ВРАТАРЬ
Старый завод, еще во времена войны построенный, носил на себе меты прожитых советских и последующих лет.
Да и люди, что на нем работали зачастую. Носили приметы советского прошлого, когда звание рабочего поднималось на должную высоту. Многие из рабочих, похоже, и выросли, и повзрослели здесь, на этом заводе. Целые династии работали и еще работают порой, составляя гордость завода.
Старый костяк заводских рабочих, что проработали здесь долгие годы до старости, сохранили этот дух и после развала СССР, словно это не коснулось их. Только больно было им смотреть, как огромный завод становился все меньше с тех пор, как цеха исчезают один за другим. Началось все с 90-х, когда не стало оборонных заказов и приходилось руководству думать: как выжить заводу, как выжить людям на заводе. Плохо, что и руководство менялось, что позволяло развалу заводу.
Вот и Петрович с Михайловичем долгие годы работали на этом заводе электриками, обслуживая весь завод, от чего во всех цехах, во всех уголках завода их знали. Работали в паре, ведь электрикам не положено по одному работать. Техника безопасности.
- Петрович, - ты не забыл, что заявка пришла с литейного цеха. Может, пойдем?
- А чего ж не пойти, все свое – ношу с собой, - буркнул напарник, прихватив чемоданчик с инструментами.
От участка, где рабочие места электриков во время дежурств «до литейки» было далеко, но прошли времена, когда на заводском дворе было много транспорта и людей. И побрели они знакомой дорогой.
- В заводоуправление звали, видать пора уходить, - с грустью промолвил Петрович, глядя под ноги.
- Куда без нас, пенсионеров, нынче, - возразил Михалыч.
- Так-то оно так, только ведь глаз, что оперировали, у меня почти совсем погас, а скоро опять комиссия – не пройду.
- Ого-го, а что делать? – Удивился Михалыч. – Да оно и мне о том думать надо, но даль уходить, здесь жизнь прошла, все родное вокруг, - с печалью в голосе проговорил собрат Петровича, - я ж полвека здесь оттрубил.
- А я 60, после восьмого класса пришел учеником.
Пока говорили, незаметно подошли к литейному.
У курилки сидели, иль стояли мужики в рабочей робе, курили. Увидев электриков, заулыбались, стали протягивать руки для приветствия, как это принято у мужчин зачастую.
- Опять небо коптим, - сдерживая улыбку и делая строгий вид, сказал Петрович, обращаясь к курильщикам.
- Копти – не копти, а в литейке у нас копоти хватает, как в аду. Лишь сковородок нет, - хохотнул один из мужиков, а другие с улыбкой закивали.
- Садитесь, братцы, умаялись, поди, пока до нас добрели из своей богадельни, - предложил другой рабочий.
- Оно и правда, давай посидим чуток, - сказал Михайлыч, усаживаясь на свободное место, - может и мне дернуть разок «японских», - шутя, продолжил он, принимая сигарету, что ему протянули.
- Нельзя ж тебе, кардиолог нам с тобой запретил, - буркнул Петрович, - но опять же «цузие» чего не курнуть? Курни разок. А я не буду шутить с этим. Сказал: брошу и тем отрезал.
- Чего грустный, Петрович, сроду тебя таким не видел. Обычно ты с шутками да прибаутками, - заметил один из рабочих. Работа у вас не бей лежачего: сутки спишь и трое дома, не то, что у нас.
- Да в заводоуправление его позвали, видать увольняться пора. Срок комиссии подошел, - ответил за товарища Михалыч.
- Ну и чё, не впервой же, - проговорили сразу несколько человек. Работа «во вредном цеху» приучила их к медкомиссиям.
- Оно так. Шестьдесят лет на заводе и все время эти медкомиссии, - с грустью начал было Петрович, оно ж и в прошлый раз случайно прошмыгнул ее, - встрепенулся и заулыбался он.
- Как это, расскажи, - с интересом попросили курильщики, - может твой опыт пригодится.
- А вот так это было.
Пришел, значит, я к «глазнюку», «к глазнючке» нашей, а буквы-то плохо вижу».
«Кем работаешь», - спрашивает.
«Да, кем, кем? Вратарем, - говорю ей.
Она глаза вытаращила, спрашивает меня:
«Что делаешь?»
«Да ворота открываю и закрываю».
«В охране что ли?»
«Аха».
«Так ведь написано, что ты электрик», - говорит она.
«Мало ли что, написано», - у них там другой должности не оказалось».
«Ну, ладно, иди», - говорит.
И подписала мне все.
- Ух ты, - удивились мужики. А с другой стороны, ведь не редкость, когда человек числится одним, а работает другим. Правда, это не у нас, у работяг.
- Ну, и как ты, Петрович, живешь, подслеповатым-то? Мимо баб ходишь, поди, и не видишь, - с хохотом спросил один из курильщиков.
- А чего мне? Девчонок я и одним глазом вижу, - посмеиваясь, сказал Петрович, - да и чего на них смотреть? Руки у меня есть и все остальное то ж еще ого-го.
Мужики захохотали.
- Старый конь, типа… - начал было один из них, хохотнув, но не закончил.
- Вот-вот, я о том и говорю, – перебил его, посмеиваясь, Петрович, и поднялся с лавки.
- Чего, ты, - спросил Михалыч.
- Как чего? Вон начальник цеха с мастером по проходу идут в нашу сторону, а мы еще до четвертого участка так и не дошли.
- Слепой, слепой, а вперед нас увидел, - засмеялись мужики, вставая и бросая свои окурки в урну, и разбредаясь по своим рабочим местам.
- Не так вижу, как догадался, - подмигнул им Петрович, опыт – дело наживное.
Петрович с Михайлычем пошли по своим делам.
- Как они без нас-то с грустинкой промолвили ветераны завода.