Студентка быстро вскочила и засеменила прочь. Только каблуки сверкали и зад качался. Но любоваться некогда.
- Куда ты?! - обеспокоился восстановленный мэр.
- Куда?! - поддержал замгубера, развернувшись в кресле.
Царенко сорвался в погоню. Короткий коридор, влажность, запотевший пол. Догнал, схватил беглянку за руку. Она с силой оттолкнула, крикнула:
- Пусти! - И выскочила во двор.
Хозяин впечатался в стену, едва найдя равновесие. Глаза ошарашенно рыскали. Девушка выпорхнула в ночь, не разбирая дороги. Через дверь ворвался сквозняк. Где-то в темноте копошился Дим Димыч. Восстановленный градоначальник понуро вернулся в распиточную. Сучков понял без слов, сгорбился, поник, словно ковыль, примятый ветром.
- Да уж, Гришаня, сюрприз, так сюрприз. - Василий Яковлевич замахнул рюмку коньяка профессиональным движением алкоголика.
- А что это было? - Царенко приходил в себя, присев за столик.
- Наливай! - скомандовал замгубера.
Хозяин озадаченно подчинился. Сучков замахивал одну за другой, без закуски. Мэр еле успевал наполнять тару. Рюмка свистела и хлопала по журнальному столику. Дорогой коньяк быстро кончился, пришлось бежать к морозилке за дешевой водкой. Яковлевич не побрезговал, заливал в рот, будто воду. Пил, точно срочно наверстывал упущенные годы, как верблюд после перехода через пустыню. Через полчаса замгубера рыдал на плече Царенко.
- Я ж ее из грязи достал… приголубил, обустроил… Снял квартиру в центре… Каждый месяц отстегивал на побрякушки всякие. А она?.. Неблагодарная! Сбежала… Ни слуху, ни духу. Но я нашел… С каким-то студентиком снюхалась. В общежитии… У нас, мол, любовь. Дура!.. Это у меня любовь. Я ж ради нее готов был из семьи уйти… Да! Так и знай! А она?.. А-а, наливай.
Ефимыч наполнил. От недопонимания ситуации он быстро трезвел, чесалась шея, хотелось курить. Опять некстати включился душ Шарко. Но, как показалось, грустно, в соответствии с моментом.
- А из какой грязи ты ее достал? Она же вроде в техникуме учится. Едрит ее налево.
- В каком техникуме?! Я ей сто раз предлагал устроить в любой вуз, она и нос воротит.
- А что ж она тогда в Городе делала?
- Что, что? А то ты не знаешь? Стояла на трассе, как все, обслуживала население.
Восстановленный мэр издал урчащий звук. Шарко отрубился так же внезапно, как начал. Собутыльники глазели на успокоение бассейной глади. В глазах скорбь, печаль, утрата.
- Так она проститука, что ли? Едрит ее налево.
- Была, будет и ею останется!.. Раз не хочет жить по-человечески. Наливай!.. Да куда ты?!
В прострации Царенко начал лить мимо тары, пролил водяру на простынь собутыльника. Засуетился, заерзал, начал срочно вытирать рукой.
- Дай сюда! - Сучков вырвал бутылку. - И что ты пьешь из таких мелкокалиберных? Неужели нормальных стаканов нет?
Ефимыч на автопилоте сходил за бокалами под шампанское. Жар прорвался из парилки. Влажность усилилась. Яковлевич налил полные бокалы водки, высосал, не чокаясь с хозяином.
- Значит, вот уже несколько лет она врет матери. Едрит ее налево. А Ленка-то и не знает…
Восстановленный градоначальник прикрыл рот рукой, словно опасаясь, Нефедова стоит под дверью и подслушивает. Он уставился в коридорное пространство.
Замгубера окончательно развезло. Начальническое тело погрузили в представительское авто, как дрова из красного дерева для растопки камина олигарха. Черная «бэха» медленно вырулила за ворота.
Царенко звонил Настюхе, но она игнорила. Пятнадцать попыток впустую. Ефимыча так и подмывало набрать главбушку, раскрыть глаза, заодно отомстить за потерянные тысячи. Сдержался. То ли решил не вмешиваться в дела семейные, то ли отложил на будущее. Этой информацией можно воспользоваться в корыстных целях. Каких он пока не знал и даже смутно догадывался. Сердце сверлил червячок недосказанности.
Главное, - власть возвращается на круги своя. Безболезненно, бескровно, с легким привкусом горчицы. Спокойный демонтаж. Все по закону. Зря дергался и нервничал. Лучше бы просто отдохнул, развеялся. Он даже подумал - Бог услышал его молитвы, хотя он не молился и креститься умеет слабо. А священник - лысый ценник.
Он вернулся домой и залег на боковую. Опять всю ночь ворочался и вставал, - водка осталась в бане. Кран открывался каждый час. Несмотря на обилие воды, - сушняк.
Утром он встал пораньше, тщательно побрился тупой бритвой. Порезы залепил ваткой. Одеколон выпит, смочить не чем. Восстановленный мэр открыл шкаф с последним пиджаком, купленным по молодости, остальные проданы цыганам. Он с трудом втиснулся в размеры, поднял руки, швы с треском разошлись. Царенко снял, оглядел. Если сильно не размахивать конечностями, - почти незаметно. Галстуков полно, барон отказался брать - продукт неходовой. Рубашки грязные, но осталась одна чистая майка. Ефимыч натянул, завязал галстук, снова влез в пиджак. Стоя перед зеркалом, он пошире расправил галстучный узел, притянул борты ближе к шее - майка практически скрылась из поля зрения. Только лицо не нравилось. Загорелое, словно у бомжа. Грязное, - за неделю мылом не отмоешь. Помятое, испитое, но не поменяешь в одночасье, точно испачканную сорочку. Скорбный вздох выдал чувства в эфир.
Градоначальник порылся в портмоне, еще хватит на такси для крайнего заезда. Тяжелое дыхание, почесывание шеи. Телефон, вызов, ожидание. Поездка на площадь Ленина. Успел аккурат к событию районного масштаба.
Народ столпился у входа в администрацию. Полиция следит за порядком, - пригнали три машины. Торговцы глазеют прямо от лотков рыночка в сквере. Грязнов потерянный, стоит, прижавшись к стене. Нефедова в стороне от парадной двери смахивает слезы платком. Рядом трется импотент с пяти лет, опирается на тросточку, чуть слышно насвистывает. Век бы не знать о похождениях гнусного эротомана. Царенко сцедил слюну в сторону.
Из дверей вынесли робота. Ефимыч узнал ребят, приезжавших обслуживать. Брюнетистый усач и сутулый шатен бережно несли железо, поддерживая с боков. Полиция заставила народ расступиться. Бабы всплакнули, словно на похоронах. Мужики сняли фуражки. «Тело» железного мэра буднично погрузили в «Газель». Дверь захлопнулась, машина покатила в областной центр.
- Кого ж теперь назначат? - вопрошала толпа.
Человеческий мэр ринулся на сцену летнего театра в центре сквера. Руки вернулись к привычному размаху, попадавшиеся на пути шарахались в стороны. Озадаченные торгаши следили краем глаза. Царенко видел помост как вожделенную цель. Солнышко, птички, вкус возрождения.
Ефимыч взошел, гаркнул:
- Граждане-товарищи!
Прозвучало, точно глас с небес, возвещающий пришествие Мессии. Народ инстинктивно повернулся на зов. Сотни глаз. Руки козырьком, прикрывающиеся от солнца. Молчание скорби. Бабы прекратили плач. Восстановленный мэр напустил на лицо отеческую улыбку.
- Дорогие друзья! Братья и сестры! - Царенко где-то слышал, один большой человек или даже царь говорил так в минуты наибольшей опасности для своего трона, поэтому применил. - Наконец-то, мы избавились от железного монстра, который только отравлял нашу жизнь. Ибо ни одна железяка не может заменить человека! Никогда не могла, не смогла и не будет! И там наверху… - Он указал на небо. Пиджак трещал по швам, но Ефимыч, словно в экстазе, не замечал. - Наконец, поняли всю… всю… всю глупость этой затеи. И решили вернуть все на круги своя, едрит твою налево. Так что, смело приступайте к своей работе на благо нашего небольшого, но очень ценного городка. А мы, со своей стороны, постараемся все сделать для вашего блага, процветания и душевного равновесия. - Градоначальник слегка покачнулся, некстати дало знать похмелье. - С сегодняшнего дня я объявляю борьбу с… - Царенко стопорнулся. Он не собирался ничего объявлять, но необходимость говорить загнала в угол. - С… с… с бедностью! Да, товарищи, то есть господа, братья и сестры. Вместе мы победим!
Он ухмыльнулся. А ведь даже не соврал. Наконец-то, он покончит с бедностью, со своей бедностью. Выкупит ценности у цыган. Пусть только попробуют заартачиться, выбьет с потрохами. Натянет красную рубаху барона на голову и откоммуниздит, как тафгай в хоккее. Сделает, наконец, накопления на старость. Мало ли какой фортель еще выкинет верховная власть, а район опять окажется крайним. Выведет деньги в эти, как их, офшоры. А что? Все выводят, чем он хуже? Опять сядет в любимое кресло. Раскроет окно, впустит свежий воздух.
Первый помидор шмякнулся перед оратором. Ефимыч озадаченно посмотрел на растекшееся месиво. Будто по команде, последовали другие. Полетело даже запрещенное биологическое оружие - куриные яйца. Через минуту мэр стоял испачканный, точно в кетчупе с яичницей. Осталась бы капля оптимизма, позавидовал бы собственной обтекаемости и этой, как его, аэродинамике. Он скорбно сбрасывал продукты с одежды. А они летели снова и снова, словно снежки.
- За что, братцы? - лепетал Царенко, прикрываясь рукой. - Я ж за вас радею…
13 марта (пятница) 2020 - 06 июля (четверг) 2023