Эти трагикомические истории я когда-то услышал из источников, вызывающих доверие и поэтому заверяю, что все они подлинные.
История первая. Прыщ
Произошла она не с кем-нибудь там, а с самим заместителем министра иностранных дел СССР Л.Ф. Ильичёвым, бывшем на этом высоком дипломатическом посту аж двадцать четыре года с 1965 по 1989 год. Кроме ответственного государственного статуса, товарищ Ильичёв обладал как и все мы одним непреложным качеством — был, как ни странно и всё-таки, плоть от плоти человекообразным существом. Конечно, употребляю это определение в крайне уважительной форме. Ему как и всем без исключения были присущи в большей или меньшей степени некоторые болезни и как сопутствующие им — всякого рода болячки, значением поменьше. Прыщи, например. Извиняюсь за столь деликатные подробности.
Так вот. Приходит уважаемый заместитель министра как-то на осмотр к лечащему врачу, а у него наряду с отменным государственным здоровьем выявляется тот самый прыщ, о котором шла речь, как о "сопутствующей болячке ". Сами понимаете, руководящему работнику такого уровня негоже представлять свою страну на международной арене в такой форме. И неважно, где этот самый прыщ расположен. Оставим предположение уточнения координат прыща на совести фантазёров. При других обстоятельствах этому незначительному факту не было бы уделено какое бы то ни было внимание вообще. Однако, в данном случае, речь идёт о престиже государства. А поскольку события разворачиваются не в какой-нибудь там второстепенной и даже не первостепенной больничке, а в самой "кремлёвке", то и медицинская помощь оказывается соответствующая — крем-брюлёвая. Короче, консилиум врачей решает удалить тот прыщ, как классовый чуждый элемент, или как бы сейчас сказали — удалить "иноагента".
Видимо, прыщ тот был значителен, как и сам его обладатель. Поэтому, для создания комфорта правообладателю прыща было решено произвести удаление прыща под наркозом. Так и сделали. Единственно, чего не учли, это того, как организм оперируемого будет реагировать на анестезирующий препарат. А реагировал организм возмущённо, вплоть до того, что товарищ Ильичёв не просто заснул глубоким сном, но и потерял сознание, впав в кому, как простой смертный. А это уже никак не вписывалось в простую проходную медицинскую процедуру, которую было под силу выполнить даже студенту-троечнику. Речь уже шла о спасении жизни. Надо было срочно перемещать сановное тело в реанимационное отделение, расположенное в другом месте. Двое санитаров кое-как взвалили тучное тело Леонида Фёдоровича на носилки, а было в нём пудов немерено, так как был он мужчиной видным и трусцой поспешили в реанимацию. Но силёнок не подрасчитали и по дороге уронили. Уф-ф-ф! Сейчас переведу дыхание сам и дам это сделать вам...
Надо отдать должное медицине, а заодно и успокоить тех, кто увлёкся этой историей — пациент в конце-концов пробудился и был спасён. А как же! Все силы кремлёвской больницы были брошены на его спасение! Пробудился-то он пробудился, но что он увидел?!
Помните, как начиналась история: заместитель министра иностранных дел СССР товарищ Л.Ф. Ильичёв обратился в "кремлёвку" удалить прыщик... А вместо этого нашёл себя в гипсовом корсете, так как от падения у него были переломаны рёбра и руки. История умалчивает был ли в конце-концов удалён виновник этого безобразия — сам прыщ, не говоря уже о судьбе той самой бригады врачей-вредителей.
История вторая. Корвалан
Помню как сейчас из телерепортажа, что в 1976 году в Кремле состоялась трогательная встреча двух Генеральных секретарей коммунистических партий СССР и Чили — Брежнева и Корвалана. Помню распростёртые руки Леонида Ильича с радостным возгласом: "Корвалан!", с последующими объятиями и продолжительным поцелуем "старшим братом младшего", антропометрически более субтильного, тщедушного чилийского генсека Луиса Альберто. Только что, его, узника чилийской тюрьмы после государственного переворота в Чили 1973 года, по инициативе советской стороны обменяли на политзаключённого Владимира Буковского.
Самому факту обмена и освобождения чилийского собрата-коммуниста придавалась помпезная оценка и средства массовой пропаганды приписывали этому событию значение торжества свершившейся победы над тёмными силами чилийской хунты генерала Пиночета. Многолетнему лидеру чилийских коммунистов было даровано освобождение и предоставлено жилье в Москве. Казалось бы — живи и радуйся на всём готовом. Ан, нет. Не мог он смириться с этим. Его беспокойная душа рвалась к идеологической борьбе на его родине. И чего в нём было больше: партийного фанатизма или убеждённой веры? Кто его знает. Он сам мог бы на это не ответить. Проведя почти семь лет в Москве, похоронив дорогого Леонида Ильича, Корвалан засобирался в дорогу. Власти СССР не могли ему в этом препятствовать. Да и нужен им был такой Корвалан скорее там, для их же целей. Для своей безопасности и перемены внешности ему сделали три пластические операции и с поддельными документами он снова в 1983 году уехал в Чили. Иногда возвращался в Москву и снова уезжал. Последний свой приют он всё же нашёл на родине, в Сантьяго, уже в почтенном возрасте. И это всё о нём.
Острый язычок какого-то вечного насмешника сочинил частушку об этом их обмене с Буковским. (В интересах дела употребления приемлемых выражений текст немного искажён).
Обменяли хулигана на Луиса Корвалана.
Где б найти такую рать, чтоб на нашего сменять?
Когда он был освобождён, то жил в Москве. Дом в Безбожном переулке, 14 стал пристанищем Корвалана, где он проживал на седьмом этаже занимая две квартиры. У него была собака, которую надо был выгуливать. Даже при наличии лифта, делать это было ему неудобно, учитывая, что лифт иногда ломался и приходилось идти пешком. Луис Альберто познакомился с человеком, живущим на первом этаже — одним из тех, кто обеспечивал техническое обслуживание близлежащих домов и предложил ему поменяться квартирами, объяснив это неудобствами, с которыми он сталкивается имея собаку. Ему показалось мало обмена на Буковского. Ему ещё и квартиру обменяй. Ох, уж эти генсеки... Сочувствующий гражданин пошёл навстречу чилийцу и они это совершили. Сочувствующий гражданин пролетарского происхождения был даже рад пойти навстречу такому знатному соседу, а заодно и самому, между прочим, улучшить свои жилищные условия в результате этого обмена.Только вот сделали они это, что называется "мах на мах", никого не поставив в известность…
…Потом ещё долго несведующие в содеянном ребята из "прослушки" с недоумением наслаждались всеми прелестями неповторимых и уникальных оборотов русской речи, приходивших на их звукозаписывающие устройства с седьмого этажа и поражались, до какой степени и в сжатые сроки Генеральный секретарь чилийской коммунистической партии и его домашние смогли овладеть всеми мельчайшими тонкостями непечатных отечественных выражений. Отчёты обрабатывались, систематизировались, докладывались и вызывали замешательство даже у высшего руководства пока ситуация не прояснилась и всё стало на свои места.
История третья. Чапаев против Айболита
Эта история, рассказанная мне непосредственным её участником, а точнее — участницей, может служить наглядным примером уникальной парадоксальности детского восприятия. Современным юношам и девушкам, вступающим в жизнь, было бы не лишним хоть кратко сообщить о тех действующих лицах, которые "замешаны" в этой истории, а искушённым и эрудированным читателям только лишь напомнить о них.
Итак, Корней Иванович Чуковский — писатель, на произведениях которого воспитано не одно поколение. Невозможно себе даже представить литературу без этого яркого и талантливого человека.
Кирпотин Валерий Яковлевич — историческая фигура литературной жизни советского периода. Во время Гражданской войны работал в печатных армейских органах. Под флагом Коминтерна внедрял прогрессивные идеи социализма за рубежом. Принимал участие в постепенном переходном процессе замещения РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) будущим Союзом писателей, окончательно сформировавшимся к 1934 году. Вошёл в правление Союза писателей СССР. С 1932 по 1936 год заведовал сектором художественной литературы агитпрома ЦК ВКП(б). Активно занимался научной работой. Был инициатором успешного возвращения А.С. Пушкина в законное лоно классиков и ходатайствовал об этом в личной встрече со Сталиным. В связи с делом репрессированного брата в 1936 году, вынужден был покинуть партийные назначения, оставаясь при этом в руководстве Союза писателей. В начале Великой отечественной войны по распоряжению А. А. Фадеева руководил эвакуацией Союза писателей на восток страны. С 1956 года по 1981 год возглавлял кафедру истории русской литературы в Литературном институте.
И наконец, главная героиня этой истории — пятилетняя девочка Наташа — дочь Валерия Яковлевича Кирпотина, одарившая меня этой историей много лет спустя.
А вот и сама история.
Сейчас мало кто знает, что в 1930-ые, 1940-ые годы самым важным местом своего творчества Корней Иванович Чуковский считал литературоведение. Может быть, он сам полагал свои детские произведения чем-то второстепенным, а себя — не оцененным полностью, крупным исследователем литературы. Он посвятил изучению творчества Николая Алексеевича Некрасова много лет настойчивого труда, и имел в “некрасоведении” бесспорные и общепризнанные заслуги. В 1934 году издательство “Academia” приступило к изданию “Полного собрания стихотворений Некрасова” под общей редакцией В.Я. Кирпотина. Чуковский был комментатором и рабочим редактором. Между общим редактором В.Я. Кирпотиным, определяющим идеологию издания и рабочим редактором К.И. Чуковским возникло столкновение в оценке природы некрасовского творчества. Кирпотин по праву считался одним из самых авторитетных литературных критиков в СССР. Его даже называли “Советским Белинским”. Его оценка считалась бесспорной и крайне авторитетной. Во вступительной статье Кирпотин раскритиковал позицию Чуковского. Раскритикованный Чуковский всячески старался эту критику нивелировать и просил Кирпотина убрать, или хотя бы смягчить свои оценки. Два редактора вступили в идеологический конфликт, который надо было разрешать и, как полагал Чуковский, не только в официальном порядке. (Забегая вперёд, не лишним будет отметить, что ему это удалось в конце-концов. В дальнейшем Кирпотин заменил адресную критику, не упоминая фамилию Чуковского и выразил несогласие с его позицией лишь в безличной форме).
Чуковский стал частым гостем в доме Кирпотина. Они вместе работали. Корней Иванович играл с дочкой Кирпотина — Наташей, придумывал различные занятные забавы. Порой Чуковский приезжал в гости со своей маленькой хрупкой женой Марией Борисовной. Словом, всячески старался подчеркнуть, что с Валерием Яковлевичем у него не только деловые твoрческие отношения, но что, как говорится, они дружат домами и к семье Кирпотина он особо расположен. В подтверждение тесной дружбы незамедлительно представилась ещё одна оказия.
На организованной недавно киностудии “Союзмультфильм” в 1939 году был сделан двенадцатиминутный мультипликационный фильм под названием “Лимпопо” по сказке Чуковского “Айболит”. Это был один из первых советских мультфильмов, произведенный на этой киностудии. И хотя в окружении Корнея Ивановича было много детей, он сообщил Валерию Яковлевичу, что первым зрителем и ценителем этого фильма хотел бы видеть Наташу Кирпотину, что именно её “особо компетентное” мнение Корнею Ивановичу представляется крайне важным. Кирпотины, разумеется, согласились.
На условленное время Корней Иванович заказал на киностудии спецпросмотр для трех человек (он сам, Кирпотин и Наташа). Чтобы показать фильм Наташе и Валерию Яковлевичу была задействована вся “бригада” создателей мультфильма и киномехаников.
Корней Иванович вызвал машину, привез Валерия Яковлевича с Наташей на киностудию. А когда приехали, оказалось, что заказанный просмотровый зал ещё занят. Какие-то люди смотрели, вышедший в 1934-ом году на экраны страны художествый фильм братьев Васильевых “Чапаев”. В зале царил полумрак. Наташенька как зачарованная уставилась на чёрно-белый экран. А там...
… Василий Иванович Чапаев, разложивший на полу огромную карту, измерял что-то на ней циркулем, в глубокой задумчивости подкручивая свой ус, готовясь к предстоящим боям с неприятелем и тихо напевал:
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьёшся надо мной?
Ты добычи не добьёшся,
Чёрный ворон я не твой.
Заворочался на печи спящий его адъютант Петька и свесившись с печи с удивлением уставился на бодрствующего командира. Придя в себя от сна, он обратился к Василию Ивановичу:
— Недоступный ты для моего разума человек. Наполеон.
Не отрываясь от карты, Чапаев со свойственным ему философским подходом ответствовал:
— Хуже, Петька, Хуже. Наполеону было легче. Ни те — пулемётов, ни те — аэропланов. Благодать...
Это было первое кино в жизни девочки Наташи. Она, возможно, не очень понимала что там происходит, но атмосфера и аура настоящего искусства захватили всё её существо. Это был настоящий культурный шок.
Корней Иванович уже кому-то там выговаривал, что к его приходу не подготовили нужный показ, кто-то смущенно оправдывался. Экран погас, и тут… с Наташей случилась истерика. Она топала ногами, рыдала в три ручья, требовала немедленно вернуть столь поразившее ее зрелище и категорически отказывалась смотреть что-либо другое. Наконец всеобщими усилиями ее уговорили. Пресловутый мультфильм “Лимпопо” она смотрела зареваная, сердитая, надутая и не очень внимательно. Никакие картинки, мелькавшие на экране её не привлекали, ничто не могло погасить потрясения, которое она испытала от нескольких кадров “Чапаева”.
Таким образом, эксперт из Наташи, мягко говоря, получился неважный. Приложивший столько усилий Корней Иванович был разочарован. А Наташа, уже дома ещё долгое время находилась под впечатлением тех, увиденных в первый миг нескольких кадров настоящего кино. Она садилась за стол, подпирала щеку кулачком и задумчиво пела:
Чёрный ворон, чёрный ворон,
Что ты вьёшся надо мной?
Ты добычи не добьёшся,
Чёрный ворон я не твой.
Вот, такая вот, комическая история.
P.S. Написал я это, притомился и заснул. Снилось мне, что плывёт раненый Чапай по реке Лимпопо. А за ним комарики на воздушном шарике...
Проснулся. Встал. Посмотрел в окно. А там... Ехали медведи на велосипеде. А за ними кот задом наперёд. А за ними раки на хромой собаке...
И стало мне жаль, что не поедут уже никогда с героями нашего детства их создатели: ни Чуковский, ни Маршак, ни Михалков, ни Барто, ни Хармс, ни Заходер. Остались они, хотя и с нами, но где-то вдалеке и позади. А что впереди? Только лишь память?
Вот, такая вот, трагическая история...
История четвёртая. Никакая (ни та и ни другая)
Не знаю к какому жанру рассказа причислить эту историю. Нет здесь ни трагизма, ни комизма, поэтому она и "Никакая". Может быть, нынешний министр культуры России — Ольга Борисовна Любимова внесёт хоть какую-то ясность, поскольку речь здесь пойдёт о её прадеде, великом артисте Московского художественного театра, одном из первых народных артистов СССР по указу от 1936 года, наравне со К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко — Василии Ивановиче Качалове?..
… В бытность проживания в замоскворецкой Москве, мы часто прогуливались со своим маленьким сынишкой — симпатичным карапузом, только-только научившимся самостоятельно ходить. Место прогулок рядом с нашим домом на Серпуховском Валу — живописном бульваре обсаженного тополями, с фигурными парковыми скамейками и зелёными цветастыми клумбами, пешеходным двухсторонним променадом, протянувшимся в своём километровом величии от Шаболовки до Даниловского рынка, было нашим любимым местом. Очень часто, волей-неволей неспешные праздношатающиеся обитатели бульвара останавливались и заговаривали с нами. Видимо, им трудно было пройти мимо нашего ребёнка, не задав ему пару вопросов, естественно, не ожидая при этом ответов, делая это только ради приветливого общения. Наш маленький "магнитик" был местной достопримечательностью. Не стал в этом смысле исключением и один пожилой человек, живший в доме рядом и частенько встречаемый нами на бульваре. На этой почве мы и познакомились.
Моисей Маркович (фамилию не помню), коренной москвич, бывалый и всезнающий сотрудник московских газет ещё с довоенных времён, а на время нашего общения — заслуженный пенсионер. Всегда со своей неизменной палкой для ходьбы, жизнерадостный и бесконечно интересный собеседник, вскидывающий при нашем появлении вверх руку, подкрепляя это какой-нибудь приветливой фразой. Наше краткое с ним первоначальное знакомство со временем переросло в дружбу со всеми сопутствующими при этом знаками внимания. Благодаря его помощи, например, я смог побывать на многих соревнованиях московской Олимпиады 1980-ого года, билеты на которые в то время было достать непросто.
Память — штука капризная. И ветреная к тому же, как та вздорная девчонка: хочет — примет, а нет — так и нет. Запомнит лишь то, что ей сподобится, а нет — так и нет. Пойди, пойми её. В утешение, успокоюсь хоть как-то тем, что, как говорится, — на нет и суда нет. Сколько рассказанных им историй было выслушано с восторгом и кануло в лету! Не могу простить этакого транжира в себе. И всё она — та самая "вздорная девчонка"... И всё же... Одна история зацепилась и осталась частично…
… Ещё до войны, случилось Моисею Марковичу стоять в очереди в Елисеевском гастрономе , что на Тверской — центральном и лучшем, наверное, с давних времён продовольственном магазине не только Москвы, но и всей страны. Посетившим магазин иностранцам представлялась возможность воочию лицезреть преимущества социализма в Стране Советов во всём великолепии. Именно для этой цели наполнение гастронома сверхъестественным ассортиментом стабильно поддерживалось неувядаемым изобилием "потёмкинской деревни" во все времена. Не было ещё тогда и, так называемой, процедуры приобретения продуктов питания с "чёрного хода", которая стала практиковаться несколько позднее.
Вообщем, стоит он и ждёт своей участи с немым вопросом: достанется ли ему или нет тот деликатес, ради которого он покорно застыл в многометровой очереди, уставившись в затылок, стоящего перед ним гражданина? И вдруг, натренированный взор молодого и вёрткого ещё тогда человека выхватывает входящего с улицы в магазин Василия Ивановича Качалова. Для того, чтобы оценить это событие надо добавить, что сравнение его с небожителем было бы неполным. Высокого роста, в роскошной меховой шубе и такой же под стать шапке, Качалов возник в Гастрономе номер 1, как какой-то сказочный былинный персонаж. И даже уникальный богатейший интерьер гастронома с его резными тёмными деревянными стенными панелями из дорогих сортов дерева, позолотой и скульптурами не смог затушевать весь блеск появления легендарного артиста. Казалось, всё померкло в сравнении с ним. Артист замер в дверях, оглядывая своим царственным взглядом происходящее внутри, не находя там своего места. Казалось, его появление не было замечено никем.
Никем, кроме вездесущего корреспондента газеты. Углядев "светоча очей", Моисей Маркович выскочил из очереди и подойдя к Качалову выкрикнул на весь гастроном: "Товарищи! Дайте дорогу народному артисту!" Очередь даже не шелохнулась. И тут, громоподобно прозвучал неповторимый и неподражаемый качаловский голос, который приводил в восторг и в исступление обожающих его почитателей своим редким бархатным тембром: "Они не знают, кто такой народный артист!"...
Чего было больше в этом возгласе: презрения к толпе или желания самоутвердиться в своём бессилии перед тем народом, который его удостоил почётным званием народного артиста? Не знаю. Этот вопрос не даёт мне покоя с того момента, когда я услышал эту историю.
История пятая. Судьба художника
Умер художник Г.
В почтенном возрасте, В окружении почти полного одиночества. Может быть, успевший ощутимо распознать, будучи не очарованный этим наблюдением, те возрастные изменения, за которыми, выражаясь метафорически, асфальтированная дорога его лет медленно переходила в тряскую грунтовку, а затем, и вовсе в колдобины и буераки. Но это лишь только интерполяция моих представлений развития событий человеческого бытия в продвижении от простого к сложному. Не могу поручиться, что это было именно так. Скорей всего, что так. Может быть, в конце жизни он оказался не способен это распознавать, так как пребывал в том "нежном" возрасте, когда некоторые ограничения сознания придают людям функцию абберации адекватного ощущения своего присутствия в еле теплящемся теле.
А ведь когда-то он замечательно вписывался в то, что называлось "официозом". Со всеми своими почётными званиями и наградами; общением с выдающимися мастерами изобразительного искусства не только внутри страны, но за рубежом; с уникальной репутацией злободневного летописца в художественно-картинном отображении "не в бровь, а в глаз", сатирически стилизуя и гиперболизируя происходящее вокруг и даже шире. Вы спросите: как это всё могло уместиться в одном человеке? Отвечу: могло, если этот художник был карикатуристом. Да ещё каким! Первоклассным и далеко не бесталанным. По крайней мере, он по праву стоял в одном ряду с такими корифеями как Кукриниксы, Борис Ефимов и был их бесспорным продолжателем. Утверждение, достойное заслуженной им эпитафии.
Итак, пришёл и его срок. Каждый из нас оставляет на Земле свой след. В случае с художником Г. — это череда его картин. Полотна разного жанра, далеко не только из области "хлебной" карикатуры, которые он создал в течение долгой жизни. В них было воплощение всего его существа, частицы души, сердечных переживаний и умонастроений. Всё что смог он забирал с собой, когда иногда ему приходилось менять место проживания. Самое дорогое — так это уж точно. Последнее видимое им — отражение этих работ, померкшее в его уходящем сознании, когда он покидал бренную землю. И они, глядя на него, наверное, прощались с создателем, своим присутствием как-бы продливая его жизнь, прославляя его…
… Душеприказчица, проводившая художника в мир иной позвала людей из большого многоквартирного дома, в котором проживал усопший, чтобы помянуть раба божьего и заодно предложила многочисленным приглашённым взять из квартиры, где обитал художник на память о нём кто что пожелает. Безвозмездно.
... Бывают такие периоды, когда творческими людьми на пике их деятельности когда-то уже было всё создано: написано, нарисовано, сыграно, срежиссировано, отлито. Когда им уже нечего сказать. Особенно в конце долгой жизни. Так и случилось с художником Г. Его внутренний мир, видимо, отразился в его работах последнего, довольно продолжительного периода, зримо отпечатавшись там. Нечто подобное случилось с книжным героем Оскара Уайльда — Дорианом Греем и его портретом...
... Особым спросом пользовались предметы кухонной утвари, некоторые сувениры, хранящиеся в доме, кое-что из обывательского ширпотреба. Картины художника в рамах и свёрнутых рулонах остались одиноко стоять за ненадобностью. По-видимому, не представляя ценности для тех, кому они были предназначены в авторских мечтах, в отсутствии желаемой быть увиденной эстетики. Не это ли один из фарсов трагикомедии в стиле масочных комедий дель арте?! Хорошо, что художник это не увидел...
История шестая. Караул!
Семья эмигрантов из США, давно движимая желанием посетить места столь отдалённые от места их теперешнего проживания, наконец, собралась в свой вояж. Главным эпицентром интересов закономерно для них стал тот город, которого для тех, кто понимает, нет краше и желаннее на всём белом свете. Тот самый город, в котором они родились, выросли и состоялись. Где по давним наблюдениям поэта Владимира Агатова и не только его: "Фонтан черёмухой покрылся, бульвар Французский весь в цвету". И ещё невообразимо большее, что осталось не только в памяти той семьи из Одессы, а и, как говорят, в крови. Хотя, название города можно было и не упоминать — и так всем всё ясно. А если и найдётся такой чудак, которому надо что-то объяснить, тогда его дела, выражаясь по-одесски, таки хорошо плохи и ему остаётся только одно — жаловаться, как говорят в Одессе, в центральную прачечную, шоб он был здоров этот чудак.
Итак, собрались они в дальнюю дорогу, а заодно прихватили с собой дочь, родившуюся уже в США, дабы приобщить её к дорогим им местам. А поскольку, жизнь по обеим сторонам нашего шарика под названием Земля отличается примерно так же, как, скажем, грубо говоря, общая баня отличается от индивидуальной ванной комнаты, то и соответственно, родительский инструктаж перед поездкой был проведен детальный. Включая все меры предосторожности, которым надо было неукоснительно следовать во избежании возможных, кто его знает каких ситуаций, и для того, чтобы заранее огородить хрупкое восприятие тринадцатилетней девушки, взращённой на ниве капиталистических отношений на средства производства и в царстве господствующего над здравым смыслом капитала. Где даже такой просвещённый писатель, как Максим Горький смог когда-то, ещё в 1906 году, разглядеть в городе Нью-Йорке не абы кого, не каких-то там чёртиков, видимо, во время возлияний, а самого дьявола и описал свои ощущения в рассказе "Город Жёлтого Дьявола". В таком случае, каких эксцессов можно было ожидать от этой невинной девичьей простоты? Откуда было взяться глубокому осмыслению происходящего в другой стране — стране взошедшего солнца над радостным воодушевлённым трудом, над тучнеющими нивами и умножающимися в числе и разнообразии заводами, где как верховный закон, как высшая заповедь, утверждались гордые слова: всё — для человека, всё — на благо человека. Если бы она смогла читать по-русски, она бы это дословно прочитала в Программе, принятой в конце 1961 года на 22-ом съезде КПСС. Да она ещё тогда даже далеко не родилась.
Особый момент в родительском инструктаже был уделён личному контролю за содержимым карманов, где, гипотетически, могли находится деньги. Это было то, что запомнилось, наверное, любящим родителям по их собственному печальному опыту. Родителей можно было понять. Они кое-что знали, а дороже дочери у них не было ничего. С этом всё ясно. А если не ясно, то вопросы можно посылать всё по тому же адресу...
Здесь, самое время заметить, что иногда такое случается. Поварам и домашним хозяйкам это знакомо. Было это доподлинно известно и Антону Павловичу Чехову, перед тем, как он написал рассказ "Пересолил". Метафора названия рассказа трансформировалась воспалённым воображением в заранее обусловленную панику, когда пассажир конной повозки, пребывая в страхе от темноты и угрожающего вида извозчика, сам, до такой степени нагнал на него страху своими выдумками, что тот остановил повозку и со страху убежал. Примерно то же произошло и в сознании той девушки, о которой здесь идёт речь. Родительская опека вылилась, в конце-концов, во внушённый заведомо страх. Пересолили, одним словом…
... Одесса. Туалет в крупном административном здании возле Куликового поля. Девушка заходит в туалет. Девушка выходит из туалета и ...
Нет. Не так. Девушка заходит в туалет. Девушка выбегает из туалета с ужасом в глазах и панически кричит: "Караул! Туалет украли!"
И тут сказался пересол. Она действительно подумала, что украли туалет. В кабинке не было привычного унитаза и в помине. Никогда в жизни ей не доводилось видеть такие туалеты. А была там "Чаша Генуя", или, если по-простому — дырка в полу, или обыкновенный напольный унитаз, оприходовать который надо было в позе "орла". Позе, если по-научному, при которой человек сидит, не имея опоры под ягодицами, согнув колени и опираясь на стопы. Кстати, американские ученые, изучающие африканские сообщества охотников-собирателей, пришли к выводу, что сидение на корточках или на коленях полезнее, чем сидение на стуле или на диване. Авторы считают, что поза, в которой человек отдыхает, влияет на риск появления сердечно-сосудистых заболеваний и другие проблемы со здоровьем. Результаты исследования опубликованы в журнале Proceedings of the National Academy of Sciences. Таким образом, отечественные туалетостроители намного задолго до этих исследований в этом виде прогрессивного многоборья оказались на голову, не говоря уже о других местах, выше западных коллег в принципе подхода к насущным задачам обеспечения граждан здоровым комфортом в контексте упомянутой Программы КПСС: всё — для человека, всё — на благо человека.
Да откуда это было знать той необразованной разбалованной девчонке?! И смех, и грех с этими америкосами...