Однако, пришла пора вернуться к жизнеописанию автора, который в один прекрасный июньский день оказался у разбитого корыта столь блистательно развивавшейся карьеры.
Была обида. Смятение. Но никакого жизненного краха он тогда не ощутил. Хотя случившееся можно было однозначно расценить как получение "волчьего билета".
Автор понимал, что половина жизни осталась где-то там позади. Часть в стенах журфака МГУ, часть в Останкине на программе "Время", часть в Кампучии, которая все чаще снилась ему по ночам.
Председатель Лапин прошел по его судьбе калошами Суслова. Было больно, но не так чтоб до смерти. Жизнь "после" ТВ должна иметь свое продолжение.
Именно тогда герой нашего жизнеописания начал фиксировать на страничках, теперь уже засаленного от времени, ежедневника свое психофизическое состояние.
А потом, когда все связанное с ТВ и Кампучией кануло в лету, вести дневник стало частью его натуры.
Авторские переживания «эпохи застоя» кажутся сегодня настолько мелкими и ничтожными, что порою возникают сомнения, а нужно ли выставлять это на публику.
Однако немногочисленные следы, которые автор оставил в этой жизни, побуждают его вернуться в уже довольно далекое прошлое, когда автор пытался обрести себя в новом качестве, но ничего у него не получалось.
Оттого он много пил и ковырялся в себе. И погружался, как ему казалось, на дно.
(Из записок автора)
«Вчера не очень сильно пображничали с Сержем, а потом я купил у арбатских букинистов за 12 рэ собрание сочинений Салтыкова-Щедрина издания двадцатых годов. Сейчас мне только и остается, что читать этого мизантропа. Обмыли эту покупку распитием хереса с тыльной стороны МИД СССР на улице Веснина.
Сегодня собираемся совершить вылазку на природу, а погода запасмурнела, впрочем, как всегда, в эту осень. К этому пора бы и привыкнуть.
Буданцев требует приступить к осмыслению темы диссертации, а я блистательно тяну резину. С меня диплома достаточно. Вот уж воистину «смеховые элементы в телевизионной карьере Виктора П..». Обхохочешься.
Вылазку на природу мы всё же совершили. С обильными возлияниями. Закончили у Андрюхи Плахова. (Плахов - наш коллега по программе «Время». Начинал, как и Таня Миткова, ассистентом режиссера, потом, правда, резко пошёл в гору. Уже после советской власти.) Серж в финале буйствовал. Не может забыть Светлану.
Лёгкое похмелье после вчерашнего пикника. Нужно ехать в ВЦСПС. А ехать неохота. И когда только эта бюрократическая хрень с постановкой на учёт закончится. Порою начинаешь думать, что нашей власти нужны не люди, а только их бумаги.
Мышка всё фантазирует на тему подорожания.
Был в ВЦСПС. Дела загранкомандировочные завершены.
Состояние болезненно-подавленное.
Шеф фонтанирует идеями. Буданцев – максималист. Ему будет нелегко с нами, а нам непросто с ним. Беседовал со студентами. Они не так просты, особенно иностранцы. В УДН вообще контингент непростой.
Намечена, наконец, тема диссертации. На сей раз, «экранные маски». А какова моя маска? Должно быть, Иванушка-дурачок! Но тому безобразно везло. А мне разве - нет?
А действительно, разве нет? Ну, допустим, согласись я с Барсовым затеять интригу против Саши Д. не было бы доноса. А что было бы? Донос на Д. ? И как бы я с этим жил?
А потом, кто знает, что произошло бы с успешным корреспондентом в НРК Виктором П.? И ещё. Успешные мои друзья – кто на пенсии, а кто и в мир иной отошёл. А я продолжаю свой бег. Вот только, похоже, всё время остаюсь на одном и том же месте. Но, по крайней мере, совесть моя чиста перед Богом и людьми. Доносами себя я не марал, а что не всегда везло в жизни, так отдельные невезения среди сплошных удач только разнообразят нашу жизнь».
Пока же автор пытался (не очень успешно) найти свое место в новой (неприемлемой для него) реальности и обрести хотя бы малую толику душевного равновесия, (что совсем не получалось), в стране и мире происходили разные события. Автор просто обязан хотя бы несколькими штрихами обозначить гримасы того (сегодня фактически забытого) времени.
В стране был учрежден знак «50 лет пребывания в КПСС» Первым награжден генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев Л.И. А как иначе? Старые большевики подождут…
Легенда советского хоккея - Валерий Харламов погиб в автокатастрофе в Подмосковье.
В Монреале в финальном матче советские хоккеисты одержали победу над канадскими профессионалами со счётом 8:1. Сборная СССР завоевала Кубок Канады.
Валерия Харламова в сборной не было. Виктор Тихонов отстранил хоккеиста от участия в канадских баталиях. В итоге, Валерий в подавленном душевном состоянии остался в Москве, а через несколько дней погиб в автокатастрофе. Такова спортивная жизнь…
Широкомасштабные оперативно-стратегические учения армии и флота СССР и стран Варшавского договора «Запад-81» у польских границ.
В НАТО сначала сильно понервничали, потом уговорили Горбачева распустить Варшавский договор. И тогда все его участники сбежали от России в эту самую НАТО. Так что теперь уже и их и наши генералы нервничают. (А Горби слушает до ест!). Почетный немец. Мать его…
В ГДР официально отметили 20-летие возведения Берлинской стены.
Потом Стена рухнула и ГДР исчезла. Теперь «восточные земли» все чаще заявляют о себе как крайне левые и крайне правые, что бросает в дрожь фрау канцлерин Меркель.
В заливе Сидра американские перехватчики F-14 сбили два ливийских Су-22, выполнявших облёт авианосной группировки ВМС США у берегов Ливии. Этого показалось мало. И спустя пару десятков лет Каддафи был растерзан, а Ливия стала ареной яростной гражданской войны. Как надолго? Пока стреляют…
Убийца Джона Леннона М. Д. Чэпмэн приговорён к пожизненному заключению. Так до сих пор и сидит. Американская Фемида сурова, но справедлива. Иногда…
В результате взрыва бомбы в Тегеране убиты иранский президент Раджаи и премьер-министр Мохаммад Джавад Бахонар.
После чего в Иране прошли внеочередные президентские выборы, победу на которых одержал Али Хаменеи.
С той поры аятоллы стали осторожнее. Да и КСИР не дремлет.
Однако на Ближнем Востоке все еще стреляют.
Всемирно известное полотно Пикассо «Герника» перевезено из Нью-Йорка в Мадрид. У этой картины сложная судьба. Такая же как у родины великого художника.
Написанная в мае 1937 года по заказу правительства Испанской Республики для испанского павильона на Всемирной выставке в Париже «Герника» не была принята широкой публикой. Французы боялись войны и всего что с ней так или иначе связано.
Тема картины, исполненной в манере кубизма и в чёрно-белой гамме, — бомбардировка Герники.
Во время Гражданской войны в Испании 26 апреля 1937 года легион «Кондор», добровольческое подразделение люфтваффе, совершил налёт на Гернику. На город за три часа было сброшено несколько тысяч бомб; в результате шеститысячный город был уничтожен, около двух тысяч жителей оказались под завалами. После налета Герника горела ещё трое суток. За этими событиями наблюдал весь мир, в том числе и Пабло Пикассо.
Испанский поэт и видный общественный деятель Рафаэль Альберти впоследствии вспоминал: «Пикассо никогда не бывал в Гернике, но весть об уничтожении города сразила его, как удар бычьего рога». Бомбардировка Герники послужила толчком к созданию знаменитого полотна. Картина была написана буквально за месяц — первые дни работы над картиной Пикассо работал по 10—12 часов и уже в первых набросках можно было увидеть главную идею. Создавалось впечатление, что художник уже давно продумал концепцию полотна, и только сейчас воплощал свои идеи в жизнь.
В 1940 году через некоторое время после вступления германских войск в Париж к Пабло Пикассо пришли немецкие офицеры. На столе художника находились открытки с репродукцией «Герники». «Это вы сделали?» — задали мастеру риторический вопрос о картине. «Нет, — ответил Пикассо, — это сделали вы».
Долгое время полотно выставлялось в ряде стран (в основном в США). Сам Пикассо заявлял, что хотел бы видеть её в музее Прадо, но лишь после восстановления в Испании республики. Картина была помещена в Прадо в 1981 году, а в 1992 году перевезена с другими произведениями искусства XX века в Музей королевы Софии в Мадриде, где и хранится по сей день».
(Из записок автора)
«Вот и кончилось это безумное лето. На улице дождь. В доме тепло, чисто, уютно. Возможно, скоро во всем появится осмысленность, и это будет здорово. Господи, дай нам хоть немного отдыха после всех этих глупостей и катаклизмов.
Было заседание кафедры. Нужно держать экзамен по французскому языку и прикрепляться к аспирантуре МГУ. Ещё одно испытание.
Вечер прошёл довольно мирно. Писал музыку Мельникову, который притащил с собой разных женщин, но всё было очень уныло.
Вчера улетел в свою Сибирь Толя Тютюник.
Завтра в Эфиопию улетает Леша Мельников.
Хожу по букам. Покупаю научную литературу. Внутри тревожно. Пока во всём сплошная неопределённость. В книге Буданцева много сложностей, системы, терминологии, много хороших идей.
Но я чувствую свою отчуждённость от науки, огромные пробелы в образовании. И всё нужно догонять, навёрстывать, преодолевать. Впрочем, в этом есть смысл и резон. Не в стенаниях и скорби по «сгоревшему дому», а в поте и усилиях по созданию нового дома. Прошло время разбрасывать камни и пришло время снова собирать камни.
Убеждаю себя, нужно строить новую жизнь. Только как-то в ней не очень комфортно. Как в пальто с чужого плеча.
Первый день осени. Моя дочь Иришка пошла во второй класс.
Кончилось лето в России. Трудное, полное надежд, крушений, отчаяния, безысходности и компромиссов.
И снова Юрий Петрович Буданцев и его лекции, его сложная и весьма запутанная для меня, человека без определённой подготовки, система. Но подготовки нет, и временами тупеешь и начинаешь сомневаться в верности выбора.
Впрочем, выбора-то, как раз и не было.
Сегодня уезжает Леша Мельников. Все уезжают…
А я, как моряк, потерпевший кораблекрушение, и удел мой - берег и скатывание в трясину неудачничества.
Мельников уехал, а я задолжал ему 2000 рэ. Точнее чеков ВПТ по курсу «один к одному».
Говорил с Максом. (Олег Максименко –коллега по ЦТ). Всё вроде бы по-прежнему, но уже не те отношения и что-то ушло, что-то утратилось. Проверку временем и испытаниями судьбы мои многочисленные друзья-приятели не выдержали. Нет прежней задушевности. Бог им судья. У них своя жизнь, у меня своя. Может быть, я напрасно обижаюсь на ребят. В конце концов, они же не виноваты в том, что я «сгорел» в полпотовском интриганстве «соседей».
Работа же моя нынешняя раздражает. Бессмысленной суетой, нелепостями быта, несерьёзностью постановки проблем.
Однако же деваться некуда. Будем переходить на зимнее время. Вот так-то.
В Египте убили Садата. Говорят мусульмане. Это у них принято. Вероятно, он уверовал в свою неуязвимость, вот и поплатился.
Жизнь это сплошное сидение в окопе на войне. Забудешь об опасности и всё. Я тоже совершенно беспечно относился к опасности и получил сполна.
Сегодня абсолютно никто не звонил. Это уже большой успех в процессе забвения. Похоже, списан на мусорную свалку. Но сопливиться незачем. Спокойствие и только спокойствие, и ещё раз спокойствие.
Ведь это уже новый этап в печальном времени. Иными словами – время зализывать раны. Всё-таки звонок был. Звонил некто Володя Романченко из индонезийской редакции Иновещания. Скорее всего, он станет в Кампучии моим преемником. Разговор был сбивчивый и прервался.
Вот так-то, месье Виктор. Свято место пусто не бывает!
От работы по-прежнему тошнит и всё потому, что её фактически нет. Мышка, наконец, нашла работу.
В понедельник поедет устраиваться, а я поеду покупать пишущую машинку «Унис». Нужно приступать к литературной деятельности.
Романченко отчего-то не перезвонил. Странно… (Впрочем, потом я понял, что это не самая большая его странность).
Читаю дневники Дзиги Вертова. Ему было тяжело от непонимания, мне же тяжко от незнания причины постигшей меня кары. На улице осень, дожди, а ожидаемого забвения обид всё нет и нет. Состояние болезненное.
Машинок в продаже не оказалось. Этот факт отчего-то огорчил и расстроил. Как-то быстро я начинаю расстраиваться.
Буданцев одержим идеей фикс о всемирной причастности сионистов ко всему на свете. По его разумению они являют собой некое вселенское зло.
Может быть, и я стал жертвой сионистов?
Смешно, да не очень. Во всём некоторая бессмысленность и нелепость.
Кто-то мне звонил, кто не знаю.
Ещё Д. звонил, пригласил в гости в воскресенье. Право, не знаю, что делать. Но отталкивать Сашку в такое время было бы слишком жестоко.
Вчера вечером всё же позвонил Чумаченко. Вопросы опять же бытовые.
Как там в Пномпене? Где жить? Что везти с собой?
«Дорогой Вова, с момента моего отъезда из Пенькова прошло полгода, и что там за это время случилось, не знает никто. Нас с Сашей десантировали. Потом предали, потом отозвали, потом уволили. Все наши вещи по большей части остались на мидовской вилле, судьба их неизвестна…
Об имуществе корпункта (двух автомобилях) узнай в посольстве или у СашиД., потому что он уезжал после меня…
Единственное, что могу тебе посоветовать, это держи дистанцию от посольского люда и не фамильярничай с оператором. Или напротив, полностью отдайся посольскому начальству, ешь глазами Босторина, тянись во фрунт перед Долгопятовым и постарайся стать доверительным информатором у Г.Ю.М. Как в американском анекдоте, когда подвергаешься изнасилованию, расслабься и постарайся получить удовольствие.
Адресов и явок у меня нет. Сумеешь найти общий язык с кхмерами – хорошо! Не сумеешь, - служи советскому посольству.
Вот и всё, дорогой Вова! Тебя я очень понимаю, хотя всё остальное выше моего понимания».
По большому счёту мне его стало жаль: на палое место парень едет!
«Бывшие друзья» не звонят. Хорошее легко забывается. Плохое трудно и долго.
Наконец купил пишущую машинку «Унис». Сижу теперь и настукиваю одним указательным пальцем правой уроки (так всю жизнь и продолжаю набивать прозу, теперь уже на ноутбуке, всё тем же указательным пальцем) наброски старой прозы. Славненько.
Серёга, очевидно ещё не приехал, а может быть, и вернулся.
Вчера навестили Д. Жалко Сашу. Прошёл он через многие унижения, а толку никакого. Я себя избавил хотя бы от этого подлого искушения. Послал сразу всех на три заветных буквы и был таков!
А вот пить я, похоже, разучился. Это и хорошо. Похмелье – дрянная штука. От вина сплошные неприятности и убытки. А враги, пусть их, радуются…
После Кампучии простуда очень легко привязывается ко мне и к Мышке.
Осенняя слякоть и простуда, вот что будет ещё некоторое время мучать нас. Иришка тоже болеет.
Сегодня выписали нам постоянные пропуска ассистентов кафедры. Завтра нужно будет взять отношение для стажировки в МГУ. Впереди два рабочих дня. Хотел поздравить Гришу Аванесова, да его нет дома.
Впрочем, в восьмом часу он объявился. Пьян. Вытребовал меня к себе. Разговор смешной, сбивчивый, пьяный.
Приехал домой уже 15 октября во втором часу ночи. Трезв в совершенности.
Дома все больны. Я тоже болен. А это ужасно не ко времени. Много разных забот. В УДН что-то зашевелился партком. Гнусность какая-то, ей Богу. В понедельник нужно сходить в ПФУ, окончательно расплеваться. Может быть, удастся вернуть деньги, которые были взяты за билет Мышки. Большое всё же подспорье в моей нынешней бедности.
Спирин вернулся из командировки. Серега из Хмельницкого с сороковин Светланы.
Была весточка от Сергея Алексеева. В чем-то он помог будто бы с вещами. Будем теперь ждать оказии.
(На самом деле там всё уже было разворовано… Кем? Этого я так и не узнал никогда. Да и так ли это важно?).
Вчера целый день донимали из партбюро. Может быть, сегодня не будут. Нужно бы договориться с Мишей Пряхиным о подстраховке.
Мышка крайне расстроена работой, ничего ей там не мило. Я её понимаю, но помочь ничем не могу.
После пьяного визита к Малышеву мучают угрызения совести. Всё же с пьянством пора кончать и резко.
Иришка продолжает болеть.
Очень грустная выдалась осень. С болезнями, огорчениями, тревогами и без каких-либо проблесков надежды.
Всё ещё дома на больничном режиме. Вчера смотрел много футболов. Серёга продолжает пить. Его можно понять. Меня нельзя. Распустился как институтка, а нужно стиснуть зубы и не скулить. Ce la vie.
Или я брошу пить совершенно, или буду канючить всю оставшуюся жизнь. Нужно бросить. Войти в режим строжайшей экономии. Денег почти не осталось в доме.
И забыть Кампучию! Забыть напрочь!
Вчера не мог уснуть. Это неврастения. Я разбился. Зачем же всё время упиваться болью и бедой? Зачем этот непреходящий душевный мазохизм?
Осень ведь пришла, но не принесла мне ничего, ни забвения, ни утешения. Сам виноват. Плохо живу. Безвольно, а воля в прекращении пьянства. В полном прекращении! Или, или. Альтернативы нет. И нужно ещё начинать писать для АПН. Выход в работе и самодисциплине. Мышка уходит с работы в виду её плохости. Я сорвался, рассердился, разругался, а теперь ругаю себя. Далеко до самодисциплины. Продолжаю болеть.
«Уж лучше грешным быть,
Чем грешным слыть…»
В. Шекспир
То, что казалось тогда трагическим, в шестьдесят вызывает скептическую улыбку, поход на кухню и опрокидывание рюмки водки. Самодисциплина, однако, мать вашу! Но тогда мне было только тридцать четыре года, и жизнь в черно-белом цвете без какого-либо просвета на горизонте сильно угнетала.
Жену уговорили остаться на работе. Водил доченьку в поликлинику. Завтра Иришка пойдёт в школу. Я почти не уделяю ей внимания со своими сопливыми стенаниями. А так нельзя! Девочке нужно родительское тепло. Какой я к шутам отец, который думает только о своих неудачах. Люди вот они рядом. Жена - Мышка, дочура -Иришка. А я со своим сивым эгоизмом погряз в перетирании соплей и подлейшем пьянстве. Нет, нужно смахнуть это наваждение и научиться жить снова. Как раньше. Весело. С девизом «Прорвёмся!».
Провели с Иришкой несколько часов в ожидании педиатра. Очереди в любимом Отечестве - явление до бесконечности родное. Где очереди, там – жизнь. Механически спрашиваешь – кто крайний, а уже потом, а что дают?
После Кампучии, где был совершенно иной лихорадочный, перемежающийся с сонливым ритм жизни. Где теперь праздник, который всегда с тобой ?
Москва с её дождями и очередями повергает в меланхолию глубочайшую.
Между тем звонил Саша с весьма неожиданным предложением написать очерк для журнала «Вокруг света». Он отволок им кучу кампучийских фотографий. Народ пришёл в восторг, но тут же затребовал текст. А с текстом у Сашеньки не очень получается. Вот и вспомнил меня бывший напарник, оператор мой ненаглядный. Хотя мне кажется, что он сильно сомневается в моей литературной дееспособности после четырёхмесячного пьянства. Пообещал ему съездить в редакцию и оговорить тему очерка.
От мыслей о Кампучии, кажется, сойду с ума. Наваждение с нею какое-то. Хочу забыть, а не могу. И ведь плохо было временами, а всё равно...Мемуары автора