Глава ХХХ. Увеличение по клеткам
– Есть опять не будешь? – спросила Пра.
– Буду, – ответил Павлик, ощутив вдруг зверский голод, и неудивительно – с утра не ел.
Он следил, как Пра накрывает на стол. Сейчас она была похожа не только на белку, но и на папу. И по пустякам так же не суетится, и лишних вопросов не задаёт. Или это папа на неё похож – всё-таки родной внук. Вот ей бы всё рассказать, у неё бы спросить совета – точно помогла бы. Как она с рисунком его выручила! Эх, тогда и надо было рассказывать, а теперь что… Поздно. Историю с магазинной стеной она уж точно не одобрит. Нельзя даже спрашивать, как увеличить рисунок – вмиг раскусит, в чём дело. Нет, теперь всё только самому. И про рыбалку врать он не будет. Тихо уйдёт, тихо придёт – связку ключей она ему ещё вчера выдала. А на кухне на всякий случай надо оставить записку, раз у неё так принято. Что-нибудь типа «Вернусь в шесть утра. Не волнуйся».
Прабабушка тем временем налила в чашки что-то ароматное. Павлик потянул носом, взглянул вопросительно.
– Мята это. Чтобы крепче спалось.
Чтоб крепче спалось? Неужели пронюхала, что я спать не собираюсь, обомлел Павлик. Не может быть. Вид у прабабушки был самый невинный. Нет, решил он, это случайное совпадение. Может, она всегда на ночь траву какую-нибудь заваривает.
– А простого чаю нет? У меня… на мяту аллергия.
Пра подняла бровь, но тут же заварила чёрный чай. Всё-таки это очень ценное качество – не задавать вопросов, подумал Павлик, благодарно принимая чашку с тёмной дымящейся жидкостью. Теперь он не заснёт, это точно.
Пра тихо щебетала что-то о лекарственных травах, но Павлик её не слышал. И даже почти не видел – перед глазами стояла белая стена магазина в тусклом утреннем свете. И пусть ему не приходилось ещё видеть такой ранний утренний свет, каким же ему быть, как не тусклым, туманным? Сквозь этот туман ему представлялся плечистый Слава со стремянкой, Костя с банкой краски, весёлый Васька, которому ни за что ни про что даёт подзатыльники зверь-отчим – вот они ждут его, Павлика, и надеются на него, и готовы помогать… Сложенный рисунок лежал в кармане джинсов, и мерзкое существо, казалось, через ткань царапало Павлику ногу. Такая тварь и над дверью будет выглядеть эффектно, это уж как пить дать, но как же её увеличить? Как-то ведь увеличивают свои эскизы эти, как их… муралисты. Эх, Дэн, Дэн!
Вдруг Павлик поднял голову. Ну конечно! Что он, совсем что ли – расклеился как сопляк. Интернет! Интернет, где есть всё, ну или почти всё. Уж какой-нибудь мастер-класс там найдётся.
Он заторопился, отодвинул недопитый чай.
– Я пошёл.
Прабабушка проводила его задумчивым взглядом и стала убирать со стола посуду.
Примерно через два часа Павлик вышел из комнаты за стаканом воды. Ему казалось, что голова у него размером с холодильник, только горячая. Заглянул в зеркало – оттуда смотрели красные, как у вампира, глаза. Хорошо, Пра уже легла, а то от такого зрелища точно стала бы задавать вопросы.
Интернет помог так хорошо, что даже слишком. Павлик прочитал десятки статей, посмотрел множество фотографий и роликов, где одетые как на праздник люди с улыбкой махали кистями или валиками, а на стене аккуратненько, без единой помарочки возникал рисунок, и ни одна капелька краски не летела мимо, не попадала на нарядных художников. Верить этим роликам не получалось. Как поверишь, если он прошлым летом помогал красить забор у друга на даче! Две майки и джинсы пришлось выкинуть, а руки он отмывал чуть ли не с наждачкой. Но это ладно. Главное, что почти ничего из кучи найденных советов не годилось. Чуть ли не в каждой статье было про увеличение с помощью пантографа – мол, этим прибором пользуются все профессионалы, а где его взять, пантограф этот? И где взять профессионала, спрашивал себя Павлик, глядя с горькой улыбкой на рисунок, а чёртов монстр ухмылялся и нахально отвечал: нигде, Паша. Давай-давай, сам-сам.
На кухне громко тикали ходики. Вот интересно, спят ребята или нет? Если они в такую рань на рыбалку ходят, может, и не ложатся вовсе? И это у них здесь нормально – взять и пойти куда-то ночью, одним, без взрослых. Удивительно.
Ходики тикали и тикали, и никуда от этого звука было не деться. Времени становилось всё меньше. Павлик вдруг заметил, что и сам качается, как маятник. Надо было взять себя в руки.
Вообще-то был среди прочего один способ, где никаких приборов не требовалось. Назывался он «увеличение по клеткам». Художники из роликов про пантографы говорили о нём с пренебрежением, но это был крошечный шанс хоть что-то сделать. Идея была проста: расчертить лист с рисунком так, чтобы он получился в клеточку, потом на другом листе – или на стене – нарисовать сетку из больших клеток и переносить туда рисунок кусочками, из маленькой клеточки в большую. То есть просто срисовывать, но по частям. Даже по чёрточкам. Потом клетки с рисунком соединятся, как кусочки паззла, и всё. Тут нужна только точность и аккуратность. И время.
Павлик стиснул зубы. Порылся в ящике стола – линейка, к счастью, нашлась. Расчертил прабабушкино творение. Лист разделился на двенадцать клеток. На другом листе начертил клетки в два раза больше, их там уместилось только две. Бумаги в ящике оставалось всего ничего, но попробовать можно было и на двух клетках.
Точность и аккуратность, точность и аккуратность, повторял себе Павлик, добросовестно рисуя штришок за штришком. Болели плечи, ныла шея, но спать почему-то не хотелось. Постепенно под его карандашом отдельные штрихи стали сливаться во что-то покрупнее, бессмысленные на первый взгляд линии с одного квадрата переползали на второй и соединялись с теми, что там уже были – в общем, медленно, но верно рисунок рос. Ясно можно было различить что-то похожее на глаз с торчащим из него щупальцем. Ужасная мерзость.
Павлик откинулся на спинку стула. Два квадрата из двенадцати. И увеличение только в два раза. Времени на это убито больше часа. Но получается же! Работает! Значит, так: расчертить стену на двенадцать квадратов, разделиться – по три квадрата на каждого, четыре кисти нужно, четыре банки с краской… Стоп, банка всего одна – но это ничего. Есть же в доме какие-нибудь ненужные ёмкости? Должны быть. Значит, он их найдёт.
Наверное, это и называется вдохновение. Чёрт его знает, как это бывает у художников, но сейчас в голове у Павлика сам собою выстраивался план – что, куда, да каким образом. Краска краской, но нужно ещё что-то типа угля, чтобы разметить стену, и стремянку надо ставить так, чтобы она не мешала тем, кто внизу. И ещё: эскиз надо разрезать на квадраты и пронумеровать. Прямо сейчас.
Он посмотрел на монстра. До чего ж здорово Пра нарисовала, вот фантазия у старушки! Даже жалко резать. Но на стене это будет выглядеть круто – не хуже, чем афиша какого-нибудь ужастика.
Точность и аккуратность, точность и аккуратность. Он не забыл нарисовать на квадратах стрелки, а то не разберёшь, где верх, где низ, сложил все детали в пакетик, пакетик сунул в карман толстовки и застегнул молнию. Всё. Больше ничего сделать было нельзя. А жаль – его распирала энергия. И не позвонишь никому, не поделишься, и ложится спать бессмысленно, всё равно вставать через три часа, а главное, в таком настроении не заснёшь. Да ещё кукушка эта орёт, как сигнализация у машины. Странно, что в прошлую ночь она ему совсем не мешала, но сегодня, пока рисовал, только и слышалось надоедливое ку-ку. Десять раз, потом одиннадцать… Сейчас она будет как для тупых двенадцать раз сообщать, что уже полночь. Ладно.
Павлик пристроил толстовку на краю кровати, положил сверху телефон и ключи. Приготовленную для прабабушки записку отнёс на кухню. Проверил кроссовки – пусть стоят у входной двери, он выйдет босиком, чтобы не шуметь, обуется уже на лестнице. Рядом с кроссовками поставил три стеклянные банки, которые нашёл на кухне под раковиной. Долго искать не пришлось, у них дома мама хранила ненужные банки в том же месте. Ну, вроде ничто не забыто. Он сел на кровать, потянулся и начал ждать условленного часа.
На кухне закуковала кукушка – негромко, вполголоса, как будто боялась помешать сидящему на кровати мальчику, который крепко спал, привалившись к стене.
Глава следующая. Картина на стене и возвращение домой. Сматываемся!
– Нет, рисовать будем втроём. Я же говорил, кто-то должен стоять на шухере, – сказал Костя, и как-то сразу получилось, что он опять стал главным.
Сначала-то главным был Павлик.