом тебя задевает? Ты же любишь показать самостоятельность и независимость. Платишь за себя сама – независима.
- Ну-у-у, – она подумала, – во-первых, сейчас у меня период такой, что найти средства на кафе очень проблемно. И отказаться нехорошо, и платить нечем. Во-вторых, сама плачу – это независимость, но мне приятнее показать ее в другой форме: сегодня за ужин платит он, в другой раз – я; но без этой обязаловки и, главное, скрупулезного подсчета. Мелочно это, понимаешь. Так подчеркивается, что реально каждый сам по себе, вся поддержка – пустые слова.
- Полностью согласен. Знакомство на один вечер... могут раскрутить специально, там требуется быть осторожным, а если мы вместе, такая мелочность противна.
- Наконец... приятно, когда мужчина великодушный и щедрый. Что, такой жмот, жалко свою девушку накормить?! Я же не наглею, деликатесы не гребу. Как ему получить удовольствие, так раздвигай ножки, а как мне поесть, так плати сама! Это не ***во, а взаимная уступка или помощь. Когда ему нужно что-то, я уступала, меняла планы. Отчего ему не сделать, в чем мне нужно?
- Неприятно такое. Если мы вместе, вместе нам хорошо, наслаждаемся вместе, сама мысль не появится разделяться по такой мелочи. Кому проще, тот и платит. А я русский, и плачу без всяких условий и мерялок.
- Ты что будешь?
- Закажи мяса сочного на углях и побольше. А салаты-закуски на твое усмотрение.
- Возьмем вина? Кувшинчик. Немного здесь выпьем и домой заберем. Напиваться не будем, но за проведенные каникулы выпьем.
- Сегодня мне тебя не слиять... или слиять, но позже, так что можно и выпить, – одобрил я.
С подошедшим официантом общалась Мила, я не вмешивался. Приняв заказ, он ушел. Мы смотрели на море, слушали тихий шелест гальки под волной. Солнце стояло довольно высоко, до заката более часа оставалось, но уже не жарило; и появились первые когтевидные облака. Принесли вино и бокалы. Мы чокнулись и пригубили. Мила выглядела соблазнительной, немного грустной, но это шло к ее облику. Полюбопытствовала ехидно:
- Как ты справляешься, когда сам, если все время мне поручаешь говорить?
- Английский знаю существенно хуже тебя. Чего я буду мекать, когда есть ты!
- Как ты знаешь его, слышала. Ни одного правильного и законченного предложения! Много я таких встречала русских: отвратительно говорят по-английски. Неужели не в состоянии выучить?
- Попадая в какую-то страну – но обязательно один, чтобы не с кем было по-русски общаться и замыкаться, – я с любопытством читаю вывески, ценники, запоминается яркая реклама. К концу короткой командировки уже десятки слов знаю. Даже в Китае! Так что, живя в Европе, думаю, выучил бы до сносного уровня. А так... мне он нужен только в таких недолгих поездках. Выучу, а практики нет, быстро забудется. Зачем тогда?
- А просто знать, чтобы быть образованным человеком?
- Считаю, этот убогий язык только испортит меня, если его освою.
- Все вы так говорите, а на самом деле просто ленитесь. Стыдно, – Мила отчего-то взялась за меня. При этом что-то в ней было неуловимо эротического, поэтому ее наезд воспринимался как игривый.
- В средние века языком интернационального общения интеллектуалов был латинский. Мертвый язык делал всех равными. Чтобы англоговорящие были в привилегированном положении, они своему английскому самочинно присвоили роль такого интер-средства.
- Для этого были объективные причины и предпосылки.
- Первая – чтобы англичанам не учить другой язык, вторая – примитивный язык...
- Если примитивный, чего не выучишь? – поддела меня Мила.
- Примитивный по выразительности. Я как-то взял Джерома "Трое в лодке"... читала?
- Не-е-ет... не знаю.
Про себя подумал: "Библию не знает, коренных русских слов не знает, английского классика не знает, но о языке спорит!" А произнес другое, не укоряющее:
- Оригинал взял, не адаптированный. Страничку перевел добросовестно, помучался. А потом литературный перевод сравнил...
- Понятно, что у тебя получилось скучно и уныло, – поторопилась с выводом Мила.
- Это так. Я о другом. Во всех абзацах было: "сит даун", "сит даун", "сит даун". У классика, заметь, Мила! В русском варианте: взгромоздился, шлепнулся на стул, развалился на лавке. Английский – язык информации. Сел – это разместил свое седалище на каком-то предмете. Всё. Больше ничего английский не намерен сообщать, у классика даже не возникает идеи обозначать разные степени сидения. Русский же язык сообщает не только факт, но и целую гамму сопутствующих эмоций сразу, и делает это одним словом: разместил свое седалище на краешке и нерешительно – присел; уверенно и полностью расположил седалище на отведенном месте – уселся, нагло занял своим седалищем все пространство, отобрав у других, – расселся. А еще в одном предложении я насчитал четыре слова "хэв", считая "хэз хэд" за одно!!! Не понимаешь? Школьник может написать: я пошел в школу и пошел сначала по улице, потом пошел по скверу, потом перешел перекресток и пошел по другой улице, дошел до школы, потом вошел в дверь школы и пошел в класс, – но не взрослый с богатой лексикой. Ты помнишь, что написано на спинке кресла в самолете?
- Что? В самолете? Что-то там про пристегнуться?
- Ага. Я каждый раз вижу и поражаюсь. По-русски: находясь в кресле, пристегните ремень безопасности. А по-английски даже в таком коротком предложении трижды встречается слово "сит". Ради чего учить мне этот куцый язык?!
- Изучение иностранного языка развивает мозг, аналитические способности, знаешь? – продолжила спор Мила.
- Знаю. По молодости выучил латинский. Говорить-то говорил, но он же мертвый язык... а писать и переводить вполне успешно.
- Латинский! Зачем?
- Вот затем, что ты сказала: развития ради. Еще он исходный для европейских языков, так что в тексте я многие слова узнаю в испанском, португальском, французском; а супплетивность, четко в нем выраженная, вообще имеет философский и глубокий психологический смысл.
- Ну не знаю... – сдалась Мила. И добавила, не смиряясь: – все равно это полезно и нужно.
- Доведись жить в англоговорящей стране хотя бы полгода, думаю, освою. А три раза в год по неделе – хватит и того, то умею. А еще я берегу свое незнание английского, чтобы не впасть, выучив, в примитивность речи. Когда приходится писать, излагая свои мысли, на английском, я четко осознаю и чувствую, как что-то переключается в голове, и начинаю мыслить примитивно, линейно, банально, точно по фактам: видел, сделал, узнал, получил. Убирается сочность и яркость, гаснут образы и образность речи, которой владею на русском. Для официального документа это полезно, а вот для выражения чувств и мыслей...
- Да все чувства можно выражать на английском! Русский флуд, что нельзя.
- Конечно, можно. Вот как Джером: я подумал, я подумал, я подумал... я чувствовал, я чувствовал, я чувствовал... он сел, он сел, он сел. В этом случае ты бы все дни от меня слышала банальное: люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, звёздочка хорошая, звёздочка хорошая, звёздочка хорошая. Не заскучала бы?
- Да, в этом ты удивителен и прекрасен. Поразительно, столько слов находишь новых для выражения своих чувств, очень приятно слышать, – согласилась Мила. – Будто живу внутри романа. Не вычурно и нудно-литературно, напротив, очень живо и романтично. Но на людях ты уступаешь мне во всем, сам на втором плане. Разве это тебя не волнует?!
- Я коряво говорю по-английски; не умею водить машину: сидел бы пассажиром в твоей; не умею плавать и загораю на камешке, когда ты резвишься в волнах; не смогу так вот решительно и твердо пробиваться в люди в чужой стране. Ну и что? Зато, Мила, – я постарался изменить тон со спорщицкого на самый нежный и проникновенный, показывая, что не упрек бросаю, – сделал такую вот уверенную и самостоятельную девушку счастливой! И помог ей в жизни; реально помог, не на словах, не формально. Мне это очень важно, чувствую себя нужным и умелым. Мало?! Все в жизни невозможно уметь, каждый выбирает, что ему интереснее и по силам. Выучиться шпрехать по-бусурмански или водить машину мне не интересно.
Мила меня услышала и поняла. Убрала дискуссионный задор, потянулась ко мне, мы нежно поцеловались, и к теме уже не вернулись. Оба переставили ноги, чтобы касаться друг друга. Принесли заказ: с разными овощами пару больших сочных стейков размером с ладонь мне и кучу мелко нарезанных овощей, обсыпанных сыром и чем-то политых для нее. Еще миска салата на двоих. Проголодавшись за день, оставили все разговоры и конкретно занялись едой. Несколько раз отрезал кусочек стейка и протягивал на своей вилке Миле. Она мило снимала кусочек зубками. Только на десерте возобновили разговор. Мила спросила, сладко глядя:
- Вижу, ты этот город знаешь неплохо. Часто бываешь?
- Чаще, чем в других.
- Он тебе нравится, – утвердительно произнесла Мила.
- Уж лучше, чем Антверпен или Осло, – уточнил я. – Юг всегда юг.
- А в Риме бывал?
- Да.
- А в Париже? Мечтаю побывать там!
- Да.
- А в Вене? Говорят, прекрасный город, исторический, имперский.
- Проездом в Инсбрук останавливался.
- А в Мексике был? Майя, пирамиды.
- Был. Кукулькан, Цомпантли, Чичен-Ица. Культура майя тяжелая: черепа, смерти, человеческие жертвоприношения. Они там играли в баскетбол войлочным мячом и проигравшую команду пускали на жертвоприношения.
- А в Индии был?
- Да. Цыгане.
- А в Китае?
- Много раз.
- Тогда скажи, где ты не был?
- На Ригеле не бывал. И на Канопусе. Вообще, дальше одного парсека никуда не ездил, – пожалуй, несколько резко ответил я. Не понравилась провокация меня на хвастовство.
- Это из астрономии, да? Хам и самец! – ответила Мила недовольно, тут же улыбнулась и продолжила мило. – Хочу поездить, посмотреть. Думаю, появится и у меня возможность. Надо работать, добиваться поставленных целей – и все у меня будет!
- Будет! А почему хам?
- Прозрачно намекаешь да еще эрудицию свою показываешь. Ментальный эксгибиционист! – горячо воскликнула Мила.
- Эксгибиционист – значит, струй показывает. Струй обычно стоит, нестоящий никто не покажет, а стоит он, чтобы слиять тебя. Намекаешь, что пора слияться?
- Ну, знаешь! – возмутилась Мила, но не удержалась и рассмеялась. – Вот тебе! – она толкнула меня своей коленкой и произнесла уже спокойно. – Чего завыделывался?
- Не люблю хвастать, Мила, а ты, мне показалось, специально подталкиваешь на это.
Мила согласилась:
- Да, хотела, чтобы ты распушил немного хвостик, а я такая простушка наивная, ахаю. А то сидишь конкретный. Не хочешь – проехали. Извини.
- Пушить не хочу. Даже в шутку делать такое неприятно мне, Мила. Так что от этого предложения отказываюсь. А послиять всегда хочу! Ты моя желанная!
- Мне захотелось побыть наивной и глупой, хлопать ресницами и во всем следовать за тобой, – объяснила Мила. – А ты бы мне что-то впаривал о себе выдающееся... и потихоньку в трусики залезал! А я бы молчала, вздыхала и таяла, делая вид, что увлечена и твоей руки на своей звёздочке не чую. Нет, прекрасно чую, но такому очаровательному, сладкому и нежному готова. Не, не здесь, конечно, – уточнила Мила, – дома.
- Понимаю. Но мне даже играть самодовольного и хвастливого неприятно. Ведь ум-то твой никуда не денется! Творить глупости перед твоим умным взглядом! А вот тебе наивной и неопытной девушкой побыть – всегда с удовольствием поддержу!
- Никуда ты от шаблонов и стереотипов не ушел, такой же самец! – злорадно отметила Мила. – Пудрить мозги глупышке и потихоньку слиять ее – мечта вас всех.
- И ты не ушла тоже! Прикинуться глупенькой, наивной, ничего не понимающей и отдаться, чтобы могла оправдываться перед собой: это все он, хитрый и гнусный самец, а я ни при чем, ему честно верила! Слушала так увлеченно его сладкие речи, что рукИ его в своих трусиках даже не почувствовала! И струя в звёздочке тоже! Охмурил до того, что не заметила, как выслиял!
- Верно. Мы живем и действуем шаблонами, к шаблонам тянет... Какой бред мы несем! – спохватилась Мила. – Это же наш последний вечер в кафе! Весна, море, мы вместе... Выпьем за нас и нашу любовь! Она у нас волшебная. Я бы и за будущие встречи хотела выпить, но, думаю, не стоит.
- Выпьем тогда за предстоящую слияние! – имея в виду не этот вечер, а вообще до расставания.
- Давай! Чтобы выслиял меня еще! – согласилась Мила.
Мы чокнулись и выпили. Сидели молча, глядя друг в друга. К чему слова! Грустно; действительно наш отдельный мир кончается. Так он с самого начала был ограничен. Не сроками, а самой природой таких бурных чувств: их долго невозможно выдержать, как жар сауны – приятно, но до меры.
- Почему бред, Мила? – я вернулся к оставленной теме. – У нас отдых. Мы играемся, дразним пикантностями. Но предложенный тобой способ никогда не применял...
- По правде, я такое, если случалось, просто на смех поднимала. Не люблю вешателей лапши. Но тебе нет нужды лапшу вешать, достаточно просто о себе говорить.
- Ибо аз есмь имманентная лапша.
Я долго и основательно нарезАл большой шмат мяса на кусочки, затем наколол один на вилку, отправил в рот, поднял голову и сказал с паузами, жуя:
- Однажды в Пекине... слиялись с китаянкой... у нее такая звёздочка была, ну... а кстати, не послияться ли и нам, Мила?!
- Что? – не сразу поняла Мила. А когда смысл фразы целиком дошел до нее, улыбнулась, рассмеялась и толкнула коленкой в ответ. Похлопала ресницами, слегка улыбнулась и невозмутимо спросила: – А как можно слияться с китаянкой? Ты же говорил, что это всестороннее общение. Неужели язык знаешь?
- Слияние – это такой способ общения, что знание языка не требуется! Язык нежности един.
- Как интересно! Может, действительно попробовать... если даже китаянка согласилась! Как все-таки с ней объяснялись?
- На английском. Она его знала примерно на моем уровне. У нее был шмартфон с переводчиком английского на китайский, он помогал, где она не знала.
- Но как тебе удалось ее уговорить? С твоим-то знанием английского.
- Одним движением!
- Да ну!? Не может быть! Струй показал, что ли? – с улыбкой поинтересовалась Мила.
- Женщины от обнаженки не вспыхивают, разве не знаешь?
- Но вы-то уверены, что стоит свой прибор показать, и женщина готова на все.
- Двуногие самцы в этом уверены, на деле не действует, – подтвердил я. – Напротив, отвращает.
- Ну и как же?!
- Я подхватил ее на руки и понес. Она потом сказала, что почувствовала себя девочкой, нежно оберегаемой. Несет на руках и добрые глаза – ей сразу захотелось, чтобы было все: мои глаза, объятия, тело, его волшебный запах. Пришли ко мне в номер, она раскинулась на кровати и посмотрела на меня приглашающе.
Мила потерлась коленкой о мою, согласилась:
- Я бы тоже растаяла вся, если бы взял на руки. Твои глаза рядом, тело, запах... Стоит?
- Ну а то!
- Представляю его: напряженный, упругий, с такой гладкой-гладкой головкой, встопорщенным венчиком. И горячий! Какой он прекрасный, когда хочет слияться, – наклонилась ко мне и тихо добавила Мила.
- Твоя звёздочка тоже восхитительна! С крутыми, пышными и чуточку румяными сквозь пушок большими губками твоя девичья звёздочка! Слияемая мной девичья звезда! В которую мой струй вошел по самый корень! Ты лежишь и открыто наслаждаешься, как тебя слияю. Слияю мою милую Милу!
- Согласна, чтобы выслиял меня. Схватил, потащил и выслиял. Я бы смиренно покоилась в твоих руках...
- Ага! Еще бы пока тащил, на бегу и выслиял.
Мила накрыла мою руку своей и сообщила, меняя тему:
- Чем я больше думаю об Оле, тем сильнее хочется, чтобы было про нее дальше. Это почти про нас. Буду жить там... перечитаю, оживет наше. Написано с такой нежностью... Заменить имя на мое – будет про нас.
- Мила, – растрогано ответил я, – понимаю тебя. Что есть, все файлы отдам.
- А дописать еще? Я бы помогла тебе. Давай, а!?
- Ой, Мила, – вздохнул я, сочувствуя ей. – Ну как ты поможешь! Сейчас способен только лежать и таять под твоими ласками. Как в струе нету сил после слияния, так во мне нет интеллектуальной потенции что-то сочинить. Формально могу сесть и выдавить нечто из себя, но это будет отвратительно тусклым, скучным. Тезисы про слияние школьника. Не этого же хочешь.
- Жаль. Дай хотя бы все, что есть.
- Конечно.
Садилось солнце, чем ниже оно склонялось к морю, тем плотнее были облака, и сквозь них выглядело все более размытым, превращаясь в темно-красное пятно, расплывшееся и бледное к краю. Закатное море не светилось. В общем, вечер не впечатлил, зари вообще не получилось. Сумерки быстро густели, и мы отправились домой. По пути от метро до дому зашли в супермаркет и накупили всего. Напомнил Миле:
- Завтра обещают дождь весь день. Зачем нам мокнуть! Давай возьмем сразу до твоего отъезда, что нужно, и не станем выходить совсем. Будем слияться беспрерывно, какие там магазины! Купи что-нибудь местное, с собой возьмешь. Составь перечень хотя бы в голове.
- Сыр здесь вкусный, правда. Местный инжир вяленый, а мягкий. Ты не против, если возьму?
- Бери, конечно! Презент из южной страны.
Набрали целую тележку. Домой несли в двух пакетах. Только вошли в темную прихожую и закрыли дверь, Мила обняла, прижалась вся, поцеловала и страстно зашептала смущенным голосом:
- Хочу тебя, милый... Слияться. Весь день зажигал своим безразличным видом. Уже на пляже хотела быть выслиянной тобой. В кафе ножками... – еще сильнее. Ты что-то на завтра планируешь. Может, не стоит? Лучше слияться, когда хочется. Сильно и необычно хочу, никогда не было такого, – она совсем понизила голос. – Горит все, я непонятная себе. Очень хочется, чтобы выслиял. Сильно и быстро. Любимый, давай? Может, завтра не то настроение будет. Или еще что. Выслияй меня, любимый, сейчас! Обнимаю тебя, а хочется лечь, подставить звезду, почувствовать в себе твой струй! И тебя на себе. Только подумаю, уже чувство, будто он входит и слияет. Хочу просто слияться, без ласк, разговоров. Выслияй меня сейчас, ты бесподобно делаешь это. Подставить свою звезду и слушать себя, как слияешь. Как это здорово: ощущать твои руки на бедрах, они крепко держат и таскают меня, насаживают. Быть в твоих руках... ты крепко и уверенно держишь меня... насаживаешь мою звезду на струй! Да нет, меня саму! Слияешь меня. Просто слияешь, как ты умеешь. Давай сейчас! Я просто не могу.