Баба Нюра падала ничком, удивленным мясистым лицом вниз. Может, в иной раз падение и обернулось бы для нее лишь лёгким испугом, да ссадинами на толоконном лбу (в конце концов, не впервые с ней такая напасть случается), но это, как видно, не про сейчас. В вытянутых вперед руках бабки, точно на беду, беспечно хлопал глазами ее годовалый правнук Алешка.
Эх, зачем она его только на руки взяла, зачем выклянчила на свою голову?
Внушали ведь ей умные люди, втолковывали: «Ну куда ты вечно лезешь, калоша старая, со своим неуклюжим сервисом? Восемьдесят три- это восемьдесят три. Или, другими словами- без семнадцати сто. Твой поезд не то что ушел, его на металлолом уже разобрали давно. Так что никому твои героические жертвы не нужны. Спи, отдыхай, семечки у подъезда лузгай, на солнышке грейся.»
Только разве может она спокойно греться, когда дел вокруг невпроворот? И все они требуют непременного приложения бабы Нюриных сил и энергии. Вот и внучке- Анжеле, пособить не мешало бы, пока остальные спины гнут на своих заработках. Куда ж ей без бабы Нюры с двумя-то своими сморкунами? Старшенькой ведь ее, Ксюшке, целых три недавно стукнуло. Такая оторва стала, не приведи Господь. То и дело бяку какую-нибудь в рот запихнуть норовит, или, того хуже, шпильку для волос в розетку вставить. Потому и пригляд за ней сугубый нужен. Мелкому тоже, хоть и год от роду всего, никак не лежится ему спокойно. Вечно надо что-то. Но, в основном, понятно, сиську. В коляску его не уложишь, сразу сирену включает. Вот и приходится Анжеле в обнимку с ним ходить, чтоб засранец титьку свою заветную чуял. А матери, если подумать, каково крутиться с двумя? То-то и оно. Особенно, когда такса ихняя полуслепая еще в ногах кувыркается. Вот и не стерпела бабка, напросилась с внучкой на прогулку, чтоб на подхвате побыть с выводком. Два глаза хорошо, а четыре всяко лучше. Так и уговорила.
И ведь поначалу, надо сказать, все у них шло, точно педиатр прописал. Побродили они вчетвером, не считая собаки, по набережной, пароходики, как водится, посмотрели, уточек покормили. Красота. Бабка во главе шествия с Ксюхой за ручку. Чуть позади внучка шагает с мелким проходимцем под мышкой. А дальше уже полуслепая Жучка замыкает процессию. Точь- в- точь, как в русской народной сказке. Ну или почти.
Нагулялись, упарились, умаялись. В Ростове в июльский полдень все сорок в тени, асфальт под ногами плавится. Марево над городом такое, что от реки туман стелется горячий, как в русской парной. Самое вроде бы время направить стопы домой, под сень кондиционера. Тем более и стопы-то уже словно не свои.
- Хочу, хочу. Фонтан хочу, - заныла неутомимая Ксюша.
- Бабушка устала. Не видишь? - попыталась урезонить ее Анжела, - Придем домой, ванну нальем с корабликами.
-Хооочууу…
Разгоряченная зноем и впечатлениями маленькая вымогательница пошла на принцип. Спорить с ней с такой себе дороже. Пришлось всем разворачиваться и топать к фонтанчику брызгаться. Пол остановки- крюк, конечно, не ахти какой, но и не маленький тоже, особенно по такому пеклу.
Ко всему прочему у Анжелки руки затекли аж до синевы. Это тебе не аэробика какая-нибудь, порося на себе таскать такого целых два часа.
И тут бабку словно черт за язык дернул.
- Давай-ка Лешку сюда, дальше сама понесу…
Внучка скептически посмотрела на бабу Нюру, отиравшую пот с повисших, как у мопса, щек.
- Куда уж тебе.
- А что? – выпятила грудь баба Нюра, сверкнув полными достоинства очами, исчерченными красными прожилками, - У меня твой батяня до двух лет на закорках сидел. При том, что я худее твоего была в те года, стебелек. Потом дядю Колю возила. С тобой тоже еще недавно управлялась как-то. Так что все в порядке, опыта не занимать...
Воспользовавшись секундным замешательством Анжелы, бабка с какой-то жадностью выхватила у нее Алешку и припустила, пока та не спохватилась, вперед. Правда, не сделав и ста шагов, замедлилась, поняла, что хоть и своя это ноша, конечно, но уж больно тянет и в поясницу отдает.
Уразумела бабка, что влезла не в свои сани, но виду, что ей лихо, не подала. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Тем более до фонтанчика осталось рукой подать. Пару десятков шагов каких-то. А там и прохлада тебе, и лавки вокруг.
Так и пошла она, неся драгоценную ношу на вытянутых руках. Точно сапер с неразорвавшимся снарядом. Идет, отдувается. Все-таки сто двадцать килограмм несет, не считая Алешки, а в них почти вся Большая медицинская энциклопедия: гипертония, ишемия, артроз, остеопороз. Плюс еще много чего, но уже так, по мелочи.
И тут в какой-то момент ощутила старая, что земля к ней ближе стала как будто.
- Падаю, что ли? - екнуло у нее сердце, - Неужели опять?
Что ни говори, а падать баба Нюра умела. Фигуры пилотажа выдавала такие, на любой вкус и манер. Цирк дю Солей, только бесплатный. И со ступенек в подъезде грохалась и между грядок пласталась, и на ровном месте, бывало, такие этюды изображала, на загляденье. Рыбкой пикировала, плашмя летела, на бок заваливалась. Лет в семьдесят привязалась к ней эта странная падучая болезнь. В тот роковой день она из Пятерочки с продуктами вышла, а там у двери вечная лужа -не обойти. Охнуть не успела, как оказалась на продольном шпагате. Руки вразлет с полными сумками. В сумках банки с кабачковой икрой. Алле оп. Народ вокруг, понятное дело, аплодирует не жалея ладоней. Только ей не до тщеславия было совсем. Подняться бы как-нибудь, да и ладно.
- Помогите, люди добрые!
А как тут поможешь? Центнер с гаком, не считая кабачков. Тут кран нужен или лебедка на худой конец.
Слава Богу, что сосед мимо проходил, городской чемпион по греко-римской борьбе в прошлом. Быстро молодец сориентировался. Двух таджиков- грузчиков свистнул с овощных рядов. Подняли они ее на раз-два, вместе с сумками, установили более- менее вертикально, даже банки не побились. Ну и что вы думаете? Не успела она дойти до аптеки, как снова уселась на свой любимый шпагат. И смех, и грех. В общем доволокли ее кое-как до дома неравнодушные граждане, придерживая под руки. Правда, с тех пор она нет-нет, да и покажет миру свой фирменный шпагат. Ни дать, ни взять - Волочкова на фотосессии. Видно, растянулось что-то у бабы Нюры тогда во внутренних органах, связка какая-то. Очень неуклюжая стала она с той поры, неустойчивая, зато гуттаперчевая, точно Петрушка на веревочках.
Вот и сейчас падает баба Нюра словно сноп, что в ее нынешнем положении не особенно кстати. Медленно хоть заваливается, но тем не менее, верно. И что самое обидное, вовсе не на шпагат. Если бы на шпагат, то это еще куда б ни шло, у нее к шпагату сноровка уже появилась. А она плашмя летит, всей своей кабаньей тушей на малое чадо прямиком, на кровиночку свою.
Затрясло ее от предвкушения надвигающейся беды.
- Караул!
«- Ох, как пить дать раздавлю мальца сейчас, - пулей вошла ей в мозг мысль, - Точно котенка того...»
Про раздавленного котенка, это, кстати, вовсе не фигуральное выражение, а что ни на есть, упрямый факт. Хоть отчасти и фигуральное выражение тоже. А что до упрямого факта, то, действительно, вышел с бабой Нюрой такой казус лет двадцать тому назад. Анжелка тогда совсем еще сопливая была, первый класс закончила на пятерки. Ну и выклянчила она по такому случаю у родителей котенка. Принесли. Крохотный такой комочек оказался, не больше ладошки, черный с белым пятнышком на груди. В тот же день зашла Нюра в гости к ним, котенка погладить. Погладила называется. Разгладила точнее.
Как он подвернулся под ноги ей, одному Богу только известно. Верткий больно. И сама она тоже…раззява. Не пойми куда смотрела. Хотя на него, вроде, только и смотрела. Но все равно почувствовала она, в какой-то момент, будто мешается у нее под ногой что-то. Словно шкурка от банана к тапке прилипла. Но нет, шкурка от банана звуки не издает, когда на нее наступишь. И уж тем более не кряхтит и не кашляет. Глянула тогда Нюра вниз и обомлела. Батюшки святы. На кошачьем ливере она стоит, оказывается, а вовсе ни на каком не на банане. Благо, что хоть стройная тогда была еще. Всего-то килограммов сто. Может быть это и спасло животину. В общем, выжил непонятным образом кот, но восемь из девяти своих жизней потерял. Кашлял словно чахоточный всю оставшуюся жизнь потом. Оттого, наверное, семнадцать лет всего и прожил.
«- Только в этот раз не кот на кону, - продолжала холодеть, несмотря на жару, баба Нюра, чувствуя, как ужас щупальцами сковывает ее затылок.»
И от этого вселенского ужаса вся ее никчемная жизнь начала прокручиваться у нее перед глазами, словно немой фильм на старой кинопленке. Вспомнила она, как дежурила у Анжелкиной кровати, когда ту коклюш свалил. Как в школу ее за ручку водила. Над задачками по геометрии, как ломала голову ночами.
"А еще, помнится, в храме они с внучкой пели «Отче наш» по воскресеньям…В храме? Погоди. Так что ж ты сейчас, оглобля старая, будто в рот воды набрала? А ну живо Богу молись, кайся, плачь, - озарило ее так ярко, словно молния рядом ударила.»
Уцепившись за последнюю соломинку, вознесла баба Нюра к небу горячую молитву, вложив в нее весь свой разум, чувства и упование.
-Господи, помилуй!
И Господь ее услышал. В тот же миг. Экстренные молитвы ангелы к Богу всегда вне очереди несут. Это все равно, что ноль три с аппендицитом набрать.
- Господи поми….
И вот, когда ее красное искаженное ужасом лицо было, наверное, уже в метре от асфальта, почувствовала баба Нюра, как вдруг прекратилось ее свободное падение. Где-то на половине пути до страшного финала остановилось. Удивительным образом. Как будто подхватили ее легко и заботливо под мышки чьи-то сильные и добрые руки. На миг она застыла под углом в сорок пять градусов к земле вопреки всем законам гравитации. Словно Пизанская башня какая-нибудь, или Майкл Джексон в своем шоу «Триллер». А еще через мгновенье ее будто бы обратно повлекли, пока не поставили вместе с ребенком в строго вертикальное положение, да так аккуратненько, что даже пыль ни с кого не упала.
- Ну ничего себе, Господи!
Ох, как же она напугалась за ту долю секунды, показавшуюся ей вечностью, как натерпеться успела. Обмочилась даже слегка. Слава Богу, что никто кроме нее, так и не понял ничего. Внучка тем временем голубей показывала Ксюхе. А окружающим с телефонами было и вовсе не до них.
- На, - протянула Анжеле ребенка бабка.
- Что, нанянчилась уже?
- На-на-на-нянчилась.
- А я что говорила…
Не помня себя, пришла баба Нюра домой и, затеплив лампаду, прочитала на коленях все акафисты, которые нашла на полке. До трех часов ночи молилась, со страхом и благоговением, пока сон не сморил. Потому, что как никогда близко, почувствовала она в тот день присутствие Божие.
Теперь, после того случая, подходит баба Нюра к малому только чтобы козу показать или погремушку вручить. На руки уже ни-ни. Смирилась старая со своим бесперспективным положением. Сдалась. Поняла, что каждому овощу свой срок. Что есть время разбрасывать камни, есть время их собирать. Но еще бывает период, когда остается только наблюдать, как с камнями управляются другие, те, которые помоложе. Одним словом, пришла к бабе Нюре золотая пора созерцания. Тем более, как выяснилось, имеется все-таки в арсенале ее возможностей одна функция, исполнение которой у нее лучше остальных получается. И эта функция называется - молитва. А уже по бабы Нюриным молитвенным трудам невидимый благодетель, можно не сомневаться, подаст ее сродникам в тысячу раз больше благ, чем она сама б дала, если б силы позволяли.
А значит в этом и есть сейчас ее главное предназначение…