После недавнего взрыва город обезлюдел: те немногие ночные жители скрылись внутри домов, погружая Алжир в окончательно-беспробудный сон, а путчисты продолжали захватывать основные объекты столицы.
Улица беззвучна и мертва, и лишь фонарный свет обозначал возможное существование жизни. Цепь военных грузовиков «GMC CCKW» стояла правыми колесами на узком тротуаре, левыми – на дороге; в окне бетонного здания – на втором этаже – виднелась грозная пулеметная точка, прикрытая мешками с песком; дорога преграждена вооруженными боевиками-часовыми.
Вдали нежданно блеснули фары.
– Подъем!
Злодеи немедленно поднялись по тревоге: повыпрыгивали из кузовов, вдавливали кулаками глаза, передергивали затворы, заговорили; повстанец сонно проворачивал ключ зажигания, пытаясь совладать с нежеланием двигателя завестись, – борьба, однако, продлилась недолго: зверь из-под капота разразился рыком злобы и ненависти, позволяя перегородить дорогу ради верного исполнения преступного предназначения.
Черный длинноносый «Ситроен ДС» сбавил скорость; винтовка мятежника показала на тротуар, силой заставив припарковаться и остановить двигатель. Шофер, подозревая сложный разговор, прокручивал серебристый рычаг: стекло медленно спустилось, а к двери неторопливо подобралась фигура военного.
– Иностранный легион, первый парашютный полк, – послышался непоколебимо-твердый скалистый голос. – Представьте документы, месье.
– Говорите – легион? – водитель промолвил удивленно, порылся в кармане, на ладони преподнес объект интереса. – А что случилось? – он выставил новаторскую гидропневматическую подвеску в «парковочное» положение, с досадой подумал: «Зачем они поставили грузовик? Я бы, возможно, мог вырваться, а коли пробьют колесо – поднять корпус и уехать на трех»; «богиня» опустилась с небес на пять сантиметров.
– Армия взяла город под контроль, – уверенно раздалась заранее подготовленная фраза. – Чрезвычайная ситуация! – сымпровизировал инсургент, открывая водительские права.
– О, я понимаю, – солгал водитель, возжелав быстрее покончить с проблемой. – И насколько безопасно передвигаться по Алжиру?.. Я бы не хотел-л-л, скажем... нарваться на «ультрас» через пару кварталов и взлететь на воздух.
– Именно поэтому и были вызваны войска. Оцепления – надеюсь – предотвратят многие теракты сегодня ночью, – сухо излагал собеседник, безотрадно дочитывая документ.
– Полный порядок, держите, – спустя минуту безмолвия путчист вернул права; он развернулся и начал было шагать, но помедлил и остолбенел, точно чего-то вспоминая.
– Да, ситуация располагает проверять не только водителей транспортных средств, – боец зычно проговорил со спины, используя подобие официально-делового стиля.
На просторном заднем сиденье спал мужчина средних лет, одетый в деловой костюм: нос его был крупным, еле заметные усы переходили в низкие бакенбарды, разрастающиеся у подбородка с овальной ямкой; пассажир неожиданно пробудился, кичливо закричав:
– Меня?! Да вы хоть знаете – кто я?! Вы не смеете меня задерживать, я еду на важную встречу! Я – министр транспорта!.. кто такие?!.. не имеете права!..
– Свобода, равенство, братство, господин министр, эко возопили! – воскликнул солдат, прерывая словесную лавину со сверкающей вершины власти. – Все равны перед законом, и опасаться нечего, ежели вы чисты... Утверждаете – министр?! – боевик обозленно заметил, – И данный факт еще доказать нужно! Покажите паспорт – и отпустим, если ничего не нарушили, – тот плутовски улыбнулся.
– Я-то предъявлю... но учтите: такой беспредел не сойдет с рук! Вы самовольно перекрываете улицу, досматриваете машины, расхаживаете по городу с оружием наперевес!
– Будьте покойны, весомые основания имеются. Проверки продиктованы нестабильной обстановкой в городе.
– Знать не хочу! Быстрее проверяйте, я опаздываю! С вами разберутся завтра, – чиновник безынтересно протянул паспорт; на обложке изображался герб, ниже – надпись «Републик Франсез».
Парашютист изучал документы: показалась непримечательная фотография анфас; он периодически поглядывал на министра, читая вслух отрывистым шепотом:
– Робер Гастон Бюрон... француз... двадцать седьмое февраля... 1910-й год... шестой округ Парижа...
– Пожалуйста, подождите, – отрешенно начал мятежник, – я должен проконсультироваться – буквально несколько минут, – и торопливо удалился.
Подойдя к дальнему грузовику, тот ударил кулаком по водительской двери да попятился; дверь отворилась, выпрыгнул заспанный командир, звучно зевая.
– В чем дело? – послышалось раздраженное роптание. – Я же просил – не будить по пустякам!
– Тихо, тихо, – прошептал путчист, – тут такое дело... – пытался доложить он, взмахивая удостоверением.
– Что это? – недоуменно спросил главный, пытаясь разомкнуть слипшиеся глаза.
– Мы тормознули неизвестного с личным водителем: уверяет, якобы министр транспорта.
– Посмотрим, – лидер выхватил и распахнул паспорт, сел на лебедку «GMC»; бумага сияла под фонарным столбом.
– Интересно. Если не соврал – взаправду засветится в моем секретном «определителе». Пойдем.
Путчисты забрались внутрь кузова; владелец энигмы выдвинул из-под лавочки маленькую деревянную коробку и нетерпеливо открыл. На дне, во мраке, показались очертания изобилия газетных вырезок.
– Посвети.
Подчиненный открыл грудной карман и достал фонарь; щелкнул выключатель.
– Вот растяпа! – зажмурился лидер, прикрывая лицо руками. – Я ведь могу передать тебя в распоряжение Моро, сразу манерам научит!
– Так... – главарь в нетерпении зашептал, судорожно роясь в прорве бумаги. – Я отыскал, кажись... – тот достал вырезку – колонка с портретом и несколько строк текста:
– «Робер Бюрон – министр общественных работ, транспорта и туризма Франции. В правительстве Мишеля Дебре с января 59-го»... Впрочем, неважно. Посмотри, ведь вылитый он? – командир пытливо показал изображение.
– Угу, как в паспорте.
– И я о том. – Ах, это же прекрасно! Ох, Шалль будет изумлен! – зазвучал восторженный клич.
***
Главный подобрался к автомобилю, открыл кобуру, выхватил пистолет и привел его в боевое положение, злобно выкрикнув:
– Господин Робер Бюрон, вы арестованы! Государственная измена – тяжкое преступление!
– Совсем спятили?!.. – министр иступленно запротестовал. – Чего себе позволяете?! Произвол!.. Я всю жизнь добросовестно служил республике! Бездоказательная клевета! В суд! В суд!..
– Все сказали? А теперь послушайте меня...
– Полная ложь! Запятнать честного человека!..
– Секретная армейская организация имеет неоспоримые права для задержания! Парашютисты захватили Париж и Алжир во имя пресечения незаконной деятельности президента, – отторжение французских земель в сговоре с алжирскими сепаратистами и СССР, – арестована вся связанная с ним власть.
– ОАС?!.. Вы?.. Да этого не может быть! – упавшим голосом проговорил министр.
– Вы не ослышались – и видите собственными глазами – город контролируется нами. Вся армия отныне на стороне ОАС, право, не должно быть никаких иллюзий. Новый порядок уже здесь, и вы не сможете убежать, месье Бюрон. Оглядитесь по сторонам: толпы колонистов целиком поддерживают правое дело, не это ли – глас народа и демократия, о которых столько говорят? Алжир есть Франция – как выразился де Голль – но колониальный эталон испарился вмиг: позднее с балкона старикашка произнес «Я понял вас», адресуя не нам – что было очевидно – а горстке флновских предателей! Теперь же настала последняя капля измены – мерзкий референдум...
– Процесс обретения свободы непрестанен, его ничто не остановит, – констатировал Бюрон, – рано или поздно – я говорю на полном серьезе – они станут независимыми...
– Не повторяйте лживые мантры старика, месье. Французский Алжир – исконно наша земля; она принадлежит республике с тысяча восемьсот...
– Принадлежала. Вы ничего не добьетесь терроризмом. Вы слепы и не хотите понять очевидного... А смута терпит крах... глаголите хвалебные речи, следовательно, гигантских успехов и нет. Например, взятие Парижа – полный вздор и вымысел. Армия, верная президенту, сметет вас ураганом ярости да свинца. Стоит лишь ему выйти с обращением.
– Бросьте деголлевские догмы, они смешны и нелепы. Поддержка масс – мерило республиканских идеалов, и одинокое мнение какого-то старого болвана не может попереть остов революции. Армия проливала кровь в Алжире не ради подлого удара в спину, устроенного в угоду самодура и его приспешников, а для поддержания краеугольного строя... Вспомните, как подрывные действия изнутри не раз порочили славу Франции: мы проиграли при Дьенбьенфу и позорно покинули Индокитай, в прошлом году половина колоний Африки бросила нас. Здесь же мы загнали партизан по норам, одержали чистую победу... К чему тирады говорю?.. Прока нет! Вы, Бюрон, узколобы до мозга костей! К черту! выходите! – прикрикнул тот в аффекте, наведя оружие на оппонента.
– И что потом? Будете шантажировать мною, просить выкуп? Я бесполезен для вас.
– Как вульгарно! – усмехнулся боевик. – Все куда проще: сначала тюрьма и сырая камера, позже определенную меру выберет суд, о котором вы недавно заявили. Быть может, месье, расстрельная стена – справедливое наказание за плохие дела... Ну же! Вылезайте!
Министр открыл дверь, рывком выбрался из салона, заложил руки за голову и повернулся к автомобилю.
– А я? – сквозь тяжелую тишину водитель, наконец, вымолвил. – Я тоже арестован?
– Вы свободны, – главарь захлопнул дверь, – ибо нет прегрешений: вы не можете отвечать за чужие деяния. Путь освободят, я распоряжусь. И не забудьте поведать всем о полном захвате города!
– Разумеется, – вновь солгал шофер.
Мятежник возвысил руку и собрал кулак; грузовик тотчас освободил дорогу. Водитель медленно закрыл окно, поднял подвеску, дернул коробку передач над рулем, запустил двигатель, включил первую передачу и надавил на педаль [прим. авт. На «Citroen DS» не было традиционной педали сцепления]; «богиня» уехала, оставив облако выхлопных газов и стойкий бензиновый запах.
Соратник предводителя толкнул спину министра дулом винтовки, неистово рыкнув:
– Развернулся! Пошел!
– Всего самого наилучшего, месье, – вслед посыпалось косноязычие, преисполненное иронией, – наслаждайтесь новой страной, покуда живы... но знайте: времени мало на осознание новых реалий, попомните мои слова.
***
– Сыч-два – Бастилии, Сыч-два – Бастилии... Дичь в цепких когтях... повторяю... Дичь в цепких когтях... Как распорядитесь приготовить?.. Как прикажете сготовить?..
– Сыч-два, это Бастилия... Принято... Дичь – пока не разделывать... Как поняли? Прием... Дичь – пока не разделывать...
– Принято... дичь не готовить... Принято... Дичь – не трогать...
– Сыч, как слышите?.. Доставить по назначению... повторяю – доставить по назначению...
– Есть – доставить... Есть... Конец связи...
***