Воровская Россия

   





Среди известных мне достоинств российского населения законопослушание не числится. Так было от века.

Большевики, придя к власти, попытались поправить дело, действуя самым простым образом – ужесточая уголовные наказания. И потянулись длинные этапы на стройки народного хозяйства. Уголовники, по мысли властей, должны были пройти перевоспитание трудом.

Получилось наоборот, труд стал злом, а закон начал восприниматься населением, как воля чуждого ему государственного аппарата.
Советской власти удалось многое, например, ей удалось создать удивительную страну, в которой доходы человека перестали напрямую зависеть от результатов его деятельности. Труд больше не продавался и не покупался. Труд не измерялся. Да, представьте, исчезло целое измерение. По сути, возник "плоский" мир, где деньги не выполняли свою функцию, так как выдавались людям за сам факт прихода на работу. Больше не было смысла напрягаться, «рвать жилы».
 
В том мире у населения почти не было своей собственности, а государственная - воспринималась, как ничья, о который не стоит слишком заботится. Помню расхожую шутку: ты здесь хозяин, а не гость, тащи с завода каждый гвоздь. Воровство с производства приняло массовый характер. Появился официальный термин - несуны.

Отсутствие стимулов и наплевательское отношение к чужой собственности были характерны для полуфеодальной царской России. Получилось, что советская власть вернулась к той же отметке, от которой пыталась убежать. Вернулась, не то слово, она упала много ниже. Отношение к труду выродилось, деградировало. А строить современную экономику без заинтересованного населения оказалось невозможно.  Это поставило крест на мечтах Горбачева о быстрой модернизации и, в итоге, развалило СССР. Советский проект потерял привлекательность.
Тогда мы этого не понимали. Многие не хотят понять и сегодня.

На уровне отношений между людьми царили другие правила. Я помню свой родной Урал в восьмидесятые. Люди были, может и не ангелы, но надёжны. Если ты одолжил кому-то деньги, тебе их возвращали. Если выронил бумажный рубль в очереди, кто-то обязательно поднимет и вернёт. Не существовало деловой репутации, была просто репутация. Все были не то, чтобы принципиальными, а просто честными, это не обсуждалось. Хотя, встречались и принципиальные.

Слово вор, означало смертельное оскорбление, да, я и не помню таких.
Партия нам все уши прожужжала про мораль. Была коммунистическая мораль, трудовая мораль, советская гордость, рабочая гордость и даже «честь коллектива». Не поверите, но это работало до поры.

Коррупция процветала, но не у нас, а в США. Так сообщал из телевизора политический обозреватель. В США убивали президентов, вечно росла инфляция, а «крупный капитал расхищал бюджет трудовой Америки». Там обитала мафия, там продавали наркотики, всё - там.

Кое-какая преступность в нашей стране тоже была, но она ютилась на уровне овощных магазинов, где усушка-утруска. На юге огромного СССР что-то происходило, это чувствовалось. Грузины торговали на рынке цветами и покупали чёрные Волги. Мы их за это презирали? Нет, мы были снисходительны, это же Кавказ. Дети гор.
Уже процветали фарцовщики, перепродавцы дефицита. У нас в институте на них показывали пальцем, - смотри, это он. Особо активных арестовывали и судили, но куда чаще - не замечали. Существовал общественный консенсус, всё это «купи-продай» - неприлично. «Торгаш», бытовало и такое определение человека, довольно обидное.
 
Студенты на встрече с Ельциным, тогда первым секретарем Свердловского обкома, яростно требовали закрыть единственный в области вещевой рынок. Они не понимали, зачем он нужен на седьмом десятке лет советской власти? Ельцин обещал подумать, он понимал больше, закрыть рынок означало получить торговлю из-под полы в каждой подворотне. «Из-под полы» - в народе широко ходило такое определение. Власть разрешала - пусть торгуют своими пластинками и джинсами далеко за городом и под присмотром милиции. Власть была умной, она шла на уступки ради сохранения общего контроля. Ей недоставало исторической правоты, но откуда же тогда это могло быть известно.

Между компартией и народом действовал договор - партия дословно формулирует, что мы должны публично говорить, она занимается советской демагогией, докладами, парадами, печатью и телевидением, а народ с ней не спорит. Думать при этом народ может всё, что угодно.

Да, все мы были настроены умеренно оппозиционно. При этом патриотично. Все любили Родину, гордились страной и принимали правила игры. Сейчас мне не поверят, но это так: власть нам не врала ни в цифрах, ни в фактах. Она слегка расставляла свои акценты, но мы привыкли и плевали на её акцент. Никто не жил в розовых очках, от студентов в общежитиях до профессоров в трехкомнатных хоромах, от рабочих до директоров, мы понимали - трудности есть. И это нормально. Когда Свердловск в 1973 году получил высшую награду - Орден Ленина, родился анекдот: орден нам дали с формулировкой - «Сорок лет без мяса». Мяса в магазинах, действительно, не было, и что с того, зато котлеты в столовых встречались.

 В начале восьмидесятых под напором жизни страна ускоренно эволюционировала в сторону нормального существования. Производились новые товары, в магазинах появилась кура, и вся область знала, чьими стараниями это случилось - спасибо Ельцину. Про хозрасчёт говорили с каждой трибуны. Казалось, идея академика Сахарова о взаимном проникновении двух систем торжествует. Капитализм взял на вооружение идеи социального государства, а социализм активно реализует принципы денежной стимуляции работников.

Но, не случилось. Огромная, надежная плотина, построенная на все времена, вдруг неожиданно рухнула. Стоило Горбачёву открыть шлюзы на пару миллиметров, дальше пошло само, не остановить. Он всего-то и хотел, что сбросить давление в системе, как вдруг срезало болты и сорвало крышку.
Но я здесь – не про крах СССР, я – про развал традиционной советской морали. Поверьте - никакого сарказма. То общество состояло из приличных людей. Часто пьющих, но приличных. Случившийся мгновенный крах для меня – большая загадка.

Считается, что нет ничего более стабильного, чем сознание масс. Оно, мол, консервативно, меняется столетиями и слабо подвержено влиянию. А тут всего за четыре года. За четыре года с 1989 по 1993 население городов как будто сменилось. Новой нормой стало «крутиться». И это объяснимо - нужда заставит, в этом нет ничего нового или страшного. Дико другое - за пару лет упали стандарты человеческих отношений. Тюремные понятия, воровской сленг, криминальный дух мгновенно возобладали над великой русской культурной традицией. Поражает такое внезапное падения нравов, когда без чумы, без войны, вдруг в мгновение ока слетают покровы цивилизованности с целого народа.
В истории случались катастрофы, но и турки после геноцида армян и немцы после холокоста не начали говорить на блатняке – «по фене», у них не стало бешено популярно радио «Шансон». Их президенты не шутили скабрёзно, как шутил наш.
Об этом в четырёх строках сказал Игорь Губерман:

Как в консерватории
На пиру созвучий
Скрипачи поспорили,
Чьи бандиты круче!

В каком ещё языке слово «вор» вдруг получило положительную коннотацию? Где ещё термин «авторитет» означал бандитского лидера, а не научного руководителя? Криминальные структуры поделили между собой страну, города при мгновенной и полной деградации государства. В любом районе был свой «смотрящий» - ставленник от воровского сообщества, и его общественный вес был больше, чем у начальника милиции. «Смотрящий» имел власть, деньги и ярлык на правление.

 Несчастная милиция превратилась в структуру на самообеспечении. Помню, мне удалось найти грабителей моего магазина, так майор попросил заправить бензином милицейской УАЗ. Иначе до засады оперативники бы не доехали.
Чуть позже милиция сориентировалась и занялась наркотрафиком, сутенёрством - всем тем, что традиционный криминал в те времена презирал. Если парня не принимали в милицию, он шёл в бандиты. И наоборот. Если ты занимался бизнесом, то должен был платить или ментам или жуликам. Жулики приходили к вам сами, пугали, после чего вы бежали в милицию и отдавали там деньги уже добровольно. Выбор был, грех жаловаться.
Высокие милицейские чины отличились особо. Стоимость их кирпичных коттеджей вполне сравнима с бюджетом этого ведомства.

Как могло произойти, что патриархальная мораль повсеместно сменилась воровской? Почему «понятия» оказались так близки бывшим комсомольцам, отличникам боевой и политической подготовки? Оказалось, что «кинуть», обидеть обычного человека - обязанность «нормального пацана». При этом громко объявлялось, что нельзя ни при каких обстоятельствах «кидать» своих братьев по воровскому цеху. На деле - можно. В этом вся суть бандитских отношений. «Понятия» святы лишь тогда, когда под них, под этот лозунг «босяцкого братства» рекрутируется молодёжь. В реальной жизни жулики постоянно обманывают друг друга, предают и грабят братьев по цеху, нарушая свою же воровскую этику. Вор вора не обидит, но только, пока тот видит. У этой касты сформировалась не двойная, а тройная мораль. Группировки всегда полны осведомителями, двойными агентами, которые сливают информацию конкурентам и правоохранителям. За деньги и за обещанную безнаказанность. Почему тройная мораль оказалась так близка нам? Как это случилось? Наверное, чудесным образом, не иначе.

Постойте, я всё равно не могу не удивляться, меня всё равно интересует - как?
Неужели всё дело в крахе языческо-христианских верований? Большевики подменили собой церковь, заменив десять заповедей кодексом строителя коммунизма. Подмена по всем признакам прошла удачно. Тысячелетняя православная церковь оказалась на задворках общественного сознания. Значит, коммунизм? Но, позвольте, в восьмидесятые уже никто не верил в коммунизм, про него стыдливо забыли, общество держалось, совершенно точно, не на этой красивой идее. А на чём, что такое важное вдруг разрушилось и погребло под собой относительное благополучие?

Может, причина в том, что государство лишилось монополии на насилие, уж слишком много граждан взялось за оружие? Но это тоже не новость. Такое у нас случилось во время революции. Да, бандитизм тогда был, но бандит считался человеком подлым. Обитал бандит в своём логове, от солнца и добрых людей прятался. Участь его была незавидна. Романтиком бандита вывели талантливые писатели юга России, такие как Исаак Бабель. Но спишем это на одесскую специфику. 
Само по себе наличие оружия у населения ещё ни о чём не говорит, возьмём Швейцарию, где все поголовно вооружены.  Дети там не мечтают стать бандитами. Хотя, надо спросить.

Всё дело в наступившей вдруг бедности, объяснил мне друг. Так ли это? После разорительной Великой Отечественной войны бандитизм тоже процветал, но бандит не имел такого уровня общественной поддержки и он, совершенно точно, не мог попасть во власть.

А как вам такое: страшно не то, что человек беден, а то, что он обеднел внезапно. Воистину, так. Михаил Булгаков, даже перефразированный, сгодится для любых объяснений.

Ответ на этот вопрос может быть и таким: при советской власти воровская идея была единственной, способной эффективно противостоять государственной монополии на наши души. В криминал бросались, как в спасительный омут, спасаясь от угнетающего государственного пригляда. На воровской территории советский тоталитаризм так и не привился. Стойкость криминала была такова, что некоторые «зоны» существовали, как бы экстерриториально внутри советской системы, они управлялись ворами и по воровским законам. Порой находила коса на камень и тогда власть жестоко подавляла сопротивление уголовников. Уголовники в ответ вскрывали вены, зашивали рты, калечили себя доступными способами. Случались восстания. Власть отвечала карцерами, голодом, а, порой, даже танками. Отсюда и ореол мученичества, сопровождавший советских воров. В других странах и в другие эпохи этот ореол доставался христианским подвижникам.
Характерно, что были понятия «зоны» и «большой зоны», под последней подразумевался весь СССР.

Советская система была насквозь зарегулирована. Существующие в ней социальные лифты: партийные, карьерные, научные, слабо подходили для одной, но очень активной группы населения. Чуть позже эту группу назовут коммерсантами. Теневая коммерция в СССР широко разрослась к середине восьмидесятых. Она пряталась от органов правопорядка и служила питательной средой для развития рэкета. Обложить данью цеховика - что может быть достойнее для советского Робин Гуда? На первых рэкетиров смотрели, как на народных героев.

 Всё это, конечно, было отклонением от общечеловеческой нормы. Ельцину, а потом и Путину пришлось столкнуться, нет, не с аморальностью населения, а с его криминализированной моралью. И это оказалось большим вызовом государству российскому.

Я встречался с этими людьми. Одни вели себя нормально, другие сразу «включали блатного». Ни к тем, ни другим нельзя было повернуться спиной. Тогда я «лох», жертва - их законная добыча. Большинство из них покоится с миром.
Единственное, что меня до сих пор угнетает, это история Уральской промышленности. Братва захватывала заводы, высасывала из них все соки, распродавала активы, а рабочих выставляла на улицу. Зачастую на цветной металлолом продавалось действующее оборудование. Сотни заводов на Урале погибли таким образом. Не факт, что они все бы выжили, но где ещё, в какой стране национальный криминалитет был так беспощаден к своим согражданам?

У меня нет желания выставлять оценки, это не памфлет, а приглашение к разговору.  Я с удивлением обнаружил, что в поле общественного внимания тема мгновенной криминальной деградации страны отсутствует.
Уверен, у каждого читающего есть, что добавить. Пишите.

Будь я смелее, я бы сказал, что все мы – соучастники, авторы такой странной общественной формации, как государство с воровской начинкой вместо нормального населения.

Будь я циничнее, я бы объявил наш исторический выверт важным экспериментом. Цель его - исследовать исторический тупик, сухую ветвь эволюции. Да, существовать в таком эксперименте вам было больно, но тем более почётно.

Будь я мудрее, я бы изрёк:
В каждом из нас сидит вор. Не будь его, мы бы не заметили воров вокруг. Более того, они бы не заметили нас.
Мы жили бы в разных мирах и не резонировали друг с другом. Признать вора в себе трудно, изгнать из себя окончательно - ещё труднее. Но можно увидеть в себе внутреннего вора и так помочь ему исцелиться.