Странно. Где-то начиная с сорока пяти лет от роду любимые воспоминания отодвинулись лет на пятнадцать. Находившиеся ранее в фаворе алкогольно-сексуальные приключения институтской молодости из серии “Есть что вспомнить, нечего детям рассказать” были задвинуты в угол. А в круг, очерченный розовым фонарем памяти, попали картинки раннего детства. Причем, эти ранние кадры вдруг проявились четче, чем более поздние, ярче, контрастней. Из-за этого возникло ощущение, что детство случилось совсем недавно, уже после молодости и тем более зрелости.
Трамвайная остановка “Завод эмальпосуды” – так ее объявляла вагоновожатая. Никакого навеса, даже столбика с расписанием нет. Остановку обозначает только пухлый бутуз с красным от мороза носом и санками на веревке. Это мой сосед и одноклассник Сережка Луговой. Сколько он тут стоит неизвестно. Потому что, когда я приеду из новостроек, куда меня забирали родители на выходные, тоже неизвестно. Обычно, между одиннадцатью и часом каждый понедельник.
Всякий раз замерзший Сережка говорит одно и то же: “Карета подана” и лихо разворачивает санки, чтобы я мог сесть. Мы едем через трамвайные пути, мимо школы, по двору, где я когда-то в старших классах пил портвейн. Затем пересекаем улицу Журавлева (кто это такой, кстати, я никогда так и не узнал) и проезжаем мимо Дворца Культуры. Завтра, во вторник, мне идти сюда в судомодельный кружок, а раньше я ходил в ДК на дискотеку и целовался в первый раз с какой-то модной девицей, уже закончившей школу.
Сережка заворачивает за угол, и невесть откуда взявшаяся метель бросает мне в лицо пригоршню снежинок. Улицы покрыты старыми, преимущественно деревянными домиками, которые покрыты снегом. Ближайшие многоэтажки проступают сквозь дымку на горизонте. А здесь к небу ближе всего печные трубы, выдыхающие самый настоящий дым.
За углом нам встречается одноклассник Витька Ноздрин. Когда-то давно он попал в аварию на родительских Жигулях. Долго валялся по больницам, бросил институт, начал пить запоем. Но сейчас ничего, идет себе веселый на дежурство в школу, размахивает сменкой. Ноздрин выхватывает вожжи у Сережки, разгоняет санки и закручивает их у сугроба. Сани переворачиваются, я валюсь в снег и ругаюсь вслед убегающему Витьке детскими ругательствами. Свидетелем происшествия оказывается соседка баба Дуся. С ее внучкой Эммой мы часто сидим на лавочке, болтаем не достающими до земли ногами и вздыхаем. Однажды я встретил Эмму с двумя детьми, растолстевшую и несчастную. А сейчас все наладилось – она стройна и свежа, у нас чистая любовь со снежком по затылку и без всяких детей.
Дома дышат дымом, это делает их живыми. Летом они будут жить вьющимся по стенам виноградом, вишнями и абрикосами, воробьями и жуками. А зимой – дым. Cемью Луговых дразнят на улице угловыми, оттого что их дом стоит на углу. И еще им завидуют, потому что Сережкин папа работает директором главного стадиона в городе, где играет известный футбольный клуб. В день матча к их дому подъезжает белая Волга, семейство в нее садится и едет в директорскую ложу. Тетя Нина при этом сверкает бриллиантами на всю улицу – так говорят заходящие к моей бабушке соседки.
Только у Луговых есть в доме и туалет, и горячая вода. Вот он и завозит меня к себе, чтобы попить перед школой чаю с твердой колбасой и сладостями, которые не продаются в магазине. Санки тормозят возле крыльца, я встаю, отряхиваюсь и здороваюсь с тетей Ниной. Было время она, пряча от стыда глаза, продавала билеты в общественный туалет на том самом стадионе, а их кирпичный коттедж укатали асфальтом и расчертили линиями для того, чтобы жильцы выстроенных вблизи 25-этажек могли парковать автомобили. Но теперь на ней бархатный восточный халат и властный взгляд уверенной женщины, а собственных машин на нашей улице ни у кого нет, даже у директора стадиона.
Напившись чаю, я иду домой своим ходом. Навстречу ватагой движутся мои уличные друзья: умный Вадик, задира беззубый Лешка и белокурый здоровяк Сашка. Они взрослые - в пятом классе, учатся в первую смену, поэтому уже бредут домой, перекидываясь шутками и снежками. Вадик, с дипломом физмата, много лет чинил светофоры, не вписавшись в новую реальность, как говорит его мама. Лешка вставил зуб, когда начал спекулировать. Здоровяк Сашка схватил фатальный инфаркт, в кабине самосвала, едва отслужив срочную.
Мы встречаемся как раз у дома моего дедушки. Раньше здесь жили пожилые дедушкины дети, дом был со всеми удобствами, с кирпичными стенами, высоким, стройным и чужим. Но я не хочу об этом вспоминать. Мне лучше хохотать с друзьями, возле покосившейся деревянной хибарки, которая пыхтит печью так, как будто она паровоз, летящий в светлое будущее.