Для кого-то родная стихия — лес, и его можно исследовать до бесконечности, кто-то любит море и исходит его вдоль и поперек, а Иппа любил лошадей. Он дружил с лошадьми, общался и понимал их. Рос с ними, ухаживал, разговаривал, с малолетства ездил без седла. Не попалось ни одной кобылы или жеребца, которая не послушалась бы его. Неудивительно, ведь он и говорить начал с лошадьми раньше, чем с людьми. Мать услышала его слова, когда все уже смирились и ждать перестали.
Мальчик рос дичком, и ни в чем не нуждался, лишь бы рядом с лошадьми. Они даже во снах к нему приходили, и тогда он просыпался утром счастливым. Кто угодно может подвести, знал Иппа, но только не эти благородные животные. После внезапной и быстрой смерти матери у него не осталось уверенности ни в ком из знакомых ему людей.
Жили сложно. Возделывали землю, лошади при этом служили тягловой силой. А тут клич пошел — князь рать собирает, черкесов воевать. Служба — дело, конечно, хорошее, да где взять доспехи воину? Как он приживется там, поладит, нелюдимый такой? Но, видно, делать нечего…
Когда Иппа прибыл на княжий двор, ратников собралось уже много и долго ждали воеводу. На заднем дворе ржали, артачились лошади… Парень, как зачарованный, пошел на знакомые ему звуки… И увидел пару гнедых статных жеребцов, подарок русскому князю Владимиру от Османского султана. На них не только не могли сесть лучшие наездники, даже близко никто не подошел бы. На дыбах стоят, морды в пене, копытами бьют, не разбирая куда.
Повинуясь своему вечному инстинкту, Иппа приблизился без страха и сказал несколько слов вполголоса. Казалось, парнишку ударят или зацепят копыта строптивцев, его пытались отогнать. Но, к всеобщему изумлению, лошади стали успокаиваться, а Иппа продолжил говорить с ними и вскоре даже смог похлопать их по холкам.
Подошедший воевода собрался уже возмутиться, но увидел князя, наблюдающего с крыльца. Владимир явно не собирался вмешиваться. И все новобранцы тоже смотрели на то, как Иппа увещевает жеребцов. И один из гнедых вдруг потерся мордой о его плечо. Князь не выдержал.
— Сядешь и поедешь? — Спросил он с крыльца.
— Пока не подпустят, — покачал головой парень. — В лучшем случае, сяду и усижу.
— Что ж, это уже много, — кивнул князь. — У нас-то и подойти никто не может толком.
— Не надо бы всем к ним подходить, — заметил странный парень. — Скорее привыкнут. Они не для простого витязя.
— Это подарок мне от хана Османского, — отвечал князь. — А меня усадить сможешь? И станешь ходить за моими конями?
— Конечно, только ты на них и поедешь, — кивнул Иппа. — Никто больше не справится. И вернее не будет у тебя друзей, чем они.
— Пока и я не справляюсь, — заметил князь. — Через какое время я смогу поехать на них в поход?
— Князь, подчинить друга нельзя. Но договориться с ними можно. За несколько месяцев ты управишься с этим, — и под княжеским взглядом добавил, — с моей помощью.
— Через два месяца назначен поход, — нахмурился князь. — Хотелось бы на них и поехать.
— Конечно, так и надо, — кивнул Иппа. — Стоять в конюшне — не дело для жеребца.
— Ну что ж, по рукам. Остаешься при них, — постановил князь. — Головой за них отвечаешь.
Князь отправился в поход на жеребцах. Опытный наездник, уже через месяц они слушались малейшего его жеста. И Иппа, разумеется, тоже при войске – смотреть за гнедыми, разговаривать, пасти при возможности. Сам он на них верхом не садился.
Ни с кем Иппа не общался, и ратников и бояр сторонился — только вверенные ему жеребцы представляли интерес. Ему казалось, что душа умершей матери воплотилась в них и бережет его. А Владимиру виделись его когда-то умершие мать и жены, и это приносило ему спокойствие и уверенность. Челядь княжья считала Иппу гордецом, но не могла ничего сделать с ним. Много времени парень находился при князе, когда тот верхом ездил. Ну а то, что они говорили мало и лишь о лошадях — того они не ведали. Зависть и раздражение нарастали.
Он заботился обо всем княжьем табуне, но эти два жеребца полюбились ему особенно. Иппа даже спал рядом с ними, делая себе ложе из соломы.
Долго ли, коротко ли, им навстречу едет посольство черкесское да с миром. Сели пировать, договариваться. Гости навезли угощения, подарков, а все же веры словам немного, легко их нарушить. Вот если, говорят, князь женится на княжне черкесской, тогда родней станет. А уж девица-то наша как хороша! И князь надумал жениться. И двинулся дальше походом, но уже свататься.
Гостей принимали душевно, столы ломились, вино лилось, речи цветастые произносились.
— Скажи, дорогой, зачем тебе только эти кони? Они прекрасны, но пары жеребцов, пусть и прекрасных, позорно мало для князя! — вопрошали новые родственники.
— Принимай в дар! — ухнул об пол бокал тесть. — Черкесские племенные кони! Посмотри, они лучше османских!
И князю подвели пару великолепных вороных жеребцов. Владимир пришел в восторг, потребовал седло, и, вскочив, проскакал перед своим войском на глазах у черкесов. Княжеские гнедые захрапели и встали на дыбы, ревнуя. Иппа побледнел, понимая их. Парень окреп за время похода, и все же рядом с воинами и русскими, и черкесскими, выглядел задохликом.
— Э, дорогой, твой слуга не сладит с нашими вороными, — сказал тесть. — Поменял бы ты его.
— Поменять не могу, не нарушу слово княжеское, — спешился Владимир. — Пусть еще слуга будет при лошадях. Одного уже мало, куплю еще кобыл, разводить породу стану!
Закивали черкесы, переглянулись злорадно русские — прошло, видать, время княжеского любимца. Сейчас его потеснят, а там, поди, и избавятся.
Несколько дней князь не подходил к своим гнедым, только Иппа их чистил, кормил, выгуливал. Старался так ходить с ними, чтобы они верхом на вороных князя своего не видели. И все равно, когда князь однажды вечером захотел сесть верхом на одного из них, на дыбы встал, и второй — за ним следом. Да и захромали оба внезапно.
Разъярился Владимир, раскричался.
— Немедленно хочу поехать, не стану ждать больше, и капризы терпеть — тоже! Сам садись на второго, — потребовал князь от Иппы, замахнувшись, — хватит уже договариваться! Они должны подчиняться мне!
На глазах у черкесов и новых родственников Владимир стал особенно нетерпим. Вздрогнул Иппа, рассматривающий тонкие прозрачные шелка, он ясно услышал в речи и к себе требование подчиняться неукоснительно. Не решился ослушаться, сел на гнедого, да и понесся вперед. Они слились воедино, жеребец и наездник, двигаясь, как одно целое. Неслись, не разбирая дороги, Иппа знал, что гнедой не подведет. Второй их догнал, но уже без седока.
Князь, упав со спины коня, проклиная их, ушел в дом тестя. Его приказ мальчишку высечь, когда вернутся, не выполнили — гнедые так и исчезли вместе с седоком. Кинули клич, обыскали окрестности – никто их не видел, ни живыми, ни мертвыми. Только спустя время каждое лето стали видеть, как мальчишка, слившись с гнедым, скачет, не разбирая дороги, в развевающихся прозрачных тканях. Рядом впритык идет второй гнедой жеребец, неотличимый от них. Пытались как-то поймать или выследить — все без толку, и следов не осталось.