Елена
В непроглядности снежной хижины проходит несколько часов, дело идет к утру. Вокруг по-прежнему беснуется злобная серая мгла. Точнее, белая, как называют такую погодушку северяне. Дед Жорка рассказывал, что бывает ещё и чёрная мгла, чёрная пурга. Это когда ветер 30-40 метров в секунду и мороз больше 45 градусов. В Норильске в городских радиосводках так и говорят: надвигается чёрная пурга. Город тогда замирает, даже с шахты порой по двое-трое суток не выбраться. А такая белая муть, как нынче (всего-то градусов 25, да бриз не более 20 м/сек), для местного народа тьфу, семечки. Метёт себе и метёт, не останавливая жизни.
Но мы - не норильчане, привычные к местным погодным завихрениям. Нам и нынешней прелести за глаза хватает. Если не обращать внимания на штормовые рывки, то кажется, будто плывёшь в молоке. Вроде лягушки, попавшей в крынку со свежим надоем. Мы и есть те самые лягушки, по недоумию попавшие в молочную западню. А как кончила эта хитрая тварь? Правильно, хорошенько поработала лапками. Сбила сливки в масляный комок, и по нему – прыг-прыг – выскочила на свободу. Лягушка эта – мой кумир!
Вот и нам нечего сиднями сидеть. Переночуем, и будем любым способом выбираться из-под перевала.
- Давай на боковую, – командую я скорее просительно, чем строго, и заползаю поглубже в спальник, наверчивая на себя пуховик.
Саня мигом оказывается рядом. Свою хундюкалку он накидывает нам на ноги, а мою куртку приспосабливает обоим сверху. И неожиданно крепко притискивает меня к себе.
- Лыжница, а не знаешь: греют не куртки, греют друг друга люди своим теплом, а куртки только его сохраняют!
Да всё я знаю и без него! Но в походах обычно рядом лежит или муж, или какой-нибудь нейтральный участник вроде Васьки Пахтина. Их ночные объятия носят чисто технический характер, и происходит это совсем не наедине.
Вспомнив о Пахтине, я фыркаю. Однажды Васька взял в двойку по Западному Саяну … саблю. Хотел ружьё, но тогдашний наш руковод запротестовал: никакого лишнего веса. Ну, Васька и повесил на бок это оружие – вместо ножика. Отбиваться от опасного зверья. Зверья никакого нам не встретилось, но даже во сне сабля оставалась притороченной к Пахтинскому боку. А спать рядом с ним выпало как раз мне. Васька хотя и низенький, но накачанный и тяжёлый, как сырой пень. По ночам ему не до девушек: храпит на весь лес и раскидывает руки по сторонам. Раскинет, и его чугунные ручищи падают прямо на горла соседям. Дивное ощущение! Мне же вдобавок досталась как раз та сторона Васьки, где сабля. Вздумает Пахтин повернуться на другой бок – поднимает меня на это своё холодное оружие. Так весь поход и промаялась с чужой конечностью на горле и уткнутой под рёбра саблей. Одна была радость: сосед мой пыхал теплом, как натопленная печка.
Но здесь, в снежной хижине, сопит совсем не бесчувственный Пахтин, а горячий мальчишка, рука которого прямо-таки припекает моё плечо через все свитера.
Довольно долго мы лежим в темноте, делая вид, что заснули. Но я точно знаю, что Саня не спит, и рука его под моей спиной уже задеревенела. Осторожно отстраняюсь и поворачиваюсь на бок, стараясь высвободиться. Он тоже поворачивается и придвигается ещё ближе. Теперь лежу к нему спиной и понимаю, что парень распаляется по-взрослому.
Вот же дурацкая ситуация! На крайнем Севере, среди отчаянной пурги, в темноте холодной ледяной пещеры участника похода обуяло влечение к начальнице группы! А виновата сама эта бестолковая начальница: вовремя не окоротила разных-всяких улыбочек, вдохов, взглядов. Теперь расхлёбывай начинающую закипать кашу!
***
Тем временем горячие Санины пальцы преодолевают мои свитера, прорываются под футболку и, пройдя по животу, поднимаются всё выше. Казалось бы, после выходки Талича любое прикосновение мужских рук должно мне претить. Но руки студента не настырные и не грубые. Так, сонные, будто мимолётные касания. Чем дальше, тем больше они тревожат, и уже не только его, но и меня. Низ живота обдаёт кипятком, дыхание предательски сбивается, и сердце бухает на весь спальник. А не сошла ли ты, подруга, с ума, если не отвергаешь этих томительных ласк? И тебе ли, замужней бабе, не знать, чем кончаются такие вздохи? Лежащий рядом пионер, может, ещё и не в курсе, но ты-то, ты-то…
Не упомню, чтобы так невесомо оглаживал меня Танк. С ним всё было конкретно, на грани фола. Он всегда знал, как и что делать, чтобы секс приводил обоих к одинаковому результату. Нужно отдать должное: с ним я ни разу не оставалась без эйфории. Если не брать последний случай... Серёгина манера обращения с партнёршей очень вставляла, но… До тихих нежностей не доходило. Говорил, ещё не наигрался мной, ещё торопится жить и чувствоват, хотя мы вместе больше двух лет.
- Саня, не надо, давай перестанем – жалобно прошу я и пытаюсь убрать подальше от себя его руки. А самой совсем не хочется ломать начатой им игры.
Руки убираться не желают.
- Да я это так, чтобы тебя лучше погреть, – жарким шёпотом оправдывается он, прекрасно уразумев, чего «не надо». Понимает, шельмец, что и меня завёл не на шутку.
Опасная прелюдия нарастает, теперь пальцы Белого играют откровенно призывный марш, проходят и по набрякшим соскам, и по самой запретной зоне. Ещё немного, и будет пересечена та черта, после которой доводы разума не действуют...
Стоп!!! Мы оба потом будем жалеть, что не остановились вовремя, не сумели пройти в наших отношениях хотя и по краю, но не дальше дозволенного. Останемся благодарными друг другу, что не свалились в пошлую тривиальность постыдного грешка. У меня ведь муж, пусть и отставной. И далеко не самая подходящая моменту походная гигиена!
Я решительно высвобождаюсь из сладкого плена его ладоней, сажусь в спальнике и поправляю растрёпанную одежду. Недовольный Саня тоже выпрастывается. Отказ от секса даётся мужчинам куда мучительнее, чем нам, барышням.
И только тут понимаю, что совсем не чувствую ног. Пока мы вертелись и ёрзали, накинутая на них хундюкалка задралась наверх, и мои конечности всё это время были без достаточного утепления. Полночи подмерзали у снежной стенки, в которую упирались. От притиснутого к ней спальника толку было мало. А ведь левый голеностоп ещё раньше сильно заледенел в порванной бахилине.
Сняв шекельтоны и ботинки, пытаюсь растереть ступни, массирую пальцы и подошву по точечной сетке. В правой вскоре задышала проснувшаяся кровь, а левая всё ещё нечувствительна.
- Может, ты немного потрёшь?
Саня берётся за массаж. Но и под его руками, теперь очень даже могучими и быстрыми, нога по-прежнему остаётся безжизненной, хоть иголками коли.
Белый поднимает ко мне лицо, и в его взгляде читается тревога:
- Надо двигаться, Алёнка, тогда нога отойдёт. Должна отойти. А в этой норе растирания – что мёртвому припарки. Не спасут они!
- Не спасут – от чего?
- От мороза, от чего ещё! – криво улыбается Саня, стараясь не уронить моего духа.
Я и сама понимаю, что если и можно разогнать кровь, то только на марше. Но куда вылезешь в такую пургу?
Похоже, я попала. Если в течение часа-двух не начну шевелиться, могу окончательно отморозить левую ногу.
- Сейчас бы спиртяшки! – говорю мечтательно, как о лимонаде.
- Так ты у нас алкоголик?
- Не то чтобы конченный, но от пятидесяти граммов не отказалась бы. Нет, от ста. Пятьдесят внутрь, пятьдесят – снаружи, протереть копыто. Ведь тогда, на Мелком, я поставила на ноги Танка притираниями.
Спиртяшки взять неоткуда, пытаемся согреться тем, что Бог послал. То есть сухарями с салом. Белый вовремя вспоминает, как размочить отвратительную сухомятку. Берёт кружки и ныряет вон из иглУ. Возвращается с чистым рыхлым снегом. В него мы намешиваем из начатой упаковки по ложке «Малютки», и вот уже готово мороженое, лучший из походных десертов. От калорийной смеси становится теплее, но нога так и не отходит. А в кармане моего рюкзака жалкой кучкой грудятся продукты. Жратва на исходе, хотя бы поэтому надо выползать из-под скалы.
***
До обеда о выходе нечего и думать, хотя мне кажется, что порывы ветра стали уже не такими яростными. Снова залезаем в спальник и пытаемся дремать. После ночных обнимашек оба испытываем неловкость и раскатываемся подальше друг от друга. Но дуться и дичиться, похоже, совсем не в характере Белого. Вскоре он, как ни в чём не бывало, по-дружески обнимает меня и начинает разговор о путях спуска.
- Видимость, хотя и слабая, но появилась – я посмотрел, когда вылезал. Надо выдвигаться.
Ещё как надо! – сигналит моя деревянная нога. Но куда и как идти?
Я тоже высовываюсь из нашей избушки. Видно, что на плато и по верхам распадка буря выдула снег до мелкого курумника. А еле различимое русло утонуло в сугробах, склоны сплошь лавиноопасны. Единственный вариант – идти по камням и под скалами.
- Ну что, Чапай? Придумала, что будем делать?
- Искать старые ступени теперь бессмысленно, - по-начальственному принимаюсь излагать я. - Прокладываем новый спуск. Поищем, где можно пройти в обход лавин.
- Пожалуй! – в тон мне говорит Саня и фыркает. - Только из чашки, где сейчас сидим, придётся сбрасываться по верёвкам.
- Не хотелось бы… Да как по-другому отсюда выцарапаться-то…
- Удержишь меня?
- Ну, если не удержу, так отпущу, полетишь голубком вниз…
Оба держим шутливый тон, а на душе кошки скребут: попали детки крепко, и помощи ждать неоткуда. Никакой, даже самый любящий муж, не сунется в каньоны этого чёртом облизанного ручья. До того, как слежится снег – точно. Или всё же сунется? Что, Серёга, пойдёшь искать свою БЫВШУЮ?
Перевальная площадка и в самом деле напоминает перевёрнутую чашу, бока которой круто обрываются во все стороны. Вот почему вчера во время разведки Саня не нащупал ступеней и едва не свалился вниз! Разобрать, где нужный нам ручей, и в хорошую-то погоду непросто, даже с картой и компасом. Зато промахнуться в ориентирах – как нечего делать. Почти наугад выбираем путь и начинаем спуск с горки, где вчера долбили ступени. На наше счастье, угодили в не слишком крутой жёлоб, скатились по нему без ледоруба и верёвок - на пятых точках, как в детстве.
Теперь главное – не попасть в лавину. Мы крадучись и очень медленно сбрасываем высоту, ощупывая каждый камень, каждый надув и скальный выступ. Пурга ворчит почти примирительно, для порядка изредка швыряет в лица горсти колючего снега. Но мельчайшие снежные частицы ещё носятся в воздухе, отчего видимость остаётся неважной, очертания предметов расплываются, как в фантастических фильмах. Слава Всевышнему, по-прежнему держится морозец, и склоны быстро подмерзают, цементируя свежие наносы. Если не накроет оттепель, как здесь случается после пурги, то ещё чуть-чуть, и прояснит, можно будет встать на лыжи.
Наконец, светлеет. Мы уже свалились с седла, нацепили лыжи, и движемся по просторной долине вдоль скальных выходов. Далеко впереди чернеет полоска леса. А глубокого каньона всё ещё не видать. Идти бы потихоньку да идти, но почему-то никакой прухи. Ноги как ватные, озноб по всему телу, кашель душит. По-прежнему не чувствую левую ступню в сыром ботинке (дрянь этакая, не высох за ночь в спальнике!), постоянно на неё припадаю.
Штормит так, что я вынуждена утеплиться пуховиком. Но вида, что скисла, не подаю, из последних сил держу взятый темп. Засиживаться в полном смысле смерти подобно. Неожиданно к горлу подступает тошнота. Неужели сало ударило по печени? Печёнка, я знаю, у меня слабовата, из-за обилия жирного или острого может и подвести. Только откуда оно, острое-то с жирным? За сутки перепал паёк, которому не позавидовали бы и монахи на строгом посту. Нет, сало тут не при чём.
Всё же треба перекурить.
- Саня, давай притормозим – зову я вырвавшегося вперёд напарника. Он старательно топчет в снегу лыжню пошире.
Белый быстро сбрасывает мешок и возвращается назад посмотреть, почему у меня такой придушенный голосок. Едва подходит, как меня – стыдоба! - полощет прямо ему под ноги. Санька щупает мой лоб и присвистывает:
- Ты, девонька, чего?..
Лоб горячий, незаметно подскочила температура. Вот тебе беготня по ветреному плато в одном анораке!
- Алёна, дальше не идём, встаём на отдых, – командует Саня. Я пытаюсь протестовать жестами, но он знать ничего не хочет. – Сказал: снимай рюкзак, доставай спальник. Нам ещё ночлег мостить.
Впереди корячится вторая холодная ночёвка.