О Службе Безопасности Пикета.
Как я уже не раз упоминал, за Пикетом постоянно (и днём и ночью) следило по два, а то и три наряда милиции. Примерно по десять человек ночью, и до двадцати – тридцати человек в дневное время. Как только на Пикете возникало какое-либо оживление или какое незапланированное действие (как-то Суд над президентом РФ и приведение приговора в исполнение – повешение Чучела, а позже, в день дефолта, за два дня до праздника «победившей демократии – 19 августа, устройство, здесь же перед Домом Правительства, могилы первого президента с Осиновым Крестом), на наш Пикет, видимо тоже для «охраны» подбрасывали по две, а то и три грузовых машины с полусотней, а то и сотней экипированных, как для «зачистки в Чечне» ОМОНовцев. В это время, обычно и милиция не на шутку от такой «заботы» волновалась, ведь в случае «наведения порядка» Московская милиция давно была, по крайней мере морально, на стороне Пикетчиков. Это уже начинало понимать и Начальство Московской милиции. Собственно поэтому отдельные наряды милиции за которыми было замечено «лояльное» отношение к нам, к пикетчикам, порой снимались без всякой видимой причины от дежурства на Пикете и заменялись другими милицейскими нарядами, которые несли службу, глядя уже на нас пикетчиков, как на каких-нибудь «политзаключённых». Но в этой главке я хочу рассказать не о доблестных «рыцарях правопорядка» а о собственной Службе пикетчиков по охране своего лагеря. В службе безопасности Пикета было назначено примерно десять человек на постоянной основе, в основном шахтёров из Воркуты, и дополнительно к ним примерно ещё десять человек попеременно назначались из шахтёров от других регионов. От нашей Челябинской группы в отдельные дни, тоже по одному, два, а то и по три человека были заняты несением этого дежурства по охране Пикета. Я тоже был в дежурстве по охране Пикета в разное время, наверное пять раз днём, и также не менее пяти раз ночью. Хочется сказать, что в целом Служба безопасности со своей работой справлялась. Если бы не досадные, хотя и редкие, огрехи со стороны постоянно назначенной группы. Впервые небольшую досаду, хотя я её и не стал высказывать вслух, во мне вызвало сообщение от Юрия Смирнова (входящего в Координационный Совет), что группа постоянно назначенная в охрану требует себе «доплаты за ночное дежурство». Как вы уже знаете, из собранных Москвичами для Пикета денег, на личные нужды каждому шахтёру-пикетчику один раз в неделю, выдавалось 140 рублей, то есть по 20 рублей за день. Только в середине августа, средств почему-то собиралось меньше, и в течение двух недель пикетчикам раздавалось по 70 рублей за неделю. О «доплате за ночное дежурство» постоянно назначенная группа Воркутинских шахтёров заявила в середине июля месяца, и действительно в последующие две или три недели вместо 140 рублей, стала получать по 210 рублей на брата. Правда с началом августа, за неимением средств, эта «доплата за ночное дежурство» сошла на нет. Может быть для кого-то она и сохранялась. Я про это не знаю. Часто дежуривший по охране в августе, а также и по ночам, я ни о какой доплате не слышал. Кроме того, две недели в августе, и все пикетчики получали вместо 140 по 70 рублей. Но даже не этот «денежный интерес» вызвал во мне досаду. В конце концов все мы были здесь ради разрешения главной задачи: отставки Президента и Правительства. А именно во мне вызвала досаду, сама постановка ими этого вопроса «о доплате», как постановке себя в разряд «особых привилегированных пикетчиков». Ведь это, по моему мнению, равносильно тому, как если бы рабочие отстаивающие свои права и находящиеся по одну сторону баррикады, стали бы в деньгах определять свою революционную стоимость. И назначили бы например: строителям баррикады одну цену, стреляющим с баррикады – другую, а знаменосцам – третью цену. Вот это и вызвало во мне досаду, что даже на Горбатом мосту Координационным Советом предпринимались попытки к внедрению на Пикете буржуазных товарно-денежных отношений. За свою «особую миссию» и «руководящую роль» на Пикете «доплату» имели и все члены Координационного Совета. Но бог с ними, и с «доплатами», и с «особыми миссиями» и «полномочиями», которых не имели остальные пикетчики, но которые и являлись, как доказало время, истинными борцами в выполнении главной задачи. Дело в том, что постоянно назначенные в группу службы безопасности – «привилегированные» пикетчики со временем, к сожалению, всё слабее и слабее выполняли свои собственные обязанности. Конечно, они лучше знали, почти все милицейские «наряды» дежурившие на Пикете, и с которыми можно было ничего не опасаться, а от которых, наоборот, можно было ожидать каких-либо мелких подвохов и пакостей. Но это-то постоянно назначенную из пикетчиков Службу безопасности и расхолаживало. В отдельные дни фактически, да и с полной ответственностью, несли дежурство по охране и порядку на Пикете именно те пикетчики, которые несли дежурство не постоянно, а назначаемые на определённый день или ночь, старшими групп из различных регионов. Они меньше знали, от кого ждать подвоха, или наоборот не ждать, и поэтому в любой момент за охраной лагеря следили строго.
Вспоминается один случай, когда мне самому пришлось указывать несколько раз Службе безопасности на усиление бдительности. Это был один из немногих жарких июльских дней, когда на Пикете кроме пикетчиков было особенно много народа. В такое время следить за порядком в Пикете было конечно не просто. Здесь были сотни москвичей, сотни людей от различных религиозных, националистических, коммунистических и прочих Партий и Движений, десятки прорицателей и кликуш, и также десятки, если и не вся сотня, различных радио и тележурналистов со всего Земного Шара. Уже закончилась «дневная смена» стучания касками и я свободно общался (т.е. слушал, стараясь как можно меньше говорить самому) с поддерживающими нас москвичами. И тут я замечаю чуть ли не в центре Пикета, «превеликолепнейшую» девицу, которая из своей женской, на длинном ремне, сумки достаёт бутылку водки с этикеткой «Столичная» и высоко подняв ту над головой начинает пить эту «водку» из горлышка. Заметив проходившего дежурного по охране я тут же сообщил ему о этой девице, и вдвоём мы вежливо выпроводили её с Пикета. Она слабо сопротивлялась, разыгрывая роль пьяной и уверяя, что пришла нам помогать, а мы уводили её с Пикета, стараясь, чтоб её меньше качало из стороны в сторону. Наконец мы увели её на Дружниковскую улицу. Странным образом, уже чуть не забыв про этот инцидент, буквально через десять минут, после того как она была выведена с территории Пикета, я увидел её вновь, опять с той же бутылкой, и опять на том же, чуть не в центре Пикета, месте. Мне пришлось сбегать до палатки, где проживала группа постоянно занимающаяся вопросами охраны и сказать им, что на Пикете появилась Провокаторша. Второй раз эту девицу выпроваживали уже четверо охранников-пикетчиков. Я наблюдал за этой сценой со стороны, удивляясь про себя «спортивным возможностям» этой якобы пьяной девицы. Ведь выпроваживали её с одной стороны Пикета, а появлялась она на Пикете явно с другой стороны, но для этого ей надо было не много, не мало, как обежать вокруг весь стадион «Асмарал». Самым подозрительнейшим образом, её не замечала и вся многочисленная милиция в основном и дежурившая вдоль дороги, через которую торча высилось недостроенное новое здание Американского Посольства. Ведь именно с той стороны она и появлялась на Пикете. В третий раз я её обнаружил через пятнадцать минут, после её второго выпровождения с Пикета. Именно благодаря своей настойчивости в выполнении своей задачи по очернительству Пикета, она несомненно «вошла», по крайней мере пыталась войти в Историю Пикета. И как сами видите, хотя её роль из-за своей пакостности была ничтожна, мне приходится писать и о ней, и значит волей-неволей и она стала как минимум «героиней» моей книги. Итак, в третий раз я её обнаружил «скромно возлежащей» на травке, почти на краю нашего Пикета со стороны Дружниковской улицы со столь же скромно задранной в небо и лежащей на парапете-оградке ногой. Внеш-ность, как и весь «прикид» у этой девицы были, как вы уже знаете, превеликолепнейшие: открытая полупрозрачная блузка и чёрная кожаная (или под «кожу») мини-юбка, через плечо у девицы была такая же чёрная кожаная, на длинном ремне, средних размеров дамская сумка-косметичка. В третий раз, впрочем, «героиня» вовсю демонстрировала и своё нижнее бельё в виде тонких ажурных плавок и подтяжек от пояса. Показать себя во всей своей красе «героиня» явно умела и смело могла бы претендовать на размещение своей фотографии на обложке любого с миллионными тиражами журнала вроде «Спид-инфо», так горячо почитаемого, разглядываемого и читаемого нашими свободолюбивыми «демократами». Рядом с девицей лежала та же недопитая бутылка «Столичной». Ни от бутылки, ни от девицы спиртным не пахло, но увидев такую живописную картину, я пожалел, что не захватил с собой фотоаппарата. Снимок бы получился не хуже, чем у любого другого «папарацци», постоянно снимающих нас на свои фото и ведеокамеры. Следует признать, что эта, ни в одном глазу не пьяная девица, скорее всего, возможно была даже сотрудницей тех же демократических СМИ. Но она так старательно разыгрывала роль «пьяной проститутки с Тверского бульвара, помогающей шахтёрам-пикетчикам», что на самом деле про неё можно было сказать: «вжилась в образ». Мне в третий раз пришлось рассказать об этой красавице, дежурным по охране. Дежурные в третий раз выпроводили её с Пикета, дав ей на прощанье, но только так чтоб никто не видел, ласкового, но увесистого пинка под задницу. Бутылку у девицы дежурные отобрали, вылили содержимое (там действительно была вода), и выбросили. Я стал внимательно следить за Пикетом, с какой стороны девица вновь попытается пробраться на Пикет, и не обманулся в своих ожиданиях. В четвёртый раз девица пыталась пройти на Пикет уже со стороны Дружниковской улицы, некоторое время отсидевшись в кабине машины-автоцистерны, которая привозила к нам на Пикет воду. Дежурные по охране тоже уже были на чеку и как только девица вновь приблизилась к Пикету, за «белы рученьки» охранникам-пикетчикам опять пришлось провожать её по Дружниковской улице не менее, чем за четыреста метров, где ей на прощанье дали по её прелестной попке ещё несколько пинков не такого ласкового, как в первый раз, но гораздо более увесистых и убедительных.
Ни пьяные, ни подвыпившие, напрашивающиеся к нам в «помощники» на территорию Пикета ни Охраной, ни рядовыми пикетчиками не допускались. Некоторые из этих подвыпивших, правда, ещё пытались «рисоваться» перед Пикетом, но мы им честно объясняли, что если они тут же не уйдут, мы будем вынуждены привлечь для их ухода рядом с нами же находящуюся милицию.
Как-то я даже разговорился во время ночного дежурства с одним милиционером. Меня удивило, как спокойно московская милиция относится к подвыпившим и даже пьяным горожанам. Гуляя по столице я не один раз видел, то тут, то там валяющегося пьяного, порой в дневное время и прямо у всех на виду – на тротуаре, но люди спешили по своим делам не обращая внимания на любого валяющегося гражданина, будто совсем не замечая того. Более того и милиция, которой в Москве в общем-то хватает, да ещё и с отрядами конной милиции, похоже тоже не замечали этих «отдыхающих» на тротуарах людей. Облокотившись на парапет-оградку, обозначающую границу нашей Пикетной территории и, наблюдая, как по тротуару передвигался «на автопилоте» один из ночных одиноких путников, стремясь до дома, или до «единственной и неповторимой», через каждые пять – десять метров падая и с трудом удерживающийся, чтобы не «вылететь за обочину», на столь узком тротуаре (шириной в пять, а может и в семь метров) я и посетовал милиционеру, наблюдающему рядом со мной ту же картину, на её (т.е. милиции) спокойствие.
- Даже как-то непривычно – сказал я милиционеру – у нас на Урале, все от мала до велика, привыкли думать, и даже не думать, а уверенно знают, что все «менты – это волки позорные», и вряд ли на Урале нашёлся бы милиционер, который остался безучастным к подвыпившему человеку: не забрал бы того в медвытрезвитель, или, хотя бы не обчистил его карманы.
- Ну, у нас не такие – спокойно отвечал милиционер – он ведь не мешает общественному порядку.
- Всё равно странно – продолжал я – у вас, даже на улицах в Москве пьяные валяются, я видел, и их тоже не забирают.
- Не знаю, у каждого своя работа – отвечал милиционер – я вот сейчас вас охраняю, слежу за порядком, а до пьяных мне дела нет.
- Как же так – всё равно не понимал я – ты ведь мог в отделение сообщить чтоб забрали?
- А что он мне сделал? – вопросом же мне отвечал милиционер.
- А какая у вас зарплата? – спросил я, предположив, что может быть высокая зарплата московских милиционеров, снижает у тех стимулы к крохоборству.
- Зарплата нормальная – отвечал он – такая, что если вы до зимы продержитесь, то может и мы сами сядем с вами в одном Пикете.
Таким ответом я был несколько озадачен, потому что так и не смог уяснить для себя, почему по всей России милиционеры «оправдывают» своё название «ментов» и «волков позорных», а в московской милиции ещё встречались и люди. Это, конечно же было, очень и очень странным. Но порой, как я уже тоже сообщал, одни наряды милиции совершенно неожиданно менялись на другие наряды милиции, и сотрудники которых ни в какие разговоры с пикетчиками не вступали, и даже не отвечали на какой-либо заданный им вопрос.
Однажды, на нашем Пикете, совершенно сторонними нарядами милиции и с собакой – ищейкой, был устроен обыск. Как нам объяснили милиционеры, у станции метро «Краснопресненская» у кого-то (кого мы так и не увидели) отобрали кассетный магнитофон и собака «Взяла след» на наш Пикет. Шахтёры откровенно смеялись над этой облавой-обыском, но, конечно же, по требованию милиции показывали палатки, навесы, а также по их, милиции просьбе, вытряхивали из своих сумок и рюкзаков нехитрое походное содержимое. Собака беспомощно бегала по лагерю, помахивая хвостом и будто играя, своими зубами, изредка подхватывая пустые пластиковые бу-тылки в которых мы обычно делали небольшой запас воды на случай отсутствия автоцистерны.
Владимир Потишный в своей «генеральской» форме участливо интересовался у проводящих обыск милиционеров: «Так что у вас собачка на магнитофоны или на пустые бутылки натренирована?
Собачка же, взрослая немецкая овчарка, нисколько не обижаясь на подобные оскорбления» весело бегала по лагерю, пиная носом пустые бутылки и, видимо, несказанно радовалась тому, что её отпустили с поводка. Угрюмые менты (видимо, всё-таки, это были настоящие «менты», а не милиционеры) под присмотром пикетчиков с готовностью вытряхивавших свои сумки, которые требовались к досмотру, разглядывали содержимое. Но во всём лагере что-нибудь, хотя бы близко похожее на магнитофон, так и не нашлось. К сожалению ментов, не нашлось ни магнитофона, ни потерпевшего. Только милицейская собака-ищейка от радости обретённой свободы, вела себя как полная дура. Ещё более угрюмым и удручённым, потерпевшим полное фиаско, ментам пришлось удалиться с Пикета. Их же собака, так же как прибегала, весело убегала с Пикета, дружелюбно оглядываясь на нас и помахивая хвостом.
Как-то к пикету приблудилась другая собачка, маленькая и «чистопородная» дворняжка, с которой пикетчики очень сдружились. Она жила с нами примерно неделю. Пикетчики подкармливали её и прозвали «Тормозок». Эта бездомная дворняжка видимо до того «была сыта» от московских демократических свобод, что когда мы её подкармливали какой бы она не была голодной, всю первую половину дня, что бы ей не давали: косточки от рыбы или просто хлеб, она бегала и зарывала пищу по укромным местечкам «на чёрный день». Есть пищу дворняжка приступала не ранее, чем зарыв предварительно для себя не менее пяти-шести «кладов». Хотя ни у какой группы пикетчиков для собачки не было отказа в пище, дворняжка так и не смогла отказаться от мысли, что «чёрный день» близок, и в любом случае, сначала надо делать «запасы на чёрный день». К концу недельного пребывания «Тормозок» полностью освоился в лагере и бегал по пикету уже вполне справной собачкой, не сверкая выпирающими, ещё совсем недавно, рёбрышками. После какого-то «наезда» на Пикет ОМОНа, он даже на правах хозяина и на удивление всем пикетчикам, довольно рьяно облаял ОМОН, хотя до этого никого не облаивал: ни москвичей, ни коммунистов, ни других нам сочувствующих. За такую храбрость и смелость проявленные при охране Пикета, кто-то из группы шахтёров, шутя, решили переименовать «Тормозка» и назначить того в собственный, как-бы по защите лагеря, ОМОН. Для чего прямо по шкуре на боку «Тормозка» гуашью была сделана крупная надпись: «ОМОН». Все мы в Пикете радостно восприняли это назначение нашего «Тормозка», а надпись гуашью, конечно же не вредила здоровью собачки.
Садясь за обед, мы весело кричали по лагерю: «Омон, Омон!»
И «ОМОН» весело тявкая, и также весело и смешно подпрыгивая, бежал к нам со всех ног, где бы не находился.
Но так продолжалось недолго, менее двух суток. Наш четвероногий друг «ОМОН» пропал. Пропал навсегда, и видимо, не без помощи двуногих ОМОНовцев, которые не стерпели нам эту выходку с надписью. Пикетчики остались без своей, уже ставшей чуть не родной им, собаки.
Однажды, где-то в середине августа, когда разыгрываемый НПГ «глухонемой спектакль» уже порядком надоел, во время ночного дежурства, меня пригласили к столу Воркутинцы – шахтёры из постоянно назначенных в Службу Безопасности. Им, видно было, этот эНПеГушный «спектакль глухонемых» был тоже известен и надоел, похоже, ещё более, чем мне. Вместе с ночным нарядом милиции, они вполне мирно разговаривали о жизни и «кушали» вполне русскую водочку под иностранную закуску из лапши быстрого приготовления. Я уже давно перед этим, послал своего «командира» подальше (пятого августа), а погода была в меру мерзопакостная: серая ночь с фонарным освещением и моросящим всю ночь нудным дождём, что не передохнуть от постоянного хождения по лагерю, и отказаться от приглашения, было бы верхом неприличия. Посидели под тентом, выпили по три стопки водки, поговорили о жизни. Водка кончилась. Из милиционеров, никто на Киевский вокзал ехать не хотел за водкой, и они пошли разбредаться, чтобы хоть под утро немного поспать в своих машинах: в «Жигулях» и в «УАЗиках». Несколько «перебравших» и «уставших от несения службы» Воркутинцев тоже ушли спать, а я с двумя Воркутинцами, опять пошли проверять лагерь. Жизнь у Воркутинских шахтеров была не сахар, и они собирались в Пикете твёрдо стоять до конца. Мне было в этом отношении легче, так как мне на смену должна была приехать третья группа шахтёров с Урала.
Дождь закончился только утром, и весь асфальт на пикете сверкал многочисленными лужами.
Передав повязку утренней смене охраны, я ушёл спать в своё полиэтиленовое укрытие. После «дневной работы», мне надо было съездить в редакцию газеты «Советская Россия», как я с ней заранее договорился. Поспав три часа и встав в одиннадцать часов утра, от Юрия Смирнова (старшего группы из двух человек) только что вернувшегося с Координационного Совета, я узнал две новости:
Первая новость заключалась во всем известном слове: НИЧЕГО.
А вторая новость заключалась в том, что «я во время ночного дежурства был пьян».
- «Иди – сказал я ему, добавив для выразительности пару слов неприличных – посмотри других трезвых».
Говорить мне с ним было больше не о чем. Стала полностью ясна и роль Координационного Совета, который следил и устраивал пакости лишь тем пикетчикам, которые были замечены в лояльном отношении к «Левой оппозиции» и вообще к коммунистам, постоянно (кроме ночи) бывающим на нашем Пикете. Ведь в Координационном Совете сразу (т.е. с первого раза) заметили меня, но совершенно не замечали неоднократные (т.е. много раз) случаи: в лёжку отсыпающихся с глубокого похмелья Воркутинцев из Службы Безопасности.
Так лишний раз выяснилось, что Координационным Советом в собственном шахтёрском коллективе выпестовывались «стукачи» и «предатели» с замашками ФСБешных функций, которым разрешалось и пить, и гулять, и не ходить на «дневные работы, ради разложения, разобщения и деморализации всего остального шахтёрского Пикета.