В тот год Роберт познакомился не только с Джин — хоть ей он и уделял куда больше времени, чем другим людям, с которыми молодой профессор нередко ходил в рестораны или болтал на вечеринках. Тревожные вести из Испании волновали многих; не только лишь Оппи тревожился за судьбу этой маленькой охваченной огнём войны страны на юге Европы. Новые знакомые Роберта — из тех, кто входил или в дискуссионные группы наподобие той, в которой оказался Оппи, или в союзы учителей и преподавателей — часто собирали немалые средства, чтобы передать их в Испанию. Роберт общался — и очень близко — со многими из этих воодушевлённых и деятельных людей, но лишь на некотором уровне; слишком близкую дружбу и доверие во всём эти парни молодому физику — как, впрочем, и Джин — не предлагали.
Интересы Роберта и его новой возлюбленной, к которой Оппи продолжал тянуться, несмотря на все их размолвки, во многом перекликались с интересами союза преподавателей и дискуссионной группы. Однако иногда Роберт, со своей страстью познавать психоанализ и не только в рамках теорий Фрейда, сталкивался с непостижимой неприязнью к психиологии и всему, что с ней связано, со стороны коммунистов — именно их партия активно сплачивала людей в союзы и группы, и именно её члены так искренне беспокоились о том, что происходило в Испании, Германии и Италии, чей лидер, Бенито Муссолини, слишком активно перенимал жесты у властителя Германии. «Психология только отвлекает от действительно важных проблем!»
— Не пойму, чем это мешает помогать Испании? — фыркнул как-то Роберт, передавая мартини своей спутнице. В такую летнюю жару, когда даже ветер не нёс желанную прохладу, а обдувал жаром, бокал мартини, который Оппи разливал гостям сам, приходился как нельзя кстати. Снаружи обманчивый ветер вновь колыхнул ветки, и желтоватые листья сухо зашелестели; с одной из них, чирикнув, слетел воробей. Джин проследила за птичкой и махнула рукой:
— Некоторые из них слишком упёртые... Лучше вовсе об этом не думать. Кстати, спасибо за Донна.
Джоном Донном звали поэта, жившего пару с лишним веков назад. Один из его сонетов, «Разбей мне сердце», Роберт особенно полюбил; Джин тоже отметила некоторые строки в книге стихов.
— Хоть кто-то решил сегодня не говорить о политике, — влюблённые одновременно обернулись к незнакомцу.
Новому собеседнику не пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы произвести впечатление. Джин не сразу отвела взгляд от молодого блондина, высокого, прекрасно сложенного и безукоризненно одетого — «Не то, что иногда Роберт», — хмыкнула Джин про себя, но сдержалась.
— Да её и так много, — пожал плечами Оппи, затем задумчиво посмотрел на блондина. — Не помню, чтобы мы знакомились...
— Хоакон Шевалье, — представился блондин, подавая руку. — А вас я, кажется, знаю, Оппенгеймер? Видел как-то в Беркли, — пояснил Хоакон в ответ на удивлённый взгляд Роберта.
— Вам не кажется, — усмехнулся Оппи. — Можно просто Роберт. Тоже союз учителей?
— Да. Смотрю, нравится литература?
— Почему бы ей не нравится, если она прекрасна, с какой стороны на неё посмотреть.
— Действительно, — Хоакон улыбнулся. — И всё же нечасто встретишь физика, которому интересна поэзия.
— Возможно, — Роберт вновь пожал плечами. — Не все же такие, как Дирак.
Шевалье удивлённо приподнял бровь, но объяснять свою мысль Оппенгеймер не стал. «Как будто это что-то очевидное...»
— Если хотите, можем потом ещё как-нибудь поговорить о литературе, — добавил Роберт.
— Непременно...
...Беседы их и в самом деле продолжались. Шевалье, знаток французской литературы и друг Сальвадора Дали, стал частым гостем в доме на Шаста-роуд. Он же, как деятельный коммунист, пытался привлечь к делу партии нового друга; но Роберт, не желая отказываться ни от психоанализа, ни от поэзии, тем не менее не высказывал стремление получить партийный билет. Впрочем, это не слишком расстраивало Хоакона. Оппи шёл с ним по пути, отдавал немалые суммы на помощь Испании — куда больше, чем платил членские взносы Хоакон! Так что не стоит ли его уже считать членом коммунистической партии, хоть и без билета?..
— Разве ты не в партии? — спросил однажды Шевалье, когда они с Оппи брели по блестящей после дождя брусчатке.
— Нет, — Роберт недоумённо посмотрел на друга. — Там ценят более... Дисциплинированных, — взлохматив и без того растрёпанные чёрные волосы, физик усмехнулся. — Да и... Не так уж со всем я там согласен...
— Да, в стране Советов всё не так хорошо, — признал, нахмурившись, Хоакон. — Но...
— Не всё хорошо? Ты знаешь, как там обошлись с Ландау? А с Вайскопфом? Чудо, что Вик вообще смог оттуда вырваться!
— Про это я не слышал... — пробормотал Шевалье. В Штаты лишь изредка добирались слухи о «троцкистах», которые бежали за океан от преследований. Хоакон попытался вспомнить пару их имён, но, поняв, что это тщетно, добавил:
— Но наша партия ведь не связана с Советами!
— Надеюсь на это, — Роберт посмотрел на дым от тлеющей сигареты.
— Какая это уже по счёту? — Хоакон проследил за взглядом друга. — Неважно. Нам ведь нет дела до Советов — и так дел хватает.
— Поэтому я и здесь, — тихо улыбнулся Оппи, но тут же погрустнел. — Хотя не нравится мне, что Френк так работой рискует...
Младший брат Роберта вслед за Джеки — «той официанткой», как её всё ещё называл про себя Оппи, — вступил в ряды членов коммунистической партии. Некоторые студенты Оппи, тоже вступившие в партию, потом долго не могли найти себе работу; а ведь Френку тоже скоро предстояло искать место в университете или лаборатории!
— Такие трудности... — пробормотал в тот день Роберт, когда Френк рассказал ему, что он сделал. За окном дробью сыпал дождь, барабаня по блестящей крыше «Крайслера», и неизменно тихий голос Роберта казался ещё более глухим.
— Да чего трудного? — Френк беспечно улыбнулся. — Вырезал купон из газеты, заполнил да отправил — вот и все дела!
— Это не такие уж и шутки, — Оппи хмуро закурил сигарету. — У нас в Беркли уже уволили нескольких с билетами...
— Может, они просто не справлялись с работой? — младший брат пожал плечами.
— Может и так... Всё равно уволили и вернуться не дали...
Тот разговор братьев состоялся пару недель назад; и сейчас он сам собой всплыл в памяти Роберта. «Стоило ли настаивать, чтобы брат отказался от членства?..»
— Твой Френк большой мальчик. Он сам вступил в партию и сам разберётся, — Хоакон коротко рассмеялся. — Да и он, и мы ведь делаем благие дела? Что может случиться?
— Не знаю... — пробормотал Роберт. — Не знаю... Но лучше бы он о работе думал, а не о таких авантюрах.
— Сказал тот, кого в клубах профсоюзов видят едва ли не чаще, чем в университете?
Роберт ответил не сразу. Он и в самом деле нередко бывал на собраниях людей, которые открыто вступили в партию. Но...
— С ними приятно поговорить о штуках, в которых я сам не слишком силён, — наконец произнёс Роберт.