...«Милые люди, с которыми интересно разговаривать о малопонятных вещах» не слишком долго оставались товарищами Роберта. Да и той зимой далёкая Испания не слишком волновала физика.
...Январская слякоть — а ещё зима называется! — заставляла Роберта хмуриться. Хоть по календарю и была середина зимы, снег лишь лежал клочками на чёрных голых ветках деревьев, на крышах автомобилей и домов. На асфальте, как от дождя, блестели лужи, в которых отражалось серое небо и потемневшие стены домов. Под моросящим дождём, в котором то тут, то там пролетали снежинки, Оппи спешил в университет — диссертация для Моррисона, семинары — да и к Лоуренсу заглянуть...
Остановившись на лестнице, ведущей на второй этаж, Роберт остановился закурить, когда к нему подскочил Луис Альварес — из экспериментаторов Лоуренса.
— Ты чертовски вовремя! Пошли с нами!
— Зачем?
— Деление... Мы его сделали!
— Да какое деление? — Роберт тряхнул головой, пытаясь понять, о чём говорил Луис.
— Как о чём? Все уже знают! Атом расщепили... Э, это надо видеть, пошли!
— Чушь полная. Деление атома невозможно, — Роберт фыркнул, но всё же согласился посмотреть на «разделение атомов», как заявил Луис.
Оппи равнодушно разглядывал осциллограф и наспех сконструированную установку рядом с ним — сам он всё ещё мало смыслил в этих приборах и установках — но чем дольше голубые глаза вглядывались во вспышки импульсов, тем сильнее Роберт хмурился.
— Знаешь... А это ведь и в самом деле похоже... — Альварес хотел было перебить, но Роберт, ещё раз затянувшись сигаретой, жестом велел помолчать. — Дело в нейтронах, их, верно, несколько... Нейтрон разбивает атом, тот выделяет ещё пару-другую нейтронов, и так — как по цепи... Должно быть, энергии будет море...
Увлёкшись, Роберт не заметил, как сигарета, которую он всё ещё держал в руках, выскользнула прямо на одну из бумаг Альвареса; впрочем, тот тоже не отрывал взгляд от осциллографа и не заметил досадную оплошность своего коллеги.
— И что же это будет?
— Ну... — Роберт задумался, прикидывая что-то в уме. — Наверно, если такая реакция в самом деле возможна, кусок урана сантиметров в десять может нехило так взорваться.
Оба физика замолчали, понимая, что это значит. А значило это ровно одно: ядерное оружие теперь возможно не только в книгах фантастов.
— И почему не мы это открыли? — удручённо вздохнул Альварес.
— Понятия не имею, — Оппи отрешённо выводил на пустом листе ряд формул, чтобы тут же их зачеркнуть. — Понятия не имею...
Впрочем, кусок урана — хоть какого размера — не слишком долго занимал мысли Роберта. Оппи вспомнил одну из своих прошлогодних статей — и вернулся к той теме.
— Нейтронные звёзды? Разве это не астрономия? — недоумевал Джордж Волков, один из немногих студентов из России, что учились в Беркли.
— Они же все равно из атомов состоят, — отмахнулся Оппи. — Значит, физика. Но важно не это, а то, что эти звёзды не могут быть бесконечно огромными.
— То есть?
— То есть если масса этой звёзды превысит... Назовем это «верхний предел массы» звезда должна... да, должна неизбежно стать неустойчивой.
— А, понимаю. Это будет... — Джордж схватил бумагу и карандаш. — Оно должно быть, если мы всё правильно помним...
— Можно помедленнее? — Роберт удивлённо вскинул руки. — Наверно, старею, но не успеваю понять...
— Да что тут непонятного? Тут дальше всё просто!
...О том, что потом происходит с такой звездой, Роберт описал в статье, написанной чуть позже вместе с Хартландом Снайдером — ещё одним студентом.
— Это что же выходит, звезда с ядром, масса которого превысила...
— Вот это число, — Роберт открыл один из прошлых выпусков «Физикал ревью», где был изложен тот предел, установленный в предыдущей статье.
— То есть, как тут сказано, — Хартланд с трудом продрался через потоки длинных цепочек вычислений, почти не разбавленных текстом. — Получается примерно в два-три раза больше, чем масса Солнца.
— Точно, — Оппи закурил очередную сигарету. — И оно будет бесконечно сжиматься под влиянием своей собственной гравитации. Пока...
— Пока подобная «сингулярность» не сожмет звезду так, что притяжения этой гравитации не преодолеют даже световые волны... — закончил Снайдер. — То есть можно сказать, эта звезда исчезнет, и от нее останется только гравитационное поле... И что же, такие штуки уже наблюдали?
— Насколько я знаю... — Роберт задумался, посмотрел на журнал в руках Хартланда. — Нет, вроде нет... Но может ещё найдут...
— Может? Разве наука не должна быть более точной?
— Она должна быть истинной, это я знаю, — Роберт хмуро смял сигарету. — А точной... Нейтроны вот только несколько лет назад открыли; может, и звёзды эти ещё откроют... Может даже это будешь ты.
— Когда это ещё будет!
Сам Роберт тоже мог только догадываться, насколько точно подошёл к разгадке нейтронных звезд. Расчеты для этих звёзд изматывали — не хватало только опять подставить соавтора, которым в этот раз стал Хартланд. Сам Оппи уже привык к шуткам коллег в свой адрес; но его студенты должны быть лучше своего профессора. Так что когда статья наконец после тщательных проверок увидела свет в сентябрьском выпуске «Физикал ревью», Роберт не без гордости показал ее Лоуренсу. Но тот лишь отмахнулся:
— Какие звёзды? Тут вон что... Лучше бы бомбой занимались!
— Ей и так займутся... И о чем ты?
— О чём? Германия напала на Польшу — наверняка вместе с твоими любимыми Советами!
— А... Вот как... И не такие уж любимые, — буркнул Роберт.
— Но немцы осуществили деление и готовят бомбу! И твои Советы наверняка вместе с ними!
Роберт лишь вздохнул. Ещё когда он учился в Геттингене, немецкие коллеги показали себя удивительно трудолюбивыми и оригинальными — и американские товарищи по учёбе уступали талантам Гейзенберга или Паули. «Могли ли они поддерживать своего лидера?» Роберт слышал, что Гейзенберг остался в Германии и вроде как руководил целым институтом; мог ли он....
Роберт вздохнул, прерывая поток мрачных мыслей. Германия... Советы... В Советском союзе было немало ярких физиков, как тот же Капица или Иоффе; но о масштабах науки в их оторванной от Европы и Америки стране Роберт мог только догадываться. «Может, у них и получится что-то...» Не то чтобы Оппи стал поклонником политического «эксперимента» в той огромной северной стране — особенно после тех рассказов Вайскопфа, который лишь чудом покинул «райскую» страну. Но некоторые идеи, близкие к «Новому курсу» Рузвельта, Роберт не мог не поддерживать — к вящему неудовольствию Лоуренса. Хотя тот пакт между Германием и Советами не мог не огорчить Оппи. Ну да что этого Лоуренса слушать — «сам-то то и дело к торгашам на поклон — лишь бы на циклотрон дали...»
— «Мои» Советы чёрт знает с кем. Мои друзья с ними не общаются.
— Или общаются, а тебе не говорят, — фыркнул Лоуренс. — Не понимаю, зачем тратить столько сил на всякую левую чушь?
— Не чушь, — перебил Роберт. — Франк благодаря ним здесь...
Джеймс Франк, давний знакомый Оппи со времён учёбы в Геттингене, с помощью — в том числе финансовой — союза учителей смог покинуть Германию и перебраться в Америку.
— Ну... А вдруг он шпион?
— И я тогда тоже, — с сарказмом отозвался Роберт. После нападения на Польшу и Пакта между Советами и Германией шпионы стали новой темой для слухов среди студентов... И поводом для подозрений среди руководства университета. Впрочем, Роберта не волновали ни слухи, ни подозрения — хоть Оппи иногда и замечал на себе слишком пристальное взгляды. Ну да сторонников коммунистов здесь давно не любили...
Так и началась осень.