Дружище, а вот тебе мое воспоминание, оно пришло мне в голову в автобусе в этот жаркий августовский день. Август 2005 года. Я на нудистском пляже. Вдел, конечно. У меня с собой было. Вокруг молодые писечки, попочки, сисечки. А я, стоя на урезе воды Финского залива, разговариваю с шикарной блондинкой. К нашим ногам подкатываются волны. Пахнет водорослями, а мне кажется – морем. Шикарная - это слово я подхватил как корь у классика. Блондинка жалуется – залив наш стал совсем грязный. А ты мне всегда говорил – Егорыч, тебе как только капля в клюв попадает, начинаешь петь как кенарь, вместо того, чтобы барышней заниматься. Аналогичный случай произошел у нас в Жмеринке. Корова пукнула и у нее отпали рога! Я запел о загрязнении Финского залива, как я в 1989 году прошел от Зеленогорска до Сестрорецка, беря пробы воды, делая снимки того как меняется залив. Какие напластования тины, водорослей лежат на песке. Потом написал репортаж для «Смены». Витийствую, а сам яростно, но безуспешно борюсь с собою, стараюсь глядеть блондинке в глаза, а не на роскошные, развратные губы, которые нагло вытарчивают из бритого лобка. Наконец, ей это надоедает.
- Да хватит пялиться, протрете. Хотите поцеловать – пожалуйста.
От восторга взмываю, выпустив закрылки:
- Сударыня, да я профессор кунилунгуса!
- А докажите! – говорит блондинка и ведет меня к своему матрасику. Там вынимает из переносной сумки – холодильника бутылку белого сухого. О дольче Италия. И пару мандарин. О, нет, - возмущаюсь я, у нас свое е. И бегу к своему рюкзаку. Выхватываю бутылку моего домашнего красного, а барсик уже рвется ввысь. На нашем пляже это не комильфо… Блондинка тем временем сворачивает матрасик, и мы с ней удаляемся от пляжа.
Расстилает она матрасик, я разливаю по пластиковым стаканам винцо. Шалунья свой отводит рукой. А я содержимое своего одним махом закидываю в мамоняру. И чтобы дважды не вставать – и ее. Прелестница откидывается на спину:
- Я сегодня за рулем. Са ира! (Дело пойдет - по – французски)
Бросаюсь тигрой на ее шикарные губы, она говорит сквозь стиснутые зубы:
- Нот би аз а тайгер. А эм эфрейд.…(Не будь как тигр, я боюсь – по – английски).
И тут я слышу за спиной сопенье. Кто – то смотрит мне в спину. Отрываю голову от изумительной по вкусу, пряной йони. Скатываюсь с блондинки – в двух шагах стоит типичный ботаник. Парусиновый костюм, худое зимнее лицо, очки сползли с потного носа. Висят криво.
Сдуру рявкаю мазандаранским тигром. Ты этот мой рык знаешь – когда на лосиной охоте я в загоне, стрелки жалуются:
- Егорыч, орёт так громко, что лоси выскакивают пулей, и на ходу серут. Тяжело стрелять.
Ботаник, несмотря на свой преклонный возраст ударяется с места в галоп. А прелестница подскакивает с матрасика и пронзительно визжит.
- Ты что, профессор, охренел?
Показываю ей на мелькающего в сосновом лесу ботаника. Она хохочет. Тут нас накрывает громом от грозы, накатывающей с залива. Когда мы добираемся до ее машины, нас уже хлещет дождем.
У Наташи новенький мерс. Она включает радио «Эрмитаж». Машина несется по шоссе к городу. Тут её рука шаловливо опускается мне на ширинку. Барсик вырывается на свободу как шильонский узник.
Едва мы входим в её квартиру, как я отработанным приемом опрокидываю Наташку на диван в прихожей. Барсик дымится… Бросаюсь на нее и – получаю в нос удар ладошкой. Из носа тут же течет кровь.
- Ой, прости, я просто испугалась, - причитает Натали, вытирая мне окровавленные усы холодным платком, намоченным в воде.
- Я же тебе говорила, - не будь как тигр, не будь, – чуть не плачет она.
Рубашка в крови. Наталья быстро ее застирывает. Я гляжу на часы – о, боги, мне пора возвращаться к жене. «Облупились носы, износились трусы, нам пора возвращаться домой…»
Уже в метро спохватываюсь, что не взял телефон у этой каратистки. Ну, не страшно, успокаиваю себя. На пляже встретимся.
Надо ли тебе говорить, что ни дома, ни квартиры я не запомнил?
Наташу я встретил лишь пять лет спустя все на том же голопопом пляже. Она была с пузаном старше ее лет на двадцать. С толстой золотой цепкой на шее. Ясно – папик.
- Познакомься, - это мой муж, - сказала Натали.