Г. Астрахань. Кафе «Кильдим». Наши дни. Светит солнце, пахнет шашлыком. Валтасар,
одутловатый мужчина в спортивном костюме и тёмных очках, в кармане у него 3000 рублей.
Афрасиаб — в югославском костюме и кепке.
Афрасиаб: Что объединяет сборник рассказов Сергея Чернова «Другая жизнь»?
Валтасар: Сквозной герой как у Карасёва в «Парке Победы» или сквозная деталь.
Афрасиаб: Сквозняк!
Валтасар: Можно назвать это «дискурсом», системой внутренних ссылок рассказов друг на
друга. Если более традиционно: надо искать параллельные места, как в Библии.
Афрасиаб: Сразу 3 возражения: а) это ли хотел сказать автор? б) нет ли здесь некоей хулы? в) а всякий ли читатель способен обнаружить параллельные места?
Валтасар: Ответ: а) спросите у автора, б) нет, в) чем начитанней читатель, тем лучше.
Афрасиаб: Обтекаемо.
Валтасар: Я тоже хотел бы точно замерять читателям оперативную память. Пока приходится пользоваться кустарными методами. Вот открывает он рассказ «Муха» и если он говорит: «Что за чепуха!» — это не наш пассажир. А если он спрашивает: «А к чему эта муха?» — наш.
Афрасиаб: А о чём рассказ «Муха»?
Валтасар: О мухе, которая ходит и жужжит. Кроме мухи там нет сюжета. Лирическая
зарисовка.
Афрасиаб: ??
Валтасар: Надо просто запомнить эту муху. И через рассказ — бинго! — рассказ о музыкантах.
Для человека с хорошим языковым слухом гештальт закрывается. Муха ; муза. Музыканты — мухи-мутанты.
Афрасиаб: А это не — делать из мухи слона?
Валтасар: Мысли как мухи. Очень распространённая метафора.
Афрасиаб: Может, имеется ввиду «Повелитель мух»?
Валтасар: Боюсь, что это «неконтролируемый подтекст». Тут скорее намёк на то, как рок-н-ролл развалил СССР. Муха — источник заразы, а музыканты в рассказе Чернова делают вид, что борются с заразой. Так раньше шутили про психоанализ — «болезнь, которая считается лекарством от этой болезни». Мухи — заразные (развратные) мысли. Я по знакомым меломанам вижу, они способности суждения лишены напрочь.
Афрасиаб: Не слишком ли мы сосредоточились на «Мухе»? Это же лирическая зарисовка на полстраницы.
Валтасар: В этом и задача — понять, зачем нужна эта зарисовка. В сборнике рассказов есть рассказ, который является ключом к остальным. В рассказе есть фрагмент, который является ведущим. В этом фрагменте есть главное слово. В слове есть главная буква, а в букве — главная черта. Как смерть Кощея.
Афрасиаб: Нет ли тут редукционизма-антифеминизма? Они скажут тебе, что, выделяя один ведущий фрагмент, ты обесцениваешь остальные.
Валтасар: Ну, так уж голова у людей устроена. Другие прочтут иначе. Вот рассказ «Черта». Как его прочтёт наш сентиментальный современник? Лирическая зарисовка «В ожидании варваров». Застава на границе. Автор создаёт атмосферу тревоги, переходящей в ещё большую тревогу. Исчезает часовой. Как это всё концептуализировать?
Афрасиаб: А зачем это концептуализировать? Разве нельзя «просто понимать»?
Валтасар: Ну, не всем дано. Читатель — это Шерлок Холмс. Пропал часовой. Читатель должен понять, почему он пропал. А не просто — «она утонула»
Афрасиаб: То есть ты исходишь из того, что любая книга — детектив?
Валтасар: Да! Книгу надо хорошо допросить. Как бойцов на заставе из рассказа «Черта».
Оказывается: никто не помнит имени часового, помнят только, что у него не было
безымянного пальца. А теперь собирай. У безымянного пальца нет имени — он исчезает, у часового нет имени — часовой исчезает.
Афрасиаб: И?
Валтасар: Это древняя концепция Логос, «Слово — это Бог». Существует только то, что поименовано. Психология восприятия подтверждает: мы не замечаем того, что не названо словом. Если Бога нет, то потихоньку выветривается и исчезает весь мир целиком.
Афрасиаб: Тут нет некоей хулы?
Валтасар: Хулы не будет. Будет х-ня. К чему ещё отсылает палец?
Афрасиаб: Но это же безымянный, а не средний.
Валтасар: Кольцо носят на безымянном, то есть всё сходится. Это отсылает к родному селу Сергея Чернова, к Хреновому.
Афрасиаб: Ты хочешь сказать, что Сергей Чернов посылает читателя на хер?
Валтасар: Именно! Наша страна называется «Расея» — от «рассеяние». На границе («у
черты») центробежное наталкивается на центростремительное. Отсюда поиски центра.
Центр Евразии — на Алтае, центр Черноземья — в селе Хреновом. В Хреновом — библиотека. В библиотеке — Сергей Чернов.
Афрасиаб: Ты считаешь, что автор наследил в любом тексте?
Валтасар: Нет, тут более глобальная схема: текст — тело — мир. Автор творит мир своим телом, которое слово. В просторечии — пишет слова руками по бумаге. Пришли мы в библиотеку к Сергею Чернову и посмотрели в его глаза. Левый глаз у него красный, а правый — чёрный. Левый глаз — кочевника-шизофреника, правый — земледельца-параноика.
Правый глаз — западный взгляд на мир как на что-то сделанное, за которым стоит творец: человек или Бог. Левый глаз — восточный взгляд на мир, как нечто первичное-несотворённое.
Афрасиаб: Не имея информации о цвете глаз автора, мы можем как-то приблизиться к
пониманию текста?
Валтасар: Можно, только осторожно. Метафора глаза как зоркого зеркала — обманчива. Ты же знаешь, что в зрачке всё отражается в перевёрнутом виде?
Афрасиаб: И поэтому всё надо понимать наоборот?
Валтасар: Попытаться хотя бы. Возьмём главный рассказ Чернова «Шушуны». «Большие
люди» собираются тянуть новое шоссе, поручили гопнику Антону сжечь остатки деревни, которые стоят на пути. Антон кооптирует Артёма. Артём обнаруживает в подожжённом доме старуху. Оканчивается всё хэппи-эндом.
Афрасиаб: А «кооптирует» что значит?
Валтасар: Вовлекает. И тут у опытного читателя сразу должно возникнуть подозрение. а) Что прокладка трассы только повод, чтобы устроить женщине кшатрия достойное погребение. б) Что Антон и Артём, возможно, один и тот же человек. в) Что все они потомки солдат из рассказа «Черта». г) что они и есть бойцы Черты в ином измерении.
Афрасиаб: ??
Валтасар: Хреновое — на границе Лес/Дикое поле. Т.е. одновременно и центр, и граница. Отсюда у Чернова сомнения и поиски подлинного центра на Алтае — в рассказе «Сияние гор».
Афрасиаб: А у мира вообще есть центр?
Валтасар: Экономически — Пекин, наверное. Энергетически — Солнце. Субъективно каждый человек — центр самого себя. Если у него есть самосознание.
Афрасиаб: А если нет?
Валтасар: Если нет, см. выше.
Афрасиаб: Или если центра вообще нет?
Валтасар: Тогда мы возвращаемся к тексту, у которого нет ведущей детали. По-твоему, откуда в рассказе «Черта» тревога?
Афрасиаб: Откуда?
Валтасар: Оттуда, что, если нет центра, нет периферии. Если Бога нет, или разрушился СССР, то граница, а, следовательно, и эвентуальный фронт, пройдёт по каждой улице, а возможно и внутри каждого человека. Царство разделится надвое и человек без царя в голове разделится надвое.
Афрасиаб: Творческая шизофрения?
Валтасар: В лучшем случае. У Чернова есть рассказ «Очень странная игра», о том, как в балканском экспрессе ловят английского шпиона. В этом рассказе автор вписал себя в текст как Гоголь в финале «Тараса Бульбы». Помнишь, там утка-гоголь парит над горящим Бульбой? Начальник поезда Вукчич — Вук — волк — Серый — Сергей. Английский шпион Моррис — маврос — чёрный — Чернов. Неудавшийся охотник, он же жертва; несостоявшаяся жертва — охотник.
Афрасиаб: «После серых всегда приходят чёрные»?
Валтасар: Я никогда не читал Стругацких.
Афрасиаб: А Сергей Чернов — за серых или за чёрных?
Валтасар: Могу предположить, что он тройной агент: за серых, за чёрных и сам за себя. По ряду рассказов видно, что он с помощью культового 2-томника «Мифы народов мира» пробует реконструировать ностратическую мифологию.
Афрасиаб: Поясни за ностратическую.
Валтасар: Это гипотетическая обще-индоевропейско-уральско-алтайская языковая
суперсемья. Чернов использует элементы тюркских сказаний (Хархут-Коркуд), финских
(Похьёла) и германский романтизм («Железные ноги»).
Афрасиаб: Это евразийский заказ?
Валтасар: Предыдущее будет ясно из последующего.
Афрасиаб: Что было дальше?
Валтасар: Ключевая деталь (в рассказе «Очень странная игра») — бильярдные шары. Шпион везёт не только кий, но и шары, и подпадает под подозрение. Бильярд надо понимать аллегорически. Все, кто читал «Анну Каренину», ассоциируют шары и бильярд со сценой выборов. Шары — это выборы. Отсюда слово «баллотировать», ball.
Афрасиаб: То есть демократия — это и есть взрывчатка с Запада? А «кий» намёк на Киев?
Валтасар: «Кий» — это безымянный палец пропавшего безымянного часового из рассказа
«Черта», а не то, что вы подумали. Тут кстати иноагент Шульман цитировала 44 титул УК США:
помощь оказывается иностранным государствам только после демократических выборов.
Разумеется, это аллегория или притча. Кстати, по-сербски «прича» — это «рассказ» вообще,
любая история. Вернёмся к рассказу «Черта». Откуда — спрашиваю снова — атмосфера
тревоги и паранойи в рассказе?
Афрасиаб: Откуда?
Валтасар: Оттуда, что заставу могут атаковать с обеих сторон: и с фронта, и с тыла. Тут просто
надо подтянуть ещё один интертекст.
Афрасиаб: Поясни за интертекст.
Валтасар: Интертекст — параллельное место, как в Библии. Рассказ, который поясняет неясное место в соседнем рассказе. Итак, рассказ «Туман». Рассказ деда о проникающих в тумане 1941 г. диверсантах — переосмысленная бывальщина о Батыевой дороге. Записана в Воронежской губ. село Долгуша, опубликована в сборнике «Народная проза». Господь прикрыл село Долгуши туманом и корпус Батыя не заметил деревни. Но небо напротив тропы Батыя побелело. Так бесписьменные люди вписывают память в мир. Мальчик после покоса слушает рассказ деда, смотрит в небо и хочет звёзды. Как это следует истолковывать?
Афрасиаб: Как?
Валтасар: Мальчик, очевидно, сам Сергей Чернов. А желание копнить звёзды — собирать рассказы в сборник. Народ к Млечному Пути прицепил легенду о нашествии Батыя, — и мальчику тоже хочется «вернуть карту звёздного неба с исправлениями».
Афрасиаб: Вписать себя в звёздное небо?
Валтасар: В звёздное небо проще, чем в ландшафт. Сделаю этимологическое отступление, до которых я большой охотник. Слово «туман» — тюркское, тюркизмы вообще имеют большое значение в «Другой жизни». «Туман» имеет три значения: а) дым, б) тьма-темнота, в) тюмэн-тьма — 10000 человек.
Афрасиаб: Тогда орды шли с Востока. Теперь с Запада?
Валтасар: Тут та же диспозиция как в рассказе «Черта». Вспомни «Тихий Дон». Там очень эпично описывается, как Область Войска Донского оккупируется Русью/красными, пришедшими, кстати сказать, из Воронежской области: «…на Чертковой стоит чужая войска — болшаки эти самые. Русь на нас войной идет…» Обрати внимание: Черткова — Черта!! В
результате герои Платонова одолели героев Шолохова.
Афрасиаб: А тебе не кажется, что текст должен разбирать читателя, а не читатель текст?
Валтасар: Ты не путай длинное с зелёным. Вспомни по Барту: удовольствие от чтения — когда ты его разбираешь-собираешь, а наслаждение от текста — когда он тебя разбирает-собирает.
Афрасиаб: Давай собирать. «Туман» — о том, как в 1941 г. в тумане проникают фашистские диверсанты. Так?.. «Очень странная игра» — о том, как английский шпион тайно провозит на Балканы заразу демократии. «Муха» и «Музыканты» — рассказы о том, как рок-н-ролл развалил СССР. Ну и на таком мощном фоне, как можно прочесть рассказ про поджигателей
«Шушуны»? Разумеется, «лиуууди», которые заказали Антону спалить деревню, — агенты влияния, внутренние интервенты. Но мне до сих пор неясно, куда делся часовой из рассказа «Черта»?
Валтасар: Отвечу вопросом на вопрос: а откуда взялись диверсанты в рассказе «Туман»?
Афрасиаб: Тебе не кажется, что это параноидальный герметичный мир?
Валтасар: Да, он такой.
Афрасиаб: А если всё-таки прочесть «Другую жизнь» в лоб, без аллегорий?
Валтасар: Но что это будет за прочтение?