Мурзик
Мурзика нам подарила крёстная мать моей дочери, бывшая жена моего брата, с которой мы много лет не общаемся по причине обстоятельств, не имеющих отношения к питомцам.
Мы не были рады такому подарку. Но и оставить несчастное животное с прежней хозяйкой не смогли. Вот почему.
Данная Педагогиня с несметным количеством образований, дипломов и прочих регалий, как и множество таких же золотых дипломированных специалистов, не отличалась смекалкой в быту и жизни. Её знания о важном и высоком не покрывали пробелов в знаниях о простом, элементарном, будничном. И бедный кот пострадал от этого дисбаланса.
Педагогиня со своей мамой, тоже педагогом, поехала в сад. А поскольку погода позволяла, они решили взять с собой кошачье семейство, подышать свежим воздухом, что бесспорно даёт большую пользу любому хоть растущему, хоть растящему организму. Кошка с котятами поезку перенесли хорошо. Малышам было уже полтора месяца, но к самостоятельному питанию их не приучали: научатся, когда придёт время. Кошек выпустили в сад и оставили без присмотра. Вечером одного любопытного котёнка не досчитались. Искать такую кроху в траве показалось безрассудным, оставаться с ночёвкой — неудобным, да и планы на вечер уже выстроены... Поэтому на крыльцо домика насыпали сухого корма, полсосиски, и уехали домой.
На вопрос: как он там должен выжить, если даже к чашке не приучен? — мне пояснили, что молоко дома в свободном доступе, так что он наверняка уже умеет есть сам. И вообще. Кот — это хищник. Он же остался в саду, а не на проезжей части, значит, ему ничего не угрожает. Он может охотиться на мышей и кузнечиков. Хищник не пропадёт.
У меня взорвался мозг в тот момент.
Спустя пару-тройку дней, они приехали в сад, нашли перепуганного котёнка, и вечером того же дня, подарили нам.
— Вы его хотя бы водой поили? — спросила мама.
— Нет, он не просил. Он, наверно, росы утром напился.
— А кошке его давали? Он сосал кошку сегодня?
— Нет, мы решили, что раз уж он уже живёт самостоятельной жизнью, то глупо пускать его к мамкиной титьке.
Не забрать этого несчастного ребёнка мы не смогли. Но и сделали не лучше. Важно было учитывать степень его истощения, детский возраст и пережитый стресс, а мы, шокированные столь безответственным отношением прежних хозяев, навели панику раньше времени.
Притащив котёнка домой, мы сначала напоили его водой из шприца без иголки. Поили по чуть-чуть, каждые двадцать минут, в течении двух часов. Пил Мурзик жадно, давился каплями. Позже его вырвало голодной пеной с небольшим количеством желчи. Мать налила ему разбавленного молока, но что делать с блюдцем, он не знал. Учуяв пищу, котёнок заорал как потерпевший, заметался, залез в тарелку всеми лапами, упал в ней, но лакать так и не додумался, сколь мы его не совали очумевшей мордочкой в молоко. Пришлось поить хищника-охотника прежним способом. В этот вечер он уснул, обнимая лапками шприц, вздагивая во сне всем телом.
Утром он не встал. Он лежал, обделавшись под себя, и орал, требуя пищи. Вот тут-то мы и допустили ошибку: нужно было помыть, накормить, при необходимости — повторить. А мы обратились к специалистам.
Вынести несчастного на улицу, после всех его переживаний, уже было ошибкой, но я на этом не остановилась. Я принесла его к ветеринару, объяснила, что случилось. В ветклинике его состояние назвали, скажу по простому — кишечным воспалением. Назначили капельницы — физраствор, антибиотики... Лучше ему не становилось, наоборот. Я носила его на процедуры каждый божий день, выбирая между оплатой капельницы и покупкой товаров первой необходимости, но святая вера в то, что доктор лучше знает, вынуждала делать выбор в сторону клиники. Через две недели котёнок умирал на моих руках.
Мать взъелась:
— Дай ты ему хоть сдохнуть спокойно! И купи, наконец, туалетной бумаги...
Оставленный в покое, Мурзик продолжал умирать, но уже как-то не интенсивно. Ещё на капельницах он начал проявлять признаки кишечного кровотечения, сильно отощал — одни глаза во всю морду.
Выразительные, огромные глаза, с выражением вопросительного участия. Из-за этого его морда казалась необычно человеческой, как у какого-то великомученника. В купе с его состоянием, эта трагическая морда стояла перед моим внутренним взором, мешая уснуть.
— Мам, надо что-то сделать.
— За ноги и в форточку?
— Не... Рано. Может, какой-нибудь народный рецепт? Какую-нибудь кровохлёбку заварить, боровую матку, я не знаю... Полынью накормить, чтобы аппетит возбудился...
— В аптеку побежишь за боровой маткой? А полынь — рвотное. Ему и так не сладко... Охота, так дай горошки.
— Какие?
— Я знаю? В справочнике поищи. Вон там на полке.
Я углубилась в изучение гомеопатического справочника 56 года выпуска — учебника для медицинского училища. В два часа ночи подошла к маме:
— А у нас арсеникум альбум есть?
— А это что? Я всё время забываю эту их латынь.
— Мышьяк.
— Есть. Сейчас найду. Только у него, может, срок годности вышел...
Запасы различных гомеопатических гранул у нас были всегда, но я никогда не интересовалась ими особо. Хотя должна признать, то лечение, которое моя мама "прописала" моей дочери, помогло. Но теперь я сама искала подходящий препарат по симптомам, и этот процесс показался мне довольно увлекательным.
Мама разводила в шприце горошки и давала коту, пока я работала. Когда я была дома, это было моей обязанностью. Лучше делать ничего, чем ничего не делать — истина, которая не раз выручала меня в жизни.
Мурзик, которого перестали грузить антибиотиками и прочими препаратами, оставили в покое и не тащили больше на улицу, пошёл на поправку. Через месяц он хорошо кушал, много спал и был очень игривым малым. О его болезни Педагогиня высказалась так:
— Мы всю жизнь возим в сад кошек. Никогда ни одна кошка не страдала ничем, только лишь от того, что её возили в сад. Так что Мурзик заболел, вероятно, потому, что вы чем-то его накормили, когда принесли домой. Ведь я вам отдала его совершенно здоровым из рук в руки, безо всяких признаков болезни. Но это — ничего, я вас прощаю. Главное, что всё обошлось.
Мы, прощённые столь великодушно, кота ей больше не показывали. А он, тем временем, рос и баловался вовсю.
Единственной его проблемой на всю жизнь осталось слабое пищеварение. Чуть что не так — то понос, то запор, то кровотечение. Ни один из специализированных кормов он не принял. В натуралке рылся, как свинья в апельсинах. И вообще был довольно избалованным. Грыз тапки не хуже любого щенка, драл обои, ронял посуду... А самым излюбленным его трюком стала такая фишка: ты наливаешь кофе, Мурзик упоённо мурчит и глядит на тебя участливыми влюблёнными глазами... Лезет на колени, тычется головой в угол стола, трётся мордой, просится на руки... И вот ты сидишь с кружкой, поющим котом, жизнь прекрасна... Подносишь кофе ко рту, делаешь вкусный глоток... И тут эта сволочь, со всей дури, поддаёт головой снизу в дно кружки. Естественно, ты захлёбываешься в напитке, посудина летит в одну сторону, кот — в другую, тебе нужно срочно переодеться и умыться, а Мурзик уже лежит где-нибудь на подоконнике, и прищурившись, наблюдает за твоими суетливыми телодвижениями. Зачем он это проворачивал, я не знаю, но он сохранит привычку долбить все кружки, чашки и стаканы в самый неподходящий момент на всю жизнь, пока силы его не иссякнут. И как мы с мамой не перестраховывались, как не следили за ним — он выстреливал своей головой не хуже заправской змеи, даже из глубоко спящего состояния.
Вторая привычка была более противной: он начал ссать везде. Если что-то тряпичное лежит не на месте, не дай бог, футболка упала на пол, он тут же её обфурит. Если нет ничего подходящего, он сам сбросит что-нибудь на пол и обфурит. Если нет такой возможности, будет терпеть изо всех сил, пока его участливые глаза не полезут из орбит. Но такое бывало не часто, если учесть, что в доме был маленький ребёнок, а значит всегда было место для некоторого беспорядка. Он ссал в игрушки. В коробку с кубиками. В детскую коляску. А потом добрался до моего одеяла. Если учесть, что стиральной машины у меня тогда не было, можно понять, в какую ярость я впадала, когда на свежевысушенное и постеленное одеялочко, лужа делалась раньше, чем я успею им воспользоваться. Я тыкала его мордой, вышвыривала в коридор, в подъезд, на улицу... Это был единственный способ не убить паскуду. Я ненавидела его всеми фибрами, и его бывшую хозяйку тоже, и даже собственную мать, которая потешалась над моими приступами бешенства. А когда я и на неё начинала смотреть косо, мама принималась увещевать — мол, это же всего лишь кот, у него природа, он метит территорию, может, ему что-то у нас не нравится...
— В саду ему всё понравится! Пусть, сволота такая, живёт на улице! Я не могу стирать одеяла только для того, чтобы их высушить, и тут же стирать снова! — орала я. И все наши с мамой скандальные беседы сводились к одному: я требовала кастрировать кота, а мама, углаживая его на руках, как родного сына, запрещала. Дескать, природа. Гормоны. Нельзя ущемлять несчастного. Это издевательство.
— А это — не издевательство?! — рвала я глотку на всю квартиру, тыча пальцем в стопятьсот вёдер и тазиков, где мокли и дезинфицировались кубики, шмотки, тапки и злополучное одеяло.
Мама хихикала. В такие моменты я была уверена в том, что она не просто меня не любит, но даже всю жизнь мне за что-то мстит. Но мать категорически отвергала подобные мои подозрения. И сомневалась в моей адекватности... И укоризненно вздыхала, смиряясь с туповатостью своего чада... И подленько хихикала, когда Мурзик отмечался очередными тремя литрами жидкости, бережно хранимыми ещё со вчерашнего дня до удобного случая. А поскольку случая не представлялось, а терпеть сил уже не было, он залезал на вешалку, сбрасывал пару шапок на пол, а когда спускался по развешенной одежде, цеплялся когтями. Начав дёргаться, он отрывал петельку на куртке, и, рухнув вместе с ней на пол, с удовольствием пристраивался сверху... Убить мало, не то что яица оттяпать.
Но мамино умиление резко оборвалось, когда Мурзику надоело глумиться лишь надо мной. В одно, печальное для него, утро, он опрометчиво нассал на подушку. Мамину. Ту, на которой она головой спала. Да, прямо в тот момент и спала. И проснулась с мокрым ароматным пятном под самым носом. В сантиметре.
Я пряталась вместе с котом. Закрывала собой несчастного, пока было, что закрывать. Веником получили мы оба, при чём мне досталось куда больше, ведь я знатно веселилась над бушующей матерью.
— Завтра же тащи этого урода в клинику, а то я его сама кастрирую! Мордой в валенок, и щипцами!
— Мама! Ты что?! Это же — природа! Это гормоны! Он не виноват! Он просто кот!
Уворачиваясь от очередной затрещины, я умирала от злорадного счастья. А Мурзик глядел на меня своими преданными, полными противоречивых чувств, глазами и мурлыкал громко, как трактор.
Подушка была пуховой. Пришлось выбросить. Извести такое амбре из натурального пуха самостоятельно невозможно, а сдать в химчистку для нас было дорого. Мурзик поехал на операцию на следующий день.
Процедуру кот перенёс на "отлично". После наркоза был пьяный и ласковый: всё шёл куда-то, потеряв всякую ориентацию в пространстве, пел, как Кабзон — с чувством, низким баритоном, взор лучился любовью и нежностью. Не гладить его было нельзя — он начинал орать, а гладить — невозможно: он преисполнялся чувствами и шёл, шатаясь, в поисках объекта, которому можно эти чувства излить. Отойдя на пару метров, уткнувшись в стену, кот падал, переворачивался с боку на бок, и обнаруживал меня, в паре пройденных метров. И начинал орать, требуя ласки. Круг повторялся.
Отпустило его за день. О проведённой операции все забыли уже через неделю, как и об испорченных одеялах. Меня предупреждали, что он ещё может что-то натворить по привычке, но такого не случилось. Мурзик по-прежнему драл обои, грыз пластиковое мусорное ведро и висел на шторах. В целом, ничего не изменилось, кроме того, что я вздохнула спокойно и перестала ломать спину над ванной с тяжеленным одеялом дважды в неделю.
Никаких изменений в темпераменте кота не произошло. Как был нежным и игривым, так и остался. Говорят, кастраты набирают вес и ленятся. Мурзик доказал обратное. Он ни разу за всю свою жизнь не дотянул до нормы по весу, всегда чуть меньше. Мускулистым тоже никогда не был. Типичный поджарый, жилистый. Главная его особенность — глаза. Большие, круглые, бесконечно сочувствующие и перманентно вопросительные.
Вот грохнет он крышку с кастрюли, ты на него рявкнешь, а он обернётся к тебе и глядит в самую душу:
— Что с тобой? Почему это так важно для тебя? Могу ли я помочь тебе пережить эту трагедию? — мыркает он, и медленно приближается к тебе, протягивает лапку, трогает, вопрошая, сопереживая...
А возьмёшь на руки — обнимает за шею лапами, как ребёнок, тычется головой в лицо, в подбородок. И поёт утробно, как хороший трактор. Трактор — его второе имя.
Скоро проявилась ещё одна его особенность, сохранившаяся до глубокой старости. Мурзик оказался настоящей нянькой.
Его принесли, когда моей дочери было около шести месяцев. Пока он болел, пока набирался сил — в общем, первое время он её не замечал.А потом увидел. Наблюдал за ней. Укладывался спать рядышком. Если я держала младенца на коленях, он пытался пристроиться сверху, на её ногах.
Однажды я мыла посуду в кухне, а дочь спала в комнате, на диване. Ко мне прибежал Мурзик, начал тереться у ног, постоянно вскидывая голову, заглядывая мне в лицо. Он часто мявкал, выражая беспокойство. Я посмотрела на него в упор, и он пошёл прочь, оглядываясь и мяукая. Пошла за ним, уже понимая, что случилось. Так и есть: ребёнок проснулся, дрыгает конечностями без присмотра. Непозволительная халатность.
С этого случая у нас с котом установилась связь. Достаточно было ему подойти и мелко часто замявкать, значит, дочь требует внимания. Стоило ему возле неё в голос заорать, я неслась к ним, очертя голову — или малышка плачет, или покакала, или лезет, куда не надо. Эти случаи не были частыми, но то и ценно — мы с Мурзиком нашли общий язык, так сказать, с первых нот.
Пустышки дочь не признавала, она сосала простую соску, которые надеваются на узкое горлышко бутылочки. И как-то Мурзик на эту соску запал: она так соблазнительно поскрипывала, двигалась, манила... Он начал забирать соску у ребёнка и уносить в коридор, чтобы там играть с ней, как с мышкой.
Такая игрушка хорошо цеплялась когтями, и знатно подпрыгивала от удара об пол. В общем, у котёнка появилась своя страсть.
Дочь первое время не замечала этих хищений — спала, или была занята чем-то другим в момент кражи, например, погремушкой. Но однажды он попытался вытащить соску у неё изо рта в момент бодрствования. Юле тогда было уже месяцев десять. Она сидела на диване, привалившись спиной на подушку. Ей не понравилось подобное посягательство, она выхватила соску у кота и сунула её обратно в рот. Глаза Мурзика вспыхнули, он резко махнул лапой, выбив у девочки пустышку, зацепив при этом когтями её лицо. Юля взвыла, схватила кота и начала рвать на нём шерсть. Кот истошно заорал в свою очередь.
Вся битва заняла три секунды. Кровь, слёзы, клочья шерсти, вопли... Одна царапина протянулась по Юлиному лицу от самого глаза, с внутреннего угла, по носу, под носом до верхней губы, и уже остаточно, по подбородку. Тоненький светлый шрамик от глаза до губы остался на всю жизнь. Но больше Мурзик с ней не связывался. Караулил, когда она уснёт, и воровал только у спящей. А его, за две секунды облысевший, хвост, оброс заново месяца за полтора.
Примерно в то же время, укачивая дочь беспокойной ночью, я увидела, как что-то пролетело перед окном и глухо ударилось внизу о бетонную отмостку. На следующий день в подъезде обнаружился немолодой уже кот, абсолютно чёрный, без единого белого волоска. Его жёлтые глаза смотрели с неприятием, он очень не хотел, чтобы его трогали. Судя по всему, всё, что расположенно дальше лопаток, вызывало у него боль. Погладить его можно было только по голове, но и тогда его взгляд не менялся. Он лежал на батарее и стонал. Соседи начали возмущаться, требовали выбросить кота на улицу.
Я поняла, чей это питомец. Это же стопудово он пролетел накануне перед окнами, так как был выброшен из окна, прямо над нами, с седьмого этажа. Я поднялась к его хозяевам. Дверь открыла Галина:
— Нет, нет, что ты. У нас и не было кота никогда, ты что-то путаешь... Нет, нет, нет, не наш, ничего не знаю.
А ведь рассказывала мне про чёрного кота, года два назад.Что вот, мол, муж притащил. Всю жизнь кошек ненавидел, а тут приволок...
Ну нет, так нет. Я принесла Чёрного домой, уложила его на письменном столе, у стены, на сложенное банное полотенце. Посовещавшись с мамой, мы решили сразу оставить его в покое: на операции и длительное лечение денег у нас всё равно не было, а так парень хоть в тепле и в безопасности.
Мурзик словно одичал. Он рвался обнюхать пришельца, познакомиться. Мы, естественно, его отгоняли, да и сам Чёрный шипел очень доходчиво. Но через пару часов мы обнаружили, что гость лежит, не изменив положения, а вплотную к нему, свернувшись калачиком, устроился навязчивый котёнок. Оба спали.
.
Бегемот
Чёрного кота мы назвали, конечно, Бегемотом. Он был очень плох. Всё лежал на своём полотенце, не меняя позы. При приближении к нему начинал стонать. Трогать себя не позволял, добавляя в стоны громкости. А мы и не трогали. Только меняли нетронутую воду и каждый день предлагали поесть чего-нибудь.
Так прошла неделя. И всю эту неделю Мурзик вылизывал больного кота, мурчал возле него, спал с ним рядом.
Натуральная заботливая сиделка. Пить Мурзик начал только из Бегемотовской чашки, свою игнорировал, словно всеми силами подавал пример болезному. При всей своей неугомонности, он не пытался играть с Бегемотом или рядом с ним, выплёскивая свою энергию с Юлей и своими игрушками.
Побегав, поиграв, он возвращался к своему подопечному, притихал, обнюхивал, начинал его вылизывать, а потом просто лежал рядом, или спал.
Бегемот же был равнодушен к Мурзику. Смирившись однажды с его присутствием, он словно совсем перестал его замечать. Однако, спустя несколько дней, остекленевший было взгляд больного, оживился. Он начал наблюдать за Мурзиком одними глазами, не поворачивая головы. Как только котёнок оказывался в поле его зрения, прищуренные глаза Чёрного раскрывались шире, взор становился осмысленным. Он поводил жёлтыми глазами, с чёрточками тёмно-зелёных зрачков, провожая своего няня из стороны в сторону. Когда кот начинал его вылизывать — голову, уши, нос — Бегемот прикрывал глаза, и однажды даже тихонько замурчал. После этого случая, когла Чёрный увидел Мурзика в очередной раз, у него расширились зрачки. Это оказалось хорошим знаком.
В этот же день Бегемот впервые встал и, шатаясь, пошёл к краю стола. Мама аккуратно составила его на пол. Короткими переходами, отлёживаясь то там, то здесь, Бегемот нашёл лоток. Впервые за эти дни, он сделал лужу, в которой явно была кровь. Вероятно, у него были отбиты почки. Всё-таки, с седьмого этажа летел.
Мама добавила ему в воду горошки, восемь штук, арника ц6. Составила чашку на пол, полотенце тоже переложила вниз. Мурзик неотвязно следовал за своим подшефным. Обнюхивал его без конца, садился рядом, когда тот ложился передохнуть. Периодически принимался рьяно его вылизывать, иногда так отчаянно, что больной падал, теряя равновесие.
Напутешествовавшись по квартире, Бегемот вернулся к столу, нашёл воду, и впервые попил.
— К житью, наверно, — заключила мама и включила в список покупок свежую печень.
Кровь, набежавшая с печёнки, заинтересовала Бегемота на второй день выздоровления. Есть он ещё не мог, но пил исправно.
Юле категорически запрещалось приближаться к больному, чтобы беречь его покой. Малышка, которой не было ещё и года, встречала запрет протестующим криком, но будучи грубо схваченной пару раз, смирилась.
Мурзик не забывал про неё. Словно компенсируя невнимание пришлого кота, он сам шёл к ней в руки, как на эшафот. При его трагичной морде, это выглядело душераздирающе. Она хватала его за спину, сгребая шкуру маленькими кулачками, и тянула к себе. Если в этот момент, Мурзик смотрел мне в глаза, у меня создавалось ощущение, что я присутствую в кошмарном фильме, где главного героя утаскивают в преисподню демоны, а он, тем самым, жертвует собой, спасая мир.
Утащив кота к себе поближе, дочь начинала его гладить. Координация не позволяла ей делать это достаточно аккуратно, поэтому несчастный планомерно получал по башке ладошкой. При этом он ластился об её лицо, звонко мурча, играл с завязками на её кофточке, катался по ней, сворачиваясь в клубок и разворачиваясь. Если она хватала его уж слишком сильно, он шипел, мог стукнуть лапой. Я старалась регулировать их взаимодействие, постоянно показывая, как нежно и лаского нужно обращаться с животным.
Однажды Юля схватила Мурзика за ухо и потащила в сторону. Он отчаянно зашипел, я оторвала её руку от кота, сказала "нельзя", погладила его по голове. Девочка внимательно на меня посмотрела, посмотрела на Мурзика, и схватила его за ухо с утроенной силой. Кот взвыл. Я схватила её за ухо, тоже, надо сказать, от души. Она тоже взвыла. Мурзик убежал к Бегемоту.
В следующий раз, Юля схватила кота за ухо, едва он к ней подошёл, я схватила за ухо её. Она начала истошно рыдать, но я была невозмутима, объясняя, что ему так же больно. Больше подобного не повторялось.
Мурзик возвращался к ней, не смотря ни на что. Он прощал ей всю эту грубость обращения, смиренно сносил все её исследовательские расковыривания его шкуры, тыканья в морду пальчиками — тут носик, тут глазки, тут щёчки, на щёчках усики... Изредка обороняясь, он терпеливо сносил всё. Иногда оставлял царапины. К ним относились ровно: вон у него какие когти, ими он царапается. У дочери сформировалось понимание неизбежности лёгкого травматизма при общении с животными. Кстати, сохранилось на всю жизнь. Она никогда никого не боялась, ни собак, ни птиц, ни других животных, и при этом была аккуратна в обращении, прекрасно зная, что, в случае опасности, любой зверь пустит в ход то, чем наделён от природы в целях самообороны. Мурзик воспитал в ней эмпатию и осторожность по отношению к любым животным.
Через пару месяцев Бегемот восстановился. Он хорошо кушал, признаков кровотечения не проявлял, с пищеварением тоже всё было нормально. Но травма позвоночника, вероятно, оставляла определённую болезненность в области нижней части спины: гладить его можно было только в области головы, лопаток и живота, если он в хорошем настроении. Да и то, живот он мог подставить только маме, ей он доверял больше всех. Арнику она ему подсыпала в воду в течении всего первого месяца, потом перестала.
Помогло ему это, или просто жажда жизни взяла своё, я не знаю, но пичкать арникой всех травмированных продолжаю до сих пор.
Оклемавшись, Бегемот обнаружил Юлю. Он не обладал столь фантастической терпеливостью, поэтому старался держаться подальше. Однако и Юля, научившаяся уже прислушиваться и вести себя более осторожно, не пыталась хватать его и пичкать. Лишь раз, когда она ползала по дивану, а кот лежал на диванной спинке, свесив хвост, она схватила его за хвост и попыталась сдёрнуть вниз. Бегемот взметнулся и хватил её когтистой лапой по руке. Кровищи было... Визгу, слёз...
Но больше она ни одну кошку за хвост не таскала. А когда какой-то мальчик, спустя два года, схватит её за волосы в детском саду, она расцарапает ему руку так, что больше никто не рискнёт здоровьем за её косичку. Хотя, в целом, девочка выросла миролюбивой и лояльной. Но в обиду себя никому не даст.
Чёрный сохранил свою отстранённость по отношению к нам: никогда не ласкался, лишний раз не подходил, внимания требовал строго по необходимости тихим мяуканьем. Только к маме он был чуть более приветлив: мог позволить ей себя погладить, даже выражал удовольствие, и приходил спать к ней на диван, устраиваясь в ногах.
Он был не прихотлив, тих и очень строг. Его жёлтые глаза смотрели так же неприязненно, но взгляд был умным, осмысленным, серьёзным. Если я что-то делала, а он смотрел на меня, и мы встречались взглядами, у меня в голове озвучивался его молчаливый бесстрастный вопрос: что ты делаешь, идиотка?
В вопросе не было никаких эмоций только снисходительное участие.
Я понимала — друзьями мы не станем. И не только я. Мурзик тоже стал подходить к Бегемоту всё реже. Когда он его вылизывал по привычке, а Чёрный смотрел на него вот тем самым взглядом, у Мурзика, вероятно, тоже озвучивалось что-то в голове. Он тушевался, пятился, отводя глаза, и уходил в сторонку. В конце концов он вовсе перестал присматривать за Бегемотом. Иногда они спали рядом, особенно, если в комнате было холодно. Но в основном, чёрный кот держал дистанцию. *