Ресторанами роскошная жизнь профессора физики не ограничивалась. Иногда Оппи позволял друзьям взять его с собой в оперу — и даже оплачивал билеты... Хоть и не каждый спектакль физику хватало терпения досидеть до конца. Вот и сейчас Роберт страдальчески закатил глаза. Опера... Они издеваются? Он тысячу раз говорил, что не собирается идти, но нет... Да ещё и билеты пришлось покупать...
Музыка оставалась тем видом искусства, которое Роберт не мог постичь. В отличие от брата, который был и частым слушателем концертов, и сам охотно играл на флейте — столь искусно, что некоторым казалось, что именно музыка, а не физика являлась призванием Френка, — Оппи мог иногда послушать музыкантов, играющих в ресторане, или записи на пластинке, пока работал за печатной машинкой — но не более.
— Мне казалось, что ты любишь искусство, — его тёзка и бывший студент, по фамилии Сёрбер, усмехнулся.
Роберт и правда ценил искусство; всего лишь пару лет назад, чтобы прочитать на санскрите пару текстов, Оппи потратил несколько месяцев, чтобы овладеть этим языком на достаточном уровне. Роберт мог определить на глаз — лишь по уцелевшим капителям колонн — как давно мог быть построен храм, изображённый на картине. Но опера...
— Литературу — да. Живопись — немного... А опера... Нет, я лучше ещё раз сгоняю до Пасадены или Анн-Арбора...
— Знаю я твоё «сгоняю»... Это как в той поездке, когда ты сломал руку?
— Подумаешь, не справился с управлением... Знаешь ли, трудно следить за дорогой на скорости выше семидесяти!
Сёрбер вздохнул, решительно потащил собеседника к зданию театра.
— И вообще нечего спорить, у нас уже есть билеты — которые, кстати, ты сам купил, прекрасная постановка, поёт Личия Альбанезе! Ну?
— Черт с тобой...
Более старший из Робертов тоскливо закурил. Возможно, «Мадам Баттерфляй» и была классикой оперы, но...
— Зачем они так разевают рты? Это ужасно!
— Ну... Так петь удобнее...
— Но это никак не эстетично! Я заплатил за всю оперу и должен наслаждаться всей оперой — а не только музыкой! И зачем они орут так громко?
— Это не «орут», это оперное пение... О, вот, тихо, слушай, сейчас будет прекрасная ария! А, какие переливы, какой тембр, какое владение голосом — и при этом столь естественные движения тела... — Сёрбер не сразу заметил, что в ложе стало подозрительно тихо. Молодой человек обернулся — и не смог сдержать смеха. Да — Оппенгеймер опять просто ушел со спектакля.
...Пение Альбанезе Роберт не оценил; куда больше учёного занимали вопросы того, чем именно являлся недавно открытый Андерсоном позитрон. Так что из оперного зала молодой человек, не обращая внимание на недоумевающих швейцаров, поспешил домой, к черновику статьи.
Эту статью Оппи посвятил получению «положительного электрона», как его называли иные учёные. Вместе с Милтоном Плессетом — Роберт не изменил себе и привлёк к написанию статьи одного из своих студентов, тоже увлечённого теорией Дирака, — Оппи предпринял попытку систематизировать и обобщить всё то, что уже стало известно об электронах и позитронах — и объяснить, почему при прохождении через свинец гамма-излучения тория образуются пары электронов и позитронов. Оппи и Плессет исходили из того, что при помощи теории Дирака можно определить, с какой примерной частотой эти пары — с учётом результатов экспериментов Андерсона и Неддермейера — образуются. Но если энергии будет больше, чем нужно, пары электронов и позитронов не возникнут. При этом быстрые электроны и противоположные им частицы с положительным зарядом сами будут стремиться к тому, чтобы образовать такие пары.
После доработок и нескольких килограммов выкуренных сигарет Роберт опубликовал эту статью в виде письма редактору журнала «Физикал ревью». Но на ближайшем семинаре статью приняли прохладно.
— Мысли, конечно, интересные, — заметил задумчиво Кондон.
— Но?
— Роберт... В этой формуле как минимум одна ошибка — и это только то, что я заметил...
— Странно... Вроде Милтон проверил... — пробормотал Роберт, впрочем, не слишком расстроенно.
Математические ошибки нередко омрачали статьи Роберта — достаточно часто, чтобы их читатели воспринимали их не как непростительную небрежность, но скорее как неизбежные недочёты.
Один из таких недочётов Лео Недельски нашёл в письме «Физикал ревью», где Роберт вместе с ним предположил, что под воздействием гамма-лучей, испускаемых ядром, могут образовываться пары электрона и позитрона.
— И как мы это пропустили? — вздохнул Лео, дописывая заметку о неточности.
— Подумаешь, с кем не бывает, — Роберт пожал плечами.
— Почти ни с кем, кроме... Одного профессора из Беркли, который постоянно курит, ломает в авариях две машины в неделю и отзывается на имя «Роберт»? — хмыкнул Недельски. — Хоть рубрику «ошибки Оппи» вводи... О, а что, у нас всё равно уже все знают, как твои уравнения проверять надо...
— Нашли же... — пробормотал заметно тише Роберт. — Подумаешь, случайность...
— Случайность? — Лео не заметил, как повысил голос. — Тебе-то, конечно, говорить легко! А мне такое не простят!
— Глупости. Тут уж ты преувеличил. Надо просто больше уверенности...
— Скорее, надо такого соавтора, который не сделает пять ошибок в пяти уравнениях, — хмыкнул Недельски. Роберт закатил глаза.
— Ой, хватит. Ошибся и ошибся. Лучше... — Оппи вспомнил, что давно не посещал один уютный ресторан. — Лучше пошли что ли к «Джеку», там музыканты новые, слышал...
— И ты угощаешь?
— Разумеется!
— Ну... Тогда ладно, — сдался Лео.