Подъем в четыре утра. Скажите на милость, для чего?! Хорошо еще, что такая побудка всего раз в две недели.
Сегодня я сдаю плазму.
Немая сцена, и множество вопросов: какую плазму? Кому ее надо сдавать? Для чего? И почему в такую рань?
Не все сразу.
Итак, встаю с трудом. Ехать чуть ли не на другой конец города. Перед этим сказал на работе, что еду в РСПК. На работе поморщились, в очередной раз спросили, зачем мне это нужно, но не отпустить не могли. По закону имею право.
Мои подъемы в четыре утра – не такая уж острая необходимость. В общем-то. Все дело в самолюбии… и в первой смене.
Снова говорю загадками. По сути, вся эпопея со сдачей плазмы – тайна для тех, кто не собирается у закрытых дверей РСПК в шесть утра. Сдатчики плазмы составляют некий привилегированный класс, или орден, или ложу со своими неписаными правилами, ритуалами, традициями, не меняющимися годами. Поразительное сообщество людей, ничем не связанных и, тем не менее, имеющих общий интерес два раза в месяц…
До перехода на плазму, я год или два сдавал просто кровь. Процедура не очень болезненная, хотя и неприятная. Приезжаешь к часам девяти, сдаешь кровь из пальца на анализ, ждешь результата, потом тебя приглашают в процедурную. Садишься, словно у барной стойки (только в РСПК стойка стерильнее, чем в баре), сестра деловито перетягивает тебе жгутом руку, прокалывает вену, и кровь густым потоком стекает в стеклянную бутылку. Максимум – 450 мг. Ранку туго перебинтовывают, и ты можешь идти со справкой к окошечку кассы. Деньги – так себе. Но плазма… Тарифы на плазму всегда составляли предмет зависти у смертных, сдающих простую кровь. За плазму всегда платили раза в два-три больше. Попасть в число избранных было не так легко. Врачи отбирали доноров плазмы по каким-то им одним известных признакам. Меня лично однажды просто попросили зайти в такой-то кабинет и там две женщины поинтересовались, не хочу ли я «перейти на плазму». Я, конечно, хотел. Времена были трудные. В денежном смысле. Просто кровь я мог сдавать раз в два месяца. А плазму чрез каждые две недели. И, как я уже говорил, платили за нее больше.
Дни недели распределены по группам. Группам крови. Моя первая положительная – понедельник. Или пятница. Хорошие дни. В понедельник тяжело на работу идти, потому два понедельника в месяц можно смело списать со счетов. Но плохо, когда на выходные намечаются праздники. Пить спиртное нельзя – раз. Есть тоже с самого обеда. У меня однажды так и получилось. Пригласили на день рождения. Посчитал: праздник попадает на воскресенье перед сдачей плазмы. Отказываться было неудобно, а пропустить сдачу – хлопотно. Врачи наши очень не любили, когда доноры дату переносили. Надо звонить, что-то придумывать. Так и просидел весь вечер, отщипывая хлебушек и запивая его водой. Все сочувственно смотрели на меня и шутили по поводу поста.
Пятница тоже хороший день. Последний перед субботой. Он-то и тянется дольше всех. Его не жалко посвятить плазме.
Но обычно я сдавал по понедельникам.
В начале карьеры донора я полагал, что достаточно будет просто приехать пораньше, и остальную половину дня свободен. Не тут-то было! Приезжая к 8:00, я заставал у кабинета врачей толпу народа. Что это значило? Я попадал во вторую смену и уезжал домой около трех часов дня. Смена – 10 человек. Попасть в первую десятку – большая удача. Вторая – не беда, но обидно. Третья – редкость для самых ленивых и не страдавших от уколов самолюбия аутсайдеров. Решил выезжать пораньше, но народу все равно было дофига. Все понятно было с теми, кто добирался до РСПК на своих машинах, и таких оказывалось не много. Они имели счастье занять очередь раньше. Но как же умудрялись добираться остальные? Так я узнал тайну «первого автобуса», отправлявшегося из города где-то в 5:30 утра. Вернее, я тогда не знал, во сколько именно он уходит. Я решил, что стоит попасть на этот первый автобус. Но он останавливался в центре города, а живу я почти на окраине. Единственная возможность – метро, открывавшееся в те же 5:30 утра. Десять минут до нужной остановки, и я, естественно, не попадал на этот злополучный автобус. Что делать? Которую неделю мне светила вторая смена. Даже досада разбирала. Оставалось только одно – так как я не знал точного времени отправления, надо было вычислить автобус и прийти к остановке к этому времени. В первый раз я встал в три часа утра. Была зима. Но я настроился решительно, несмотря на мороз. Вышел из дома в половине четвертого. Пустой город с мигающими желтыми светофорами казался незнакомым, словно из какого-то фильма о мировой катастрофе. Никого. Даже машин нет. Все нормальные люди в теплых постелях смотрят самые клевые сны. Только один придурок шагает по стылому тротуару неизвестно с какой целью. Причем я осознаю, что придурок, но ничего не могу поделать с этим. Ну и что, что вторая смена? Ну, не судьба попасть в первую десятку! Так нет же! Кто-то ведь успевает, кто-то ведь первый! А вот это уже нестерпимо. И я иду в ночь по городу, стараясь получше упрятать нос в шарф.
53 минуты. Теперь я знал, сколько идти от дома до заветной остановки. В пути даже немного согрелся. Осталось узнать, когда приходит «первый автобус». Я простоял на остановке с 4:20 до 5:35 утра в самую холодную пору года. Чтобы не думать о себе как о полном кретине и не задаваться риторическим вопросом: «Господи, зачем мне это нужно?», я расхаживал туда-сюда и вспоминал какие-то стихи. Стал сочинять свои, но они были не пример хуже, оттого немного меня повеселили. Потом я стал замерзать и пришлось устроить прыжки на месте. Ветер был беспощаден. Я пытался понять, за что себя так наказываю.
Приближалось время открытия метро. Я забеспокоился. Это значило, что толпа конкурентов ринется из метро на МОЙ «первый» автобус. Тогда все мои страдания приобрели бы характер довольно комический. Даже осознавая свою придурковатось, не хотелось лишнего и явного подтверждения этого открытия.
5:30. Дежурные милиционеры на всех станциях метро достали из карманов ключи и открыли сквозящие двери. Я похолодел от нехороших предчувствий. Впрочем, надежда еще оставалась. Первый поезд обычно шел через десять минут после открытия метро (уже было проверено на практике). Прыгая, я увидел, наконец, СВОЙ автобус! 5:35! Я оставил с носом тех, кто мог добраться до этой проклятущей остановки не иначе, чем на метро! Я выгадал пять минут! В автобусе уже сидело человек шесть хмурых парней. Понятно – собратья-доноры. Они сели, вероятно, на станции отправления. Ладно. Их прыткость достойна уважения. Я расслабился. И зря.
Парни, несмотря на сонный вид, зорко следили друг за другом. Оказалось, встать у выходной автобусной двери слишком рано – считалось чем-то неприлично-поспешным, роняющим достоинство. Встать слишком поздно – увидеть спины. Но вот мы за городом. Атмосфера в промерзшем салоне накаляется. В какой-то неуловимый момент кто-то непринужденно соскальзывает с сиденья и намертво загораживает собой одну из дверей. Остальные срываются как по команде и занимают исходные позиции у других дверей. Автобус подкатывает к остановке. Створки с морозным скрипом распахиваются… Я совсем не ожидал такой прыти от моих товарищей по несчастью! Они выскочили и рысью помчались к зданию, уже в пути выстраиваясь в очередь. Обгонять того, кто вышел на финишную прямую, негласно считалось плохим поступком. Хотя находились такие шустрики, которые нагло добавляли газу и оказывались у дверей РСПК первыми, опередив законного лидера быстрой ходьбы (бег тоже считался «не к лицу»). Кстати, так как автобусы ходили почти одни и те же, виртуозы подмечали в них даже двери, которые открываются раньше других, и старались именно их загородить собой. С шустриками, попиравшими лидера гонки, не разговаривали, а иногда делали так, что врачи определяли их во вторую смену – а чтобы неповадно было. Гонка за место в очереди – святое! И сама очередь – почти братство, суровое, тем не менее, друг к другу!
Итак, цель достигнута. На часах шесть утра. Двери РСПК, естественно, заперты. Если на дежурстве сидит какая-нибудь добросердечная старушка (не всякая!), она дверь откроет. Но я не помню ни одного случая, чтобы старый хрыч пенсионер, сидящий на том же дежурстве, сделал то же самое. Никогда! Аккуратненький дедок, полный чувства собственной ответственности, будет шаркать в тепле за дверью, делать вид, что на морозе никого нет, и не отопрёт раньше семи часов. В семь приезжали наши спасительницы-доктора. Еще час на морозе. Но это ничего! Пустяки. Быстрый подсчет показал, что первая десятка налицо. Все остальные – лохи, которым сильно не везет в жизни. Так как очередь более-менее определилась, мужики расслабляются, закуривают и начинают обмениваться дружескими репликами. Если в компании попадается весельчак, то нам обеспечен сеанс анекдотов или интересных историй. Есть и молчуны, которые не вступают ни в какие разговоры, держатся особняком. Вообще на плазму попадают странные личности. Приезжает такой парень на «форде», с барсеткой, хорошо одет. Ему эти деньги за плазму – тьфу! один раз машину заправить! Но сидит, ждет терпеливо! Мы-то – понятно. Лишний день выходной, плюс за каждую кровосдачу день к отпуску дополнительно, да и деньги само собой. А ему-то зачем? Непостижимо!
Мы ждем семи часов.
Холодно. Темно. Скучновато.
Но вот подъезжает очередной автобус из города. Из него вывалилась новая толпа и с повадками олимпийских чемпионов по спортивной ходьбе устремляется к нам. Среди нас оживление – всегда приятно осознавать, что у кого-то не хватило скорости, ловкости и смекалки на то, на что ее хватило у тебя самого. К «опоздавшим», кажется, все испытывают теплое снисхождение. Гонка за первую десятку выиграна! Так почему бы не посочувствовать беднягам, припершимся слишком поздно?
Знакомые здороваются. Новая волна прикуриваний и рассказов.
Время летит незаметно. Подъезжают еще мужики, но они так низко стоят на социальной лестнице «плазмы», что их уже даже не жалеют.
7:00. Дедок-дежурный, поджав губы и по-прежнему не замечая нас, отпирает двери. Входим в блаженное тепло и бухаемся в кресла из совкового прошлого, стоящие у пустого гардероба. На крючках нет номерков. Гардеробщица в конце дня прячет их в тумбочку в своем закутке, а в девять часов аккуратно развешивает снова.
Еще через несколько минут заходят наши кормилицы – врачи, дающие нам возможность сдавать плазму и получать неплохие деньги. От их воли, прихоти и подозрений зависит, будет человек приходить сюда или нет. С ними все мы тепло здороваемся. Первая и самая главная – женщина за пятьдесят, полная, немногословная, с очками для чтения. Вторая – высокая, за сорок, с приветливой покровительственностью в голосе, в очках со стильной оправой. Обычно, все переговоры с донорами ведет именно она.
Мы поднимаемся следом за ними на второй этаж. Снова ждем. В коридорах центра горят редкие лампы. Читать невозможно, да и глаза в тепле сами слипаются.
Очередь к этому времени организуется окончательно. Занимать кому-то, кроме себя – нельзя. Исключение – уважаемые всеми доноры. Был у нас такой. Все его звали Батя. В нем было пропасть всяких историй. Вел он себя со всеми по-отечески, всех, кажется, знал и с персоналом РСПК слегка фамильярничал. Я застал его на предельном для донора возрасте – 45 лет. Когда ему сказали, что больше у него брать кровь не будут, он попрощался со всеми с какой-то скрытой горькой веселостью. И я точно знал, что он упрашивал врачей продлить ему сдачу еще на год. Безуспешно. Он ушел, и «плазма» много потеряла из-за этого. Не спрашивайте меня, что именно. Я не знаю. Просто было ощущение, что ушел человек и вряд ли кто увидит его в обычной своей жизни. Мы все вместе собирали деньги на подарок нашим врачам на 8 марта и на Новый год, мы рассказывали друг другу анекдоты во время вынужденного многочасового ожидания, втихомолку играли в карты, но у нас не было принято встречаться после «плазмы». Так уж повелось.
В восемь часов наши врачи начали прием. На каждого донора плазмы заведена специальная карта с фотографией. В этот первый прием доктор просматривает результаты прошлых анализов, выписывает направление в процедурную на очередной анализ и дает талончик на бесплатный завтрак. Бесплатный – только так кажется. Сумма за него автоматически вычитывалась из наших «донорских» денег.
Снова ожидание. Процедурная сестра появлялась без десяти минут девять. Входим по три-четыре человека. Ищем пробирки на столе с уже написанными фамилиями. Сестра выдает вторую пробирку с номером. Донорам плазмы делают не общий анализ, как остальным, а биохимический, то есть берут кровь из вены. Если сестра опытная, вся процедура занимает не больше двух минут.
После сдачи анализа люди оживляются.
9:00. В коридорах зажигается свет. Отпираются кабинеты. У окошек регистратуры толпится народ на общую кровосдачу. Народец не нашего круга. Мы не общаемся с «общими». Не специально, не из какого-то особого снобизма или чувства превосходства. Просто мы живем в разных измерениях.
Между девятью и десятью утра можно позавтракать по талончику. Обычно в буфете вам выдадут две пачки печенья и два стакана чаю. Или сок. «Пайка» очень зависит от инфляции. Как только повышается минималка, дают три пачки. После очередного повышения цен могут дать и полторы пачки.
После завтрака все в ожидании результатов анализов. Если кто-то покушал за обедом или не дай бог за ужином чего-то жирненького, приговор один – езжайте домой. Поэтому вечером все стараются пить не очень сладкий чай. Очень, очень неприятно после объявления результатов плестись обратно на остановку, когда остальные на «плазме». Есть в этом что-то… гадкое, стыдное, не чемпионское.
9:30. Нас приглашают на осмотр к терапевтам. Измеряют давление, считают пульс, разглядывают, не появились ли новые татуировки. Свежая татушка означает – езжайте домой. На полгода или годик. Повышенное давление или пониженное – езжайте домой. Плохой анализ мочи или крови – езжайте домой. Вы чем-то недовольны, молодой человек? – езжайте домой, у нас нет настроения выслушивать ваши претензии. Почему снимаем с «плазмы»? На то есть основания. Всего доброго.
10:00. Выходит наш глашатай Анна Андреевна с пачкой карточек и зачитывает фамилии, попавших в первую десятку. Первая десятка сдает плазму с 10 до 12 дня. Вторая с 12 до 14. Третья (самые невезучие) с 14 до 16. В третью стараются не попадать - потерянный день!
Счастливчики поднимаются на третий этаж.
Перед операционным залом есть вестибюль с креслами. Там, в обычной детской ванночке нас дожидаются специальные чулки из хлопчатобумажной ткани – довольно нелепый продукт швейной мысли. Вообще-то, по логике, чулки эти должны хотя бы стирать после каждого использования. Ничуть не бывало! Их получали чистенькими только понедельничные доноры. Пятничные напяливали их со следами недельной грязи внутри. Мало того, чулки с завязками и на некоторых эти завязки оторваны. Приходится как-то связывать края в узел, чтобы не спадали. Это довольно пошло и отдает повальной советской ленью и нищетой.
Итак, все в приподнятом настроении. Выход на финишную прямую. Белые балахоны на ногах. В руках книга или маленький радиоприемник.
Вызывают по громкоговорителю. Входим, получаем специальные клейкие штрих-коды. Их потом наклеят на мешочки для сбора плазмы.
Укладываемся на кушетки. Медсестры проворны и деловиты. Нас прокалывают во второй раз. Кровь бежит в систему из четырех специальных пластиковых мешков. После первого наполнения, два из них отрезают и уносят на центрифугу. Центрифуга отделяет красные кровяные тельца от эритроцитов и тромбоцитов. Это и есть плазма. Она мутно-лимонного оттенка и она всегда поверх тяжелой красноты крови. Пока кровь вертится на центрифуге, нам капают физраствор – обычная стерильная вода с солью. Получив отделенную от плазмы кровь, медсестры смешивают ее с тем же физраствором, восстанавливая после отбора плазмы, и подключают к системе, возвращая ее нам обратно. Первый цикл занимает час.
Большая неприятность случается тогда, когда медсестра нерасторопна или неопытна. Из-за плохого прокола кровь или физраствор могут излиться вне вены. Это сразу видно по вспухшей руке. Говорят, что все рассасывается, но в первое время получается эффект как от удара - гематома. Особое внимание к пузырькам воздуха в капельнице. Их не должно быть. Иначе - тампонада сердца и смерть. Вот такие страсти.
После того, как кровь вернулась к нам, начинается второй цикл. Он ничем не отличается от первого. Снова берут кровь из системы, отделяют на центрифуге плазму, смешивают с физраствором и возвращают.
Еще час.
12:00
Последние красные капли. Игла уходит с саднящей болью, сравнимой с извлечением большой занозы, которая пробыла в вашем теле довольно долго и с которой вы успели кое-как свыкнуться. Рука почти онемела от холода остывшей на центрифуге собственной крови. Ощущения первых минут – не самые приятные. Но в руках справка в кассу!
Неплохие деньги. Если плазму сдают муж и жена (а такое случается), то даже можно подзалатать дыры в семейном бюджете. Привыкнув к разговорам, шуткам, анекдотам, к украдкой игре в карты, к непонятным рокировкам друг с другом и с врачами, люди всякий раз возвращаются сюда. Поднимаясь раз в две недели в часа четыре утра, молчаливо борясь за место в очереди, убивая почти 7 часов (!) в томительном ожидании, подвергая себя довольно болезненной процедуре плазмосдачи…
Да, ради денег, которые покажутся человеку с достатком выше среднего смешной суммой. Но почему среди нас появляются и те, для кого деньги не проблема?
Думаем ли мы о других жизнях, которые, быть может, - хотя что там! наверняка, - спасаем? Нет.
Находим ли мы здесь друзей? Возможно. Но я не знаю никого, кто общался бы вне стен РСПК. Иногда я вижу в водителе троллейбуса своего знакомого по «плазме». Мы узнаем друг друга и слегка киваем. Это все.
Что для нас «плазма»?
Ей Богу, ума не приложу!