- Так вот, как тебе, Тимофей, известно, примерно год назад, большинством голосов, подъезд доверил мне старшинство. Тогда я был другим человеком: практически не пил... Так, пивка чуть-чуть после работы, и всё!
Значит, взялся я за порученное общественностью дело рьяно. Ночей не спал, всё думал, как сделать наш подъезд самым лучшим в доме. Но фантазировать - это одно, а дела делать - совсем другое.
И дня не прошло, является ко мне, как к старшему по подъезду, пенсионерка Степашкина из шестьдесят третьей квартиры с жалобой на жильца этажом выше - Григория Дорохова. Он, с её слов, взял моду вытряхивать на балконе половики именно в те дни, когда Степашкина вывешивала на своём ниже расположенном балконе бельё для просушки. Такой вот негодяй!
Я, конечно, написал письмо на место работы Дорохова, чтобы его там хорошенько пропесочили за неуважение к соседям. А через неделю мою, зелёного цвета входную дверь, кто-то чёрной краской облил. Я тогда подумал, что это вредительство совершили недоумки подросткового возраста, так сказать, от избытка дурной энергии. Усилил бдительность и продолжил, как ни в чём ни бывало, выполнять обязанности старшего по подъезду.
А тут как раз жилец из сорок первой квартиры пожаловался мне, что его сосед напротив, из сорок третьей, бросает окурки не под свою дверь, а под его. Как будто он слепой и не видит, где его дверь, а где чужая.
Я пошёл в сорок третью, сделал хозяину выговор и приказал, с целью воспитания, пособирать окурки на всей лестничной площадке. А то, говорю, с полицией дело будешь иметь. Тот извинился, всё убрал и даже пол мокрой тряпкой протёр. А утром на коврике, что лежал под моей дверью, я обнаружил приличную кучку кала.
- Не может быть? - удивился Лошаков.
- И я своим глазам не поверил: нагнулся, понюхал: точно - кал! И очень похож на человеческий. Конечно - это случайность, решил я: у какого-то бедолаги произошло расстройство живота и он не успел добежать до своей квартиры. Ведь может такое случится?
- Может! Со мною один раз такое произошло. В музее изобразительного искусства, когда мы с женой были там на экскурсии.
- Вот видишь! Уверен, Тимофей, что никто в том музее на тебя не возмутился, так как они понимали, что ты это сделал не из злого умысла, а нечаянно. Так?
Лошаков, потупив взор, деликатно промолчал.
- Вот и я старался верить в доброе начало у людей, но со временем разуверился. И ты сейчас поймёшь: почему? Только за первые три месяца добровольного служения подъезду, со мной случилось такое количество происшествий, какое я не испытал за все восемнадцать лет жизни в этом доме.
Дермантин на моей входной двери резали, в замок суперклей наливали, нецензурные слова в мой адрес на стене подъезда писали. А однажды, поздно вечером, меня подкараулили в подъезде, надели сзади на мою голову помойное ведро и толкнули так, что я сторчком полетел вниз, и если бы не пластиковое ведро, то разбил бы себе всю морду.
В зрачках Лошакова запульсировала тревога: они - то сужались, то -непомерно расширялись.
- Саша, а ты в полицию о том инциденте сообщал? - спросил он задрожавшим голосом.
- Наивный ты человек, Тимофей! Полиции нужны свидетели, которые могут подтвердить факт нападения, а мои подозрения для них - пустой звук.
- Понятно! Ты сам нашёл способ, как прекратить этот беспредел!
- Никакого способа я не искал... Просто я понял, что дураков и сволочей не перевоспитаешь. Чем больше их уму-разуму учишь, тем агрессивнее они становятся. Когда до меня это дошло, я просто перестал реагировать на жалобы, которые продолжали поступать от жильцов подъезда. Заявления, конечно, принимал, а затем клал писульки в портфель и тут же забывал об их существовании.
- Даже не знаю, что и сказать, - пролепетал, смущённый от раздвоения чувств, Лошаков.
- И не надо ничего говорить! Ты лучше послушай, что случилось после того как я залёг на дно... Меня перестали терроризировать, и мои двери тоже оставили в покое. Более того, при встречах жалобщики благодарили меня за принятые меры. Меня это озадачило: а не издеваются ли они надо мной? Ведь я даже пальцем не пошевелил, чтобы как-то им помочь. Но со временем понял в чём здесь дело.
Получается, что если по горячим следам заявление не разбирать, то проблема может рассосаться сама собой. Ведь чаще всего, люди пишут жалобы будучи во гневе, можно сказать - в невменяемом состоянии. А проблемы то, в основном, ерундовые...
- Ай-яй-яй! Как всё не просто! - покачал головой Лошаков.
- Не то слово, Тимофей! Я ведь и к алкоголю пристрастился не из гордыни: мол, какой я умный и хитрый, а от стыда. Сердце своё, сосед мой любезный, не обманешь.
...Покинув квартиру экс-старшего по подъезду, Лошаков пошёл не домой, где его ждала жена, а в соседний парк, чтобы разобраться с нахлынувшими на него мыслями.
В середине парка располагался небольшой пруд, обложенный по периметру бетонными плитами. Лошаков сел на деревянную, кое-где проломанную скамейку и задумчиво уставился на меняющуюся под порывами ветерка водяную рябь. На противоположной стороне пруда, маленькая девочка брала у папы кусочки булки и бросала их плавающим у берега уткам. По тротуару неспешно прогуливались пожилые пары, бережно катали детские коляски молодые мамаши.
Мало-помалу, беззаботно гуляющие в парке люди, мирное кряканье уток, лёгкое покачивание, нависших над водой, ветвей ив, успокоили гудящую словно трансформатор, голову Тимофея Лошакова.
"Как хорошо на душе, когда нет проблем, тревог и страхов. Об этом мечтает каждый нормальный человек, - рассуждал он. - Тогда зачем мне этот портфель, эта общественная должность, если придётся нервничать, конфликтовать с людьми, опасаться за своё здоровье, и главное - кривить душой, если припрёт, как Мандрика.
Хитрить, лукавить - было не в характере Лошакова. Обман может когда-то открыться, а позора он боялся: уж лучше бесславие, чем позор. Вывод напрашивался сам по себе: подать в отставку пока не поздно. От такой мысли на душе Лошакова стало легко и весело, как у человека которого приговорили к тюремному заключению, а вскорости помиловали и отпустили на свободу.
Лошаков пришёл домой, когда уже вечерело. Жена зыркнула на него недобрым взглядом.
- И где это ты полдня шлялся со своим портфелем? Небось, по чужим квартирам ходил - людям надоедал?
- Нет, не ходил! Так как я решил отказаться от должности старшего по подъезду. Я подумал: раз ты, Нина, не хочешь этого, то и я не хочу! Семья для меня дороже разных там общественных постов.
Взгляд у жены сразу потеплел.
- Так бы и давно! Мужчины всегда должны слушаться женщин, так как мы умней вас и дальновидней. Давай, Тимоша, иди мой руки и к быстренько к столу: ужин на плите стынет!