– Борис медленно шел вслед за Анной, и никак не мог решить, что же ему делать с этой горькой правдой – сказать старику о пропавшем без вести сыне, или же пока промолчать?
Вдруг он увидел, что Анна круто развернулась и снова идет к нему. Подойдя к Борису так близко, что он вынужден был даже немного попятиться, она пристально взглянула ему в глаза и тем же ровным, бесцветным голосом, от которого у него снова пошли мурашки по коже, резко сказала:
– Ничего не говори отцу Павла, Борис. Не надо. – И столько было в ее голосе властной убежденности, что Борису стало не по себе. Анну он знал плохо, и воспринимал ее так же, как и всех знакомых ему прежде женщин. Потому и ожидал от нее слез, истерик, а вовсе не этой, поистине мужской силы духа, сказать по правде, свойственной и далеко не всем особам мужского пола.
Обойдя Бориса, столбом застывшего на узкой тропинке, она пошла в сторону родника и часовни, затем вновь остановилась и обернулась к нему.
– Иногда неведение лучше знания. Не убивай старика, Борис. Не надо. Павел и Дмитрий вернутся.
Борис был поражен – эта женщина не плакала, не просила, она приказывала ему! Ему, привыкшему, что все особы женского пола независимо от положения и возраста безоговорочно подчинялись ему и как врачу, и как мужчине.
Анна отвернулась от Бориса так и оставшегося стоять посреди тропинки, и, более не оглядываясь, пошла к часовне.
Внутри было прохладно и сумрачно. В скудном свете, проникавшем сквозь цветные витражи небольших окон похожих на бойницы, лики святых выглядели безмолвными и таинственными свидетелями утешения и милости. Анна вспомнила, как во время обстрелов лежала, сжавшись от ужаса на узеньком матрасе в прихожей, и шептала – «спаси, сохрани, защити и помилуй!”, веря и не веря, что слова эти будут услышаны. Кем? Ведь так же наверное молились и все те, кого война не пощадила ни в мирных городах, ни в селах, ни в окопах. Не спасли их ни призывы, ни молитвы.
Однако сейчас ей не хотелось думать об этом. Сейчас, в этом маленьком пространстве старинной часовни, ее охватило чувство необычайного просветления, будто в эту самую секунду открылось ей нечто неведомое доселе. Открылось то, что если доведется даже погибнуть, эта гибель не станет торжеством зла нынче обуявшего умы. Что зло это непременно отступит и будет повергнуто в прах. Даже если ей не суждено будет стать свидетелем этого. Но вслед сразу же пришла другая мысль: «Я должна! Должна это увидеть! А значит – нужно жить!».
С этой, возможно наивной верой, Анна вышла из часовни. На душе ее стало легко и светло. Она наклонилась к роднику напиться и вдруг заметила вдали, на той стороне ручья текущего от родника, островок каких-то голубых цветов. Перебравшись по камушкам через чистые, мелодично журчащие струи, она подошла к цветам.
– Так вот где нашел их Дима тогда...
Она вспомнила тот день, когда зайдя в свою комнату, увидела букетик незабудок в глиняном кувшинчике и услыхала щемящие звуки Шопеновского вальса, доносившиеся из зала. Вспомнила, как бежала по длинному коридору, чтобы скорее увидеть под чьими пальцами рождаются эти, заставившие трепетать ее сердце звуки. Вспомнила слова Дмитрия: «Cколько будет моей жизни – всегда буду рядом с тобой. Близко ли, далеко ли»...
Она не стала срывать цветы. Лишь легко коснувшись их пальцами прошептала:
– Ждите нас. Даже если вы уже отцветете – ждите! Мы придем сюда вместе!
Возвратившись в Центр, она, не заходя в свою комнату, прошла по коридору в зал. За время ее отсутствия к пианино никто не притрагивался и оно успело покрыться легкой дымкой пылинок. Анна подула на них и подняла крышку над клавиатурой. Сверху на пианино все так же лежали ноты. Седьмой вальса Шопена. Отряхнув пыль, Анна открыла их, поставила на пюпитр, задумчиво взяла несколько первых аккордов.
– Но разве смогу я играть так, как играл ты, Дима... – Закрыв ноты, Анна снова положила их на пианино и опустила крышку.
– О! А я думаю, кто здесь? Неужели Димка вернулся? Надеялся, что он нам сюрприз решил сделать... – внезапно услыхала Анна голос Ильи. В нем явственно прозвучало разочарование. – А это оказывается ты, Аня... Мы собрались ужинать, я вышел тебя позвать и вдруг слышу звуки музыки! Я даже побежал... Что ж, пойдем. Все тебя ждут.
Проведя почти всю ночь без сна, к утру, Анна приняла решение.
– Воистину, сваха я переезжая!* – усмехнулась она, в очередной раз укладывая свои одежки в сумку. – Борис так обо мне и подумает. Наверняка!
– Я еду с тобой, – объявила она ему после завтрака.
– Как? – изумился Борис. – Снова возвращаешься в город? Ну, ты точно как та сваха переезжая – то туда, то сюда...
Анна невольно рассмеялась.
– Оказывается, я тебя уже неплохо знаю, Боря. Так и думала, что ты меня этой самой «свахой» обзовешь! Сидеть без дела не хочу и не могу. А здесь и без меня справятся. Докторов привезли, поваров и медсестер тоже. Центр полон. К сожалению, не детишками, как нам того хотелось. Но ведь эти израненные бойцы тоже чьи-то дети. Так что... Центр «Вера»** живет! А я хочу работать в госпитале. У Андрея. Все равно кем. Хоть санитаркой. Думаю, мои руки там лишними не будут.
– И мозги. Там не санитаров, а психологов не хватает. Но Андрей только через пару дней возвратится из полевого госпиталя. Так что домой тебя отвезу. Надеюсь, доберемся без приключений.
– Да уж хотелось бы...
______________
Продолжение http://proza.ru/2023/08/13/1479
* Этимология слова «сваха» восходит к Арабскому «савва» – путешественница. В просторечии – человек, часто меняющий место жительства.
** Центр «Вера» – Реабилитационный центр для детей пострадавших от военных действий.