Он продолжал лежать на земле, уткнувшись лбом во влажную траву. Сознание понемногу прояснилось. Дыхание тоже восстановилось, хотя боль не отпускала. Значит, он жив! Получил ранение в горло и остался в живых?! Это казалось невероятным. Сколько же времени он так пролежал на траве? Полчаса? Час? Или всего несколько секунд? Если верно последнее предположение, то, скорее всего, смерти он избежал ненадолго. Бывший коллега, а ныне смертельный враг, в любой момент может подойти и добить.
От одной этой мысли становилось жутко. Хотелось поднять голову и всё увидеть своими глазами. Но едва Антон предпринял такую попытку, как резкая нестерпимая боль вновь заставила его уткнуться лбом в землю. Перетерпев очередной приступ, Толмачёв медленно подтянул под себя ноги и, придерживая голову руками, выпрямился. Это действие вновь отозвалось болью в горле, но уже не столь мучительной. Потом он так же медленно всем корпусом повернулся из стороны в сторону. Поблизости никого не было. Значит, Борщов ушёл. Ушёл, оставив его, раненого, умирать на влажной и холодной осенней земле.
Антон прикоснулся рукой к горлу. Пальцы наткнулись на что-то острое. Это его озадачило. Он поднялся на ноги и, слегка покачиваясь, подошёл к ручью. Потом опустился на колени и посмотрелся в воду, опять придерживая голову руками. Колеблющаяся поверхность воды всё же позволяла увидеть: из горла торчали щепки. Вонзившись под углом, они ушли далеко под кожу, но, кажется, не слишком глубоко. Антон вернулся к месту ранения. Внимательно осмотрел дерево. На уровне его шеи на стволе сосны был расщеплён сучок, в который, видимо, и попала пуля.
Это открытие немного улучшило настроение. Ситуация оставалась критической, но уже не казалась безнадёжной. Главное – не впадать в отчаянье. Надо действовать, надо обязательно что-то делать. Первым делом – вернуться к избушке. И шагать следует как можно быстрее. Разгорячённое движением тело менее чувствительно к боли. А потом предстоит операция по извлечению осколков сучка из собственной шеи. Придётся набраться большого, очень большого терпения. Антон вновь стиснул зубы, ясно представив себе ожидающую его мучительную процедуру. Глубоко вздохнув, он решительно зашагал в сторону избушки. По пути подобрал второй карабин, брошенный во время погони.
Вернувшись в домик, Антон внимательно осмотрел в зеркале свою рану. Картина была удручающая. Разбитый в щепки сучок вошёл под кожу почти на два сантиметра. Потом он проверил багажи своих попутчиков. В рюкзаке Борщова Антон обнаружил аптечку, в которой было многое из того, что необходимо для первой помощи. Кроме бинтов, мазей, антисептических препаратов и прочего Антон обнаружил баллончик-спрей с хлорэтилом. Ознакомился с инструкцией. Оказалось, что это обезболивающее средство, действующее путём местного замораживания. Ну что же, Александр Михайлович Борщов знал, для чего едет в тайгу, и тщательно подготовился к возможным неожиданностям. Теперь для Антона его предусмотрительность оказалась очень кстати.
Обработав хлорэтилом поражённый участок и дождавшись требуемого эффекта, Толмачёв заставил себя приступить к операции. Хотя он почти ничего не чувствовал, ковыряться в собственном теле было очень неприятно. Кроме того застрявшие в мягких тканях щепки никак не желали покидать своё новое место. Пальцы срывались с коротких концов, торчащих наружу. Боясь, что обезболивающее действие скоро закончится, Антон бросился на поиски пассатижей. К счастью такой инструмент в Пашином домике имелся. Аккуратно зажимая металлическими губками кончики деревянных осколков, Антон поочерёдно вытянул их наружу. Когда это ему удалось, он потрогал пальцами место ранения, опасаясь, что внутри остались мелкие обломки. Ничего не нащупав, пришёл к выводу, что всё обошлось. Обработав рану йодом и обильно смазав её мазью Вишневского, Толмачёв забинтовал горло.
Ему очень хотелось прилечь, чтобы отдохнуть и набраться сил. Кроме того действие анестезирующего средства заканчивалось, и боль в повреждённых тканях вновь начинала беспокоить. Но… недалеко от избушки на дне балки лежало тело убитого друга. Его следовало похоронить, прежде чем оно успеет привлечь к себе внимание хищников. Антон взял лопату и направился к балке. Постояв в нерешительности на краю, спустился вниз. Павел лежал, уставившись открытыми глазами в небо. На лице застыло удивление, словно он всё ещё пытался понять, как такое могло случиться. Рядом валялся изящный германский нож – предмет Пашиной гордости. Антон почувствовал, как к горлу подкатил комок.
- Паша, я не убивал тебя! – с болью вымолвил он. – Это не я, понимаешь!
Он перевёл дух и продолжил свой монолог:
- Как же так, Паша? Мы же всегда были друзьями. Ты мне помог в трудную минуту. Очень помог! Я об этом никогда не забывал. И благодарен тебе. Искренне благодарен. Даже не сомневайся! Кто бы мог подумать, что однажды мы потеряем доверие друг к другу. Да, жизнь у нас изменилась в лучшую сторону. Но, видимо, мы при этом утратили что-то важное, даже не заметив того. А потом нам захотелось большего. Захотелось подняться ещё выше. Мы ввязались в чужую игру, наивно полагая, что разобрались в её правилах. И не поняли главного: в этой игре правил не существует. И вот результат. Ты заплатил за свои заблуждения собственной жизнью. А я остался один в таёжной глуши. Одному Богу известно, удастся ли мне отсюда выбраться.
Антон сложил нож и сунул его в карман. Затем стал выбирать место для могилы. Хоронить здесь, в низине, не хотелось. С большим трудом он вытащил мёртвое тело на поверхность. Тут же, на краю балки, вырыл яму. Постоял в нерешительности, словно упустил из виду что-то важное. Потом спохватился, проверил карманы Пашиной одежды и выгреб из них все патроны. И лишь после этого опустил в яму тело друга и засыпал его землёй. Сверху на холмик положил складник. Но, немного подумав, решил, что поступил неразумно. Павлику этот нож уже ник чему, а вот ему самому он очень даже пригодится.
- Прости, Паша, - сказал Антон и снова спрятал складник в карман.
Похороны отняли у него последние силы. Глаза начинали слипаться, а ноги едва держали. Постояв у могилы пару минут, Антон вернулся в избушку. Там он завалился на нары и сразу уснул.
Проснулся он, оттого что замёрз. Уже стемнело. За окном выл ветер, временами переходя на свист, нагоняющий на сердце смертельную тоску. Антон зажёг светодиодный фонарь, найденный в Пашином рюкзаке, и занялся печью. Вскоре дрова весело затрещали. Печь словно ожила, и от этого чувство одиночества немного притупилось. Вот так когда-то в детстве в родительском доме он любил сидеть у печи и слушать, как потрескивают дрова. Давно это было. Очень давно. А потом, став старше, он при первой возможности покинул свою малую родину, считая её глухоманью. И вот бурная городская жизнь закончилась для него таёжной глушью. Удастся ли выбраться отсюда?
Очень скоро в домике стало тепло. Толмачёв снял бушлат, бросил его на лежанку. Из кармана выскочил нож. Антон взял складник в руки. И тут же вспомнил, в связи с чем Павел вынимал его. С внезапным волнением Антон схватил бушлат и прощупал то место, где его друг что-то обнаружил. Там действительно находился небольшой твёрдый предмет. Толмачёв вспорол шов, пошарил пальцами внутри и вытащил наружу… микрофон. Так вот какую «музыку» слушал Саша Борщов! Весь разговор двух друзей был у него на прослушке. С полминуты Антон глядел на маленькую вещь, принёсшую в итоге большую беду, затем швырнул микрофон в топку.
Спать совсем не хотелось. Сидя у печи, он стал обдумывать своё незавидное положение.