— Барсучков, ты снова был в своём волшебном лесу?
Федя растёкся по парте и сладко дремал. Со всех сторон слышались смешки. В голову Барсучкова прилетел бумажный комок. Приоткрыв лениво один глаз, Федя взглянул, на рядом сидящего друга:
— Урок ещё не закончился?
— Не-а. — помотал головой Игорь, не отводя глаз от доски.
— Тогда почему Чулок не возражает, что я сплю?
— Не знаю.
Худенькая учительница у доски старательно выписывала мелом задачи и примеры для контрольной работы. Не такая молодая, но все еще не умеющая разговаривать приказным тоном с учениками, как это делали матёрые коллеги, она старалась не замечать баловства на уроках. Её прозвали Чулком, потому, что казалась зажатой и по-детски стеснительной. Все думали, что она боится мужчин. Даже некоторые учителя так думали, и даже директриса. Но Валентина Ивановна старалась не обращать внимания на всякие разговоры, хотя они её и напрягали. Она всегда носила зелёное трикотажное платье и серую вязаную кофту. Густые волнистые волосы она, зачем-то, постоянно завязывала в узел, словно стеснялась их красоты. Будто сама, являясь школьницей, вызванной к доске для ответа, она робко оглядывалась на шум за спиной, поправляла большие очки в толстой оправе, и продолжала писать дрожащей рукой. Вздыхая, она шевелила губами, пытаясь не сбиться, а в это время ученики кидались в неё бумажками и обсуждали старое монашеское платье. Одноклассники Феди, да и он сам, часто подшучивали над Валентиной Ивановной, видя в ней абсолютную неудачницу. Сам же Федя, хоть и не признавался себе в этом, испытывал к Валентине Ивановне симпатию, которую путал с жалостью, и от этого чувства раздражался сильнее и утрированно грубил ей, что б товарищи не подумали, что он ее жалеет, или еще ужаснее — уважает ее. Хуже было еще то, что он замечал иногда какую-то особую доброту и снисходительность в свою сторону от Валентины Ивановны, которую она иногда выказывала перед всеми. В эти моменты Федя Барсучков особенно ее ненавидел; он чувствовал неловкость перед одноклассниками, и желание опровергнуть иллюзию особого к себе отношение этой странной и занудной учительницы. Однажды, по своей внутренней доброте, которой Федя стеснялся в компании товарищей по школе, он бросился, было помочь Валентине Ивановне, упавшей в коридоре и рассыпавшей учебники, но на полпути опомнился, засмеянный товарищами, и покраснел. Это был один из случаев, когда Федя поднялся на ступень выше в своей неприязни к Валентине Ивановне.
Закончив писать, учительница повернулась к классу и наткнулась на пики блестящих, что-то замышляющих глаз. Голова её нервно дёрнулась, очки сползли.
— Барсучков. — сказала она тихим, но звонким голосом. — Хватит спать.
— Ну вот, накликал беду. — прошептал Горшков.
Федя даже не пошевелился. Игорь, не поворачивая головы, тыкал его локтем в бок, но Федя не просыпался до тех пор, пока Горшков не спихнул его с парты совсем.
— Валентина Ивановна, кажется, Барсучков умер. — прокомментировал Горшков, пытаясь сдержать смех.
— Да что ты такое говоришь! — рассердилась учительница.
Вместе со стулом Федя грохнулся на пол и сильно нашумел. Одноклассники завалили Федю смехом. Только Валентина Ивановна грустно вздохнула и сказала:
— Федя, я буду говорить об этом с твоим классным руководителем. Пусть она звонит твоим родителям! И останься после урока. — но голос её тонул в громком взрыве хохота.
Барсучков, конечно же забыл, что говорила Валентина Ивановна. Когда прозвенел звонок с урока, он схватил рюкзак и вылетел из класса, чуть не сбив с ног хрупкую учительницу, которая только и успела отпрыгнуть с пути. И в самом деле, более застенчивое существо, чем Валентина Ивановна, и представить сложно. Только по пути из школы, Федя вспомнил про просьбу.
— Эх, забыл совсем! Чулок просила явиться после уроков. — раздосадовано сказал Федя и остановился.
— Пойдешь? — спросил идущий рядом Игорь.
Федя задумался на секунду и почесал копну отросших волос.
— А, ладно. Завтра зайду. — махнул рукой Барсучков и рванул вперёд, но снова остановился. — Нет, с этим тянуть нельзя. Мне не нужны проблемы, иначе отец в наказание заколотит окно.
Озадаченно Федя оглянулся в сторону школы. Мысль о возвращении в класс выразилась мучением на его лице.
— Какие проблемы? — нахмурился Горшков. — Она уже не помнит.
— У нее нет личной жизни, она помнит все! А если отец узнает, что я сплю на уроках, он меня прибьет. И не только окно заколотит, еще и решётки на окна может поставить. Ладно. Не поминай лихом!
Федя, недовольно промычав, побежал обратно к школе.
— Ну, удачи! — крикнул ему вслед Горшков.
Оранжевые лучи солнца заполнили опустевшие коридоры. С бетонного пола, устеленного красными длинными дорожками, заползали на бледно-голубые стены яркие квадраты света. Дверь одного из классов была открыта настежь. Федя быстрым шагом направился туда. Валентина Ивановна у учительского стола пыталась впихнуть в сумку какие-то книги и бумаги. Она не заметила, как на пороге появился Федя, закрыв собой свет, льющийся в класс из окна коридора.
— Я это. — начал Барсучков, стоя в дверях. — Вы меня ждёте?
Синюю фигуру его обводил по контуру жёлтый контражурный свет. Тёмно-каштановые волосы золотыми паутинками торчали в разные стороны, а полупрозрачные уши горели, как подсвеченное филе лосося. Учительница повернула голову и выпрямилась. Губы на её бледно-синеватом лице слегка подёрнулись улыбкой, но резко стали серьёзными.
— Федя, что с тобой происходит? Ты спишь на уроках. Это неправильно. — начала было она. — Вот, зайди, присядь.
Валентина Ивановна указала рукой на парту.
— Да не. Я постою. — небрежно сказал Федя, скривившись от приторной вежливости.
Учительница терпеливо ждала, поправив очки и опустив глаза в пол. Барсучков вошёл в класс и скинул рюкзак с плеча на ближайший к выходу стул.
— Я должна буду… Если так пойдёт дальше, мне нужно рассказать всё твоему классному руководителю. Ты понимаешь? — вздыхая и заламывая тонкие холодные пальцы, сказала она.
Барсучков устало отвёл взгляд в сторону. Всем своим видом он показывал, что разговор ему скучен и неинтересен.
— Федя, ты меня слышишь?
Валентина Ивановна говорила робким дрожащим голосом, что сильно раздражало Барсучкова. Он вообще не любил нерешительность в людях, она его сбивала с толку и самому придавала заторможенность.
— Нет. — Федя поджал губы и засунул руки в карманы. — То есть да… Что вы сказали?
— Федя! Я говорю, что ты на уроках спишь!
— Да, я знаю. — покивал головой Барсучков, но вдруг понял, что опять сказал что-то не то. — Вообще я спешу. Может, я к вам завтра подойду, и вы мне всё выскажите? Можете прямо на уроке, я не против.
«Вот докопалась!» подумал Федя, продолжая хмуро смотреть в сторону. Валентина Ивановна подошла ближе к Барсучкову:
— Да в чём дело, Федя? Ты же умный парень. Собираешься в медицинский поступать. Что с тобой произошло?
Федя молча разглядывал стены и потолок. «А с тобой что? Ты всегда была такой нудной?» чуть было не вырвалось у Феди изо рта.
— Ты о будущем думаешь? — продолжала она, храбрясь.
Барсучков собрался с мыслями, глубоко вздохнул и сосредоточенно уставился прямо в глаза говорящей. Он смотрел на Валентину Ивановну, как на ровесницу. В его наглом взгляде не было ни капли уважения.
— Да в чём дело? Я один сплю на ваших уроках? Чего вы до меня докопались-то? — не выдержал Федя, окатив ее замученным взглядом.
Валентина Ивановна так и обомлела. Даже пошатнулась.
— У вас что, личной жизни нет, что вы так печётесь обо всех? — сказал Федя со злобой ему не присущей. — Может вам стоит задуматься о своей внешности.
Из наклонённой вниз головы, Федя вытащил тонкую шпильку. Густые волосы рассыпались по плечам. Учительница моментально покраснела и, заикаясь, стала что-то бормотать. Барсучков сам поразился своей дерзости, но не мог остановиться, он гордился собой, и жалел лишь, что никто из товарищей не видит его выходки.
— Заведите себе щенка и его отчитывайте. Или лучше мужика. Не нужно свою неудовлетворённость вымещать на нас.
Только Федя успел сказать последнюю фразу, как сильная внезапная пощёчина оглушила его. Словно бетонная плита свалилась ему на голову и расколола череп. На несколько секунд Федя выпал из реальности. В это время Валентина Ивановна, утирая глаза и нос, схватила сумку и быстрым шагом удалилась из класса. Барсучков остался неподвижен, взгляд бессмысленно уткнулся в окно, которое секунду назад заслоняла голова Валентины Ивановны. Оно было ярким пятном, как телевизор на серо-голубой стене. Голые берёзы покачивались в пятнах лучей желтого солнца. За деревьями виднелся забор и дом. Там во дворе на скамейке сидела бабушка, а рядом с ней ребёнок катал тележку с кубиками. Барсучков зачем-то пытался понять сюжет этого фильма, пока к нему снова не вернулось ощущение реальности. Из коридора доносились шаги уходящей Валентины Ивановны. В крепко сжатом кулаке Барсучков почувствовал нагретый потной ладошкой тонкий предмет. Это была чёрная шпилька.
— Ты за это ответишь. — вслух сказал Федя.
Почему он решил отомстить? Наверное, потому, что мог. И это месть казалась слишком соблазнительной, чтобы от нее отказаться.
Барсучков вышел из школы, когда уже уборщица мыла полы в коридорах. На минуту он остановился на крыльце, ещё раз прокручивая в голове стычку с Чулком. Удивительно тёплое для конца октября солнце прилично нагрело макушку Феди. Хмурый и взвинченный он шёл по дороге с курткой нараспашку. Один край длинного шарфа болтался на ветру, смятая рубашка неопрятно висела, воротник торчал, как попало, шнурок на одной ноге развязался. Когда Федя добрался до больницы, небо затянулось серыми тучами и на улице стало заметно темнее и холоднее. Пробравшись на территорию больницы через дыру в заборе, Федя направился к пожарной лестнице. Она оказалась пустой. По привычке, он уселся на верхней ступеньке, не спеша выкурил сигарету и вошёл в помещение, через скрипучую железную дверь.
Он не стал заходить к отцу, и раз уж он такой сегодня дерзкий, пошёл в реанимацию прямо в верхней одежде. На койке Ромы лежал совершенно незнакомый человек. Федя растерянно замер, отгоняя от себя страшные мысли.
— Молодой человек, вы бы курточку сняли. — раздался строгий женский голос за спиной Барсучкова.
— Я Барсучков. — Федя оглянулся. Перед ним стояла тучная медсестра. На её голове была медицинская белая шапка.
— Я знаю. — мягко сказала она. — Но куртку надо снять.
Федя её не слушал, он снова оглянулся на койку, где вчера лежал его брат.
— А где…
— Всё нормально. Его в отдельную палату перевели.
Медсестра отвела Федю к Роме, и ещё раз попросила снять куртку, но так и не дождавшись ответа, вышла и закрыла за собой дверь. Федя снова замер на пороге, не веря своим глазам. «Что ж, такое может случиться с каждым, но как это произошло с ним? Куда он ехал в поезде ночью? Утром он должен был идти на учебу. Отец ничего не говорит и не пытается разобраться в этом». На самом деле, Федя слышал раз, как отец говорил с матерью об этом на кухне, поздно вечером. Но с самим Федей об этом никто не говорил.
Он прошёл, не отводя глаз от брата, скинул куртку на стул и присел на край кровати. Рома лежал, как овощ с трубкой во рту. Из руки торчала капельница.
— У меня сегодня с Чулком стычка была. — сказал Федя тихим, хриплым от пересохшего горла, голосом и усмехнулся. — Вот её шпилька.
Федя достал из кармана чёрную шпильку и показал брату.
— Она меня после уроков оставила, начала мозги промывать в очередной раз. Вот я и не выдержал.
За окном поднялся ветер, старое окно затрепыхалось, издавая страшные звуки.
— Не знаю, слышишь ли ты меня. — добавил Федя. — Но давай быстрее приходи в себя. Мне многое тебе нужно рассказать. Без тебя здесь стало происходить много всякого, ты бы мне помог во всем разобраться.
Серо-синее тело, словно выточенное из полупрозрачного холодного мрамора лежало на койке без движений.
— Я тут в одну историю ввязался. Ты бы не поверил, если бы узнал. Ты бы подумал, что я рехнулся. — он засмеялся, представляя, как бы ему ответил брат.
Сердцебиение Ромы усилилось. Федя удивлённо взглянул на экран, затем снова на брата.
— Ты меня слышишь? Один человек сказал, что я астроном. Не обычный астроном, а человек, способный увидеть путь в небе для потерянных душ звезд. — снова заговорил Федя и взглянул на показатели.
Давление Ромы поднялось, сердце забилось быстрее. Федя поражённо продолжил:
— А еще какой-то человек за мной всё время ходит. Говорит, я должен ему помочь. Я думаю, это он, душа звезды. Не знаю, что делать, помогать или нет…
Раздался звук открывшейся двери, затем хлопок. Федя повернул голову и увидел, что в палату вошёл Мирцам. Он выглядел как всегда спокойным и равнодушным. Он осмотрел помещение оценивающим взглядом, затем вскользь глянул на Федю и на лежащего на кровати Рому. Федя занервничал, он ощутил какой-то страх и вместе с тем приятное волнение, будто готовился прыгнуть с парашютом, стоя перед открытой дверью самолета. Мужчина медленно и бесшумно прошел по палате и остановился у кровати Ромы, так близко от Феди, как будто вовсе не заметил, что он там сидел. Федя покосился на вошедшего, не поднимая головы, и уперся взглядом в его рукав. Он был настолько близко, что Федя увидел переплетение нитей ткани. Хоть и не было в нем ничего особенного, но Феде оно показалось удивительно ровным, идеальным, как и все в образе этого человека. Федя искал глазами хоть что-то, к чему мог бы придраться перфекционист, но не находил. Как всегда он выглядел безупречно и чисто.
— Чего пришел? — трусливо спросил Федя и взглянул на Мирцама снизу вверх.
— Поговорить. — ответил тот, снисходительно переведя на Федю удручающий взгляд.
— Я с братом разговариваю.
— Судя по всему, разговор ему не особо приятен. — ответил мужчина, взглянув на мониторы.
— Идеальный собеседник, он не может убежать. — усмехнулся Федя, но шутку его никто не оценил.
Внутри у Феди все дрожало от волнения, и он злился сам на себя, что не может оставаться спокойным. Но преодолеть себя он не мог, это было сильнее его воли. Словно человек, подошедший слишком близко к костру, чувствует жар, и все же сует руки в огонь, вместо того, что б отойти подальше. Федя отвернулся и уткнулся взглядом в мятую простыню. Всё вдруг показалось ему таким странным и живописным: железная спинка кровати, выкрашенная многократно в белый цвет, тусклый пододеяльник, старый матрац. Федя смотрел на Рому и ему стало так мерзко видеть его таким беспомощным. И стыдно ему было за него и обидно, что он в таком безобразном виде предстает перед разными людьми. Никогда ещё он не выглядел так жалко. Серая туча за окном расщепилась на два тонких лоскута и высвободила бледно-жёлтый луч солнца. Свет тонким копьём влетел в палату и, пронзив прозрачный глаз, Мирцама, отпечатался на бледной стене яркой белой полоской.
— Ты можешь ему помочь? — спросил Федя, смотря в его просвечивающийся глаз.
— Нет. — высокомерно ответил Мирцам, глядя прямо на солнце, и Феде показалось, что он просто не хочет ему помочь.
— Ждешь от меня помощи, а сам помочь не хочешь?
— Я не могу ему помочь. — таким же тоном ответил мужчина и медленно перевел на Федю взгляд, в котором чувствовался привкус ненависти.
— Можешь! Тогда и я не помогу тебе! — процедил сквозь зубы Федя.
Густая туча снова наползла на солнце, и в помещении стало темно. Тени приобрели расплывчатые очертания. Постепенно стиралась граница дня и ночи, и предметы тонули в болоте мрака. В коридорах больницы включили лампы. Федя уставился на жёлтую полоску света, виднеющуюся внизу двери. От этой тёплой полосы, палата стала казаться более синюшной и тёмной.
— Это его судьба. — цинично сказал мужчина.
— Значит твоя судьба остаться здесь навсегда. — усмехнулся Барсучков, наслаждаясь своей властью. Он встал с кровати и подошел к окну. Мирцам бесшумно приблизился к Феде. Тот чувствовал на себе тяжелый пристальный взгляд собеседника, словно Федю облили серной кислотой. Он почувствовал, что сейчас случится что-то страшное. Мужчина со скоростью мышелова схватил собеседника за горло и стал сжимать пальцы.
— Ты покажешь мне путь. — сказал он жестким уверенным голосом, и глаза его блестели пугающим хладнокровием. Но всего страшнее были равнодушие и спокойствие, с которыми он совершал эти быстрые и жестокие действия.
— Пусти. — прохрипел Барсучков и вцепился в каменную руку убийцы.
— Что ты видишь в небе! — потребовал Мирцам, повернув Федю к стеклу, как тряпичную куклу.
В расплывающейся картине мира, Федя заметил на стекле лишь неаккуратно брошенные небом капли дождя.
— Я не скажу. — ответил Федя чуть слышно. Лицо его стало багровым, губы начали синеть. С невероятной силой, жёсткие пальцы аккуратно сдавливали шею Феди, не желая убить его, но лишь напугать. Кеды, на болтающихся в агонии ногах Барсучкова, резиновыми подошвами заскрипели по рыжему линолеуму. В глазах всё расплылось, руки и ноги онемели. Помутневшими глазами Федя видел, как за дверью мелькают тени чьих-то ног. Сейчас он мечтал об одном, что бы никто не вошел в палату и не спас его. За дверью послышались голоса, ручка двери задёргалась, но никто не вошёл.
— Я готов умереть от твоих рук. — сказал Федя из последних сил.
На лице мужчины промелькнула тень удивления и ужаса. Он выпустил Федю и отпрянул назад. Ноги Феди стали ватными, и он упал на пол, прямо в объятия черного тумана.
Через приоткрытые щели век, Барсучков видел, как мелькают перед его носом чьи-то ноги в чёрных туфлях на маленьком каблуке. Медсёстры вышибли дверь и нашли Федю, лежащего без сознания на полу. Шире открыв глаза, Барсучков увидел нависшее над ним, встревоженное лицо молодой медсестры с красными губами. Она сморщила лицо и прикрыла пальцами рот. Федя поднялся, распихал девушек в белых халатах и подбежал к зеркалу, которое зачем-то висело в углу палаты над раковиной. Сетка лопнувших сосудов окружила его зрачки. Белок правого глаза был залит кровью. Лицо усыпали красные пятна. На шее виднелись бурые, поморщившиеся следы от пальцев. Из носа жирным червяком прилип к щеке бордовый червяк. Федя сплюнул кровавый сгусток в раковину и умылся. В ушах у него гудел какой-то шум, похожий на звон битой посуды. В палату вбежал Владимир Семёнович и глазами стал искать сына. Наткнувшись на Федю взглядом, он побледнел и схватился за голову.
— Что? Что произошло? — зашептал Владимир Семёнович. — Федя!
Он подбежал к сыну и настойчиво осмотрел его.
— Что здесь произошло? Кто это сделал?!
Владимир Семёнович строго взглянул на медсестёр, словно они что-то знают, но не хотят говорить. Девушки собрались в кучку и молча хлопали испуганными глазами.
— Я не помню. — взволнованно сказал Федя. Голос его оказался хриплым и таким чужим, что Федя сам испугался.
— Как?! Как ты не помнишь?!
— Кажется какой-то псих напал на меня и стал душить. — изображая усиленную мозговую деятельность ответил Федя.
— Прямо здесь?! Как он мог сюда попасть?! — чуть ли не кричал Владимир Семенович.
«Вот уж действительно» подумал Федя, вспомнив, как легко и без проблем проходит через дыру в заборе, а затем попадает на пожарную лестницу, где дверь в больницу почти всегда открыта.
Медсёстры пожимали плечами, охали и перешёптывались.
— Мы услышали шум в палате, хотели войти, но дверь была заперта. Анна Ивановна налегла на неё и сломала замок. — сказала одна из медсестёр, указывая на высоченную докторшу. — В палате никого не было. Федя лежал на полу без сознания.
Владимир Семёнович подошёл к окну, проверил оконную раму и выглянул на улицу.
— Окно было закрыто изнутри! — сказал Владимир Семенович. — Как он вышел отсюда? Федя, что произошло, скажи правду!
— Нужно позвонить в милицию. — предложила одна из медсестер. — Вдруг этот псих еще тут? Мне страшно.
— Мне тоже. — сказала другая.
Владимир Семёнович медленно подошёл к кровати Ромы и уткнулся в него задумчивым взглядом.
— Я сообщу охране. Пусть они проверят больницу. Федя, тебя нужно осмотреть, иди за мной.
Отец и сын вышли из палаты.
— Федя, скажи, — тихо спросил Владимир Семенович Федю, когда они отошли подальше от палаты, — могло такое быть, что никакого нападавшего не было? Это всё очень странно.
— Чего? — в непонимании усмехнулся Барсучков.
— Эта трагедия с Ромой могла так отразиться на тебе, что ты…
— Что я сам себя пытался убить?! — догадался Феди и, после молчания отца, он громко засмеялся в голос, затем резко замолчал и, обиженно взглянул на него. Тот смотрел в пол, скривив от неловкости рот.
— Не верю, что ты можешь так думать. — прохрипел Федя.
— Федя, постой. Мы можем поговорить. Я тебе не враг. — лицо Владимира Семёновича излучало тепло и доброту. Он протянул руку, но Федя отпрыгнул от неё, как от огня и убежал вниз по лестнице.
Через двадцать минут Федя уже сидел на верхушке одной из гор, возвышающихся на окраине города в северной стороне. Холодный сырой ветер пробирал до костей. Небо посинело, затянулось ровной пеленой облаков. Федя смотрел, как рабочие внизу укладывают железную дорогу. Скоро должны были открыть новую ветку. В руке Федя держал ледяную колу, более холодную, чем тогда, когда он вытащил её из холодильника в магазине. Ему казалось, что пальцы намертво примёрзли к жестяной банке.
У подножия горы появился парень в джинсовой куртке. Уже через минуту он поднялся на вершину горы и уселся рядом с Федей.
— Ну чего? Что случилось? — глаза Игоря блестели в предвкушении интересного рассказа. — Как прошел разговор с Чулком?
Федя протянул ему колу.
— Я не сдержался. Она меня взбесила, и я сказал всё, что о ней думаю.
— Да ладно! Рассказывай!
— Она дала мне пощёчину.
— Не может быть! — эмоции Горшкова били через край он то смеялся, то делался серьёзным. — Я не верю! Во даёт! Что будешь делать?
— Расскажу директору. Пусть её проучит. — хладнокровно сказал Федя.
— Её уволят!
— Ну и пусть. — Федя отхлебнул из банки и оттянул шарф. — Смотри.
Игорь нагнулся что бы получше рассмотреть. В сумерках на шее виднелись темные пятна. — Это она сделала? — с лица Горшкова испарилась всякая весёлость.
Федя повернулся лицом к другу. Тот шокировано отпрянул назад.
— У тебя глаз, это самое. — промямлил Игорь.
Барсучков покачал головой.
— Нет, это не она. Это, на меня напали просто.
— Где? Родители знают? В милицию ходил? — с сочувствием спросил Игорь и сглотнул слюну.
— Нет. Да это не важно. Отец вообще думает, что это я сам сделал, что б привлечь их внимание.
— Что за бред? — Игорь в недоумении усмехнулся.
В воздухе зависла пауза. Внизу бригадир ругался матом на работников. Послышался громкий лязг двух железных громадин друг об друга.
— Слушай, а это случайно не тот тип был? Которого ты видел в морге и парке летом?
Федя помотал отрицательно головой. Он не мог признаться другу, это было бы слишком странно и подозрительно.
Люди внизу расходились по домам. В тёмном небе расползались в стороны серые облака, выставляя на обзор простор вселенной. Федя устало запрокинул голову вверх и взглянул на небо. Глаза его расширились словно от ужаса.
— Игорь! — Федя, не сводя глаз с неба, лихорадочно тряс друга за плечо.
— В чём дело? Ай, отпусти! Что с тобой?
— Ты это видишь?!
Игорь тоже поднял глаза на небо, но увидел то же, что и всегда: тёмное небо со светящимися точками.
— Звёзды? — в замешательстве пробормотал Горшков, отчужденно поглядывая на друга.
— Вот, о чём он говорил…
В глазах Феди чёрное небо предстало пронизанным переливающимися тонкими нитями-паутинами. Оно не казалось далёким, а было вокруг, словно глаза Феди отправились в путешествие по космическим просторам. Он увидел все звёзды вселенной. Все до одной. И их ослепительный и бесконечный свет проникает в его душу и выжигает её дотла.
— Что ты видишь? — с опаской спросил Игорь, глядя в горящие глаза Феди.
— Я вижу всю вселенную. — уверенно заявил Федя. Дыхание его участилось. Жестяная красная банка выпала из его рук и покатилась по склону горы.
— Что ты принял? — неуверенно спросил Горшков.
Федя опустил глаза и взглянул на панораму города, усыпанного огнями.
— Ты тоже не веришь мне…
Где-то, среди этих многоэтажек, притаился дом Феди. Там, на первом этаже, в левом от подъезда окне наверняка уже горел свет, и Мария Васильевна готовила ужин, дожидаясь мужа с работы и переживая, куда пропал её младший сын.