Книга пятая.
Драйв.
Новелла первая.
Кофейный мохито.
Эспрессо
100 мл тоника
4 листика мяты
3 дольки лайма
1 ч.л. коричневого сахара
1 мяту, лайм и сахар растереть в бокале.
2 в стакан насыпать измельчённый лед, перемешать.
3 влить тоник, затем добавить эспрессо.
4 долить кофе стараясь не смешать слои.
5 украсить мятой и лаймом.
Уфа – Стерлитамак.
Хвала Творцу, что время длится,
что мы благих не ждем вестей,
и хорошеют наши лица
от зова низменных страстей.
Игорь Губерман
Глава первая.
Наша молдавская зима с её капризной переменчивой погодой – от морозов до оттепелей, случающихся в январе, а чаще в феврале, - была уже на исходе, когда мой непосредственный шеф, начальник заводского отдела сбыта Песков Алик Наумович, наш отец, кормилец и благодетель, как называли его проводники, позвонив утром по телефону, вызвал меня из дома, пообещав новый рейс – на этот раз, я надеялся, речь шла действительно о дальней поездке, так как предыдущий мой рейс длился всего четверо суток, за время которого мне даже не пришлось выезжать за пределы Молдавии.
Зная, что меня могут опередить шустрые коллеги, также лелеявшие мечту о дальних рейсах, я, не теряя ни минуты, отправился на винзавод. Однако, поднявшись в автобус 2 маршрута, я обнаружил там нескольких своих коллег-конкурентов, направлявшихся туда же, куда и я, так что в контору завода мы прибыли уже небольшой компанией. Дорогой от нечего делать мы сплетничали: вот уже несколько дней весь город будоражили слухи о том, что один из наших коллег проводников – Валера Карпин, имя которого и без того весьма часто бывало у всех на слуху, убил какого-то человека. Обычная бытовая история: якобы муж, не вовремя или же некстати вернувшийся домой, застал его в постели со своей женой, из-за чего между ним и Валерием тут же вспыхнула драка. Разъяренный по понятной причине супруг, схватив кухонный нож, бросился на любовников, которые, нежась в постели, заметили его лишь в последнюю секунду, но в итоге был убит ударом того же самого ножа в грудь, который Валерий в ходе драки сумел развернуть в сторону нападавшего. Может быть, кто-то и считал эту историю нереальной, но только не я: зная не понаслышке, что Валерий обладает чудовищной физической силой, мне нетрудно было предугадать результат подобной схватки. Мало кто знал, что в юности Валерий занимался борьбой, да еще столь успешно, что дважды ездил на всесоюзные первенства. Он даже сумел одержать там пару побед. Медалей, правда, он не привёз, то ли опыта не хватило, то ли конкуренты оказались удачливее. Став старше, Валерий бросил спорт, но свою искрометную энергию, так и нереализованную в спорте, сумел воплотить в криминальной деятельности, где было рискованно, даже опасно, но зато порой и денежно, при этом запросы его были простые: вкусно поесть, выпить, погулять с доступными девицами и по возможности нигде не работать.
В тесном кабинете начальника сбыта к нашему приходу собралось десятка полтора проводников, при этом все вполголоса обсуждали то же самое происшествие. Присоединившись к остальным, и тем самым заполнив помещение до отказа, мы стали ждать распределения рейсов. Наконец, хозяин кабинета, Алик Наумович, оторвавшись от своих бумаг, внимательно оглядел всех присутствующих и сказал с явной, нескрываемой радостью в голосе:
-Ну что, ребята, доигрался все-таки наш работник и ваш коллега Карпин? Сколько ему говорили люди, да и я тоже: будь потише, веди себя скромнее, так нет, он еще и к чужой жене в постель полез. Жаль, конечно, что невинный человек погиб... Так ведь и Карпин теперь лет десять нас не будет тревожить, опять отправится в места не столь отдаленные.
Я, выслушав его, усмехнулся. Злые языки утверждали, что Алик Наумович ненавидел Валерия Карпина лютой ненавистью, так как тот требовал для себя только выгодные рейсы, которые Песков, опасаясь его, безропотно ему предоставлял.
Остальные проводники отреагировали на слова шефа по-разному: кто-то, жалея коллегу, чесал в затылке, другие, особенно те, кто знал Валерия достаточно хорошо или ездил с ним в рейсы, вздохнули со скрытым злорадством, так как характер у Валерия был далеко не сахар, к тому же он напарников своих, из тех, кто попроще, порой обделял в деньгах, и, кроме того, заставлял выполнять все тяжелые и грязные работы по вагону, а то и вовсе склонял их к содомскому греху, к которому привык, отсиживая в тюрьме свой еще первый срок, кстати, за убийство. То есть, очень многие в нашей фирме побаивались его и в то же время уважали: иные за физическую силу, другие же тянулись к нему за циничный, но острый самобытный юмор, за бесстрашие и бесшабашность, за умение широко гулять и привлекать к себе женщин.
-Ну, а теперь займемся делом, - задумчиво сказал Алик Наумович, вновь склоняясь над столом и начиная листать свою всем нам знакомую потрепанную тетрадь в желтом кожаном переплете.
Ввиду важности момента проводники притихли, некоторые даже задержали дыхание: ведь от распределения рейсов зависело очень многое: первое - сколько времени продлится рейс, ведь у нас порой случались и двух-трехдневные рейсы по республике, но бывали также рейсы, такие, например, как на Благовещенск, которые занимали от полутора до двух месяцев; и второе, главное - будет ли рейс прибыльным: тот же Благовещенск, Мытищи или Барнаул; или «голодным» - на Ригу или, к примеру, Тбилиси. (Что касается двух последних, то я уже имел «удовольствие» в этих городах побывать, как, впрочем, и в двух последних из первой тройки, что, отмечу, мне лично каких-либо значительных прибылей не принесло).
В тишине, установившейся в кабинете, отчетливо скрипнула открывшаяся дверь. Алик Наумович с неудовольствием поднял глаза на вновь вошедшего человека, и внезапно его взгляд сделался беспомощным, начальник сбыта даже растерянно заморгал. Все обернулись к входу - в дверях стоял Валерий Карпин собственной персоной. На нем был коричневый вельветовый костюм, не скрывавший могучего торса, на мощной, породистой, налысо остриженной голове размещалась щеголеватая кожаная кепка, с которой он круглый год не расставался, но особенно выделялись его руки – это были мощные руки каменотеса, в общем, Валерия невозможно было с кем-либо спутать.
-Ну что, Алик! - зычно гаркнул он, развалистой походкой проходя на середину помещения и быстрым острым взором ощупывая всех присутствующих, - скучал по мне? Ну, какой ты мне рейс на этот раз предложишь? Знаешь что: оформи меня, пожалуй, на Барнаул, а еще лучше - на Благовещенск, надоели все, мля, хочется от ваших морд отдохнуть.
-Я... да, да, я, конечно... – пробормотал начальник сбыта, делая знак своей помощнице – товароведу Маше, которая сидела за соседним столиком и занималась оформлением документов. Затем он приподнялся со своего места, как бы устремляясь вперёд, но вдруг как-то странно грудью повалился на стол, и лишь спустя минуту мы поняли, что ему сделалось нехорошо, пришлось даже вызвать скорую помощь, которая увезла Алика Наумовича в больницу. На следующий день мы узнали, что у нашего шефа случился инфаркт.
На третий день после произошедшего, - рейсы из-за внезапной болезни шефа распределяла Маша, - Карпин отправился в рейс на Барнаул, так как на Благовещенск поставок вина в этот период не было, а меня через две недели вместо обещанного рейса на Уфу командировали в Стерлитамак, находившийся там же, в Башкирии, причем в напарники дали опять нового человека.
Новенького звали Володя Захаренко. Прежде я с ним не был знаком, да, пожалуй, и не мог быть, хотя мы с ним и были сверстниками: он, будучи четырнадцатилетним подростком, совершил какое-то преступление, за что получил срок и отправился, как говорится, по «ленинским местам». К 28 годам тринадцать из них он провел в тюрьмах и колониях, имея то ли четыре, то ли пять судимостей, при этом он являлся самым молодым в истории Молдавии «полосатиком», - так называют сидельцев в «крытой» тюрьме. Был он среднего роста, очень худ, всегда как йог спокоен, матом не ругался и в свои не слишком еще зрелые годы производил впечатление эдакого умудренного жизненным опытом старичка.
Под погрузку нам выделено было две единицы: «спец» и «бандура» - 60-тонник. Но вот вино нам досталось нестандартное и некондиционное – так называемое «сухо-крепкое»: 19 градусов крепости, на цвет почти прозрачное, а на вкус обыкновенное сухое, или, как у нас говорят, без добавления сахара и краски. Короче говоря, второсортный винный полуфабрикат без названия, с добавлением в него спирта для крепости, и на вкус, надо признать, весьма отвратный из-за полного отсутствия сладости.
Мы с Володей не знали, радоваться нам или огорчаться: с одной стороны, вино было достаточно крепким, вдвое крепче стандартного сухого, только сахарину добавляй, сахарком жженым подкрашивай и продавай, выдавая за обычное – крепленое или десертное; с другой стороны, получи мы чисто сухое, 9-градусное, это означало бы полный провал нашего мероприятия, по причине отсутствия спроса у клиентов.
Одновременно с нами в том же составе рейсом на Уфу отправлялась еще одна такая же «двойка» вагонов, в которые было залито вполне кондиционное вино – портвейн розовый, а проводников, знакомых нам ребят, звали (по кличкам): Череп и Чарли. Нас с Володей, кстати, тоже называли не по именам, а по кличкам, которые в нашем городе в тот период имели практически все: Володю еще по тюрьме окрестили производным именем от фамилии Захаренко - Захар, меня же, очевидно, по созвучию с предыдущей профессией - Борман. (То есть был бармен с маленькой буквы, а стал Борман – с большой). Меня, честно говоря, особо не смущало, что я носил кличку, служившую фамилией одному из фашистских лидеров, так как он был весьма загадочной и таинственной личностью; Бормана, как известно, уважали и боялись все: и свои, немцы, и русские, а также американцы с англичанами; теперь в прессе иногда даже проскальзывают намеки на то, что он то ли благоволил, то ли симпатизировал русским.
Итак, мы отправились в рейс в одной сцепке с нашими приятелями-коллегами, в связи с чем, забегая немного вперед, сообщаю, что грустить и скучать в дороге нам не пришлось.
Просыпаясь сравнительно поздно, где-то около десяти, мы с коллегами до самого полудня занимались спортом – это был бег, боксерские спарринги и т. п., затем вместе обедали, по вечерам играли в карты, при этом, случалось, выпивали, но довольно умеренно. Ночью, если наш состав стоял где-нибудь в жилой зоне, мы принимались за «дело»: мои коллеги «разували» стоявшие у домов «жигули», снося снятую резину в вагоны, не брезговали и аккумуляторами. После «дела», естественно, отсыпались, потому и поздно вставали. Я, честно говоря, с затаенным страхом ожидал, что, в конце концов, дела эти закончатся плохо: или нас поймают хозяева обкрадываемых автомашин, или же и вовсе заметут мусора, но, как ни странно, всё в итоге обошлось. Приготовление обедов, а заодно и завтраков с ужинами для нашей четверки я добровольно взвалил на себя, для чего порой, в виде дополнительной спортивной нагрузки, мне приходилось гоняться с нунчаками за домашними курами или гусями, нередко бродившими в зоне отчуждения железной дороги, и поэтому считавшимися у нас "дичью".
Чарли с Черепом упражнялись достаточно серьезно: они много бегали, скакали на скакалке, затем около часу боксировали между собой (Череп всего пару лет тому назад был чемпионом республики по боксу, что не мешало Чарли – боксеру-самоучке, или, точнее сказать, уличному хулигану, настырному и агрессивному, побивать порой своего именитого соперника). Иногда я тоже принимал в этих драчках участие, и только Захар, глядя на нас, спокойно покуривал, а на предложение размяться отвечал с усмешкой: «Я, братцы, слишком хилый, куда мне с вами тягаться. Я, если надо будет, незаметно исподтишка ножичком пырну, и все дела».
Посуду после обеда чаще других приходилось мыть Черепу, и он, гремя ложками в котелке, просил нас: «Ну вы там, в натуре, когда домой приедем, пацанам не говорите, что я посуду мыл, а то засмеют». Тут, пожалуй, следует уточнить, что Череп уже в описываемый период был достаточно заметной в нашем городе личностью, его очень многие уважали и побаивались, а вскоре ему предстояло стать некоронованным королем города, эдаким бандитско-мафиозным символом.
На одном из полустанков, когда наш состав находился уже на территории Башкирии, наши группы-«двойки» расцепили, после чего сбросили с «горки», где мы и попрощались с ребятами, так как их вагоны вошли в состав, следовавший на Уфу, а наши, уже в другом составе, предназначались к отправке на Стерлитамак. Признаюсь честно, лично я в минуту прощания вздохнул с облегчением: молодецкая удаль, неуемная энергия и криминальные наклонности Черепа и Чарли порой перехлестывали через край; к тому же во время ночных краж в мою обязанность входило с помощью рогатки (я неплохо с ней справлялся) выводить из строя ближайшие фонари, если таковые имелись, а затем стоять на шухере с нунчаками в руках и, в случае чего, отбиваться от преследователей, что меня никак не могло радовать. В своем вагоне Череп и Чарли увезли десятка два жигулевских колес, дюжину аккумуляторов и с полтонны других запчастей.
Теперь, когда мы с Володей остались вдвоем, и никто, кроме нас самих, не организовывал наше времяпровождение, я стал приставать к напарнику с расспросами, как да что происходит в тюрьмах и на зонах, каковы там человеческие взаимоотношения – тюремная «романтика» по-своему привлекательна и интересна, к тому же любой гражданин нашей замечательной родины, вчера еще законопослушный и вполне наивный, случайно оступившись, или же сознательно нарушив закон, уже назавтра мог ощутить на себе все «прелести» этой самой романтики, так что знания о ней никому не могли помешать.
Володины истории, а рассказывал он их, надо сказать, без особой охоты, мы для разнообразия, убивая время, перемежали игрой в карты, причем я от него требовал, чтобы он обучил меня тем тюремным играм, с которыми я сам был мало знаком, как то: «бура», «тысяча» и так далее. Володя играл дерзко и жестко, и с самого начала поставил категорическое условие: играем только на деньги, хотя бы и в долг, в счет будущих доходов. Я, надо сказать, оказался неблагодарным учеником: подчинив строгой дисциплине свою обычную расхлябанность, я заиграл строго на результат, и вскоре, начиная уже со второго дня, стал выигрывать у своего учителя, а тот, удивляясь, относил мои успехи к невероятной моей везучести. Кроме прочего, Володя неплохо играл в шахматы и случайно попавшая в наши руки коробка с фигурками, оставшаяся в вагоне от кого-то из предыдущих проводников, весьма нам пригодилась, когда мы, устав от карт и разговоров, устраивали шахматные баталии, и тогда мне, когда-то крепкому второразряднику, приходилось, признаюсь, очень напрягаться, чтобы переиграть своего оппонента. Ну а для поддержания спортивной формы я во время стоянок продолжал бегать вдоль состава, а также растягиваться и подтягиваться на всех подходящих для этой цели железных деталях вагонов.
На девятый день нашего путешествия, которое, по нашим расчетам, уже близилось к концу, во время стоянки, когда я, облаченный в спортивный костюм и кроссовки, бегал как обычно, трусцой по тропинке вдоль состава, впереди, по ходу движения поезда, в утренней туманной дымке показались смутные контуры города Стерлитамак.
Едва я миновал головные вагоны нашего состава, как меня окликнул машинист, высунувшийся из окна электровоза.
-Эй, парень, - сказал он. - В этих местах бегать не рекомендуется, местный воздух отравлен выбросами химкомбинатов. Здесь ты запросто можешь заработать какое-нибудь заболевание легких.
-Надеюсь, что не успею, - отозвался я, не прерывая бега, - день-два, максимум три, и мы уедем отсюда.
Глава вторая
Надо сказать, что никто из знакомых нам проводников никогда прежде в Стерлитамаке не бывал, поэтому некому было нас снабдить полезной информацией, например, как тут обстоят дела с продажей, а также со сдачей вина на местном заводе. По этой причине мы с Володей, еще находясь в дороге, старались продать нашей бормотухи как можно больше. По уже хорошо знакомой мне технологии мы подкрашивали наш виноматериал жженым сахаром, добавляли растворенный сахарин, добиваясь подходящего цвета и вкуса, а содержание в нем спирта и так было более чем достаточным. Продавалось вино, тем не менее, плохо, но мы на особые заработки и не надеялись, на еду бы хватило и ладно.
После обеда того же дня наш состав уже в черте города разобрали, а вагоны в результате долгих пертурбаций поставили... прямо напротив пассажирского вокзала, на третьем пути.
Закрыв вагон, мы с Володей отправились разведывать обстановку; близость вокзала и гуляющий по перрону милиционер несколько напрягали нас, и по этой причине мы пока побаивались открывать продажу.
Обнаружив вблизи вокзала здание с вывеской "Баня", мы тут же вернулись в вагон за чистыми вещами и отправились купаться, а на обратном пути плотно поужинали в станционном кафе, где, как ни странно, в наличие имелась приличная горячая хавка, то есть, простите за жаргон, еда. Возвращаясь по свежему, некрепкому морозцу, мы мечтали по возвращению в вагон накатить по полстакана водки и завалиться спать. Однако нашим планам не суждено было сбыться: у вагона нас уже поджидала приличная очередь из желающих приобрести вино и мы, естественно, тут же занялись делом, тем более что милиционера в пределах видимости мы не обнаружили.
Я работал с радостным возбуждением, замешивая во фляге все новые порции нашего пойла, и с благоговением поглядывал на нескончаемую очередь. Володя тем временем под моим неустанным контролем отпускал вино и брал деньги.
Стемнело, но поток покупателей не уменьшался, а после семи вечера даже увеличился, что, скорее всего, означало, что в местных магазинах уже закрылись винные отделы. Занятый делом я не сразу обратил внимание на двух молоденьких женщин, которые уже с час, наверное, крутились в самой непосредственной близости от вагона; они, о чем-то переговариваясь между собой и пританцовывая сапожками на бетонном покрытии перрона, то и дело бросали взгляды в нашу сторону, а я, как назло, не мог оторваться от работы и поинтересоваться, для чего они здесь находятся. (Хотя я уже догадывался, для чего именно, как, впрочем, и вы, уважаемый читатель.) Наконец поток клиентов сошел на нет, и у меня выдалась свободная минута переговорить с девушками. Дамочки эти на первый взгляд выглядели вполне прилично, и, нас дожидаясь, уже ощутимо продрогли, поэтому я без церемоний пригласил их в вагон. Обе подруги, возрастом в пределах 25, не стали набивать себе цену и без лишних выкрутасов забрались внутрь; мы познакомились, одну из них, темноволосую, звали Варей, другую, русоволосую – Верой, обе работали в конторе железнодорожной станции, одна – товарной кассиршей, другая бухгалтером.
Володя с первых же минут знакомства был от наших гостий в восторге, еще бы: после более чем недельного путешествия мы уже прилично оголодали в сексуальном плане, а тут девушек даже не пришлось искать и уговаривать, они сами к нам пришли. Мы растопили печь, которая вскоре весело загудела, наполняя купе приятным теплом благодаря брошенным туда специальным сильнопламенным угольным брикетам, затем распили за знакомство бутылку водки, которой и ограничились, хотя гостьи, казалось, были не против продолжить возлияния. По ходу «банкета» мы распределились по парам, – я выбрал Варю. Володя отправился с Верой в отсек, а мы с Варей с удобствами расположились на полуторном топчане.
Моя партнерша оказалась темперамента выше среднего, что приятно, и при этом почему-то обильно истекала любовной жидкостью. К счастью, жидкость эта была нейтральная по цвету и запаху, но её было никак не менее полулитра, так что покрывало, постельное бельё и матрас промокли насквозь. Поначалу это меня несколько напрягло, затем я попросту перестал обращать на это внимание.
С голодухи я сделал три захода подряд – с чувством, толком, расстановкой. Володя же все это время, что-то около полутора часов, так из отсека не появлялся. Периодически в двери вагона стучали, требуя вина, но мы, естественно, не открывали, так как были заняты другим делом, для нас на этот момент более важным. Вскоре после полуночи дамочки ушли, а мы с Володей, усталые, но довольные, с кружками крепкого, почти черного чая в руках, заваренного в полном соответствии с тюремными рецептами, уселись на топчане.
-Ты не представляешь, Савва, какой кайф я испытал! – восторженно изливал душу мой напарник, прихлебывая чифир. – Оказывается, бабу трахать так же приятно, как и мужика. – От его слов я поежился, но он, не замечая моей реакции, продолжал: - Поставил я ее в отсеке раком и драл целый час, не останавливаясь.
-А куда хоть драл-то? – полюбопытствовал я.
-А черт его разберет, у баб ведь на одну дырку – ха-ха-ха - больше, чем у мужиков, да к тому же дырки эти рядом расположены, так что я толком и не понял - куда. Главное – мне было приятно.
Его рассказ меня, понятное дело, основательно покоробил, однако затем я вспомнил, что Володька-то на зону ушел совсем еще мальчишкой, поэтому первые опыты секса он познал там с мужчиной, то есть с пидором, что было естественно.
-Постой-постой, а ты вообще раньше с бабой-то трахался когда-нибудь? – спросил его я.
-Да было пару раз... – неохотно стал припоминать Володя. – Когда после второй ходки откинулся. Мне, если честно, не понравилось, капризные они очень, и тогда я стал по городу знакомых пидоров отлавливать. А сейчас вот хорошо бабу прочувствовал, с бабой тоже неплохо. В рот, правда, брать отказалась, сказала: час всего знакомы, а ты уже хочешь все разом.
Я рассмеялся:
-Если завтра придет, еще раз предложи, наверное, уже не откажет. Как старому знакомому.
Мы посмеялись. А вскоре, допив чай, улеглись спать; в двери, к нашей радости, больше не стучали.
Проснувшись на следующий день где-то около восьми утра, я оставил напарника в вагоне спящим, а сам отправился на станцию. Выведал у станционного начальства, что на винзавод нас поставят не раньше чем через денек-другой, так как там уже стояли вагоны под сливом, а короткая рампа не позволяет принимать больше двух вагонов одновременно. Радуясь такому повороту событий, я продолжил свой путь, и вскоре углубился в микрорайон, расположенный за станцией. Планировка этой части города не радовала глаз: район по большей части был застроен одно и двухэтажными зданиями, преимущественно деревянными, а единственным, заслуживающим моего внимания, оказалось здание столовки. Я еще названия ее не разглядел, а желудок уже среагировал на донесшиеся до моего носа запахи голодными позывами, и я, решительно преодолев двойную утепленную пленкой дверь, вошел внутрь.
Выкрашенное в мертвенный темно-синий цвет помещение столовой, освещенное двумя слабосильными лампочками, висевшими под самым потолком, имело довольно унылый вид, и я, уже не обращая внимания на интерьер, включавший в себя десятка два столиков с изгрызенными алюминиевыми столешницами и изрезанными ножами стульями вокруг них, направился к святому месту любой столовой - раздаче. Уборщица, чей огромный квадратный зад, обтянутый синим халатом, преградил мне путь, перемещалась по столовой виртуозно размахивая веником, словно Брюс Ли – нунчаками; золотистая пыль, следуя за ней, облаком поднималась в воздух, никак не улучшая и без того хмурую атмосферу помещения. Раздача сияла девственной пустотой, и я свернул к кассе, за которой сидела среднего возраста кассирша - еще одна весьма упитанная дама.
- У вас сегодня что, санитарный день? – спросил я ее, кивая на уборщицу.
-Нет, работаем как обычно, - ответила она, обдав меня холодным взглядом с головы до ног. (Одет я, надо признать, был довольно просто, а у нас, как вы знаете, встречают по одежке). – А что, вы чего-нибудь хотели?
-Да, обыкновенное дело, - в тон ей ответил я, - хотел бы чего-нибудь поесть. – И кивнул небрежно на пустую раздачу.
-А чего именно? - смягчилась кассирша, выплывая из-за кассы.
-Ну не знаю, - сказал я, - каши манной горячей, можно и творожка со сметаной, или хотя бы яичницу.
Кассирша шаркающей походкой проследовала к огромному холодильнику-шкафу, открыла его, сунула внутрь руку, и из его недр была извлечена тарелка: на меня глянули два огромных мороженых серо-желтых глаза под названием «глазунья».
Я усмехнулся:
-И это все?
-Ну, есть еще блинчики с творогом, - выдавила из себя кассирша и развела руками. – Тоже в холодильнике. Вчерашние.
Ситуация все больше веселила меня.
-Так вы что же, завтраком людей здесь не кормите? Где горячее на мармитах, где образцы дежурных блюд, где, наконец, повар с приветливой улыбкой на лице?
-Вы... вам что, позвать повара? – слегка растерялась под моим напором кассирша.
-Нет, пожалуй, лучше сразу шеф-повара, - повысил голос я, заметив, что из глубин кухни выглядывает еще одна женщина в белом халате. – Подайте мне сюда заведующую производством – срочно, скажите, что она приглашается на личное расцеловывание от восторженного клиента за феноменальные достижения в части обслуживания населения в сфере общественного питания.
Третья по счету женщина, объявившаяся в столовой, вышла в зал и, одергивая по пути халат, направилась в мою сторону. Увидев ее, я смолк, мой воинственный пыл мгновенно угас: она была молода, до тридцати, внешне хороша собой, сквозь тонкий нейлоновый халат угадывались гибкие формы ее пропорционально сложенного тела, а симпатичное лицо, обрамленное светло-русыми волосами до плеч, улыбалось.
-Здравствуйте, я здесь заведующая производством, а вы кто, простите, будете? – кокетливо спросила меня женщина.
-Здравствуйте, очень приятно, я буду простой советский гражданин, можно сказать, труженик, в данный момент натурально умирающий от голода, а меня тут... позавчерашней отмороженной яичницей кормить собираются.
-Вы случайно не?.. – с еще более располагающей улыбкой спросила женщина, и я, поняв, что она хочет спросить, не проверяющий ли я, выпалил:
- Знаете что, если вы здесь хозяйка, то у меня к вам, пожалуй, имеется интимное, то есть, простите, личное дело. Поэтому, давайте-ка пройдем в кабинет.
Сопровождаемые любопытными взглядами работниц, мы вместе с заведующей удалились в служебные помещения. А спустя пять минут я уже сидел за столом напротив Нины – так звали завпроизводством, - и уминал горячую тушеную с мясом картошечку, приготовленную работниками столовой для собственного употребления, и закусывал обалденно вкусными солеными помидорами явно домашней засолки. Нина же то и дело подливала в мою рюмку коньяк из бутылки с витиеватыми армянскими иероглифами, и все пыталась выяснить, кто я и с какой целью явился в столовую.
-Не беспокойтесь, Ниночка, я никакой не проверяющий и даже не из областного управления общепита, - немного утолив голод, сказал я, - и зря вы меня коньяком угощаете, как бы не пришлось потом сожалеть.
Нина укоризненно покачала головой, и я прекратил паясничать, после чего мы с ней заговорили за жизнь, и в итоге я аппетитно и вкусно позавтракал в обществе замечательной симпатичной женщины – шеф-повара.
Когда я уходил, Нина проводила меня до порога, отказываясь взять за завтрак деньги – протянутую мною десятку.
-Смотрите, Ниночка, мне так понравилось ваше гостеприимство, что я наверняка приду сегодня ужинать.
-Приходите, Савва, - отозвалась она кокетливо, - только я лично работаю до пяти, а потом ухожу домой.
Уборщицу с квадратным задом я обнаружил теперь уже на улице, она все тем же, уже знакомым мне веником, сметала с дорожек снег.
-Мамочка, ты умеешь хранить тайны? – шагнул я к ней.
Женщина, сделав очередной шаг, тревожно поглядела на меня, отставила в сторону веник, поправила на голове платок и для чего-то прокашлялась.
-Дело в том, что я из КГБ, так что ты, мать, прежде всего не волнуйся, ничего не бойся и отвечай мне все по правде, как есть.
-Хорошо, - закивала женщина и даже пододвинулась на шаг ближе, изобразив на лице готовность сотрудничать.
-Скажи мне, пожалуйста, Нина, ваша шефповар, она замужем или нет?
-Вроде бы и да и нет, - ответила женщина, однако, заметив на моем лице недоуменное выражение, пояснила: - Муж у ней в тюрьме, чего тут непонятного.
-Конечно, понятно, обычное дело, - справившись с собой, бодро сказал я. – А скажи, дети у нее есть?
-Двое, мальчик шести лет, а девочка совсем маленькая, полтора годика, Светой зовут.
-Да? Спасибо, - сказал я рассеянно. – Впрочем, у нас в КГБ все эти данные наверняка имеются. Спасибо вам, мать, за информацию и всего хорошего. О нашем разговоре ни-ни, никому ни слова, понятно?
-Как не понять, - ответила женщина и вновь взялась за веник, а я потопал своей дорогой.
Когда я вернулся в вагон, Володька все еще дрых. После посещения столовой я заглянул в продовольственный магазин и прикупил кое-чего из съестного; видимо, шуршание пакетов и разбудило моего напарника.
-О, ништяк, бацилла! – проговорил он радостно и, выбравшись из постели, взял из моих рук палку копченой колбасы, которую я добыл «из-под прилавка». - Люблю колбасу, да только видеть мне ее очень редко приходилось: на малолетке колбасу жрать было западло, потому что она на хер похожа, на тюрьме у взрослых – откуда ж она там возьмется? Вот только на воле и отожрешься. Когда, конечно, достать удается, - добавил он.
Володя со счастливым выражением на лице наминал колбасу с хлебом, запивая лимонадом и кефиром – без разбора, а я, разложив купюры по номиналам, стал подсчитывать наши с ним финансовые ресурсы. На настоящий момент наши доходы составили тысячу четыреста рублей на двоих – что ж, совсем неплохо, особенно если учесть качество продаваемого вина.
Далее в течение целого дня мы с Володей еще потихоньку приторговывали, добавив в копилку сотни три-четыре рублей, а к обеду забежала Вера, поприветствовала нас, сказала, что пришла убедиться, что мы находимся на том же месте и пообещала с наступлением темноты прийти вместе с Варей.
-По всему видать, понравилось девушкам, - сказал я напарнику, когда она ушла. Володя хохотнул:
-Ага, они нам скоро как жены будут.
В половине пятого, выбритый и соответственно одетый, я дал Володе несколько ценных указаний, а сам, выскочив из вагона, отправился в магазин, где купил две бутылки коньяка «Десна» (другого в продаже не оказалось) и килограмм развесных шоколадных конфет, затем все это уложил в спортивную сумку, после чего направился в уже знакомую мне столовую. Я шел, что-то напевая себе под нос, снежок вкусно хрустел под ногами. Завидев впереди по ходу вывеску столовой, я обрадовался, теперь она уже не казалась мне неприветливой. Обойдя здание вокруг в поисках служебного входа, и обнаружив его, я решил внутрь не заходить, а покурить и подождать хозяйку снаружи, так как время приближалось к пяти. Темнело, вдоль почти пустынной в этот час улицы на столбах зажглись тусклые желтые фонари; прохожие, обходя сугробы, торопились в свои уютные теплые квартиры; редкие автомашины, поднимая за собой облака снежной пыли и, знобко мигая фарами, неслись по своим делам, а я прогуливался вдоль здания и похваливал себя за то, что надел теплые зимние сапожки, - на улице к этому времени стало заметно холоднее.
Наконец открылась дверь, из которой вышла Нина, она была в пальто вишневого цвета с норковым воротником, следом за ней вышла еще одна женщина, возрастом постарше, обе несли в руках тяжелые сумки. Щелчком отправив окурок в сугроб, я шагнул им навстречу, Нина, узнав меня, растерянно улыбнулась, остановилась, опустила сумки на снег, и сказала:
-А мы с сестрой, вот, решили мяса домой прикупить.
-А как же тогда быть со мной? – спросил я. – Вы же меня ужином обещали накормить.
Нина беспомощно оглянулась на сестру, и тогда я решил прийти ей на помощь.
-Шучу-шучу, давайте-ка я вам сумки помогу домой донести, а там видно будет.
Так я хотя бы узнаю, где она живет, подумал я, подхватывая с земли сумки оказавшиеся довольно тяжелыми. А там, глядишь, договоримся о чем-нибудь более интересном, чем просто ужин.
Дорогой женщины обсуждали свои рабочие дела, затем семейные (сестра Нины, Надежда, как я понял из их разговора, тоже работала в местном общепите, только в другой должности – буфетчицей и не в столовой, а в кафе), потом они заговорили о детях, а я, поругивая про себя неподъемные сумки, которые напросился нести, шел в нескольких шагах позади и помалкивал. Через полчаса доброго хода мы подошли к небольшому частному домику с невысокой оградой и несколькими чахлыми деревцами вокруг него, остановились, и я, почувствовав какое-то напряжение в разговоре моих попутчиц, понял, что они говорят обо мне. Я напряг слух, желая послушать, о чем разговор, но в этот момент Нина подошла, отвела меня в сторонку, и быстро, в самое ухо зашептала: «Савва, ты сможешь прийти сюда позже, ближе к одиннадцати, когда сестра домой уйдет и дети уснут?» - «Отчего же нет, смогу, конечно», - также шепотом ответил я, передавая ей сумки, а заодно и мой пакет с джентльменским набором. Нина, подхватив все это поудобнее, направилась к дому, а я размашистой походкой пошагал назад, попутно стараясь запоминать названия и расположение улиц.
Вернувшись в вагон, я застал Володю за работой: клиенты то и дело подходили за выпивкой, и он еле успевал их обслуживать. Следующие несколько часов мы трудились напряженно и слаженно, в четыре руки, пока ручеек наших клиентов не иссяк. Нет, полностью, к нашей радости, он не иссякал никогда, клиент, алчущий вина, мог подойти и в два и в три часа ночи, но это уже были единичные случаи.
-А что наши дамы, не появлялись? – спросил я Володю, когда мы прикрыли дверь и присели отдохнуть.
-Появлялись. Моя в 18.00 на смену заступила, а твоя, увидев, что тебя нет, застеснялась, сказала, к одиннадцати ночи подойдет.
-Боюсь, в это время меня тоже не будет, справишься вместо меня, если что? – усмехнулся я.
-Ну, если она не будет против, то постараюсь, конечно, - поддержал шутку Володя.
Глава третья.
К одиннадцати часам, вторично проделав уже знакомый мне путь, я вновь оказался у дома симпатичной заведующей производством Нины. Однако едва я собрался постучать в слабо освещенное окно дома, за которым видимый сквозь занавески уютно голубел телеэкран, как мое плечо сковала чья-то крепкая рука, а какая-то холодная железяка уткнулась мне в щеку:
- Стой тихо и не шевелись.
Не успел я понять, что это был ствол пистолета, как меня с силой повернули и ткнули спиной в стену дома, и чей-то густой бас спросил:
-Этот что ли?
-Он, товарищ капитан, - ответил ему другой голос, тоном повыше.
-На КГБ-эшника вроде не похож, - сказал первый, - наврал, значит.
-Да проводник это, из Молдавии, - со смешком сказал второй, - я его на станции у вагона с вином видел.
Уборщица уже успела кое-кому о нашем с ней разговоре разболтать, понял я.
Чьи-то опытные руки быстро ошмонали меня с головы до ног, после чего мне было приказано повернуться и, не делая резких движений, шагать вперед. Я решил не дергаться, хотя абсолютно не понимал, что происходит, и почему меня арестовывают, ведь никакого преступления я не совершал. Хорошо хоть это были милиционеры, а не, например, муж Нины, который мог сбежать из зоны, как это обычно показывают в фильмах, думал я, шагая между двух здоровенных мужиков, которые поддерживали меня под руки. Минутой позже меня втолкнули в милицейский "Уаз" и машина отправилась в путь, то и дело подскакивая на неровностях дороги.
Как там Володя без меня сам в вагоне управится, было первой здравой мыслью после небольшого шока, вызванного у меня всем произошедшим. Впрочем, последовавшие вслед за этим события уже не оставляли мне времени думать о Володе, мне предстояло позаботиться о себе. Прибыли на место, которое оказалось стандартным двухэтажным зданием РОВД, и меня без всяких бюрократических проволочек затолкали в «обезьянник», предварительно отобрав паспорт и деньги. В желтом неярком свете, я сумел наконец хорошо разглядеть людей, схвативших меня около дома Нины. Первый, обладатель густого баса, был яркий брюнет с чёткими чертами лица лет тридцати пяти, среднего роста и плотного сложения. На щеке у него был длинный грубый шрам, от уха до самой скулы. (Вскоре мне предстояло узнать, что и кличка у этого милиционера была «Шрам»). Он был в форме и на его погонах поблескивали четыре звездочки, значит, это и был капитан. Второй был в гражданском, ростом он был повыше первого, но худощавей, по масти блондином и лицо имел, в отличие от своего напарника, маловыразительное.
«Обезьянник», в который меня запихнули, представлял собой небольшое помещение в два с половиной метра шириной и шесть метров длиной, в торцевой части которого была решетка с дверью посредине; у стены стояла длинная металлическая скамейка. Вонь в этом месте была устоявшаяся, специфическая, да и фигуранты, уже находившиеся здесь до моего прихода, не отличались чистым видом: это были трое бомжей, выловленные, очевидно, в одном из колодцев теплоцентрали, так как одежда их, и без того рваная и нечистая, была вся в пятнах мазута, да и лица, сверх меры заросшие естественной растительностью, были покрыты такими же пятнами. Возраста все трое, судя по их внешнему виду, были в пределах от 50 до 70, но, как известно, с таким как у них образом жизни, подобный вид можно приобрести и в сорок и даже в тридцать лет. Один из них сунулся было ко мне с вопросом: «Курить есть?», при этом его качнуло и он чуть было не повалился на меня, на что я ему ответил соврав: «Нет, я не курящий», слегка оттолкнул от себя и посоветовал держаться от меня подальше.
Прошло всего полчаса с начала моего ареста, и я уже стал понемногу раздражаться от пахучего соседства, а также от осознания нелепости моего содержания здесь, но, как оказалось, мне в этой компании более куковать не пришлось: дверь «обезьянника» отворилась и уже знакомый мне блондин в гражданском, а с ним еще какой-то сержант в форме, вывели меня наружу и повели в кабинет, расположенный на втором этаже здания. Капитан Шрам сидел за большим письменным столом и что-то писал. Меня посадили на стул спиной к сейфу по другую сторону стола, сержант ушел, и я вновь остался со своими обидчиками с глазу на глаз.
-Ну что, молдаван, вляпался ты в историю, не позавидуешь. Я бы сказал, хуже некуда, - уставившись на меня тяжелым взглядом карих глаз, проговорил Шрам. В голове моей в один миг пронеслись все прегрешения, совершенные мной в последнее время, а он тем временем продолжал: - Ну-ка, расскажи мне все по порядку, почему людям работником КГБ представляешься, сколько вина по дороге сюда, в Башкирию, продал, скольким гражданам своим пойлом здоровье подпортил и сколько денег у тебя в вагоне припрятано. Давай, выкладывай все начистоту, времени у нас с тобой впереди много.
-Только я чего-то не понял, гражданин капитан, - услышал я собственный голос и сам удивился, что говорить начал раньше, чем соображать. – Вы что, ОБХС-ник, чтобы такие вопросы задавать, или доктор какой, что за здоровье граждан беспокоитесь?
-Да, я твой доктор, - ответил Шрам грубо. – Можно сказать, почти профессор. Я лечу общество от таких как ты, преступников. Тебе придется рассказать мне все, как есть, иначе ближайшие десять лет не увидишь молдавского неба над головой.
Чувствительный удар, подумал я, причем ниже пояса, и он, что называется, прошел, потому что где-то под селезенкой у меня от этих слов больно ёкнуло. Но я сглотнул слюну и пытался держаться молодцом.
-Так вы бы сказали, в чем меня конкретно обвиняют, мне бы было легче все вам объяснить, - сказал я.
-Ты же знаешь, молдаван, - сказал капитан, - что в наше советское время прочтение презумпции невиновности гласит так: «Был бы человек, а статью мы ему всегда найдем». Или подберем, чтобы тебе было яснее.
-Понятно, - кивнул я. – Яснее и быть не может. И все же мне кажется, что здесь кое-что не мешает уточнить.
Блондинистый мент в гражданском в эту минуту вышел из помещения, и я остался со Шрамом один на один.
-Хочешь сказать, что вино ты не продавал? – задушевно спросил меня Шрам.
-Э-э-эх, был грех, гражданин капитан, только грех этот небольшой, так себе, грешочек, на еду хотел себе заработать, - стараясь попасть к нему в тон, сказал я.
-А с заведующей столовой № 3 Ниной Ермоловой какие у тебя отношения? – задал новый вопрос капитан.
Э, да тут, никак, личный интерес имеется, почувствовал я в его тоне новые, затаенные нотки. Такое положение дел меня несколько расстроило, но одновременно и обрадовало. Расстроило, потому что я уже понял, что не добиться мне благосклонности шефповара Нины. А обрадовало, потому что теперь я был почти уверен, что выкарабкаюсь.
-Отношения вполне естественные, то есть сугубо материальные, - решил я идти напропалую. Ведь капитан – уголовщик, сотрудник уголовного розыска, и вряд ли это его работа – проверять столовые и работников общепита.
-Что значит «материальные»? – явно заинтересовался он, усаживаясь на своем стуле поудобнее и вперяя в меня взгляд своих немигающих карих глаз.
-Обычное дело. Мяса я хотел купить. В дорогу, - сказал я как можно беззаботнее. – В магазине, как вы знаете, не достать хорошего, а я раньше в общепите работал, вот и решил... помощью коллеги в этом деле воспользоваться. Но, как видно, - тяжело вздохнув, продолжил я, - не судьба. Милиция теперь настолько оперативно работает, что знает наперед все провинности любого советского труженика, так сказать, видит их в перспективе.
-Откуда ты знаком с Ниной? – вновь спросил капитан, не обращая внимания на мои подколочки.
-Сегодня, вернее уже вчера в столовой во время завтрака мы и познакомились, - бросив взгляд на часы, висевшие на стене, которые показывали половину первого ночи, ответил я.
-По какой такой привилегии ты находился там и завтракал в ее кабинете? – задал он новый вопрос.
-А... это. Так я же вам уже сказал: я работал раньше в общепите, так что мы с ней хоть и бывшие, но коллеги, общий язык сразу нашли.
-А... сейчас, ночью ты к ней направлялся за мясом, что ли?
-Ну да, - ответил я. – Понимаете, днем я это мясо помог ей поднести домой. (Насколько я понимал, Нина находится в каких-то отношениях со Шрамом, поэтому, решил я, она, для своей же пользы подтвердит сказанное мною). А вечером хотел забрать, так как днем, сами понимаете, на работе коллеги, а дома соседи, глаза, уши, и всякие другие, в том числе внутренние органы.
-Вот-вот, - воодушевился моими словами и даже как будто приободрился Шрам, - что ты там хотел сказать насчет других органов?
-А теперь я скажу тебе кое-что, как мужчина мужчине, капитан. Даже если у меня и были какие-нибудь мысли насчет «органов» – если, конечно, мы говорим об одном и том же, - решил я играть с ним в открытую, - так после нашего разговора все эти мысли пропали раз и навсегда.
-Навсегда ли? – не поверил Шрам.
- Можешь не сомневаться. Сам подумай, на черта мне с тобой связываться? Мой наиглавнейший орган - голова, капитан, - сказал я, - и я хочу, чтобы этот орган, то есть, мыслящий, оставался целым в первую очередь, а уж другие органы при соблюдении главного условия можно применить в любом другом месте.
-Мудро рассуждаешь, - согласился капитан. – Так ты мне, значит, хочешь сказать, что впредь постараешься не расстраивать меня и не попадаться больше на глаза.
-Рад, что вы меня правильно поняли. Даже с голода буду умирать, а в эту столовую больше не зайду, да и так бы не зашел, если бы знал о вашем существовании.
-И вино больше не будешь продавать?
-Продавать не буду, а вас, если хотите, могу угостить, только заранее предупреждаю – оно невкусное, полуфабрикат, пойло, одним словом, как вы накануне угадали.
-Хорошо, молдаван, - сказал он вставая. – Знай и помни мою доброту. Шрам никого и никогда даром не наказывает. Я пошлю с тобой человека, наполнишь ему тару, что будет при нем. После чего можешь катиться на все четыре стороны.
-Договорились, - повеселел я и пожал протянутую капитаном руку. Он задержал мою ладонь в своей руке и сказал негромко, глядя мне в глаза:
- Эта женщина дорога мне, парень, но у нее есть муж, который сидит за убийство, а у меня жена, так что ты, надеюсь, понимаешь, что между нами все не так просто. Впрочем, - хлопнул он меня по плечу, - тебе эти подробности знать необязательно, ты здесь человек посторонний и случайный.
-Верно, случайный и посторонний, - эхом отозвался я. – Нынче здесь, завтра там.
Когда я, покинув здание РОВД, вышел на улицу, звездное небо, встретившее меня за порогом здания, показалось самым прекрасным из того, что я видел когда-либо в жизни. Оно было бесконечно огромным, и не в клеточку, то есть без решеток. Добравшись до вагона все в том же «Уазе», я налил сопровождавшему меня сержанту-водителю забодяженного вина в канистру, грелку и даже в графин и термос – ему лично, - затем проводил уезжавшую машину взглядом, после чего, переодевшись, стал подробно рассказывать ошеломлённому моим появлением в сопровождении мента Володьке о своих злоключениях и ночных передрягах. Он только посмеялся, так как имел гораздо больше стычек с ментами, чем я. Выговорившись, я успокоился, и мы, глотнув по стопарику коньяку, завалились спать, так как на часах было уже около четырех утра.
Глава четвертая
Следующий день в нашем положении ничего не изменил: мы потихоньку подторговывали вином, милиционер, дежуривший на вокзале, получил от меня 25 рублей и теперь прохаживался по перрону взад-вперед, делая вид, что не замечает ни вагона, ни клиентов, суетившихся вокруг него. Уже ближе к обеду к нам среди прочих наведалась семейная пара, которая несколько раз и прежде приходила за вином, причем все это время они были вдвоем, не расставаясь. Слово за слово мы разговорились. Ему было чуть меньше тридцати, ей 25. Они рассказали, что у них есть собственный домик совсем рядом с вокзалом, всего в четырех кварталах от места нашей стоянки. Имена у наших новых знакомых были забавные: его звали Поликарп, ее – Ева.
После того, как я налил своим собеседникам по баночке «за знакомство», мы с Володей были приглашены искупаться в домашней баньке. По-черному. Я тут же с радостью согласился, а Володя сказал, что ждет со смены Веру и поэтому останется в вагоне. Поликарп на радостях пошкандыбал домой топить баньку, а я в сопровождении его супруги Евы, женщины, приятной лицом и насколько я мог предположить, обладавшей пышным телом, отправился следом. Канистра на пять литров слегка оттягивала мне руку, во внутренний карман куртки я на всякий случай сунул бутылку водки. Дорогой мы с Евой разговаривали за жизнь, и я, плотоядно поглядывая на нее, уже не жалел больше, что пролетел вчера с Ниной – женой убийцы-уголовника и ментовской любовницей, то есть объектом, весьма опасным для ухаживания.
Домик, в котором жила молодая гостеприимная пара, оказался небольшим, но уютным: он состоял всего из двух комнат и кухни, правда, кухня была довольно большая и удобная, с настоящей русской печью. Пока Поликарп суетился во дворе, растапливая баньку, Ева нажарила огромную сковороду картошки на сале, достала из подвала бочковых соленых огурчиков, капустки, грибков и трехлитровую банку компота из каких-то местных ягод. Затем поставила передо мной рюмку под водку, себе взяла бокал – для вина, и мы, продолжая наш нехитрый разговор, стали понемногу выпивать и закусывать. Пару раз за это время забегал запыхавшийся Поликарп, он опрокидывал в себя стакан вина или рюмку водки, после чего возвращался к своим делам. Наконец хозяин объявил, что банька готова, и тогда я вышел на улицу и осмотрелся. На заднем дворе, за полутораметровыми белоснежными сугробами неподалеку от бревенчатого сарая пряталась серого цвета каменная банька, над которой вился легкий парок. За банькой в нескольких метрах имелся забор из штакетника с калиткой посредине, за которой, буквально в нескольких шагах, змеилась узкая, метров в пять-шесть шириной речушка, в некоторых местах ветром очищенная от снега; кое-где на протяжении ее напротив домов виднелись вырубленные во льду проруби. Разделись мы в сарайчике донога и Поликарп сказал мне:
-Готово, заходи первым.
Я задумался, потом сказал:
-Давай-ка хозяин, ты будешь первым, а я уж как-нибудь за тобой.
-Хорошо, - легко согласился тот и, открыв дверь, нырнул вовнутрь. Тут только я обратил внимание, что верхняя планка двери приоткрыта, и из нее наружу выбивается сероватый дымок. Это и называется банька по-черному, догадался я, так как печь здесь не имеет трубы и весь угар не вытягивался наружу, а оставался внутри. Почему-то, перед тем, как зайти, я почувствовал легкий мандраж: я никогда прежде не парился в баньке по-черному. Хозяина не было видно минуты три-четыре, и я уже успел немного продрогнуть, когда дверь отворилась, и наружу пыхнуло облако пара. Затем из облака появилась взлохмаченная голова, и Поликарп махнул мне приглашающе:
-Ну что же ты стоишь, забирайся сюда, а то весь кайф пропустишь.
Набрав в грудь побольше воздуха, я шагнул внутрь и закрыл за собой дверцу. Первое впечатление было такое, что я попал прямиком в преисподнюю – жар здесь ощущался физически, он, казалось, был материален.
-Пригнись, - услышал я голос Поликарпа и тут же опустился, почти рухнул на пол, к спасительной прохладе кафельных плиток, покрытых деревянной решеткой. Я парюсь капитально с 14 лет, не менее одного раза в неделю, а по возможности и чаще, как-то раз на спор вошел в парную спорткомплекса и просидел целую минуту при температуре 160*С, если термометр не врал, а тут, признаюсь, едва не сник, и первым моим желанием было броситься вон, на улицу, в спасительную прохладу. Минуты две-три я приходил в себя, пытаясь восстановить нормальное дыхание, попутно разглядывая закопченные стены и потолок.
-В рост не становись, может быть угар, надышишься, потом будет голова болеть, - предупредил Поликарп, протягивая мне ковшик с прохладной водой. Спустя несколько минут я возопил о перерыве, и мы с Поликарпом как были голышом, так и выскочили на улицу, при этом адская дверь, казалось, с сожалением, захлопнулась за нами. Но это был, как я теперь понимал, только первый круг ада. Бегом мы направились к калитке, ведущей к речке. Поликарп не успел еще установить лесенку в проруби, прорезанной во льду размером примерно полтора метра на полтора, как я уже окунулся в нее, причем сразу с головой. Затем вынырнул и стал отфыркиваться. Господи, сколько раз, наблюдая по телевизору, как наши советские люди то и дело окунаются в ледяную воду, рассказывая при этом, сколько месяцев и лет они для этого закалялись, я посмеивался, зная, что это не по мне, и что меня на такой подвиг ни за какие коврижки не соблазнишь, не подвигнешь, а сам...
-Хватит, вылазь, - послышался голос Поликарпа и я послушно полез наружу, на этот раз держась за импровизированную лесенку, чтобы не упасть на кромку льда и не порезаться. Обратный путь к баньке занял у нас всего несколько секунд, и теперь даже предстоявший нам второй круг ада казался мне нипочем. Мы преодолели этот путь по-прежнему нагишом, не замечая ни прохожих, сновавших по улице буквально в трех десятках шагов от нас, ни Еву, стоявшую на пороге дома и добродушно посмеивавшуюся над нами. После второго захода в парную я уже не торопился к проруби, а плюхнулся раскаленным животом в искрящийся на солнце сугроб и застыл с этой позе на несколько минут. На третий раз Поликарп высек меня березовым веником, доведя кожу моего тела до хрустящего состояния, после чего нам вновь пришлось окунуться в прорубь. Потом мы мыли головы, терлись мочалом, окуная его в емкость с горячей мыльной водой; закончили процедуры полосканием.
Лишь когда мы с Поликарпом, уже одетые, сели за стол и подняли наши рюмки, чтобы выпить за здоровье, я поверил в то, что жив и в порядке.
-А где хозяюшка наша, Ева, - спросил я его, выливая остатки водки себе в рюмку. – Надо выпить за здоровье хозяйки.
-Так купается же, - усмехнулся он, поднимая на меня осоловевшие глаза, - снимает за нами сливки.
Когда Ева, распаренная, как сдоба, вся розовая, с распущенными до пояса светло-русыми волосами, появилась в доме, Поликарп, уединившись в глухой, без окон, расположенной рядом с кухней комнатушке, похожей на шкатулку и служившей, как я понимал, кладовой, уже спал, причем уснул он там, даже не снимая одежды на узком топчане. При виде Евы в одном халате, накинутом на голое тело, у меня где-то чуть пониже пупка началось томление.
-Пойдем-ка со мной, - поманила она меня рукой, направляясь в спальню.
Я встал, ноги меня сами понесли за ней, но у двери я остановился.
-Ну, что же ты, иди ко мне, - вновь позвала она меня, сбрасывая с себя халат и обнажая крупное, ядреное, словно наливное яблочко тело.
-Не-а, не могу я так, - прошептал я, почему-то вспомнив в эту минуту нашего Валеру Карпина и всякие другие случаи супружеских измен с последствиями, не говоря уж о треволнениях минувшей ночи, и махнул рукой в сторону кладовки. – А муженек твой как же?
-Он теперь будет спать до самого утра, не просыпаясь, - уверенно сказала она. - Так что иди, не бойся.
Я, не поверив ей, сходил в кладовку и несколько секунд понаблюдал за спящим: похоже, она была права, Поликарп спал глубоким сном. Прикрыв дверь, я для верности задвинул засов.
-А почему он в спальню не пошел, а завалился в кладовке? – сбрасывая с себя вещи, спросил я Еву, уже лежащую в постели.
-Он всегда там спит, - ответила она, и, увидев недоверие, написанное на моем лице, добавила: - Писяется он, с самого детства писяется, чего тут непонятного, поэтому я его к себе в постель и не пускаю.
Я отбросил одеяло, укрывавшее Еву, глубоко вздохнул и бросился в ее, открывшиеся мне навстречу горячие объятия, обещавшие то ли четвертый круг ада, то ли чистилище, а может – вдруг и на самом деле? – райское наслаждение.
- Принимай меня, люби меня, Ева – первоматерь человеческая.
Глава пятая
В вагон я вернулся ранним утром, еще до восхода, а в восьмом часу маневровый дизель потянул нашу «двойку» на винзавод.
Две работницы лаборатории, хоть и не очень профессионально, но оперативно взяли анализы, затем рабочие стали сливать «спец». Я стоял на вагоне и следил за работой центробежного насоса, шланг которого был опущен в цистерну через верхний люк. На большинстве винзаводов вино сливают через нижнюю трубу, при таком способе слива в цистерне, естественно, ничего не остается, при сливе же через верх возможны варианты, одним из которых я и попытался воспользоваться. Заглянув внутрь, я крикнул рабочему: «Все, вынимаю, по дну скребет», приподнял шланг и вытянул его наружу. Через минуту, поняв, что в цистерне могло еще остаться какое-то количество вина я, слегка испугавшись, шепнул напарнику, чтобы он не открывал смотровой люк, который находится в отсеке, потому что, заглянув в него, можно было определить наличие остатков вина и даже его примерное количество, причем это мог сделать любой из работников завода. Однако все прошло благополучно и я, осмелев, точно такой же финт проделал, когда мы скачивали вторую цистерну «спеца», решив: была не была, воровать, так миллион, как говорится. На следующий день слили «бандуру», все прошло чисто и гладко, а в конце дня мы получили на руки документы, удостоверяющие, что все в порядке, а уже к ночи наши вагоны вытянули за пределы завода и отогнали за город для формирования в состав, который следовал в западном направлении. Хотя у нас еще оставалось вино, которое мы могли бы продавать, и была возможность задержаться в этом гостеприимном городе еще на пару дней, мы с Володей, взвесив все за и против, решили все же уехать; а вино можно было и по дороге продать. Перед отправлением закупили кое-какие продукты и пару бутылок коньяка. Рессоры в такт движению весело перестукивали, мы были сыты, расслаблены и слегка пьяны, и мне только и оставалось, что под перестук колёс вспоминать изобильную на любовные соки Варю и горячие объятия Евы. Прощай и ты, недостижимая Нина, взгляды твои были так многообещающе манящи, да вот только милиционер твой злобный и ревнивый разрушил мою тягу к тебе.
Глава шестая
Но почивать на лаврах было рано, так как наш обратный путь обещал быть хлопотным: по моим, самым скромным, расчетам, в цистернах осталось около двух с половиной тонн вина, которое необходимо было как можно быстрее реализовать или же, о чем обидно было даже думать, избавиться от него другим способом - вылив на рельсы. Сделать это, понятное дело, нужно было только в случае возможной милицейской проверки. Впрочем, по большому счету, эти хлопоты, согласитесь, были приятными, так как обещали бабки, или барыши, лавэ или капусту, кому как нравится. Пока же наш состав держал путь на Москву, и мы круглые сутки, где только предоставлялась такая возможность, продавали наше вино, еле успевая доводить его до кондиции во флягах. Купюры быстро наполняли висевшую у двери походную торбочку, а вино, казалось, не убывало.
В соседней с нашими вагонами теплушке ехали солдаты, перевозившие, по их же собственному утверждению, какое-то секретное военное снаряжение. Командовал солдатами прапорщик, в заместителях у него ходил сержант, остальные шестеро военных были рядовыми. Чуть ли не ежечасно прибегая к нам за вином, солдатики в два дня перетаскали в наш вагон весь свой сухой паек и наличные деньги. Кстати, я так и сказал в назревшем разговоре с прапорщиком, что в их деньгах и сухом пайке не нуждаюсь, мне чисто по-человечески этих мальчишек спаивать неохота. Однако прапорщик успокоил нас, сказав, что он уже дал в свою часть телефонограмму, и в Москве их съестные припасы будут пополнены, а вино – это единственная радость для солдата срочной службы. Посреди третьей ночи нашего путешествия мы с Вовкой проснулись оттого, что где-то совсем рядом прогремела автоматная очередь. Мало сказать, что мой напарник испугался, нет, он был в шоке, так как, сидя в тюрьме, ему как-то раз пришлось быть среди тех, кого усмиряли во время зековского бунта, применив огнестрельное оружие. Наш состав стоял. Выждав несколько минут, я осторожно приоткрыл дверь и, увидев между путей знакомого нам сержанта из теплушки, державшего в руках автомат, окликнул его. Я очень боялся, что у кого-то из солдат от вина поехала крыша, и он открыл огонь по своим, или еще по кому-то, но сержант объяснил мне, что кто-то посторонний, воспользовавшись стоянкой поезда, взобрался на нашу цистерну и попытался ее вскрыть, а солдатик, находившийся на посту, заметил это и открыл огонь. Тем временем, пока мы с бойцом разговаривали, между вагонами стали бегать незнамо откуда взявшиеся милиционеры и ВОХРовцы, затем стали суетиться еще какие-то гражданские, вероятно из местного КГБ, среди них находился и прапорщик. Мы с Володей подумали было, что вся эта история растянется на сутки-двое, однако разбор происшествия, к моему удивлению, занял не более десяти-пятнадцати минут, так как оказалось, что военные, которые действительно везли в своем вагоне какие-то важные приборы, имели приказ стрелять на поражение при любой попытке проникновения в их вагон. Ну а то, что предполагаемый вор находился во время стрельбы не на их теплушке, а на нашей цистерне, как-то не обсуждалось; к тому же пострадавших не оказалось, и дело быстро замяли. Я не стал объяснять солдатикам, что, даже вскрыв цистерну, воры вряд ли добрались бы до вина, болтавшегося в минимальном количестве на самом ее дне, а выдал им на всех премиальное ведро вина – за проявленную бдительность.
Под Москвой наш состав был раскомплектован на горке одного из полустанков, и мы попрощались с несчастными солдатиками, у которых за три с лишним дня беспробудной пьянки лица попухли и даже поменяли цвет. От Москвы им теперь предстояло добираться в Белоруссию, ну а наш путь лежал на юго-запад, в Молдавию.
Приятно, конечно, было думать о возвращении домой, однако нам такой расклад не подходил, ведь требовалось еще реализовать остатки вина, ну а где, вы спросите, можно произвести такую операцию, как не в пределах Москвы. Итак, я со всем азартом предпринимателя ударился в поиск вариантов, и к концу дня мне, наконец, подсказали, где и к кому конкретно я могу с этим вопросом обратиться. Потребовалось отлить три ведра вина посреднику, затем еще ведро диспетчеру, который, сменив поездные документы, переадресовал наши вагоны на какую-то подмосковную базу. После долгих пертурбаций наш вагон загнали в глубины какого-то полустанка, где находились сотни вагонов, в основном рефрижераторов с продовольственной продукцией, которые на десятках платформ грузились, разгружались и перегружались, и называлось это все оптово-розничной областной снабсбыт - и – черт - его - знает - еще - какой - базой.
Несколько часов у нас заняли поиски покупателя на наше вино, и, когда мы, разочарованные, уже были готовы отдать его оптом по рублю за литр или же слить к чертовой матери на землю, нам наконец повезло: подошел клиент, с виду солидный и деловой, и с ходу назначил цену: 1рубль 65 коп. за литр. Обговорив с клиентом все детали, мы слили остаток нашего вина в оперативно выставленные на рампу бочки. Всего мы наполнили 14 бочек емкостью по 200 литров, что составило 2800 литров. Покупатель, среднего роста, возраста и комплекции мужчина, который назвался Яков Захарычем, отозвал меня в сторону и сказал:
-С меня вам причитается 4620 рублей. Я не буду тебе рассказывать, парень, что мы могли бы провернуть одну хорошую шутку с милицией: один звонок и пришли бы сюда люди в форме и тогда вы бы не получили ни копейки, и еще радовались бы, что ноги унесли...
-Дорогой вы наш Яков Захарыч, - перебил я его, - не стану вам рассказывать, что в таком случае вы бы не дожили до завтрашнего утра. И это, заметьте, была бы вовсе не шутка.
Яков Захарович от этих слов слегка побледнел, но минутой позже справился с собой и даже сумел уговорить меня округлить сумму до четырех тысяч.
-Будьте ко мне снисходительны, - сказал он, улыбаясь, - и я буду добр с вами. В знак расположения и уважения я хочу вас пригласить на небольшое торжество в кругу друзей, которое состоится, - он глянул на часы, - через пару часов. Соглашайтесь, не пожалеете, вход вон там, - и он указал нам с Володей на какой-то неприметный склад в углу рампы, затем передал мне пакет, в котором лежали четыре пачки красненьких десяток. – Скажете сторожу, что я лично вас пригласил. Видите ли, у меня сегодня день рождения, юбилей. Полтинник стукнуло. Я буду ждать вас в качестве моих почетных гостей. Там будут только самые близкие. Ровно через два часа жду вас на этом же месте. Приходите, буду рад.
Мы поблагодарили его за предложение, сказали, что в указанное время будем там, где указано, после чего отправились к вагону.
-Как считаешь, стоит нам идти на это мероприятие, или это какой-то отвлекающий маневр, чтобы завлечь нас во что-то бедовое? – обратился я к Володе.
-По логике, конечно, выходит, что идти не стоит, но мы спрячем наши деньги и все-таки пойдем, а если начнутся тухлые дела, я этого Яшу… - Володя состроил зверское лицо и чиркнул кончиками пальцев по горлу, - завалю первым, а потом и еще кого-нибудь из его друзей прихвачу за компанию.
-Есть еще один вариант, - сказал я, морщась от его слов. – Самый благоразумный. Бросить вагоны и свалить отсюда с деньгами, а потом, когда вернемся домой, сказать что потерялись, пока в столовке обедали, а вагоны тем временем услали неизвестно куда.
-Тоже выход, - согласился со мной напарник. – Но... это уже на крайняк – на крайний случай.
После десятиминутных дебатов мы все же решили идти на именины. И всё из-за мучительной скуки, в которой мы прозябали большую часть времени. Искупались, побрились, расчесались. Затем поделили все бывшие в наличие деньги, которых набралось семь с лишним тысяч, и каждый спрятал свою долю так, как считал нужным. Я свои упаковал в плотный пакет, который затем со всеми предосторожностями сунул в кучу мусора неподалеку от вагона и придавил тяжелым камнем, - после чего мы с Володей вновь сошлись вместе и отправились в указанное Яковом Захаровичем место.
В центре склада, превращенном по случаю в настоящий банкетный зал, были выставлены столы, которые ломились от дефицитных продуктов и разнообразной, в том числе импортной выпивки. В углу помещения на настоящем гратаре жарилось мясо сразу нескольких видов – баранина, свинина и говядина, разнося по всей округе необыкновенные ароматы, этим делом тут заведовал огромный волосатый грузин по имени Сосо. Все остальное – сервировка, закуски и напитки было на ответственности Клавы – молодой, фигуристой и бойкой девицы с бешеными глазами и огромным бюстом, с которой мы тотчас же по приходу поспешили познакомиться.
-А кем ты здесь работаешь, котик? - ласково спросил ее Володя, проведя ладонью по бедру девицы.
-Кладовщицей. Извините, я пока пойду, много хлопот, еще пообщаемся попозже, - открыто улыбнулась она ему и побежала по своим делам.
-Видал, какая шмара центровая? – спросил меня Володя. – Давай после банкета уволокем ее в наш вагон, тогда и шестисот потерянных рубликов не жалко будет.
-Давай, - согласился я, - только после банкета, боюсь, будет уже поздно, лучше сделать это в процессе.
Всего гостей набралось не более полусотни – в основном работников соседних складов и баз: это были обыкновенно одетые, но солидно выглядевшие работники торговли с холеными и самоуверенными лицами, так хорошо мне знакомыми по предыдущему месту работы, а трудился я прежде, как вы знаете, в общепите при городском торге. Женщин, кроме Клавы, было всего четыре, и наверняка все они были коллегами Яков Захаровича. Дамочки эти, надо признать, внешне были совсем не симпатичные, да и возрастные уже – в районе сорока, а то и с лишним. И, соответственно, бока, животы, ноги – всё вдвое крупнее против нормы. У каждой из них, словно это был некий обязательный атрибут, на пальцах имелось множество золотых колец с огромными разноцветными камнями; цепочки и сережки также наличествовали. Впрочем, невзирая на явную нехватку дам, именинный вечер удался на славу, и мы действительно не пожалели, что пришли: мощный японский музыкальный центр «SONY» выдавал веселые мелодии, то и дело открывалось шампанское и летели пробки в потолок, каждые две-три минуты звучал новый тост, произносимый кем-либо из гостей, рекой текли вино, водка, коньяк и виски. Да-да, и виски. Какой-то «Блек лебел», я сам вычитал это название на этикетке.
Я сидел на противоположном от именинника полупустом краю стола, подальше от говоривших тосты и поминутно лобызавших его гостей, и с удовольствием поглощал невероятное количество жареного мяса, которое заедал разнообразными салатами, то и дело опрокидывая в себя рюмку виски. Хотя я знал, как правильно следует пить виски – из невысокого стакана, смешивая со льдом или водой, желательно содовой, то есть, по-нашему, из сифона, но рюмкой – безо льда и воды - мне казалось удобнее и привычнее. Володя, в отличие от меня, пил только шампанское и то понемногу. На первый взгляд, каждый на этом банкете вроде был предоставлен сам себе и в то же время здесь ни об одном из гостей ни на минуту не забывали – то Клавочка подбежит, спросит, не надо ли чего, то сам хозяин подойдет, обнимет, попросит не стесняться и продолжать веселиться. И веселья хватало: Сосо, старший товаровед базы, кроме того что мастерски готовил мясо, оказался настоящим тамадой, - шутки и анекдоты поминутно слетали с его языка.
-Послушайте, уважаемый, - прикоснулся я рукой к локтю своего соседа, грузного мужика среднего возраста с вялым неинтеллигентным лицом, - а почему день рождения, тем более юбилей, гуляется здесь, а не где-нибудь в более подходящем месте?
-А вы, молодой человек, наверное, не в курсе? - полуобернувшись ко мне, заговорил сосед, уставившись на меня тяжелым немигающим взглядом. – В субботу в банкетном зале ресторана "Арбат" мы будем гулять на настоящем юбилее, я, во всяком случае, приглашен. Там будет начальник управления Мосгорторга, а то, глядишь, и замминистра РСФСР по торговле. А это... – он обвёл рукой место нашего расположения - …так, разминка. Исключительно для коллег и сотрудников.
Я поблагодарил его, затем поочередно оглядел участников застолья и вдруг обнаружил, что моего напарника Володи нигде не видать; за столом, кроме него, отсутствовала также Клава – в шутку прозванная Сосо королевой бала. Слегка встревожившись, я отправился искать своего напарника, подозревая, что не случайно он исчез одновременно с Клавой. Впрочем, долго мне их искать не пришлось: я обнаружил эту парочку в небольшой кладовке в самом дальнем и темном углу помещения, куда даже звуки музыки едва долетали. Дверь в кладовку не была заперта, просто прикрыта. Конечно, из-за темноты я никого не увидел, зато услышал сладострастный шепот: «Еще, Вовчик, еще» и понял, что это Владимир с Клавой развлекаются. Не обращая на меня внимания, - а ведь они явно заметили, что кто-то вошел, - парочка продолжала заниматься своим делом. С трудом разобравшись в темноте кто есть кто, я, наконец, разглядел в одном шаге от себя голову Клавдии, а Володя, уложив ее животом на стол, машет сзади без остановки и отдыха. Каким-то чудом узнав меня в почти полной темноте, он сказал:
-Клавка, ну-ка займись моим товарищем. - И мне: - А ты, Савва, давай, пристраивайся спереди.
Едва я сообразил, о чем это он говорит, как быстрые шальные руки Клавдии расстегнули мне брюки, вытащили наружу Удальца и сухие горячие губы сомкнулись на нем. Что же, теперь поневоле приходилось соответствовать, и я принял участие в этом акте любви для троих.
Когда спустя четверть часа мы вернулись к столу и присоединились к гуляющим, никто, казалось, не обратил внимания ни на нас самих, ни на то, что мы какое-то время отсутствовали.
Часы показывали полночь, когда мы с Володей решили покинуть празднество. Потихоньку поодиночке мы пробрались к выходу, однако незаметно, по-английски, уйти все же не удалось. Именинник, Яков Захарыч тут же подошел, обнял нас на прощание - он был уже прилично подшофе, - затем потребовал, чтобы Клава нас на дорожку расцеловала, но дело, конечно, завершилось лишь неуклюжими объятиями, от поцелуев я, естественно, харю воротил, а Володька, тот и вовсе в сторонку отошел.
Спасая ситуацию, подоспел Сосо, который протянул мне приличных размеров пакет, сказав: «Здесь жареное мясо. Я заметил, что тебе по вкусу грузинская кухня». Я благодарно кивнул. А Яков Захарович сунул мне в руки черную картонную коробку, размером чуть поменьше, чем обувная.
Виски, понял я, пожимая ему на прощание руку.
-Яков, раз уж ты такой добрый, подари нам и свою девочку, - шутливо попросил Володя, пожимая ему руку.
-Забирай, - легко согласился тот, и Володя вмиг стушевался и застеснялся: - Нет, спасибо, не надо, я пошутил, куда мне такое богатство.
Десятью минутами позже мы добрались до своего состава; подвижек не было, вагон находился всё на том же месте. Подотстав от напарника, якобы чтобы пописать, я подхватил из кучи мусора свой кулек с деньгами, который перепрятал вторично уже в вагоне. Сил осталось ровно на то, чтобы улечься в постель. Где-то под утро началась подвижка состава, и вскоре наши вагоны, протащив сквозь все базы, сунули в хвост сборного состава и отправили на уже хорошо знакомую мне станцию Бескудниково для сортировки.
Глава седьмая
Утро застало нас в готовом на отправку составе; мы едва успели закупить в ближайшем продмаге продукты, а также холодное пиво для похмелки и заскочить в вагон, как он тронулся.
-Ты только посмотри, Савва, какой я лапотник надыбал, - сказал Володя, прикрывая дверь, присаживаясь на топчан и доставая откуда-то снизу, из-за стопки дров пухлый, серого цвета, дорогой, крокодиловой кожи, насколько я знал, с фирменным вензелем, портмоне.
-Это ж где такие, интересно, валяются? – спросил я недоверчиво.
-В жизнь не поверишь, Яков Захарович мне его по пьяни на прощание подарил, или, вернее сказать, я его у него из клифта, то есть, пинжака вынул.
От его слов у меня потемнело в глазах и засосало под ложечкой.
-Ой дурной ты, Захар, совсем дурной, - сказал я и глухо спросил: - А денег в нем много?
-Вот сейчас вместе и проверим, - весело ответил Володя.
-Ты, Вовка, наверное, не понимаешь, с кем мы связались, - сказал я, - Яков же крученый как поросячий... хвост. Пришлет ведь за кошельком кого-нибудь, ты об этом не подумал? Да не мальчишек каких-нибудь... а на всё способных головорезов.
-Да ну, переживет как-нибудь без этих денег, - отмахнулся мой напарник, - а если пришлет кого, встретим, - его взгляд стал жестким и острым как нож.
-Посмотри, что там, - я без сил привалился к стене. – Может мелочь какая, так он и дергаться не станет.
Володя стал выворачивать портмоне и доставать из его многочисленных отделов и кармашков купюры, бумажки и накладные. Когда он все это разложил на одеяле, я застонал. Деньгами набралось 1756 рублей. Еще 2700 – чеками Внешпосылторга, купюрами по 50, 100 и 250. Отдельно лежали доллары – пять бумажек по сотне, с портретом Франклина. Когда я стал рассматривать доллары, мне отчего-то стало не по себе.
-Сколько тут? – оторвал меня Володя от моих панических мыслей.
-Грубо – десять штук, если все эти бумажки на наши, деревянные деньги перевести.
-Ого! - присвистнул Володя. – Не ожидал я такого фарша.
-Зато теперь нам наверняка следует ожидать неприятностей.
-Хорошо, а вернуться, отдать твоему Яшке шмель и сказать ему, что мы пошутили, тоже ведь теперь не проканает, - в волнении сбился мой напарник на блатной жаргон.
-Не проканает, - с горечью в голосе согласился я.
-Тогда пока спрячем и не будем его трогать до возвращения домой, а там – решим, что с ним делать. В любом случае раздерибаним башли пополам, - сказал Володя и стал укладывать купюры обратно.
Я кивнул, тема была исчерпана.
Спустя несколько часов, во время остановки на каком-то безымянном полустанке, мы выпрыгнули из вагона и, собираясь отправиться поесть, стали озираться по сторонам, пытаясь определить, в какой стороне данной станции находится столовая. За этим занятием мы едва не проглядели направлявшегося в нашу сторону мужика, при ближайшем рассмотрении оказавшегося... Валерой Карпиным. У нас с Володькой при виде него от удивления челюсти поотвисли. Да, это был он – массивная лысая голова, тело, налитое чудовищной природной силой, руки – с пудовыми кулаками, и улыбка, больше похожая на звериный оскал. Валера был легендой и символом нашей проводницкой профессии, проработавший в ней вот уже более десяти лет, эдакий циничный доморощенный юморист, любитель дружеских попоек и толстозадых женщин. Еще он имел не очень приятную особенность, если что выходило не по его, мгновенно взрываться гневом. Из-за этой своей особенности он уже совершил два убийства, причем за первое он отсидел девять лет, а от второго срока буквально несколько недель тому назад его отмазали жадные до денег адвокаты.
-Ну что, сынки, - сказал он, пожимая наши протянутые руки, - наверно даже не мечтали дядю Валеру по дороге встретить? Тем более ехать с ним в одном составе.
-Здорово, дядя Валера, - восторженно смеялся Володя. – Это уж точно, не мечтали. Теперь-то, конечно, вместе с вами будет намного веселее.
Я покивал, соглашаясь, но от восторгов воздержался.
Обедать в столовую мы отправились втроем.
Дорогой Валера подхватил валявшуюся на земле тормозную колодку и играючи, с одного замаха перебросил ее через вагон; глухо звякнув, она приземлилась с другой стороны.
Нехило, подумал я, а ведь в колодке целый пуд, шестнадцать килограммов.
-А что же ты, Валера, - спросил я, когда мы, набрав полные подносы еды, расположились за столиком, - в такой дальний рейс сам поехал? Тяжело наверно одному?
-Почему сам? – ухмыльнулся Валера, нанизывая на вилку котлету и откусывая от нее добрую половину. – Был у меня напарник, мудило какой-то, даже имени его не запомнил, на второй неделе начал ныть - то ему убирать в вагоне западло, то жратву готовить ему не нравится, ну я и сказал ему: «Тогда жопу подставляй, зачем я тебя зря возить буду?». Тогда он вообще расплакался, сказал, что он, мол, не из таких, ну, я его и выгнал, дал пять рублей и домой отправил.
-Это ж докуда вы на тот момент добрались? – спросил я.
-Да за Челябинском дело было, - подумав, ответил он. Потом добавил: - Мы тогда в каком-то тупике стояли, пропускали пассажирские поезда.
-Так там, наверное, и станции никакой не было, так, просто голое поле и все? – спросил я.
-Ну да, верно, - подтвердил Валера.
-И что, думаешь, пяти рублей ему хватило, чтобы добраться до Молдавии? – усмехнулся я.
-А мне какое дело. Он ведь на большее не заработал.
Мы с Володей смеялись чуть ли не до слез, еле-еле за полчаса со своими порциями управились.
-Зато сармаком с ним делиться не пришлось, - словно между прочим, сообщил Валерий, - полторы тонны продал, шесть штук на кармане осталось.
Нам после этих слов оставалось только вздыхать.
После обеда полезли к Валере в вагон – в карты играть.
-Ты ж смотри, только не грабь нас, - сказал ему Володя, внимательно перебирая и просматривая карты, колоду которых Валера достал из сумки, во избежание наличия крапленых карт. – Мы же не как ты, везунчик, мы в рейс с сухокрепким ездили, денег еле-еле на хлеб с бациллой нацарапали, правда, Савва?
Твоя правда, - подтвердил я.
За игрой время бежало быстро, стало вечереть. Уже темнело, когда наш состав остановился на очередном полустанке, и мы решили выбраться из вагона, чтобы размяться. На улице было довольно тепло: +5 градусов, снег почти везде стаял, оставаясь только в низинах. Валера сошел первым, он был одет в спортивный костюм, на ногах у него были тапочки, а на голове неизменная кепка; мы спрыгнули следом за ним.
Не успели мы оглядеться по сторонам, как услышали чей-то разухабистый, зычного тембра голос, по которому всегда можно узнать блатного:
-Здорово, братья-проводники!
Мы втроем обратили наши взоры на говорившего, по направлению к Валере танцующей походкой приближался какой-то верзила в спортивных брюках и джинсовой утепленной куртке фирмы «Вранглер», на ногах кроссовки.
-Тамбовский волк тебе брат, - недружелюбно ответил незнакомцу Валера.
Тут верзила, внимательно оглядев нас с головы до ног, и вовсе удивил: он сунул в рот два пальца и резко свистнул.
-Это они, - послышался откуда-то чей-то звонкий голос и из-за вагона в нашу сторону бросились еще двое парней. В этот момент верзила странно изогнулся, издал пронзительный крик «ки-йа», взмахнул ногой и Валера, краса и гордость проводников Молдавии, да, пожалуй, и всего Советского Союза, сраженный мастерским ударом карате, плашмя рухнул на спину. У меня от удивления глаза чуть не вылезли из орбит. Володя, увидев это, оскалился, птицей взлетел на лестницу и нырнул обратно в вагон. Таким образом, я остался один против трех приближающихся ко мне противников. Вторым из нападавших был чернявый приземистый крепыш с квадратными плечами. Он стал в боксерскую стойку, шагнул ко мне и едва я успел защититься, выставив перед собой руки, как на меня обрушился град ударов. Я выставил лоб вперед, прижимая подбородок к груди, однако в течение нескольких секунд у меня были разбиты обе губы, сбито дыхание, левый глаз почти сразу стал затекать. «Не ниже чем кандидат в мастера спорта», - еще успел подумать я, имея немалый опыт в поединках с боксёрами. Правым глазом я все же успел заметить, как Валерий встал, выпрямился, - на голове его в этот момент каким-то чудом вместо кепки оказался тапок. В другой ситуации я бы конечно рассмеялся, но в этот момент, как вы сами понимаете, мне было совсем не до смеха. Валера принял боевую стойку, а верзила-каратист вновь шагнул к нему и… я не поверил своим глазам: Валерий, сраженный виртуозным ударом, вновь повалился на землю.
Увидев, что мой противник-боксер решил дать себе передышку, оставаясь в то же время в пределах досягаемости, я, собрав остатки сил, рванулся к нему, поймал левой рукой рукав несильно пущенной им мне в голову правой руки и, что было сил, зацепил его правую ногу левой. Крепыш, теряя равновесие, грохнулся на землю, а я, не давая ему встать, стал наносить по его голове и телу футбольные удары ногами. Минутой позже, отступив назад, я увидел, что Валера после двух падений сумел таки вновь подняться на ноги. Лицо его приобрело зверское выражение. Он ухватил увесистое березовое полено, валявшееся на земле, и обрушил его на голову своего обидчика-верзилы. Тот рухнул на землю. Третий из нападавших, сухощавый рыжеволосый парень, довольно умело размахивая нунчаками, подступал, прижимая к вагону Володю, в руке которого молнией мелькал нож. Рискуя получить удар нунчаками, я безрассудно бросился на рыжего. Мой рот из-за разбитых губ был полон крови, да так, что постоянно глотая ее, я едва успевал дышать, к тому же мой левый глаз ничего не видел, однако я уже хорошо понимал, что это схватка не на жизнь, а на смерть. Рыжий, оставив в покое Володю, обернулся ко мне, и в эту секунду я, сделав правой ногой шаг вперед и одновременно пол-оборота туловищем назад и влево, по ходу движения наклонился и, что было сил, лягнул левой ногой в его сторону. Попал! Вы не поверите мне, но, думаю, Чак Норрис, увидев этот удар, пожал бы мне руку. Рыжий как подкошенный рухнул на камни, успев, однако, в последнюю секунду оттянуть меня по спине нунчаками, отчего я тоже не удержался на ногах и свалился. Уже лежа на земле, я увидел, как рыжий, покачиваясь, стал подниматься, но Володя, изловчившись в неестественном по гибкости движении, ткнул его ножичком в область живота и тот вновь упал. Мне показалось очень комфортным лежать на земле ничком, но вдруг чья-то чудовищной силы рука подхватила меня, словно щенка и поставила на ноги.
-Савва, быстро хватай и грузи этих пидоров в вагон, - услышал я голос Валеры и, ничего не соображая, стал делать то, что он велел. Спустя минуту мы погрузили в вагон всех трех наших противников: Валера поднимал и кидал их наверх, в проем двери, словно кули с мукой, мы с Вовкой вязали им руки веревками и их собственной одеждой, в рот вставляли кляп и затаскивали в отсек. Закончив это дело, мы заперлись в купе и, даже не разговаривая друг с другом, стали, приводя себя в порядок, дожидаться отправления. Я в течение двух минут выпил не менее чем литр воды из-под крана, не замечая, что она имела затхлый и ржавый вкус, Валера с Володей тоже по пару раз прикладывались к кружкам. Прошло около часа, показавшегося нам вечностью, пока в шлангах зашипел воздух, затем прогудел гудок и состав наконец отправился; лишь тогда мы успокоенно вздохнули. На глухие стоны, доносившиеся из отсека, мы внимания не обращали. На первый взгляд я пострадал более остальных: обе губы чудовищно распухли, левым глазом я то и дело прижимался ко всем металлическим деталям вагона, но душа моя ликовала: я был жив и почти невредим.
-Ну что тебе сказать, Савва, симпатичный ты конечно парень, но жрать ты теперь неделю не сможешь, только сосать, - сказал Валера грубовато и, видя, что я готов броситься на него с кулаками, дружески хлопнул меня по плечу: - Да ты не обижайся, по собственному опыту тебе говорю. Зато суп, манную кашу и пюре хавать можно.
Я, поглядев на него, усмехнулся: у него самого расплывались под глазами два крупных синяка.
На покрывале кучей валялись вещи, вытащенные из карманов наших арестантов. Два паспорта, один студенческий билет, две связки ключей, деньги – чуть более тысячи рублей разномастными купюрами, и блокнот со всевозможными записями и телефонами, а также оружие – кастет, складной нож и нунчаку.
-И какого черта им было надо? Грабить что ли, они нас собрались? – с сомнением в голосе спросил, ни к кому не обращаясь, Валера.
Володя, сделав мне знак молчать, взял деньги и пододвинул Валере:
-Забери бабки себе, - сказал он. – Ты у нас будешь за пахана. – И обращаясь ко мне, спросил: - Ты как, не против, Савва?
Я кивнул. Разумеется, я был не против.
-С завтрашнего дня, Савва, ты начнешь меня учить, как пользоваться этими палочками, - сказал Володя, взвешивая в руке нунчаку, принадлежавшие одному из нападавших. – А то нож, как я вижу, против них – ничто.
Я взял из его руки нунчаку. Они были из какого-то плотного дерева, при этом не слишком тяжелые, шестигранные, желтый жгут соединял два стержня; на каждой грани ближе к связке были изображены умильные китайские рожицы, причем гримасы на них были разные. Володя долго всматривался в эти изображения, затем спросил:
-Они что ли как будто смеются здесь, китаезы долбаные?
-Нет, это изображены фазы страха, - объяснил я. – Каждый удар ведь ранит по-разному, и фазы страха, естественно, в каждом случае разные, по нарастающей: вот тут, - я показал, - просто ушиб, затем - немного больно, потом больнее, - у такого человека резко повышается способность к сопротивлению – значит, тот, кто наносит удар, должен быть осторожен, ну а это последняя фаза – соперник почти при смерти, он теряет возможность к сопротивлению.
-А-а! Да-а!? Ну ты ваще даешь! – удивленно раскрыв рты, дуэтом пропели мои коллеги.
Я глубокомысленно закивал.
-Кажется, пора проведать наших друзей, - жестко сказал Валера минутой позже. – А ну-ка, Савва, волоки сюда одного из них, только смотри осторожно, чтобы не развязался.
Подсвечивая себе фонариком, я стал вытаскивать из отсека ближайшего ко мне арестанта, им оказался верзила, который в процессе драки два раза сбил Валеру с ног.
-Каратист долбаный, - незлобиво сказал Валера, встряхивая его словно куль с картошкой, после чего бросил грудью на топчан. Рот верзилы был занят кляпом, голова дергалась, карие глаза бешено вращались. Володя ловким и быстрым движением приставил к его глазу нож, отчего верзила тут же успокоился, а из глаза, неотрывно следившего за лезвием, выкатилась слеза. Валера тем временем проверил, хорошо ли связаны руки и ноги, подтянул узлы и стал стаскивать с верзилы спортивные штаны вместе с трусами.
-В карате у тебя классно получается, посмотрим сейчас, как ты в очко играешь, - сказал он, приспуская свои брюки. Я отвернулся.
-Извини, чувак, вазелина мы не припасли, - послышался голос Валеры. – Не знали, что такой почётный гость к нам пожалует. Да ты не расстраивайся так, один раз – не педераст; а мы ребята скромные, никому не расскажем. – И сразу, вслед за этим: - Савва, ты будешь?
-Спасибо, не надо, - кисло отозвался я.
Через некоторое время настала очередь возвращать первого и вытаскивать второго пленника. Это был крепыш-боксер. Также тщательно проверив все узлы, стягивающие его конечности, затем поставив его на колени, Володя освободил тому рот от кляпа и спросил:
-Ну-ка расскажи нам, пес, вас кто-нибудь послал вслед за нами, или сами такие грамотные оказались?
-Ты, муфлон, скорее развяжи и отпусти нас, - хриплым голосом потребовал крепыш. – Ты не знаешь, с кем связался, наши пацаны вот-вот вас найдут и всех убьют.
Валера коротко, без замаха ударил его кулаком в ухо, отчего тот скорчился от боли.
-Чересчур наглый козел, - хладнокровно констатировал Володя и, схватив ложку, стал совать ее между зубов крепыша. – Счас ты у меня вафлей наглотаешься, спортсмен херов.
-Валера, что дальше делать с ними будем? – вздрагивая от неприятного предчувствия, спросил я равнодушно взиравшего на происходящее пахана.
-Как что. Грохнем и выбросим на пути, - спокойно ответил он.
Я похолодел.
-Зачем же убивать? – спросил я осторожно. – Давай просто выкинем их из вагона, да и хрен с ними. Тогда это убийством считаться не будет.
-Ага, а они потом нас найдут и точняк убьют. Тут одно из двух: либо они нас, либо мы их.
Я опустил голову. Он был прав, против фактов не попрешь.
-Этот, - небрежно кивнул Валера в сторону крепыша, - вообще непонятно откуда: то ли мент, то ли из Конторы.
-А чего ты так решил, в ксивы его смотрел, что ли? – поневоле перешел и я на блатную феню.
-Да вот что я у него нашел, - усмехнулся он, доставая из-под лавки и протягивая мне пистолет в изящной коричневой кобуре с ремешками. Я вытаращил глаза: «Макаров». Новенький. Я взял его и взвесил в ладони. Еще с запахом масла. Видать, совсем недавно смазывали. Затем взвел затвор, и патрон оказался в стволе.
-Эй-эй, осторожно, ты в нас сдуру не стрельни, - забеспокоился Валера.
-Я с этими штучками умею обращаться, - сказал я, затем выщелкнув обойму, наклонил пистолет в сторону, откатил затвор и патрон, тускло блеснув, лег мне на ладонь.
-Ну, если умеешь, то он тебе, наверное, и достанется. Не сейчас, через месячишко, когда весь этот шум угомонится. Нам, ворам, он ни к чему, штучка эта слишком шумная, да и статья за него... Мы по привычке свои дела решаем с помощью ножа.
-Слушай, а чего он в нас не стрелял? – спросил я, спустив курок, а затем тщательно вытирая пистолет о тряпку.
-Думал, что без него справится, - ответил Валера, забирая из моих рук пистолет.
-Отпечатки... – напомнил я ему. – Отпечатки не оставляй, протри и в тряпку какую-нибудь заверни.
Володя тем временем пинками загнал крепыша в отсек и вернулся в купе.
-А этот, рыжий, что с ним? – спросил его Валера.
-Подыхает, сука, у него ж дырка в брюхе, - ответил Володя, и от его слов у меня потемнело в глазах.
-Через часок-другой, когда отъедем отсюда подальше, надо будет освободиться от них, опасно ездить с этим дерьмом, - сказал Валера.
-Давайте сделаем так, - неожиданно для самого себя предложил я. – Сунем им в карманы понемножку денег, документы, нунчаки, ножик вон и сбросим под откос. (Я и сам еще совсем недавно прыгал на ходу из вагона и знал, что при этом можно остаться живым). В таком случае, если кто и сдохнет, что весьма вероятно, потом следствию трудно будет на нас выйти, тут за час проходит с десяток поездов.
-Да я их сам на куски порежу, всех троих, мать их... – обозлился Володя. – Тебе что, непонятно, они же не ругать, и не бить, они ведь нас прикончить собирались.
-Насчет порезать - это подождет, Захар, - сказал Валера скривившись. – Сделаем, как Савва говорит. Этих двоих выбросим ночью под откос, вряд ли кто-то из них до утра доживет: холод доделает за нас остальное. А рыжего надо будет на каком-нибудь полустанке на рельсы уложить. – Заметив наши удивленные взгляды, пояснил: - У него же ножевая рана, что вам непонятно? А так, попадет он под колеса вагона, там уже не разобрать будет, что да как.
Мы с Вовкой молча закивали: нам было все понятно.
Спустя час мы принялись за дело. Приготовили первого, верзилу, который, впрочем, в эту минуту уже не казался таким крупным и выглядел совсем не грозным. Открыли дверь пошире, и в купе, выметая последнее тепло, ворвались струи ледяного воздуха.
-Свечку задуй, - сказал я, обращаясь к Володе. – И посмотри прежде наружу, чтобы откос был подходящий - подлиннее и покруче.
Валера поднял на ноги верзилу, встряхнул, и сказал:
-Стоять, козлик.
Тот безжизненно облокотился на стену. Я потихоньку достал из кармана перочинный ножик и втихаря надрезал веревку и тряпку, связывавшую руки верзилы. Это действие, к слову сказать, мне далось весьма непросто: ребята могли заметить и тогда... тогда могло случиться что угодно – скорее всего, я бы полетел под откос вслед за верзилой. Затем, поставив его напротив открытой двери, я шепнул верзиле «прыгай» и толкнул его от себя. Мелькнули в проеме двери ноги верзилы и исчезли в ночи.
Затем настала очередь боксера. Этому перерезать веревки на руках мне не удалось. А может, и не очень хотелось. Однако, выглянув наружу, я вдруг заметил далеко впереди по ходу движения огоньки и какие-то массивные конструкции. Я сунулся обратно и закрыл за собой дверь.
-Впереди то ли мост, то ли туннель, не разберу. Переждать надо, пацаны, там могут быть солдатики, ВОХРовцы с овчарками, эти нашего клиента вмиг обнаружат.
Ребята согласились. Боксера положили лицом вниз, прямо на пол, сами сели на топчан. Говорить было не о чем; да и не хотелось. Минут через двадцать, когда мост остался далеко позади, Валера с Володей поднапряглись и сбросили боксера с поезда. Последним усилием он мертвой хваткой вцепился в рукав Володиной рубашки, и Вовку рвануло вслед за ним... Слава Богу, я успел среагировать, одной рукой обхватить Вовку за шею, а другой упереться в проем двери, рукав рубашки лопнул и исчез вслед за боксером, а мы оба растянулись на полу.
-Что с вами, пацаны? – спросил Валера, когда мы поднялись, и я резким движением захлопнул дверь, - обосрались с перепуга?
-С рыжим сам будешь разбираться, это твой клиент, - зло сказал я Вовке.
-Не бузи, Савва, - сказал Валера. – Если боксер действительно мусор, то всем нам светит вышка, расстрел.
-Ага, нам с тобой конечно расстрел, а Савва отмажется, - вдруг заявил Володя. – Всё на нас спишет и получит он пятнашку, да и то в худшем случае, а в лучшем всего семь-восемь лет.
-Хавальник закрой, - стараясь оставаться спокойным, сказал я. – Так мы скоро договоримся до того, что убивать друг друга начнем. Для меня и семь лет, чтобы ты знал, слишком большой срок, который я отсиживать не собираюсь, поэтому даже не будем говорить об этом. Тем более что мы еще не все дела закончили. Так, пахан?
Валера согласно кивнул, тема была исчерпана.
Когда наш состав остановился на следующем полустанке, была глубокая ночь. Мои подельники, теперь я, нравилось это мне или нет, уже мог именно так их называть, справились с рыжим вдвоем, без меня. Однако мне все же пришлось стоять на стреме, – в том, чтобы наших манипуляций с рыжим никто не заметил, был и мой интерес. Полночи после этого я пытался себя убедить, что эти трое нападавших пришли от Якова Захарыча с конкретной целью убить нас, но легче от этого мне не становилось, и до самого утра я так и не смог уснуть.
За оставшиеся дни, пока добирались до Молдавии, мы понемногу приходили в себя и успокаивались, за нами больше никто не гнался, никто не разыскивал. В отсеке и в самом купе мы все тщательно убрали и помыли, чтобы от чужаков даже волосков или пылинок не осталось. В пути мы как могли, залечивали травмы, у Валеры и у меня прошли синяки, а я еще похудел килограммов на пять, так как есть мог только суп и чай. Володя часто засиживался в вагоне у Валеры, они там играли в карты, пили чифирь и базарили за жизнь. Я иногда присоединялся к ним, но полноправным членом их компании так и не стал, да, если честно, не очень-то и хотелось.
По приезде в Молдавию Валера отдал мне нунчаки, оказавшиеся, как я выяснил позднее, настоящими, японскими, а через месяц, как и обещал, «Макаров», но при этом остался верен себе и взял с меня за пистолет триста рублей. Затем я частным образом смотался в Москву и продал доллары по шесть рублей за штуку, эти деньги – три тысячи - вместе с наличными из портмоне перешли к Володе. Ну а с чеками Внешпосылторга, доставшимися мне, я знал, как распорядиться.
P.S.
А вот что стало с теми тремя парнями, я так до сих пор и не знаю. Даже теперь, по прошествии многих лет, когда я вдруг посреди ночи просыпаюсь в ледяном поту от ужаса, а это происходит с периодичностью раз в несколько месяцев, я лежу, не закрывая глаз до самого утра, и внушаю себе, что они обычные бандиты и приходили за нашими жизнями, но карты легли так, что из-за этого им, возможно, пришлось расстаться со своими... Возможно, но не обязательно. К утру ночной кошмар постепенно проходит, и ужас отпускает... до следующего раза.
Новелла вторая.
Коктейль «Медовая ночь»
Эспрессо
1 ч.л. мёда
15 мл ликера «калуа»
-------------------------------------
Взбитые сливки, тростниковый сахар, воздушный рис.
В бокал всё влить по очереди, затем посыпать сахаром и рисом для украшения.
Крик совы.
Мужик тугим узлом совьется,
но если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Игорь Губерман
Эта девушка-подросток, о которой я хочу здесь рассказать, оставила в моей памяти, с одной стороны - приятные, незабываемые мгновения, а с другой - легкий ужас лишь при воспоминании о той единственной ночи, проведенной нами вместе; и по жизни – немало вопросов, многие из которых я обращаю к самому себе.
18-летняя чудо-девочка, студентка математического отделения Кишиневского университета, изящно сложенная, и весьма хорошенькая лицом, для проведения своих странных - по меньшей мере - экспериментов почему-то избрала меня, а подопытными кроликами, или жертвами, если хотите, в результате оказались мы оба.
Итак, одним поздним вечером – это случилось как раз ко времени закрытия ресторана – она, Инна, – так звали эту девушку, - вместе с подругой зашла в бар, где работал мой товарищ Кондрат. Девушки проявили такую настойчивость в желании остаться в баре и после закрытия, что нам с Кондратом, который, собственно, и пригласил меня в бар накануне в надежде на то, что мы проведем этот вечер вместе, подключив к нашей компании парочку сговорчивых девиц, не оставалось ничего другого, как выпроводить на улицу другую пару девушек, тоже студенток Кишиневского университета, на протяжении целого вечера дожидавшихся нас.
Буквально на первых же минутах знакомства, едва мы остались в баре вчетвером, Инна не обращая внимания на Кондрата, парня, надо сказать, весьма приметного не только своим высоким ростом, но и мужественной красотой, завладев моей рукой, увлекла меня в дальнюю, угловую кабинку, и без предисловий спросила:
-Скажи мне, Савва, ты настоящий мужик?
-А что такое, требуется выпить литр водки? – шутливо спросил я.
-Ну, - взмолилась девушка, надув губки, - я тебя серьезно спрашиваю.
- Ну, если серьезно, думаю да, - ответил я, с блаженством опускаясь в мягкое удобное кресло после целого дня, проведенного на ногах. – Я не просто мужик, моя девочка, я, можно сказать, рыцарь… - и, после внушительной паузы добавил с циничной усмешкой: - …да, рыцарь лифчиков, трусиков и колготок.
Совершенно не представляя, что именно требуется от меня этой пигалице, которая и на женщину-то не была похожа, я хотел с самого начала расставить все точки над «i», чтобы потом лишних вопросов не возникало.
Инна приблизила свое лицо, ее маленькие горячие ладошки легли на мою руку, сжали ее и она сказала:
-Послушай, я хочу, чтобы ты меня развратил. По-настоящему, понял? – Ее красивые кошачьи глаза глядели на меня с откровенным вызовом, и было видно, что девушка не шутит.
-Зачем тебе это надо, милая? – попытался отшутиться я, откидываясь в кресле назад, пытаясь таким образом увеличить дистанцию между нами. А сам с тоской подумал, что из-за этой девчушки-пичужки, вбившую себе в голову какую-то блажь, мы отправили домой нормальных телок, с которыми можно было без проблем провести веселую ночку, и теперь мне придется возиться с малолеткой, которая сама не знает, чего хочет. Но Инна не приняла моего осторожного, игривого тона.
-Скажи, что ты сделаешь это, не разочаровывай меня, мне бы не хотелось обращаться с этой просьбой к твоему товарищу. Хотя у него взгляд настоящего развратника, такой тип мужчин мне не нравится, да и молодой он слишком, - скороговоркой выпалила она.
Что мне оставалось делать: сказать ей, чтобы она пошла и умылась холодной водой и остудила свою буйную головушку; или же отшлепать по маленькой, округлой, но очень симпатичной попке – это то, что я отметил в ней для себя в первую очередь - и отправить домой? Но ведь, действительно, то, чем мы с Кондратом день ото дня занимались, иначе как развратом и не назовешь, быть может, когда-нибудь, в другое, более продвинутое время, этому будет дано какое-нибудь более приятное и благородное определение.
Впрочем, в какой-то степени это предложение мне показалось даже интересным, ведь такое в моей жизни случилось впервые: девушка сама пожелала стать объектом насилия.
-Не знаю, что ты понимаешь под этим словом - разврат, но, поверь мне, это не так романтично, как можно себе представить из рассказов подруг, - нудным голосом ментора, глядя девушке прямо в глаза, начал я. – Иногда при этом бывает больно, девочка моя, и с непривычки даже противно, - это игра для взрослых. - Я с сомнением оглядел ее воздушную фигурку.
-Во-первых, я не маленькая девочка, мне уже 18, а во-вторых... я готова на все, вернее, я попросту должна пройти все это. – Глаза девушки сверкали, лицо пылало, и весь запас моего красноречия иссяк, испарился.
Итак: девочка поставила перед собой именно такую цель, а передо мной – конкретную задачу, и, казалось, ничто не могло сбить ее с намеченной цели. «Подожди же, моя милая девочка, - накручивал я сам себя, когда получасом позже мы вчетвером поднимались ко мне в квартиру. - Ты еще будешь молить меня о пощаде, но я буду тверд и неуступчив».
Итак, повторяю, цели были определены, расклад ясен, и уже через несколько минут после прихода мы разбрелись попарно по комнатам.
Из спальни, где расположился Кондрат со своей партнершей, уже были слышны ахи-охи-вздохи, а мы с Инной делали только первые шаги в освоении любовной игры. Начали мы с эротического массажа, попеременно меняясь ролями, и почти невинных ласк, постепенно, шаг за шагом осваивая любовную науку.
-Для того чтобы все прошло гладко и менее болезненно, ты должна мне полностью доверять, а еще лучше – срочно полюбить меня, - пошутил я, нежно разминая шею и плечи моей пассии.
-Я стараюсь, - ответила Инна серьезным голосом, - я тоже подумала об этом. – Тело её, надо отметить, с каждой минутой становилось всё податливее.
Постепенно опускаясь все ниже – к ее животу и бедрам, я следил за реакциями партнерши, пытаясь уловить тот момент, когда ее потянет на «запретный плод», давая девушке возможность самой решить: «Когда?» Мне хотелось, чтобы она попросила, а еще лучше, сама сделала первый шаг. Добиваясь этого, я старался быть хладнокровным, однако же за час измотал себя (боюсь, что и партнершу тоже) до одури. Я гладил и разминал ее прекрасное юное тело, целовал и слегка покусывал. Инна понемногу привыкала ко мне, к моим прикосновениям, и мне вскоре стало казаться, что ей наша игра начинает нравиться; неудовольствия, во всяком случае, она не выказывала.
Что ж, девушка, надо признать, была действительно хорошенькой. Тело ее, еще только начинавшее приобретать женские очертания - небольшие чашевидные грудки, которые она могла полностью прикрыть своими ладошками, плоский животик, узкая талия, переходящая в стройные, изящные бедра – все эти прелести кого угодно могли свести с ума, и мое вожделение вследствие массажа и ласк возросло многократно. В какой-то момент я не сдержался, перевернул ее на спину, издав при этом то ли стон, то ли рык и...
Инна уперлась мне в грудь обеими руками, глаза ее округлились от ужаса, но ее слабое сопротивление только раззадорило и придало мне сил, и я, обеими руками держась за маленькие пружинистые ягодицы, вошел в нее плавно и бережно, но сразу почти до конца, чтобы не измучить девушку многими попытками и, соответственно, долгими болевыми ощущениями. Инна ойкнула, задрожала подо мной, но каким-то чудом стерпела, издав лишь слабый стон, затем обмякла. После этого я вновь целовал ее, шептал какие-то ласковые слова, потом, обняв девушку, укрыл нас обоих одеялом и стал понемногу придремывать; Инна повернулась на бок и свернулась в клубок, приняв позу зародыша, и мне показалось, что она тоже засыпает.
Но, как вскоре выяснилось, мне это только привиделось. В какое-то мгновение, когда я уже начал проваливаться в сон, девушка высвободилась из моих объятий, встала в постели на четвереньки, лицом ко мне и спросила:
-Это все?
-Нет, милая, впереди нас ждут новые непристойности, ведь ты этого хотела, не так ли? - раскрыв глаза, заверил ее я, словно продолжая прерванный разговор. - А ты, кстати, не устала? Тебя ничего не беспокоит, не болит? Или того, что уже было, тебе недостаточно?
Мне показалось, что она, эта маленькая пичужка, меня дразнит, и от этого вся моя сонливость в одночасье исчезла.
-Я хочу испытать с тобой все, что бывает между мужчиной и женщиной, - уверенно сказала эта маленькая чертовка, - все, ты слышишь? И я надеюсь, что ты знаешь, что это такое.
Я слышал. Вместо ответа я взял руками ее голову, слегка нажал, наклоняя к низу своего живота, при этом она коснулась лицом моего Удальца. Еще секунду назад, будучи совсем вялым, он стал набухать и твердеть. Около получаса я обучал Инну минету, показывая и рассказывая, что и как надо делать, а чего нельзя.
Кончить мне не удалось, Инна попросту устала, после чего уставилась на меня своими невинными глазами, но и мне не особенно хотелось продолжать, и я с удовольствием обнял ее маленькое, сладостное тело, когда она вновь прилегла рядом.
-Тебе не кажется, что мы чрезмерно увлеклись? – спросил я, стараясь казаться строгим. – Предлагаю закончить на этом, теперь самое время отдохнуть.
-Я не верю, что ты устал, - в ответ сказала она. – Я же вижу, как ты сдерживаешь себя.
-Не мучай себя понапрасну, и мне не морочь голову, я вполне удовлетворен, так что давай спать.
Мне, может быть, стоило оборвать ее, нагрубить. Но я уже совсем не был уверен в том, что веду себя с ней, этой малышкой, правильно, - впрочем, это ощущение зародилось с самой первой минуты нашего знакомства.
-Скажи, теперь ты меня будешь презирать за то, что я тебя целовала там?
-Дурочка! – ответил я. – В этом нет ничего противоестественного или постыдного, для меня ты навсегда останешься чистой и прекрасной.
-А теперь... - сказала Инна, нажимая своим указательным пальчиком мне на губы, как бы, не позволяя тем самым мне говорить ей комплименты, - ...последнее, что я знаю... сзади, ну туда.
-В попочку? – отозвался я растерянно и услышал в ответ: «Да». - Ты уверена, что хочешь сегодня и это испытать? – Мне показалось, я ослышался, но услышал «да» и в другой раз.
-Только осторожно, он у тебя такой большой. Ты можешь сделать так, чтобы было не очень больно?
«Эге, да ты еще не видела больших, пигалица», - чуть не вырвалось у меня, но я вовремя прикусил язык.
-Я сделаю, как ты хочешь, - сказал я вслух, вставая с дивана и отправляясь к трюмо, где находилась всевозможная косметика и, захватив с собой тюбик с жидким кремом, вернулся назад.
Проникновение я произвел очень осторожно. Инна, конечно же вздрогнула, почувствовав его в себе, и завибрировала на моем Удальце, но я не вытащил его, решив на этот раз довести дело до оргазма. Когда я, переполненный ощущениями, не обращая внимания на стоны и протестующие телодвижения партнерши, кончил, Инна разом подалась вперед и ничком рухнула в постель. Я, тяжело дыша, упал рядом, уткнулся носом ей в шею и стал ласково целовать ее волосы, шею, уши и плечи. Через некоторое время она наконец успокоилась, повернулась, обняла меня, обвила своими ручками и замерла.
Удивительна и таинственна все же женская натура, черт побери! Мне казалось, что после всего произошедшего между нами я уже и сам себя начинаю ненавидеть. А она меня обнимает. Хорошо хоть, что спасибо не сказала.
-Это, признаюсь – самое непонятное и болезненное, - прошептала Инна, - мне кажется, что он и теперь еще во мне, словно раскаленный ломик там, внутри.
Вздохнув, я промолчал. Прошло еще какое-то время, Инна лежала, сосредоточившись на своих ощущениях, а я, мягко освободившись из ее объятий, встал и отправился в ванную. Принял душ, затем пошел на кухню, попутно легонько стукнув кулаком в дверь спальни, где находился Кондрат, затем достал из холодильника и на ходу выпил из горлышка бутылку минералки, после чего, усевшись на стул, закурил – в голове было такое смятение, словно все случившееся в последние два часа происходило не со мной.
Минуты через две появился Кондрат, на нем из одежды были лишь плавки, он подошел, вытянул из мятой пачки «Кемел» сигарету и, усевшись напротив, спросил:
-Ну, как успехи?
-Удовольствия мало, - хмыкнув, честно признался я. – Все больше учебный процесс.
-А у меня все просто замечательно! - откликнулся Кондрат. – Ученица оказалась хорошо подготовленной и весьма старательной. Все время требует от меня повторения пройденного.
-Наверное, для закрепления материала, - усмехнулся я вставая и открывая холодильник в поисках какого-нибудь напитка для Инны.
Прошло не менее двадцати минут с момента как я ушел, оставив девушку в комнате одну, и теперь я торопился к ней, неся в руках открытую бутылку с холодным шампанским, минеральную воду и бокалы. Однако когда я вошел в комнату, Инны там не оказалось. Вероятно, отправилась в ванную, подумал я, ставя принесенные вещи на стол, только вот интересно, как и когда она прошла туда незамеченная мною. В лоджии, в которую вела дверь из комнаты, девушки тоже не было, сквозь большое окно, отделявшее зал от лоджии, она полностью просматривалась, а свет полной этой ночью луны освещал помещение достаточно хорошо.
Бросив взгляд на постель, я убедился, что она пуста, затем отправился в ванную, постоял, прислушиваясь у туалета, после чего заглянул на кухню. Никого. Даже из комнаты Кондрата не доносилось ни звука. Наружу выйти Инна не могла, входную дверь невозможно было открыть, так как ключ от нее я спрятал, да и все вещи девушки были на месте, сложены на стуле.
Неожиданно подкатило какое-то неприятное предчувствие, и все мое тело покрылось мурашками. Где она может быть? Не могла же девушка исчезнуть. Я ступил на порог лоджии - это было единственное место, где девушка еще могла находиться. Однако Инны и тут не было. Ощущение вины и одновременно какой-то безысходной тоски захватило меня. Неверными шагами я пересек лоджию, подошел к окну и, перегнувшись, посмотрел вниз. С высоты четвертого этажа внизу почти ничего не было видно. Я пригляделся: там, под окнами, где слабый свет далеко стоящих фонарей падал на кусты и пожухлую траву между ними, сплошь покрытую опавшими листьями, мне почудилось какое-то движение.
Неужели... Вся гамма чувств мгновенно всколыхнулась во мне, и липкий страх сковал тело. Бог мой, неужели Инна сиганула в окно?.. А что, вполне возможно, ведь я сам весьма поспособствовал этому. Истерзал девочку, измучил ее, старый и похотливый мудак, вот она и выпрыгнула, не желая больше терпеть все это... Да, но ведь... Ведь все у нас было хорошо, то есть по обоюдному согласию. А если сказать точнее, по ее требованию. Стыд, боль, жалость, страх, презрение к себе – все эти чувства, смешавшись, охватили, закружили меня, мешая трезво рассуждать, затем в голове немного улеглось, но не прояснилось, осталось осознание того, что девочка, возможно, лежит там, внизу, вся переломанная, и я, виновник этого происшествия, а точнее, ее насильник, отправлюсь теперь в тюрьму.
Земля внизу гипнотизировала меня, я вгляделся еще раз, и вновь мне показалось, что там что-то или кто-то шевелится. Боже, но зачем она сделала это? Почему?.. Вот, наверное, почему Инна хотела всего и сразу. Ее желание познать в сексе все в течение одной ночи стало мне теперь вдруг понятным. Видимо, она загодя запланировала покончить с собой, потому и пришла ко мне, абсолютно чужому, незнакомому ей человеку. И отдалась, желая испытать перед смертью все, очевидно, чтобы проникнуться к себе и к этой жизни отвращением в еще большей степени. А я, придурок, так старался… Господи, такая милая и красивая девочка, и - на тебе!
И тут вдруг мне вспомнилось что-то очень важное, до сих пор ускользавшее от моего сознания: позавчера ночью я, находясь дома, услышал какой-то странный птичий крик и, выглянув наружу, увидел на моей лоджии сову. Она сидела на створке открытой форточки, глядя, казалось, прямо мне в глаза. Наутро, когда я рассказал об этом кому-то из представителей старшего поколения… постой, ага, вспомнил – ну, конечно, моей соседке снизу тете Ане, на что та сразу же заявила, что это к смерти. Кто-то из жильцов нашей квартиры, сказала она, в ближайшее время умрет! Равнодушно так об этом сказала, словно прогноз погоды сообщила. Ну а я, конечно же, посмеялся над ее словами и тут же о них забыл.
В голове мгновенно помутилось, ноги сделались ватными. Вот и все, теперь все кончено, зловещая примета сбылась. Сбылась? Да, сбылась, застучало у меня в висках. С трудом я заставил себя повернуться, чтобы пойти вниз, найти, подобрать эту несчастную девочку, Инну. Может быть, она еще жива и ей требуется помощь, может, лежит там, внизу, с переломанными руками и ногами, стонет и зовет меня?.. Может, еще не поздно что-нибудь сделать…
Повернувшись лицом к двери, я сделал шаг и увидел… ее. Инна сидела под окном, разделяющим лоджию и комнату, на корточках, прижавшись спиной к стене. Из-за своего маленького роста она не доставала головой даже до подоконника, поэтому я и не увидел ее, не заметил раньше. И за эти несколько минут, показавшихся мне вечностью, она, находясь за моей спиной, не дала о себе знать, не окликнула меня. Просто сидела и молчала. В одном шаге от меня. Руки ее были сложены на коленях, голова покоилась на руках. Совершенно обессилевший, я преодолел этот шаг и опустился перед ней на колени.
-Где ты был? Почему ты оставил меня одну? – подняв на меня глаза, прошептала Инна. Скрещенными руками она прикрывала свои груди и казалась от этого совсем ребенком – голым, слабым и беззащитным. – Я хочу пить, - вдруг жалобно, без какой-либо связи с предыдущими вопросами добавила она.
Я, не сумев в этот момент вымолвить и слова, встал, выпрямился, вышел в комнату, наполнил бокал шампанским, затем вернулся и подал ей. Она медленно поднялась на ноги, взяла из моей руки бокал, залпом выпила его, затем поставила на подоконник и протянула ко мне руки. Я подхватил ее - она была легкой, словно пушинка. И тут, когда я ощутил ее в своих руках – живую, телесную, целую и невредимую, меня прорвало:
-Почему ты?.. Глупая девчонка. Это просто безумие какое-то. Ты бы хоть одно слово сказала, Инка, я чуть с ума не сошел.
Девушка не отвечала мне; откуда ей было знать о той буре, что пронеслась в моей голове, сердце и в душе.
Я бесконечно долго носил ее по комнате на руках, словно маленькую, баюкал, целовал, крепко прижимая к себе... и плакал. Она, удивляясь, вытирала мои щеки своими детскими ладошками, гладила мои волосы и успокаивала меня.
Она - меня?!
Наконец мы опустились на простыни, я обнял ее как самую большую в мире драгоценность, прижал девушку к себе так, чтобы она не смогла выбраться из моих объятий, после чего мы наконец уснули.
Спать нам пришлось недолго, очень скоро наступил рассвет, и девушкам необходимо было отправляться в студенческий лагерь.
Кондрат, когда я вошел в его комнату, все еще спал в обнимку со своей пассией. Я полюбовался, глядя на них: он всегда так спал с женщинами, со всеми в одной и то же позе: свою правую руку подложив ей под голову полукругом, а левой обнимая за талию.
Затем тронул его за руку: «Вставай, братишка, пора».
Мы проводили девушек почти до самых ворот студенческого городка. Там, прощаясь, Инна взяла обе мои ладони в свои, и сказала, слегка откинув голову назад:
-Если захочешь увидеть меня в последний раз, приходи послезавтра утром сюда, на пятачок к 10 утра. – Приходи, Савва, я прошу тебя. Ладно?
Я кивнул.
И она ушла.
-Как ты думаешь, почему она сказала «в последний раз»? – спросил я Кондрата. – Ничего не понимаю. Ведь до конца сезона еще около месяца, целый октябрь впереди, так что студентам в нашем городе еще работать и работать.
-Уезжает, наверное, - сказал Кондрат зевая. – Ладно, пошли отсюда, у нас с тобой полно дел.
В назначенный день я упросил своего товарища вывести из гаража автомобиль и приехать к десяти утра к студгородку.
Кондрат стоял, опершись спиной на машину, курил, скучал и, поглядывая по сторонам, уже начинал нервничать. Кроме нас на стоянке перед студенческим городком никого не было, если не считать стоявшей неподалеку пустой белой «Волги». Минут десять мы прождали, пока, наконец, я не увидел Инну, выходившую из ворот. Кондрат как раз в эту секунду тронул меня за рукав, хотел, видимо, что-то сказать, затем посмотрел в направлении моего взгляда и тоже увидел ее. Инна шла прямо к нам, на ней было красивое голубое платье и белые туфли на каблучке. Следом за ней из ворот вышел невысокого роста стройный молодой человек с большой сумкой в руке. Позади них шел еще один мужчина постарше, несший чемодан. Папа – догадался я, приглядевшись внимательнее. Судя по всему, это был отец Инны, так как она была похожа на него чертами лица. Молодые люди остановились у «Волги», папа поставил чемодан на землю и стал открывать багажник.
-О, привет! – обернувшись к нам, сказала Инна, словно только теперь нас заметила. Затем, повернувшись к своему парню, сказала:
-А это наши местные бармены, помнишь, я тебе по телефону рассказывала, что местный бар - это единственное место в этом городе, где можно прилично отдохнуть, ну, музыку послушать, соки попить.
Парень равнодушно кивнул нам, мы покивали в ответ.
-А мы уезжаем домой, в Кишинев, - с милой улыбкой сообщила Инна. - Меня отпустили, потому что в субботу у нас с Виталиком, - девушка оперлась на руку своего спутника, - свадьба.
-Наши поздравления! – пробормотали мы с Кондратом одновременно (можете только представить себе выражение наших рож в этот момент).
-А вам спасибо! – сказала Инна. – Спасибо вам, ребята, за всё.
Новелла третья.
Коктейль «Батарейка»
Эспрессо
20 мл «Кампари»
100 мл «Ред булл»
Дробленый лёд
В бокал налить «кампари»,
Добавить 3 кубика льда,
затем «ред булл»,
Насыпать ледовую крошку и
налить холодный эспрессо.
Дева для Кондрата.
Блестя глазами сокровенно,
стыдясь вульгарности подруг,
девица ждет любви смиренно,
как муху робко ждет паук.
Игорь Губерман
Как-то раз у нас с моим товарищем Кондратом зашёл разговор о том, что стройотряд из Татарстана еще в конце августа отбыл из наших мест к себе на родину, после чего студентов Казанского университета, работавших на совхозных полях района и местном консервном заводе, сменили наши, молдавские студенты из Кишиневского университета, пошла уж третья декада сентября, а в городе, на улицах, в кинотеатре, и уж тем более в обоих барах, где мы с товарищем работали, этих самых студентов мы даже в глаза не видели.
Всерьез обеспокоившись сим фактом, а интересовал нас, понятное дело, исключительно дамский контингент – то есть студентки означенного учебного заведения, мы обсудили этот вопрос со своими знакомыми милиционерами Бананом и Яником, которые тоже не понимали в чем дело, в результате чего мы все вместе пришли к выводу, что придется действовать по принципу: «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе».
И вот теплым сентябрьским днем, - стояло бабье лето, - мы, четверо приятелей: Банан – участковый инспектор, старший лейтенант милиции; Яник – инспектор уголовного розыска, тоже старший лейтенант; Кондрат – «представитель райкома комсомола»; и я (сам я, соответственно своему возрасту и внешнему виду собирался, как обычно, представиться заместителем начальника городского управления КГБ, в звании капитана), на машине Кондрата прибыли в расположение студенческого городка, якобы для выяснения условий проживания студентов и всего прочего, включая всеобщую, а также личную безопасность. Нами было решено при необходимости напрямую пообщаться с руководством студенческого отряда.
Однако на месте выяснилось, что согласно внутреннего распорядка, даже пройти на территорию городка было делом непростым, но, конечно же, не для нас – «представителей власти», так как оба милиционера Банан и Яник были, соотвественно, в форме, а мы с Кондратом в цивильной, но строгой, деловой одежде, то есть, невзирая на жаркую погоду, при пиджаках.
Пообщавшись у входа с дежурным преподавателем, мы выяснили, что самый главный стройотрядовец – командир - в настоящий момент на месте отсутствовал, поэтому вздохнули с облегчением (это упрощало нашу задачу) и попросили этого самого дежурного – седого, преклонных лет педагога - собрать весь преподавательский состав, находившийся в данный момент в студенческом городке, на встречу с нами для «знакомства, изучения ситуации и обсуждения мероприятий».
Минут через десять нас пригласили в столовую, где к этому времени уже собрались десятка два преподавателей. Участковый Банан представил нас, затем я («как старший по званию») взял слово и попросил преподавателей прямо и открыто высказаться, с какими именно трудностями в обустройстве студентов они столкнулись за прошедший период и, главное, сделать акцент на мерах, направленных на улучшение проживания и быта студентов в студенческом городке, чтобы нам было понятно, какой конкретно помощи ждут от нас, представителей городских властей, а также КГБ и милиции. Вопросов, связанных с консервным заводом, где трудилась подавляющая часть студентов, мы решили пока не касаться, там, мол, есть свои ответственные.
От имени коллектива преподавателей выступил профессор Никифоров, он сказал, что весь преподавательский состав изо всех сил старается улучшить быт, питание и отдых студентов, в сущности, еще детей, которых им доверили родители - папы и мамы, послав своих отпрысков в места, расположенные вдали от родного дома. Серьезную обеспокоенность преподавателей вызывала создавшаяся – по их мнению не совсем здоровая - обстановка вокруг студенческого городка: основной акцент докладчиком был сделан на то, что по вечерам много праздношатающейся молодежи, в частности местные, весьма разболтанные и хамоватые в обращении к студентам парни, зачастую уже в подпитии, приходят к студгородку, приносят с собой бутылки с алкоголем в надежде близкого общения с девушками-студентками, поэтому руководство лагеря боится вероятных эксцессов: драк между местными парнями и ребятами-студентами, а в особенности поножовщины, а также изнасилований.
Составили протокол встречи, куда занесли все предложения, замечания и пожелания, оба наших милиционера сосредоточенно и деловито строчили что-то в своих записных книжках. Решено было, что без постоянного дежурства милиционера у ворот лагеря не обойтись, кроме того, наша сторона обещала предпринять и другие меры безопасности, как то: заделать дыры в заборе и этим ограничить вероятность проникновения внутрь территории лагеря посторонних лиц, навесить новые фонари взамен разбитых на столбах внутри и снаружи по периметру ограждения, а на пустыре перед лагерем два раза в неделю устраивать дискотеки, совместные для студентов и местной молодежи – для того, чтобы они все же имели возможность общаться между собой, и в то же время, чтобы это происходило не стихийно, а под контролем преподавателей и работников милиции.
Если оба наших милиционера во время совещания были хоть чем-то заняты, то Кондрат - «представитель райкома комсомола» - в ходе его откровенно скучал, отчего с явным интересом поглядывал в окно, когда мимо проходила какая-нибудь симпатичная студентка. Я пару раз бросал на него грозные взоры, но это не возымело реального действия, поэтому, скомкав окончание встречи, я предложил заинтересованным лицам пройтись по лагерю, обойти его вдоль забора, по периметру, чтобы на месте своими глазами увидеть все, что нам предстоит сделать.
В обход вместе с нами отправились трое преподавателей, Кондрат шел позади всех и во все глаза пялился на девушек, которых тут было бессчетное множество, да и я сам, стараясь не терять солидности, с любопытством поглядывал по сторонам, отмечая для себя симпатичные девичьи лица. Осмотрев все, что было намечено и, главное, договорившись о том, что мы будем периодически, раз в неделю, посещать студгородок (это и было главной нашей целью – иметь возможность и в дальнейшем посещать данную территорию в любое удобное для нас время), мы откланялись и убрались восвояси. На прощание нам сообщили, что как раз на завтра для студентов запланирован вечер отдыха с песнями, танцами, кострами и печеной картошкой на пустыре перед студгородком, и я пообещал прислать милиционера для соблюдения порядка, а также заявил, что сам непременно на этом вечере буду присутствовать.
На обратном пути Кондрат отвез всех нас к себе в бар, где мы распили бутылку шампанского и вдоволь насмеялись, вспоминая все перипетии нашего спектакля.
На следующий день мы с Кондратом приехали к лагерю к девяти вечера, когда только начинало темнеть и, поставив машину на стоянке у ближайших домов, отправились на пустырь, расположенный перед студгородком. Там мы исподволь стали знакомиться с начинавшими уже собираться студентами. Между входными воротами и стоянкой для автомобилей дефелировал высокий стройный сержант с внушительных размеров рацией на плече. Пару раз к нам подходил кто-то из дежурных преподавателей и спрашивал кто мы такие, и тогда нам приходилось напоминать о вчерашней встрече и достигнутых на ней договоренностях, прибавляя при этом, что мы здесь занимаемся исключительно тем, что зорко и неустанно следим за порядком.
Студенты – ребята и девчонки, самого чудесного, на мой взгляд, возраста 18 - 20 лет, развлекались и веселили себя, как умели: сидя на ящиках или же на постеленных прямо на земле куртках, они пели хором под гитару патриотические и студенческие песни, читали стихи, танцевали под магнитофон, кто-то лузгал семечки, некоторые пекли в кострах картошку. Для настоящего веселья некоторым из них, вероятно, не хватало выпивки, но самые шустрые из студентов сумели и этот вопрос решить, и тайком, по темным углам или по своим комнатам распивали, кто что сумел достать – вино или водку: в Молдавии, надо признать, приобрести алкоголь никогда не было проблемой. Из десятков девушек, присутствовавших здесь, мало кто сегодня «употребил», - многие из них придерживались строгих порядков, установленных руководством для студентов. При этом некоторые из них втихаря, в рукав покуривали, «стреляя» друг у друга и у нас с Кондратом сигареты; мой товарищ в каких-нибудь час-полтора раздал «страждущим» около двух пачек «Космоса», не забывая при этом заговаривать с ними и знакомиться.
Девушки с нами охотно общались, но все же несколько остерегались, как незнакомцев, тем более что между ними прошел слушок, что мы «из органов». Чтобы облегчить задачу «подбора кадров», мне пришлось привлечь на нашу сторону одного из студентов – разбитного парня по имени Марчел, который выделялся среди прочих студентов своим развязным поведением и вольными разговорами на самые разнообразные темы. Я открылся Марчелу, сказал, кто мы такие на самом деле и пообещал достать для его личных нужд любое количество вина, а взамен попросил лишь, чтобы он помог нам сколотить компанию из знакомых ему девушек, не слишком закомплексованных, то есть просто доступных, и представил им нас как своих старых друзей. Не очень легко и не слишком скоро, но Марчел все же сумел исполнить мою просьбу и привести к нашему костерку четырех девушек, затем он нас перезнакомил, и вскоре в нашем новом кружке завязался непринужденный разговор.
Определив темы, более всего интересующие девушек, я в завязавшейся между нами беседе стал эти темы умело развивать и поддерживать для скорейшего, так сказать, сближения сторон, и вскоре все мы втянулись в оживленный разговор о дружбе и любви в студенческой среде. Заводилами в нашей компании были Марчел – парень, с которым мы договорились о взаимопомощи, а со стороны девушек в лидеры выдвинулась девушка по имени Анжела. Она была безудержно весела и болтлива – настоящая «находка для шпиона», как сказал бы бдительный коммунист, окажись он в этот вечер среди нас. Анжела к тому же обладала привлекательной внешностью - она была смуглой шатенкой, с несколько полноватой, но, в общем, вполне приличной фигурой – как говаривали в наши времена «девица средней упитанности и средней воспитанности». Трех других девушек звали Елена, Сильва и Снежана – все они были одного возраста – по 19, и лишь Анжеле было 18 – девушка, как выяснилось, закончила школу в 16 лет и в том же году поступила в университет.
Кондрат уже вовсю любезничал с одной из девушек, Еленой, Марчел тактично соблюдал нейтралитет, а я переводил взгляд с одной девушки на другую и никак не мог определиться, которая из них мне больше нравится. А пора было определяться, так как вскоре к нам должен был присоединиться еще один наш приятель - Игорь Жердин, и одна из девушек в нашей компании как бы предназначалась ему. Игорь должен был приехать на машине, что существенно повышало мобильность нашей компании, так как, имея в своем распоряжении две машины, мы могли бы все вместе отправиться в любое место, куда только пожелаем.
Разговор, в котором участвовали все сидящие у костра, сделал очередной скачок и ступил на скользкую тему секса, и тогда, опередив всех, слово взяла Анжела, которая заявила, что еще невинна, хотя весь последний год изо всех сил старается с уже надоевшей ей девственностью расстаться. Мы с Кондратом слушали ее и понимающе улыбались: девочка была очень милой, живой и непосредственной.
-Ладно, друзья, - сказал я, решив поменять тему, так как время для особой откровенности еще не наступило, да и место не соотвествовало - а теперь послушайте басню. Она называется: «Стрекозёл ши муравель» - «молдавская» народная басня.
Все, услышав название, заулыбались в предчувствии смешной истории, а я пересказал известную всем басню Крылова близко по тексту и смыслу к оригиналу, только с молдавским непередаваемым акцентом и колоритом, после завершения которой все присутствующие весело рассмеялись, и, надеюсь, почувствовали себя еще более свободно и раскованно.
Ненавязчиво, по ходу разговора, я предложил девушкам такую программу: прокатиться всем вместе по городу, затем уединиться в таком месте, где можно выпить и пообщаться в спокойной обстановке без какого-либо контроля. Те, немного подумав, согласились: что ж, эти девушки, уже несколько недель скованные строгими стройотрядовскими порядками, как того и следовало ожидать, сами искали приключений и развлечений.
Часы показывали одиннадцать вечера, когда к нашей компании присоединился Игорь Жердин, и мы, не спеша, поодиночке, стараясь не бросаться в глаза окружающим, разбрелись в разные стороны, чтобы несколькими минутами позже сойтись за ближайшей пятиэтажкой, где стояли наши автомобили.
Сбор прошел быстро и по-деловому: распределившись по машинам, мы тут же покинули расположение студенческого городка, затем проехали несколько километров по Московейской трассе и в уже знакомом нам месте съехали на грунтовую дорогу, где через сотню метров остановились у лесной полянки, окруженной высокими стройными соснами. Надо сказать, что эта весьма удобная для отдыха полянка уже давно, еще с прошлых лет была изучена и обжита нами досконально.
Со всем возможным комфортом расположившись на брошенных поверх травы покрывалах, мы вооружились стаканами, на четверть наполнили их коньяком, и в завязавшемся разговоре вновь вернулись к теме секса, начатой еще у костра около лагеря и прерванную моей басней. Здесь, на природе, эта тема была как нельзя более актуальна.
Обстановка тому соответствовала и разговор по мере последующих возлияний становился все более непринужденным и интимным. Анжела, милая болтушка, без капельки стеснения, и даже с некоторой бравадой, рассказывала нам, как этим летом она, успев побывать в различных городах - Николаеве, затем в Ялте, потом в Одессе и, наконец, в родном Кишиневе, проводя время в самых разнообразных компаниях, встречалась и общалась со многими ребятами, но никто из них так и не решился освободить ее от этой нелепой (по моему личному мнению) ошибки природы – девственной плевы, хотя ей, матушке-природе, было, конечно, виднее, когда она ее (эту самую плеву) создавала.
Остальные девушки, слушая Анжелу, лишь понятливо посмеивались, и это означало, что один из главных этапов взросления – избавление от девственности - был ими уже преодолен. Игорь, слушая эту болтовню, только позевывал и кивал головой, затем, воспользовавшись паузой в разговоре, отозвал одну из девушек, Сильвию, в сторонку, после чего они покинули наш кружок и направились к машине Игоря, расположенной неподалеку от места нашего базирования. Кондрат был занят разговором с Еленой, тоже, очевидно, склоняя девушку к интиму, и я, решившись, шагнул к Анжеле, подал ей руку и спросил:
-Давай-ка и мы с тобой, милая, тоже куда-нибудь прогуляемся, ты не возражаешь?
Девушка с готовностью встала, и я повел ее к машине Кондрата.
Несколькими минутами ранее я коротко переговорил со своим товарищем, предложив ему заняться в этот вечер девственницей Анжелой, аргументируя свое предложение тем, что каждый мужчина по логике вещей должен хотя бы раз в жизни переспать с девственницей, но Кондрат наотрез отказался: он, как я знал, терпеть не мог девственниц – у него, подозреваю, еще с ранней юности развилась виргофобия – это, если верить медикам, некий комплекс, боязнь девственниц. Кондрат часто шутил, - а может, говорил это всерьез, - что даже с любимой девушкой, своей невестой, не захочет в первую брачную ночь лечь в постель, если та окажется девственницей.
И пусть не усмехается многоопытный читатель мужского пола, сегодня уже научно доказано, что очень многие мужчины боятся лишить девушку невинности, хотя, если спросить об этом любого из них (из нас), то в большинстве своем они скажут так: а? что такое? девственница? а ну-ка подать ее сюда, да я ее сейчас...
И все же в большинстве случаев это было бы пустой бравадой, хотя бы уже потому, что это действо так или иначе связано пусть порой с минимальным, но насилием, криками, болью и кровью; а также потому, что и удовольствия в этом мужчине нет никакого, даже если в данном абзаце не касаться криминальной стороны вопроса и могущих возникнуть после этого нежелательных последствиях для мужчины.
Итак, мы с Анжелой сели в машину Кондрата, и я тронул с места. Моя спутница продолжала весело щебетать, что-то рассказывая и, казалось, не выражала никакого беспокойства тем, что мы, покидая остальных, отправляемся кататься вдвоем. Я отъехал от нашего места расположения не очень далеко, всего около километра, после чего съехал с дороги, немного углубившись в посадку – полосу деревьев вдоль дороги шириной в несколько метров, - и остановился, заглушил мотор и вышел из машины; Анжела вышла следом за мной.
-Раздевайся, девочка моя, - сказал я, подходя к ней вплотную и мягко обнимая за талию.
-Зачем? – Казалось, впервые за все это время Анжела начала проявлять некоторое беспокойство.
-Будем расставаться с девственностью, - твердо сказал я. – Она, как я понял, тебя тяготит.
-Может, не надо?.. - в голосе Анжелы прозвучало сомнение, но какое-то неестественное, как в том анекдоте, когда товарищ не знает, брать ему или не брать зонтик, если на улице ненастная погода.
-Нет, надо! – сказал я решительно, а сам, надо признать, совсем не был уверен в своем намерении.
С ней все ясно, она - девственница. Пока. Невинная, нетронутая. Но кто-то ведь должен помочь девушке расстаться с невинностью, которая, ясное дело, ей уже словно заноза мешает, не так ли? Так почему же этим «спасителем» не могу быть я? Самоуверенный до нахальства, я был убежден, что в этом деле я не хуже, а даже, пожалуй, лучше многих других. Да, именно так я и думал тогда, ведь мне было всего двадцать…э… с хорошим пушистым хвостиком.
Во-первых, я умею быть ласковым, последовательным в своих действиях и необыкновенно терпеливым, что очень важно именно в тех случаях, когда ты имеешь дело с девственницей.
Во-вторых, я умею быть, если можно так выразиться, одновременно и мягким и требовательно-агрессивным и, добиваясь желаемого, хладнокровно идти до конца, к тому же, что в этом деле тоже немаловажно, женские слезы практически не трогают меня.
А в-третьих, даже будучи уже в процессе, я умею контролировать себя, и умею, если обстоятельства того требуют, вовремя остановиться. При всем при этом в физиологическом плане я вовсе не гигант и девушек в момент дефлорации физически не травмирую. И вот, подытоживая все эти качества, заявляю, что если дамочка старше восемнадцати мается дурью, то есть ее обременяет девственность, то я готов помочь ей от нее избавиться. Еще одним из условий является, конечно же, тот факт, что девушка эта должна мне хоть немного нравиться.
Анжела, когда я предложил ей раздеться, стала постепенно стягивать с себя вначале джинсы, а затем и блузку. Затем дрожащими руками она стянула с себя трусики и осталась в одной коротенькой маечке. Я, одним глазком наблюдая за её действиями, разложил в машине сиденье, после чего сказал ей: «Ложись!». Она безропотно подчинилась. Я оглядел ее с видом победителя: вот же она, эта невинная девочка, лежит передо мной нагая и беззащитная – темнеющий треугольничек волос внизу слегка выпуклого животика располагался прямо напротив моего уже напряженного – но пока еще скрытого в брюках - естества. Анжела уже не смеется, и конечно, ей теперь не до болтовни – лицо ее серьезно, слегка напряжено, и теперь мне даже кажется, что в любую следующую секунду она готова прослезиться. Никогда еще девушка не лежала передо мной вот так, открыто и спокойно, не возмущаясь и не сопротивляясь. Я положил ладонь ей на живот, от моего прикосновения девушка вздрогнула и слегка напряглась. Сладкий, дразнящий запах женского, вернее, чистого девичьего тела достиг моего обоняния. Это подействовало на меня возбуждающе, но все же я не спешил.
-Попробуй, потрогай, я – настоящая девственница, - сказала Анжела, слегка подрагивая под моей ладонью.
-Ты этого хочешь?! Тогда раздвинь ножки, - сказал я, потянув вниз змейку брюк.
-Нет, ты попробуй пальчиком.
-Молчи, дурочка, я пальцами там не трогаю, - сказал я грубо, а про себя подумал, что она, чертовка, будто специально испытывает меня.
«Так почему же я не набрасываюсь на нее?» - мысленно спросил я сам себя. И сам же себе ответил. Дело в том, что, как бы это поточнее выразиться, Анжела, если между нами это случится, будет моей юбилейной десятой девственницей, а я всего неделю назад, после незабываемой ночи с девушкой по имени Инна, поставил перед собой заслон, как некую грань, решив: вот она – последняя, а следующая – непременно роковая, и для себя наметил эту самую грань ни при каких обстоятельствах не переступать. И, кроме того, каждый мужчина, если он, оказавшись в подобной ситуации, еще может соображать, обязательно должен помнить также и о тюремных факторах – ведь после «развлечений» с девственницей, когда ты лишаешь ее невинности, у тебя уже нет ни единственного шанса оправдаться в случае чего перед законом – что, в сущности, и правильно. И тогда – милиция, суд, камера... а для меня лично единственным продолжением в этой цепи является – колючка... часовой с автоматом на вышке... попытка побега, рывок, автоматная очередь и, надеюсь, мгновенная смерть – ну не готов я по жизни становиться зеком, и почти как факт в связи с этим, соответственно статье - «девочкой» - сексуальным объектом, которого домогаются мужики на зоне.
И от всех этих безрадостных мыслей, вихрем пролетевших в моей голове, я сломался, хотя где-то в душе и понимал, что риска от секса с этой девушкой нет почти никакого.
-Ладно, поехали, милая девочка Анжелочка, - сказал я, выбираясь из машины и застегивая брюки. – Одевайся.
Анжела посмотрела на меня таким взглядом, что мне на мгновенье стало не по себе. Я смешался и сказал ей:
-Помни, я тебе обещал - сегодня ты станешь женщиной, это обязательно случится.
Пока она одевалась, я поднял сидение, от стыда стараясь не глядеть в ее сторону, сел за руль и завел двигатель, и уже через несколько минут мы присоединились к нашей компании. На момент нашего возвращения все уже были в сборе. Сидя кружком, ребята развлекали друг друга шутками и анекдотами, однако при нашем появлении на нас с Анжелой, как в том анекдоте, «было всеобщее внимание». Тем временем я оставил Анжелу рядом с другими девушками, а сам отозвал в сторону Кондрата:
-Как у тебя, брат, дела на сексуальной ниве?
-Никак, - хмуро ответил он. – У Елены – месячные, и поэтому все, что связано с сексом, как она сказала, отпадает.
-Возьми Анжелу, Кондрат, отведи в лесок и шпокни, она действительно девственница.
-Нет, Савва, - скривился он. - Ты же знаешь что это не по мне.
-Выручай, брат, всю ответственность беру на себя, - умоляющим тоном говорю я ему. – Если будут малейшие проблемы с милицией или родителями, я женюсь на ней. (Милиция и прокуратура, как известно, в тех случаях, когда есть хоть малейшая возможность представить свершившийся факт, - даже если изнасилование действительно имело место, – плодом взаимной любовной страсти, предлагала сторонам уладить дело мирно и полюбовно, то есть пожениться).
-Нет, и не проси.
-Сделай это, Кондрат, в жизни все надо хотя бы однажды испытать. Ну же, выручай, - сказал я и добавил тихим голосом: - Пожалуйста, брат, пойми меня, я ей обещал, что мы ей в этом поможем.
Кондрат опустил голову, вернулся к компании, молча подошел к Анжеле, взял ее за руку, другой рукой подхватил с земли покрывало и повел девушку в чащу. Я, стараясь не думать о том, что там между ними должно произойти, присел рядом с другими, и, потягивая маленькими глотками коньяк, решил, что никогда больше даже близко не подойду к девственнице – нервы уже совсем не те, а главное, следует признать, что я, видимо, постарел для этих дел.
Пока я занимался душевным самобичеванием, Игорь с Марчелом о чем-то заспорили, кажется о международной политике, девушки тоже приняли в споре живейшее участие, и вдруг на фоне этой полемики из глубины чащи послышался женский вскрик, отчего девчонки, прекратив разговоры, даже привстали со своих мест, затем, стыдливо глядя друг на дружку, стали усаживаться обратно на покрывала. Все поняли, что именно произошло, и никто не проронил ни слова.
Я выждал несколько минут, затем встал, и, сам не понимая с какой целью, медленно направился в ту сторону, где, как мне казалось, должны были находиться Кондрат с Анжелой. И действительно, Кондрат вскоре вышел мне навстречу с зажженной сигаретой в руке; Анжела шла, держась далеко позади.
-Ну?.. - спросил я нервничая. – Вас было слышно на весь лес. Дашь и мне закурить?
Кондрат вытянул из кармана пачку «Мальборо» и протянул мне.
-Можно тебя поздравить с дебютом? – спросил я, прикуривая.
- Ничего хорошего, - сквозь зубы пробурчал он в ответ.
-Все равно – молодец! – Я улыбнулся. - Не очень страшно было?
-Мне – нет, а ей – не знаю, я ее, кажется, в попу трахнул.
-Ты че, смеешься надо мной?! – мгновенно завелся я. - Я же ей обещал! Зачем, спрашивается, издеваться над девушкой. Тем более, я тебе сказал: если что, на ней женюсь я. – Я с упреком поглядел на товарища. Затем усмехнулся: - Хорош друг. Ты что же, таким образом мне невесту готовишь, начиная с заднего прохода? Я ведь тебя об этом не просил. И всё же, брат-Кондрат, доведи начатое дело до конца, не надо взращивать в девушке комплекс неполноценности, сам подумай, какое мнение теперь она о нас, мужиках, составит.
Кондрат насупился, повернулся и медленно пошагал навстречу Анжеле.
Эта история, признаться, уже начинала меня тяготить; из-за не на шутку расшалившихся нервов мне даже стало казаться, что именно я в этот вечер самый несчастный из всех присутствующих. В какой-то момент я даже чуть было не крикнул вслед Кондрату, чтобы он вернулся и бросил эту дурацкую затею, и лишь в последнюю секунду, сдержавшись, промолчал.
На этот раз Анжела и Кондрат отсутствовали дольше, чем в первый раз, и я, немного успокоившись, и почти позабыв о них, с интересом стал присматриваться к Снежане – она сегодня, так же как и я, оказалась, если так можно выразиться, невостребованной. Скрестив ноги по-турецки, девушка сидела чуть в стороне от остальных, с наслаждением затягивалась сигаретой и, казалось, была вполне довольна жизнью и собой. Подойдя, я опустился перед ней на колени и стал, в упор, нахально, хотя и с улыбкой разглядывать ее; она, склонив голову чуть вбок, серьезно, с едва заметной усмешкой, глядела на меня. Внешности Снежана была несколько необычной, даже, можно сказать, странной: крупная голова с густой копной вьющихся каштановых волос, округлое, привлекательное лицо с огромными карими глазами и пухлыми, как у ребенка смешными щеками, делавшими девушку еще моложе ее 19-ти, тонкая шея, довольно крупный бюст на тщедушном теле, а бедра и ноги ее были будто взяты от какого-то худощавого мальчишки и по ошибке приделаны ей – так они не гармонировали с головой и бюстом. Из-за этой ее непропорциональности мне в какое-то мгновение даже показалось, что щеки у Снежаны шире, чем бедра, и это предположение рассмешило меня.
Девушка также с интересом посматривала на меня, что позволило мне сделать следующий шаг.
-Снежанка, скажи честно, тебе в нашей компании скучно? – спросил я, подныривая ей под руку и опускаясь головой на ее бедро.
-Н-нет, все нормально, - ответила она, усаживаясь так, чтобы мне было удобнее.
-А давай, Снежанка, мы с тобой на обратном пути забуримся ко мне домой и с лихвой наверстаем то, что пропустили до сих пор?
-Не знаю, я лично не страдаю от того, что у меня сегодня ничего не было, - сказала Снежана, голос ее был ровный и мягкий.
-И всё же я тебя прошу: соглашайся, - прошептал я, сам уже не соображая, то ли полушутливо, то ли полусерьезно. - Соглашайся, не пожалеешь. Ты уже, надеюсь, знаешь, что наша жизнь состоит из случайностей и мгновений, так лови, не упускай свое мгновение, ведь может быть, это и есть один из тех счастливых случаев, о которых потом всегда приятно вспомнить.
Проговорив весь этот каламбур, я уткнулся лицом ей в живот и замолчал.
-Хорошо, уговорил, я согласна, - сказала Снежана и засмеялась красивым мелодичным смехом, – до сих пор, а мы провели вместе уже несколько часов, я не слышал, чтобы она так смеялась.
-Спасибо, Снежанка, я рад, что мы поняли друг друга, - сказал я. И успокоился.
Анжела и Кондрат вернулись из леса хмурые, ни тот, ни другая ни на кого не смотрели и ни с кем не разговаривали. Почти сразу же по их возвращении мы сложили вещи и отправились домой. По дороге Анжела, а она ехала с нами в одной машине, немного отошла, и даже пыталась шутить. Милая глупышка, ее жизнерадостности можно было позавидовать - в такой нелегкий для себя день она не утратила чувства юмора.
Девчонок мы отвезли в лагерь (за исключением Снежаны, разумеется), там же попрощались с Игорем, так как дальше ему с нами было не по пути. Кондрат по моей просьбе высадил нас со Снежаной у моего дома, и сам вышел из машины, для того, чтобы, как я думал, попрощаться. Извинившись перед девушкой, он отвел меня в сторону и, посмотрев мне в лицо долгим тяжелым взглядом, сказал: «Да пошел ты, Савва... со своими девственницами... Какое это все-таки мерзкое дело, до сих пор в себя прийти не могу…» Не договорив, он махнул рукой, пошагал к машине, сел за руль и уехал.
Вот такая благодарность! А мне казалось, что я в этот вечер помог своему другу избавиться от, - по моему мнению, - единственного имевшегося у него комплекса.
Остаток ночи мы со Снежаной провели с большой пользой для обоих: двухчасовые разговоры о сексе в отсуствии оного видимо возымели своё действие, в результате чего мы сразу же при виде расстеленной постели бросились друг другу в объятия.
P.S.
Любопытно, что затея, придуманная мною для проникновения в студгородок, да еще при посредстве милиционеров, в итоге таки оправдала себя, и мы с Кондратом получили туда постоянный доступ, который использовали по мере необходимости и в дальнейшем; кроме того, идеи и меры для более спокойного проживания студентов, придуманные нами на ходу, экспромтом, и описанные в совместном протоколе, к нашему удивлению, вскоре стали работать: ограждение таки да починили, освещение вокруг лагеря отремонтировали, у студгородка с обеда и до позднего вечера действительно теперь дежурил милиционер, регулярно стали проводиться дискотеки и вечера отдыха, от которых все были в восторге – и студенты и начальство и местная молодёжь.
P.P.S.
А сам я, возвращаясь к разговору о девственницах, спустя некоторое время все же переступил ту грань, которую сам же себе и обозначил в отношении их, и лишил-таки невинности еще одну девушку, но это случилось полугодом позже, и девственнице той было 22 года, – полный нонсенс! Последствия этого, как я, впрочем и предполагал, оказались самыми { ... } (предлагаю вам вставить это слово самим) – и с того дня вот уже много лет мы с этой дамой вместе, и теперь я уже могу заявить, что, весьма вероятно, она когда-нибудь станет моей вдовой.
198?
Новелла четвертая.
Коктейль «Белый русский».
Эспрессо
20 мл ликера «Калуа»
Взбитые сливки
3 кубика льда
Вылить в бокал кофе и бросить лёд
Налить «Калуа» и аккуратно выложить сливки.
Пикник.
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно,
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Игорь Губерман
Если стать к ресторану "Прут" лицом, то с левой стороны, в торцевой его части, за огромной, в пять метров высотой мозаичной стелой, на которой изображены сценки из молдавского национального фольклора, можно обнаружить небольшую площадку, на которую выходит боковая дверь бара. Эта площадка вымощена квадратными каменными плитами, а по периметру огорожена невысоким бетонным парапетом. В прежние годы, когда я здесь работал, мы с напарником летними вечерами, или просто в теплое время года выставляли на эту площадку столики, создавая тем самым, когда это было необходимо, дополнительные посадочные места, однако нынешние бармены – Кондрат и его напарник Жорж это начинание не продолжили, поэтому площадка в настоящий момент пустовала, превратившись, по сути дела, в место для курения.
Но все же этот пятачок сразу по нескольким причинам был удобным местом для встреч, поэтому наша компания, - уже примерно с полгода как, - собиралась здесь практически ежевечерне. Встречались мы обычно около восьми часов вечера: если работал Жорж, то снаружи, на пятачке перед баром, если же в этот день работал Кондрат или же стояла ненастная погода, то внутри, за одним из столиков.
Сегодня я пришел в означенное место, на пятачок, когда мои часы показывали без пяти минут восемь. Вверху, над питейным заведением метровыми буквами багровела незатейливая вывеска из трех букв - «Бар», одна половинка двухстворчатой стеклянной двери была открыта.
Не обнаружив на месте наших ребят, я на всякий случай заглянул внутрь, но и там никого не оказалось, то есть, выходило, я явился первым. Жестом поприветствовав Жоржа, скучающего за стойкой, и получив кивок в ответ, я окинул беглым взором единственных клиентов бара - юную пару, которая занимала одну из кабинок, затем вышел наружу и в ожидании своих товарищей закурил, ведь неписаное правило, хорошо известное любому курильщику, гласит так: если хочешь дождаться кого-нибудь, то закури, и тогда нужный тебе человек сразу же объявится.
Не успел я докурить сигарету до половины, как это правило сработало: в поле моего зрения возник Кондрат, явившийся сюда прямиком из дому, так как был сегодня выходным. Мы поздоровались, я протянул товарищу пачку «Ротманс», Кондрат вытянул из нее сигарету, щелкнул зажигалкой и тоже закурил.
Спустя несколько минут к нам присоединился еще один наш товарищ – вечно улыбающийся Саша Паниковский. Он спустился со второго этажа ресторана, где навещал своих коллег-музыкантов. Саша с ходу рассказал анекдот про чукчей и, едва закончив, захохотал первым; одно лишь это заставило нас с Кондратом рассмеяться, потому что сам по себе анекдот был не ахти, к тому же далеко не нов. Следующим на место встречи явился Лёнька, который, завидев нас, любезно попрощался со своей спутницей, юной симпатичной блондинкой, - никогда не увидишь Леньку одного, вечно рядом с ним крутится кто-либо из представительниц прекрасного пола. А дело всё в том, что Ленька был красив необычайно, причем не по-мужски, а какой-то девичьей, или же вернее, кукольной красотой. Ну, и последним в этот день появился подъехавший на своем раздолбанном «жигуленке» Игорь по кличке Жердь. Он приткнул свою авто – на настоящий момент единственное на всю нашу компанию средство передвижения - на стоянку перед баром и присоединился к нам.
Девушек, имеется в виду постоянных, в нашей компании не было. Нет, они, конечно, появлялись периодически, начиная встречаться с кем-либо из нас, затем, спустя какое-то время – неделю или чуть больше - пропадали, после чего их место занимали другие, новые; были и такие, что переходили от одного парня к другому по типу эстафетной палочки внутри коллектива, – в общем, у нас происходило все то же самое, что и во многих других молодежных компаниях.
Вот и сегодня, едва все наши парни оказались в сборе, к нам тут же примкнули две представительницы прекрасного пола, которых звали Тома и Ирина. Эти две девушки, студентки Кишиневского университета, являлись бойцами – или же бойцицками, это уж кому как нравится - стройотряда, который функционировал в настоящий период времени в нашем городе, а трудились они на местном консервном заводе, где проходили свой так называемый третий, или трудовой семестр.
Появившись около нас почти незаметно, они негромко поздоровались и остановились рядом; ребята, заметив девушек, приветствовали их сдержанными кивками - не было обычных для таких случаев объятий, поцелуев или радостных возгласов, - чуть ниже я объясню почему. Лишь я обратил на девушек достойное внимание и оглядел их не без удовольствия, да еще Жердь, едва заприметив их, стал мне подмигивать да подкашливать.
Так вот: вышеназванные девушки прибились к нашей компании около двух недель тому назад.
С Томой, хорошо сложенной привлекательной шатенкой, мы познакомились во время одного из наших с Кондратом регулярных полночных ознакомительных вояжей на консервный завод, ну а Ирина присоединилась к ней позднее, составив Томе компанию. Следует отметить, что с первых же минут нашего с Томой знакомства – а случилось это знакомство на заводе, где девушка трудилась в ночную смену, - она запала на нашего товарища, то есть влюбилась в Кондрата, что, в общем, и неудивительно – ведь он у нас парень хоть куда: высокий, стройный, и внешне интересный, не говоря уж о прочих многочисленных достоинствах. Однако Тома Кондрату отчего-то не понравилась, к тому же в ту ночь с ней рядом не оказалось симпатичной подружки, а нам нужна была для полноценной компании, как вы понимаете, пара девушек, поэтому мы, прервав с ней разговор на полуслове, поспешно и неловко попрощавшись, продолжили поиски и вскоре уехали с другими девушками – благо их на заводе работает в каждую смену по нескольку сотен.
Короче, Тома, втюрившись в Кондрата, вскоре повадилась ходить к нему в бар – вначале приходила одна, где садилась у стойки, молчала и часами глядела на него влюбленными коровьими глазами, - перед ней всегда стоял стакан с соком, зачастую остававшийся, как я заметил, и после ее ухода нетронутым. Спустя ещё несколько дней Тома обзавелась партнершей – Ириной, и они стали приходить вместе, а вскоре и с Ириной приключилась любопытная метаморфоза – она тоже влюбилась, и также в одного из наших - Сашу Паниковского. Таким образом, на настоящий момент мы имели двух примкнувших к нашей компании влюбленных, но без взаимности девушек, так как Ирина на Сашу тоже не произвела достойного впечатления.
В связи с этим я пару дней тому назад сказал Кондрату, имея в виду все ту же Тому: «Это, брат, уже становится не просто смешным, а даже нелепым: девушка от любви к тебе буквально тает на глазах, а ты – ни в какую, ну, чего ты ломаешься, поддайся уже, не лишай ее удовольствия.» - «Не хочу с ней дела иметь, - огрызнулся мой товарищ. – Она мне не нравится». Сказал жестко, как отрезал. И в этом он весь – принципиальный.
Паниковский в такой же примерно ситуации повел себя не менее странно: Ирина – обладательница чертовски соблазнительных форм, и при этом хорошенькая лицом девушка, - с каждым днем все безнадежнее влюблялась в него, а он, блистательный сердцеед и неисправимый балагур, обладавший искрометным чувством юмора, и, что немаловажно, имеющий в своем активе немало побед над женскими сердцами, вдруг закомплексовал, стал избегать Ирину, которая почти каждый день приходила сюда, в ресторан, чтобы взглянуть на него хотя бы мельком. Вскоре друзья обратили на это внимание, и Паниковский незамедлительно сделался предметом шуток и насмешек со стороны своих товарищей – те не упускали случая посмеяться над ним, видя, что он избегает встреч с этой девушкой.
Что касалось Томы, то тут, на мой взгляд, все было просто и понятно, а вот Ирину можно было понять, лишь узнав ее неординарную историю.
Родом она из Кишинева, недавно девушке минуло 19, а уже в 16-летнем возрасте, если не раньше, она стала – не без принуждения - любовницей своего соседа по дому – ответственного работника ЦК компартии Молдавии.
И этот самый работник, - мы тут не будем касаться юридических и морально-этических сторон вопроса, как то возраст девушки и т.д. и т.п., - был, судя по всему, товарищем чрезвычайно распущенным в сексуальном плане, так как, занимаясь с Ириной сексом, использовал в своем любовном арсенале многочисленные и разнообразные приемы и методы; он заставлял девушку исполнять все свои низменные прихоти и странные наклонности; он, наконец, буквально сжигал ее ежедневным желанием и похотью, и в итоге развратил ее до предела, превратив, в конце концов, в послушную себе рабыню-игрушку.
Разнузданный, женатый 40-летний самец считал девушку своей собственностью, он полностью подавил ее волю и подчинил себе, практически уничтожив ее собственное «я». Ответственный партийный работник сумел даже родителей девушки подкупить: отца Ирины он устроил работать на хорошее место с приличной зарплатой, а её матери регулярно, на каждый праздник, делал дорогие подарки.
Девушка, однако, с течением времени все больше впадала в отчаяние. Теперь, когда она повзрослела и стала осознавать весь ужас подобных отношений, у нее возникло естественное желание освободиться от этой зависимости, вырваться из сексуального рабства. Однако сама она эти свои проблемы разрешить не могла – ей оставалось лишь надеяться на то, что кто-нибудь волевой и решительный - все равно кто - полюбит ее и сможет вызволить из создавшегося тупика, разрубить этот гордиев узел. И вот, познакомившись с Сашей Паниковским, Ирина, очевидно, решила, что он и есть тот самый решительный парень – она даже готова была бросить университет и пойти куда угодно за парнем своей мечты, остаться жить в нашем провинциальном городке навсегда, только не возвращаться в Кишинев, где ей было страшно вновь попасть в лапы к тому сексуально озабоченному дьяволу в обличие советского партработника.
И в этой-то ситуации Паниковский растерялся: парень, не боявшийся ревности обманутых разъяренных мужей, ни жестоких болезней - гонореи с сифилисом, которые дамокловым мечом висят над нашими головами – и не только над головами - практически ежедневно, - спасовал перед влюбленной в него девушкой-женщиной. Возможно также, это произошло потому, что он знал ее историю – Тома, подруга Ирины, в пылу откровения все тайны нам про нее выложила. (Ах, милые мои девушки, я, например, всегда всем своим знакомым девицам говорю: «Женская дружба – это нелепица, нонсенс, потому что лучшая подруга всегда первой и предаст»). Ко всему прочему знал ведь Сашка Паниковский, что переспи он с Ириной, и не будет с ее стороны ни претензий, ни упреков – ничего, кроме молчаливой покорности. И все же он решил держаться от девушки подальше, боялся, наверное, что первый шаг повлечет за собой следующий, и так далее, ну, а для того, чтобы стать для этой девушки, или, вернее, молодой женщины, именно тем самым, в данном конкретном случае – единственным избавителем от её несчастий, нужно было полюбить ее, и к тому же обладать решимостью и изрядным мужеством, чтобы что-либо изменить в её, да и своей судьбе.
Вот такие, по случаю, сложились у моих друзей отношения с этой парой девушек. Что же касается лично меня, то я, признаться, с радостью, или, как еще говорит Паниковский, с визгом, не задумываясь о высоких чувствах, закрутил бы романчик без обязательств с любой из них – Томой или Ириной – все равно: обе девушки были приятны в общении, и, на мой взгляд, повторяю, довольно привлекательны; к тому же, за время, проведенное нами вместе, я в немалой степени сблизился с ними и был накоротке, безосновательно считая, что и физически они мне стали доступнее, – подходи и бери. От ощущения обманчивой близости с этими симпатичными девушками я даже стал испытывать нечто вроде легкой эйфории, забывая порой, что они приходят в нашу компанию совсем не ради меня. Да и девушки, со своей стороны, прониклись ко мне приятельскими чувствами, однако лишь потому, что объекты их вожделения и обожания уважительно ко мне относились.
Сегодняшний вечер грозил не стать исключением из привычного уже для нашей компании времяпровождения: девушки явно намеревались «зависнуть» на объектах своего обожания, а ведь у нас с Кондратом намечалось совсем иное мероприятие – встреча с парочкой дам, приехавших накануне в наш город из славного города Измаил. Я этих дамочек еще не видел, но мой друг, познакомившись с ними несколькими часами ранее, в универмаге, успел, по его словам, обо всем договориться и уверил меня, что девушки вполне достойной внешности.
Я оглядел нашу команду: Сашка с Ленькой беспрерывно трепали языками, развлекая друг друга анекдотами; Игорь куда-то исчез из поля нашего зрения, но мы знали, что он где-то поблизости, вероятнее всего в баре; Ирина с Томой в трех шагах от нас делились между собой какими-то женскими секретами, не хватало лишь милых дам, обещанных Кондратом, в ожидании которых мы с ним, дымя сигаретами, внимательно оглядывали всех приближающихся к ресторану людей, чтобы их не пропустить.
Пока все течет размеренно и не происходит никаких событий, я хочу добавить к сказанному, что Кондрат и Саша Паниковский, благодаря своей привлекательной внешности, чувству юмора и хорошим манерам, не могли пожаловаться на отсутствие внимания к ним со стороны женщин; Ленька-красавчик – и того более: где бы он только не появлялся, неважно где – будь то ресторан, кафе, пляж или даже какое-то учреждение, неизменно уже через весьма короткий промежуток времени там уже млели, истекая желанием к нему сразу по нескольку особ женского пола, причем вне зависимости от возраста, я бы сказал, от 14 и до 50. Игоря же, в отличие от остальных ребят, интересовали исключительно доступные шлюшки – с любым другим сортом женщин он общего языка попросту не находил, однако, к его радости, именно этот контингент был представлен в тех местах, где мы вращались, наиболее полно, и потому у него с этим делом не возникало никаких проблем. И лишь на меня, тонкого ценителя женской красоты, что в последнее время становилось, к сожалению, уже привычным делом, никто из представительниц прекрасного пола не «западал», никто в меня в этот период не влюблялся, а легкодоступные шлюшки меня, увы, не привлекали.
Кондрат взглянул на свои командирские часы – в который уже раз, так как девушки, обещавшие явиться в бар к восьми, явно запаздывали, - и сказал нервно:
-Все, эти сучки уже не придут. Обещали к восьми, теперь половина девятого. Кто-то, наверное, их переснял по дороге сюда.
-Видимо, кто-то переснял, - легко согласился я, затем на минуту задумался.
-Знаешь, что я придумал? – оглядевшись по сторонам и понизив голос, сказал я. – Черт с ними, с твоими пропавшими телками, давай вывезем Тому в лес и я ее там трахну.
-А зачем для этого куда-то ехать? – удивился Кондрат, уставившись на меня непонимающе. - Ты можешь в пять минут запудрить ей мозги, взять за ручку и отвести на ближайшую «хату» - у тебя, я уверен, всё прекрасно получится.
-Нет, пойми, тут нечто другое, - наморщив лоб, произнес я. – Я хочу излечить Тому от несчастной любви к тебе. А для подобного «лечения» лучше всего подойдет шоковая терапия. «Шпокну» ее в твоем присутствии, и она навсегда отлипнет. А в лесу, как ты знаешь, это делать веселее – у женщины в непривычном для нее месте всегда меньше порывов к сопротивлению. – Мой товарищ молча продолжал глядеть на меня ничего не выражающим взглядом, и я добавил: - Ну же, Кондрат, согласись, что это самый действенный вариант, ведь мы с тобой проделывали подобное неоднократно.
Я сказал это просто так, со скуки, особо не надеясь, что эта затея ему понравится, хотя в действительности на протяжении нескольких последних лет этот приемчик у нас срабатывал, достигая стопроцентного результата, девушки после подобной «прогулки» - в лесок или куда-либо еще, - в дальнейшем, естественно, ни на какие серьезные отношения не претендовали, а немного поплакав и погрустив, навсегда отставали от предмета своей влюбленности. Кроме того, в нашей компании я был главным генератором идей, и ребята уже привыкли, что от меня регулярно исходят новые и нестандартные предложения.
Кондрат ненадолго задумался, затем едва заметно кивнул головой.
-А что, пожалуй, так мы и сделаем, - наконец произнес он. – Все равно нечем время занять.
Моя идея, как я понимал, ему не очень нравилась, но, с другой стороны, в последнее время мой товарищ стал явно тяготиться Томой.
-Так, а где у нас обитается Жердь? – оглядевшись по сторонам, бодро спросил я у Сашки Паниковского, рядом с которым видел Игоря всего несколько минут тому назад. – Где наш рулевой?
-В баре, наверное, винцом накачивается, - отозвался тот, и тут же добавил усмехнувшись: - А рулевой наш – ПАРТИЯ, ты, Савва, разве не знал?
-Черт! – воскликнул я. – Он же по пьяне нас когда-нибудь угрохает.
– Кто – партия угрохает? – спросил Паниковский, состроив серьёзное лицо.
– Да нет, - ответил я, - этот несчастный алкаш Жердь.
Вместе с Кондратом мы заглянули в бар. Конечно, Игорь находился там: он сидел у стойки напротив бармена Жоры и что-то ему увлеченно рассказывал, в руке он держал ополовиненный стакан с вином.
-Счастливые часов не наблюдают, когда им регулярно наливают, - с наслаждением озвучил я мгновенно придуманный экспромт.
-А русский тем временем разминался в буфете красненьким, - укоризненно покачав головой, дополнил меня Кондрат фразой из известного анекдота.
Жердь, по-прежнему сидя к нам спиной, терпеливо выслушал все сказанное в его адрес, после чего резко обернулся и оскалился – должно быть это он так улыбнулся, затем одним движением опрокинул в рот содержимое стакана, с легким стуком опустил его на стойку, соскочил с пуфика и двинулся нам навстречу.
-Ну, теперь скажите мне, куда этот пижон Лёнька подевался? - ни к кому не обращаясь, спросил Кондрат, когда мы собрались в кружок на пятачке у входа в бар.
Еще с минуту мы дружно оглядывались по сторонам, разыскивая Лёньку, а Игорь тем временем спустился на стоянку, сел в машину, завел двигатель, потом зажглись подфарники; фары, конечно же, не горели, но пока это и не требовалось, ведь на улице было еще довольно светло.
-Кстати, Томка, а ты с нами не хочешь прокатиться? – предложил Кондрат, словно только теперь вспомнив о девушке, и та радостно кивнула, прощебетала что-то своей подруге Ирине на прощание и полезла в машину. Минуту спустя среди десятков дефилирующих перед баром молодых людей я наконец заприметил Лёньку и окликнул его. «Иду», - отозвался он, выныривая из-за чьей-то спины.
-Где тебя носит? – спросил Кондрат, присоединяясь к нам.
-Да вот, с новой девочкой познакомился, - похвастал тот.
-А ведь мы тэбэ ждем, сынок! – с ударением на последнем слове озвучил я одну из любимейших в нашей компашке приговорок.
-У тебя сегодня есть возможность развлечься с Ириной в спокойной обстановке, пока мы будем отсутствовать, - мимоходом прошептал Кондрат на ухо Паниковскому.
-Не учи отца и баста! – мгновенно отозвался тот очередной шуткой. (Попробуйте произнести это предложение быстро, скороговоркой).
Мы отсалютовали Сашке Паниковскому, и отправились к автостоянке, а он в сопровождении Ирины не слишком веселой походкой отправился в бар – у них, сегодня, судя по всему, предстоял день откровений: выяснение отношений.
-Сейчас съездим, приготовим полянку, - ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Кондрат, когда мы садились в машину. – А вторым рейсом доставим все необходимое и кого-то ещё.
-И как назовем сие мероприятие? – весело отозвался Лёнька, даже не спрашивая, кто же те «кое-кто ещё», о которых упомянул Кондрат.
-Пикник, - несколько резко оборвал его Кондрат и Ленька, обидевшись, надул по-детски губы и замолчал.
Как бы невзначай в процессе езды я несколько раз бросал на Тому изучающие взгляды. Она смеялась вместе с никогда не унывающим Игорем, ловко отвечая на его двусмысленные шуточки, казалось, ее совсем не беспокоит тот факт, что кроме нее в машине находятся четверо мужчин.
Машина шла тяжело, мотор надрывно гудел, но, к счастью, ехать было недалеко, так как, думаю, далеко отъехать нам и не удалось бы: наша авто была, что называется, «гастрольная», и на ней, полуразрушенной «копейке», была та еще езда. Свет в машине не работал – ни ближний, ни дальний – горели только габариты. Педаль газа уже дня два как не функционировала – оборвался трос, так мы приспособили и протянули проволоку от карбюратора напрямую в салон и газовали натяжением этой самой проволоки рукой. К сказанному следует добавить, что тормоза как таковые тоже отсутствовали: во время одной из последних гастрольных поездок по лесу ударом о кочку или о пенек пробило тормозной цилиндр. Вчера, обнаружив в цилиндре дырку, мы второпях заткнули ее чопом, вырезанным из ветки, а сегодня в течение дня так и не удосужились починить – все некогда было. Чоп помогал мало – тормозная жидкость почти вся вытекла, так что тормозить теперь можно было только двигателем, то есть переключением скоростей на пониженную. Кроме того, передний правый амортизатор давно уже «сдох» и теперь при любых, даже незначительных поворотах вправо он издавал отвратительный скрежет и визг.
-А что у нас с собой есть пожрать? – вновь напомнил о себе Лёнька, вытягиваясь на сиденье всем своим богатырским телом – он у нас, между прочим, атлет, штангист-средневес, мастер спорта СССР, и при этом отличается завидным аппетитом.
-Кабанов в лесу много, - отозвался Игорь, не забывая командовать Кондрату, когда надо дернуть за проволоку, чтобы газануть, сам же тем временем отжимал сцепление и переключал скорости. – Сейчас приедем, Савва и Кондрат, мастера своего дела, забьют одного нунчаками – его и зажарим. – И Игорь, посчитав, что сказал что-то смешное, довольно заржал. Лёнька недовольно пробурчал что-то в ответ и затих, дальше ехали молча.
Добравшись до знакомой нам лесополосы, расположенной вблизи города, мы свернули с главной асфальтированной дороги на грунтовую, затем машина заехала в посадку, где вскоре остановилась – в лесок мы решили не углубляться, памятуя о том, в каком состоянии машина, еще, пожалуй, не выберемся потом. Машина, взревев двигателем в последний раз, взобралась колесом на небольшую кочку, угрожающе заскрежетала и заглохла.
-Глухомань, - произнес Лёнька, вылезая из машины и осматриваясь кругом. – Жердь, ты куда нас завез?
-Иди-ка ты на хер, я сам заблудился, - грубо пошутил Игорь и, явно довольный собой, опять заржал.
Солнце совсем недавно спряталось за горизонт, наступили сумерки, становилось ощутимо свежее и прохладнее. Тома, зябко поеживаясь, взяла с заднего сиденья плед – обязательный атрибут снаряжения нашего авто, развернула его и накинула на плечи.
-Жутковатое место, не правда ли? – сказала она, окидывая взглядом окрестности, еще не представляя себе, с какой целью мы сюда приехали.
Кондрат, достав из кармана пачку сигарет, ловко ногтем выщелкнул одну и закурил. Ленька потянулся было за сигаретой, но Кондрат сунул пачку в карман и сказал:
-Свои надо иметь.
Потом все же вновь достал её, вытянул сигарету и протянул Лёньке.
Я чувствовал себя не в своей тарелке – из всех присутствующих у одного меня имелось конкретное задание – «трахнуть» Тому. Кондрат проделал свою часть «операции» – вывез ее сюда, теперь настала моя очередь действовать, поэтому для начала я отвел в сторону Игоря.
-Уведи отсюда Лёньку, - сказал я ему шепотом. – Под любым предлогом, хоть на охоту его пригласи.
-Так ты собираешься эту подругу «отодрать»? - мгновенно врубился в ситуацию Игорь.
-Да... только вы пойдите, прогуляйтесь, не маячьте здесь.
-Я - после тебя, вторым номером буду, - хлопнул в ладоши Игорь. – А хочешь, могу и первым. – И он весело захохотал.
Я скривился.
-В данном конкретном случае мы с Кондратом проводим воспитательную работу, - сказал я. – А ты что предлагаешь, «колхоз» устроить?
-Ну... тоже хотелось бы поучаствовать.
-Учти, эту девочку мы совсем не знаем, - предостерег его я. – И неизвестно, чего от нее можно ожидать. - А после паузы, уже мягче, добавил: - Ладно, там посмотрим. По желанию трудящихся, как говорится, если таковое возникнет. – Я торопился закончить этот неприятный разговор, от которого у меня уже начало портиться настроение.
Игорь отошел, толкнул Лёньку под руку и, с ходу начав ему что-то рассказывать, увлек парня вниз по грунтовке, идущей вдоль посадки.
-Кондрат, - шепотом обратился я к товарищу. – Слушай, может… это… ты сам?
-Ни за что, - ответил он, и, развернувшись, пошагал к лесочку.
Тома стояла по другую сторону машины ко мне спиной, мы с ней уже практически остались одни, однако желание «трахнуть» ее у меня почему-то с каждой секундой уменьшалось. Тем временем она, не замечая меня, все наблюдала за Кондратом, присевшим неподалеку на корточки и делающим вид, что увлеченно разглядывает что-то интересное, обнаруженное им на земле.
Признаюсь, с первого дня нашего знакомства с Томой я плотоядно на нее поглядывал, прикидывая, какова она может быть в интимных отношениях, но сейчас этот интерес почему-то совершенно пропал.
Я открыл дверцу машины и стал опускать переднее сиденье, превращая его тем самым в лежанку; Тома повернулась на производимый мною шум и удивленно поглядела, чем это я занят. Закончив, я вылез из машины и сказал, стараясь не смотреть девушке в глаза:
-Располагайся тут, Тома. Можешь и плед подстелить. Сделай, одним словом, так, чтобы тебе удобно было. И не забудь раздеться. Можно и до пояса, но только снизу.
Тома уперлась в меня взглядом, который в течение нескольких мгновений из обычного сделался вначале жалобным, затем отчаянным, она по-прежнему молчала, только нервно покусывала губу. Потом её взгляд, устремленный на меня, сделался умоляющим, и она спросила дрогнувшим голосом:
- А Кондрат и другие... знают?
-Не волнуйся, нам никто мешать не станет, - ответил я и отвернул свой взгляд в сторону.
Вечер был тихим, безветренным. Уже почти совсем стемнело. Я осмотрелся вокруг. Игорь и Лёнька все удалялись, постепенно уменьшаясь в размерах. Кондрата я уже не увидел, лишь в той стороне, куда он ушел, между деревьями на мгновенье возникла его высокая фигура и тут же растворилась, исчезла, мелькнул и пропал в темноте светлячок брошенной им сигареты. Когда через минуту-другую я вновь обернулся, Тома уже лежала навзничь на разложенном сиденье, обнажённые бедра её были прикрыты пледом, снятые колготки валялись рядом. «Там же, должно быть, и трусики», - подумал я, отстраненно глядя на девушку и не испытывая к ней в этот момент никакого влечения.
Нерешительно потоптавшись на месте, я все же полез в машину, склонился над Томой и встретился с ней взглядом.
-Ну, в чем дело, Савва, давай, действуй. Тебе ведь, как старшему товарищу, доверили быть первым. Ну, смелее. Или ты боишься чего-то? – спросила она дерзко, с явным вызовом. – Что, не можешь меня трахнуть?
Зря она это сказала, еще несколько мгновений назад все можно было переиграть, превратить в шутку, теперь же её слова подтолкнули меня к действию, отступать было некуда - назвался груздем, как говорится, полезай в...
Я сбросил с себя кроссовки, затем стянул джинсы вместе с трусами и отшвырнул их в траву. Когда я оперся ногой на сиденье и осторожно взялся руками за ее приподнятые коленки, Тома резко выдохнула и, отвернув голову в сторону, сказала:
-Только не целуй меня в губы... прошу тебя.
Спустя несколько минут я, кое-как закончив свое мужское дело, выбрался из машины и стал натягивать джинсы. Тома тем временем достала откуда-то из-за головы свои цветастые трусики и ждала, чтобы я отвернулся. Внезапно послышавшийся рядом голос Жердя заставил нас обоих вздрогнуть, казалось, он все это время находился где-то поблизости и подглядывал за нами.
-Ты погоди одеваться, Тома, – сказал он, выходя из-за машины. – Самое интересное у тебя еще впереди.
Мне стало муторно и тоскливо на душе, будто кто-то в неё плюнул; но не найдя нужных слов, чтобы помешать своему товарищу, я по-быстрому сунул ноги в кроссовки и ушел вглубь лесопосадки. «И какой же это секс – чистая физиология», - думал дорогой я, как бы оправдывая тем самым свои действия и одновременно ругая себя.
Ночь вступала в свои права; звезды струили с неба яркий, холодный свет, луна, вышедшая на еженощное патрулирование, походила на сочную лимонную дольку, плавающую в коктейле. Ее ровный бледный рассеянный свет пробивался сквозь ветви деревьев, освещал посадку, темнеющий в стороне лесок и небольшой пустырь между ними.
В поисках ребят – Кондрата с Лёнькой - я пересек редкую лесополосу и, пройдя оголенный участок земли, углубился на несколько шагов в лесок, но, никого там не обнаружив, остановился и огляделся по сторонам. Дальше деревья росли гуще, и потому видимость была никакая, позади, у лесополосы темнел наш автомобиль, но рядом с ним никого не было видно. «Ну, куда это подевались наши ребята?» – подумал я с легким беспокойством.
-Кондрат, - позвал я вполголоса и сразу же, словно эхом отозвалось его ответное «Да».
-Ну, и где вы там прячетесь, черти? – обрадованно воскликнул я и пошагал в ту сторону, откуда послышался голос. Несколько секунд спустя я увидел Кондрата, вышедшего из-за деревьев неподалеку от меня, рядом с ним заметил Лёньку, и тут же добавил, пытаясь пошутить, но вышло не очень весело: - Пикник, друзья мои, идет к завершению, уже десерт подали, а вас где носит?
-А где Игорь? – перебил меня Лёня. – Он что, тоже Томку трахает? – Он перевел взгляд с меня на Кондрата, затем вновь на меня, и глаза его злобно прищурились.
-А если и трахает, тебе какая разница? – раздраженно спросил я. – Если хочешь, тоже можешь поучаствовать.
-Я лично нет, и не собираюсь! – воскликнул Лёнька, затем, повернувшись к Кондрату, спросил: - Кондрат, что за фигня тут происходит? Что, ради этого мы сюда приехали?!
Кондрат не ответил, и, как мне показалось, от его резких слов слегка поежился.
-Ну, не ершись, Лёнька, просто так вышло, - сказал я примирительным тоном. – Это воспитательный процесс, через это надо было пройти.
Мальчишка ведь в этой истории был совершенно не при делах – я сам затеял всю эту канитель, к чему злиться на него.
-Когда мы вернемся в город, - сказал вдруг Лёнька твердым и ровным голосом, - я пойду в милицию.
-Это еще зачем? – спросил я, полностью еще не осознавая, что означают его слова.
-Я скажу им, что вы – Савва и Игорь, изнасиловали девушку. Козлы.
-Мы козлы? – Я почувствовал, как во мне закипает злость. – Нет, дорогой товарищ, козел – это тот, кто закладывает друзей, понял?
-Ничего, ничего, - произнес Лёня и, отойдя на несколько шагов в сторону, продолжил, и теперь голос его от волнения звенел. – Там в милиции неглупые люди сидят, разберутся.
-Ты тоже считаешь, брат-Кондрат, что в милиции с нами разберутся? – спросил я, обернувшись к товарищу. Увидев, что мой лучший друг по-прежнему молчит, добавил, стараясь быть сдержанным: - Давай же, скажи что-нибудь, мне важно и твое мнение.
-Да идите вы все... – наконец вымолвил Кондрат.
Я хотел было возмутиться на эти его слова, обращенные, как я понимал, и в мой адрес тоже, но потом, подумав, решил, что это, пожалуй, хорошо, что он именно так сказал – после этих слов, возможно, напряг, создавшийся в нашей компании, спадет, превратившись в обычную дружескую перепалку, эдакую небольшую ссору, которая вскоре сама собой утихнет и, что самое главное, останется без последствий.
-Вы же знаете, друзья мои, что я не любитель и даже противник всяких там групповух и «колхозов», - произнес я в собственное оправдание, с удивлением замечая в своем голосе обычно не свойственные мне заискивающие нотки. – Ну, хорошо, ну случилось так, ну да, дерьмо я... А что она, блин?.. Тащится и тащится за Кондратом, тошно смотреть, уже всех вокруг своей любовью достала. Но... ведь ничего особенного не произошло, верно? Просто я ее отвадил от нашего брата, так, Кондрат?
Кондрат по-прежнему безмолвствовал.
-А я пойду в милицию, - спокойно повторил Лёнька. – Девушка влюбилась в Кондрата, поверила ему, поехала с нами, а ты ее...
И тут я вдруг осознал, что у меня истощились все аргументы, и мгновенно воспалившийся мозг перестал конструктивно соображать: я не мог поверить, что Лёнька, этот мальчишка, наш с Кондратом воспитанник, говорит обо всем этом всерьез. И в то же самое время я понимал, что нужно продолжать этот нелегкий для всех нас разговор, необходимо вызвать Лёньку на дискуссию, на ссору, наконец. Или залепить ему пощечину. Пусть мы даже подеремся. И тогда вся его злая энергия, энергия «борца за справедливость» выйдет наружу, парень выпустит пар, изольет душу, изойдет на дерьмо, которое - и пусть - выльется мне на голову, я не гордый, я стерплю.
Я, стараясь абстрагироваться от слов, которые произнес Ленька, пытался по тону понять, говорит ли он все это всерьез, или это была просто словесная мишура, навеянная пионерско-комсомольским и идейно-коммунистическим воспитанием. Но, возможно также, его слова о милиции вполне осознанны и серьезны, и тогда это опасно. Стоп! Это слово впервые всплыло в моем сознании – «опасно!!!». И оно, быстро расширяясь, вскоре заполнило весь мой мозг без остатка. То, что говорит Лёнька – опасно! Даже слишком опасно! Ведь его откровение в милиции грозит мне тюрьмой. Осознав это, я почти запаниковал; враз позабылось все хорошее, что до сих пор связывало нас – дружеские встречи, компании, выпивки, совместные походы к девчонкам, задушевные ночные беседы на природе у костерка под пиво или винцо, а то и в баре под кофе с коньяком... Кто мог подумать, что он, Лёнька, может на таком вот пустяке, который случился у нас здесь сегодня, выстроить в мой адрес целое обвинительное заключение. И при этом угрожать мне! Он - мне! Сопляк!
Я взглянул на Лёньку, и мне показалось, что он как-то надменно на меня смотрит и при этом насмешливо улыбается. Это было уж слишком. Мне вдруг захотелось подойти и ударить этого мальчишку по его сладкой мордашке так, чтобы размазать эту ехидную улыбочку, стереть ее навсегда. Едва справившись с собой, я еще нашел в себе силы, чтобы вымолвить:
-Лёнька, прекрати, прошу тебя, меня уже тошнит от твоих столь категорических заявлений. – Прервав этими словами тяжелый для всех нас разговор, я направился было к машине, однако как раз в эту минуту навстречу мне со стороны леска, весело насвистывая, вышел Жердь. Я поневоле усмехнулся, ведь он, наивный, даже не предполагает, какая опасность подстерегает нас обоих в лице нашего же товарища – Лёньки. Приобняв товарища и уведя его чуть в сторону, чтобы наш разговор не был услышан, я обо всем ему рассказал, отчего лицо его, моментально преобразившись, сделалось из смешливого серьезным. Оттолкнув меня, он чуть ли не бегом направился к Леньке и спросил жестко, хлестко:
-Ты что, Леня, ради этой случайной залетной сучки готов законопатить своих лучших друзей в тюрьму?
-Из-за вас, двух идиотов, у девушки теперь изломана судьба, вы же ее практически изнасиловали, - глубокомысленно ответствовал Леня, а Игорь в свою очередь стал ему что-то возбужденно объяснять.
Я, воспользовавшись тем, что они начали препираться, поманил Кондрата и отошел с ним в сторону.
-Брат, - обратился я к нему. - Нельзя допустить, чтобы эта история дошла до милиции, ты-то, надеюсь, это понимаешь? Отговори от этого Леньку, ты должен обезопасить меня, Жердя, да и себя заодно, иначе, ты же понимаешь, мы все трое усядемся в тюрьму, а Ленька выйдет чистенький, как заложивший нас, как тип, сотрудничающий со следствием. В любом случае, ты будешь запачкан, так как подруга эта - твоя и ты ее привез в лес, так что «петушок» (пока я имел в виду лишь срок - пять лет тюрьмы) при любом раскладе, если дело дойдет до суда, тебе обеспечен. Думай, брат-Кондрат, думай и размышляй, тем более что статья эта такая грязная… До конца жизни не отмоешься. Впрочем, есть и другой выход из этой ситуации: мне придется решать эту проблему радикально, а ты меня знаешь.
-Послушай, Савва, я согласен с тобой, что надо уладить это дело по-тихому, - наконец выдавил Кондрат из себя то, что я хотел от него услышать. Мой товарищ с беспокойством глядел то на меня, то бросал взгляд на Леньку, затем добавил: – И, прошу тебя, Савва, не наделай еще больших глупостей.
«Хотелось бы по-хорошему, так ведь не получается», - с ожесточением подумал я.
Тем временем Игорь в нескольких шагах от нас приводил Леньке свои аргументы.
- ...О чем ты толкуешь, братишка, - говорил он Леньке теперь уже шутливо-игривым тоном. – Для нее мужиком меньше, или парой больше – ну что, сам посуди, с бабой станется?.. – И не удержался, чтобы не спошлить: - Может, для жизненного опыта ей как раз нас с Саввой и не хватало. Ха-ха-ха. Забудем это, а?
-Нет, - твердо сказал Ленька, отстраняясь от Жердя. – Я уже свое слово сказал, и я сделаю это. Пошли, Кондрат, отсюда, оставим этих уродов.
Вот и все! Я с грустью понял, что словесные аргументы не возымели на Леньку никакого действия, а наша прежняя дружба для него ничего не значит. И потому настало время для решительных поступков, не пойду же я, в самом деле, по его заявлению послушно в милицию, словно баран под нож мясника. Теперь мой ход – я затеял всю эту историю, я же должен разрешить создавшуюся проблему!
Не спеша, как бы прогуливаясь, и даже насвистывая при этом что-то себе под нос, я направился к машине. Решение, как можно выбраться из этой чрезвычайно опасной для меня ситуации, уже созрело в моей воспаленной от страха и гнева голове. Дорогой я огляделся по сторонам. Томы нигде не было видно, но всмотревшись внимательнее, я заметил ее, удаляющуюся от машины – она бочком-бочком, по большой дуге, стараясь, очевидно, держаться от меня и Игоря подальше, направлялась к тому месту, где стояли Кондрат с Ленькой.
Подойдя, я осторожно, стараясь не шуметь, открыл багажник машины, заглянул внутрь, и потянулся к плоскому брезентовому мешку, в котором Жердь держал свои инструменты – этот мешок, помнится, не раз при мне доставали Игорь с Кондратом, когда пытались в машине что-то починить. Я развернул мешок – в руки мне первым делом попали плоскогубцы или «плоскоуц», как их называет Кондрат. Я отложил их в сторону и вдруг сверху, из узла тряпок прямо мне в руки скатилась бутылка. Я осмотрел ее – водочная, почти полная, закрыта бумажным, свёрнутым из газеты чопом. Странно, с каких это пор у Жердя в багажнике водятся полные бутылки с алкоголем? И почему это он не предложил нам выпить, когда мы только приехали сюда? Ну, конечно же, скорее всего он заныкал ее по случаю, а потом просто забыл о ее существовании, хотя в это с трудом верится. Вот повезло: это именно то, что мне сейчас требуется – выпить для храбрости, чтобы легче было осуществить мою задумку. Выдернув чоп, я встряхнул бутылку и понюхал содержимое – вроде обычная водка, затем большими глотками отпил из бутылки около половины – этого будет достаточно. Легко пошла – водку, словно воду пил, она слабая какая-то, разбавленная, что ли, и после нее еще послевкусие необычное - немного сладит, как будто Жердь ее наполовину лимонадом разбавил. Сплюнул, затем, занюхав выпитое рукавом, воткнул на место чоп, завернул ополовиненную бутылку в тряпку, после чего засунул ее подальше в багажник в какое-то тряпье, чтобы не разбилась. Потом осмотрел и отложил в сторону небольшой тупой заржавленный нож – для моей задумки он не годился - маловат; отвертка – уже лучше, но тоже не то - коротковата; молоток... Тоже нет. Вот! Нашел! Небольшой походный топорик. Этот инструмент мне в самый раз подойдет. Да и знакомая, привычная вещь – сколько раз приходилось им дров для костра наколоть, или колышки для палатки вбивать. Я взял его поудобнее – компактный, увесистый, а главное - очень ладно сидит в руке. Провел пальцем по лезвию – он был достаточно острый и почти без зазубрин.
Я оглянулся, осмотрелся - никого. За поясом под курткой я ношу, вот уже много лет, японское оружие – нунчаку. Но считаю их больше подходящими для шоковой острастки противника – не для нанесения смертельного удара. Я пересунул нунчаку на правую сторону, слева вместо них под штанину приспособил топор, деревяшкой вниз – теперь он словно пистолет, торчал за поясом джинсов, как раз мне под левую руку – ведь я левша. Немного неудобно – с непривычки, да и тяжеловат, но под джинсами держится хорошо и, главное, плотно, при этом почти не выпячивается. Я запахнул полы куртки, охлопал и осмотрел себя. Вроде незаметно – да и кто будет приглядываться в темноте, что у меня и где торчит, и я, без шума прикрыв багажник, медленно пошел от машины, делая большую дугу, почти повторяя при этом путь Томы, стараясь держаться за деревьями, в направление светящихся и хаотично движущихся вдалеке во тьме огоньков сигарет. Хладнокровно анализируя все свои предыдущие действия, я сделал малоприятное открытие: впервые в жизни я осознал, что готов убить человека, да, именно убить - но только ради высшей цели - сохранения своей собственной жизни: я ведь не могу позволить этому идиоту Лёньке бегать по милициям и решать тем самым мою судьбу. Да, я был готов убить парня, которого еще час назад считал своим товарищем, другом, и называл чуть ли не братом. И сейчас – надо смотреть правде в глаза, - я хладнокровно готовился к убийству, хотя где-то в подсознании еще жила мысль: может, достаточно будет пригрозить Леньке, припугнуть его. И тогда, возможно, он призадумается, раскается в задуманном, извинится. Ну, а если он упрется и не согласится молчать, что тогда? Еще и опасаться начнет, и после к нему вообще не подобраться, не подступиться. Нет, единственно верное решение - Леньку убить. Тюкнуть ему топориком в темечко – и готово! А топорик после этого хорошенько спрятать. Все лучше сидеть в тюрьме за убийство, чем за изнасилование – срок по длительности почти такой же, зато не позорный, да еще доказать надо, что это именно я его убил, а не кто-то другой, мало ли кто тут во тьме по лесу шатается. Затем убить Тому – хотя и жаль ее, конечно, но другого выхода не нахожу, ее нельзя оставлять в живых, она свидетельница и пострадавшая. Да, а как ее-то… Впрочем, с ней, думаю, будет попроще – я ее задушу любой из тех вещей, что на ней надеты, семнадцать лет упорных занятий самбо, дзюдо и карате чего-нибудь да значат, здоровенные мужики, бывало, в моих руках попискивали, когда я их принимался на татами ломать и душить. Ну, подергается она с минуту – врачи вон говорят, что человек во время удушья испытывают офигительный кайф, посильнее сексуального. Вот пусть и кайфанет – напоследок. Нунчаку бы сгодились для этой цели гораздо лучше, но не стоит давать милиции в руки подобные козыри – там ведь не все дураки, могут и догадаться, что да как.
Конечно, для верности – и это был бы идеальный вариант - надо бы убить и Жердя: в нем можно быть уверенным лишь до первой хорошей попойки, а напившись, он выложит меня с потрохами первому же встречному собутыльнику, а тот тут же побежит в «мусарню» - сдавать. Или же какой-нибудь умный следователь сутки-двое в камере без похмелки Жердя подержит, а потом бутылку водки покажет – он и расколется.
Мой взгляд поймал в фокус Кондрата – он находился сейчас ко мне ближе всех: вот его убить у меня рука никогда не поднимется – уже шесть лет он был для меня даже ближе чем брат – почти точной моей копией, отражением меня самого, эдаким сиамским близнецом.
Я внимательно осмотрелся по сторонам, изучая диспозицию: Томка отчего-то жмется к Кондрату, хотя теперь-то, после того, что здесь произошло, ей уж точно надеяться не на что; Жердь стоит чуть поодаль, курит; никто не разговаривает, все почему-то молчат. А вот Леньки нигде не видно. Я наудачу направился вглубь лесочка, туда, где сгущались деревья, и было еще темней. Благодаря выпитой водке я теперь чувствовал необыкновенную легкость в ногах, и уже не шагал, а буквально летел по воздуху. Скорее всего, это оттого, что выход из создавшегося тупика был, наконец, мною найден, и теперь я был полон энергии и решимости. Вокруг темно, но у меня от рождения великолепное зрение, я темноты сроду не боялся, вообще мало чего в жизни боялся, даже бога не боялся – попросту не верил в него. Потому что говорили мне умники – бояться нужно только людей. И ведь таки правы они оказались, сегодняшний случай яркое тому подтверждение.
Мне повезло, каким-то сверхзрением я без труда обнаружил в темноте Леньку – вот же он, всего в двух десятках шагов впереди меня. Почти беззвучно я преодолел это расстояние - Ленька стоял ко мне спиной, но, почувствовав или услышав, что кто-то приближается, обернулся, и тогда я сказал, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно благодушнее:
-Ты тоже побрызгать забежал сюда, а? Что же не пригласил товарища? Пописали бы вместе, на брудершафт, так сказать, ха-ха-ха.
Я ожидал, что он в ответ скажет мне что-нибудь, и тогда я, преодолев оставшиеся пару шагов, приведу в действие свой план, но в этот самый момент что-то больно кольнуло меня в затылок, словно я наткнулся на какую-то иголку, и от этого у меня аж в голове помутилось. Ленька не ответил, его задница мелко затряслась - он стряхивал последние капли мочи, а я тем временем положил ладонь на топорик… Осязая под штаниной теплое гладкое дерево, приятно согревающее мою ладонь, я решал один-единственный вопрос – когда? Я мог, конечно, ударить его сзади в темечко прямо сейчас, но... я хотел видеть в это мгновение его глаза – ведь это он, Ленька, не оставил мне шанса, лишил выбора, - я хотел, чтобы он знал об этом.
Наконец Ленька обернулся, шагнул мне навстречу, и я уже было приготовился исполнить задуманное, но едва собрался выхватить топор, как голова моя закружилась, не стало хватать воздуха, и я, мгновенно ослабев в ногах, бессильно осел, затем прильнул к земле-матушке грудью, а глаза мои в этот момент отчего-то наполнились слезами. Ах, как не вовремя это, подумал я, пытаясь сопротивляться внезапно навалившейся на меня слабости, но тут силы окончательно оставили меня, перед глазами поплыли красные круги, потом и они пропали, вообще все исчезло и наступило забытье.
Очнулся я оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо. Я открыл глаза, медленно повел головой, огляделся – было темно, и я ничего не видел, - потом в глаза ударил яркий свет и я услышал чей-то очень знакомый голос: «Отверни фонарь в сторону, видишь же - он его слепит». Я, пытаясь сосредоточиться, напрягся, и передо мной, словно в калейдоскопе стали мелькать лица друзей, которые в неверном свете фонаря то и дело появлялись попеременно из темноты: я увидел встревоженное лицо Кондрата, узнал Томку, Лёньку, лицо его отчего-то - сплошное белое пятно, будто маска, черты лица отсутствовали. Я видел его сквозь пелену тумана, словно он был эфемерный, и мне захотелось потрогать его рукой – казалось, протяни я руку и он исчезнет, мираж пропадет. Я поднял и не ощутил, даже не увидел собственную руку, затем Лёнькино лицо тоже исчезло и тогда мне стало ужасно жаль его, эфимерного, и себя тоже, но не успел я подумать об этом, как слезы вновь стали заливать мое лицо, они буквально душили меня. Я попытался встать, но это мне не удалось, даже пошевелиться стоило большого труда. Я собирался что-то сказать друзьям, ободрить их, объяснить, что я в порядке, но мышцы лица тоже не слушались меня.
-Эй вы, слушайте! - вдруг послышался чей-то голос, и я узнал голос говорившего: это был Жердь! И он тоже здесь. И подумал: все мои друзья здесь, они рядом со мной.
- Савва выпил больше полбутылки «галюника», - вскричал Жердь.
Мой мозг пассивно фиксировал слова, не вникая в их смысл: "бутылка", "выпил", "галюника".
- Она у меня в багажнике была спрятана, и как только он ее нашел, дурень.
-Надо немедленно везти его в больницу, - сказал Кондрат.
-В час ночи? - с сомнением спросил Ленька.
-Я переверну весь горздравотдел, поставлю их с ног на голову – они у меня такого насмотрятся и наслушаются, - кричал Жердь, - что им никаких галюников не потребуется. Давайте скорее его грузить, я уже подогнал машину поближе.
-Ему надо будет сделать промывание желудка, - сказало расплывчатое пятно голосом Томы, в то время как чья-то мягкая рука ощупывала мое лицо.
-Ха, точно, - поддержал ее Жердь, - ему там клизму вставят. Самую большую по размеру. До завтра, думаю, оклемается.
-А что это еще за «галюник»? – спросил Кондрат.
- Мы эту херню вчера у одного наркоши на хате варили – из маковых отходов. Я и не знал, что она такая сильная, - сказал Жердь. – Попробовал – слабая, так я ее еще водкой разбавил – для крепости.
Я почти дословно слышал, о чем мои друзья говорят, но ничегошеньки не понимал, затем почувствовал, как их сильные руки бережно подняли и поставили меня на ноги, и в этот момент что-то тяжелое выскользнуло у меня из-за пояса и больно, так, что я даже через кроссовку почувствовал, ударило по пальцам ноги.
-Топор, - удивленно произнес Ленька, наклоняясь, а Игорь после некоторой паузы сказал:
-Надо же, оказывается, Савва на полном серьезе собирался на кабана охотиться.
Затем он пришел ребятам на помощь, они меня куда-то понесли, потом стали затаскивать на заднее сиденье машины. После этого я уже ничего не помнил – вновь потерял сознание.
В себя я пришел уже в больнице, а окончательно оклемался лишь через неделю; после трех суток, проведенных в больнице, еще четыре дня дома отлеживался. Промывания, уколы, капельницы, лекарства для поддержки сердечной деятельности, витамины – какие только процедуры я не проходил. Игорю пришлось рассказать врачу, что именно было в той бутылке, из которой я пил – иначе они отказывались меня лечить, якобы не могли поставить точный диагноз. Сразу же после этого меня вместе с Игорем внесли в особый список, поставив на учет к врачу-наркологу, как склонных к употреблению наркотиков. Пришлось впоследствии оправдываться в милиции, а затем и в КГБ, куда меня вызывали – объяснять, что пил-то я водку, а что в бутылке с ней была примешана какая-то наркотическая гадость, не знал.
Все лучше, успокаивал я себя, чем объясняться по поводу изнасилования – эта история, к моему удивлению, каким-то чудом сама собой рассосалась, забылась. Кондрат и Ленька, посещая меня дома, об этом молчали или делали вид, что ничего особенного не произошло, я тоже не спрашивал – стыдно, да и как-то боязно было.
А вот перед Томкой, чувствуя себя виноватым, я решил покаяться. В бар с того самого вечера она перестала приходить, и я нашел ее через подругу Ирину в студенческом городке, где жили студенты.
-Тома, - обратился я к ней, когда мы остались вдвоем. – Я понимаю, что ты не сможешь меня простить, свинья я, конечно. Ответь мне лишь на один вопрос, почему ты тогда спровоцировала меня в машине... ну, сказала так...
-Да боялась я вас, Савва, - ответила Тома. – Я ужасно боялась, что вы меня, если буду дергаться, просто убьете там, в лесу, поэтому была на все согласна.
-А почему просила, чтобы я не целовал тебя? – Этот вопрос был явно излишним, но я все же его задал.
-Хотелось хотя бы тут, - Тома провела рукой по лицу, - остаться чистой.
-А в милицию ты почему не заявила?
-Да противно было. Не заявила, да еще и Леньку этого вашего отговорила, а то он все спрашивал, не хочу ли я, чтобы тебя примерно наказали. – Тома брезгливо скривилась. - Ну, а теперь убирайся, не могу тебя больше видеть, Савва.
Новелла пятая.
Коктейль «Бамбл».
Эспрессо
50 мл сок апельсина
50 мл сока ананаса
20 мл клубничного сиропа
Дробленый лёд
В бокал налить клубничный сироп
Насыпать в бокал колотый лёд
Соки перемешать и охладить со льдом в шейкере (миксере)
Поверх налить охлаждённый эспрессо тонкой струйкой в центр бокала.
«Горячая» десятка сезона.
Наука описала мир как данность,
на всем теперь названия прибиты,
и прячется за словом «полигамность»
тот факт, что мы ужасно ****овиты.
Игорь Губерман
Глава первая
Я пришел к своим друзьям-товарищам барменам Кондрату и Ленчику в кафе «Ла умбрэ» - что по-русски означает «в тени», когда часы показывали без пяти минут четыре пополудни – они как раз должны были открываться после обеденного перерыва. Еще издали я увидел у окошка-витрины кафе стайку девушек, одетых в легкие летние платьица и сарафанчики. По их внешнему виду можно было легко определить, что они не местные. Вне всякого сомнения, это были студентки Кишиневского университета, трудившиеся на совхозных полях района, а также на консервном заводе, отрабатывая в нашем городе свой третий, рабочий семестр.
Я подошел ближе и, исподволь наблюдая за девушками, замедлил шаг. Девчонки весело переговаривались между собой, щебетали, смеялись и шутили – сегодня было воскресенье, и у них это был единственный после напряженной рабочей недели выходной.
Хотя на дворе стоял конец сентября, нынешний день выдался довольно теплым, даже жарким, какие бывают только в период так называемого «бабьего лета», и девушки, сгрудившиеся около кафе, прятались от жгучих прямых лучей солнца под его нешироким козырьком, над которым располагалась вывеска с надписью «Ла умбра», а ниже буквами поменьше - «Кафе – мороженое».
Остановившись в нескольких шагах от девушек, я с удовольствием продолжил за ними наблюдать – ведь юность всегда прекрасна; как раз в это самое время окошко открылось и они задвигались энергичнее, заговорили громче, обсуждая выставленные в витрине кафе сладости, а некоторые из девушек, уже успев разглядеть стоявшего за прилавком бармена – весьма симпатичного, кстати, парня, - пришли при виде него в восторг и сразу же, подталкивая друг дружку, стали перешептываться между собой и указывать пальцами на Лёнечку – а это, конечно же, именно его физиономия мелькала в окошке.
Да, Лёнечка блистал. И не только от пота, который в настоящий момент обильно покрывал его лицо и руки, так как внутри кафе от целого десятка работающих там агрегатов было еще жарче, чем на улице – Лёнечка и на самом деле был красив. Красив не классической мужской красотой, а мягкими чертами лица, добрыми выразительными голубыми глазами и гладкой кожей, - словом, он был похож на красивую немецкую куклу; кстати, по происхождению Лёнечка был чистокровным немцем (чуть не сказал – истинным арийцем). При этом он был среднего роста, пропорционально и крепко сложен – в свои двадцать лет парень уже успел выполнить норму мастера спорта по тяжелой атлетике. Но, следует заметить, что это его не портило: мышцы его тела не выделялись рельефно, как это нередко бывает у атлетов, а были лишь слегка выпуклыми, как на знаменитой скульптуре Давида работы Микеланджело.
Словом, по реакции девушек было заметно, что многие из них тут же «запали» на Лёнечку, так как все наперебой стали его расспрашивать, с каким наполнителем мороженое вкуснее, какой сок холоднее, и какие из пирожных посвежее. Он с самоуверенным видом отвечал им, и при этом загадочно и глуповато улыбался, что, на мой взгляд, лишь добавляло ему эротичности.
Девушки, каждая из которых вскоре получила свой заказ, не спешили присесть за столики под тентами, расположенными на площадке перед кафе, а продолжали кучкой жаться к окошку, развлекая Лёню разговорами.
Как раз в эту самую минуту у обочины дороги, прямо напротив кафе, остановилась поливочная машина, водитель которой, совсем еще молодой парень, не покидая кабины и держа в руке шланг с конусной насадкой на конце, поливал цветочные клумбы и деревья. Увидев целую группу девушек, сгрудившихся у окошка кафе, он расплылся в улыбке и из озорства, увеличив давление в шланге, направил струю воды в их сторону. Вода, рассыпавшись в воздухе миллионом брызг, упала на цементированную площадку, а также на лица девушек, их руки и одежду. И, удивительное дело, уже в следующую секунду над площадкой поднялась дугой и засверкала всеми своими семью сочными цветами великолепная радуга. Но девушки не оценили этой красоты - они с визгом, спасаясь от водяных струй, устремились в открытые двери кафе; второй бармен, Кондрат, не растерявшись этому неожиданному нашествию, придерживал, улыбаясь, входные двери открытыми, давая девушкам возможность войти; последним, следом за ними, заскочил туда и я.
Оказавшись внутри, я увидел, что девушки, возбужденно смеясь и переговариваясь, показывали друг на дружку пальцами, отряхивались, отирали ладошками влажные лица, оглаживали на теле мокрую одежду и прочувственно благодарили барменов, своих «спасителей», за спонтанное гостеприимство, одновременно с интересом осматриваясь в помещении. Надо сказать, что этот тип кафе рассчитан на торговлю через специальные окна-прилавки, а внутри его располагалось всевозможное рабочее оборудование: холодильники, мармиты, льдогенератор, фризер, охлаждающие витрины, агрегаты для охлаждения сока и т.д.
Кондрат с улыбкой подал девушкам несколько полотенец, те стали по очереди вытираться и все еще возбужденные происшествием, громко осуждали водителя поливочной машины, затем вновь рассыпались в благодарностях барменам.
Ленька, радостно потирая руки от удовольствия созерцать вокруг себя сразу столько симпатичных девичьих лиц, что-то говорил им, девушки отвечали, при этом слов в этой шумной разноголосице почти невозможно было разобрать, а я стоял у дверей никем не замеченный, так как внимание всех присутствующих было приковано исключительно к Лёнечке. Спустя две-три минуты, когда шум немного поутих, Лёня взял слово.
-Знакомьтесь, девушки, это Кондрат, - объявил он, указывая на своего напарника, решив, видимо, что настало время всех перезнакомить, - меня зовут Леон, - ткнул он пальцем себя в грудь (кстати, его настоящее имя), - а это, - он, наконец, заметил меня, - наш старший товарищ и наставник Савва, прошу любить и жаловать.
-Привет, Савва Дормидонтович, - шутливо кивнул мне Кондрат, - тебе полотенце не требуется?
Я отрицательно покачал головой. Лишь две или три девушки из доброго десятка обратили свои лица в мою сторону, окинули равнодушным взглядом и тут же опять повернулись к Леньке – ни жаловать, ни тем более любить меня никто из них не собирался. Одна из девушек, высокая стройная блондинка по имени Светлана, которая была бойчее остальных, поочередно назвала имена девушек, половину из которых я тут же благополучно забыл.
Пока мы с Кондратом суетились, рассаживая девушек внутри помещения на пластиковых стульях, подавая им стаканы с соком и пирожные, те нас, словно бедных родственников, находившихся в услужении у Лёнечки, практически не замечали – по-прежнему все их внимание было обращено на него, единственного, а он, воодушевленный этим фактом, стоял в своей рабочей белой куртке, картинно опершись на фризер (аппарат для приготовления мороженого), и излучал во все стороны флюиды любви и обаяния.
И его старания стоили того: девчонки в большинстве своем были симпатичными и привлекательными; прилипшие к их телам влажные платья лишь подчеркивали приятные выпуклости их юных стройных фигурок. Постепенно мы с Кондратом тоже вступили в разговор и стали обсуждать с девушками те или иные темы, к примеру, музыкальные новинки у нас в стране и за рубежом; названия ВИА, имена исполнителей и музыкантов озвучивались многими и многими десятками. Ленька же, тем временем, жуя трубочку с кремом, снисходительно нам подмаргивал, при этом его лицо становилось все более слащавым.
Светлана, которая заметно выделялась среди прочих девушек общительностью, пожалуй, и внешне была посимпатичнее остальных. Подруги называли ее несколько злой, по моему мнению, кличкой – Пилорама (в нашем городе, например, это слово, обращенное к девушке, несет в себе сексуальную нагрузку) - то ли завидуя ее броской внешности, то ли по созвучию с фамилией – Парамонова, та же, нисколько не обижаясь, легко подшучивала над собой и над другими – у девушки было на удивление доброе чувство юмора, и на ее шутки невозможно было обидеться.
Угощаясь мороженым и пирожными с соком, девушки наперебой рассказали нам, что занимаются на третьем курсе иняза, и работают сейчас, в период трудового семестра – сентябрь, октябрь - на местном консервном заводе, а живут в здании общежития городского медицинского училища, расположенного на краю города, или, как шутили местные жители, у чёрта на куличках.
Немного пообсохнув, девушки вновь стали нас благодарить, извиняться за вторжение и с видимым сожалением прощаться, мотивируя свой поспешный уход тем, что у них в лагере в ближайшее время должно было состояться какое-то воскресное мероприятие, на котором всем им необходимо было присутствовать. Лёня пригласил девушек впредь захаживать в кафе по-свойски - не только в рабочее время, а и в любое другое, главное, чтобы кто-то из барменов находится на месте, следует, мол, только постучать в окошко и им откроют; и некоторые из них с восторгом обещали прийти при первой же возможности.
Перед самым их уходом я сделал Лёне знак, что сам за них рассчитаюсь, подозревая, что у него еще достанет ума попросить наших гостий расплатиться за угощение. Детально объяснив нам, где они проживают и как их найти, девушки пригласили нас приезжать к ним, сообщили, в каких именно комнатах общежития они расположились, еще раз сердечно поблагодарили Лёнечку за его доброту и щедрость, - нам с Кондратом и на этот раз достались лишь едва заметные кивки, - после чего покинули кафе и гурьбой отправились к автобусной остановке.
Так состоялось наше первое знакомство с этими девушками.
Мы с Кондратом сразу же после их ухода присели за маленький столик в углу помещения и стали вслух обдумывать и рассуждать, чем нас может порадовать это приятное и, как нам бы хотелось надеяться, перспективное знакомство, так как именно отношения с девушками в тот период времени занимали наши умы главным образом.
-Какие миленькие они все, - уже в который раз с видимым удовольствием повторял Ленька, в очередной раз высовываясь в окно и провожая наших новых знакомых слащавым взглядом.
-А что толку? - произнес, тяжело вздыхая, Кондрат. – Квартиры свободной нет, следовательно, вести девок некуда. Какой расклад у нас с этим делом, Савва? – повернулся он ко мне.
-Ищем-с, - ответил я. – На днях мне пообещали сдать трехкомнатную квартиру в центре города, так я уж совсем измаялся, жду не дождусь.
-Вот-вот, трехкомнатная нам троим как раз подойдет, - радостно стал потирать руки Лёнька, не заметив, как мы с Кондратом после сказанного им быстро между собой переглянулись.
Этому имелось свое объяснение.
Совсем недавно, всего полторы недели тому назад, в нашей маленькой компании произошло серьезное происшествие, я бы даже сказал, ЧП: мы в количестве пяти человек отправились в лес на «жигулях», - кроме нас троих в тот день были еще двое: наш друг Игорь и девушка -студентка по имени Тома. И там, в лесу, из-за этой самой девушки между мной и Лёней возник спор, вследствие которого у нас сложилась весьма напряженная ситуация, а вот детали этой истории описаны в одном из предыдущих рассказов. Дело дошло до того, что я чуть было не зарубил своего товарища топором. Возможно, Ленька объективно не оценил опасности, нависшей тогда над ним в моём лице, или не верил, что я способен на столь крайние меры, но спасла его случайность: я не собираюсь даже теперь, по прошествии некоторого периода времени, лгать, говоря, что во мне в последнюю секунду возобладало благоразумие, нет, именно нелепая случайность спасла его от гибели, а меня от большого тюремного срока, а может быть и от расстрела. С того дня мы с Кондратом приняли решение судьбу больше не испытывать и Лёньку с собой на подобные мероприятия не брать – ни в лес, ни на квартиру, ни куда-либо ещё - пусть сам как-нибудь свои интимные вопросы устраивает, без нашего участия и помощи.
Обсудив попутно и наши текущие дела, и так и не придя ни к какому окончательному решению относительно девушек, мы с Кондратом покинули кафе, оставив Лёньку на хозяйстве одного, так как шла его рабочая неделя.
-Я не хотел этого при нём говорить, - сказал Кондрат закуривая, когда мы отошли от кафе на порядочное расстояние, - но, думаю, что нам следует сегодня же вечером съездить в студенческий городок, возможно, удастся пообщаться с некоторыми из девушек поближе, так сказать, по горячим следам. Ты как, готов?
-Как юный пионер, - бойко подтвердил я.
-Что ж, братишка, я думаю, с ними мы будем действовать, как и с прочими, по нашей старой доброй схеме, - решительно заявил Кондрат, когда мы несколькими часами позже садились в машину, отправляясь проведать наших сегодняшних знакомых студенток, - пришел, увидел, уложил.
Я на эти его слова хмыкнул, а он после небольшой паузы пробормотал:
-То есть ты своим молчанием хочешь сказать, что главное - было бы кого укладывать? Ты знаешь... у меня почему-то возникло ощущение, что они не против близких отношений, ну, может, не все, а некоторые из них, а то, что нам от них нужно, девочки с удовольствием отдадут сами.
-Вообще-то у меня тоже почему-то возникло похожее ощущение, - с одобрением поддержал его я.
Глава вторая
Чем сладкозвучнее напевы
и чем банальнее они,
тем легче трепетные девы
скидают платьица на пни.
Игорь Губерман
Уже темнело, когда мы подъехали к студенческому общежитию медицинского училища, расположенному в микрорайоне Спирина, который, в свою очередь, находится на самом краю города. Общежитие входит в комплекс зданий медицинского городка, хотя и располагается чуть в стороне, обособленно. Неподалеку от него высятся здания роддома и кардиологического отделения, а ближайшим к общежитию, всего в какой-нибудь сотне шагов от него, было приземистое, непрезентабельное внешне и даже жутковатое на вид здание с почерневшими стенами и непроницаемыми окнами – городской морг с примыкающей к нему паталогоанатомией.
Здание общежития, в котором проживали девушки, по форме своей напоминало букву П, только верхняя ее планка была сильно вытянута. Нам, как я помнил, требовалось найти комнату №9, которая была расположена в левом, ближайшем к дороге крыле здания, в ней жили несколько девушек из тех, что накануне посетили кафе.
Оставив машину под стенами морга – там она не бросится никому в глаза, мы с Кондратом отправились к общежитию и, вычислив окна комнаты, в которой предположительно проживали наши знакомые девушки, стали под одним из них, и я осторожно постучал кончиками пальцев по стеклу. Внутрь общежития, как предупредили нас девушки, нам с Кондратом войти было нельзя, как, впрочем, и любым другим посторонним лицам, в особенности мужского пола: у входа круглосуточно дежурил сторож, и, что еще важнее, рядом с ним всегда находился кто-то из преподавателей.
С полминуты после того как я постучал, ничего не происходило, затем отодвинулась занавеска и в окне возникло девичье лицо, потом другое, наконец, одна из девушек взобралась на высокий подоконник, высунулась в форточку и спросила шепотом: «Вы к кому?». Я, приглядевшись, понял, что впервые вижу эту девушку – круглолицую, веснушчатую и курносую. Ее не было среди наших недавних гостий в кафе, и я подумал, было, что ошибся окном, поэтому спросил:
-Скажи-ка мне, пупсик, это комната № 9?
-Ну да... – застенчиво ответила девушка, смущённо разглядывая нас.
-Позови, пожалуйста, кого-нибудь из тех девчонок, что были сегодня в кафе «Ла умбра».
-А кого конкретно? – спросила девушка.
-Ну... пожалуй, любую из них, - сказал я, так как имена девушек уже выветрились у меня из памяти, затем обернулся к Кондрату, ища у товарища поддержки, но тот невозмутимо стоял в сторонке и курил, как бы ни при делах.
Девушка исчезла из видимости, затем, спустя несколько секунд, ее место на подоконнике заняла другая, и я узнал ее и даже имя вспомнил: Галина.
-Галочка, привет, это мы, мальчики из «Ла умбра», - громко прошептал я, помахав ей рукой.
-О, привет, - тоже узнала нас девушка и тут же спросила: – А как там поживает Лёнечка?
-Чудесно, - ответил я. – Он, согласно распорядку, закрыл кафе и теперь колдует над составами, изобретая новый сорт мороженого; обещал создать самый вкусный в мире, и при этом сказал, что делает это исключительно для вас - наших новых знакомых.
-Ой, какая прелесть! - восторженно взвизгнула Галина, затем произнесла: «сейчас, подождите минутку» - и исчезла.
Мы с Кондратом отошли на несколько шагов от здания, я тоже закурил, а тут на подоконник взобралась девушка, которая разговаривала со мной первой, и стала напряженно нас разглядывать.
-Ну, чего же ты смотришь и молчишь, пупсик? - не выдержал я ее молчаливого взгляда. – Вылезай, поедем мороженое есть.
-А как тебя зовут? – послышался ее приглушенный шепот.
-Савва меня зовут, вот этого юношу - Кондрат, а в кафе остался еще один наш товарищ, Лёнечка, - разъяснил я девушке, после чего мы услышали, как она пролепетала: «а меня зовут Таня», затем девушка, застеснявшись, скрылась.
Через несколько минут из дверей здания выскользнула Галина, одетая в джинсы и свитерок, на ногах кроссовки. Сторожко оглядевшись по сторонам, она быстрым шагом направилась к нам. Кондрат тут же взял девушку за руку, собираясь с ней заговорить, но она приложила палец к губам и сказала: «Ждите здесь, сейчас к вам выйдут две наши девочки», после чего упорхнула в темноту так же быстро, как и появилась. Мы с Кондратом удивлённо переглянулись, но промолчали. Ждать пришлось недолго: через пару минут освещенный створ двери пересекли две фигурки и направились в нашу сторону.
-Здрасьте, ребята, я - Нина, - подойдя, бойко представилась одна из девушек. – А это – Оксана, - показала она на подругу, - вы с ней уже знакомы, а я, к сожалению, в вашем кафе еще не была.
-Это неважно, Ниночка, - заверил я девушку. – Всегда есть возможность съездить туда и наверстать, так сказать, упущенное.
-Правда? – чуть не подпрыгнула от радости Оксана, затем оглянулась на Нину и спросила: - Вы хотите сказать, что даже в такое позднее время в вашем городе есть место, где можно поесть мороженого?
-Ну конечно, - подтвердил я с улыбкой и подал девушке руку. – Кафе-бар «Ла умбра» всегда к вашим услугам, а сделать мороженое – в нашем случае это дело всего нескольких минут. К тому же бармен Лёнечка сейчас находится на рабочем месте.
-Ну что, идём? - повернулась Оксана к подруге.
Нина постояла несколько секунд, лицо ее выражало сомнение, затем, тряхнув волосами, сказала:
-Ну хорошо, пойдем.
Нина была среднего роста и среднего сложения, волосы имела светло-русые, чуть ниже плеч, лицо ее было несколько удлиненное, худощавое. Все остальное было скрыто одеждой – джинсы, свитер, на ногах кроссовки, – такой комплект составлял стандартный повседневный наряд многих девушек и, несомненно, подходил на все случаи жизни; мы, например, называли его спально-танцевальным.
У Оксаны было круглое лицо, сложением она была несколько крупнее подруги, волосы имела каштанового оттенка, кудрявые, похоже, что завитые; одета же она была в точности как Нина.
Со смехом вспоминая вместе с Оксаной некоторые моменты наших недавних посиделок в кафе, то есть непринужденно болтая, мы направились к машине. Открыв ключом дверцу, Кондрат сел за руль и завел двигатель. Оксана тут же уселась на сиденье рядом с водителем, Нина расположилась на заднем сидении, я чинно пристроился около нее и машина тронулась.
Дорога, ведущая в город, была девушкам хорошо знакома, так как автобус каждый день отвозил их на консервный завод, где они работали посменно, а затем обратно. Поэтому они знали, что вот тут, у танка «Т-34», стоявшего на высоком постаменте и устремленного своей грозной пушкой строго на запад, нужно поворачивать налево, на улицу, носившую идентичное название - Танкистов. Кондрат же лихо, на скорости, повернул направо и, продолжая набирать скорость, погнал машину по шоссе. Оксана, увидев, что мы едем в противоположном от городских кварталов направлении, стала удивленно озираться по сторонам, но теперь за окнами мелькали лишь незнакомые виды - поля и виноградники.
-Ой, мамочка! – уже поняв, в чем дело, вскрикнула она и закрыла лицо руками. Я вытянул руки вперед и устроил их поверх сиденья на уровне ее плеч: иди там знай, что этой девочке в данной ситуации в голову взбредет, вдруг она сдуру схватится за руль, и тогда мы неожиданно для себя окажемся в кювете, да еще вверх тормашками. Краем глаза я следил также и за Ниной – она не столь бурно, как ее подруга, прореагировала на неожиданный поворот, а лишь прошептала обреченно:
-Я знала, знала, что именно так все и будет...
-Раз знала, значит, и горевать не о чем, - дружелюбно сказал я, опустив руку ей на колено. Девушка промолчала и мою руку со своего колена не убрала, лишь голову опустила. Кондрат, поочередно оглядев нас в зеркало заднего обзора, бодрым голосом заявил:
-Что происходит, брат Савва, почему все так огорчились и даже, кажется, расстроились? Это, наверное, потому, что я заблудился. Скажи мне, брат, я что, еду в неправильном направлении?
Шутка повисла в воздухе, девушки не отозвались, слишком велика была их растерянность, я тоже не нашелся сказать чего-либо умного, поэтому произнес:
-Ты, по-моему, правильно едешь, только вон там, у лесопосадки останови, а дальше на местности нам легче будет ориентироваться пешком и по звездам.
Кондрат в нужном месте притормозил, съехал с трассы на проселочную грунтовую дорогу и через несколько десятков метров, миновав посадку - рядок высоких деревьев - остановился на открытом пространстве. Мы с Кондратом выбрались из машины и осмотрелись.
Нам открылся великолепный вид: небольшая живописная полянка, расположенная посреди соснового бора, хорошо знакомая нам с давних пор, казалась волшебной даже днем, и уж ночью, при свете луны, заливавшей полянку ровным блеклым светом, просто сказочной! Тут и там, чередуясь с высокой травой цвета бирюзы (ночью это не видно, но я помню), красовались небольшие островки, состоящие из разноцветных полевых цветов, словно какой-то неизвестный флорист создал всё это сообразно своей безудержно богатой фантазии. Вообще-то сосны в Молдавии высаживают обычно полосами вдоль виноградников для укрепления почвы, но вот же, прижились они в наших краях, и теперь местами можно было повстречать небольшие, как, например, эта, сосновые рощи, украшающие просторы республики.
Одним словом, лепота, аж глаз радуется! Однако девушки продолжали сидеть в машине, словно парализованные, оставаясь в тех самых позах, что и десять минут назад. Тогда Кондрат, вежливо обняв за плечи, вывел на свежий воздух Нину, я с легким усилием вытащил с её места Оксану и сказал:
-Посмотри, Ксанка, как здесь хорошо и красиво, ну же, оглядись вокруг.
Оксана стояла, по-прежнему закрывая лицо руками, и тогда я, склонившись и нежно поцеловав ее запястья, сказал:
-Э-эй! Не грусти, милая Ксанка, ведь жизнь так прекрасна. – И добавил, не сдержавшись: - Зачем печалиться без причины, ведь гораздо лучше ловить те самые чудесные моменты, которые нам предоставляет объективная реальность.
Кондрат тем временем открыл багажник машины, и со словами: «Ну, давайте же, друзья, располагаться», достал оттуда и бросил на траву несколько покрывал.
Оксана отняла руки от лица и хлестко выпалила мне в лицо:
-Сволочи, обманом завлекли нас в лес, обещали мороженое!
-Где же тут обман? – спросил я с деланным удивлением. – Будет вам и мороженое. Потом, на десерт.
-А плата, значит, вперед? – наступала она.
Словно уступая ей, я опустился перед девушкой на колени и в шуточной мольбе протянул руки:
-Прости, Ксанка, но результат, как ты помнишь еще из школьной программы, от перемены мест слагаемых не изменится. Мы просто решили, что небольшой моцион на свежем воздухе будет для вас приятным сюрпризом и сблизит обе стороны. Я и думать не мог, что это вас так напугает.
-Как же, приятным, скажешь тоже, - пробормотала Нина, тем не менее, усаживаясь на покрывало. – Все ты знал, бесчестный соблазнитель юных девушек.
-Да ладно, я и сам еще… юный, - уловив в ее голосе примирительные нотки, подхватил я. – Мне всего лишь двадцать... с какой-нибудь мелочью. И кстати, совсем не бесчестный, а даже, если приглядеться, просто замечательный, так что ты меня, что вполне вероятно, еще полюбишь. И вообще, кто сказал, - продолжил я, - что мы вас сюда привезли соблазнять? Я вам, например, собираюсь сейчас читать лирические стихи. Кстати, на китайском языке, автор известный вам Мао Дзедун. И буду читать до тех пор, пока вы сами не попросите, а может, и потребуете от нас любовных отношений.
И эта шутка тоже не прошла, но я не огорчился.
Кондрат тем временем достал из багажника бутылку шампанского, которую стоя, уперев в колено, пытался теперь открыть.
-А ты чего это тут расселась? – вдруг, ни с того ни с сего, набросилась на подругу Оксана. – Или тебе то, что здесь происходит, нравится?
Нина развела руками, как бы давая этим понять, что она не в силах что-либо изменить.
-Ну-ка, послушай меня, дорогая Оксаночка, - ласково оборвал я ее. – Не напрягай обстановку и давай-ка лучше будем дружить, это все же лучше чем конфликтовать. В противном случае я отведу тебя в карцер, - я указал на темнеющий неподалеку лесок. – Будешь там общаться с более подходящей тебе компанией - волками и кабанами.
-А что, веди! – вдруг воскликнула она, уперев руки в боки. – Лучше уж с волками и кабанами. - Потом добавила с вызовом: - Ну, чего же ты ждешь, я готова!
-Шеф, шампанского не надо, - сказал я Кондрату, вставая с колен, - даме, видимо, вместо этого благородного напитка горячей крови хочется. Она ее и получит, пусть не сомневается. - Взяв Оксану за руку, я подхватил с земли одно из покрывал, и мы с ней отправились в лесочек.
-Савва, - раздался вслед нам насмешливый голос Кондрата, - если будет уж совсем невмоготу, кричи!
И он, довольный собственной шуткой, захохотал.
Дорогой я отсчитал сотню шагов, стараясь запомнить направление, затем остановился, дожидаясь Оксану, - я давно уже отпустил ее руку, и она шагала следом за мной совершенно самостоятельно. Оксана подошла, остановилась рядом, медленно огляделась вокруг, затем потянулась за покрывалом, после чего мы дружно, в четыре руки расстелили его на траве. Я поглядывал на нее удивленно, девушка же тем временем опустилась на покрывало, встала на четвереньки и устремила на меня странный немигающий взгляд.
-Что теперь, Оксаночка? - спросил я как можно ласковее. – Что-нибудь не так? Ты меня, если честно, немного напрягаешь, моя девочка, я уже начинаю пугаться твоих порывов. Надеюсь, с тобой все в порядке?
Несмотря на пикантность ситуации, во мне с каждой минутой все больше зрела уверенность в том, что мы с этой девушкой, в конце концов, поладим. И даже весьма красиво. И эта уверенность тут же получила подтверждение, причем до неожиданности быстрое: Оксана стала стягивать с себя джинсы, которые затем швырнула в мою сторону.
-Этого ты хотел, да? – проговорила она, перекатываясь через бок и оказываясь прямо передо мной. Не останавливаясь на этом, она сняла и трусики, обнажив округлую белую попку. «Да, именно этого», - прохрипел я, мгновенно избавляясь от своей одежды, мой пульс в этот момент достиг, наверное, двухсот ударов в минуту. Еще мгновение и мы, учащенно дыша, бросаемся друг другу в объятия.
-Ну и озорница ты, Ксанка, - прошептал я, сжимая девушку в объятиях.
-Только я должна тебя предупредить, милый, - прошептала она и одним движением задрала ноги вверх, коснувшись ступнями головы, - что я больна.
-Чем же, милая? – шепчу я, добираясь, наконец, до ее самого сокровенного местечка, так удачно открывшегося мне навстречу.
-Триппером! – выпаливает она торжествующим голосом и обхватывает меня руками за плечи.
-Что ж, дорогая, пусть же теперь это будет нашим общим приобретением, и мы с тобой, так и быть, разделим все удовольствия, а заодно и гримасы любви пополам. - Выдохнув это, я с криком торжества слился с ней. Я был совершенно убежден, что она эту болезнь выдумала, как последнюю попытку защититься от моих поползновений.
Мы начали несколько сумбурно, а закончили получасом позже нежно и ласково, с придыханиями и поцелуями. Затем, одевшись, и заключив друг друга в объятия, мы взяли обратный курс, в два голоса проклиная кусачих комаров, от которых теперь у меня чесалась, горя огнем, вся задница.
На месте базирования нас встретил один Кондрат, в руках у него была открытая бутылка с шампанским и большая шоколадка «Аленка». Налив до половины два стакана, он деловито оглядел Оксану, затем спросил меня:
-Оксане тоже наливать, или она не заслужила шампанского, обижала, наверное, моего старшего братца.
-Давай сюда, - Оксана уверенно взяла из его рук стаканы, один протянула мне, из другого тут же сделала глоток. – Обидишь вас, как же.
-Нина?.. – Кондрат уловил мой почти неслышный вопрос по шевелению губ, мгновенно понял и также шепотом ответил:
-В машине. Лежит. Отдыхает.
-Как она? – с затаенным интересом спросил я, когда мы с Кондратом отошли на минутку пошептаться.
-Класс! – ответил он. И тут же загорелся: – Слушай, а давай партнершами поменяемся.
-Так и я о том же. Вопрос в том, захотят ли девчонки? – недоверчиво усмехнулся я.
-А ты иди, иди к Нинке прямо сейчас, - сказал Кондрат. – Можешь девочке сказать, что я не против чейнджа.
Я оглянулся, Оксана, сидя на покрывале, наливала себе в стакан новую порцию шампанского.
-Ну что ж, пожалуй, попробуем, - загорелся я новым приключением и направился к машине.
Подойдя, я осторожно заглянул внутрь салона. Нина лежала на разложенных сиденьях прикрытая покрывалом и, уставившись взглядом в потолок, лениво жевала, откусывая от плитки шоколада.
-Нинуля, - сказал я проникновенным голосом, - прости, что заставил тебя так долго ждать.
-Мать твою! Ну, ребята, это уж слишком, - сразу все поняв и резко приподнявшись со своего ложа, воскликнула Нина, вперив в меня гневный взгляд. – Ты с ума сошел, Савва. Немедленно позови сюда Кондрата. – И девушка выглянула наружу, стараясь отыскать глазами Кондрата. Увидев, что она собирается крикнуть, позвать его, я едва успел зажать ей рот ладонью.
-Тише, тише, девочка, - сказал я, убирая от ее лица руку и слизывая оказавшийся на моей ладони шоколад. – Да вот он уже сам сюда идет.
Действительно, спустя несколько секунд подошел Кондрат, в руке он по-прежнему держал бутылку с шампанским, теперь уже почти пустую. Внимательно оглядев нас, он с чувством оскорбленной гордости заявил:
-Как я погляжу, тут имеет место измена. И кто, скажите мне, эти несчастные? Лучший друг и девушка, которая десять минут назад называла меня любимым. Я так понимаю, мне здесь больше делать нечего. – И Кондрат, протянув мне бутылку, повернулся и пошагал прочь.
Что ж, следует признать, в эту минуту он был великолепен. Шекспир отдыхает.
Я остался стоять, опустив голову с деланно виноватым видом.
-Господи! Нет!.. Не уходи! – воскликнула Нина, провожая Кондрата недоверчивым взглядом. – Я не... - девушка не договорила и упала навзничь обратно. – Боже, я все поняла. – Она сдавила виски ладонями. – Черт! Fuck! It”s not possible. (Блин. Это невозможно!). Господи, знала бы моя мама, чем я здесь занимаюсь.
-Да, но при чем тут, скажите мне, пожалуйста, мама? – осторожно произнес я. – Ты и сама уже большая девочка. А мама... мы же не знаем, что бы она на это сказала. А вдруг: «Ай да молодец, доченька! Когда еще тебе в жизни такой случай представится: два таких замечательных парня, два бармена – и оба у твоих ног».
-Пошел к черту! – сказала Нина уже более спокойным тоном и глубоко вздохнула. Затем передразнила меня: «Оба у твоих ног». Оба между ног, ты хотел сказать. Посмотри лучше, где эти... И еще: я должна хотя бы подмыться.
Подмывалась Нина, стоя за машиной, шампанским. Прямо из бутылки. Я огляделся, Кондрата с Оксаной нигде не было видно.
-Боже, - сказала Нина, возвращаясь и укладываясь поудобнее на сиденье. - Такое со мной впервые в жизни: трахаюсь с двумя мужчинами сразу, подмываюсь шампанским, и, что самое удивительное – все это почти на трезвую голову.
-А я, если честно, Нинка, уже пьян от тебя больше чем от вина, - сказал я, устраиваясь рядом.
-Ну же, обними, поцелуй меня, - прошептала Нина, притягивая меня к себе.
От интима с Ниной я получил гораздо больше удовольствия, чем с Оксаной, хотя та, на мой взгляд, была более прикольной. Нина же оказалась девушкой весьма чувственной, уже на второй минуте она стала постанывать, затем покусывать мои плечи – прямо через рубашку, потом пошли такие вздохи-ахи, что мне оставалось лишь надеяться, что Кондрат и Оксана сейчас настолько увлечены друг другом, что не могут нас слышать. Когда мы, наконец, одновременно приплыли, и я собирался уже, было, раскрыв объятия, улечься рядом, Нина, удерживая меня руками, прошептала: «Прошу тебя, побудь еще немножечко во мне!». Надо ли говорить, с какой радостью и даже гордостью я исполнил это ее желание.
После того как мы оделись, а затем, обнявшись, замерли у машины как давно знакомые влюблённые, к нам подошли, словно прогуливаясь, Оксана и Кондрат. Хорошо хоть они не застали нас в разгар любовной схватки, а всего лишь мирно беседующими.
-Всё это хорошо, мальчики, но давайте уже поедем обратно, - бросив взгляд на часы, сказала Оксана, подозрительно нас с Ниной оглядывая. - Пора возвращаться в общежитие, чтобы после удовольствия не поиметь еще и неприятностей.
-Ай да умничка, - не удержавшись, похвалил ее я, - вот за эти хорошие и откровенные слова наше тебе большое спасибо.
Через минуту мы уже были в дороге.
-В следующий раз, девчонки, мы обязательно поедем есть мороженое, обещаю, - сказал я миролюбиво, наклоняясь к сидевшей рядом с Кондратом Оксане и целуя ее волосы.
-Если это теперь так называется, – сказала она, показно отстраняясь, - то, пожалуйста, без меня.
-Не сердись, Ксанка, - примирительно сказал я. – Нам, быть может, еще предстоит дружить в дальнейшем. И вообще, за сегодняшний вечер, девчонки, вам большое спасибо – все было прелестно, анонимность и наше доброе расположение к вам гарантируется.
-Хотелось бы надеяться, - сказала Оксана, приготовляясь выходить из машины, так как в эту самую минуту мы подъехали к зданию морга.
Хотя мы отсутствовали не очень долго, выяснилось, что в общежитие девушки все же опоздали – это нам сообщила выглянувшая в форточку при нашем появлении у здания вездесущая Татьяна. Это означало, что все проживающие в общежитии студенты, явившиеся после 22.30, должны были быть зарегистрированы в специальном журнале, своего рода черном списке, что было нежелательно.
-А вы не могли бы пролезть как-нибудь в окно? – наивно спросил я, когда мы все вчетвером собрались на экстренный совет и девушки, нетерпеливо топчась на месте, перебирали всевозможные варианты проникновения внутрь.
-Нет, окно в нашей комнате закрыто и к тому же еще забито гвоздями, - с досадой сказала Оксана. – А форточка расположена высоко и для меня слишком узкая, - девушка для наглядности похлопала себя по округлой попке.
-Что же нам теперь делать? – спросила Нина высоким голосом, она была близка к панике.
-Я все беру на себя, девчонки, а вы не волнуйтесь и ждите, - улыбнувшись, сказал я, на секунду обнял обеих, после чего направился к центральному входу.
На самом деле повода для оптимизма не было, была лишь надежда на мое всегдашнее везение.
За большим столом, располагавшимся сразу за входной дверью, сидел сторож с простым, неинтеллигентным лицом, перед ним на столе лежал открытый журнал, а из транзистора лилась громкая молдавская народная музыка, которая была слышна и на улице.
Внимательно рассмотрев сторожа сквозь стекло, - его лицо показалось мне знакомым, - я распахнул дверь и вошел внутрь. Увидев постороннего, парень тотчас же попытался состроить строгое официальное лицо – ему, очевидно, нравилось быть ответственным. Но уже через секунду, едва лишь я успел поздороваться, на его лице засияла широкая улыбка, и он поднялся мне навстречу.
-Здравствуй, Савва, здравствуй мой старый друг, - сказал он, радостно пожимая мне руку, и в этот самый момент я тоже вспомнил его: несколько лет тому назад мы вместе с этим парнем работали на местном заводе по изготовлению бетонных шпалерных стоек.
-Здравствуй, дорогой Ванюша, брат! – приветствовал я его с неподдельной радостью и тут же вздохнул с облегчением: теперь нашим девушкам ничего не угрожало – с Ваней-то я уж наверняка сумею договориться.
Следующие несколько минут мы с Иваном вспоминали былые времена, в которые нам выпало вместе работать на заводе: я был тогда сменным инженером-диспетчером, ответственным в свою смену за все производственные линии завода, он же был трактористом на бетонно-смесительном блоке. Сложилось так, что я его научил грамотно, не оставляя за собой следов, воровать бетон и цемент, и, кажется, мой ученик достаточно преуспел в этом. В благодарность за жизненную науку он часто привозил мне фрукты и овощи со своего личного сада-огорода, а может, крал с совхозного, впрочем, мне это было неважно. Особая же радость заключалась в том, что мы оба относительно благополучно завершили на этом заводе свою карьеру – он, наворовавшись, вовремя уволился, а меня с завода выкинули по решению народного суда – и совершенно, надо сказать, незаслуженно: я слишком ретиво прикрывал неблаговидные деяния нашего беспутного директора товарища Быкова, тоже, кстати, вскоре уволенного.
Постепенно я перевел наш с Иваном разговор на нужную мне тему, расспросил его подробно, каков здесь распорядок, а под конец попросил пропустить наших девушек внутрь без записи в журнале.
-О чем разговор? – сказал Ваня, он даже чуть было не обиделся на меня за то, что я о таких вещах спрашиваю. Мы пожали друг другу руки и, видя, что Ваня с видимым сожалением прощается со мной, я пообещал заходить еще.
Итак, наши девушки, Нина и Оксана, по моей команде практически незаметно прошмыгнули в общежитие, а мы с Ваней тем временем договорились о пароле на тот случай, если девушкам – этим, или же другим - придется повторить те же действия в другой раз, но уже без моего участия или присутствия; понадобится это или нет, я еще не знал, но весьма надеялся на это. Тепло попрощавшись со своим старым приятелем, я покинул здание.
Кондрат, дожидаясь меня, нетерпеливо прохаживался взад-вперед перед зданием, я окликнул его, и секундой позже он присоединился ко мне. Мы вместе прошли немного и, свернув за угол, в знакомом уже нам окошке, несмотря на позднее время, увидели сразу пять-шесть девчоночьих лиц, прилипших к стеклу. Не удержавшись, я послал девушкам обеими руками воздушный поцелуй, после чего мы с Кондратом направились к машине.
-Если девчонки, с которыми мы сегодня так мило провели время, проболтаются подружкам об этом вечере, - сказал Кондрат, - то нам, возможно, здесь больше нечего не светит, другие попросту шугаться будут.
-Понадеемся на их скромность и благоразумие, - в тон ему сказал я. – Однако возможно и другое: это заинтригует их подруг, об этом ты не думал?
Кондрат удивленно закатил глаза, затем произнес:
-А что, ты прав, и такой вариант возможен. Это было бы классно!
По дороге домой я назвал товарищу пароль, о котором мы договорились с Ваней, затем мы обсудили нюансы сегодняшнего вечера, подвели итоги, нашли их удовлетворительными и весьма приятными, после чего Кондрат высадил меня у дома и уехал восвояси.
Глава третья
На следующий день мы с Кондратом созвонились, затем, встретившись, посмеялись, вспоминая подробности вчерашнего вечера, после чего мой товарищ деловито спросил:
-Ну что, сегодня продолжим начатое? После завершения всех дневных дел, естественно.
Я хохотнул.
-Это уж конечно. И будем продолжать до тех пор, пока нас там будут принимать. Как думаешь, сегодня нам светит удача?
-Хочется надеяться, что сегодня будет не хуже чем вчера, - отозвался после некоторого раздумья Кондрат. – Короче, через десять минут выезжаем.
Этим вечером мы оказались на месте немногим раньше, чем вчера, а машину поставили по другую сторону от здания патологоанатомии, чтобы она тут не примелькалась, да и просто не мозолила глаза преподавателям.
Сегодня, судя по всему, руководство совхоза решило устроить для своих студентов вечер отдыха с танцами: перед зданием общежития на утоптанной грунтовой площадке под сенью большого развесистого дерева стоял длинный стол с нагроможденной на нем музыкальной аппаратурой, на земле выстроился ряд разнокалиберных звуковых колонок, между всеми этими аппаратами многометровыми змеями вились провода, там же суетились несколько ребят – студентов.
Я подошел к уже знакомому окну, из осторожности огляделся по сторонам, затем тихонько постучал. Вскоре в форточке возникла знакомая уже нам девушка Татьяна, и лишь теперь, благодаря тому, что на улице было еще светло, я смог ее разглядеть получше. Внешне она была, мягко говоря, малопримечательна: у девушки было круглое невыразительное лицо, почти сплошь покрытое веснушками, такие же невыразительные глаза и светлые прямые волосы до плеч. То есть, подавляющему большинству девушек-студенток иняза, многие из которых были прехорошенькие, она внешне проигрывала, из-за чего, я думаю, невероятно комплексовала. Однако Татьяна почти все время улыбалась, и улыбка ее совсем не портила, а скорее, красила, и благодаря ей девушка преображалась и казалась даже симпатичной. Должно отметить, что с самого первого дня, как только я стал приходить к этому окну и легким стуком сообщать о своем появлении, именно она, Татьяна, всегда первой взбиралась на высокий подоконник, откуда, смущаясь и краснея, вела со мной через открытую форточку переговоры. Впрочем, природа ее смущения со временем легко объяснилась. Позднее выяснилось, что Татьяна была единственной из одиннадцати девушек, проживавших в комнате №9, которой я понравился, так сказать, с первого взгляда, и она призналась в этом своим подругам, причем заявила во всеуслышание, что готова отдаться мне в любой день и час, когда я только пожелаю. О каких-либо отношениях с Ленькой или Кондратом она, по-видимому, не помышляла и даже не мечтала: для нее они были слишком красивыми и знающими себе цену парнями, поэтому девушка вполне сознательно выбрала именно меня, по ее мнению более простого и доступного. Подруги по комнате по этому поводу подтрунивали над Татьяной, и всегда, когда кто-либо стучал в их окно, говорили ей: «Танька, ну чего же ты, иди скорее, наверняка это твой пришел». И девушка шла, торопилась, спешила мне навстречу. К огромному сожалению, эта ее готовность по первому стуку запрыгивать на подоконник впоследствии сыграла с ней весьма злую шутку, но об этом несколько позднее.
Я же, узнав, что девушка благоволит ко мне, все откладывал нашу с ней встречу на потом, давая ее желанию разгореться, как следует.
Но вернемся к нашему повествованию. На этот раз после короткого разговора с Татьяной к нам из общежития вновь вышли две девушки, чьи имена Кондрат каким-то образом умудрился запомнить: их звали Ирина и Сильва. Ирина была одета в длинное в складку платье, Сильва в короткую юбку с блузкой, обе были в туфлях на каблучке – судя по их одеянию, девушки явно собрались на танцы.
Почти не разговаривая между собой, дабы не обратить на себя внимания снующих поблизости преподавателей, мы вчетвером с разных сторон проследовали до машины, где остановились и закурили.
-Какие на сегодня планы, девчонки? – обратился Кондрат к нашим спутницам, с интересом разглядывая их. – Не желаете ли с нами прокатиться? – Сказав это, он смешно скосил на меня глаза (мы подозревали, что о нашем вчерашнем приключении с участием их подруг известно уже всем обитательницам 9-й комнаты).
-Почему нет, можно и прокатиться, - сказала Сильва. Она уверенным движением взяла из руки Кондрата сигарету и, поглядывая в сторону общежития, наклонилась и глубоко затянулась дымом. – Если только ненадолго.
-Вы сами будете распоряжаться своим временем, - сказал я, открывая переднюю дверцу машины.
-Тогда поехали отсюда поскорее, - сказала Ирина, приподнимая полу своего длинного платья и устраиваясь на сиденье. – А то если кто-то из преподов заметит нас тут, шума потом не избежать.
Заработал двигатель, Кондрат вырулил на дорогу, и машина стала взбираться на подъем. Спокойная реакция девушек на правый поворот, ведущий на выезд из города, меня несколько удивил, лишь Ирина, повернув голову в мою сторону, спросила: «Куда это мы едем?». «В зону отдыха, - весело отозвался Кондрат. – Для мороженого сегодня довольно прохладно, как бы горло не застудить, так что я предлагаю сначала выпить чего-нибудь для согрева организма».
Девушки переглянулись между собой, но ничего больше не было сказано. Казалось, они уже заранее знали, куда и зачем мы направляемся.
Сегодняшний вечер и впрямь был прохладным, и Кондрат, накануне заехав за мной, подсказал, чтобы я захватил с собой пару бутылок «Белого аиста» - любимого нами обоими сорта коньяка, на закуску я положил в пакет с десяток красных сочных яблок и неизменный шоколад в плитках под названием «Аленка».
Дорогой я с всё возрастающим интересом наблюдал за девушками. Ирина - стройная шатенка среднего роста, сидевшая сейчас рядом с Кондратом, азартно вертела ручку настройки приемника, пытаясь поймать какую-нибудь мелодию, умудряясь в то же время рассказывать нам о модных музыкальных новинках в стране и в мире. Сильва, моя соседка, спросив разрешения, курила, высунув руку с сигаретой наружу, и туда же выпускала дым; изредка поворачиваясь к нам, она вставляла в рассказ подруги короткие реплики. Я шевельнул коленом и с удовольствием коснулся ее упругого бедра. Сильва была заметно крупнее своей подруги – ее объёмистая грудь мощно выпирала из-под блузы, короткая юбка плотно облегала полноватые крутые бедра.
Я еле заметно усмехнулся, когда Кондрат съехал с шоссе и остановился точно в том же месте, что и вчера. Мы вышли из машины, Ирина к этому времени нашла по радио хорошую танцевальную музыку, после чего тоже вышла и, остановив Кондрата, суетившегося у открытого багажника, положила руку ему на плечо и томным голосом сказала:
-У них в общежитии свои танцы, а у нас тут свои, не правда ли, Кондрат? Потанцуем?
Кондрат плотно обвил ее талию руками и, поцеловав девушку в шею, сказал:
-Ты абсолютно права, киска. У каждого свои танцы. – И обращаясь уже ко мне, добавил: - Да, а не выпить ли нам, коллега, по такому случаю по стакану портвешку, как ты насчет этого, Савва?
Мы с Сильвией как раз закончили стелить покрывала на траве, движения девушки, как я для себя отметил, были ленивыми и размеренными.
Откликнувшись на предложение партнера, я ответил:
-Почему бы и нет, уже наливаю.
Услышав наш диалог, Сильвия подняла на меня удивленные глаза, видимо, из-за прозвучавшего слова «портвейн», я же тем временем достал из пакета и стал раскупоривать бутылку коньяка. Разглядев этикетку на бутылке, она понимающе усмехнулась шутке насчет портвейна, а я, протянув ей пустой стакан, спросил:
-Сколько вам налить, мадам? – И добавил шутливо: - Заказывай, не стесняйся, я сегодня щедрый.
-Если можно, налей мне вот так, - она указала пальцем на 200-граммовую риску, затем словно извиняясь, добавила: - Обычно я могу выпить только один раз за вечер, второй раз у меня почти никогда не получается.
Я налил ей полный стакан коньяку, и Сильва, не дожидаясь остальных, тут же медленно выцедила его до дна, затем, сказав «спасибо», потянулась за яблоком.
-Эй, Савва, - сказала Ирина, выглядывая из-за плеча Кондрата, - я забыла тебя предупредить, чтобы ты не наливал Сильвии спиртного.
-Гм, боюсь, что это предупреждение слегка запоздало, - пробормотал я, подмигивая Сильвии, затем, уже громче, спросил Ирину: - А что произойдёт, если все же налью?
-Она начнет к тебе приставать, - хмыкнула Ирина, вновь прижимаясь к Кондрату.
-Это правда? – спросил я Сильвию, ласково, тыльной стороной ладони прикасаясь к ее руке.
-Правда, - вздохнула она, - мой первый мужчина всегда, с самой первой нашей ночи, наливал мне перед этим делом стакан коньяка, вот и приучил меня. Приятно вспомнить.
-Так ты будешь любить меня сегодня? – спросил я, поудобнее укладываясь на покрывале, и головой устраиваясь на округлой коленке Сильвии.
-Буду, - вздохнув, произнесла она, перебирая пальцами мои кудри, и добавила просто: - Я уже, если честно, соскучилась за этим.
-Ты хочешь, чтобы мы ушли от них куда-нибудь в лесочек, подальше отсюда?
-Ну, давай, если только недалеко, - неохотно согласилась Сильвия, осматриваясь по сторонам.
-А знаешь, что? - сказал я. – Мы с тобой, пожалуй, останемся здесь. Пусть лучше молодежь утанцует отсюда. – Я приподнялся с покрывала и сказал:
-Эй, девушка с партнером, а вы бы не могли удалиться шагов эдак на тридцать от этого места, вы нам музыку заслоняете.
Кондрат и Ирина, все сразу поняв и незлобно поругиваясь в наш адрес, прихватив свободное покрывало, отправились в гущу темнеющих неподалеку деревьев.
Шерстяные мини-юбки удобны тем, что их можно не снимать, а попросту задрать в случае необходимости, а сейчас был именно такой случай. Все между нами произошло просто и естественно, даже, пожалуй, обыденно, словно у супругов со стажем. Движения Сильвы подо мной были медленными и размеренными – казалось, эта девушка все в жизни делает неторопливо и основательно. Почти час мы с ней наслаждались сексуальными упражнениями, моя партнерша все время сдерживала меня, не давая кончить, пока я все же чуть ли не волевым усилием заставил себя сделать это.
Тем временем вечер плавно перетек в ночь, взошла луна, и стало ощутимо прохладнее.
-Я хочу тебя отблагодарить за твое старание, стойкий оловянный солдатик, - сказала Сильвия, медленно опуская голову вниз и захватывая горячими, ищущими губами головку моего немного увядшего к этому времени Удальца.
-Не надо, - выдохнул я, но девушка не слушала меня. Она заглотнула его почти целиком и стала, перекатывая по рту, ласкать.
Несколько позднее за этим нас и застали Ирина с Кондратом, как раз возвращавшиеся из леса, где они, я думаю, успели не только насладиться друг другом, но и основательно подмерзнуть. Сильвия, заслышав их голоса, оторвалась от своего занятия и уселась со мной рядом как ни в чём ни бывало.
-Налей-ка мне капельку, - попросила она, заметив, что я, заправив брюки, взялся за бутылку. – Не беспокойся, они ничего не видели, тут слишком темно.
Я плеснул в ее стакан коньяку. Сильвия выпила и сморщилась, Кондрат тем временем откупорил вторую бутылку и налил себе и Ирине.
-Ну, вы там не слишком замерзли, друзья? – участливо спросил я Ирину. – А то ведь могли и не уходить никуда, здесь на всех места хватит, - я обвел рукой довольно обширную площадку, покрытую покрывалами.
-Это и сейчас не поздно сделать, - сказала Ирина, скосив взгляд на Кондрата. – Сильвия, ты как, не возражаешь?
-Танец в горизонтальном положении с переменой кавалеров? – усмехнувшись, отозвалась Сильвия и легла навзничь, закинув руки за голову и подогнув ноги в коленях. – Если тебе, подружка, это по кайфу, я лично не против.
Нам с Кондратом, признаюсь, оказаться в подобной ситуации было внове – впервые за годы наших, скажем так, частых совместных оргий дамы договаривались о групповом сексе сами, не спрашивая при этом, заметьте, нашего согласия. Нам, таким образом, осталось лишь поддержать инициативу, что мы, конечно же, не преминули сделать. После первых неловких минут – как? кто с кем? в какой позе? – мы, наконец, разохотились, и вскоре, приспособившись друг к другу, устроили такую чехарду на покрывалах, что по ходу несколько раз менялись партнершами, причем девчонки сами были инициаторами этих действий, периодически меняя позы.
Закончили мы это мероприятие, когда часы показывали начало первого; развалившись в расслабленных позах, мы отдыхали, восстанавливая дыхание, затем, смеясь, и подшучивая друг над другом, допили коньяк. Наконец, девушки напомнили нам, что им еще необходимо выспаться перед завтрашним рабочим днем, и вскоре мы, побросав вещи в багажник, стартовали в обратном направлении.
Дорогой мы веселились и хохотали как сумасшедшие, и уже невозможно было разобрать, кто чья теперь девушка, да это, как вы понимаете, теперь уже было совсем неважно.
Танцы у общежития, к нашему возвращению, естественно, закончились, студенты и студентки давно уже разбрелись по своим комнатам, ни в одном из окон уже не горел свет, входная дверь тоже была заперта, но мы передали девушкам волшебный пароль «сим-сим, сезам, откройся» и они благополучно пробрались в здание, - на наше счастье Ваня был сторожем бессменным, то есть дежурил каждую ночь.
-Вот это, брат, было здорово! – не сдержав эмоций, воскликнул Кондрат, когда мы, проводив девушек, отправились домой. Потом, после паузы добавил: - Только я боюсь теперь, что на этом наши гастроли могут забуксовать.
-Это почему же? – спросил я, с комфортом устраиваясь на заднем сиденье. – А, ты все о том же? Не думаю, что девочки расскажут об этом остальным, они, вероятнее всего, попросту не позволят другим выходить, сами захотят. Да я в принципе не против, ведь все, согласись, получилось замечательно.
-Ты-то может быть и доволен, - сказал Кондрат, - а я лично заинтересован в расширении списка – хочется увидеть Пилораму, да и всех остальных девчонок тоже. Кстати, у тебя в запасе есть Танька, - съязвил он, - гарантированная, а мне как быть?
-Конечно, было бы усладительно перетрахать весь личный состав комнаты, а там уже взяться за соседние, - сказал я, зевнув. – А после, глядишь, и на весь коллектив общаги замахнуться.
-Так не бывает, чтобы охватить сто процентов, - покачал головой Кондрат. – Все равно кто-нибудь, да соскочит, да и времени на всех не хватит, не говоря уж о здоровье.
-Как думаешь, среди них могут быть девственницы? – предположил я.
-В левом ухе? – усмехнулся Кондрат. – Им всем по девятнадцать, третий курс университета, поздно уже мечтать о целочках.
-Да я и не мечтаю, - пробормотал я. – И даже слегка опасаюсь.
-Что так? – удивленно спросил Кондрат, обернувшись, - раньше, помнится, они тебе нравились.
-Устал я от девочек, старею, наверное, - сказал я и зашевелился на своем месте, разминая слегка занемевшие руки и ноги, так как мы уже подъезжали к моему дому. – Завтра позвони мне, вместе решим, как нам действовать дальше. – Я выбрался из машины, захлопнул дверцу и крикнул: - Езжай осторожно, береги себя и помни: мы с тобой непременно должны выполнить программу-максимум.
В ответ мой товарищ лишь хохотнул.
Глава четвертая.
Следующий день целиком пролетел в каких-то пустых заботах и хлопотах, и о наших планах относительно девушек мы с Кондратом вспомнили, когда время уже приблизилось к полуночи. Шансы на успех в общежитии, где жили девушки, из-за позднего часа были призрачными, можно было даже не ехать, чтобы не расстраивать себя, но мы упрямо отправились туда, где у нас до сих пор все проходило столь гладко, и срывов не было.
-Или мы зацепим сегодня еще кого-нибудь, - сказал Кондрат, когда мы подъехали к зданию патологоанатомии, - или же нам предстоит убедиться, что нас здесь больше не ждут, и тогда я буду вылавливать Светку Пилораму на консервном заводе в ночную смену.
-Однако ты, брат, пессимист, - усмехнулся я. – И далась тебе эта Пилорама. – Я вспомнил высокую стройную коротко стриженую платиновую блондинку, смешливую и озорную. – А впрочем, ты прав, - согласился я с ним, - почему бы и нет. В таком случае пусть она возьмет с собой Таньку за компанию, - добавил я, - пришла пора потешить мечты и надежды этой девушки. – И пропел фрвзу из всемирно известной рок-оперы: «Не лишай нас удовольствия не-вин-но-го!».
***
Мы подошли к общежитию, и я как обычно постучал ноготком в окошко. На стук выглянула, конечно же, Татьяна, которая, едва увидев нас, тут же зашептала: «Савва, если хочешь, чтобы девчонки смогли выйти, сходи и договорись с Иваном».
Слегка обеспокоенный этим новшеством, я направился к входу в здание, не позабыв захватить с собой бутылку водки, обнаруженную мною в багажнике, которую для приличия завернул в газету. Иван, поздоровавшись, сообщил мне, что прошлой ночью проводилась проверка, и его ругали за то, что кто-то из студенток после полуночи проник в общежитие, а фамилий, мол, в журнале никаких зафиксировано не было.
-Так ты бы сказал им, что девушки, возможно, в форточку просочились, - подсказал я, передавая ему бутылку водки.
-Да сказал я, - в сердцах произнес Иван, движением фокусника пряча бутылку куда-то в недра стола, - да кто-то, наверное, видел входивших девушек и заложил. Сегодня наш совхозный плотник сюда приходил, он окна во всех комнатах наглухо забил, а после него еще преподаватели ходили, проверяли.
-Ты выпусти девчонок по тому же паролю, - попросил я его, открывая дверь, чтобы уйти, - а мы уж сами как-нибудь придумаем, каким путем им возвращаться.
Пока я стоял, прячась за растущим посреди двора огромным деревом, из дверей вынырнули три фигурки и быстрым шагом направились к зданию патологоанатомии. Пропустив их мимо, я пошел следом. Одной из девушек была Галина, которая выходила к нам еще в первую ночь, и с ней были две новенькие девушки, из тех, что были в день нашего знакомства в кафе, и звали их Римма и Мила; странно, но их имена я каким-то образом запомнил. Римма была невысокой стройной брюнеткой со спортивной фигурой, Мила – плотно сложенной среднего роста шатенкой, с пышной копной темно-каштановых волос и нежным овалом лица, на котором особенно выделялись большие и черные как маслины иудейские глаза. Я негромко окликнул девушек и они, поджидая меня, остановились.
-Здравствуй, Савва, - по-свойски приветствовала меня Галина.
-Здравствуй, Галинка, здравствуйте, девушки, рад всех вас видеть, - не сдержав широкой улыбки, ответствовал я. Римма и Мила сдержанно кивнули в ответ. Дальше мы пошли вместе. Кондрат, встретивший нас у машины, тоже поздоровался с девушками, затем Галина, коснувшись моей руки, сказала: «Ну, пожелаю вам удачи, а я должна бежать» и, повернувшись, пошагала к зданию.
–Куда же вы, девушка? А счастье было так близко! - шутливо потянулся к ней Кондрат, но Галина, даже не оборачиваясь, ушла, и мы с Кондратом переключили свое внимание на двух оставшихся дам.
Тема мороженого в наших разговорах с обитательницами девятой комнаты уже не поднималась, впору было предлагать девушкам самим придумать повод, по которому им следовало поехать с нами. Как само собой разумеющееся, девушки сели в машину. Кондрат тронул с места, а я все поглядывал на наших сегодняшних дам и меня щекотал червь сомнения – обе эти девушки были еврейками, и мне не хотелось, чтобы в отношениях с ними у нас были какие-то неувязки или недоразумения. И вот почему. В еврейских семьях, насколько я знаю, дочерей зачастую воспитывают в строгости, но если уж еврейка загуляла, то она на этом поприще должна быть впереди, то есть лучше всех прочих, так как евреи, как известно, стремятся лидировать во всех видах человеческой деятельности. Вот потому-то я сейчас и пытался понять, кто эти две девицы: самовлюбленные маменькины дочки - фифочки, не понимающие всей серьезности момента, или же изощренные любительницы спонтанного секса, скрывающиеся под личиной милых скромных девушек. Пока я об этом думал, Мила наклонилась ко мне и спросила шепотом:
-Савва, ты, случайно, не говоришь на идиш?
-Ой-вей, - вздохнул я, с удовольствием улавливая донесшийся до меня тонкий аромат ее французских духов. – Я настолько разбавленный еврей, что не только на идиш, но и по-русски изъясняюсь с трудом.
Мила легонько шлепнула меня по руке, думая, что я дурачусь, а я, наклонившись к ее уху, спросил:
-Вы надеюсь, знаете, куда и зачем мы едем?
-Догадываемся, - сказала она и крепко сжала мою руку своей горячей ладошкой. – Послушай, если вы хотите, чтобы все было красиво, давайте поедем куда-нибудь на квартиру, в лесу, наверное, будет неудобно, да и, судя по всему, вот-вот дождь начнётся.
Она очень вовремя об этом сказала, ибо наша машина как раз приблизилась к перекрестку, рядом с которым возвышался танк.
-Кондрат, - обратился я к напарнику, с трудом сдерживая смех от осознания того, что наши секреты соблазнения уже ни для кого таковыми не являются, - дамы приветствуют совместный отдых, и у них есть одна просьба – отправиться куда-нибудь на квартиру. – А сам я тем временем в отношении девушек подумал: на самом деле истина, скорее всего, лежит где-то посредине, и сегодняшние наши девицы не скромницы, но и не шлюшки, а такие же, как и большинство их подруг – честные давалки.
Услышав мои слова, наш водитель от неожиданности нажал на тормоз и машина, проехав с десяток метров по пыльной грунтовке по инерции юзом, съехала на обочину и остановилась.
-О, вспомнил, квартира моего отца ведь сегодня свободна, - наконец произнес он после минутного раздумья и тронул машину с места. – Ну что ж, вперед! Если дамы просят, как говорится. Только учтите, девушки, - добавил Кондрат, - мы с товарищем имеем дурную привычку меняться партнершами, как вы насчет этого?
На несколько секунд в машине повисла тишина.
-Давай не будем об этом сейчас, Кони?.. – с укоризной в голосе попросила Римма, трогая Кондрата за плечо. Затем Мила внесла дополнение, окончательно разрядившее обстановку:
-На месте видно будет, - просто сказала она.
Я, злясь на напарника и, как бы извиняясь за его бестактность, взял ладонь девушки и прижал её к своим губам.
-Не волнуйся, - прошептала мне в самое ухо Мила. – Римка затрахает твоего дружка так, что после неё он уже больше никого и ничего не захочет. – И, после короткой паузы добавила: - А мы с тобой тем временем сможем уделить достойное внимание друг другу.
Все понятно, подумал я, вот что значит пресловутая еврейская расчетливость: оказывается, наши дамочки уже и партнеров между собой распределили – кто с кем.
Остаток дороги мы с Милой просидели тесно прижавшись друг к другу – мне надо было привыкать к своей роли, - и не произнесли больше ни слова. Зато Римма, достаточно быстро придя в себя после неуклюжего заявления Кондрата, трещала без умолку весь оставшийся кусок дороги, развлекая и веселя нас шутками и анекдотами.
В квартире, принадлежавшей отцу Кондрата, - он в эти дни, на нашу удачу, находился в отъезде, в командировке, - мы быстро сделали все необходимые приготовления, и пока девушки плескались в ванной, я с интересом осматривал новую для себя жилплощадь, так как никогда здесь не бывал прежде.
-На хрен ты сказал во всеуслышание насчет поменяться? – упрекнул я Кондрата, когда он вошел в кухню, держа в руке бутылку каберне.
-Ну не знаю, брат, как-то вырвалось, - обезоруживающе улыбнулся он, и у меня не нашлось сил его ругать.
От такого вина как каберне, которое у нас сегодня имелось в наличие, не опьянеешь, и вообще в охотку его пьют разве только настоящие ценители за своеобразный достаточно резкий и терпкий вкус, думал я, разливая по бокалам темно-бордовую жидкость, от одного запаха которой у меня словно судорогой сводило гортань. Другое дело его модификация: «каберне по-белому» - это вино имеет своеобразный аромат, удобоваримый мягкий ненавязчивый вкус, особый нежно-розовый цвет, а главное – всех этих качеств в нем в меру, жаль только, что именно такого вина у нас сегодня к столу не оказалось.
Но мы вместе с присоединившимися к нам дамами выпили по бокалу, а затем и по второму – терпкая вяжущая жидкость просочилась в желудок, взбадривая мозг и расслабляя тело; именно таково действие этого вина на первой стадии и в небольшом количестве. Закусывали печеньем и конфетами.
Вскоре после короткого застолья мы распределились по комнатам. Все бы, конечно, именно так и произошло, как предсказывала Мила: то есть Римма бы действительно затрахала Кондрата, если бы мы ей позволили это сделать, а мне бы пришлось все это время ублажать ее подругу Милу. Но слова Милы насчет Риммы запали мне в память и вызвали интерес, постепенно перешедший в желание: что же такое представляет собой эта самая Римма, якобы умеющая затрахать кого угодно?
Мы с Милой около получаса нежно и размеренно, почти по-семейному отдавались друг другу, после чего девушка, пробормотав слова благодарности, уткнулась носом мне в плечо и мирно засопела. Я, расслабившись, тоже на какое-то время забылся, но в какую-то минуту, внезапно пробудившись, открыл глаза. Где-то за стеной часы прокуковали три раза – три часа ночи. Я встал: пришлось потревожить Кондрата, настоять на «рокировке» - смене партнерш, - на что он, кстати, согласился без особого желания. Во мне же пробудился какой-то спортивный азарт, вожделенное стремление во что бы то ни стало урвать и для себя кусочек расхваленного подругой темперамента Риммы. Не знаю, чем уж там Кондрат в своей комнате занимался с Милой – подозреваю, что он после смены партнершами попросту уснул рядом с ней, я же был с лихвой вознагражден за свои «старания и искания»: Римма после принятия душа совершенно не комплексуя заключила в свои объятия нового партнера. И действительно: она была хороша в постели - живая, гибкая, подвижная и темпераментная, девушка бурно начинала, быстро «приплывала», и при этом очень возбуждающе попискивала и постанывала. Она, что немаловажно, уважительно относилась к партнеру, спрашивая, что бы я еще хотел получить, ощутить, в какой позе, и т.д.
За окном уже начал сереть рассвет, когда мы с ней, от души нашалившись, угомонились, и я, мгновенно уснув, проспал как убитый почти до полудня.
Открыв глаза, я с удивлением обнаружил, что в этот поздний час мы по-прежнему все в том же составе – девушки на работу не пошли, Кондрат тоже явно никуда не торопился, ну а я так и вовсе всю эту неделю был свободен. Римма спала рядом со мной, голова ее была полностью накрыта подушкой, а руки – поверх нее, казалось, девушка таким способом спряталась, не желая никого видеть и слышать.
Мы с Кондратом отправились на кухню и приготовили шикарный завтрак, благо в холодильнике имелись все подходящие для этого ресурсы – гивечь, брынза, ветчина, какая-то копченая колбаска и т. д., и когда омлет – центральное блюдо - был почти готов, я отправился будить наших дам.
Завтрак, похожий на полноценный обед, под шуточки-прибауточки растянулся на целый час, и мы его завершили уже после полудня, однако и после обеда девушки явно не хотели с нами расставаться. Но мы с Кондратом, наученные предыдущим опытом, были настороже и не расслаблялись, так как знали, что стоило только провести с парой вот таких, безусловно, замечательных девушек, вместе ночь-другую, как они автоматически становились нашими постоянными пассиями – возникали эдакие «долгоиграющие» отношения, из которых потом с каждым днем становилось все сложнее выпутываться. И если о женитьбе, понятное дело, речи никто не заводил, то уж до конца рабочего семестра, то бишь, до отъезда студентов на учебу, ты был обязан эти отношения поддерживать.
Мила, несмотря на то, что половину ночи провела в постели Кондрата, все это время не сводила с меня глаз, отчего я еще больше укрепился в мнении, что она преспокойно проспала рядом с Кондратом до самого утра.
После того как мы отвезли девушек в лагерь, - дорогой я бормотал что-то насчет возможного продолжения отношений в будущем, - Кондрат предложил заехать в кафе – посмотреть, как там справляется с работой наш Лёнечка, ведь главный интерес Кондрата был прежде всего в работе, ну и, конечно, в деньгах, которые эта самая работа давала.
Едва мы прибыли на место, как выяснилось, что нам предстоит авральная работа, и, засучив рукава, мы взялись за дело. Сам Ленька с работой явно не управлялся: толпа клиентов, жаждущих отведать мороженого, беспрерывно росла, поэтому я стал на замес, выдавая каждые 10-12 минут новую партию жидкого мороженого объемом в 25 литров или 15 кг. Технология приготовления смеси была проста: на 3,7кг специального порошка добавлялось 6.3 кг жидкости, причем вместо воды, положенной по рецепту, мы добавляли, по мной придуманной технологии, соки – в каждом замесе другой, и так, методом русского ненаучного эксперимента – а попросту говоря - тыка, мы в итоге подобрали наиболее подходящие и, что не менее важно, довольно вкусные комбинации. Вследствие всех этих экспериментов мы к сегодняшнему дню стали изготовлять двухцветное мороженое, присыпанное, словно пудрой тертым шоколадом, а сверху еще и дроблеными орешками, что в нашем городе – и не только - было в новинку и привлекало в кафе десятки и сотни новых клиентов.
Закончить работу нам удалось лишь после шести вечера – очередь к этому времени наконец-то пошла на спад, а вскоре и вовсе рассосалась.
-Знаешь что, друг Лёнька, сходи-ка ты в магазин «Молдова», - сказал Кондрат, вытирая со лба пот и доставая из кассы несколько 10-рублевых купюр, - и купи там пару бутылок французского коньяка «Бискью» - так звучит его название по-французски, а читается – по нашему - «Бисквит», мы честно заслужили, чтобы побаловать себя этим напитком.
-А в какую цену этот коньяк? – спросил Ленька, пересчитывая деньги.
-30 рублей 40 копеек за пузырь, - ответил Кондрат, блеснув знанием цен.
Когда Ленька ушел , Кондрат подошел ко мне и, наклонившись, уперся своим лбом в мой.
-Спасибо тебе, Савва Спиридонович, - сказал он, глядя на меня каким-то необычным взглядом - влюбленно-восторженным. – Благодаря твоей технологии я в месяц теперь зарабатываю больше двух тысяч, а ведь, открывая безалкогольную точку, я не мог и мечтать об этом. Кстати, до этого здесь больше 500-600 р. в месяц никак не выходило.
-Ладно, ладно тебе, - засмущался я и потянулся за сигаретами. – Ты Лёньке-то тоже что-нибудь отстегивай, он рискует больше твоего, потому что не понимает, дурень, что делает и за что будет потом в тюрьме сидеть.
-Ну-ну, только не надо о грустном, - сказал Кондрат, укоризненно глянув на меня. – Я ему даю денежку, но не балую: 20 рублей в день, чтобы не слишком портить товарища, но и чтобы его боевой рабочий настрой не пропал.
-Хорошо, - сказал я. – Делай, как знаешь. – И тут же спросил: - Вечером – по старому адресу?
-Ну конечно, - усмехнулся он. – Добьем до конца десятку, их в комнате ведь десять живут?
-Одиннадцать, - поправил я и, откинувшись на стуле, рассмеялся.
-Если считать по минимуму, то моя цель – Пилорама, - сказал Кондрат. – Больше, если честно, уже никого не хочу.
-Ага, я заметил, что ты целеустремленный парень, - отозвался я. – Что ж, по крайней мере, если судить только по внешности, твоя Пилорама заслуживает всяческих похвал.
Дождавшись Леньку и неторопливо распив на троих бутылочку «Бискью», мы, закрыв кафе несколько раньше обычного, отвезли парня домой, так как он работал сегодня без обеденного перерыва. Ленька, однако, не желал ехать домой, он требовал, чтобы мы немедленно отправились к девушкам, но я, невзирая на вопросительные взгляды Кондрата, брошенные им тайком, выступил категорически против, и им обоим пришлось уступить: Лёньке – потому, что он не понимал толком, что, собственно, происходит, и почему мы все никак не едем к девушкам; Кондрату – осознанно, зная, что от добра, как говорится, добра не ищут, ведь пока мы и без Лёньки с этим делом неплохо справлялись, к тому же к исполнению наших желаний в наличии имелась всего одна машина, а в ней, как известно, имеется не более четырех посадочных мест.
Глава пятая
Итак, в девять вечера, еще в пионерское, можно сказать, время, мы с Кондратом приехали в уже хорошо знакомое местечко, где нас, казалось, узнавал каждый кустик и каждый придорожный камушек, и я привычной дорожкой отправился к окошку на переговоры. Татьяна, естественно, оказалась на месте, и первой вспорхнула на подоконник. В этот вечер она почему-то смущалась больше обычного (вероятно, предчувствуя, что вот-вот придет ее черед и она, наконец, доберется до объекта своей страсти, то есть до меня), и я уже было хотел предложить ей выйти, но инициативу, как всегда, взяла в свои руки Галина: она, появившись в окошке рядом с Татьяной, сказала мне, чтобы мы с Кондратом ожидали в машине.
С тем мы и вернулись на стоянку, закурили и стали гадать: кого же нам посчастливится лицезреть на этот раз. Я успел, конечно, сказать Галине, что Кондрат хотел бы сегодня видеть Светку Пилораму, но настаивать не стал, уже понимая, что с ней пререкаться бесполезно.
-Ты заметил, что приходят лишь те, кого Галина предлагает? – спросил я Кондрата.
-Да, - ответил он задумчиво. – Именно сейчас мне это впервые в голову пришло, до этого я и не догадывался об ее основной роли.
-Сваха, - утвердительно сказал я. – Настоящая сваха. Только вот в толк не возьму, какой ей во всем этом интерес?
-Интерес в том, чтобы решать за других, - усмехнулся Кондрат. – У нас в стране все построено на этом: кто решает за других, тот и пенки снимает.
-Чего-чего, а уж пенок при личной встрече я Галке гарантирую большое количество, - сказал я, имея в виду совсем другое. – Попадись только она мне в руки.
Наш разговор был прерван появлением девушек. На этот раз их оказалось трое. Во-первых, к нескрываемому восторгу Кондрата на сиденье рядом с ним нырнула Светка-Пилорама, и сразу в машине от ее присутствия стало душевненько и весело – тут же посыпались шуточки, анекдоты и приколы и наше авто буквально наполнилось хорошим настроением. Вторая девушка, назвавшаяся Родикой, вела себя гораздо скромнее Светки, она заняла место на краешке сиденья рядом со мной, ну а третьей к нам в компанию влилась сама Галина, чем немало меня удивила.
-Так что же это получается, милая подруга, - обратился я к ней шепотом, - теперь мы должны искать для компании третьего мальчика?
-Нет, - припав к моему уху губами, остудила мой пыл Галина. – Я с вами просто так прокачусь, за компанию.
Я открыл, было, рот, желая спросить Галину, а что будет, если я захочу сегодня именно ее, но она умело поменяла тему, и мне пришлось всю дорогу болтать о чем-то несущественном.
Когда мы приехали на нашу любимую полянку, я достал из багажника 5-литровую канистру десертного вина «Нежность» - многие дамочки любят этот сладкий и действительно нежный на вкус напиток, - и установил ее посреди покрывала, присовокупив пяток гранёных стаканов. Пока Кондрат весьма красноречиво распинался перед Светланой, рассказывая девушке какие-то удивительные истории, якобы происходившие с ним где-то и когда-то на жизненном пути, Галка увлекла меня под сень деревьев, где мы остановились побеседовать.
-У меня к тебе просьба, Савва, - начала она.
Я кивнул, улыбнувшись, и положил руки ей на талию, но она, мягко сняв их, продолжила.
-Эта девочка, Родика, - кивнула в сторону машины Галина, сделав язвительный акцент на слове «девочка», - когда мы в комнате заговариваем о сексе, не принимает участия в наших бабских разговорах, а когда ее спрашивают об этом напрямик, она отшучивается и вообще ведет себя так, словно она, порядочная дева, чуть ли не целочка, случайно среди нас, порочных и безнравственных ****ушек оказалась. Нет, ты послушай, - одернула меня за руку Галина, когда я, не удержавшись, вновь потянулся и прижался к ней всем телом. – Трахни ее, Савва, так, чтобы ей никогда больше не хотелось невинной прикидываться. Сделай с ней все что захочешь, может хоть после этого она не будет из себя недотрогу изображать.
Заметив мой недоверчивый взгляд, она добавила: - А то, что она не девушка, я знаю наверняка. Так что – давай, вперед, дерзай, у тебя получится, я знаю, - сказала Галина, заметив мое крайнее удивление. Слушая Галину, я даже отступил на шаг назад.
-Но она же твоя подруга? – сказал я Галине с шуточной патетикой. – Вместе учитесь, работаете, живёте, наконец. Как же ты можешь – так жестоко с ней?
-Ах-ах, - махнула рукой Галина и сморщила носик. – Какая еще на фиг, «подруга»? Сегодня она моя подруга, а завтра – Дуся Балалайкина. Не бывает между бабами никакой дружбы, тебе ли этого не знать? Ну все, хватит болтовни, давай, действуй, я надеюсь на тебя, - по-пацански хлопнула Галина меня по плечу и пошагала к машине. Вот такой у нас с ней получился разговор; и я побрел следом за Галиной, медленно переваривая в голове сказанное ею.
Кондрат, расположившись на покрывале рядом со Светланой, не теряя времени зря, уже вовсю флиртовал, оглаживая девушку со всех сторон и что-то нашептывая ей на ушко. Та, поминутно перебивая его, со вкусом рассказывала, что с девственностью рассталась всего месяц назад, и говорила она об этом так откровенно и непосредственно, что, по крайней мере, мы с Кондратом прониклись к ней симпатией и уважением.
- Теперь вот надо набираться опыта, - деловито сказала Светлана, кокетливо поглядывая на Кондрата. – Если уж что-то делать, это надо делать хорошо, не правда ли, мальчики? А то ведь тогда и начинать не стоило.
Мы дружно рассмеялись. Безусловно, в ее словах была логика. Кондрат сделал мне знак, что останется со Светланой в машине, Галина, закурив сигарету, медленно удалилась куда-то под сень деревьев, лишь Родика продолжала крутиться около машины, явно не зная, куда себя деть. Я взял ее за руку, она вздрогнула, и тогда я спросил ее:
-Я что, такой страшный, чего ты испугалась?
-Нет… - замялась девушка, - я просто не ожидала... - Девушка напряженно улыбнулась.
-Нам с тобой необходимо поговорить, Родика, - сказал я, выбирая из кучи покрывал одно и увлекая девушку в сторону от нашего места базирования, - здесь нам, как ты сама понимаешь, неудобно оставаться.
-Да, конечно, - еле слышно проговорила Родика и покорно пошла со мной. Несмотря на предыдущий разговор с Галиной, который, как она считала, должен был настроить меня воинственно или даже негативно по отношению к девушке, Родика, тем не менее, была мне симпатична.
-Ты догадываешься, для чего мы сюда приехали? – спросил я ее, когда мы отошли от машины на порядочное расстояние и я, остановившись, стал расстилать нв траве покрывало.
-Да, - кивнув, сказала она еле слышно.
-Ну и славно. А теперь послушай меня. Если ты еще девушка, - сказал я, успокаивающе сжимая ей руку, - то мы спокойно переждем этот вечер, и ты благополучно отправишься домой. Только в другой раз в машину не садись, хорошо.
-Хорошо, - сказала она. - Только я... - она замялась, и мне показалось, что даже в темноте было видно, что девушка покраснела.
-...не девушка? – осторожно закончил за нее я.
-Нет, - она выдохнула это слово с большим усилием и вновь замолчала.
-Ну и… замечательно, - не сдержавшись, я глуповато хохотнул. И сразу добавил: – Извини, вырвалось. Тогда мы с тобой давай знаешь, как поступим?
-Как? – переспросила она.
-Раз уж мы с тобой встречаемся здесь как мужчина и женщина, то я буду рад отдать инициативу в твои руки, - сказал я, присаживаясь рядом с ней и обнимая за плечи, - то есть, ты делаешь со мной все что захочешь, а я полностью подчиняюсь тебе. Ну, а если ты предпочитаешь нажим, некоторое насилие - с моей стороны, - тогда только шепни, я готов и к этой роли. Но предупреждаю, что я в своей агрессии могу зайти далеко. Ну?.. – я поцеловал девушку в щечку, - что же ты молчишь, выбор за тобой.
-Хорошо, я все сделаю сама, - сказала Родика.
Конечно, ждать чего-либо сверхъестественного от секса с этой девушкой, казавшейся слегка заторможенной от природы, было бы, по меньшей мере, наивно, зато даже легкий затаенный вздох её, когда она, сидя на мне в позе наездницы, медленно раскачивалась вперед-назад, был мне дороже, чем откровенные охи-ахи какой-либо другой девушки или женщины, более раскрепощенной и сексуальной.
-Смелее, можешь меня не жалеть, - сказал я, прихватывая девушку ладонями за бедра и насаживая ее на себя до конца, отчего та, к моему удовольствию, глухо вскрикивала.
-Прости, Савва, - спустя некоторое время прошептала она, - только у меня больше нет никаких сил.
Однако после недолгого отдыха Родика меня и вовсе удивила.
-Савва, скажи мне, ты получил удовольствие?
-Да, - ответил я недоуменно, - конечно, причем в полной мере.
-Тогда полюби меня сзади, ну, ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Надеюсь, моя просьба тебя не слишком шокирует? - спросила она, протягивая мне презерватив и маленький тюбик жидкого крема, одновременно опуская глаза; девушка по-прежнему, несмотря на происходящее, казалась все так же трогательно стеснительной.
-Это будет нашей маленькой тайной и моим удовольствием, - уже шепотом добавила она. – Надеюсь, что и твоим тоже.
И я не обманул ее ожиданий. Вернув девушке крем и презерватив, я прошептал «тогда делай всё сама» и вновь со всем возможным комфортом расположился на покрывале. Родика минутой позднее устроилась на мне верхом и, честно говоря, я не уловил какой-либо разницы между сексом обычным и анальным. Это заняло у нас что-то около получаса, и, что касается меня, в итоге я не получил каких-либо особых ощущений, зато кайфанул от новых впечатлений. Надеюсь, что моя партнерша получила желаемое, во всяком случае, судя по стонам и вздохам, так оно и было. Зато когда мы закончили, я вдруг понял, что полностью выдохся и не смогу сегодня сделать «дубль», как в предыдущие дни, то есть Галина и Пилорама сегодня «отдыхают». Я попросту устал, выложившись по полной. Несмотря на азарт, который просыпается в подобных ситуациях в любом, наверное, мужчине в компании хорошеньких, а главное, доступных, любвеобильных и весьма еще юных женщин, я вдруг понял что это - все, финиш, что я, не распределив правильно силы, переутомился. Впрочем, Кондрат и так не отдаст мне сегодня свою Пилораму «на растерзание», он ведь так жаждал встречи с ней, что тоже выложится с ней до конца.
Когда мы вернулись к машине, а сделали мы это лишь заслышав громкие голоса наших друзей, больше всего была удивлена Галина, которая не могла не заметить радостного блеска в глазах Родики, а то, что она не выпускала при этом мою руку из своей, добило, сразило Галину наповал.
-Пилорама, как дела? – дружески спросил я Светлану, чуть ли не висевшую на шее у Кондрата – эта девушка была мне симпатична просто как человек, не говоря уж о её сексуальной привлекательности.
-Нормально, - ответила Светлана, ни чуточки не обижаясь. – Вот, набираюсь опыта. – Девушка указала на Кондрата, затем, не удержавшись, прыснула со смеху.
-А тебя лично, я надеюсь, сегодня сигарета полностью согрела и удовлетворила? – не без сарказма спросил я Галину, которая зябко пряталась под покрывалом, наброшенном на плечи.
-Н-да, со мной все нормально, - рассеянно ответила та, и мы стали собираться к отъезду.
-Ну как? Все получилось? – успела шепотом спросить меня Галина, улучив минутку, когда мы с ней остались наедине.
-Девочка - класс! Спасибо тебе, – сказал я, объяснив этим сразу все и, не собираясь вдаваться в подробности, а Галина, сделав удивленные глаза, захлопала ресницами.
Дорога до лагеря по обыкновению заняла минут пятнадцать.
-Мальчишки, а завтра вы сможете подъехать? – спросила Галина, когда мы высадили девушек в паре сотен шагов от общежития, чтобы никто не видел их выходящими из машины.
-В котором часу? - спросил я.
-В девять, или что-то около этого, - ответила она, все еще зябко поеживаясь.
-Надеюсь, ты тоже поедешь? – спросил я, провожая взглядом Родику и Пилораму. – Потому что я уже просто млею в предчувствии нашей с тобой встречи.
Она пожала плечами и сказала:
-Я этим делом не страдаю, а вот наша Танька влюблена в тебя по уши и уже готова на все. – Сказав это, Галина повернулась и пошагала следом за своими подругами.
-Танечку мне смотрите не обижайте, - крикнул я ей вслед.
Глава шестая
Наступил вечер следующего дня и вновь, как и в предыдущие дни, наш путь пролегал по старому маршруту.
-Савва, а тебе не кажется, что это становится похоже на какие-то соревнования, - то ли удивился, то ли пожаловался Кондрат, имея в виду наши ежедневные походы к девушкам.
-Я и сам, признаюсь тебе, почувствовал вчера усталость, но надо же завершить этот этап, или ты, брат, хочешь сойти с дистанции, когда до финиша осталось совсем чуть-чуть? – шутливо спросил я. – Я вот, например, сегодня за обедом два стакана сметаны умял, чтобы вечером не опозориться.
-Ладно, в таком случае пройдем дистанцию до конца, даже, если потребуется, доползем до финиша, - в тон мне сказал он.
-Это как же, брат-Кондрат? - спросил я. – В бессилии уткнувшись лбом в пупок живота последней из девушек? – Он удивлённо взглянул на меня, и мы дружно рассмеялись. – Нет, брат, не этого ждут от нас девушки. Впрочем, я бы и сам уже отказался от этих поездок, во всяком случае, сделал бы недельную паузу, да только гордость не позволяет. Тем более, мне кажется, девушки тоже всерьез увлеклись этой игрой, втянулись, так сказать, причем целым коллективом. Обрати внимание, ведь еще ни одна из них не отказалась с нами поехать, а это значит, что в составе комнаты №9 на предмет секса создалось удивительное единодушие. Только теперь уже непонятно, кто кого использует: мне начинает казаться, что мы с тобой выступаем в роли эдаких эстафетных палочек.
-А почему бы и нет? - прервал Кондрат мою пространную речь. – Девушки, находясь здесь, скучают по дому, по своим обычным развлечениям, по парням, в конце концов, и хотят, вернее, жаждут телесного тепла и близкого общения, вот тебе и все объяснение. Или им, по твоему мнению, за этим надо было к сторожу Ивану обращаться? – В голосе его слышалась ирония. - Только попросить его прежде, чтобы он не забыл помыться, после того как каждый день по нескольку раз в свинарник захаживает.
-Ты, как всегда прав, - согласился я. – Ты вот, работая с мороженым, насквозь молоком пропах – а все лучше, чем навозом.
Кондрат усмехнулся и, кивнув, сказал:
-Не поверишь, в один из последних дней, когда в кафе была очередная запарка, я переодевался после работы и сам с себя смеялся – даже под трусами обнаружилось мороженое.
-Верю, верю… - вздохнул я. – Только не пойму, как ты определил, что это было именно мороженое?
Кондрат усмехнулся понимающе и не ответил мне.
Машина замедлила ход и остановилась. Я огляделся по сторонам и увидел затаившиеся возле здания морга три тени. Галина не обманула: часы показывали назначенное время, а у непроницаемых окон зловещего здания мы застали трех девушек: старых знакомых - Галину, Светку-Пилораму, и новенькую, уже десятую по счету девушку из комнаты №9, миниатюрную черноглазую Аллу.
-Вам не страшно здесь стоять, девчонки? - спросил я, подходя к серому зданию. – Морг все-таки.
-Мертвых чего бояться? – удивленно пожала плечами Светлана.
-Так ведь кроме мертвых тут иногда и живые обитаются, - кивнув на здание морга, сказал я усмехнувшись. – Например, заведующий отделением патологии часто остается здесь допоздна, а порой и до утра. А он очень любит молоденьких девушек, предпочитая студенток медицинского училища. И нередко устраивает здесь оргии, в компании своих старых друзей – директора консервного завода, например, которого вы, кстати, не раз на своих рабочих местах встречали; и, кроме них, сюда наведываются еще парочка руководящих работников. Устают они ужасно от своей деятельности – им, как вы знаете, приходится заставлять других работать, - поэтому по вечерам они отправляются сюда, раскладывают малолеток на столах рядом с мертвыми и трахают до умопомрачения.
Глаза девушек загорелись от ужаса и, как мне показалось, от какого-то полудикого восторга.
-Зачем же рядом с мертвыми? – спросила ничему не удивляющаяся Галина.
-А ты не догадываешься? – спросил я.
-Не--ет, - протяжно ответила она.
-От такого соседства у девушек от страха все там сужается, а этим старперам с их полуиссохшими писюнами, - я махнул рукой на закрашенные черной краской безжизненные окна, - только этого и надо.
-У-у-у-жас, - воскликнула Алла, инстинктивно прижавшись ко мне.
-Бр-рр-рр, - только и смогла произнести Светлана. – Пойдемте отсюда поскорее.
-Правильно, пойдем, вернее, поедем, - засмеялся я, и мы заторопились к машине.
-Постойте, а где же Татьяна? - остановился я, когда мы уже садились в машину. – Где моя единственная, верная, чистая любовь?
-Ах да, мы не успели тебе сказать. Отвезли твою «любовь» в Кишинев, - сказала Галина. – Два часа тому назад, на «скорой помощи».
-Наверное, захлебнулась слюной от неудовлетворенной страсти? – предположил мгновенно развеселившийся Кондрат.
-Она неловко слезала с подоконника, оступилась, упала на стекло и сильно разрезала себе ногу, - сказала Светлана.
-Какое ещё стекло? – спросил я, ничего не понимая.
-Стекло там внизу у стены стояло, в форточке сегодня утром плотник заменил треснувшее на новое, а старое не успел убрать, - вздохнула Галина. - Вот она об него и порезалась, да еще и очень глубоко. Потом приехала «скорая», оценили рану как тяжелую – сосуды там, сухожилия повреждены - и решили везти ее прямиком в Кишинев.
-Боже, бедная девочка, - вздохнул я. – А что же она делала на подоконнике?
-Постучал кто-то, когда было еще совсем светло, - сказала Светлана, - она и полезла, подумала, наверное, что это ты пришел.
-Твою мать! – не удержался я, расстроенный, вспоминая влюбленную в меня Татьяну – наивную круглолицую девчушку с веснушками. – Надо же такое невезение. Пусть же выздоровеет без последствий, чёрт с ним, с секесом.
Когда мы вновь оказались на полянке, я, недолго думая, выбрал Аллу и увлек ее в сторонку подальше от остальных. А когда я стал укладывать ее на покрывало, девушка попыталась сопротивляться, и тогда я, смеясь, сказал ей:
-Алка, кончай бунтовать, а то я сейчас девчонкам расскажу, они же тебя на смех поднимут.
Алла вздохнула и попросила дать ей пару минут – привыкнуть к тому, что должно произойти, а я откинулся на покрывале и, заложив руки за голову, спокойно ждал. Интерес к этой девушке у меня был чисто спортивный, ведь мы с Кондратом договорились «охватить» комнату №9 на все сто процентов. Наконец, девушка справилась с собой, расслабилась, и мы без прелюдий отдались друг другу. Отработали, так сказать, номер без страсти и почти без удовольствия. Её Дундочка оказалась очень узкой, что оказалось болезненно нам обоим, впрочем, по большому счёту мне всё же было приятно, - для разнообразия.
Когда мы вернулись к машине, Кондрат со Светланой и Галиной сидели на покрывалах и о чем-то мирно беседовали.
На этот раз, усадив Аллу в кружок, я отозвал в сторонку Галину.
-Наконец-то, Галка, ты попала в мои руки, - сказал я шутливо, но с долей агрессии в голосе, когда мы уединились с ней вдвоем и уселись, а затем и улеглись на расстеленном покрывале.
-Сейчас, сейчас, - с пониманием отнеслась к моим словам Галина, ловко задирая юбку и оперативно снимая трусики. – Еще секунда и я – твоя.
-И все-таки ты ненормальная, Галинка, - сказал я, опрокидывая ее навзничь и улавливая своим чувствительным носом идущий от нее дразнящий запах чистого женского тела, затем одним решительным толчком вошел в нее. – Ты же классная телка. И какого черта ты все это время от нас увиливала?
-Старалась, хотела вам угодить, - прошептала Галка, обхватывая меня руками за плечи. – А еще в те дни я не могла, понял.
-Понял, теперь я про тебя все понял, - прошептал я, с азартом проникая в нее до конца.
Уже после того, как мы с ней оба приплыли и устроились на покрывале отдыхать, Галина, опустив ладонь мне на живот, спросила: «Хочешь, я в рот возьму?».
Я незаметно для неё улыбнулся.
-Ну давай, только не до конца, хорошо?
-Это уж как получится, - был мне ответ.
Галина, несомненно, была достойна всяческих похвал: ведь у нас с девчонками все так гладко проходило исключительно благодаря ей, она практически подложила под нас всех своих подружек-соучениц из девятой комнаты. А сама вот улеглась последней. Ладно, нас с Кондратом хоть уговаривать не надо было – мужики все-таки, но как же ей удавалось с соученицами своими совладать? Там, небось, в их кругу и ревность, и зависть, и всякие другие женские глупости имели место быть. Расспросить ее, что ли, как-нибудь об этом? Или девчонки – ее подружки, откровенно скучая в нашем городе, вдали от родного дома, в какой-то момент затосковали по своим парням, по доброму слову, по ласке, по физической близости, наконец, и, раздраконенные любовными историями, а также откровенными рассказами подруг в темной комнате общежития, нашли сексуальную отдушину в лице нас с Кондратом?.. Впрочем, об этом я уже говорил…
Когда спустя какое-то время мы с Галиной подходили к машине, меня обуял странный восторг, прямо эйфория какая-то. Кроме Светки-Пилорамы все девушки из комнаты №9 уже побывали в моих объятиях. Конечно, Татьяна теперь не в счет, несчастный случай, произошедший с ней, все испортил, и я искренне девушке сочувствовал. Что же касается Светланы – последней по счету претендентки - так вот же она, лежит в машине на разложенных сиденьях и ждет. Ну, ждет, допустим, не меня, Кондрата, - его, кстати, почему-то не видно, но теперь-то уж при любом раскладе я точно до нее доберусь, товарищ претензий иметь не будет, гораздо обиднее было бы остановиться в шаге от цели и не округлить счет. Но справлюсь ли я, мелькнула подленькая мыслишка? На минуту закрыв глаза, я представил себе портретный ряд всех девушек из комнаты №9, уже побывавших в моих объятиях, из-за чего в следующую минуту сработал инстинкт, и по всему телу разлилась сладчайшая истома, пришло всепобеждающее желание, открылось, если можно так выразиться, второе сексуальное дыхание.
Увидев меня, открывающим дверцу машины, Светлана не растерялась, а наоборот, все поняла и с улыбкой раскрыла мне навстречу свои объятия. Упираясь своими длинными босыми ногами в крышу авто, она водила ими по обшивке в такт моим движениям, словно чертила на ней какие-то фигуры или узоры. В плане секса мы, естественно, сегодня ничего особенного друг другу дать не смогли, так как я был уже, можно сказать, на исходе, и держался, честно говоря, на одной гордости, а она была попросту неопытна, но вот в моральном плане я считал Светлану наилучшей для себя наградой, так как внешне она была весьма привлекательна, и даже просто от ощущения, что вот же, она самая, Пилорама, постанывает, распятая мною на сиденье, я получил необыкновенное удовольствие.
Кондрат появился как раз в ту минуту, когда я почти ползком выбирался из машины. Товарищ приветствовал меня дружеским тычком в бок; на его лице гуляла веселая усмешка. Так как все задачи этого вечера были решены, мы оперативно собрали вещички и отправились в лагерь. Хорошее настроение не покидало меня всю дорогу, мы со Светланой, беспрерывно подшучивая друг над другом, устроили под конец добрую, развеселую, лихо закрученную юморесочку – эдакую партию в пинг-понг, состоящую из необидных шуток и подколок.
Глава седьмая
Мы в юности шустрили, свиристя,
дурили безоглядно и отпето,
и лишь десятилетия спустя
мы поняли, как мудро было это.
И.Губерман
Расставаясь накануне вечером, мы с Кондратом договаривались встретиться в «Ла умбрэ» утром следующего дня, явиться туда к началу работы. Уже потянув ручку двери на себя, я понял, что мой товарищ прибыл на место раньше меня, так как услышал внутри крики: это буйствовал Лёнька, который, когда я его увидел, сам на себя был не похож. Он кричал, брызжа слюной, умолял, требовал, и под конец жалобно попросил Кондрата, чтобы мы, наконец, отправились в студенческий лагерь, к тем самым девушкам, с которыми мы здесь, в кафе, ровно неделю тому назад познакомились.
-Ну хорошо, допустим, пойдем мы туда, - входя вклинился я в их разговор. - А как знать, что нас там ждет? Где гарантии, что всё будет так, как нам хочется?
Ленька, оставив Кондрата в покое, повернулся ко мне и стал расписывать, на ходу фантазируя, как бы он волчком прошелся по всему лагерю, наматывая на свой «корень любви» всех подряд встреченных там девушек.
-Зачем же торопиться? – спросил его я, одновременно подмигивая Кондрату, - впереди у нас выходные, думаю, они сами к нам явятся, только успевай выбирать.
-Да, повремени еще чуток, - поддержал меня Кондрат, огромным черпаком перемешивая в баке смесь для мороженого. – Они должны дозреть, где им еще такого красивого парня как ты найти. Вот сегодня вечерком после работы и отправимся к ним.
-Ур-ра! – вскричал Ленька, заметно повеселев от его слов. – Наконец-то я вас уговорил! Сегодня!!!
Мы еще не сказали Леньке, что именно на сегодня мы были приглашены девушками в студенческий городок, где у них должен был состояться прощальный концерт со сладким праздничным столом и танцами. При этом вход был открыт только студентам и приглашенным лицам, то есть каждая девушка могла привести с собой лишь одного гостя, то есть своего парня.
Было около пяти часов пополудни, когда мы втроем, одевшись поэлегантнее, причесанные и в меру наодеколоненные, - в моём случае это был французский «кашарель», - сели в машину и отправились по так хорошо знакомому нам с Кондратом адресу. Прибыв на место, мы оставили машину на стоянке, а сами подошли к зданию общежития, у входа в которое к этому времени собралось уже не менее сотни местных парней. Большая часть из них была мне знакома, и мы приветствовали друг друга, но встречались и совсем незнакомые ребята. Затем из здания стали выходить весёлые, нарядные все сплошь с причёсками девушки – одна за другой, – каждая из которых буквально брала за руку и препровождала одного из парней внутрь.
После недолгого ожидания и нас, наконец, пропустили – за нами тремя, правда, пришла одна лишь Галина, но преподаватели, стоявшие у входа, поверили ей на слово, что остальные девушки нас дожидаются внутри, просто заняты в данный момент весьма важным делом - наведением красоты. Мы с Кондратом при этом почувствовали себя чуточку обиженными – мы предпочли бы, конечно, чтобы за нами пришли сразу несколько девушек, ведь мы, как нам казалось, этого заслужили. Лёнька, который находился здесь впервые, беспрестанно вертя головой во все стороны, разглядывал всех подряд девушек, и поминутно цокал языком, выражая, таким образом, свой телячий восторг.
И действительно, тут было на кого поглазеть: не менее двух сотен хорошеньких девушек, празднично приодетых, по большей части, как мы знали, студентки отделения иностранных языков, сновало по коридорам от жилых комнат к помещению столовой и обратно, и вскоре в глазах у нас замельтешило от такого количества милых девичьих лиц и стройных гибких тел.
Немногочисленные парни-студенты, а также, такие как мы, приглашенные гости, скромно жались к стенам столовой, приукрашенной в честь этого дня разноцветными воздушными шарами и надписями на наклеенной на стены золотистой бумаге, а наша «десятка» из комнаты «намбер найн» - как ее окрестили сами девушки, выстроилась в полном составе перед Лёнечкой, который, не теряя ни секунды, тут же завладел их вниманием. К нам же, как я заметил Кондрату с легким оттенком грусти в голосе, они отнеслись без особой теплоты. «Не расстраивайся, брат, видимо, нам с тобой придется утешиться воспоминаниями», - шепнул он мне в ответ.
Обойденный вниманием со стороны «наших» девушек, я с интересом стал озираться по сторонам, обратив свой взор на других. Ах, да что говорить? Сказать, что нас в этот момент окружало множество необычайно хорошеньких девушек, еще не значило сказать ничего: мне показалось, что здесь собрались лучшие из лучших, самые прекрасные девушки нашей республики, ведь Кишинев неспроста называют всесоюзным городом невест, а большинство присутствовавших здесь девушек были родом из столицы солнечной Молдавии. Мимо нас то и дело дефилировали столь симпатичные юные дамы, что я порой не мог удержаться и от избытка чувств дергал Кондрата за рукав.
«Наши» девушки, несомненно, тоже были хорошенькими - особенно сегодня – принаряженные и накрашенные, но они, как мне показалось, на фоне всех остальных выглядели теперь уже несколько поблекшими, и тогда я понял главное - они составляли лишь мизерную часть, всего несколько цветочков из шикарного букета, предложенного сегодня нашему вниманию.
С одной из проходивших мимо девушек я даже заговорил, меня просто очаровали ее безупречные женственные формы, о чем я, желая сделать заслуженный комплимент, не замедлил ей сообщить. Девушка, смеясь, поблагодарила меня, затем жестом позвала меня в сторону и сказала, играя глазками:
-Вы, мужчины, ты только не обижайся, в последнее время усиленно деградируете, и внешне все больше становитесь похожими на пингвинов: жирных, пугливых, и неповоротливых, да и ходите так же, медленно переваливаясь с ноги на ногу. А я, например, люблю высоких, стройных и подтянутых парней.
-Что ж, - выдавил я из себя, к собственному удивлению убеждаясь, что она по большей части права, - желаю тебе встретить именно такого. А если хочешь, я могу тебя познакомить с любым во-о-он из тех мальчиков, - я указал на Леньку и Кондрата, - или они тебе тоже не нравится?
-Вон тот ничего, смазливый, - ответила девушка, бросив мимолетный взгляд на Лёньку. – Правда, такого еще понадобится соблазнять, сам он вряд ли сможет найти подход к девушке, наверняка безмерно стеснительный. А второй ничего, в моем вкусе, но сегодня рядом со мной другой герой.
Удивляясь ее проницательности, я с сожалением простился с девушкой, пожелав ей хорошего вечера, после чего вернулся к своей компании.
После официальной части, во время которой особо отличившихся студентов и студенток, называя поименно, хвалили за трудовые подвиги, а кого и поругивали за леность, и под конец озвучили, кто какую сумму денег получит по окончанию трудового семестра, был, наконец, объявлен перерыв, и все вывалили на улицу – передохнуть и подышать свежим воздухом перед танцами. И тогда мне в голову пришла отличная идея. Я подошел к явно скучающему водителю совхозного «ПАЗика», дежурившего у общежития, и попросил его подбросить нас с девушками в центр города. Я дал ему три рубля и пообещал еще пять, если через два часа он заберет их обратно. Девушек из комнаты номер девять не пришлось уговаривать дважды – они гурьбой отправились к автобусу и быстренько попрыгали в него. Кондрат с Ленькой, воодушевленные моей идеей, на машине выехали вперед, а я вместе с девушками поехал автобусом, что дало мне возможность в очередной раз ими полюбоваться.
Когда мы прибыли на место, девушки, высыпав из автобуса, стали входить в кафе, а мы с Кондратом, точь-в-точь, как и в первый день нашего знакомства, кажущегося нам сегодня уже отчаянно далеким, хотя прошла всего неделя, усадили девушек на стульчики, и предложили угощение – разнообразные пирожные и шоколад нескольких видов; из напитков - соки, минералку и лимонад, кто чего пожелает. Затем из багажника нашего авто были извлечены «неприкосновенные запасы»: шампанское, вино и коньяк, напитки эти тут же разливались по стаканам и подавались нашим гостьям. Минут через десять-пятнадцать подоспело затвердевшее во фризере мороженое, и каждая девушка взяла порцию по своему вкусу.
Под мороженое мы выпили за нас, молодых, затем за дружбу, потом за студенчество.
В центре внимания, как и в первый день нашего знакомства, находилась Светка-Пилорама; Галина же и все остальные девушки держались как бы в тени. Светлана успевала все: рассмешить всю компанию, сделать Лёньке или Кондрату комплимент по поводу обслуживания, кольнуть шуткой кого-либо из подруг, и она же каким-то образом успела что-то нашептать на ушко нашему Лёнечке, отчего тот в одно мгновение сник и пришел в расстроенное состояние духа. Я обратил на это внимание, случайно заметив, как у Леньки на скулах вдруг задвигались желваки, лицо покраснело, а его руки при этом судорожно сжимались в кулаки. По каким-то еле заметным признакам, обрывкам фраз, шуточек, он, по-видимому, и сам уже догадывался, что к чему, что нас с Кондратом связывают какие-то секретные отношения с девушками, ему неведомые, а тут еще как раз подоспела Светка со своими объяснениями…
Когда налили по четвертому разу, Светлана подняла свой стакан и обратилась к Кондрату и ко мне все с тем же смешком в голосе:
-Скажите-ка, милые мальчики, как вы теперь между собой будете нас называть: ****и, сезонные подружки, или еще как-нибудь?
Все присутствующие стихли, девчонки как-то подобрались и напряглись, исподтишка переглядываясь между собой и бросая взоры на нас, парней; в этот момент в помещении повисла гнетущая тишина. Затем все вновь обратили свои взоры на Светлану.
Кондрат встал, лицо его в этот момент неожиданно для меня сделалось серьезным. Он подошел к Светлане, ласково обнял ее за плечи и сказал:
-Среди нас тут нет посторонних, поэтому скажу просто: теперь мы вас будем называть девушки-сестрички или просто молочные сестрички, если вам так больше нравится. Я пью за Вас – прекрасных дам-с, ну и, конечно, за иняз. – Тут Кондрат не сдержался и расплылся в широкой улыбке. - Спасибо вам, девчонки, за все: за доверие, понимание, теплоту, доброту, отзывчивость и ласку.
И девчонки, такие милые и замечательные, назову их еще раз поименно: Нина, Оксана, Ирина, Сильва, Мила, Римма, Родика, Алла, Галина и Светлана подняли свои стаканы и выпили. Это удачное высказывание Кондрата окончательно примирило всех нас, и смягчило тот наметившийся было между нами и девушками небольшой напряг, который уже через короткое время пропал, растворился навсегда, и теперь все мы, заглядывая друг другу в глаза, хихикали, шутливо толкались, обнимались и пили на брудершафт, короче, дурачились и прикалывались на полную катушку. Один лишь Лёнечка – блуждавшая на его лице неуверенная улыбка то и дело сменялась грозным облаком, - был невесел, но этого, казалось, никто не замечал.
Незаметно пролетели два часа, настало время прощаться, водитель автобуса, поглядывая на часы, уже маялся у входа, нетерпеливо топчась на месте. Девушки медленно, без особого желания потянулись на выход и прошли к автобусу, ожидавшему на проезжей части; я стал у двери и, подавая каждой из них руку, помогал подняться на первую ступеньку; Кондрат, скрестив на груди руки, стоял чуть в стороне, Ленька подле него. Нина, садившаяся первой, демонстративно убрала свою руку и, старясь не глядеть на меня, прошла внутрь; Мила же, наоборот, задержавшись на мгновенье, припала ко мне всем своим телом, не обращая внимания на ожидавших позади подруг. «****ун», - выдохнула она мне прямо в лицо, и с очаровательной улыбкой прошла вглубь автобуса; Галка походя дружески потрепала меня по щеке; Светлана, входя последней, поцеловала в щечку и сказала: «Прощайте, молочные братья! Что ни говори, а по большому счету было приятно». Затем водитель закрыл дверь и автобус тронулся. Я махал им вслед рукой, пока автобус не скрылся за поворотом, затем подозвал Кондрата, и мы вместе вернулись в кафе.
У порога нас уже поджидал Ленька. Лицо его было перекошено от злости. В то самое мгновение, когда мы с Кондратом вошли внутрь, он со всем нерастраченным запалом своих эмоций обрушился на нас, напор его был столь яростен, что у меня даже создалось впечатление, что он нас собирается побить:
-Козлы! Сволочи! Не ожидал я такого от вас... Друзья, блин, называется... Не хочу вас больше видеть. Убирайтесь вон! – И, топнув ногой, добавил: - Сейчас же!
Кому-либо другому за такие слова я бы уже давно голову открутил, а тут молча стоял, виновато понурив голову и даже, кажется, кивал, признавая его правоту. Чего уж там, Ленькины упреки были справедливы.
А он тем временем продолжал:
-Моим именем прикрывались, гады, а сами тем временем всех девок перетрахали! – Он шагнул ко мне, взялся за отворот рубашки и, приблизив свое красное от гнева лицо, спросил:
-Признавайся, Светку Пилораму трахал?
Сохраняя на лице безвинное выражение, я кивнул.
-И еще кого? Молчишь? Кого из этих десяти телок?
Я молчал, смущенно улыбаясь, до тех пор, пока на Ленькином лице не созрело выражение уязвленного самолюбия. И тогда в разговор вступил Кондрат.
-Да что ты привязался, Ленька, со своими дурацкими расспросами. Всех он трахнул, всех десятерых из этой комнаты, понял.
Ленька, закатив глаза, отпустил меня и без сил повалился на стул.
-Суки вы, а еще друзья называются, - только и смог он выдохнуть. – Да и эти телки тоже хороши.
-Поехали отсюда, брат, - предложил я Кондрату. – Все равно кроме оскорблений мы здесь ничего больше не услышим.
В это время снаружи послышался шум подъехавшей машины, и через несколько секунд в дверях возникла улыбающаяся физиономия Жердя – еще одного товарища из нашей компании. Пока мы с ним обменивались приветствиями, Ленька несколько секунд глядел на него изучающе, затем, видимо что-то решив, сказал:
-Пойдем, Игорь, выйдем с тобой на минутку, разговор есть.
Они вышли, а пятью минутами позже Лёнька заглянул внутрь и сказал:
-Поработай, Кондрат, тут сам до конца дня, мне срочно нужно съездить кое-куда.
Кондрат от неожиданности открыл, было, рот, затем мы с ним удивленно переглянулись, но вот он понимающе хмыкнул, а Ленька тем временем швырнул ключи от бара на стол и пропал из видимости.
Без видимого удовольствия Кондрат доработал до закрытия, а я, в виду наличия у меня массы свободного времени, помогал ему.
А утром следующего дня Игорь встретил меня в городе и рассказал, что вчера вечером они с Ленькой съездили в лагерь, где жили девушки, «выдернули» оттуда двоих из них и отвезли в лесок, причем девушки сами подсказали, где и как именно можно с удобствами расположиться.
-Ну, то, что вы там с ними делали, мне неинтересно, - сказал я, - а имена девушек ты хоть помнишь?
-Да, - ответил Игорь, - одну Галка зовут, другую вообще как-то интересно... во, вспомнил, Пилорама. Наверное, это погоняло она получила за то, что пилиться любит. Симпатичная, кстати, девка. Мы с Ленькой оба ее трахнули.
«Ай да молодец, Светка! - усмехнулся я про себя. – Быстрыми темпами девушка опыта набирается».
198... год.
Новелла шестая.
«Фраппе»
Эспрессо
100 мл молока
Ледовая крошка
Любой сироп по вкусу
Смешать эспрессо с молоком и кубиками льда.
Насыпать лёд в бокал и налить в него коктейль.
Добавить сироп.
Рейс на Барнаул.
Наука описала мир как данность,
на всем теперь названия прибиты
и прячется за словом «полигамность»
тот факт, что мы ужасно ****овиты.
Игорь Губерман
Глава первая.
Ура, наконец-то! А я, уже, признаться, потерял было надежду получить хороший рейс и тут - на тебе! - сбылась мечта идиота! – мне оформили рейс на Барнаул.
Барнаул!!! Название этого города звучит песней для любого проводника! И вино на этот раз мы с напарником, кстати, опять с новым, получили вполне подходящее - портвейн белый, любимый напиток советских алкашей!
Пока в наши вагоны – «спец», «молочку» и «бандуру» под контролем напарника заливали вино – общий объем которого составил около 120 тонн, я лихорадочно готовился, собирая у друзей и знакомых необходимое оборудование – фляги, шланги, кислородные подушки, и даже запасной ручной насос, – в таком длительном рейсе все могло пригодиться. Также я сделал приличный запас дров и угля – нам с напарником предстояло отправляться в дорогу первого ноября, так что зима и настоящие сибирские холода ждали нас впереди, ведь мы держим путь не куда-нибудь, а в Алтайский край.
Правда, с напарником мне, должен сказать, на этот раз не повезло. Прямо скажу, дерьмовый мне достался напарник. Имя его было Лёша, а по прозвищу Фуф. Подозреваю, что в основе этой странной клички лежит слово фуфло. Как и с прежними своими напарниками, что нередко бывает в маленьких городах, где все друг друга знают, я был с Алексеем знаком, причем какое-то время мы с ним проживали в одном доме, и даже в одном подъезде: только он на первом этаже, а я на четвертом. Вернее, я уже много лет там жил, а Ленька лишь полтора-два года тому назад как у нас появился – повадился ходить к нашей соседке, Ленке, да так и остался у нее жить.
Сама Ленка, его сожительница, женщина возрастом под пятьдесят, была известна всем окружающим своим чрезвычайно легким поведением. Поселилась она в нашем подъезде тоже не так давно, года четыре тому назад – сменила жившую прежде в этой квартире красномордую Катю, известную всему городу пьяницу и безотказную шлюху. Сменила – и зажила квартира под номером полтинник - 50 – прежней, уже привычной жизнью: днём и ночью туда приходили какие-то бабы, мужики, устраивавшие пьянки, гульки, и где, как следствие, происходили почти ежедневные потасовки с выяснением отношений. Не знаю, на какие такие деньги они жили-гуляли, так как Ленка все эти годы нигде не работала, вполне возможно, что существовала она на подачки от своих кобелей. Правда, с появлением Лёньки его сожительница всё же утихомирилась, и теперь вместо множества приходящих кобелей у нее был всего один – постоянный, зато молодой: Леньке было чуть больше тридцати, и возрастом он вполне мог сойти ей за сына.
Ситуацию подогревало еще и то, что Ленкиной дочери, Машке, живущей с матерью, тоже было под тридцать, и к ней тоже ходили мужики, Ленькины сверстники, отчего порой и возникали в этой квартире спорные ситуации, требующие выяснения отношений, то есть, попросту говоря, мордобития.
И вот однажды в описываемый период я проснулся среди ночи от неясного шума. Опять в 50-й квартире балуют, с неудовольствием подумал я, без труда определив, что шум доносится снизу. Повернувшись на другой бок, я потянул на себя одеяло, намереваясь укрыться с головой и тем самым избавиться от шума. Но уснуть все не удавалось, шум не прекращался, и я, выйдя на балкон, стал вглядываться вниз. Ну конечно, прямо под моими окнами происходила какая-то несуразная возня, и мне понадобилось несколько минут, чтобы разобраться в ситуации. Перегнулся я с балкона, пригляделся и моим глазам открылась странная картина, весьма напоминавшая бег с препятствиями: два мужика и две бабы, с дикими криками гоняясь друг за другом, для чего-то влезали с улицы в кухонное окно, затем, пересекая квартиру, выскакивали в подъезд, после чего выбегали на улицу и, обегая дом, возвращались к кухонному окну, затем все начиналось сначала.
Судя по моим наблюдениям, азарта и запала у этих четверых могло хватить надолго, и я, решив с этим явлением бороться доступным мне образом, наполнил в ванной водой ведро и вернулся на балкон. Улучив момент, когда внизу собрались трое из четверых действующих лиц, я опрокинул на них ведро. Получилось не очень удачно – я их лишь слегка обмочил. Что не помешало участникам «забега с препятствиями» «приветствовать» меня витиеватым трехголосым и трехэтажным матом.
Несколькими минутами позднее я повторил свой опыт, на этот раз вышло удачнее - под «водные процедуры» попали двое, зато я их вымочил с головы до ног. Опять послышались проклятия, мат, затем топот в подъезде и вскоре сильный стук, даже грохот, в мою дверь. Ага, не ошиблись квартирой, правильно двери вычислили, злорадно подумал я, направляясь к выходу. Настрой у меня был воинственный: я знал, что в этот полночный час почти весь наш подъезд не спит, каждый за своими дверями напряженно ожидает, чем все закончится, и потому решил не ударить лицом в грязь.
Как был в одних трусах, я подошел к двери и резко распахнул ее. Передо мной маячили две озлобленные хари – Ленкина – хозяйки квартиры и ее сожителя Лёньки, с которым я тогда еще не был знаком лично.
-Выходи, ты, морда, драться будем, - трясясь от злости, вскричал Лёнька, вытягивая руки вперед и становясь в некоторое подобие боксерской стойки. Рядом с ним, бешено вращая глазами, что-то шипела в мой адрес Ленка, угрожающе держа в руке сковороду.
Ну, достали, подумал я, и кровь вскипела во мне, требуя немкдленного действия.
-Драться мы, конечно, не будем, зато я вас буду строго наказывать, - сказал я и, шагнув навстречу парочке, отвесил Лёньке, стоявшему слева, приличную оплеуху. Не удержавшись на ногах, он кубарем покатился по лестнице вниз. Не останавливаясь на достигнутом, я и Ленке закатил полновесную пощечину, да такую, что ее от удара развернуло, затем подтолкнул ее в спину, и она, потеряв равновесие, покатилась следом за Лешей, сковорода, догоняя их, загремела по ступеням с ужасающим грохотом. После этого я закрыл двери, будучи уверен, что конфликт исчерпан. Ан не тут-то было: уже несколькими минутами позднее я услышал у своей двери какие-то странные глухие звуки, словно кто-то изо всех сил пытался в нее протолкнуться.
На этот раз я разозлился уже по-настоящему – зловредные нарушители покоя не угомонились, а пытались достать меня на моей же территории. Открыл дверь – и тут же уткнулся руками в чью-то спину, стал толкать эту спину от себя, но вскоре разобрался: задом ко мне стояла Ленкина дочка Машка, она отмахивалась стулом от нападавшего на нее мужика, мне незнакомого.
Эти двое, возясь у двери, тяжело сопели и негромко, но грязно переругивались. Секунда, и Машка вновь уперлась в меня спиной. И лишь только теперь, выглянув из-за ее спины, я разглядел в руке нападавшего нож. Простой, кухонный, однако же размера он был приличного. Оттолкнув Машку в сторону и одновременно выхватив из ее рук стул, я шагнул вперед и несколькими сильными ударами разломал этот стул на голове нападавшего, в ходе чего, что и являлось моей главной целью, выбил из его рук нож. Затем, ожесточившись из-за ножа, я пнул мужика несколько раз по туловищу ногами, целясь в пах. Мужик повалился и стал кататься по полу. При этом он кричал и пугал меня: «Я тебя завтра достану, урою, сучий потрох, убью тебя, падла». Наконец я поймал его за волосы и приставил к горлу его собственный нож, при виде которого он сразу умолк.
-Еще одно слово, козлик, и ты труп, - громко прошептал я ему прямо в ухо. – Я не буду ждать завтрашнего дня, а кончу тебя прямо сейчас, понял? – «Понял», - хрипло ответил он. - То-то же. А сейчас – вставай и пошел вон, но попадешься мне еще раз на глаза, имей в виду, заколбасю. Не жить тебе. С сегодняшнего дня лучше держись от меня и от этого дома подальше, тогда, может, поживешь еще.
Назначенного времени с лихвой хватило, чтобы мои незваные гости убрались. А Лёнька, Ленкин ухажер, заявился ко мне на следующий день – разбираться. Физиономия его носила на себе следы вчерашних побоев, сегодняшнего похмелья и еще черт знает чего. Он был явно ожесточен происшедшими вчера событиями, но, увидев мое хмурое и непреклонное лицо, сразу сник и заныл:
-Как же так, дорогой сосед? Мы ведь должны жить мирно и дружно, а ты – сразу драться.
-Откуда же я знаю, кто ты таков, тут до тебя столько всяких-разных поперебывало... Короче, слушай сюда внимательно и запоминай: если будет в подъезде тихо, мирно, будем жить дружно, а как только устроите бардак, за себя не ручаюсь, приду и буду лупить всех подряд по головам, причем, чем попадет, понял?
Ленька, недовольно что-то бормоча себе под нос, удалился восвояси.
В подъезде, однако, с тех пор стало действительно потише, но пьянки не прекращались, лишь разборки теперь происходили внутри квартиры, наружу не выплескиваясь.
Вот такой по случаю нарисовался у меня напарник в рейсе. Своими сомнениями и тревогами я поделился с товарищем своим и коллегой, Жердем.
-А ты, Савва, урода этого с собой в рейс не бери, просто «забудь» его дома, - посоветовал мне Жердь. – Ты что, сам не справишься? Езжай один, а его надури, число на отправку другое назови, он за своими пьянками сам с датами запутается. И деньги, что заработаешь в рейсе, не придется с этим дураком делить.
Не очень уверенный в успехе, я все же последовал его совету. Сказал Лёньке, что мы отправляемся в рейс в среду утром, а сам отбыл во вторник вечером.
Так и уехал. Один. Надо сказать, что по натуре я вообще-то скотинка общественная, то есть люблю находиться среди людей, не принадлежу, одним словом, к одиночкам. Но первые два дня я буквально наслаждался одиночеством. Потом, увы, стал скучать. Спал я, когда хотел, в основном конечно ночью, в светлое же время суток читал. Готовить мне было лень, поэтому я питался в круглосуточных путейских столовых во время стоянок для пересортировок состава, которые по большей части случались по ночам.
Скоро мы миновали Молдавию, и состав покатил по Украине.
Ночью, сквозь полуоткрытую дверь, наблюдал проносящиеся мимо огни небольшого украинского городка Кодыма, расположенного на границе Одесской и Винницкой областей. Здесь прошло мое раннее детство. От нахлынувших воспоминаний защемило сердце - здесь жили отец мой и дед, бабушка год тому назад как умерла, о чем нам с мамой сообщили письмом, которое пришло с недельным опозданием. Мы с отцом почти не общались. Как разошлись отец с матерью еще в конце 50-х, когда мне было три годика, с тех пор и прекратились отношения. Подростком я несколько раз ездил в эти места, мне в тот период очень необходима была отцовская поддержка, но отцу было не до меня: он строил очередную семью то ли с третьей, то ли с четвертой по счету женой, да и поймать, застать его дома была целая задача, так как он часто разъезжал по командировкам. Дед с бабушкой, конечно, принимали меня и обласкивали, как могли, но мне этого было недостаточно. Затем, когда бабушка умерла, дед, несмотря на почтенный возраст – 72 года, вновь женился: в деревне, как он объяснил мне в письме, без женщины на хозяйстве никак нельзя.
После бессонной ночи, посвященной воспоминаниям, я уже под утро выпил стакан водки, закусил краюхой хлеба, завалился на топчан и проспал почти целые сутки.
А когда проснулся, оказалось, что мой состав уже пересек украинско-российскую границу, и приближался к очередной крупной станции – Брянску. Здесь я решил продавать вино – чтобы заработать на мелкие расходы, а до самого Брянска – ни-ни, не рисковал.
Глава вторая.
Молодость враждебна постоянству,
в марте мы бродяги и коты;
ветер наших странствий по пространству
девкам надувает животы.
Игорь Губерман
Пройдя целую серию технических пертурбаций, понятных только тем, кто имеет дело с грузобагажным сегментом управления железной дорогой, наш товарный состав на какое-то время был брошен на запасную ветку, проходившую по одному из пригородов Брянска, в результате чего мой вагон с надписью «Вино», оказался прямо в центре жилого массива, застроенного по большей части частными домиками. Местные жители обрадовались столь необычному, как они сами сказали, явлению и потянулись покупать вино. Приходили молодые и старики, чаще всего почему-то бабушки в платочках, спрашивали, что за вино везу, я давал полстаканчика попробовать, это для них было внове, всем мое нововведение нравилось, поэтому вино брали весело, с удовольствием.
Когда стало темнеть и клиентов заметно поубавилось, к вагону подошла молодая пара – мужчина и женщина, оба в ватниках, мужчина в ушанке, голова женщины была закутана в теплый платок.
-Ну, давай, полезай, что ли, наверх, - грубовато сказал мужчина, подталкивая свою «даму» к вагону. - А то, небось, уже соскучилась за этим самым.
-В вагон, молодые люди, без моего разрешения, к вашему сведению, никто не влезает, - сказал я нарочито строго, и в то же время с интересом разглядывая их.
- Слышишь, проводник, купи у меня бабу, - задрав голову и придерживая шапку, обратился ко мне мужик. – Баба-то погляди, хороша! - Он подтолкнул женщину в спину.
-Она может и хороша, - отозвался я, - да зачем она мне? Все бабы в мире – это сплошь хлопоты, не зря ведь ты от своей хочешь избавиться.
-И то правда, - согласился парень. – Ну, хотя бы купи ты ее у меня на часок-другой. - Он рукой подталкивал свою подругу к вагону, та же, стесняясь, отталкивала его руку. – Ведро вина давай и забирай.
-Да кем же он тебе приходится? – спросил я женщину, которая, насколько я успел разглядеть, казалась вполне симпатичной. Если лицо парня и на легком бодрящем морозце выдавало в нем алкоголика, то она, наоборот, выглядела свежо, на щечках играл легкий здоровый румянец.
-Муж он мне, - уже в который раз оттолкнув руку парня, заявила она.
- Так отчего же ты ее продаешь, земляк? – едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться, спросил я парня. – Надоела, что ли?
-Не-а, выпить хочется. Ну, налей ведерко, а, молдаван.
-Э нет, дружок, так не пойдет. Я налью, а ты потом друзей, или охрану позовешь, скандал учинишь, жена, мол, в вагоне и так далее. Не, такой расклад не годится.
Парень задумался, а я, улучив момент, подмигнул женщине.
-Да нет, скандала не будет, не беспокойся, забирай ее, что с ней сделается, не сотрётся, - решился он.
-Ну что ж, считай, уговорил. Давай, красавица, полезай-ка сюда, - пригласил я женщину. – И, обращаясь уже к парню, добавил: - Действительно, что с ними...
-Тебя хоть как зовут-то? – спросил я женщину.
-Зина, - в замешательстве ответила она.
-Давай, Зина, поднимайся в вагон. – Я протянул женщине руку.
-Эй-эй, мы так не договаривались, ты прежде ведро давай, - забеспокоился парень.
Мне неоднократно прежде приходилось слышать рассказы проводников, которые покупали на станциях женщин за ведро вина, но в большинстве случаев то были общедоступные шлюшки, а тут ведь совсем другое дело - замужняя женщина. Ну и нравы у нас в стране - прости, Господи! – за ведро вина собственную жену продают?!
Наполнив пол-литровую банку, я протянул ее парню.
-На, попробуй, а то вдруг тебе еще наше вино не понравится.
Парень схватил банку и с жадностью, почти половину разлив, выпил.
-Да чего там, - сказал он, едва отдышавшись, его лицо, прежде бледное, с синими пятнами, прямо на глазах стало розоветь, - хорошее вино.
-Так я твою жену тоже попробую, - кивнул я на женщину. – Вдруг она мне не понравится, буду я тут налево и направо ведра раздаривать.
-Да ты... – растерялся парень. - Да ты че, в натуре?
-Ну, так как? – спросил я, напряженно вглядываясь в его лицо. Ну не могу я по-простому что-то сделать, мне обязательно необходимо на ровном месте психологический эксперимент устроить, да и, кроме того, может еще и одумается парень…
-Ну давай, залазь, Зинка, - решился наконец парень и отвернулся.
-И тебе не стыдно? – спросила она, опуская руку в рукавице на поручень, - а, Дима? Собственную жену продавать-то?
-А что, в первый раз? – спросил я негромко, подавая женщине руку.
Она рассеянно кивнула и, словно не замечая моей руки, сама поднялась по лесенке и шагнула в купе.
-В час три литра, - сообщил я смекалистому мужу. – Устраивает тебя, Димка? Вот, смотри, я тебе уже 3-х литровую банку наливаю.
-Да и черт с ней, устраивает, - бормотал Дима, принимая банку и нежно прижимая ее к груди.
-Ну тогда ты иди, иди домой, Дима, - сказал я. – Над душой не стой и нас не смущай. Разницу Зина сама домой принесет.
-Иду. Ты ж смотри, Зинка, там… того-этого…
Дима поплелся прочь от вагона, каждые несколько шагов оборачиваясь; Зина, высунувшись из двери, глядела ему вслед, а взгляд у нее был... ох! - губы женщины при этом безмолвно шевелились.
Я, устав наблюдать эту душещипательную сцену, присел на топчан. Еще пару минут Зина смотрела вслед своему мужу, затем прикрыла дверь и, оставаясь стоять, молча уставилась на меня.
-Да ты присаживайся, чего стоишь, - пригласил я.
-Боже, - прошептала женщина, после чего бессильно опустилась на топчан в противоположном от меня конце. – Какой дурак-то!
-Выпьешь со мной, Зин? – спросил я.
-Не пью, - резко ответила она и при этом даже как-то болезненно сморщилась.
-Совсем? – удивился я.
-Нет, ну раньше выпивала понемногу, - тут же смягчила она тон, - дома там, с подругами, а как замуж вышла, два года назад, так вскорости совсем перестала. Потому что противно. Димка пьет, все друзья его, соседи, отец, да и другие родственники тоже... И мои не лучше… Все, одним словом.
-Да уж, - согласился я. – А муженек твой хорош, ведь продал он тебя.
-Да, совсем с ума сбрендил от водки, - охотно согласилась женщина, - в последние две недели вошел в такой запой, что никак выйти не может.
Вагон вздрогнул, потом еще раз, затем в тормозных шлангах зашипел воздух. Скоро отправимся, понял я.
-Так может, коньячку, а? – предложил я. – Соточку. Или пятьдесят. Для сугрева организма. Это ведь не портвейн, коньяк и приличные люди пьют, профессора и даже те, что в ЦК да в Политбюро сидят.
-Ну, налей немного, - смутясь ответила Зина. – Да у тебя тут, я вижу, не холодно. – Она кивнула на веселый огонек, бьющийся в печи.
-Быстро нагревается, - согласился я, подбрасывая в топку совок углей. – Помещение-то маленькое. Да ты ватник-то сними. И платок.
Зина, пристально вглядываясь в меня, насупилась, взгляд ее, как мне показалось, стал неприязненным, но женщина, минутку подумав, все же сняла рукавицы, сунула в карманы, после чего стянула с себя ватник, свернула и положила к себе на колени.
Во мне боролись два противоположных чувства. С одной стороны, мне уже просто из любопытства хотелось добраться до этой самой Зины, - ведь я ее действительно купил, с другой – мораль, коммунистическое воспитание не позволяло. К тому же, блин, вроде как принуждение к измене, ведь они - семейная пара, если, конечно, ребята не шутят.
-Два года замужем, говоришь? – спросил я.
Зина кивнула.
-Детей нет?
-Нет пока. – Зина запнулась.
-Будут, - уверенно сказал я.
-Уж не знаю, - с сомнением покачала она головой.
Я налил в два стакана понемногу коньяку, достал яблоки.
-Если ты голодная, Зин, то сейчас сварганим чего-нибудь перекусить, - сказал я. – Это быстро, пять-десять минут и готово.
-Нет, не надо. Спасибо.
-Ну, за тебя, Зинаида. Не знаю чего тебе и пожелать.
-Да уж, влипла я тут, - ее рука, держащая стакан, безвольно опустилась на колено.
Состав вновь дернуло, - подвижка.
-Поезд сейчас тронется, Зин, - сказал я. – Хочешь – выходи, иди домой, к Димке своему, а хочешь, оставайся, со мной прокатишься.
-Как это? Куда прокатиться? – спросила она, вставая, лицо ее выразило беспокойство.
-Страна большая, - ответил я, с сожалением отмечая про себя, как женщина жадно глядит в окно. – Покатаемся немного, затем домой вернешься. Что, Димки не видать?
-Не видать, - с неожиданной злостью ответила она. – Насосется счас вина и опять вырубится на целые сутки. – Она беспомощно обернулась ко мне.
-Короче, поступай, как знаешь. – Я откинулся на топчане.
-А почему ты один? – спросила Зина. – Ваши, я видела, все по двое ездят, некоторые навроде с женами.
Я усмехнулся.
-Я одиночка, а вот на пару с тобой поехал бы куда угодно.
Зинаида бросила на меня быстрый взгляд, пробормотала: «Вот еще нужно», и отвела глаза. Затем глухо спросила:
-А как тебя зовут?
-Савва, - ответил я.
-А у нас есть сосед, Захар Саввич, через дом живет, - немного оживившись, вдруг вспомнила она, после чего опять замолчала.
Гудок тепловоза был еле слышен, затем последовало несколько несильных рывков, после чего наш состав плавно тронулся. Зина отставила стакан, еще раз подскочила к окну, затем метнулась к двери, вцепилась в ручку руками, постояла с минуту, затем шагнула назад, опустилась на топчан и закрыла лицо руками.
Я, умышленно не обращая на нее внимания, стал готовить ужин – отварил макароны, в которые затем опрокинул банку тушенки. Достал из НЗ литровую банку солений – смесь помидоров и огурцов.
-Мой в умывальнике руки и садись к столу, - сказал я, закончив приготовления к ужину и зажигая свечу, так как в вагоне почти совсем стемнело.
Ужинали мы при свече. Зина почти не разговаривала, односложно отвечала на мои вопросы – видно, все еще переживала, и я решил ее оставить в покое. Включил негромко приемник, а сам забрался на верхнюю полку и вскоре задремал. Очнулся оттого, что Зина стоит рядом и в упор глядит на меня.
-Савва, ты не думай о Димке плохо, - сказала она, осторожно вкладывая свою ладонь в мою. – Он, это... импотент, не стоит у него. Скоро год уже, как не живем.
-А сколько же ему лет?
-Двадцать пять. А мне двадцать три.
-Твою мать... вы же, можно сказать, дети еще совсем, - вздохнул я.
-А тебе сколько лет?
-О, да я старше твоего Димки, мне двадцать шесть.
-Тоже мне, старичок выискался, - махнула рукой она.
-Только я, Зин, не импотент, тебя это не пугает?
-Так чего, я же понимаю. – Она отвела глаза и
вздохнула.
-Обещаешь мне, Зинаида, немного ласки и тепла?
-Да я то... я уж и забыла, что это...
-Так я спускаюсь к тебе?
-И часто ты вот так женщин покупаешь? – вдруг спросила она, когда я присел рядом.
Я поглядел на нее долгим изучающим взглядом, затем улыбнулся.
-В первый раз, если честно. Раньше, чтоб мне бесплатно их пачками грузили, не согласился бы, но ты… ты мне сразу понравилась. Приглянулась, как говорится.
-Угольку в печку подбрось, - прошептала Зина. – А то замерзнем еще.
-Это невозможное дело - замерзнуть, - прошептал я, помогая ей раздеться. – Нет, мы не замерзнем, Зин. Да ты вырядилась, я смотрю, как луковица, если всю одежду с тебя снять, ничего, наверное, под ней и не останется. Тела, я имею в виду, - обнимая ее худенькие плечи, добавил я.
Почти двое суток наш состав добирался до Москвы, потом еще сутки ушли на то, чтобы обогнуть столицу, затем он взял курс на Урал. Таким образом, у нас с Зинаидой было достаточно времени, чтобы как следует познакомиться друг с другом.
Виды большого города, а затем и пригородов исчезли, растаяли за окном, в которое теперь можно было увидеть лишь редкие полустанки, наполовину, а где и до самых крыш занесенные снегом, и от этого казавшиеся безжизненными, и лишь белые, почти прозрачные дымки, вьющийся из труб, напоминали, что они обитаемы, что там живут люди.
Почти все время мы проводили в постели, в объятиях друг друга; Зина быстро входила в роль походной жены и совершенно перестала меня стесняться.
-Ты знаешь, я с тобой впервые почувствовала себя женщиной, - сказала она как-то ночью. – Днем бы ни за что не сказала, а вот сейчас говорю. Теперь мне почему-то кажется, что во всем мире есть только двое людей – ты и я. – Она помолчала, затем добавила: - Странно это, нас всего лишь двое, а мне ни капельки не страшно. – Она обняла меня и радостно засмеялась.
-Адаму и Еве тоже когда-то пришлось начинать вдвоем, - прошептал я, - и они, согласись, неплохо справились.
Действительно, мне и самому порой начинало казаться, что кроме нас с ней больше никого во всем белом свете нет, ведь мы с Зиной почти не видели людей, ведь на редких стоянках, а они почему-то случались преимущественно ночью, абсолютно не было куда пойти. Хорошо хоть, еще находясь в пределах Москвы, я купил, чтобы побаловать себя, пять бутылок армянского коньяка московского розлива и упаковку шоколадок, а теперь в полупустых отмороженных буфетах на полустанках в лучшем случае можно было купить лишь ледяной лимонад, залежалые пряники, заветрившиеся бутерброды и ненужное в это время года пиво.
Ну, а еды у меня было запасено вдоволь: тушенка, рис, макароны, плюс свежие овощи – картофель, свекла, капуста, морковь, лук, чеснок и т.д. Овощами, кстати, с нами поделились медведи, ехавшие в составе цирковой группы в соседних вагонах, на которых огромными буквами было выведено «Братья Запашные». То есть, конечно же, не сами медведи, а их дрессировщик Николай, который за ведро вина нанес мне в вагон более ста килограммов овощей, фруктов, орехов и даже банку меду выделил. Увидев мое смущение – у меня бы дрогнуло сердце обделять в еде братьев наших меньших - он заверил нас, что у медведей всего вдоволь, и даже более того, так что за них можно не беспокоиться.
Короткие дни сменялись долгими ночами, ночи днями; время тянулось медленно. Иногда мы проводили его в разговорах с Николаем, которого приглашали к себе в вагон. Николай, работавший при медведях дрессировщиком, неспешно попивая из стакана вино, рассказывал всякие интересные истории из своей богатой на путешествия и приключения жизни. У него на обеих руках из десяти сохранилось всего шесть пальцев, да и те были сильно травмированы, остальные же выглядели пеньками, так как их практически начисто отгрызли медведи. Выпив пару стаканов, он вначале заводился в разговорах, затем начинал грустить и, тыча в себя обрубком указательного пальца, объяснять нам, что он-де и есть настоящий дрессировщик-труженик, а Запашным достается вся слава, звания и деньги.
Понемногу мы в пути продавали вино: за два дня во время коротких стоянок нам с Зинаидой удалось продать его на восемьсот рублей, - начинали сказываться предсказания опытных проводников, которые говорили, что рейс на Барнаул - настоящий Клондайк, можно, мол, и по пути в этот город хорошо распродаться.
Зина обжилась в купе, повеселела, навела внутри идеальный, насколько это возможно в наших условиях порядок, я научил ее пользоваться нашей дорожной плитой, и тут она тоже показала себя молодцом.
Тем временем наш состав перевалил Уральский хребет. Горы эти старые, сглаженные временем и атмосферными явлениями, поэтому вы почти не замечаете, как в какой-то момент вдруг оказываетесь в горах.
Проснувшись как-то поздним утром, оттого что поезд стоял, я открыл промерзшую дверь, и как был в рубашке, спрыгнул на пути, шагнул в сторону и сразу увяз по колено в сугробе – оказалось, что наш состав замер прямо посреди леса, векового леса девственной чистоты и необыкновенной красоты.
Стояла удивительная тишина, кедры, ели, сосны и березки под снежным покровом казались притихшими, спящими. Воздух был чист и прозрачен; видимость великолепная, на километры. Вокруг все было бело, снега покрывали толстым слоем землю и всю растительность. Неожиданно тишину нарушил рев медведя, и я подобрался, зорко осматриваясь по сторонам: в нарисованной мною картине не хватало лишь действия; казалось, вот-вот прямо из-за ближайшего сугроба выйдет медведь и, не обращая на меня внимания, потопает по своим делам.
Стоп, обуздал я свои фантазии, тем самым успокаивая себя, ведь нормальные мишки зимой по берлогам спят и мирно лапу сосут, а это подал голос мой попутчик из соседнего вагона – цирковой медведь. Цирковые медведи - словно люди: они обязаны круглый год трудиться, у них в цирке нет перерыва на зимние каникулы, то есть на спячку, их для этого осенью на специальной полуголодной диете держат.
Я продолжал глядеть по сторонам, почти физически ощущая окружающую меня красоту; дышалось легко и свободно, хотя мороз уже стал пощипывать уши и нос – снаружи было не выше минус 15 градусов.
-Эй, Савва, - весело окликнула меня из вагона Зина. – Полезай скорее назад, а то замерзнешь ведь. И яичница уже готова.
Я в секунду взлетел по лестнице вверх и сжал Зинаиду в объятиях.
-Ой, какой ты холодный, - улыбнулась она, доверчиво прижимаясь ко мне. – Садись, есть будем. Ох, я бы тебе таких оладушек на завтрак приготовила, так ведь не дома, из шкафчика чего надо не вынешь.
-Ты сама моя ладушка-оладушка, - сказал я, нежно обнимая ее за талию.
-Я тут, чувствую, скоро с тобой растолстею, - сказала она, прижимая мои ладони к своему животу. Затем шутливо отодвинулась: - Пусти, а то ведь сгорит яичница.
Сели есть. А тут и наш поезд тронулся и продолжил свой путь.
-А что такое ладушка? – спросила она. – Это ведь машину так называют, «жигули».
-А ты разве не знаешь? Ладушка, это по-русски – любимая, - пояснил я.
-Ой, Савва, меня так никто в жизни не называл. А почему ты меня так назвал?
-Не знаю, как-то само собой вышло, - растерялся я. – Давай, включи, пожалуйста, радио, новости послушаем.
-В нем, мне кажется, батарейка села, - виновато откликнулась Зина, беря в руки транзистор. – Я полночи накануне слушала, не спалось.
-Ничего, - я поцеловал ее за ухом и в висок. - Ерунда. Купим батареек на ближайшей большой станции.
-Так вон же, наверное, большая станция впереди, уже домики виднеются, - сообщила она, выглядывая в окошко. - Еще немного и доберемся.
-Это нам будет очень кстати, - сказал я, снимая с гвоздя куртку, - если, конечно, хоть на полчасика там задержимся. Давай я сбегаю в станционный магазин, куплю чего надо, а ты посиди в вагоне, да двери никому не открывай, хорошо?
-Хорошо, не беспокойся. А вино тоже не продавать?
Я на секунду задумался. Все это время, пока мы находились вместе в дороге, Зина мне помогала торговать вином, а выпивохи, подходя к вагону и завидев ее, кричали: «Налей, хозяюшка», меня же будто не замечали.
-Думаю, лучше не стоит, - наконец ответил я. Затем добавил неуверенно: – Ну хорошо, поступай как знаешь, по обстановке. Только будь внимательна, наливай только синюшным, пьяницам, значит, или путейцам, их ты по одежде отличишь, остальным же – ни-ни.
Дело в том, что совсем не торговать тоже было нельзя, люди начинали возмущаться, могли устроить какую-нибудь пакость, а то и бросить чем-нибудь в стекла двери или окна, их разбив; раз уж ты везешь вино, приходилось соответствовать – выдавать «лекарство» по требованию заинтересованных в нем лиц.
Наш состав подали под разборку на горку. Зрелище это, скажу я вам, необычайное, особенно, если стоишь внизу, под горкой. Отцепленные от состава, со специального возвышения, эти вагоны по десяткам ответвлений, словно бусинки из лопнувшего украшения, быстро набирая скорость, отправляются в путь один за другим, образуя ручейки, стремящиеся на поиски своих новых составов. Неважно, что на некоторых вагонах есть строгие, даже категорические надписи: «С горки не бросать!» Их бросали. Как и все другие, впрочем. Конечно путейцы, работники горки, хорошо различали среди вагонов те, что следовали в сопровождении проводников, и в особенности с вином: такие вагоны притормаживали, но только лишь для того, чтобы, аккуратно, избежав ударов, поставив в состав, получить халявную банку или бутылку вина.
Моя «группа три», пройдя весь этот тернистый путь, мягко, еле ощутимо ткнулась в крайний вагон вновь формируемого состава и остановилась. Спрыгнув на землю, я огляделся по сторонам и только теперь увидел путейца, «поймавшего» мои вагоны. Молодой парень заметил, что я на него смотрю и изобразил пальцами банку вина. Я кивнул, понял мол. Однако опытный проводник не нальет «горочному», пока тот не «набросает» следом еще с пяток вагонов – для мягкости. А то ведь, если твой вагон не ударился в стоящий впереди, это еще ничего не значит, так как по нему может ударить следующий. Да еще как ударить – словно молоток по наковальне! Бывали случаи, когда работники горки, ожидая, что дверь «спеца» вот-вот откроется и проводники попросят их поймать вагон на тормозную колодку, за что потом нальют банку вина, были столь глубоко разочарованы невниманием к себе, что со злости пускали вагон как придется. А неопытные проводники, бывало, попросту просыпали и разборку и саму горку, и тогда, в лучшем случае, оказывались во время спуска с нее на полу. А в худшем, - и такое случалось, - 14-тонные цистерны с вином при сильном столкновении вагона с соседними, пробивали стену и, словно ракеты, вылетали наружу. Вино, естественно, проливалось – целыми тоннами, и тогда – поиски виноватых, акты, простои, издержки, судебные иски и т.д., а это, в свою очередь, потеря времени и денег.
Я стоял между путями и наполовину с ужасом, наполовину с восторгом наблюдал за несущимися сверху вагонами, – картинка эта, признаюсь, не для слабонервных. Вдруг мое внимание привлек один из вагонов - «автономка», несущаяся на полной скорости, казалось, прямо на меня. Так называемые «автономки», имеющие автономное холодильное оборудование, запас солярки, а также небольшое купе для проводников, перевозят обычно лекарства, или икру в банках, то есть, все то, что требует постоянной температуры хранения, а кроме того, дорогую одежду, меха, или что-либо другое особо ценное. Эти грузы обязательно сопровождают проводники, чаще двое, реже один.
Вагон-«автономка», за которым я наблюдал, пересек парочку стрелок, зашел на соседний с моим путь, и только тогда я понял, что он вот-вот ударит в состав, так как запас скорости он имел приличный, а расстояние до вагонов – всего ничего. Я огляделся в поисках тормозной колодки, но затормозить вагон уже не было никакой возможности, - попросту поздно было.
Неожиданно окно мчащегося вагона открылось – сдвинулось в сторону, и проводник – мордатый мужик с густой рыжей бородой, высунув голову наружу, крикнул:
-Эй, не подскажете, есть тут магазин поблизости?
Как раз в эту секунду окно вагона поравнялось со мной и мне бросилось в глаза, что шея мужчины упирается в край оконного стекла.
Решение созрело в доли секунды.
-Да пошел ты, - гаркнул я на мужика что было сил, и еще, для пущей убедительности, замахнулся. Тот от неожиданности отпрянул от окна, а уже в следующую секунду вагон на полном ходу с ужасным грохотом и лязгом ударил в стоящую перед ним группу вагонов. Подпрыгнул, словно игрушечный, и замер. Мужик пропал из видимости.
«Только бы не убился, - ужаснулся я. - Только бы я не оказался виновником его смерти». Зина, наблюдавшая эту картину вместе со мной, испуганно вскрикнула. Я подошел к «автономке», постучал в окно, затем осторожно подергал ручку двери.
Дверь была заперта. Однако примерно через минуту у двери завозились, затем она открылась, и все тот же бородатый мужик появился в проеме. Живое, полнокровное и жизнерадостное еще минуту-две назад лицо его было теперь бледным и безжизненным. «Если бы я его не отпугнул, - подумал я, - голову от удара оконным стеклом точно бы напрочь отрезало».
-Я… я, кажется, головой шкаф проломил, - прошептал бородач, с трудом спускаясь по ступенькам; оказавшись на земле, он и вовсе опустился на четвереньки, однако продолжал говорить: – Два сантиметра ДСП, спецзаказ, шкаф под телевизор – надо же! – и головой насквозь. –Закончив рассказ, он повалился на землю и, очевидно, потерял сознание. Я растерянно поглядел по сторонам, затем шагнул к стояку связи – это такие трубы с микрофонами громкоговорящей связи, торчащие из земли через каждые сто метров.
-Эй, на горке, - нажав кнопку, крикнул я в микрофон, и мой голос, дробясь эхом, разнесся на километры. – Вы тут «автономку» с горки бросили, проводник от удара травмировался и теперь лежит без сознания, я опасаюсь за его жизнь. Пришлите немедленно сюда врача или фельдшера, кто у вас там есть. Если через пять минут ваших здесь не будет, я звоню в «скорую помощь», а заодно, учтите, в милицию и в прокуратуру.
-Помощь будет, товарищ, не паникуйте, - послышался голос диспетчера. – Ждите на том же месте, откуда говорите.
Спустя четверть часа я помог оперативно появившемуся медику поднять и довести к этому времени уже очнувшегося бородатого мужчину до здания управления горкой, благо он мог идти собственными ногами. Мы вместе поднялись по лестнице на третий этаж в пультовую, где бородач шагнул вперед, желая, видимо, что-то сказать диспетчеру, но вместо слов из его рта шлейфом вырвался поток желудочной массы, залившей весь пульт.
- Сами виноваты, - сказал я, указывая диспетчеру на испачканный пульт. – Скажите спасибо, что человек жив остался, а то бы вас под суд отдали.
-Разберемся, - сказал дежурный, хладнокровно оглядывая бородатого. – Мы о нем позаботимся.
-Отцепите и выкиньте «автономку» в запасник, - сказал я. – Кажется, он один едет, без напарника. Закройте ее на свой замок и возьмите под охрану, вагон открыт, а там наверняка какие-то ценности, посторонние могут влезть.
-Сделаем, спасибо, - ответил дежурный и тотчас стал отдавать по громкоговорителю соответствующие распоряжения. И лишь убедившись, что делает он это четко и достаточно профессионально, я ушел.
Пока мой товарный состав, пропуская идущие по главному пути пассажирские поезда, стоял на запасной ветке, где его готовили к отправке, я обошел всю станцию, в столовке и буфете купил все необходимое, вплоть до молока, по которому соскучился. Затем, заскочив на телеграф, дал на адрес родителей Зины телеграмму от ее имени, чтобы они знали, что их дочь жива и здорова и в полном порядке, после чего легкой трусцой отправился обратно.
Издали завидев виднеющуюся в проеме двери Зину, отпускавшей кому-то банку вина, я перестал за нее беспокоиться и сбавил шаг.
Зинаида при виде меня просияла.
-А я все заготовленное вино продала, - заявила она гордо, когда я поднялся в вагон. – Вот, смотри, здесь почти триста рублей.
-Хорошо, милая, ты принята на должность проводника, - заявил я, целуя ее. – Моим заместителем.
-Я согласна, - захлопала она в ладоши. – Да, приходил тот бородатый дядька, пакет тебе оставил.
-Какой еще пакет? – удивился я. – Что, он уже в порядке? Очухался?
-Ага, сказал, что он почти в норме. Тебя благодарил. Сказал, что ты ему жизнь спас.
Я развернул пакет, лежащий на кровати. В нем лежало с десяток стеклянных банок с черной икрой. Баночки были маленькие, по 112 грамм, то ли европейский, то ли и вовсе мировой стандарт.
-Сгодится. Неплохая закуска к нашему коньяку, - пробормотал я, затем сказал уже громко:
-Я заметил, Зинуля, в нашем составе мехпятерку. Давай мы сходим туда и искупаемся вместе в душе, идет?
-Ой, у меня же нет, во что переодеться, как же теперь быть, а?
-Ты наденешь мой спортивный костюм, свое там же у них постираешь, - ответил я.
-А что ты им скажешь, кто я тебе? – спросила она чуть кокетливо.
-Скажу что жена, естественно, - ответил я. – А то ведь в противном случае отберут тебя у меня, такую симпатичную. Да еще сразу после бани, свеженькую и чистенькую.
-Скажешь еще тоже – отберут, - отмахнулась от меня Зина. – Будто я вещь какая.
Спустя несколько минут, мы, захватив белье, отправились купаться.
А часа два спустя мы, чистые и довольные, вернулись в свой вагон.
-Смотри-ка, - удивлялась Зина. – У них, у этих проводников, в вагоне просторно, тепло, чисто, уютно, и все есть - телевизор, электроплита, а они тебе завидуют.
-Это потому, что они везут фрукты-овощи, а с них доходу - тьфу, одна надежда на зарплату и командировочные. А тебе, значит, со мной скучно? Хочется телевизор посмотреть, с подружками поболтать, да? – шутливо проговорил я.
-Мне с тобой совсем не скучно, а очень-очень даже хорошо, - доверчиво обняла меня Зинаида. - Это меня и беспокоит, я будто приросла к тебе. Ты так много всего знаешь и так здорово обо всем рассказываешь. Давай-ка сейчас попьем чаю и ляжем отдыхать, и ты расскажешь мне, Савва, какую-нибудь историю из жизни ваших проводников.
-Ну, так и быть, слушай. Чаю налей, только покрепче, и садись рядышком. Заранее скажу, история эта с хорошим концом.
-Один из наших проводников, Валера Карпин, я тебе уже и раньше про него рассказывал, попал как-то раз в очередную переделку. Имея очень дальний рейс, аж на Благовещенск, Валера, следуя в товарном составе в одиночку, без напарника, добрался до какого-то богом забытого таежного района, где жили то ли староверы, еще Петром Первым туда сосланные, то ли и вовсе какие-то иноверцы. Местные жители почти не пили вина, но вот именно на эти дни у них приходился праздник, чуть ли не единственный в году, когда можно и нужно веселиться, а главное - пить и напиваться. В магазины достаточного количества водки и вина вовремя не завезли, торговля, как у нас водится, оперативно не сработала, а тут Валера со своими вагонами «подвернулся», а кроме «спеца» у него, надо сказать, были еще два прицепа: две «бандуры» по 60 тонн.
Короче, пользуясь случаем, местные жители пошли к его вагонам косяком - с канистрами, ведрами и всякими другими, имевшимися в доме емкостями. Валера хотя и поглядывал на быстро растущую у вагонов толпу с опаской, но такой живой торговле откровенно радовался.
Очередь растянулась на сотни метров, и вскоре, конечно же, на месте событий появился участковый с лейтенантскими погонами. Он, было, открыл рот, возмутившись тем, что мол, тут, за безобразие творится, но люди быстро нашли ему занятие: потребовали навести в очереди порядок. Зная крутой нрав местных жителей, он и стал исполнять порученные ему обязанности. Но вскоре, следом за участковым, на «Уазике» прибыли зампредрайисполкома, а с ним прокурор района. Этим начальничкам люди, а к этому времени у вагонов, уже отцепленных от состава и загнанных в станционный тупик, собралось несколько тысяч человек, сразу пригрозили: «Запретите торговлю, мы вас убьем на месте». И всё. Просто, сердито и доходчиво. Напуганные начальники прекрасно понимали, что сказанное ими не шутка. Валера, воспользовавшись моментом растерянности начальства, потребовал от прокурора бумажку, разрешающую торговлю, и тот, немного поломавшись и покапризничав, таковую под давлением народа выписал, а зампредрайисполкома и участковый подписали. У них, как вы сами понимаете, не было выбора, так как писали её под страхом смерти. Таким образом, торговля была узаконена и продолжалась без передышки целые сутки. Валера падал с ног от усталости, а в работе ему теперь помогал парнишка, из местных.
И лишь к исходу вторых суток, когда прокурор, переговорив с кем-то по рации, объявил народу, что к месту стоянки вагонов приближается батальон солдат из ближайшей воинской части, триста автоматчиков на БТРэрах, имеющих жесткий приказ любыми средствами толпу разогнать, люди стали расходиться и торговля стала спадать, пока совсем не сошла на нет.
Прокурор уехал на «Уазике», задний карман его форменных брюк оттягивала тугая пачка денег в несколько тысяч рублей, двое других представителей власти тоже не были обижены, а Валера с ополовиненными емкостями, которые вновь прицепили к попутному составу, продолжил свой путь на Благовещенск.
В результате двухдневной торговли у него на руках оказалось больше ста пятидесяти тысяч рублей, и Валера, пересчитав это богатство, уже вполне серьезно подумывал куда-нибудь сбежать, бросив вагоны с остатками вина. Но, что интересно, и целый мешок денег не согревал его сердца так, как бумажка – простой тетрадный листок, подписанный прокурором, он очень на нее надеялся.
Дело в том, что Валерий свято верил в силу этих самых бумажек: ведь всего несколько лет назад он вернулся из тюрьмы, где отсиживал срок за убийство; тогда в его деле все решили такие же вот простые бумажки.
Прибыв в пункт назначения, Валерий позвонил по телефону и пригласил на разговор в свой вагон директора винзавода, которому все как есть, выложил: сначала рассказал всю произошедшую с ним историю, затем швырнул ему на колени мешок с деньгами. Директор, выслушав эту почти детективную историю, чуть не грохнулся в обморок – с такими серьезными «аргументами» ему за все время его вполне осознанной воровской деятельности еще не приходилось встречаться. Но зато у Валеры на руках была также бумага от прокурора – эдакая советская индульгенция, – бумага, заведомо прощающая ее владельцу все грехи, и это пересилило все сомнения: директор тоже в нее поверил. И тут же организовал на разгрузку вагонов особо доверенных людей, умеющих молчать. Слили остатки вина, подсчитали их, вычислив разницу, и Валера выложил денежки, - малая часть их пошла в кассу, несколько большая часть – лично директору. А бумажку-расписку директор обещал приложить к отчету, как только увидит, что заинтересованные инстанции взялись за это дело, в противном же случае решено было её попридержать. Валерий же отправился в обратный путь с тридцатью пятью тысячами рублей чистоганом в кармане".
-Вот это рейс, вот это заработок! – этими восторженными словами я закончил свой рассказ. – Тут тебе и квартиру кооперативную можно купить, и автомобиль, и еще погулять пару лет, не работая.
-Да, деньги большие, - равнодушно согласилась со мной Зинаида и потянулась ко мне своим жарким телом.
* * *
-Вот уже неделя, как мы вместе, Савва, - сказала Зина, когда мы выяснили, что наш состав находился на подступах к Челябинску. – Пожалуй, мне пора назад, домой, что мама с папой подумают? Да и на работе тоже… Отпустил бы ты меня, Савва.
«О Димке она и не вспомнила», - подумал я, а вслух сказал:
-Конечно, Зин, ты же свободная женщина. Пожалуй, да, настала тебе пора возвращаться домой, хотя я, если честно, очень буду по тебе скучать.
-Я тоже буду по тебе скучать. И плевать мне на него, на Димку, - словно подслушав мои мысли, произнесла Зина. – Он ведь меня, скотина такая, продал. Мне только вот перед родителями неудобно. А он пусть хоть подыхает там без меня.
-Он ведь не думал, что это получится так надолго, - улыбнулся я. – Ну что ж, давай тогда собираться.
Спустя еще пару часов, когда вдали, по ходу движения, показались хуторки и пригородные деревеньки, а затем и станционные строения, настало время прощаться. Наш состав стал замедлять ход и вскоре замер прямо у перрона небольшого пассажирского вокзала.
-Возьмешь в кассе билет на любой ближайший поезд до Москвы, - торопливо давал я Зинаиде последние наставления. – А там и до Брянска недалеко. – Я сунул ей в руку пачку купюр и свёрток с едой.
-Ой, сколько здесь, Савва?
-Триста рублей, - ответил я. – Там же мой адрес, если что. Вернее, мамин, напишешь мне на ее имя, она будет в курсе.
Зинаида кивнула:
-Зачем так много денег, мне бы на билет только.
-Сейчас ты далеко от дома, помни об этом. Кстати, при первой же возможности выброси эту телогрейку и купи себе пальто. В кафе, или в вагон-ресторан ходить не забудь, чтобы питаться вовремя. И береги себя. Слышишь?
Зинаида прижалась ко мне.
-Слышу, слышу. И ты меня послушай: я рожу от тебя дочечку. Или ты хочешь, чтобы был сын? Такой же, как ты, кудрявенький.
-Ты с ума сошла, - прошептал я, крепко обнимая ее и целуя в губы.
-В любом случае аборт делать не стану, пусть Димка хоть убивает меня.
Я спрыгнул на пути и помог Зине сойти.
-Савва… я хочу тебе сказать... что я тебя люблю.
-Знаю я, знаю, и я тебя тоже… Беги уж, ладушка-оладушка.
От головы состава послышался гудок, и спустя пару секунд поезд тронулся. Зинаида стояла между путями и энергично махала мне рукой, постепенно уменьшаясь в размерах.
Я махал в ответ до тех пор, пока ее совсем не стало видно, затем стер рукавом набежавшую слезу, закрыл дверь, улегся на топчан и закрыл глаза.
Глава третья.
Следующим утром я проснулся от веселого перестука вагонных обходчиков.
В купе было довольно прохладно, но в большой печи, служащей для подогрева всего вагона и вина, еще теплились угольки, и я кинул в ее зев свежих дровишек. Затем открыл наружнюю дверь, и холод немедленно ворвался в купе. Однако солнышко, несмотря на добрый морозец, светило ярко, ласково, согревая лицо и руки.
-Ну, какие новости в мире, коллега? – завидев приближающегося обходчика, спросил я потягиваясь. Рослый розовощекий парняга в замасленном бушлате, на секунду прекратив стучать по буксам, окинул меня равнодушным взглядом и сказал:
-А ты будто не знаешь. Брежнев умер.
-Чего? - не понял я. – Кто умер?
-Умер Брежнев, наш генсек, чего непонятного.
-Да ты что?! Ты это серьезно?
Парень махнул рукой и, постукивая по колесным буксам молоточком на длинной ручке, продолжил свой путь.
А я, открыв от изумления рот, так и продолжал стоять на порожке своего вагона.
«Умер Брежнев». В это попросту невозможно было поверить. Для нашего поколения он был, ну, что ли, вечен. Как Сталин для поколения наших родителей. Нет-нет, все, конечно, видели, по телевизору, что он был уже плох, но…
Стряхнув с себя оцепенение, я, заметив одиноко стоявший вдали, на полустанке, газетный киоск "Союзпечати", как был в спортивных брюках, рубашке, свитере и ботинках, схватил рубль из кассы с мелочёвкой и рванул к нему через свободные пути, даже дверь вагона не закрыл.
За промороженным окном сидела киоскерша в тулупе.
-Все сегодняшние газеты, - стукнул я в закрытое для сохранения тепла окошко. – Это правда, мамочка, что Брежнев умер?
-Правда-правда. Помер он, - закивала та, поднимая окошко на два сантиметра, и подставляя под него деревянную планку.
-Быстрее, хозяюшка, а то мой поезд уйдет.
Я хватал подаваемые мне по одной газеты и вдруг периферическим зрением увидел, что между моим составом и перроном на станцию заходит еще один состав, по встречному пути. А мой как раз в этот момент тронулся.
-Возьмите сдачу, - прокричала киоскер, но я, махнув рукой, сунул газеты за пазуху, подоткнул свитер в брюки и помчался вдоль путей вслед за своим составом.
Он только стал набирать скорость, а встречный, вклинившийся между мной и моим составом, в это время начал резко тормозить. «Ну конечно, проскочи он сейчас мимо на скорости, все было бы в порядке, я бы успел, а теперь, остановившись, он помешает мне добраться до моего вагона. Ах, если бы я хотя бы запер двери», - подумал я в отчаянии.
Мне множество раз приходилось лазить под вагонами, из дурацкой храбрости я несколько раз делал это, когда вагон находился в движении. На малой скорости, конечно, не быстрее шага человека. Во время последней из таких попыток я чувствительно ударился головой о какую-то железяку, торчащую внизу вагона, из-за чего едва из-под него выкарабкался, и с тех пор подобные рискованные опыты прекратил. Но сейчас мне было просто необходимо во что бы то ни стало добраться до своих вагонов, и я, не раздумывая, в какие-нибудь две секунды, рыбкой нырнув под еще движущийся встречный вагон, выскочил с другой стороны. Но было поздно – последний вагон уходящего состава был от меня уже в двух десятках шагов.
Эффектно догонять уходящий состав умеют лишь герои кинофильмов, я же в отчаянном усилии рванул по покатому и очень неудобному для бега откосу и из последних сил, вытянув вперед правую руку, уцепился ею в просмоленный поручень. Поезд потащил меня за собой. Моя рука, пронзенная болью, вырывалась из плеча, мои ноги в бешеном темпе молотили по щебню, стараясь придать телу равновесие, а я тянулся, тянулся левой рукой, пытаясь ухватиться ею за поручень, потому что в противном случае, стоило мне сделать какое-нибудь неудачное движение или просто споткнуться, и меня очень просто могло затянуть под колеса вагона. Наконец, мне удалось исполнить желаемое, и, собрав остатки сил, я подтянулся, влез на первую ступеньку, затем стал карабкаться наверх. И лишь наверху я наконец разобрался, где именно нахожусь. Это была старая, грязная цистерна с надписью «нефть».
Спустя несколько минут, когда радость от того, что я все же успел догнать свой состав и вскарабкался на вагон, немного ослабла, я понял, что совершил чудовищную ошибку. Ледяной поток воздуха хлестал меня наотмашь, сковывая лицо, пальцы рук, добираясь до тела, а поезд все набирал скорость. Хорошо хоть я не выбросил газеты, теперь они, находясь под свитером, хоть немного защищали тело от ветра. Но голова мерзла все сильнее, пальцы, держащиеся за металлические ступени, немели, и силы постепенно утекали.
Сколько времени я уже провел на цистерне? Минут десять? Плюс-минус минута или две. Значит, поезд отъехал от станции уже примерно на десять километров. Если спрыгнуть сейчас, да еще как-то при этом умудриться не разбиться, мне понадобится никак не менее двух часов, чтобы дойти обратно. Нет, не сумею, понял я, без дубленки и шапки окоченею в дороге. Ах, если бы мне удалось зацепиться за какой-нибудь другой вагон, где можно было бы укрыться от ветра, да сорвать стопкран… Если бы… Оставалось только мечтать об этом. Так что же мне теперь делать? Перебраться на другой, соседний вагон? Бессмысленно, впереди еще пять-шесть точно таких же цистерн, нефтяных, чёрных и промасленных, – сил не хватит. Да и опасно это. Нет, выход один – только прыгать! А сколько у меня шансов, что я не разобьюсь при падении? Очень мало. А с другой стороны, через полчаса, от силы час, оставаясь здесь, на цистерне, я попросту превращусь в ледышку – холодную и безжизненную. И тогда пальцы рук сами разожмутся и… Захотелось расплакаться от обиды, но слез не было. Время уходит, решайся же на что-нибудь, сказал я себе. Ощущение неменуемой гибели толкнулось в мозг, вызывая отупление. Какая глупая смерть…
И вдруг – чудо! Когда в голове уже стало туманиться, и мысли начали расплываться, состав стал замедлять ход, а вскоре и вовсе остановился. Совершенно обессилевший, я сошел, вернее, сполз с вагона. Ноги мои были ватными, в голове гудело, руки дрожали. До сих пор не веря в то, что спасен, я бездумно огляделся по сторонам. Поблизости не было ни станции, ни полустанка, ни даже будки стрелочника…
Раскатистый требовательный гудок подстегнул меня. Я медленно, напрягая остатки сил, побежал вдоль состава в поисках своего вагона. С тех пор, как езжу проводником, я при любой возможности бегаю, почти каждый день по часу, а то и более. Хотя бег, как вид спорта, терпеть не могу, потому что во время учебы в школе и техникуме нас вечно заставляли сдавать всякие беговые нормативы, а я был мальчик упитанный и ленивый. И вот теперь, высиживая в вагоне сутками без движения, пришлось полюбить бег, чтобы хоть как-то поддерживать физическую форму. Что, в частности, и помогло. Добежав до своего вагона, я толкнул дверь и уже без сил ввалился внутрь. Тут локомотив дал еще один гудок и состав тронулся. Меня ждали, понял я. Каким-то непостижимым образом машинист электровоза увидел, что я повис на нефтяной цистерне, и, остановившись, дождался, пока я слезу с него и доберусь до своего вагона. Этим он спас мне жизнь.
Оглядев свое купе, показавшееся мне теперь таким родным и близким, я достал и открыл бутылку коньяка. Налил себе полный стакан и выпил. За свое спасение и за здоровье машиниста. Выпил и ничегошеньки не почувствовал, словно воду глотнул. Нет, воспаление легких обеспечено, решил я, так дело не пойдет, ведь я в вагоне один, помощи ждать не от кого, при этом с собой у меня нет никаких лекарств, следовательно, необходимо принять более радикальные меры. Я вытащил из НЗ бутылку спирта и с содроганием поглядел на нее. Полный стакан, внушал я себе, надо выпить полный стакан, и тогда у меня появится шанс, что организм с простудой справится сам. Мне не раз приходилось пить спирт и прежде, однажды в компании двух весьма стойких выпивох, своих соседей, директора консервного завода и начальника железнодорожной станции, я выпил 600 граммов спирта. Правда, в течение двух-трех часов, и под кое-какую закуску.
Металлическую дверь вагона я решил не запирать, просто плотно прикрыл, чтобы, если со мной что-то случится, ее не пришлось бы ломать. Вспомнив все советы знающих людей по употреблению спирта, я поднял стакан на уровень глаз и медленно выцедил, после чего, не вдыхая воздух, запил водой. И все же п ерехватило дыхание, я с трудом восстановил его. Затем натянул на себя свитер, надел шапку и прилег на топчан. Вскоре стало жарко, голова закружилась, желудок стало крутить и выворачивать, но я справился с собой, удержал алкоголь в себе и вскоре почувствовал непреодолимую тягу ко сну.
…Миновала, казалось, бездна времени, когда я очнулся, выбираясь из небытия. Стучали в дверь. Нет, не то слово, барабанили. Я пошевелился, стараясь вырваться из этого состояния, не зная, жив я или мертв. Боже, мне было так хорошо в этом забытьи, ну почему нет мне покоя? Я открыл глаза и только теперь почувствовал, что в вагоне стоит собачий холод. Сколько же времени прошло с тех пор, как я уснул? Я попытался привстать с топчана, но мне это не удалось. Голова болела нестерпимо, горло сковало сушняком. И вновь стук в дверь, сильный и настойчивый. И вдруг она, скрипнув, отворилась. С трудом приподняв голову, я посмотрел в сторону двери.
«Это же моя Зиночка вернулась, - пробормотал я, то ли вслух, то ли про себя. – Ты меня не бросила, моя милая, моя замечательная женщина». Я увидел перед собой ногу, обутую в сандалию. Сквозь дыру в носке виднелся посиневший большой палец.
«Почему Зина в сандалиях? – упершись взглядом в ногу, подумал я. – Или это не Зина и я уже в раю, где нет зимы, и где, как известно, все ходят в сандалиях».
-Ну что, еп твою мать! – донесся до меня грубый мужской голос. – Думал, сбежал от меня, да? Хотел все денежки сам захапать. Не выйдет, понял? Теперь, когда я тебя догнал, знаешь, что я с тобой сделаю?
Я медленно поднял глаза на говорившего и едва узнал его. Лёша. Лёха. Лёша? Мой сосед по подъезду и напарник в рейсе, Алексей по фамилии Шляпин, и по кличке Фуф. Ничего не понимаю, бред какой-то, ведь я его обманул с датой выезда, оставил там, в Молдавии, и уехал в рейс сам, один.
Лёша продолжал что-то говорить, а я напряженно вслушивался, стараясь понять, о чем это он.
-Я тебя пытаюсь нагнать с самой Бессарабки, - наконец стал разбирать я слова. – Вторую неделю в дороге. Сволочь ты, Савва, убить тебя мало.
-Я и так чуть было не сдох, - пожаловался я, с большим трудом сползая с топчана.
-Лучше бы сдох, - проворчал Лёша. – Я вон, при минусовой температуре в босоножках еду; с поезда на поезд, с тепловоза в тепловоз пересаживаюсь и все товарняком. Ни еды, ни денег с собой.
Я оглядел его: видок моего напарника и вправду был не ахти: грязный большой не по размеру бушлат, вислые штаны и облезлая шапка непонятно из какого зверя сделанная.
Я вяло махнул рукой, подошел к умывальнику, залпом выпил подряд семь стаканов почти ледяной воды, после чего полез на верхнюю полку – досыпать, так как меня вновь стало разбирать.
-Ни слова больше, - сказал я, видя, что Лёша вновь начал что-то бормотать. – Все потом. А пока печь растопи и жрать чего-нибудь приготовь, продукты найдёшь в отсеке. А деньги, если что, в кармане куртки.
Спустя какое-то время – час или два, а может и больше - я вновь открыл глаза. В печке весело потрескивали дрова, в купе стало гораздо теплее, а от плиты пахло чем-то вкусным.
Алексей, заметив, что я проснулся, спросил строго:
-Я тут в коробке нашел больше тысячи рублей. Это ты наторговал?
-Да, это наши деньги, - твердо сказал я. - Наши общие.
Лёшик от моих слов заметно повеселел, даже стал что-то напевать себе под нос. Я прислушался к себе – все было в порядке: жив, здоров, голова почти прошла, горло не болит и лишь в правом плече саднит.
-На, выпей, - услышал я у себя над головой и поднял глаза. Алексей протягивал мне стакан с прозрачной жидкостью. – Бери, похмелись, я спирт пополам разбавил.
Я выпил содержимое стакана, и жидкость разлилась по организму, достигая самых дальних его каппиляров. После этого я почувствовал голод, но и эта проблема, судя по достигшим моего носа запахам, была разрешима.
Четверть часа спустя я с огромным удовольствием уплетал необыкновенно вкусную гречневую кашу с тушенкой и шутливо нахваливал Алексея:
-Тебе с твоими кулинарными талантами не в вагонах трястись, а шеф-поваром в нашем ресторане работать.
-Да я в армии два года кашеварил, умею кое-что, - говорил польщенный Лёха.
Едва мы закончили есть, как наш состав остановился на одном из полустанков, и к нам тут же постучали. Лёха открыл, оказалось, что в гости к нам пожаловал машинист вместе со своим помощником.
-Ну, живой? – весело окликнул меня моложавый мужик лет сорока. - А то мы с напарником все беспокоились за тебя: сначала нам сообщили по рации, - это был стрелочник, - что на цистерне кто-то висит, ну мы и остановились. Потом видели, как ты бежал, как сел в вагон, а что было дальше, не знаем.
Я выпрыгнул из вагона и обнял его.
-Спасибо, брат, - от всего сердца поблагодарил его я, - Лёшка, дай-ка сумку, я перед ребятами в долгу.
-Ну, ты это… брось, - сказал машинист. – Вон у нас с собой емкость… наполни, если можешь.
Парнишка, стоявший за его спиной, с готовностью протянул мне чайник. Чайник был большой, 7-литровый, я заметил, что многие машинисты с такими ездят. Я взял его и передал Лёше.
-Наполни чайник и подушку кислородную тоже, - сказал я ему строго, видя что тот исполнять мою просьбу не торопится. Затем неожиданно подумал: «А вот и цена моей жизни, выраженная в винном эквиваленте. Семнадцать литров».
-Как тебя зовут, брат? – спросил я машиниста, пожимая ему руку.
-Валерий, - засмущался тот. – Да это все он, Сашка, молодой и глазастый. Я ему говорю: «не вижу никого», а он тебя сразу на цистерне приметил.
-Спасибо и тебе, Сашка, - обнял я помощника машиниста. – Спасибо вам, ребята, до смерти не забуду, век буду за вас молиться. Сын родится, Валеркой или Сашкой назову, обещаю. А, впрочем, если и дочка, тоже, - растроганно добавил я.
Машинисты удалились, а я еще долго с теплотой глядел им вслед.
15 ноября, утром, наш состав прибыл в Барнаул, затем наши вагоны отцепили от состава и маневровый потащил их к винзаводу. Но на полпути, ничего нам не сказав, машинист отцепил вагоны и, оставив их почти в самом центре города, уехал. Я, заметив, что мы уже не движемся, приоткрыл двери и осмотрелся по сторонам. Перед нами раскинулся жилой микрорайон, десятка полтора серых унылых пятиэтажек в подтеках, особенно жалко выглядевших при ярком солнечном свете.
Между домами располагался детский сад, рядом продуктовый магазин с примкнутым справа пунктом приема бутылок и больше ничего интересного здесь не было. Между тем погода за последние сутки здорово изменилась, если еще вчера было 15 градусов мороза, то уже сегодня утром около нуля, а позднее, к полудню и вовсе стал таять снег – плюсовая температура.
-Вы видали, братцы, даже погода плачет по нашему дорогому Леониду Ильичу, - услышал я чей-то голос, со стороны микрорайона к вагонам подходила группа парней в распахнутых дубленках. – Упаси, Господи, его душу. - Завидев меня, говоривший продолжил тему, только уже громче: - Налей-ка, проводник, за упокой усопшего. Вон его, бедненького, как в могилу-то кинули.
-За упокой – это ты правильно говоришь, - отозвался я. - Только если ж я буду бесплатно наливать, завтра по миру пойду.
-И так теперь после его смерти мир перевернется, - уверенно сказал все тот же местный парень, видать, записной балагур, - наливай, не жалей.
-Ладно, уговорил, - усмехнулся я. – Тебе, так и быть, бесплатно, остальным – вы уж извините – за деньги.
Хотя, повторюсь, наши вагоны в настоящий момент находились чуть ли ни в центре города, народ за вином шел неохотно, да и эти редкие клиенты жаловались на отсутствие денег. Вот тебе на! Да Барнаул ли это, в самом деле? А где же та самая хваленая круглосуточная торговля без сна и отдыха, обещанная нам старыми опытными проводниками? Где оголтелые, алчущие вина толпы людей, размахивающие пустыми ведрами и радостно протягивающие нам разноцветные денежные знаки с портретом Ильича?
15 ноября, день похорон Брежнева Леонида Ильича. И этот тоже Ильич. Это был день, который, как говорится, год кормит, - имеется в виду, конечно, с проводницкой спецификой, - но он для нас оказался неудачным. Зарплату местные трудящиеся уже проели-пропили, долги поотдавали, а до аванса оставалась еще целая неделя. И дедушку-генсека усопшего жалко, и самих себя тоже… Что-то теперь будет? Я плеснул себе в стакан из припрятанной бутылки остатки коньяка, присел на топчан, задумался. Уже более полугода я работаю проводником, а до сих пор ни одного удачного по большому счёту рейса; это у меня был первый и пока единственный шанс. Лёшка тоже загрустил и от тоски стал стаканом за стаканом пить портвейн. А дойдя до кондиции, разозлился и стал хорохориться:
-Выходи, Савва, на улицу, драться будем. Ведь ты меня кинул, так? Хотел прокатить, без денег оставить, так?
-Драться не будем, Лёха, - лениво отозвался я. – Ты же знаешь, я тебе врежу разок между глаз и на этом все закончится. Но прежде я должен купить тебе ботинки или теплые сапожки, а то босого как-то даже бить несподручно.
-Издеваешься, да, - подступал ко мне Лешик.
-Иди уже, драчун, - сказал я беззлобно. – Отправляйся спать.
Лёшка побубнил еще немного и полез на верхнюю полку. В тот же вечер я купил у алкашей два новых попахивающих овчиной полушубка по сто рублей каждый и за двадцать военные ботинки для Лёшки, – все, естественно, новое и вполне добротного качества. Алкаши кроме этого предлагали и другие носильные вещи, вплоть до белья, часы и всякую другую ерунду, но денег не несли.
А ночью, пока мы спали, наши вагоны подогнали к заводским воротам. Наутро я вышел и огляделся: у ворот винзавода, перед нами, стояли два «спеца» с прицепами. Один, судя по надписям на вагонах, был приписан к Вулканештам, другой к городу Леово. Земляки, обрадовался я, так как оба этих города соседствуют с нашим: первый из них расположен южнее, в тридцати километрах, другой полусотней километров севернее. Я постучался в первый из них и минутой позже уже знакомился с вулканештскими проводниками, двумя бойкими чернявыми парнями лет по двадцати пяти – Мишей и Костей. Леовских на месте не оказалось, их вагон был закрыт, а вулканештские парни сказали мне, что они с соседями не общаются, мол, нелюдимые они какие-то.
-Ну, как вы тут справляетесь? – спросил я.
-Глухо, как в танке, третий день торчим и все почти без навара, - отвечали они.
-Да уж, это мы заметили, - согласился я. – Когда сливаться?
-Нам – завтра и послезавтра, «спец», потом «бандура», они всего по одной единице в день сливают.
-Понятно. Спасибо за информацию, - пожал я руки своим новым знакомым. - Лёша, - хлопнул я по плечу подошедшего напарника, - покомандуй пока здесь, да с ребятами познакомься, а я пойду, немного прогуляюсь, разнюхаю обстановку.
Вскоре я вернулся к месту нашего базирования на маневровом тепловозе, а еще спустя полчаса хитрых маневров наша «группа три» приобрела такой вид: первыми в сторону завода располагались две цистерны, последним – «спец».
-Умно, - понял, наконец, мою задумку Лешик, провожая взглядом уходящий маневровый, - теперь у нас в запасе есть еще день или два.
-Я на станции ливанул в «бандуру» полторы тонны воды, можно продавать, - прошептал я напарнику на ухо.
-Кому продавать-то? – спросил он.
Я хмыкнул. Вопрос был риторический, поэтому я его оставил без ответа. К вечеру, когда стемнело, началась все же кое-какая продажа, изредка стали подходить даже клиенты с ведрами. Неподалеку от моего вагона стоял столб с висящим на нем фонарем, так что видимость для нашей работы была достаточная. А к одиннадцати ночи в поле нашего зрения возникли три девушки. Без парней. Девицы, добротно одетые, свеженькие с морозца, и слегка навеселе.
-Чего вам, «пупсики» мои родимые? - спросил я просияв. – Или, может быть, я неправильно спросил: кого вам?
-Да уж точно не тебя, - ответила одна из девушек, ее подруги засмеялись, после чего девушки уверенно свернули к вагону наших соседей и минутой позже исчезли внутри него. Я только проводил их удивленным взглядом.
-Лёшка, иди-ка ты погуляй между вагонами, да клиентов поперехватывай, - стал выпроваживать я напарника на улицу. – У соседей, видишь, сейчас бабы в гостях, им не до торговли.
«А всё же грех жаловаться: понемногу капает, с полтонны вина мы уже продали», - подумал я, складывая купюры в стопку по номиналу. В это время с улицы послышался шум, вскрики, похоже, будто кто-то дрался.
Я выглянул наружу: проводник второго, соседнего с нашим, то есть леовского вагона – низкорослый худощавый цыган (минут десять тому назад я наблюдал, как он поднялся в свой вагон), вразмашку, с обеих рук лупил моего напарника Лёшку, затем они обхватили друг дружку руками и громко дыша и матерясь, стали кувыркаться в снегу. При этом чужой проводник моего Лешку явно одолевал; вокруг дерущихся уже стали собираться любопытные. Я не торопился выручать напарника, заварил кашу, так пусть получит свое.
Спустя минуту, приглядевшись внимательнее, я вдруг понял, что цыган этот лицом мне откуда-то знаком.
-Я вам дам, мля, - задыхаясь, кричал леовский проводник. – Я вас научу, как нужно работать и родину любить.
Иван, – в моей памяти, наконец, всплыло имя этого парня. Секундой позже я даже фамилию его вспомнил – Выздога, мы вместе с ним лет десять тому назад в спортзале на одном борцовском ковре потели, он тогда, помнится еще норму кандидата в мастера по классической борьбе выполнил. Чемпионом Молдавии, между прочим, стал и даже на Союз ездил, мухач, в категории 48 кг боролся. Его постоянным партнером был другой цыган, наш земляк и тоже мухач (в весе мухи, 48 кг) Рару, ставший, кстати, в 16 лет чемпионом СССР среди юношей, а впоследствии выросший до мастера спорта международного класса. Прежде Выздога был жителем нашего города, а может еще и теперь там живет, просто я его уже несколько лет не видел и успел подзабыть. Про Ваньку я помнил лишь то, что он рано, уже в 19 лет забросив спорт, женился, вскоре у него родились двое детей, потом он стал выпивать, а дальше все пошло-поехало по наклонной.
– Я вам дам, курвы кагульские, - продолжал разоряться тот, отвешивая размашистые оплеухи Лешке. - Здесь вам не там, не Молдавия.
Это последнее его заявление покоробило мой слух, и я решил, что настало время вмешаться. Спрыгнув в снег, я отодвинул Лешку в сторону и вырос всей своей массой перед Иваном. Тот, злобно оглядев нового противника, стал в борцовскую стойку. Хотя я и был в два раза крупнее Ивана, бороться с ним не стал, а с ходу заехал ему в ухо. Тот зарылся лицом в снег. Затем я закатил затрещину Лешке, но уже не такую, вполсилы.
-А мне-то за что? – обиделся тот, вставая и отряхиваясь.
-За то, что драться не умеешь, - сказал я. Лешка тем временем, верно оценив ситуацию, решил воспользоваться временной беззащитностью противника и, обойдя меня, бросился в атаку. Он оседлал своего соперника и стал намыливать ему лицо снегом.
-Давай, Леха, вздуй его, знай наших, - подбадривал его я. – Докажи, что ты мужчина.
Наконец оба драчуна поднялись, лица их были разбиты в кровь.
-Выздога, - строгим голосом окликнул я парня. – Если хочешь до дома добраться целым и невредимым и детей своих увидеть, рот-то прикрой. А то ведь правильно ты сказал – здесь тебе не там.
Иван, не отвечая мне, побрел, пошатываясь, к своему вагону. Я же не мог усидеть спокойно в своем вагоне и, воспользовавшись тем, что продажа шла по-прежнему ни шатко, ни валко, и Лёшка мог и в одиночку с легкостью справиться с работой, отправился в гости к соседям из Вулканешт. А те в этот час, так, что даже снаружи было слышно, беззаботно веселились. Я постучал, дверь открылась, и я заглянул внутрь. Из транзистора, висевшего над окном, лилась музыка, звенели стаканы. Хозяева вместе с местными девушками пили водку, начали вторую бутылку, на столе лежали недоеденные куски жареной курицы.
-Поднимайся к нам, - заметив, наверное, мой голодный взгляд, сказал один из проводников, Миша, и я, не замедлив воспользоваться приглашением, запрыгнул в вагон. – Вот, девушки принесли, угощайся, - добавил он, пододвигая ко мне тарелку с курятиной.
Смотри-ка, подумал я, с удовольствием обгладывая хорошо прожаренное куриное крылышко, а ведь девчонки-то приходят не попить вина на дармовщинку, а со своим угощением - питьем-закуской, чтобы с приезжими ребятами поразвлечься; так им спокойнее, ведь с местными, понятное дело, им еще общаться, а после еще и замуж за них выходить. А тут ребята подходящие – залетные, по национальности турки, для них почти иностранцы, зато говорят по-русски, смуглые и взрывчато-темпераментные, словно грузины, зато не столь нахальные, как кавказцы.
Быстро определив, кто с кем, я выделил для себя незанятую в этот вечер Веру.
-Пойдешь ко мне в вагон? – выбрав подходящий момент, спросил ее я.
-Чего ж не пойти, пойдем, - весело согласилась та, и вскоре мы, покинув веселый и гостеприимный вагон, перебрались в наш.
-Давай поднимемся на верхнюю полку, - предложил я своей новой подруге. – А то мы, сама понимаешь, работаем и по ночам, пусть мой напарник будет поближе к дверям и к клиентам, соответственно, так всем будет удобнее.
-А мне все равно, - ответила девушка. – Лишь бы мы там поместились и не упали сверху в самый интересный момент. – Девушка пьяно рассмеялась.
Вера без слов разоблачилась, после чего пребывала в моих объятиях до самого утра. Леша многократно в эту ночь вставал, отпуская клиентам вино, что-то недовольно про себя бурчал, но имени моего при этом вслух не произносил, и то ладно.
Дождавшись, когда поутру Вера покинула вагон, а затем, добудившись в соседнем вагоне своих подруг, ушла вместе с ними восвояси, Лешка сказал мне, показывая стопку денег:
-Вот, еще триста рублей наторговал.
-Слабоватая, конечно, торговля, - сказал я. – Но ты все равно молодец, честно отработал. Теперь ты поспи, я подежурю.
Следующим вечером, после девяти по местному времени Вера вновь пришла, Лешка позвал меня на выход: «Иди, твоя ждет».
-О, Верунчик? – выглянув наружу, деланно удивился я. – Ты чего ж так поздно?
-Я опоздала? У тебя уже кто-то есть? – Вера казалась расстроенной.
Состроив скорбное лицо, я молча кивнул.
-Кругом, блин, измена, - почему-то сказала Вера, поворачиваясь на месте и, судя по всему, собираясь отправиться в соседний вагон.
-Поднимайся уж, - сказал я. - Я пошутил, видишь ведь, тебя, единственную, жду-дожидаюсь.
Зная, что назавтра нас поставят под слив, мы оттащили в слитый уже вагон соседей из Вулканешт триста литров вина во флягах и кислородных подушках – запас для продажи на обратную дорогу.
Приемщики на заводе, а также их начальство оказались до противного строгими и принципиальными.
-Все вы воры, - бурчала заведующая лабораторией, невысокая, полная, крашеная в блондинку женщина лет сорока пяти, заполняя документы. – То, что я вам сняла, по две десятых по спирту и сахару – это по норме. Главное – количество в порядке.
-В норме-то оно в норме, но все равно неприятно, - отвечал я, крутясь у нее за спиной и норовя через ее плечо заглянуть в журнал.
-Вы и так своего не упустите, - закончив, протянула она мне документы. – Кто это так вагоны поставил, бочки впереди, а "спец" в хвосте? Это ты что ли, такой умный?
-А я при чем здесь? – развел я руками. – Я что, по-вашему, машинист локомотива?
-Нет, ты, я вижу, хитрец. Ты, случаем, не из евреев?
-Что вы, какие такие евреи в Молдавии, – отмахнулся я. – Они, я слышал, холод любят и почти все поголовно живут в Биробиджане.
-Подпишите у начальника снабжения, - не приняла шутки женщина, и протянула мне документы, - и можете отправляться.
-И на этом спасибо, - пробурчал я, складывая бумаги.
Когда были закончены все дела, и маневровый зацепил наши вагоны на отправку, под слив подали очередную «группу три».
-Эти от нашего винзавода, - уверенно сказал Лешка, выглядывая в открытые двери. – Номер мне знакомый, я на этом «спецу» прошлый рейс ездил. Пойду, посмотрю.
И действительно, в вновь прибывшем вагоне оказались знакомые нам товарищи, Николай и Иван. Они были несколько старше нас с Лешкой, обоим по 35-37лет.
Коля – красивый голубоглазый шатен, прежде был виртуозный вор-карманник, который после второй или третьей отсидки в тюрьме пошел работать слесарем, женился и был в «завязке», то есть переквалифицировался, можно сказать, в честного труженика, а теперь, вот, подался в проводники.
Его напарник, Ваня, огненно-рыжий, высокий и худощавый мужик, весь в веснушках, – бывший инспектор БХСС, старший лейтенант. Ваня, еще несколько лет тому назад работая в кагульском РОВД, слыл свирепым ментом и не щадил расхитителей социалистической собственности, любое, даже плевое дело норовя довести до суда. Но в один ужасный день машина-самосвал, которая привезла во двор его частного дома песок, сдавая назад, задавила его двухлетнего сына. После этого случая у Вани слегка «прохудилась крыша», и вскоре его потихоньку, без лишнего шума выставили из органов. Теперь он работал проводником в паре с бывшим вором-рецидивистом и был вполне счастлив.
-Оставайтесь с нами, ребята, - уговаривали нас земляки-коллеги, - вина, еды хватит, и домой поедем вместе.
Поразмыслив, мы решили остаться. Еще два дня простояли наши вагоны в тупике, благо, у нас было еще вино, и мы им понемногу приторговывали. Вера нашла меня и здесь, предъявив свои права на меня до самого нашего отъезда; я, ленясь искать других подружек, и не противился.
До обеда я болтался по городу, посещал магазины, другие места, затем обедал в кафе или ресторане, после чего отправлялся в кино, а вечером, словно верный муж, возвращался к вагону, где меня уже поджидала сластолюбивая подружка.
Продав последнее вино, мы с Лёшкой честно поделили деньги, на каждого пришлось по три тысячи рублей с мелочью. Не густо – если считать что это рейс на Барнаул, но и не пусто. Большинству тружеников нашей страны два года за эти деньги приходится горбатится, а нам этот заработок обошелся в пару недель хлопот.
В тот же день слились наши земляки, затем мы вместе отгуляли прощальный вечерок в местном ресторане. Гуляли скромно, даже двух бутылок водки не одолели, зато вдоволь наелись разных вкусностей, включая блюда из дичи.
Утром мы собрались в вагоне коллег, и за похмельной стопкой Николай предложил:
-Зачем нам, ребята, катить вчетвером двумя вагонами по необъятным российским просторам, да еще и без вина. Давайте разыграем четвёртого лишнего, трое из нас домой самолетом полетят, а проигравший по «железке» поедет, с двумя порожними «спецами» любой справится.
На том и порешили, стали тянуть спички. Кажется, впервые в жизни я, играя в эту игру, проиграл, вытащил короткую. Через несколько часов по расписанию местного аэропорта был прямой рейс на Москву, поэтому Николая, как автора идеи и человека по жизни тертого, экстренно отправили за билетами. Из Москвы, уже поездом – за сутки, или вновь самолетом – всего за два-три часа, - можно было добраться до Кишинева, а там еще несколько часов автобусом, и ребята смогут обнять своих родных. А я – какая, блин, невезуха! - должен буду теперь мудохаться, трястись две-три ближайшие недели в товарняке.
Ах, как мне сейчас не хватало моей милой Зинаиды! Где она, что сейчас делает? Сидит, наверное, около своего вечно пьяного импотента Димки, горюет, поглаживает свой пока еще плоский живот и меня, кудрявенького, вспоминает. С ней я легко согласился бы проделать весь обратный путь. Э, да что там!
Ребята приоделись, собрали вещи, Николай на прощание протянул мне сильно потертый, но увесистый воинский рюкзак.
-Вот, возьми, Савва, паёк, в дороге пригодится.
-Что это? – спросил я, открывая рюкзак. Там лежало несколько банок тушенки, еще какие-то консервы, четыре бутылки водки и две буханки хлеба.
- Спасибо, ребята, - сказал я растроганно, пожимая коллегам руки, - счастливо вам долететь-добраться.
Глава четвертая.
Ребята укатили в аэропорт на такси, а я стал честно готовиться к дальней дороге: набрал дров, пополнил запас угля, сложил инструменты и вещи, проверил запасы провизии.
Машинист маневрового тепловоза, соорудив по моей просьбе, подкрепленной десятью рублями, «группу шесть», потащил вагоны к товарной станции. Но настроение мое было препаршивейшее. Когда проезжали мимо пассажирского вокзала и наш состав замедлил ход, а затем и вовсе остановился, решение пришло мгновенно: я спешно оделся, окинул последним взглядом купе нашего "спеца", забросил на плечо подаренный мне рюкзак с продуктами, спустился на землю и запер вагон на замок. Крупный такой, навесной. Мелом крупно вывел на обоих «спецах»: «Вина нет, возврат, под охраной ВОХР» и пошагал к вокзалу.
А уже спустя час я в одиночестве сидел в теплом купе полупустого вагона скорого поезда, державшего путь на Москву. Зимой сибиряки в отпуска не ездят, поэтому народу в поезде было немного.
После полудня мы миновали какую-то крупную станцию, и в вагоне стало заметно многолюднее.
-Борис, - входя в купе, протянул мне широкую пролетарскую кисть высокий худощавый парень лет 27. Я пожал его крепкую ладонь, и мы познакомились. Минутой позже вошел еще один мужчина, среднего роста крепыш, блондин, возрастом немногим старше первого. «Алексей», - представился он, и мы с Борисом назвались.
Уже спустя несколько минут после знакомства между нами возник бесхитростный задушевный разговор, характерный только для путешествующих поездом, когда открываешь душу первому встречному, а сразу же после отправления мы, словно заправские старые друзья, сели вместе обедать. Ребята заставили весь столик едой: пирожками, отварным картофелем и яйцами, центр стола заняла жареная курица. Я открыл тушенку и достал бутылку водки.
Выпили по полстакана, разговорились.
-Я еду с лесоповала, - стал рассказывать Борис. – Восемь с половиной тыщ везу, дом возле родительского под Киевом собираюсь ставить.
-А я вот на золоте работаю, - похвастал Алексей, - сам воронежский. С собой немного, шесть тысяч всего, но это так, мелочь, погуляю месяц-полтора и вернусь.
-А кто же зимой-то гуляет? – удивился Борис.
-Летом у меня тоже отпуск будет, - ответил Алексей весело. – Тогда и погуляю по-настоящему.
После еды Алексей достал карты, и мы стали лениво перекидываться в дурачка. Чаще других оставался я.
-Не везет мне в дурачка, - признался я. – С кем бы не играл, хоть с женщинами или даже с детьми, вечно дурак.
Ребята беззлобно рассмеялись.
-Скажите, мужики, четырнадцатое место – это здесь? – послышался чей-то голос и в купе заглянул мужчина – среднего возраста, широкоплечий, с острым взглядом из-под густых, косматых бровей.
-Здесь-здесь, проходи, брат, - отозвался Алексей.
-Михаил, - представился вновь прибывший и, отыскав глазами свободное место, забросил наверх свой видавший виды рюкзак.
-Присаживайся, располагайся, Михаил, - пригласил Борис. – Мы уже пообедали, а вот сто граммов нальем. Верно, Савва?
-Нет проблем, - сказал я, доставая из рюкзака вторую бутылку водки.
Теперь мы играли в дурака, разбившись на пары, и я невольно обратил внимание на то, как ловко, можно сказать, мастерски, наш новый сосед Михаил тасует и сдает карты. Я с семнадцати лет играю в триньку и в другие азартные игры, и за девять лет научился разбираться, кто есть кто в игре, – Михаил, несомненно, был профессиональным игроком-картежником.
Через какое-то время в дверях нашего купе возник еще один мужчина – высокий, поджарый, в длинном потертом кожаном пальто коричневого цвета и ондатровой шапке.
-Мужики, возьмите к себе в компанию поиграть, - взмолился он. – А то у меня в купе одни женщины, скука смертная, каждые десять минут они за какой-то надобностью переодеваются, из купе выпроваживают.
-Проходи, конечно, чего там, - пригласил его Михаил.
Продолжили игру уже впятером, а спустя полчаса новенький предложил:
-Может по рублику, чтобы не скучно было?
Я насторожился. Но виду не подал, другие ведь молчат, чего же мне первому голос подавать, по рублику, так по рублику. А еще через полчаса, покончив с «дураком», мы уже играли в «двадцать одно».
Очко - одна из немногих, да пожалуй, единственная из карточных игр, в которую я играть не люблю, но кому это было интересно.
«Проиграю пять сотен и выйду из игры, - твердо решил я для себя. – А пока поглядим, кто на что способен». Я исподволь, стараясь не вызвать подозрений, стал приглядываться к Михаилу и новенькому мужику. Они играют на одну руку, понял я после тщательного анализа, и этому открытию совсем не обрадовался.
Я ведь тоже какой-то период играл с партнерами на одну руку, причем годами с одними и теми же - с Жердем и Графом, иногда с одним из них, иногда с другим, а порой и с обоими вместе, а вот эти ребятки, пожалуй, были побойчее нас, их сыгранность была практически совершенной, сигналы непонятны мне и почти незаметны постороннему глазу.
-Наливай, Савва, - попросил Алексей, кивнув на бутылку, - надо горло промочить.
Я, наливая желающим, сам почти не пил, понимая, что дела предстоят нешуточные. Игра тем временем шла как-то неровно, выигрывали все по очереди, даже мне два раза удалось взять банк, из-за чего показалось, что эти двое специально нам подыгрывают. Однако постепенно, как того и следовало ожидать, игра плотно перешла в их руки. Борис и Алексей от этого только загорелись азартом, а Михаил, распихивая деньги по карманам, лишь посмеивался: «Мне бы только на ужин в вагоне-ресторане выиграть, я тогда с удовольствием всех вас приглашу и угощу».
В купе тем временем нарастало напряжение. Борис и Алексей, беспрерывно дымя сигаретами, вскоре загрустили и занервничали, три сотни рублей из моего кармана тоже к этому времени улетучились, и я решил, как говорится, сбить карту, - извинился перед партнерами и вышел в тамбур. Почти следом за мной вышел Михаил.
-Ну как, земляк? – спросил он, угощая меня сигаретой. Она, к моему удивлению, оказалась дешевой, без фильтра. – Масть идет, фарт катит?
-Как же, покатит тут, - усмехнулся я, прикуривая. – Вон вы со своим товарищем играете на одну руку, и я уже тысячу рублей закатил, так что к вам, конечно, катит.
Михаил, в секунду подобравшись, уставился на меня вначале удивленно, затем подозрительно. И лишь потом принужденно заулыбался, затем расслабился, после чего сказал:
-Ты что, ты, братишка, такое говоришь, как такое возможно? Что-то ты пылишь не по делу.
-Можно братишка, и так можно, - в тон ему ответил я. – Мне это знакомо. Не волнуйся, я вас не спалю, но и играть с вами больше не стану.
Я рисковал. Я, конечно, сильно рисковал, когда говорил это. Но был почти уверен, что пока мне ничего не грозит, не зарежут же меня прямо в коридоре или купе.
-Ну, раз ты такой грамотный, - медленно начал Михаил, оглядываясь, - на, возьми. Сколько, говоришь, проиграл?..
Миша протягивал мне деньги, целую пачку красных купюр и я, не раздумывая, взял их и сунул себе в карман.
-Здесь штука. Потом еще дам, но из игры не выходи, понял. Я не прошу, я тебе по-дружески рекомендую. При своих останешься, уловил. А я тебе после игры от себя накину. За содружество, так сказать. - Миша жестко ухмыльнулся. От его взгляда повеяло смертельным холодком. «Как же, накинет, - с тоской подумал я, - только такой вот бандюган вместо денег удавку накинет мне на шею», - а вслух жалобным голосом произнес:
-Уловил, чего ж не уловить. Добавь еще на игру, земляк, а то ведь все равно в тот же карман вернется.
Миша запустил руку в карман и вынул жменю разноцветных мятых бумажек. Не считая, сунул мне в руку, буркнув: «Играй, малыш».
Вернулись в игру, и я стал припоминать все известные мне игровые приемы, понимая, что рядом с этими хлопцами я могу кое-что и для себя урвать. Подленькая мыслишка, конечно, но ведь выйти из игры я все равно уже не мог, да и лопухам этим – Боре и Алексею - ничего ведь не объяснишь, не расскажешь, во всяком случае, пока. К тому же, во мне в ту минуту, совершенно некстати, взыграло самолюбие – в своем городе я был не подарок, числился среди избранных игроков, многие партнеры по игре называли везунчиком, а порой и вовсе – фартовым, немало среди них было и таких, что вообще со мной за стол играть не садились – по разным причинам: одни слишком уважали, другие остерегались. Самолюбие самолюбием, но в данном случае, и я это прекрасно понимал, что по большому счету деньги сейчас – ерунда, и мне необходимо, используя недолгое оставшееся мне время, подумать о главном - собственной безопасности, и подумать крепко, чтобы нигде не просчитаться, ибо цена ошибки - смерть.
Я знал, что каталы – поездные карточные шулеры - дожав моих попутчиков и выудив у них все до последнего рубля, ускользнут, они ведь как работают – урвали и тут же соскочили; Боря и Алексей проиграются, вполне возможно, что до трусов, а у меня на руках в случае выигрыша окажется, учитывая и те немалые деньги, что были до игры, приличная сумма, а ведь мы останемся после игры в купе втроем, и тогда начнется разбор дела – что, да как, да почему, да сколько...
Что я тогда скажу своим соседям, как объяснюсь перед ними? А если в дело вплетется еще и милиция?.. Которую проводник может вызвать, или кто из ребят. Тут не только без денег останешься, тут гляди, чтобы соседи башку не оторвали, а мусора ведь могут и с поезда снять, а то и вовсе посадить… Куда не кинь, всюду клин, как говорится. Хорошо, что я не сказал соседям по купе, где и кем работаю. Кажется, не успел. Или все же говорил что-то? Блин, уже и не припомню сейчас.
Итак, из-за того, что я стал невольным пособником катал, мне необходимо сваливать первым. И план у меня в голове стал вырисовываться такой: поиграть еще с полчасика, обдумать все детально, удастся выиграть что-то, хорошо, нет - неважно, затем технично выйти из игры и незаметно от соседей и этих залётных катал соскочить с поезда. Идеальный вариант. Только как привести его в действие, я ведь не умею прыгать на ходу, да и куда я в чистом поле побегу, вот ведь вопрос? А на станции ведь выйти не дадут, да и когда еще та станция будет, мы ведь в скором поезде едем.
Голова, переполнившись паническими мыслями, стала побаливать. Зато я заиграл свободно, без «боюсь», и тут, словно в насмешку, мне стало фартить. Или это Михаил решил мне подыграть, он ведь почти все время раздает. Уж не знаю, каким образом, но карман мой быстро, в течение какого-нибудь получаса распух, наполнившись купюрами.
Алексей уже несколько раз порывался закончить игру, говоря: «Мужики, я не могу приехать домой пустой, без денег. Здесь, видать, что-то не так...».
Борис сосредоточенно молчал, без конца курил, но, судя по эмоциям на его лице, тоже изрядно нервничал.
-Чего удивляться, парни, - сказал Павел, партнер Михаила. – Вон, - кивнул он в мою сторону, - к вашему другу все деньги перекочевали. Как тебя, хлопец, зовут?.. Ага, вспомнил, Савва.
«Ну, вот и началось, - подумал я и даже как-то успокоился, потому что все текло естественным образом. – Подстава. Меня выбрали в виноватые за всё». Я встал и потянулся.
-Есть предложение сбить карту. Глядишь, и игра пойдет по-другому. Мужики, присмотрите за вещами, а я, раз вы говорите, что в выигрыше, схожу в ресторан, возьму пару бутылок на выигрыш и закусить чего.
Бросив прощальный взгляд на дубленку, в карманах которой как будто ничего не осталось, я подхватил свой рюкзак, выложил из него на кровать остаток продуктов - три банки мясных консервов, хлеб, и, повесив на плечо, вышел в коридор. Павел догнал меня в тамбуре.
-Не вздумай слинять, кудрявый, - сказал он жестко. – Из-под земли достанем. У нас в поезде свои люди.
-Не сомневаюсь, - ответил я. – Вернусь, куда я денусь голышом-то. – И добавил плаксиво, капризным голосом: - Только денег дадите, а то играть больше не стану.
-Да дам я тебе, дам, только чуть позже, лох фартожопый, - зло прошипел Павел и пошагал обратно.
Надо же, и эти тоже называют меня фартожопым, точь-в –точь как мои прежние партнеры, удивился я. Неспешно передвигаясь по составу, переходя из вагона в вагон, я все явственнее осознавал всю безнадежность своей затеи. Как прыгать на ходу и куда потом бежать? На улице минус десять, не меньше, да и дело к ночи, мороз все усиливается. А я в одном свитере, хорошо хоть шапка в рюкзаке. По дороге в Барнаул я уже чуть было не погиб, а ведь второго столь удачного шанса судьба может и не дать.
При любой возможности я глядел в окна, в надежде увидеть впереди, по ходу движения, огни какого-нибудь населенного пункта. Мне хоть бы какую небольшую захудалую станцию, в два-три домика и чтобы несколько секунд поезд постоял. Мне даже не потребуется помощь проводника, у самого ключ-тройник в кармане имеется, дверь открою и выскочу, а там - ищи меня, свищи.
Но в окна почти ничего не было видно, лишь изредка на обледенелых стеклах попадались небольшие, уже почти закрывшиеся «глазки», которые надышали любопытные детишки; у одного из таких «глазков» я остановился и стал всматриваться в темноту за окном. Стоп, кажется, впереди завиднелись огни, но наш поезд как будто и не собирается останавливаться – прет, даже скорость не снижает. Твою мать, зло выругался я про себя и даже сплюнул от огорчения, скорый поезд ведь на маленьких станциях не останавливается. Что же мне делать? Как теперь быть? Не срывать же стоп-кран, хотя опыт у меня в этом деле кое-какой все же имеется.
И мне таки повезло. Состав по какой-то причине стал замедлять ход, я своим ключом осторожно открыл в нерабочем тамбуре, к счастью, пустом, дверь и осторожно выглянул наружу. Холод и мелкий колючий снег жестко ударили мне в лицо, но хуже всего была ужасающая пустота снаружи, почти парализовавшая волю. Я непроизвольно отшатнулся. Это был страх перед неизвестностью. Но пути назад не было, вполне возможно, что друзья-товарищи Михаила и Павла уже ищут меня. Миша и Павел, тьфу, это же не их имена. Дурные они, что ли, свои настоящие имена называть.
Я натянул шапку на самые уши, связал под подбородком завязки, затем, прижав к себе рюкзак с деньгами, выждал, пока поравняюсь со столбом, и сразу, чтобы не влететь в следующий, закрыв глаза и согнувшись, сиганул, спиной к движению, в темноту и неизвестность.
Не помню, как летел и как кувыркался, зато помню, что когда встал, рот мой был полон снега, а вскоре правый бок стал побаливать, видимо, обо что-то все же ударился. Но все равно упал я очень удачно, всего в пяти шагах от меня был следующий по счету столб, а это наверняка ничтожная доля секунды полета. Оглянулся, мой состав быстро удалялся, вначале пропал перестук колес, через минуту-другую цепочка светящихся квадратиков-окон втянулась в темноту и исчезла из видимости, а я, вздохнув, решительно двинулся в противоположную сторону, где виднелись притягивавшие взгляд огни. Идти по путям неудобно, мне – во всяком случае: если ступать на каждую шпалу, шаги короткими получаются, через одну – слишком длинными.
Быстрая ходьба немного согревала, но все же очень скоро я стал замерзать; в темноте никогда точно не рассчитаешь расстояние, и идти до ближайшего жилья пришлось дольше, чем я предполагал.
Будка обходчика, первое жилье, до которого я добрался, манила светом и теплом. Подойдя, я приподнялся на носочках и заглянул в окно: пожилой мужик в форме железнодорожника сидел за столом и что-то писал в журнале, чайник, устроенный на печи, уютно попыхивал парком.
Я постучал в дверь. Мужчина встал, подошел к двери и открыл, близоруко вглядываясь в темноту.
-Здорово, отец, незваных гостей принимаешь? – отряхивая с ботинок снег, весело спросил я.
-Если добрый человек, то чего же, заходи, - ответил он.
Я объяснил ему, что так, мол, и так, сам проводник, вожу вино, и случайно отстал от своего состава.
-В магазин вон бегал, - сказал я, для пущей убедительности встряхивая пустой рюкзак, - даже дубленку не одел, хотел управиться по-скорому. Но вот же незадача: скупиться не успел, и поезд упустил.
Познакомились. Евсей Федотович, так звали хозяина домика, налил мне горячего чая, и я, торопливо кусая сахарный кубик, почти залпом выпил два стакана. Хорошо хоть, я весь вечер водку понемногу употреблял, а то бы непременно простудился, подумал я.
-Можешь остаться у меня хоть до утра, - радушно сказал хозяин, кивнув на узкую лежанку, приткнувшуюся сбоку от печки, - а то хочешь, до полустанка проведу, запасную дубленку оденешь. Только извини, вернешь, насовсем дать не могу, казенная она, моего сменщика. Идти-то туда с полчаса, не более. И лучше прям теперича идти, - добавил он, глянув на большие круглые часы, висевшие на стене, - у нас сейчас в графике окно, следующий поезд лишь через час сорок минут.
-Да вы что, Евсей Федотович, одежду вам верну, конечно, - сказал я, натягивая на себя дубленку, оказавшуюся почти впору. Тогда давайте прямо сейчас и пойдем, раз у вас получается отсюда отлучиться. Спасибо вам.
Минут за сорок мы добрались до товарного полустанка, там я распрощался с Федотычем, тут же пустившимся в обратный путь с дубленкой подмышкой, а минутой позже я уже подходил к составу, прицепленному к локомотиву, судя по всему, готовому на отправку.
-Здорово, хозяин, - задрав голову, крикнул я машинисту в форменной фуражке, видневшемуся в окне. – На Москву-столицу путь держите?
Он высунул голову наружу и кивнул. Я тут же выложил ему свою уже отрепетированную историю:
- Отстал от своего состава, проводник-виновоз. Захвати до ближайшей крупной станции, приятель. Не веришь, могу удостоверение, паспорт показать, это, слава богу, с собой.
-Ты же знаешь, нам запрещено брать пассажиров, - добродушно улыбаясь, сказал машинист, крупный усатый круглолицый мужчина, чем-то похожий на геройского революционера Григория Ивановича Котовского.
-Так я же свой, батя, как и ты по железке туда-сюда мотаюсь, - ответил я. – Заплачу.
-Давай залезай и дуй в задний отсек. Денег мне твоих не надо. Я скоро подойду, отопление включу, вижу раздетый ты совсем.
-Да уж, - согласился я. – Так вышло. По собственной глупости.
Через десять минут, съежившись на неудобном металлическом сиденье и устроив голову на шапке, положенной на приборную панель, я уже спал, убаюкиваемый милым моему слуху перестуком колес и резкими вскриками электровоза. Уже сквозь сон я почувствовал, что стало заметно теплее, но не проснулся. Это машинист включил отопление, догадался я. Так прошло несколько часов.
Я не слышал, когда рядом со мной, наверное, уже не в первый раз, присел «Котовский». Он устроился в соседнем сиденье и, не зная, сплю я или нет, негромко жаловался:
-Дед мой тоже работал машинистом, еще с самой революции. Бросал в топку дрова и уголек без счёта, дышал всей этой пылью и угаром, вот и угорел от болячек, в 45 лет его схоронили. Отец мой уже на пенсии, 62 года, теперь еле живой – одно легкое осталось, всю войну, считай, на паровозе, с помощника начинал. Катал вначале на паровозах, потом на тепловозах, там угар, а там вибрация, - теперь вот все разом и достало. Я поначалу тоже катался на тепловозах, потом обрадовался – электровозы появились, сразу выучился и пересел, а теперь – в одном журнале прочитал, – в электровозах блуждающие токи обнаружились, тоже очень вредная штука, особенно для потенции, ну буквально все в нашей работе наносит ущерб здоровью. Мне всего лишь сорок, а уже чувствую себя не очень хорошо. Трудовая династия, твою мать.
-Династия-то трудовая, да жизнь - собачья, - подал я голос.
-Вот-вот, я и говорю, - продолжил он, даже не повернув в мою сторону головы. - И у тебя тоже, не позавидуешь: вроде физически не работаешь, при вине и при деньгах, а все не дома, вдали от семьи, жену и детей почти не видишь.
-Не вижу, - согласился я, но вспомнил с тоской почему-то не жену, а Зинаиду. «Родит ведь, и ребенка своего я никогда не увижу. Не узнаю даже, сын родится или дочь».
Котовский ушел. Мощный электровоз, тянущий за собой тысячи тонн, натружено гудел, но я не обращая внимания на шумы, спал. А когда открыл глаза, за окнами брезжил рассвет. Вскоре показались огни и строения станции; наконец состав замер; я тепло попрощался с машинистом, пожал руку помощнику, затем, не покидая станции, купил у обходчиков за сорок рублей более ли менее подходящий по размеру, хотя и не слишком чистый бушлат, после чего перебрался на пассажирский вокзал и спустя полчаса шагнул в пассажирский вагон поезда, следовавшего на Москву. Красота!
В вагоне было две проводницы и всего четыре пассажира, считая и меня, каждый из которых занимал отдельное купе. И – вот оно, счастье! - не было тут поездных катал Михаила с Павликом, чтоб им ни дна, ни покрышки. Первым делом я закрылся у себя в купе и пересчитал деньги. 500 рублей я из дому с собой вез – Н.З., по три тысячи заработали с Лешей в рейсе. Итого три пятьсот до игры в наличие было. А теперь у меня восемь тысяч. Ого! Это значит, я четыре с половиной в «двадцать одно» выиграл?! Да, недурно. Думаю, абсолютно все участники вчерашней игры были против такого расклада, ну а я так и вовсе на подобную «везуху» не надеялся, но так уж сложилось, друзья, что поделаешь, так сложилось; и со шпилевыми я честно по башлям разошелся, каждому по четверочке с чем-то досталось, если они в итоге раздели парней-соседей из моего купе начисто. Думаю, если меня каталы-картежники и не собирались вчера убивать, попутчики бы после игры выпотрошили, после чего в ментуру бы спровадили, это уж наверняка. А так я, словно тот Колобок – от всех благополучно ушел, и в итоге, после всех передряг стал еще одним сказочным героем – богатеньким Буратино. Теперь есть на что в Москве погулять-повеселиться; в столице можно "взъерошить", как говаривал герой Василия Шукшина, и не такую сумму. Еще в мешочке, что находится в рюкзаке, полно мелочи, рублей на триста-четыреста потянет: единички, двушки и гривенники – эти монеты для телефона пригодятся, троечки – на лимонад в автомате, пятаки – для метро, пятиалтынные - 15 копеек – на междугородние разговоры и для автоматических камер хранения, ну а двугривенный – на пиво в автомате.
Мои радостные размышления прервал донесшийся из коридора голос разносчика вагона-ресторана. Я выглянул наружу, увидел и окликнул молодого чернявого худощавого мужчину в белой ресторанной куртке и колпаке.
-Любезный, принесите мне полный обед, пожалуйста. Если можно - два вторых, только разных, лучших их тех, что имеются в наличии. Вы, как я слышал, все равно еще раз в вагон-ресторан пойдете? Тогда захватите с собой бутылку коньяка, все равно какого, нате вот, возьмите авансом двадцать рублей.
«Не время мне еще самому светиться в вагоне-ресторане, - подумал я, задвигая дверь и защелкивая замок. - Береженого бог бережет. Еще двое суток, и я в Москве, а там уже можно будет что угодно себе позволить».
После обеда под плохонький коньячок московского розлива я разомлел и с любопытством и интересом стал поглядывать на проводниц.
Одна, сухопарая, рыжая, высокая, пожалуй, старовата для меня, - ей было под сорок, а то и больше. А вторая – в самый раз – не старше тридцати. Фигура неплохая, плотно сбитая, и глаза озорные, ищущие. Добротная бабенка. Правда, всего год назад на такую дамочку я, скорее всего, и не посмотрел бы. Ах, какие девушки раскрывали мне свои объятия всего год тому назад, когда я еще работал в баре, - все как на подбор. В том числе чуть ли не весь цвет Кишиневского университета. Там ведь одна в одну красотки – загляденье. Неужели все это уже в прошлом и никогда больше не повторится: бар, негромкая блюзовая музыка, смеющиеся молоденькие и доступные девушки, и я, в черном костюме при рубашке с бабочкой, улыбающийся им из-за стойки? «Бармен, а можно вас пригласить на танец?» - «Да, разумеется, можно, но это вам будет дорого стоить». Ну, блин, прямо грезы наяву. Не расплакаться бы.
-Как вас зовут, мадам? – заглянув в служебное купе, спросил я проводницу, ту, что помоложе.
-Ульяна, а что? – спросила она кокетливо.
-Да вот собираюсь на вас жениться, Устинья, так первым делом хотя бы имя узнать.
-А если я уже замужем? – игриво поглядела на меня женщина.
-Так хоть поджениться до Москвы, - сказал я дурашливо. – Звучит, согласен, не очень прилично, зато честно и откровенно.
-Ты у мужиков сегодня прямо нарасхват, Уля, - сказала вторая проводница, я ее, лежащую на верхней полке среди стопок белья, даже не заметил. - Сначала морячок, который курсантик, в женихи напрашивался, теперь вот этот молодой человек.
-Ну, куда нам до морячков, - пробормотал я. – Мы люди простые, по суше еле топчемся, на ровном месте спотыкаемся.
Я знал, конечно, о каком морячке шла речь. По-моему, он был уже не курсантом, а офицером. Высокий, под метр девяносто, молодой чернявый красавец с наглыми глазами, да еще и со щеголеватыми усиками. Он тоже ехал один, занимая целое купе, соседнее с моим, кстати. Я и не предполагал раньше, что таких рослых парней берут в морской флот, говорили, что тесно там, ограничения, мол, в росте, габаритах и так далее. Что ж, такому, пожалуй, я не конкурент, не стану же я Уле деньги предлагать.
Потрепавшись с проводницами, я вернулся в свое купе, лег, взял оставленную кем-то газету трёхдневной давности, прочел две-три строчки и вскоре задремал. Когда я открыл глаза, за окном уже темнело. Нежно, почти неслышно постукивали на рельсовых стыках колесные пары. Это тебе не товарняк, с удовольствием подумал я, там уж если стук, так стук, во всем теле отдается.
-Чаю желаете? - В дверях возникла Ульяна, в руках она держала четыре стакана чая, на лице располагающая улыбка.
-Если вместе с вами попьем, тогда да, - ответил я, привстав с диванчика.
-Я минутки через две подойду, ладно, - сказала она, входя и оставляя на столе пару чая.
Я встал, аккуратно расчесал перед зеркалом свои непослушные кудри и стал ждать. Минут через пять Ульяна возникла на порожке, в руке она держала кулек с пряниками. Я улыбнулся ей располагающе, и как раз в это время послышался голос моего соседа, морячка:
-Так вы, девушка, не стесняйтесь, если что, только пальчиком поманите, я тут же прибегу.
Я выглянул в коридор и увидел улыбающееся усатое лицо. Морячок, поглядывая на Ульяну, понимающе подмигнул мне.
-Пошляк, - смущенно сказала она, проходя внутрь. – Привязался тоже…
-Вы сами виноваты в том, что нравитесь мужчинам, - сказал я улыбаясь. – А уж пошлят потому, что не умеют по-другому, таковы все мужики, это мы так неловко свои симпатии выражаем.
-Я заметила, что вы как раз не такой, - возразила Ульяна.
-Ну… может быть не совсем такой, а может такой же самый.
За чаем мы поговорили о том, о сем, а в конце разговора я решил рискнуть:
-Скажите, Ульяна, вы не могли бы сегодня пораньше освободиться от дежурства, чтобы прийти сюда, ко мне? В любое время, когда вам будет удобно, но лучше конечно после работы. Приходите, пообщаемся.
-Ты сам придёшь ко мне, - последовал мгновенный ответ. – В половине двенадцатого, я буду тебя ждать в служебном купе, и мы пойдем в соседний вагон. Сам понимаешь, - продолжила она, с загадочной улыбкой поглядев на меня, - глаза кругом, вон и твой сосед через стенку…
-Конечно, - наклонившись, я поцеловал женщине руку. – Все понятно. Договорились.
В назначенное время я тихонько, одним пальчиком постучал в дверь служебного купе. Ульяна тут же вышла, и мы быстрым шагом проследовали в соседний вагон, где нас, как выяснилось, ожидало пустое купе. Все у нас с ней прошло великолепно, эдакий добротный секс, а было бы и вовсе замечательно, если бы Ульяна поминутно не беспокоилась и не торопила меня. Назад мы возвращались уже глубокой ночью и порознь.
Первым делом, вернувшись в купе, я проверил все ли на месте – деньги, документы и прочее. Конечно, я не оставил их на виду, а как можно тщательнее запрятал, и дверь тройником запер, но при некоторой сноровке и дверь легко можно было открыть, и спрятанное обнаружить. Найдя все свои богатства на прежних местах, я успокоился и тут же, сморенный приятной усталостью, уснул.
Вторую и последнюю ночь перед прибытием в Москву я провел спокойно и в одиночестве; Ульяна не смогла отказать настойчивому морячку и отвела его, скорее всего, туда же, куда и меня прошлой ночью, я это заметил совершенно случайно. Что ж, я ее не осуждаю, а будучи на ее месте, вероятно, поступил точно так же.
Глава пятая.
Утренняя Москва была величественна и прекрасна: воздух был свеж, чист и прозрачен; шпили высотных зданий парили в легкой дымке, золотились в солнечных лучах купола церквей и соборов.
Благополучно покинув вагон, я направил свои стопы к станции метро, на котором со своим нехитрым скарбом вскоре добрался до центра города. Медленно прогуливаясь по знакомым улицам, я жадно разглядывал величественные здания столицы, впитывал в себя ее ауру; Москва всегда меня манила, бодрила, придавала сил, будила во мне глубоко спящее обычно самолюбие, рождая новые жизнелюбивые импульсы.
У одного из подземных переходов меня, праздного зеваку, остановили двое плохо одетых мужиков. Вернее, один из них, буркнув что-то приятелю, направился ко мне, другой крикнул ему вслед: «Ты чё, Костик, думаю этот не из таких».
«А ты не думай, понял!», - одернул его мужчина, названный приятелем Костей. Подойдя, Костя, мужик лет сорока, лицо сплошь в синих прожилках, а нос его был специфического фиолетового цвета, в форме туфельки, спросил:
-Третьим будешь? – И видя, что я не врубаюсь, добавил, смешно клюнул головой вперед, словно меня нюхнул: - Белоголовку возьмем?
-Третьим что?.. – переспросил я, затем, наконец, сообразил, о чем речь и закивал радостно:
-Ах, да, да, конечно буду.
Глупо было бы упустить такой шанс: впервые в жизни меня приглашали сообразить на троих. Минутой позже, мы, трое единомышленников, нырнули в узкий и кривой переулок, в конце которого в торце здания ютился малюсенький продовольственный магазин, к которому вели три крутые закругленные ступеньки. У дверей магазинчика Костя и его товарищ, суетливо озираясь по сторонам, стали доставать из карманов деньги – всего у них набралось рубль и жменя мелочи. Я выудил из кармана пятерку и сказал:
-Я возьму, ребята, не беспокойтесь. Угощаю.
-Э нет, мужик, так дело не пойдет, - остановил меня Костя, - мы не из этих, не из халявщиков. – Он протянул мне деньги. – Ты сходи за бутылкой, а то продавщица нас с Витьком знает, не даст. Тут ровно, без обмана, - добавил он, когда я, усмехнувшись, ссыпал мелочь в карман.
Продавщица на мою просьбу продать мне бутылку водки с минуту рассматривала меня изучающее, пока я не вспомнил, что алкоголь у нас в магазинах разрешено продавать только после одиннадцати.
-Отпусти, милая, бутылочку, - оглядевшись по сторонам, ласково прошептал я, и тут же, вспоминая лексикон своих клиентов, добавил: - Душа болит, как выпить хочется. – И, видя, что продавщица все еще не сдается, сделал умоляющее лицо: - Мы домой ко мне зайдем, остограмимся, все тишком, это тут, за углом, так что не беспокойся, никто не увидит.
«Такой молодой, а туда же», - проворчала женщина, доставая откуда-то из-под прилавка и ловко заворачивая бутылку в газетный лист, которую затем протянула мне.
-Спасибо, милая, век не забуду твоей доброты, - проговорил я, тут же спрятал бутылку под бушлат и выскочил наружу.
Собутыльники поджидали меня за углом. Ловко распечатав бутылку, Костя, не вынимая ее из-под полы куртки, движением фокусника ливанул в стакан.
-Давай, - сунул его мне в руку.
Я осмотрелся по сторонам, удостоверился, что никому до нас нет дела, и опрокинул в себя содержимое стакана. Костин напарник в ту же секунду протянул мне небольшую сушку:
-На вот, занюхай.
Профессионализм Кости по части налива мог вызвать уважение любого буфетчика или бармена. Заметно повеселев после принятого стакана, я попрощался с собутыльниками и отправился бродить дальше, и ближайшим на моем пути магазином оказался ГУМ.
Войдя в Государственный Универсальный Магазин, я глянул в зеркало и увидел перед собой чудище гороховое: что одежда, что прическа, что выражение лица – все это могло вызвать у нормального человека лишь чувство удивления, брезгливости или, в лучшем случае, сострадания. Да уж, подумал я, неудивительно, что на улице алкаши меня приняли за своего.
Я немедленно купил себе приличное белье, в отделе готовой одежды финский шерстяной костюм - тройку, затем финские же сапожки, и, разохотившись, натуральную медвежью дубленку за 1250 рублей. Долго я выбирал себе шапку, и под конец решил купить самую дорогую из тех, что были в ассортименте - соболью – за 1700 рублей. А что, гулять так гулять, деньги-то ведь все равно дармовые. Все эти покупки обошлись мне почти в четыре тысячи, таким образом, на них ушел весь мой карточный выигрыш.
А спустя полчаса я, прокатившись на такси, уже был в Сандуновских банях – смывал с себя недельную, а может, и двухнедельную грязь. Деньги и покупки я сдал в камеру хранения, бушлат подарил его работнику («Может, для чего-нибудь сгодится, коллега»), а мои личные вещи в это время стирались. В связи с понедельником в бане было полно народу – да-да, не удивляйтесь, в Сандунах по понедельникам по рублевому тарифу купалась практически вся столичная артистическая театральная богема. Был ещё и 5-рублёвый тариф, а также пролетарский – за 17 копеек, но я решил остановиться на золотой серединке.
-Вам пиво светлое или темное, холодное или с подогревом? – услужливо спросил меня банщик.
-Чешское, если можно холодное, - шепнул я в ответ.
-Будет тебе чешское, только подам не в бутылке, а в кувшине, чтобы остальных не дразнить, подойдет? – ничуть не удивившись заказу, также шепотом сообщил он.
Я кивнул.
-Рыбку сушеную или копченую предпочитаете? – задал он следующий вопрос.
-Все равно, или, пожалуй, дай по штучке той и другой, - уже совсем растерялся я, шокированный необычайным сервисом.
Вещи, пока я купался, перестирали и высушили, тетечка в интимной кабинке за шторкой сделала мне маникюр и педикюр, затем в мыльне дядечка в фартуке сотворил массаж за 3.70. Он, тщательно намыливая меня, приговаривал:
-Вон пошел народный артист России Б - ов, я ему только полчаса назад массаж делать закончил. - Затем словоохотливый массажист, тыча в проходивших мимо нас мужчин, назвал еще несколько звучных фамилий, обладатели которых были известны миллионам граждан СССР, но я, сколько не вглядывался, кроме голых задниц и спин, мелькавших тут и там в клубах пара, ничего не видел, и уж наверняка никого не узнавал. Да, мне подсказали, что в особой интимной кабинке можно было получить мастерский минет, который стоил всего пятёрочку, но я не рискнул.
Вышел я из бани бодрым и обновленным. Не знаю как другим гражданам моей родины, а лично мне в Москве того периода все нравилось: величественные дворцы, музеи и просто красивые здания; лучшие в стране, а может быть и в мире театры; магазины, в которых можно было купить практически все (если, конечно, с заведующим общий язык найдешь); также мне нравились понятливые люди, с которыми можно было решить любой вопрос. Наверное, это и называется коммунизм, с восторгом думал я, человек, весьма слабо подкованный в научном материализме. Конечно, для нормального существования пока еще требовались деньги, поэтому коммунизм был еще не до конца полноценным, но я был молод, снисходителен и мог подождать.
Сразу после баньки я со всем своим багажом отправился на такси по известному мне адресу в район метро Парк культуры, где вскоре добрался до нужного мне Пуговишникова переулка. Рассчитавшись с водителем, я выбрался из машины и огляделся. Здесь, в десятиэтажке, на четвертом этаже, в небольшой, но уютной двухкомнатной квартире проживала вместе с сыном Сашей замечательная женщина по имени Наталья, бывшая супруга моего родственника и земляка Виталия. Они уже год или полтора не жили вместе, находясь в стадии развода, но я имел нахальство являться к ней в квартиру на правах то ли бывшего родственника, то ли старого приятеля, причем являться в любое время года, а также дня и ночи; при этом даже тени недовольства на ее лице я никогда не замечал.
Вот и теперь, как и неоднократно прежде, совсем не удивившись моему появлению без предупреждения и даже без телефонного звонка, Наталья приняла меня как родного человека, тут же покормила пельменями и напоила чаем. Затем, извинившись, отправилась в город по своим делам, а я, расположившись в зале на диване, завалился спать. Проспал я что-то около двух часов, затем долго и как-то неуверенно просыпался, приходя в себя, но окончательно меня вывел из сонного состояния телефонный звонок.
-Але, - сказал я в трубку.
-Привет, Савва-молдаван, - послышалось в трубке.
-Здравствуйте, - ответил я, теряясь в догадках, кто бы это мог назвать меня моей второй кличкой (первая, как вы помните, была Борман), так как голос говорившего был мне незнаком.
Но следом за этим последовала и разгадка.
-Меня зовут Николай Иванович, я дедушка Наташи, - сказал тот же голос.
-Ага, очень приятно, - отозвался я, - как же, наслышан, хоть и не имел чести познакомиться лично.
-Наташа мне позвонила и в разговоре упомянула, что ты приехал. Предлагаю встретиться и познакомиться поближе, если ты не будешь занят. Мы завтра на моей даче забор собираемся ставить, приглашаю и тебя. Ты как? Временем располагаешь? А главное, конечно, желанием поработать?
-Да... конечно. (Признаюсь, мне с трудом далось это «да»: обычно любое приглашение к работе молниеносно рождает во мне категорическое противодействие).
-А чтобы тебе скучно не было, я и Виталия, твоего родственничка, пригласил, нечего ему на диване вылеживаться, он ведь сейчас как будто в отпуске.
-Да, вместе нам, пожалуй, веселее будет, - уныло согласился я.
-Послушай, Савва, - продолжал Николай Иванович после паузы. – Ты вроде как вино возишь, экспедитор?
-Э..., да пожалуй, что так, экспедитор.
-Если у тебя есть такая возможность, захвати завтра с собой винца сухого, или, в крайнем случае, десертного, а то водка-то у меня есть, прикупил, а более нежных напитков нет, да я в них и не разбираюсь.
-Хорошо, захвачу, - ответил я.
-Ну добре, тогда до завтра, в восемь утра у подъезда тебя будет ждать машина.
-До свидания, - сказал я, и связь прекратилась.
Налил себе чаю, я сел перед включенным телевизором, по которому шла какая-то передача, и стал размышлять.
Наташин дедушка из всех членов ее семьи был для меня самой загадочной фигурой. С родителями ее я уже имел удовольствие познакомиться еще прошлым летом, когда они приезжали на пару недель в Москву. А жили они постоянно в российской глубинке, работали там же, оба то ли заслуженные, то ли и вовсе народные художники России. Причем в общении они были люди простые, но при этом весьма интересные собеседники.
А вот дедушка Наташин, работавший в Кремле, был объектом, закрытым для разговоров. Впрочем, уже завтра мне предстояло познакомиться с ним поближе.
Что ж, назвался груздем, полезай, как говорится… значит, придется соответствовать.
На балконе я к своей большой удаче обнаружил две, забытые мною здесь еще с лета пустые 10-литровые канистры, вымыл, упаковал их в тут же найденную брезентовую сумку, затем, одевшись, отправился к станции метро, доехал на нем до нужной мне станции, затем от метро за пять минут за рубчик доехал на такси до Савеловского вокзала (счётчик отбил 68 коп.), с которого электричкой добрался до Мытищ, а там, опять пересев в такси, добрался до винзавода.
Дорогой я пытался вспомнить те редкие эпизоды, в которых Наташа что-либо рассказывала о своем дедушке. Помнится, я ее как-то спросил: «Так кем же дедушка твой в Кремле работает, выкладывай, даже ведь если он там простой дворник, подметает, тоже солидно получается – в самом Кремле ведь?» Наташа тогда только посмеялась: «Не помню точно, что он там делает, то ли подметает, то ли папочки разносит. Дедушка мне как-то говорил, да я уж и позабыла».
За несколько месяцев, пока меня не было в Мытищах, на территории, окружающей винзавод, практически ничего не изменилось: вагоны все так же стояли впритык к забору завода в два ряда, только в связи с зимним периодом из труб «спецов» вились дымки; знаменитый стационарный мангал – огромная бетонная кубическая конструкция с полутораметровой металлической решеткой на ней - функционировал, около него суетились трое-четверо бичей в потрепанных одеждах, обжаривая, если судить по запахам, какое-то мясо. «Спецов» на базе находилось около десятка, и я стал внимательно вглядываться в номера, пытаясь обнаружить среди них хоть один знакомый, - у меня хорошая память на цифры.
Наконец, один из номеров показался мне знакомым, и я, постучав в дверь вагона, пробасил:
-Хозяин, налей-ка баночку.
-Сейчас-сейчас, - послышался знакомый голос. Ага, тут я вспомнил и хозяина этого голоса, это был Димка, проводник из города Рени. Дверь вагона приоткрылась, из-за нее выглянула лохматая голова.
-Оп-па! Да это же Савва! – вскричал Димка и полез по лесенке вниз. – Ты что здесь делаешь, земляк?
Мы обнялись, затем похлопали друг друга по плечам; накануне летом мы почти целый месяц стояли вместе, здесь же успели подружиться.
-Ты с вином тут? – спросил меня Дима, оглядываясь по сторонам. – Где твой «спец»?
-Я сейчас на отдыхе, в Москве проездом, но, видишь ли, потребовалось немного вина, вот и заехал, - похлопал я ладонью по сумке.
-О чем разговор, поможем, конечно, не позволим товарищу засохнуть, - весело сказал Дима и крикнул внутрь вагона:
-Петруха, вылезай, смотри, кого я тут встретил.
-Так Петруха тоже с тобой? – обрадовался я.
-А как же, обижаешь, я напарников не меняю.
Это были те самые ребята, которых в прошлый раз, когда мы стояли вместе на Мытищинской базе, я здорово выручил, мастерски обработав их пломбы. В процессе скрупулезной многочасовой работы я отделал их так, что в результате экспертизы, проведенной в центральной лаборатории г. Москвы, было установлено, что пломбы эти никто не вскрывал, и ребята, оправданные на основании выводов этой экспертизы, продолжили свою работу проводниками. В случае противоположного результата, они бы не просто потеряли работу, а дело было бы передано в суд, так как плевая, в сущности, недостача – 650 литров вина, которых у них не хватило при сдаче, послужило бы обвинением их в воровстве, а с ворами, расхитителями социалистической собственности, как вы знаете не хуже меня, у нашего советского суда разговор короткий, а вот сроки, увы, длинные.
В проеме двери возник Петруха, одетый в свитер и спортивные брюки. Легко спрыгнув на землю, он протянул мне руку. Это был красавец-мужчина гагаузской, или, вернее сказать, турецкой национальности: немногим выше среднего роста, хорошо сложенный, чернявый, с четким орлиным профилем. Летом, помнится, почти невозможно было застать его в вагоне, да и вообще на базе, так как все время он проводил в городе, в компании очередной столичной девицы. Мы обнялись, и лишь теперь я заметил длинный красный шрам, еще совсем свежий, пересекавший почти всю его левую щеку.
-А это еще что такое? – удивился я. - Как тебя угораздило, брат? Муж ревнивый не вовремя домой вернулся и тебя своим рогом поранил?
-А ты разве не слышал? – Димка по своей, знакомой мне привычке, звучно втянул меж зубов воздух, покачал головой, затем криво усмехнулся. – Веселенькая история с нами недавно приключилась. Если интересно, я расскажу.
Я с готовностью кивнул.
-Месяца полтора назад, в Жмеринке, - начал он, - нам случилось побывать в аварии: вагоны скинули с горки, но неудачно, так как поймать забыли.
-Или не хотели, - вставил Петро.
-Такие ситуации и мне знакомы, - кивнул я.
-«Молочка» и «спец» от удара легли на бок, - продолжал свой рассказ Дима. - Петруха, вон, стеклом, выпавшим из окна, порезался и, когда падал, еще два ребра сломал, я же проскочил удачно, без последствий. С трудом дозвонившись до «скорой», я дождался машины и отправил Петро в больницу, возвращаюсь, смотрю: вино на землю из «молочки» хлещет, а хохлы, до халявки жадные, не знаю, откуда уже набежать успели, черпают вино прямо через люк, а некоторые, кому у люка места не хватило, и вовсе из луж; там были мужики, женщины, даже дети; те, что были без посуды, вино черпали из луж ладонями и пили.
-Пострадавшие кроме вас были? – спросил я его.
-А как же, шесть трупов, и больше сотни попали в больницу.
-Это как же так? – изумился я.
-Те, что из луж вино употребили, в тот же день умерли. Вино ведь на землю вылилось, а неделей раньше, оказывается, там химикаты из «хоппера» (специальный грузовой вагон для сыпучих тел) просыпались. Вино смешалось с ними, пропиталось, получилась адская смесь, вот и…
-Ё-пе-ре-се-те, вот это да-а…- поневоле вырвалось у меня. - История.
Помолчали. Затем полезли в вагон; вечерело и снаружи заметно похолодало.
-Сколько и какого вина тебе надо? – спросил Дима, когда мы расселись в их чистом, просторном и теплом, словно образцово-показательном купе, и стали пить чай с пряниками.
-Мне бы сухого, литров десять, а можно и двадцать, чтобы как раз под мою тару, - попросил я, указав на свою сумку, - ну и коньяку чуток взял бы.
-У нас крепляк только, но есть тут один с сухим, мой знакомый, даст тебе литров двадцать, гарантирую, - уверенно сказал Петро, - а вот насчет...
-А знаешь, Савва, тут у нас вчера один доходяга гигнулся, - перебив напарника, сказал Дима. – Он с самого утра здесь ходил от вагона к вагону, банку вина просил, но денег не имел, в долг выпить намеревался. Никто ему так и не дал, так он пошел к мангалу, возле костра прилег, там же вскорости и помер, никто сразу и не понял, что с ним, думали спит. Потом, когда его нашли и вызвали «скорую», врач на месте констатировал смерть и сказал, что если бы ему кто налил, жив бы остался, может лет десять, а то и двадцать прожил еще, а так… 39 лет мужику всего было.
-Интоксикация, - с секунду задумчиво помолчав, выговорил, наконец Дмитрий труднопроизносимое слово.
-Он и у меня просил банку, - добавил Петро, - говорит: помру я, братцы, если не нальете. Если бы он не сказал «помру», да еще таким жалобным голосом, я бы ему, конечно, налил, ведь все равно они у нас здесь на побегушках, чего не попросишь, выполнят. А так - напугал он меня этим своим «помру», поэтому я ему и не налил.
С минуту повздыхав, мы перешли на другие темы. А почаевничав, выбрались наружу и прошлись по соседним вагонам в поисках вина. Что ж, о большем нельзя было и мечтать: моя добыча в итоге составила канистру сухого, канистру «кагора» семилетней выдержки, вина, которое, судя по документам, предназначалось исключительно для нужд министерства обороны; а также три литра коньяка – мой старый знакомый однорукий проводник из Молдавии - Петро, сопровождавший коньяк, по дружбе без денег вручил мне банку. (Летом, помнится, я помог ему реализовать литров двести коньяка местным столичным барменам, так он не забыл, отблагодарил).
-Спасибо, братцы, - прощался я с друзьями полчаса спустя, забираясь вместе со своим грузом в весьма кстати подвернувшееся такси. – Вы меня очень выручили. Одарили по-королевски.
-Счастливо отдохнуть, - сказали они в ответ.
На квартире у Наташи я оказался уже довольно поздно, в двенадцатом часу. Выпили с ней по рюмочке коньку, затем я отлил пару бутылок и сунул их в холодильник, а все остальное приготовил с собой на завтра.
Утром к восьми ноль-ноль вместе со своим увесистым багажом я выбрался на улицу. У подъезда стояла черная «Волга», внутри сидел водитель, двигатель машины работал.
-Вы к Николаю Ивановичу, на дачу? – завидев меня, спросил со своего места водитель.
-Да, - ответил я.
-Секундочку, - сказал тот, поспешно вылезая из машины, - я ваши вещи в багажник поставлю.
-Это машина Николай Ивановича? – спросил я, когда мы тронулись с места.
-Да, служебная. А личная у него тоже «Волга», только белого цвета.
-Поня-я-ятно, - протянул я.
Спустя полчаса, сделав приличный прогон по городу и углубившись в один из самых дальних районов Москвы, мы подъехали к жилому многоэтажному дому, и тут я увидел Виталия, выходившего нам навстречу из ближайшего подъезда.
-О, да никак это Савва? А ты как здесь очутился? Каким ветром тебя в Москву занесло, родственник? – удивленно спросил он, залезая в машину и устраиваясь со мной рядом. Я пожал его протянутую ладонь.
-Да вот, видишь, так же как и ты, приглашен на субботник, который почему-то проводится во вторник, - ответил я, и мы рассмеялись.
Виталий, мой сверстник и родственник по линии жены, а если выражаться точнее, её двоюродный брат, без особых успехов закончив в Молдавии, в моем родном городе десятилетку, после армии поступил в МГУ, на факультет журналистики – была такая привилегия парням, уже отслужившим в армии. Еще во время учебы он стал сотрудничать с газетой «Пионерская правда», затем была «Комсомолка», а после окончания университета он по логике вещей должен был в качестве еще подрасти.
Что и произошло, только уже с подачи дедушки его жены: получив диплом, он в поисках работы стал метаться по всей Москве, и тогда ему позвонил Николай Иванович и спросил:
-Ну так что, Виталий, есть у тебя желание серьезно поработать?
-Конечно, - ответил тот, зная, что сразу после окончания вуза журналисту без блата вот так, с бухты-барахты, работу можно найти только в какой-нибудь занюханной заводской многотиражке, где день и ночь за мизерную зарплату пришлось бы строчить статьи о выполнении цехами месячных и квартальных планов, а также о пьяницах или передовиках производства.
-Отправляйся-ка ты завтра утром в ТАСС, тебя там встретят, пропуск на твое имя уже выписан, - сказал Николай Иванович и повесил трубку. Так решился вопрос трудоустройства Виталия.
-Ну, что тут у вас говорят о смерти Брежнева? – толкнул я Виталия локтем в бок. – А то я чуть было в тот же день одновременно с дедушкой в ящик не сыграл.
-Я понял, что в стране произошло что-то необычное уже в первый день, по поведению средств массовой информации, - сказал мне Виталий, - ну там по программам телевидения и вообще. Позвонил я в Кремль Николаю Ивановичу, поделился своими догадками, а он мне и говорит: «Сиди спокойно, узнаешь обо всем в нужное время». А назавтра уже все газетчики знали, что да как, ну а потом объявили о смерти генсека официально.
Дорога заняла у нас около часа, но за болтовней время пролетело незаметно. На даче нас уже ждали: пока Виталий бегал в туалет, я первым делом познакомился с Николаем Ивановичем, невысоким, сухопарым мужчиной возрастом под семьдесят. Кроме него здесь было еще четверо мужчин среднего возраста и весьма солидного вида, а также бравый розовощекий старшина и с ним пятеро солдатиков срочной службы.
-Смотри столько тут рабочей силы собрано! – сказал я Виталию, уже присоединившемуся ко мне, - не знаю точно, для чего нас с тобой пригласили, это ж с таким коллективом при желании и сноровке, в два дня можно выстроить новую дачу.
-Да уж, - усмехнулся Виталий. – Тут ты, конечно, прав. Дед с рабочей силой явно перестраховался.
-Ну как, молдаван, - Николай Иванович небрежным кивком головы поздоровался с Виталием, затем отозвал меня в сторону, - я тебя вчерашней просьбой не слишком озадачил?
-Да нет, что вы, я всегда рад оказаться полезным, - отозвался я. – Скажите, Николай Иванович, вы работаете там, - я задрал глаза вверх.
-Ну-у, да пожалуй, что там, - усмехнулся мой собеседник. – Есть какие-нибудь вопросы, предложения, пожелания?
-Нет, чисто по-человечески интересно. Скажите, вы нашего бывшего первого секретаря Молдавии знаете? Он ведь теперь, насколько мне известно, в Москве работает, в Совмине.
-Ваню, что ли? Конечно, знаю. Он теперь пятый заместитель председателя Совмина.
Я стоял и безмолвно жевал губами, не в силах произнести ни слова. И.И.Бодюла, бывшего первого секретаря ЦК республики, он называет по имени - Ваня.
-А какая у вас должность? – набравшись храбрости, спросил я.
-Раньше я был начальником управления Совмина СССР. Председатель Совмина тебе известен, он, как ты понимаешь, великие дела вершил, а я, соответственно, всю текущую работу выполнял. А теперь вот, - усмехнулся он, - когда я уже на пенсии, должность у меня самая что ни на есть простая: я парторг Кремля, и все те, что работают в Кремле, включая членов Политбюро, кроме разве что Генерального, приносят мне в кабинет партийные взносы.
-Понятно, теперь мне все понятно, спасибо и извините, - только и вымолвил я, слегка ошарашенный его рассказом, и мы разошлись каждый по своим делам.
Дача, которую нам предстояло обнести забором, представляла собой скорее загородный домик: просторная прихожая со специальной нишей у входа для вещей и даже с диваном, рядом туалет, за прихожей следовала меблированная метров в тридцать гостиная, выходящая на террасу, а на втором этаже, куда вела лестница из гостиной, имелись целых три комнаты – спальни; кухня размещалась в отдельной пристройке, там же был расположен блок отопления; в противоположном конце участка, частично обнесенного сеткой-рабицей, располагался еще один домик – сруб из цельных бревен с единственным оконцем – банька.
Работа по сооружению капитального ограждения вокруг дачи шла уже полным ходом, а мы, семеро мужиков – «золотой резерв» рабочей силы, как пошутил Виталий, - сидели в гостиной за огромным столом и неспешно завтракали. В большие окна гостиной нам было видно, как солдатики, работая споро, с огоньком, прибивали привезенные самосвалом деревянные щиты к ранее установленным столбам, старшина, отдавая команды, бодро на них покрикивал, а мы, выпивая по маленькой, нажимали на закуску - отварную картошечку, селедку, соленые огурчики и квашеную капустку, и, конечно же, при этом разговаривали, причем главной темой за столом были шутки и анекдоты. Несмотря на раннее время дня, мы пили водку, так как она идеально подходила под имевшиеся у нас на столе закуски, лишь крупноголовый здоровяк по имени Сергей пил «кагор», уже который стакан, из-за чего щеки его сделались пунцовыми, при этом он не переставал нахваливать вино.
-Что это за вино, Савва? – наконец спросил он меня, опрокидывая в себя то ли шестой, то ли седьмой стакан.
-«Кагор» семилетней выдержки, молдавский, - похвастал я. – Специально для министерства обороны предназначено, я его для нас самолично из емкости нацедил.
-Да ну? - Сергей медленно встал и обвел всех присутствующих растерянным взглядом. – Так это ведь я его и заказывал. Как вам нравится, Николай Иванович, наше вино, наверное, уже вся Москва пробует.
-А вы…м-м-м... кто будете? – вымолвил я.
-Я – начальник отдела в министерстве обороны, звание - генерал-полковник. Ну и винный вопрос я тоже курирую, в том числе, ха-ха-ха. У нас ведь в министерстве, если хочешь знать, на минус первом этаже имеется винный бар. Где главными винами являются молдавские.
-Это я его попросил принести вина, Сережа, - ласково поглядев на него, сказал Николай Иванович, - специально, чтобы посмотреть, узнаешь ты свое любимое вино или нет.
-Как же, как же не узнать, - икнув, произнес Сергей, - вон, глядите, я уже сам канистру ополовинил.
-Оно и заметно, - усмехнулся Николай Иванович, затем сделал еле заметное движение рукой и генерал-полковник, замолчав на полуслове, сел на свое место.
Затянувшийся завтрак грозил плавно перейти в обед, а затем, очевидно, и в ужин, потому что откуда-то позвонили по телефону и сказали, что примерно через час «на объект» доставят горячую пищу. Николай Иванович, предложив сделать перерыв, пересел вместе со своими друзьями на два дивана, стоящих друг к другу под углом в дальнем конце гостиной, где они стали говорить о каких-то своих, как я понял, весьма серьезных делах; мы же с Виталием завели разговор о личном: то есть, о нем самом и об обеих его жёнах. Из разговора представителей старшего поколения, который я слушал вполуха, мне вскоре стало понятно, что все они, как и Сережа, высокие армейские чины, хотя и были одеты в гражданское.
-Разрешите обратиться, товарищ генерал-полковник, у нас тут еще один вопрос нерешенный остался, - вступил в разговор младший по возрасту из присутствующих офицеров, мужчина лет сорока, по имени Владимир, когда Николай Иванович извинившись, вышел. – Так кого мы назначим замом в мой отдел, должность, кстати, генеральская?
-А генерал Макаров, тебе что же, не подходит? – спросил Сергей Петрович.
-Макаров? – скривился Владимир. – Он же генерал-майор, и на этом месте он генерал-лейтенанта никогда не получит. Он, конечно, согласен и без повышения у меня под боком до пенсии просидеть, но… я лично против. Зато у меня на примете есть один молодой полковник… жена у него, скажу я вам – загляденье, красавица, молоденькая, тридцать-тридцать два, не больше, а титьки – во! – четвертый или пятый размер.
-А как не даст? – подавшись всем телом вперед и загораясь взглядом, тут же спросил Сергей Петрович.
-Как это не даст? – даже обиделся Владимир, - я с ней уже провел предварительную беседу. Женщина она понятливая, так что, думаю, все будет чин-чинарем.
Тут в комнату вошел Николай Иванович и оглядел всех строгим трезвым взглядом.
-Пойдем, Виталий, ты мне нужен для серьезного разговора.
Виталий поднялся и вышел. Оставшись в компании генералов и слушая их пьяный разговор, я подумал, что вот же, какие высокие чины здесь собрались, сплошь руководители министерства обороны, а разговаривают точь-в-точь как мы с Кондратом – только о сексе, и пошляки они еще большие, чем мы. Это потому, наверно, что они постарше и времени для совершения глупостей у них остается все меньше, заключил я.
Виталий вернулся после разговора с дедом (так все за глаза называли Николая Ивановича) спустя примерно четверть часа. Он казался расстроенным.
-Дед мне мораль прочитал, спрашивал, почему я семью бросил, зачем на другой женился, - пожаловался он. – Ну, полюбил я другую женщину, что ж теперь поделаешь. Причем давно полюбил, с первого курса еще, а ушел от Наташки, когда уже универс закончил. Ребенок наш подрос, как ты знаешь, в сад ходит, Наташка работает. И алименты я вовремя плачу, как и полагается, а это девяносто рублей в месяц выходит. Сашку проведать часто прихожу, каждую неделю у них бываю; гуляем, общаемся.
-Дед думает, что ты дурачишься, вот и надеется, что еще остынешь, поумнеешь и вернешься, - сказал я. – А когда родит твоя Томка, тогда он и успокоится, поймет, и претензий больше иметь не будет. Второй-то зять, Паша, я слыхал, совсем задурил, вообще к своей жене ходить перестал.
-А, с этим, блин, та еще история, - махнув рукой, усмехнулся Виталий. – Он же, когда женился на Верке, Наташкиной тетке, был старшим лейтенантом милиции, простым участковым работал. А под покровительством деда всего за восемь лет сделался подполковником КГБ. Теперь он большой человек, в Южную Америку на подводной лодке чуть ли не каждый месяц гоняет, продает наше оружие латиноамериканским товарищам. Конечно, не лично продаёт, договора заключает. С президентами и лидерами тамошних оппозиций запросто общается, за одним столом регулярно водку и текилу пьет. Рассказывает, одной стороне продадут наши оружие, другие сразу на дыбы: как же так, мол, вы ведь нам друзья, а нашим врагам продали. Пашка тут же им в ответ: купите и вы, внакладе не останетесь.
Я слушал с затаенным дыханием. Еще бы, Виталий так вот, запросто, такие секреты выдавал, что аж за сердце хватало.
А он тем временем продолжал:
-А те ведь между собой беспрерывно воюют: где правительственные войска, где оппозиция, а где и вовсе мафия, никто толком не разберет. Так вот. Недели две назад Пашка вернулся из рейса, но домой сразу не поехал, по бабам загулял. Подруга его, где он обычно на квартире отирается, берет как-то по утряне трубку, а Николай Иванович и говорит ей вежливо так и культурно: «Будьте добры, барышня, Пашу мне к телефону позовите». Та возьми и ответь ему: «Да кто ты такой? Нет его у меня и точка». Но Пашка не дурак, догадался все же сам трубку взять. Дед разозлился и говорит ему: «Ну-ка, стервец, немедленно езжай домой. Вначале объявись дома, жену обними, детей поцелуй. А потом уже можешь нашептать ей на ухо про особое задание, про секреты чекистские, да на день-два из дому тихо исчезнуть. Или ты хочешь, сукин ты сын, чтобы я тебя опять участковым инспектором милиции сделал?»
-Здорово дед его раскатал, а? - Глаза Виталия от возбуждения горели.
-Да, с такими зятьями как ты да Пашка, семейный-то корабль сложно построить, - вставил я.
-А чего я, чего я? – распаляясь, спросил меня Виталий. – Ты же меня как мужчина мужчину понимаешь, Томку мою видел, ну как я могу после всего к Наташке вернуться. У нас же с ней полная гармония. Лю-б-о-о-вь.
Проговорив все это, Виталий уткнулся в меня взглядом, ожидая поддержки.
-Всех я вас видел и неплохо знаю, - тяжело вздохнул я. – Томка, конечно, умница и красавица, а с другой стороны - Наташка – золотой души человек, я бы даже сказал святая женщина, и тоже далеко не глупая. Знаешь, что я тебе скажу: не стоишь ты их обеих. Ни вместе, ни поодиночке.
-Ах, вот оно как, оказывается? Вот спасибо, товарищ мой с самых юных лет, вот спасибо тебе, родственник. – Виталий не на шутку разошелся. - А я тебя своим другом считал, а ты вот, значит, как, да?
-Что думаю, то и говорю, - твердо сказал я. – Я же не журналист, проститутский факультет – и вашим, и нашим – не заканчивал, говорю все как есть, не умею из стороны в сторону хвостом вилять.
Стемнело, когда все на той же машине – «Волге» я приехал к Наташиному дому. Собрал свои вещи, приятельски обнял на прощание Наташу и отправился на такси к Киевскому вокзалу. Там, назвавшись дежурному по вокзалу внештатным корреспондентом «Комсомольской правды» и сунув ему под нос, не раскрывая, свой давно просроченный студенческий билет, я с ходу приобрёл билет на скорый поезд в вагон СВ, а вскоре и состав подали на перрон.
Глава шестая.
Едва я разложил свои вещи и сам удобно расположился в двухместном купе, как в проеме двери возникло хорошенькое смуглое женское личико, свежее с морозца, затем и сама его обладательница шагнула внутрь. В руках у нее был большой пакет, оказавшийся… ребеночком. Девушка-женщина – эдакая жгучая красотка явно цыганских кровей, одетая в дорогую меховую шубку, не здороваясь, вздернув подбородок кверху, с вызовом спросила меня:
-Ты случайно не министр, а то мне, когда билет продавали, сказали, что в СВ у них только министры ездят. Потом еще и проводница эта…
-Нет, я не министр, - пробормотал я. – Я пока только замминистра. Возможно, лет через пять-десять я и стану министром, но пока не тороплюсь. Так что вы располагайтесь, пожалуйста, а я выйду.
Юная мамочка проводила меня удивленным взглядом, а я вышел в коридор и прикрыл за собой дверь, затем от нечего делать отправился в сторону рабочего тамбура, где находились проводницы.
-Вы наверное жаловаться к нам пришли? – выглянув из-за двери служебного купе, весело спросила меня высокая дородная девушка с толстой пшеничного цвета косой, одетая в униформу. – Говорила я этой цыганке, что у нас в вагоне ездят важные и солидные люди, а она меня передразнила, сказала, что муж ее поважнее некоторых министров будет, потому что он, мол, цыганский барон.
Я усмехнулся, отрицательно покачав головой на ее вопрос, потом вдруг подумал: в купе ведь висит моя новая медвежья дубленка, и шапку соболью я не успел убрать, на кровати бросил. Да, здорово было бы, если все это в одночасье пропадет. Но как же возможно, она ведь жена… подумать только! – цыганского барона. Если не врет, конечно. Судя по ее внешности, пожалуй, в это можно поверить, но ведь так юна, ей не больше 18-19 лет, скорее в дочки барону годится. Интересно, сколько же лет ее мужу, барону?
-Мужчина, хотите, чтобы я эту цыганку от вас отселила? – спросила меня проводница, перебирая на полке свежие наволочки.
-Нет-нет, пожалуйста, пусть… - в задумчивости ответил я.
Проводница хмыкнула и демонстративно вслух продолжила пересчитывать белье, а я прошел в тамбур и стал наблюдать из окна вагона, как вокзал плавно, неощутимо для меня тронулся, смещаясь налево, и медленно, затем все быстрее стал удаляться.
Какой мягкий ход у этого вагона, подумал я, если в окно не смотреть, даже и не почувствуешь, что поезд движется. Только минут через двадцать я набрался храбрости и отправился в свое купе. Постучал и вошел. Моя соседка уже успела снять шубку и сидела теперь на моей полке. Она теперь осталась в черной шерстяной юбке и белом свитере, ребенок лежал на полке напротив нее, полностью голый .
-Жарко здесь, - словно извиняясь, заметила она, вставая, - поэтому я его раздела.
Мальчишке на вид было год с небольшим, он был худенький и бледненький, глаза ребенка постоянно на мокром месте и все время следили за мамой.
-Я не могла купить билет в купейный, а тем более в общий вагон, - сказала юная мамочка, расправляя рукой свои роскошные блестящие черные волосы. – Мой сын еще не совсем здоров и иногда бывает беспокойным, плачет. Я хотела купить два билета, чтобы ехать в купе самой, сказали не положено.
-Если хотите, я поищу себе другое место, - мягко сказал я. – А вы останетесь с ребенком в этом купе.
-Думаете, он вас будет беспокоить? – девушка, освобождая мне место, подсела к ребенку. - Нет, не волнуйтесь, Ванечка уже почти здоров, надеюсь, он теперь уснет, и будет спать спокойно до самого утра. Тем более что здесь все время укачивает.
-Да… укачивает, - пробормотал я, усаживаясь на свою полку.
-Меня зовут Алена, а тебя как? – вдруг спросила женщина.
-Савва, - ответил я улыбнувшись. Затем протяжно повторил вслух: – Але-е-на. А знаете, вам это имя, пожалуй, не подходит. Алена – это должна быть, на мой взгляд, нежная блондинка с голубыми глазами и с толстой косой волос золотистого цвета, как у нашей проводницы. А вы – ее полная противоположность, жгучая брюнетка, и вдруг - Алена.
-Да ты поэт, - улыбнулась Алена. – Поёшь, словно Пушкин. А внешне, лицом, и особенно прической, похож на Есенина.
-Правда? – улыбнулся я. - Ну что ж, возможно. Как-то пару лет тому назад мне об этом уже говорили.
-Какое же имя, по-твоему, мне больше подходит?
-Ну, не знаю... Может быть Аза, Лейла, Земфира...
-А, ну да, конечно, цыганка Аза, - усмехнулась Алена, - понятно. – Она достала из сумки бутылочку для детского питания и протянула ее мне:
-Сходи, поэт, принеси воды теплой. Только чтобы обязательно кипяченой, я ребенку кашку сделаю.
Я встал и послушно отправился за водой. Вода в бойлере оказалась горячей, пришлось остужать бутылочку под холодным краном. Целый час я ходил за водой, потом за чаем, готовил молочные смеси, затем устало присел на полку. Зато ребенок, насытившись, наконец, уснул.
-Я тебя задергала? – спросила меня Алена, это у нее получилось как-то очень уж по-домашнему, и я улыбнулся.
-Ничего, просто день у меня сегодня выдался напряжённый, - ответил я, доставая из сумки бутылку коньяка, которую тут же открыл, затем выложил на стол парочку бананов.
-А ты, я вижу, не простой парень, очень похоже, что козырный, - внимательно наблюдая за моими действиями, сказала Алена. – На вид спокойный, даже смирный как будто, но внутри тебя, чувствую, жизненная энергия так и кипит. И упакован нехило – шапка, дубленка – все самое лучшее, откуда все это у тебя? Коньяк, вон, пьешь.
Ну вот, начинаются цыганские штучки-дрючки, подумал я, а вслух сказал как бы нехотя.
-Да так, прибарахлился в столице, я же заместитель министра.
-Ха-ха, скажешь тоже, - усмехнулась Алёна. – В жизнь не поверю.
-Ну хорошо, только между нами: я на днях парочку фраеров в карты обыграл.
-Шпилевой, значит? – усмехнулась Алена. – А по глазам и не скажешь, глаза у тебя добрые. Даже слишком. Любую девку, наверное, задуришь и в постель затащишь. Мужики, те, которых ты обыграл, наверное простые работяги были?
-Нет, - усмехнулся я. – На этот раз мне картежники попались, те, что по вагонам промышляют.
-Да-а? Лихо ты их… Знаешь что, блондинчик, а давай я тебе погадаю.
-Хочешь – погадай, только денег я тебе, Алена, не дам.
-Жалко, что ли? – Глаза ее смеялись.
-Нет, за одну улыбку твою, красавица, и миллион отдать не жалко, а таких денег у меня нет. Давай-ка лучше выпьем по грамульке, у тебя, сдается мне, тоже сегодня денек нелегкий выдался? Тебе, наверно, можно коньячку, грудью ты, я вижу, не кормишь?
Алена молча кивнула, и я налил коньяку в два складных походных пластиковых стаканчика, купленных мною в Москве по случаю.
-Да уж, день действительно был нелегкий, - сказала Алена и взяла в руки свой стакан. – Только сегодня нас с Ванечкой из больницы выписали. Полгода по больницам, папка наш на врачей уже тысяч десять, наверное, истратил. Знаешь, повезло мне с тобой, сосед, кто бы еще вот так за водичкой для меня бегал.
-Сколько же лет тебе, юная мама?
-Восемнадцать. Я теперь уже полгода как совершеннолетняя, а замуж в пятнадцать вышла, - рассмеялась она, обнаружив два ряда отливающих жемчугом зубов.
Смех ее, глаза, каждое движение ее гибкого от природы тела начинали сводить меня с ума. Она была просто магнетически притягательна.
-А тебе, значит, Савва, блондинки нравятся? – вдруг спросила Алена.
-Наоборот, - стиснув зубы, пробормотал я. - Мне нравятся… смуглые восточные женщины.
-А-а, да?.. - протянула она и одарила меня молниеносным жгучим взглядом. - Ой, уже половина первого ночи, - взглянув на часы, сказала Алена, отставляя пустой стакан.
В это мгновение, словно по команде, Иван проснулся и начал хныкать. Молодая мама взяла его на руки, стала качать, но мальчишка не успокаивался.
-Вроде не голоден, - сказал я, стараясь за словами скрыть легкое раздражение. – Пить тоже не хочет. Что-то же его беспокоит.
-У тебя дети есть? – спросила Алена.
-Есть, - коротко ответил я. – Тоже сын.
-Ванька вообще-то крепких корней, - сказала она, - дед его вообще был легендарный цыган, барон, Богданчик его фамилия. Может, слышал, он где-то тут, под Москвой, в Брянске, что ли, жил и промышлял.
-Нет, не слышал. И чем же он был так легендарен? – заинтересовался я.
- Да в войну его и немцы расстреливали, а он жив остался, после его семья одна приютила, кажется, поп какой-то. Потом, уже вскоре после войны, коммунисты поймали, ну и приговорили к расстрелу, а он и от них сбежал, прямо с арестантского поезда, можно сказать на глазах у охраны, уж не знаю, как ему это удалось.
Алена, закончив свой рассказ, смолкла. Тем временем ребенок, вероятно убаюканный ее голосом, перестал хныкать, и Алена, уложив его, засуетилась, разыскивая что-то по сумкам.
-Я на минутку, в туалет сбегаю, - извиняющимся тоном сказала она. – Хорошо, Савва? Ты уж присмотри за ним.
-Беги, беги, - ответил я, - присмотрю.
Лишь только мамочка его вышла из купе, Ваня вновь подал голос. Не слишком громкий, впрочем, он плакал, будто скулил, видно было, что мальчишка еще слабенький.
Я выглянул в коридор, Алены не было видно.
-Ну-ка тихо ты, бароново семя, - склонившись над ним, строго прикрикнул я на мальчишку. – Спать немедленно, твое время вышло.
Ребенок от моих слов испуганно дернулся, замолчал на полувздохе и, закрыв глаза, засопел. Я даже испугался сначала, не случилось ли с ним чего, и, склонившись над ним, прислушался, но ребенок, еле слышно посапывая, спал.
Мать его вернулась минут через десять.
-Молчит? – спросила она. – Я когда уходила, вроде слышала, что он плачет.
-Плакал, - нехотя согласился я, - а потом я сказал ему, что пора спать и вот… уснул.
Алена полюбовалась сынишкой.
-А как это тебе удалось? – спросила она шепотом. – Ну, усыпить его.
-Очень просто, - улыбнувшись, ответил я. – Хочешь, я тебе сейчас скажу «спать» и ты тоже мгновенно уснешь?
Быстрый взгляд ее жгучих глаз вновь опалил меня.
-Хочу.
Не в силах больше себя сдерживать, я сгреб Алену в охапку и отчаянно, даже как-то зло поцеловал в губы.
-Я… ты меня с ума сводишь, - прошептала Алена, порывисто сбрасывая с себя свитер, затем снимая через голову юбку. – Закрой-ка купе, чтобы кто-нибудь случайно не зашел. Боже, сколько времени я уже не была с мужчиной…
Я щелкнул выключателем и в ту же секунду на меня опрокинулся вулкан: горячие, жадные, ищущие губы, требовательные руки, и следом за этим гибкое и пламенное тело… Такой откровенно сексуальной, сжигающей меня своим темпераментом женщины я, пожалуй, в своей жизни еще не встречал. Ну, может быть, такой же была Наташа из Кишинева, та, которую я назвал Самая-Самая… Но разве можно сравнивать ТАКИХ женщин, нет, сравнивать, пожалуй, можно только посредственности.
Я набрасывался на Алену, и сам был ею атакован, я выгибал ее тело в немысленных направлениях, и она, извиваясь, заставляла меня принимать каждый раз новые, необычные, дарящие необыкновенные по новизне и ощущениям позы.
В бешеном любовном темпе прошло часа полтора, и я, разрядившись в третий раз, сник, сдался. Не было больше сил, я элементарно выдохся.
-Ты единственный мужчина в моей жизни, с которым мне было так хорошо, - прошептала Алена, целуя мои руки и плечи. – Спасибо тебе.
-Но я лишь собирался тебя усыпить, - крепко обнимая ее мучительно-сладостное тело, и уже проваливаясь в сладкую дремоту, прошептал я.
-Не уходи, побудь рядом, поспи со мной, я хочу тебя ощущать, - услышал я в ответ.
Так мы и уснули в объятиях друг друга.
А проснулся я около пяти утра от шума, маленький Ваня заходился в плаче на руках у матери.
-Может, он ревнует? – спросил я, вставая и легко целуя Алену в шею.
-Если бы он знал, как его маме хорошо, - ответила она, широко улыбаясь, - он бы не стал нас беспокоить до самого обеда.
Я тоже улыбнулся ей, но тут же поежился и стал одеваться – в купе значительно похолодало.
Спят эти проводницы, что ли, подумал я, выбираясь в коридор с двумя пустыми бутылочками в руках, надо же и о пассажирах побеспокоиться, вагон отапливать, ведь зима на дворе.
У бачка с водой меня встретила вчерашняя проводница:
-А вы теперь вместо няни? – ехидно спросила она.
-Да, вот... а отчего это у нас в вагоне так холодно, хозяюшка?
-На улице за ночь резко похолодало, объявили, что до минус двадцати. Матерям с маленькими детьми, кстати, предложено перейти в соседний, девятый вагон, он единственный у нас хорошо отапливается.
-Я передам это своей соседке, - сказал я, набирая в бутылочки воду. Когда я вернулся в купе, меня поджидал царский завтрак: на столе возлежала жареная курица, кружок какой-то почти черного цвета колбасы, открытая банка гусиного паштета, хлеб – черный и белый, тонко нарезанный, и пара бутылок пепси-колы.
-Есть предложение мамам с детками перейти в соседний вагон, там, говорят, тепло, - сказал я.
Мой взгляд наткнулся на прямой взгляд Алены. И вновь защемило в груди и ниже пояса – я опять хотел эту девушку-женщину.
-Пока и здесь терпимо, - ответила Алена, не отрывая от меня своего взгляда, - я не хочу с тобой расставаться.
-Я подумал, что, может быть, если Ванечке будет холодно... - пробормотал я.
-Давай, Савва, я тебя покормлю, ты, надеюсь, голодный?
-Давай, корми, наверное, мамонта бы сейчас сожрал, - рассмеялся я. Затем налил коньяк в походные стаканчики почти до кромки и мы выпили.
-Попробуй вот это, - сказала Алена, нарезая колбасу кружочками. - У нее особый вкус, она никак не готовится, просто у лошади под седлом две-три недели томится, потом лошадиным проходит, то есть натурально солится. Это тетка мне к поезду принесла, она должна была со мной вместе ехать, но мать ее, старуха, неожиданно заболела, при смерти лежит, так она возле нее осталась.
Я отрезал кусок колбасы, понюхал и скривился, но заставил себя его съесть. Запах и вкус этого деликатеса были весьма специфическими.
-Ешь, ешь, такая колбаса мужскую силу дает, - приободрила меня Алена.
-А паштет не дает? – спросил я, накладывая добрый кусок паштета на хлеб.
-У тебя с этим делом все в порядке, так что ешь все подряд, что душа пожелает, - улыбнулась она. – Муж, когда узнает, что я сама без тетки поехала, ее и меня заодно убьет.
-А тебя-то за что?
-Не разрешает он мне никуда ездить одной.
-Ревнует, значит, - решил я. – Сколько же ему лет?
-Сорок три.
Я чуть не подавился куском.
-Так он же тебе в папы годится.
-У нас, цыган, так принято, - просто сказала она. А после паузы добавила: - Жена, та, что до меня была, умерла, вот поэтому он и женился на мне, ведь мы, цыгане, не разводимся, а женимся один раз и на всю жизнь. - Помолчав немного, она вдруг спросила: - Скажи, Савва, а ты бы женился на мне?
-Да, - мгновенно ответил я, перестав жевать.
-А я бы за тебя замуж не пошла, - вздохнула она. – Ведь мы, цыгане, совсем на вас, русских, не похожи.
-Спасибо за откровенность, - пробормотал я.
-Не обижайся, милый.
-Он у тебя что, действительно… барон?
-Да, так считается.
-А ты, выходит, баронесса?
-Выходит, баронесса, - усмехнулась Алена, складывая остатки еды в сумку. Затем она завладела моей рукой и стала разглядывать рисунки на ладони.
-Будут у тебя, Савва, три жены, одна другой краше, одну ты сам выгонишь, другая умрет молодой. А третья будет утешать тебя в старости. Еще вижу - сын у тебя, а также дочь, твоя копия. Да-да, не делай удивленные глаза, все что говорю, правда.
Я выслушал ее и тут мне вспомнился рассказ моей матери.
Мне было три годика, когда отец, решив покинуть семью, уехал жить в Одессу, где поступил в политехнический институт. А было ему тогда 25. Мама его ждала, все надеялась, что он вернется, поэтому мы с ней каждый день приходили к одесскому вечернему поезду, благо жили неподалеку от вокзала. В тот вечер все было как обычно, рассказывала она, так как я тогда был еще мал и ничего из происшедшего не запомнил. Десятки, а может, и сотни людей толпились или сновали в зале ожидания и снаружи, по перрону, дожидаясь своих поездов. Тут же все что-то ели, пили, здесь же и спали, в стороне неподалеку справляли нужду. Многочисленные безногие и безрукие инвалиды Отечественной войны, совсем еще не старые дядьки, выставив напоказ свои культи и обрубки, указывали прохожим на свои скупые солдатские награды, тянули к прохожим руки, выпрашивая милостыню; между ними кучками стояли цыгане – наглые, шумные, говорливые. Неожиданно в какое-то мгновение цыгане окружили нас с мамой, и мама инстинктивно прижала меня к себе. Я тогда был, если судить по фотографиям, мальчишка весьма хорошенький: упитанный, светлые кудри до плеч, глаза серо-голубые, - ну, чисто херувимчик. Одна из цыганок, беременная, пузо до подбородка, тряся своими многочисленными юбками, а с ней на пару другая, черная, скрюченная, словно баба-Яга, оттеснили нас к стене, затем между ними возник молодой цыган с бородой и усами, который стал доставать из карманов и из-за пазухи толстые пачки денег, и протягивать их матери со словами:
-На, возьми, все деньги возьми, только отдай мне пацана.
Я жался к матери, которая в ужасе озиралась по сторонам, затем она схватила меня покрепче и с воем, расталкивая цыган, побежала прочь.
С того дня мы на вокзал больше не ходили.
А отдай она меня тогда цыганам, подумалось мне, был бы я теперь, возможно, цыганским бароном, вальяжным, толстым и наглым, с полным ртом золотых зубов, и даже собака у ворот моего дома тоже имела бы золотые коронки. И окружали бы меня сплошь смуглые черноволосые девушки-красавицы, которые мне так нравятся; и тогда, вполне вероятно, я смог бы жениться на пламенно-жгучей Алене.
А еще могло статься – и это, пожалуй, наиболее вероятно, - отрубили бы мне руки по локоть и посадили бы с этими обрубками под присмотром пожилой цыганки просить милостыню где-нибудь в подземном переходе в Ленинграде, Москве или Киеве.
Впрочем, бабушка, мать моего отца, мне как-то по секрету рассказала, что в нашем роду каким-то непостижимым образом затесалось немного цыганской крови, да я тогда был еще юн и невнимателен, прослушал ее рассказ, а когда подрос и заинтересовался этим всерьез, бабушки уже не было в живых.
За своими думками я, сытый и слегка пьяный, незаметно для себя прилег и уснул. Прошло еще несколько часов, за окном рассвело, затем день вошел в свои права, но в вагоне не потеплело, и Алене таки пришлось перейти в соседний, девятый вагон. Я шагал следом, нагруженный ее вещами.
Вернувшись в купе, я залпом допил оставшийся в бутылке коньяк, и, досадуя на себя за то, что не купил с собой еще пару бутылок этого универсального лечебного напитка, укрылся всеми тремя одеялами, что были в купе, и вновь уснул. Проснулся я теперь уже к обеду, и едва глянув в окно, понял, что поезд стоит на станции; судя по приметам, это был Киев. Это уже профессиональное: мы, проводники-виновозы, можем спать, когда и сколько угодно, но как только почувствуем, что поезд стоит, просыпаемся.
Вновь поглядев в окно, я увидел на перроне слева от себя целую цыганскую семью и среди них заметил Алену с ребенком на руках. Она была одета в шубку, знакомые мне сумки - ее багаж – находились рядом, на перроне. С удовольствием я разглядывал ее – эта молоденькая женщина была хороша какой-то особой, дьявольской красотой. Затем перевел взгляд на стоящего рядом с ней пузатого, обрюзгшего мужика в рыжей дубленке без шапки. Черные с проседью волосы ложились на плечи нечистыми локонами, густая борода и усы оттеняли просвечивающуюся на лбу лысину.
Муж – понял я. Барон.
Словно почувствовав мой взгляд, барон, повернувшись, поглядел в мою сторону, недобро оскалился, и я увидел в его рту множество золотых зубов.
А мне почему-то казалось, что Алена в Молдавии живет, и мы вместе с ней до самого Кишинева доедем. Оказывается, и на Украине есть свои цыгане, и даже бароны. И, что особенно приятно, баронессы.
Новелла седьмая.
«Айс-латте с сиропом»
Эспрессо
20 мл клубничного сиропа
Взбитое в пену молоко
Налить в бокал сироп, сверху эспрессо, потом аккуратно выложить пену.
Секретарь обкома.
Что стал я пролетарием – горжусь;
без устали, без отдыха, без фальши
стараюсь, напрягаюсь и тружусь
как юный лейтенант – на генеральше.
Игорь Губерман
Но вот в моей жизни наступил момент, когда я, поддавшись веянию времени, так же как и многие другие мои сверстники, решил отправиться на Север, - за запахом тайги, за туманом, романтикой и, конечно же, за деньгами, как поется в одной, очень модной теперь песне.
По ряду причин мне пришлось оставить работу проводника виноматериалов, после чего в течение некоторого времени я не смог в своем родном городе найти какую-либо другую работу по душе, и поэтому решил попробовать себя в прекрасной профессии строителя, ведь в нашей стране быть строителем дело почетное, к тому же у меня имелся диплом техника-строителя. Честно говоря, мне просто необходимо было поскорее определиться с работой, так как после трехмесячного отдыха, или, вернее, вынужденного безделья, я рисковал схватить уголовную статью за тунеядство, – ведь гражданам нашего «правового» государства не позволено долго прохлаждаться без работы, бездельника тотчас же настигает недремлющий меч Советской Фемиды. Мой хороший знакомый и клиент по бару дядя Костя Фенолис, у которого на счету в банке более трёх миллионов рублей (более четырёх миллинов долларов), полученных в качестве наследства от отца - греческого миллионера, недавно схватил статью за тунеядство и «уселся» в тюрьму на полтора года. Бред какой-то, согласитесь. И весьма печальная история. Сопоставив все «за» и «против», я собрал чемодан, попрощался с родными и двинулся в путь.
Была середина ноября, когда я вместе с разномастной и многоголосой толпой народа сошел с поезда в городе Нижневартовске Тюменской области. Тепло и добротно одетые пассажиры с сумками, рюкзаками и чемоданами выгружались из вагонов и бодрым шагом направлялись кто к автобусам, кто к стоянке такси, а я тоскливо озирался по сторонам, разглядывая новые, незнакомые мне места, вдыхал чистый морозный воздух и даже не представлял себе, куда идти, – в этом городе меня никто не ждал. Было свежо и ощутимо холодно, хотя температура по здешним меркам была чуть ли не осенней, всего 10-12 градусов мороза. А в Молдавии, откуда я прилетел в Тюмень лишь вчера вечером, было в это время +15.
Подождав, пока поток пассажиров на перроне спадет, я в числе последних, держа в одной руке тяжелый чемодан, а в другой спортивную сумку, направился, по обычной своей привычке, к стоянке такси. Заняв очередь у столбика с нарисованными на нем шашечками, я постоял некоторое время, пока не вспомнил, что приехал сюда не на «гастроли» - попьянствовать и погулять, а искать работу, и потому, понурив голову, вышел из очереди и пошагал к автобусной остановке – с самого начала своей «новой жизни» я решил приучать себя к скромности и бережливости.
Начинало темнеть. Ожидание на автобусной остановке заняло около десяти минут, после чего мне вместе с другими пассажирами пришлось брать штурмом подъехавший автобус, который и без того был уже порядочно набит народом. С трудом в него втиснувшись, я этим фактом поначалу огорчился, так как оказался плотно сдавлен окружающими, однако очень скоро понял, что в подобной сгущенности есть и хорошая сторона – в такую холодину чем сплоченнее ряды и ощутимее «локоть друга», тем лучше – вместе теплее и веселее.
Медленно пробираясь вглубь автобуса с вещами в руках, я обратился к молодому парню, с лицом поприветливее, чем у прочих, окружавших меня граждан, спросив его, на какой остановке мне лучше сойти, чтобы попасть в какую-нибудь гостиницу. Парень задумался на несколько секунд, и в это время я услышал, как в автобусе кого-то зовут: «Савва! Савва, елки-палки!».
Усмехнувшись, я подумал: «Ну вот, наконец-то и мой тезка сыскался, хоть далеко, аж в Тюменской области, но все же нашелся еще один Савва», и стал оглядываться по сторонам, пытаясь увидеть человека, которого звали, – я был на сто процентов уверен, что это окликнули не меня, так как трудно было представить, что в этом городе, удаленном от Молдавии на тысячи и тысячи километров, меня может кто-то знать и тем более звать. Но оказалось, что зря я так решил, потому что следующим, что выкрикнул все тот же голос, была моя фамилия, а секундой позже я увидел рослого крепко сложенного парня, который уверенно расталкивая локтями пассажиров, пробирался ко мне от головы автобуса. Лицо парня показалось мне знакомым, на лице его цвела широкая радостная улыбка, и вот мы уже трясем друг другу руки.
Последовали взаимные приветствия, мое краткое замешательство от неожиданной встречи в какие-нибудь секунды развеялось, и теперь, честно говоря, я уже радовался земляку, будто повстречал родного человека. Парня звали Сашей, он был из нашего города, причем жил он неподалеку от меня, на соседней улице. Прежде мы с ним встречаясь здоровались, иногда даже обменивались двумя-тремя фразами, но не были знакомы коротко, а потом на несколько лет он совсем потерялся из виду, и вот, как оказалось, все это время он находился здесь, то есть жил в Нижневартовске.
Ни о каких поисках гостиницы или квартиры, как категорически заявил Саша, не могло быть и речи; он отобрал у меня чемодан и мы, сойдя на одной из остановок в центре города, отправились к нему в общежитие. Там, объяснил мне земляк, в двух комнатах отдельного жилого блока-квартиры располагались четверо ребят, включая самого Сашу, и одно койко-место по случаю было свободно, так как его хозяин на время отпуска находился в отъезде.
Все обитатели квартиры в этот час оказались дома, двое, суетясь на кухне, готовили незатейливый ужин, а еще один,
расположившись у телевизора, дымя сигаретой, смотрел хоккей. Саша познакомил меня со своими товарищами, тут же, без проволочек было решено отпраздновать встречу и знакомство, для чего мы с ним, скоренько смотавшись в магазин, закупили 10 бутылок водки – «андроповки» и кое-какой закуски.
Как ни удивительно, но этого количества водки нам на пятерых хватило: «уговорили» почти по две поллитровки на брата, но больше пить не стали, ведь назавтра был рабочий день. Ребята незлобиво подшучивали надо мной, когда я от чрезмерных (по моему мнению) возлияний, натурально поплыл и попросил показать место, где я мог бы улечься спать. Мне указали на свободную кровать, дали комплект свежего белья и я, наскоро раздевшись и постелив постель, уже через несколько минут мирно спал, и при этом мне ничего не мешало – ни узкая и неудобная кровать, ни сигаретный дым, сизыми клубами перемещавшегося по помещению, ни гулкие голоса мужчин, переговаривающихся в соседней лишенной мебели комнате.
Проснулся я поздним утром, когда все ребята, кроме Саши, уже отправились на работу, а сам он, сидя за столом, с виду бодрый как огурчик, заканчивал завтракать, помешивая ложечкой в чашке с чаем.
-Проснулся, – улыбнулся он снисходительно, заметив, что я зашевелился. – Ну, как самочувствие?
В ответ я лишь сморщился и стал, собирая себя по частям, чтобы выбраться из постели.
-Ничего-ничего, это с непривычки, - добродушно заметил он, отставляя чашку в сторону и вставая из-за стола. – Скоро после литра водки у тебя голова болеть не будет. Я сейчас уйду, Савва, по своим делам, а к обеду вернусь, и мы сможем вместе пойти искать тебе работу. Будешь выходить из квартиры – закрой ее на ключ, хочешь, с собой ключ возьми, а нет – в соседней квартире у девчонок оставь, там всегда кто-то есть, так как они посменно работают.
Я закивал, отчего меня тотчас затошнило, и я бегом направился в туалет – рвать, затем поплескал на лицо ледяной водой, после чего мне стало немного легче. Когда я вернулся, Саши в квартире уже не было. Таким образом, мне была предоставлена полная свобода действий и я, выпив кружку крепкого чаю без сахара, вышел на улицу.
Легкий морозец тут же принялся расправлять мое помятое лицо и я, делая длинные и глубокие вдохи, в надежде хоть частично поправить свое подорванное самочувствие, отправился гулять по городу, с интересом разглядывая улицы, дома, витрины магазинов и, соответственно, местных жителей.
Стоял радостный солнечный день, солнце было повсюду: на домах, деревьях, проезжавших машинах; бескрайний заснеженный лес, лежавший вдалеке за городом, тоже серебрился солнечными лучами. Незаметно для себя я забрел в промышленную зону, где обнаружил множество строительных предприятий, на которых, как выяснилось, было сколько угодно рабочих вакансий – в глазах буквально пестрело от объявлений, наклеенных прямо на заборы: требуются, требуются, требуются... Увы, но уже только от их вида и количества этих предприятий мне – лентяю и бездельнику от рождения, - стало нехорошо на душе.
Я заходил в отделы кадров, показывал свой диплом строителя и трудовую книжку, и мне тут же предлагали работу на выбор, начиная от должностей мастера и нормировщика, и кончая прорабом по комплектации в строительном управлении, а в одном месте срочно требовался начальник строительно-монтажного участка и мне предложили занять эту должность (!?). (А ведь как было видно из документов, у меня был минимальный рабочий стаж).
Через несколько часов, основательно озябший и проголодавшийся, я наконец обнаружил то, что, возможно, подсознательно искал – это был громадный комплекс общественного питания. Я вошел внутрь и стал методично изучать это многофункциональное предприятие, состоящее из двух больших зданий, соединенных между собой широкой отапливаемой галереей.
Кафе и столовая, расположенные в одном крыле, по-соседству, в настоящий момент функционировали, обслуживая немногочисленных посетителей; ресторан, буфет и бар, располагавшиеся в другом крыле здания, из-за относительно раннего часа еще не работали, но дверь в бар оказалась приоткрыта и я, не удержавшись, вошел внутрь.
Бар, занимавший огромное помещение, метров, эдак, в 150 квадратных, утопал в полутьме. В глубине помещения, прямо посредине, возвышалась самодельная стойка, сооруженная из свежеструганных и неокрашенных досок; вокруг нее грудились множество столов со стульями. Я сморщился: баром, конечно, это было трудно назвать – скорее буфет, забегаловка. Представляю себе, какой тут ассортимент: водка, водка и опять водка. Я прошел дальше, вглубь, и, наконец, своими перемещениями привлек чье-то внимание, потому, что услышал в свой адрес то, что и сам обычно, будучи барменом, говорил бестолковым клиентам: «Бар закрыт, товарищ, покиньте, пожалуйста, помещение».
Не вступая в переговоры, я поступил, как меня попросили, и отправился на выход, где, продолжив свой путь по длинному широкому коридору, вскоре набрел на дверь с табличкой «Директор». Совершенно не представляя, чего именно я хочу, и о чем буду с этим самым директором разговаривать, я постучал и, услышав «да, войдите», толкнул дверь.
Кабинет средних размеров был почти без мебели, единственным заслуживающим внимания предметом в нем был большой, уставленный бумагами стол. За столом сидел невысокий малоприметный внешне мужичок с бегающими глазками, которого можно было бы принять и за кладовщика, если бы на нем не был надет солидный финский костюм-тройка. Вероятно, в недавнем прошлом этот товарищ и работал кладовщиком, но не сел в тюрьму за воровство и не спился, что нередко случается с представителями этой профессии, а, окончив институт, наверняка заочно, продолжил подниматься по служебной лестнице.
Я обратился к нему по имени-отчеству, которые минутой раньше вычитал из таблички на двери, и директор любезно пригласил меня сесть.
Разговор наш занял не более пяти минут. Узнав, что я бармен по профессии и со стажем, он тут же дал мне листок-записку в Тюменский трест столовых и ресторанов, где я должен был обратиться к заместителю управляющего трестом, ведающему кадрами, на предмет моего устройства на работу, – сам он такие вопросы, мол, не решает. Я поблагодарил директора, спрятал записку в карман и, покинув общепитовский комплекс, направился к Сашкиному общежитию – на сегодня впечатлений с меня было вполне достаточно, да и самочувствие почти наладилось, даже аппетит пробудился.
Саша появился в комнате почти следом за мной, я ему рассказал, где был и что делал, после чего мы сели обедать, что в нашем случае означало пить водку, так как водки на столе было четыре бутылки на двоих, а из еды - полбулки хлеба и граммов триста докторской колбасы. Я уговорил его после первой бутылки сделать перерыв, и мы вышли на улицу прогуляться.
Саша, как и обещал вчера, повел меня по городу, показывая местные достопримечательности, и повсюду - на улице, в магазинах и на небольших предприятиях: заводиках, пекарнях и т.д., куда мы только не заходили, он знакомил меня с нашими земляками, котор ыми, как выяснилось, этот далекий северный город просто кишел. К вечеру я был уже уверен, что Нижневартовск не менее чем наполовину населен молдаванами, из которых четверть – кагульчане, мои земляки.
Когда мы с Сашей вернулись с прогулки, почти все жильцы, населявшие квартиру, были в сборе, а стол накрыт к холостяцкому ужину: картофель в мундире, соленые огурцы и жареное мясо с луком в глубоком блюде; последним явился коренастый чернявый парень – грузин по имени Дато. Дато был счастливым владельцем дипломата, причём не простого, а особенного, – он вмещал в себя двенадцать бутылок водки, что вызывало зависть у всех его друзей и знакомых. Дато тут же наглядно продемонстрировал нам эту чудесную особенность своего дипломата, достав из него, словно волшебник, дюжину бутылок, которые мы с ужасающей для меня скоростью оприходовали. Однако на этот раз даже хваленый дипломат оказался недостаточно емким для нужд нашей компании, поэтому с наступлением сумерек мы с Сашей сходили в магазин, где почти без очереди (факт для этих мест поистине удивительный!) купили ящик водки в его собственной заводской пластиковой таре и понесли домой, чтобы не мучиться и не возиться с перекладыванием бутылок из ящика в дипломат или по сумкам. Вскоре после возвращения из магазина и последовавших вслед за этим возлияний под картошечку с мяском и солеными огурчиками, я почувствовал, что в тепле хорошо натопленного помещения мне вот-вот станет дурно, и я попросту потеряю сознание. Опасаясь повторения вчерашнего вечера, я извинился, встал из-за стола и стал одеваться, намереваясь пойти прогуляться на свежем воздухе.
Ребята понимающе кивали головами, а я своей слабеющей головой рассуждал так: у себя дома, в Молдавии, я тоже порой употреблял водочку или коньячок, но использовал при этом рюмку объемом в 50 гр, наливая ее наполовину, и за вечер в сумме выходило от ста до трехсот граммов, да и то это случалось нечасто, а тут приходилось пить полным чайным стаканом и многократно, порой до десяти раз, к тому же и выпивать приходилось почти каждый день. Нет, это оказалось не по мне, и я, воззвав к своему товарищу, уговорил Санька вместе выйти и прогуляться по свежему воздуху.
Здравый смысл подсказывал мне, что где-то там, за стенами общежития, должна существовать другая, отличная от нашей, вполне нормальная жизнь, где люди встречаются, здороваются, целуются, разговаривают, спешат куда-то по своим делам, смеются, радуются, ходят по магазинам, общаются с любимыми женщинами, гуляют с детьми.
Выйдя наружу, мы пошли по улице, то и дело встречая крепких, румянолицых мужиков в меховых куртках и дубленках, из-под теплых шапок и платков их спутниц виднелись милые женские лица; ребятишки разных возрастов катали друг дружку на санях, а в это время наши товарищи в общежитии – бр-ррр! - стаканами жрали водку, словно квас в жаркий день.
Я с интересом разглядывал прохожих: народ здесь в основной своей массе был добрый, открытый, отзывчивый, чистый сердцем – казалось, мороз в этих суровых местах начисто выстуживал все плохое и мерзкое в людях. Неожиданно к самым моим ногам скатились сани с юным, упакованным в меховую шубку сибиряком; остановившись и подняв глаза, я увидел, что он съехал с небольшой снежной горки, оказавшейся, как объяснил мне Саша, чьим-то личным автомобилем, ненужным хозяину зимой, и поэтому оставленным у подъезда и с верхом занесенным снегом, - потом я часто встречал такие же импровизированные горки у домов и вдоль дорог. После прогулки мне немного полегчало, и я, вернувшись в квартиру, так же как и вчера, отправился в постель под гомон продолжавших выпивать и гулять постояльцев.
Утром Саша на работу не пошел, взял выходной, и мы вместе с ним отправились в обход предприятий. Обошли мы их с десяток, выбор предложенных работ был велик, но мне не понравилась ни одна из вакансий – из-за обилия предложений я стал капризен и разборчив: там оклад невысок, там работы непочатый край, а третья работа мне была словно тёмный лес.
Когда подошло время обеда, Саша решил отправиться в расположенный неподалеку продовольственный магазин, чтобы прикупить кое-чего к столу, а мне велел ждать его в общаге и чистить картошку, которую мы собирались жарить.
Я вошел в комнату и первым, что мне бросилось в глаза, был полный ящик водки, стоявший у стола, купленный, видимо, нашими соседями по квартире вскладчину. К выходным готовятся, понял я. При взгляде на этот ящик на меня нашло легкое помутнение. Это, по моему мнению, было уже чересчур, прямо кошмар какой-то, от одного взгляда на такое количество спиртного мне стало не по себе.
Как и любой другой гражданин нашей великой страны, я, конечно, выпивал, случалось, что и перебирал, как, например, в эти дни, находясь в Нижневартовске, но никогда в жизни я не пил в охотку, зачастую же приходилось пить просто по необходимости, ради поддержания компании. И теперь, в какой-то критический для моего организма момент, лишь от одного вида ящика со спиртным во мне словно что-то надломилось, организм взбунтовался, а мозг подсказал: все, наступил предел. Воспользовавшись тем, что никого, кроме меня, в квартире не было, я в считанные секунды побросал свои вещи в чемодан и, написав Саше короткую записку, оставил ее на столе, после чего покинул помещение, передав ключи в соседнюю квартиру одной из девчонок, как это обычно делали ребята. В записке я извинился перед своим товарищем за доставленные хлопоты и неудобства и, поблагодарив за заботу, сослался на то, что у меня возникла необходимость срочно выехать в Тюмень, обстоятельства-де вынуждают к тому и, что, возможно, я еще вернусь, а когда – точно не знаю.
Слава богу, дорогой я не встретил Сашу, мне трудно было бы объяснить ему свое поведение, по сути, бегство. Весьма кстати подвернувшийся частник на «жигуленке» подбросил меня до ж|д вокзала, а еще спустя примерно час местным поездом Нижневартовск – Тюмень я выехал в областной центр.
Оказавшись в Тюмени, я взял такси и вскоре прибыл к зданию треста столовых и ресторанов. Кабинет нужного мне заместителя управляющего оказался первым от входа. При этом обошлось без лишних формальностей, так как даже секретарши на месте не оказалось. Георгий Степанович – такое имя значилось в табличке на двери, в которую я постучал. Хозяин кабинета, лично открыв дверь, предложил войти, и я, после некоторой паузы, шагнул внутрь облицованного деревом помещения. Крупноголовый мужчина, еще довольно молодой, но уже с ранней лысиной, на вид матерый и уверенный в себе, молча указал мне на одно из кресел и сам уселся за массивный, темного дерева стол.
-Слушаю вас, - едва заметно улыбнувшись, сказал он.
Положив перед ним на стол записку, полученную от директора Нижневартовского общепита, я вкратце рассказал о цели своего визита. Георгий Степанович учтиво со мной поговорил, расспросил, где и сколько времени я работал барменом, после чего задумался на минутку, уставившись немигающим взглядом прямо мне в лицо.
Думал он недолго, да его взгляд меня особенно и не тревожил – я уже с первой секунды для себя уяснил, что мы с ним одного поля ягодки. Мой опыт работы барменом позволял Георгию Степановичу со мной не церемонится, и он заявил, что готов хоть сегодня взять меня на работу барменом, если я внесу... – в этом месте он сделал паузу, - три тысячи рублей залога. У меня против воли брови поползли вверх, но я справился с собой и спросил деловито, уже понимая, что подобное дело мне не по карману, а нельзя ли разбить эту сумму на полгода и внести помесячно, и он сказал что нет, нельзя, что у них такое неписаное правило (дескать, встречаются такие нерадивые работники, что убегают с выручкой, и потом их невозможно изловить, поэтому три «косаря» будут им, руководителям, гарантией и залогом моего хорошего поведения). Но деньги эти по сути дела будут являться взяткой, понял я подтекст его слов. Я сказал «спасибо» и спросил, сколько у меня есть времени, чтобы подумать. Георгий Степанович сказал мне, что на размышления у меня есть не более трех дней, а потом вакансия будет занята – есть, мол, уже какой-то человек на примете. «Может быть, менее опытный в профессии, но зато более понятливый», - послышалось мне в его словах.
На этом мы расстались, и я, в задумчивости покинув кабинет, а затем и само здание, пошагал в сторону вокзала, где в камере хранения находились мои вещи – чемодан и сумка. «Вот и все, пора ехать домой, - думал я с каким-то внутренним ожесточением, бодро шагая по заснеженным тротуарам, - мне больше не хочется оставаться здесь, в этих суровых, холодных краях». Здесь было всё то же, что и везде – для получения более ли менее приличной, или скажем прямо, денежной работы, требовалось дать взятку, средствами для которой я не располагал, а работать в столь нелегких условиях строителем за 250-300 рублей в месяц мне теперь казалось безумием. Кроме того, отравление профессией торгаша, бармена, проводника уже жило во мне, подавляя все светлые и чистые порывы моей души.
Вернувшись на вокзал, я сразу же отправился в кассу, где купил билет на поезд до Москвы, затем неспешно и плотно пообедал в кафе, так как времени до отправления поезда оставалось еще достаточно - часа полтора. После обеда я методично обследовал станционные магазинчики и киоски, в которых прикупил газет и журналов – на дорожку, чтобы в поезде не скучать, а вскоре услышал по радио объявление, что мой поезд подается на главный, первый путь.
Билет у меня был с плацкартным местом, другого в кассе не нашлось, и я отправился на поиски своего вагона. Войдя в купе, я обнаружил там своих будущих попутчиков, числом не менее десятка, которые уже успели основательно обосноваться. Тепло поприветствовав меня, они попросили передать им мой чемодан, который тут же приспособили как продолжение стола, после чего стали сооружать на нем вечный русский стандартный набор – выпивку и незамысловатую закуску. А минут двадцать спустя, когда поезд был уже в пути, веселье в вагоне было в полном разгаре и передо мной открылся не очень богатый выбор: наплевать на все, купить у проводника за десятку бутылку водки и влиться в ряды выпивающих, чтобы затем забыться в пьяном угаре, или же всю ночь как дурак, трезвым просидеть на узкой полоске свободного места на одной из полок, «наслаждаясь» запахами чужих носков, курева и алкоголя, а также прописянных детских пеленок (в нашем вагоне оказалось двое-трое попеременно, а иногда и хором плачущих грудничков), – ругань, крики и храп не в счет.
Обстоятельно подумав, я выбрал, что нередко случается в моей жизни, третий вариант: извинившись перед коллективом, я забрал свой чемодан и, повесив сумку на плечо, отправился искать покоя в других вагонах поезда. Везде, во всех вагонах, в каждом купе, куда ни брось взгляд, шла тотальная пьянка, словно было получено сообщение о скором конце света и оставалось совсем немного времени до его наступления.
И все же, в конце концов, я обнаружил тихое место: это был СВ – спальный вагон, куда билеты стоили вдвое дороже обычных купейных. Основная масса пассажиров, думаю, и не подозревала, что существуют такие вагоны, где в купе всего два места – оба нижних, и ни одного верхнего. Быстро сговорившись с проводницей, я сунул ей в руки разницу в деньгах: доплату за класс вагона, за мягкость, плюс 20% чаевых. В купе, к моей радости, я оказался один, поэтому, сунув сумку и чемодан под сиденье, развалился на диванчике и вскоре задремал.
Однако уже через час я проснулся, заскучал и не без самоиронии подумал: чего было, спрашивается, покидать плацкартный вагон, где постоянно весело?! Я вышел в коридор и уткнулся лбом в холодное стекло окна, за которым, кроме бесконечной стены проносившегося мимо заснеженного леса, ничего не было видно.
Из соседнего купе до меня донеслись негромкие голоса двух женщин, которые, как я вскоре понял из их разговора, едва познакомившись, уже беседовали о вечном: об отношениях между мужчинами и женщинами, о любви, семье и браке; в настоящий момент они даже немного спорили. Признаться, голос одной из женщин меня несколько взволновал – я обожаю мягкие тембры грудного женского голоса и теперь лишь молил бога, чтобы его обладательница не оказалась старухой или неухоженной толстухой – ведь не секрет, что женские голоса на протяжении почти всей жизни не меняются.
Я медленно прошел мимо соседнего купе, дверь которого была полуоткрыта. Будто невзначай заглянув внутрь, я мельком оглядел своих попутчиц: одна из них была моложавая дама лет сорока, шатенка, одетая по-домашнему в халат, а другая, та самая обладательница чудесного голоса, оказалась брюнеткой не старше тридцати, она была одета в строгий мышиного цвета костюм. На столе у них красовалась початая бутылка коньяка (надо же, и эти туда же!), но не было никакой закуски, только нарезанный лимон на лоскуте газеты.
От нечего делать я стал ходить взад-вперед по коридору мимо открытых дверей их купе и, конечно же, тем самым привлек к себе внимание соседок. Старшая из женщин в какой-то момент выглянула из купе и поманила меня рукой.
-Молодой человек, простите, вы ведь наверняка человек интеллигентный.
Я конфузливо улыбнулся, потому как сам совершенно не был в этом уверен.
-Прошу вас, если вы, конечно, не заняты, не желаете ли присоединиться к нашему разговору? – спросила она, вероятно, таким образом, приглашая меня в свои сторонники в их споре. - Нам тут не хватает мужского мнения.
- С удовольствием вольюсь в столь приятную компанию, - ответил я. Затем, извинившись, я заскочил в свое купе и через минуту вернулся, неся в руке коробку молдавских конфет «Вишня в шоколаде», в душе похвалив себя за то, что живя у Саши в общежитии, за бесконечными пьянками совсем позабыл о ней и не успел выложить из чемодана.
-Вот, случайно в чемодане завалялась, - сказал я, кладя коробку на стол. Дамы были приятно удивлены, старшая даже захлопала в ладоши, говоря, что конфеты пришлись очень кстати, но я махнул рукой, пустяки мол, и опустился на диванчик. Познакомились и тут же по этому поводу выпили по глоточку коньяка из больших чайных стаканов. Старшую женщину звали Валентина, ее собеседница-оппонентка назвалась Юлией. Легко вступив в разговор, я осторожно вернул его в прежнее русло.
Старшая из женщин настаивала на том, что любовь существует, раскрывая человека лучшими своими качествами, и в награду за это дает ему райское наслаждение – прежде всего в радости обладания партнером и в сексе; молодая же ставила под сомнение само существование любви, а также заявляла, что настоящего удовольствия от секса с мужчиной получить невозможно, так как женщина, по ее мнению, является всего лишь придатком для удовлетворения половых потребностей мужчины и не более того.
Что ж, тема была любопытная, развивали ее мои дамы деликатно, и я с удовольствием принял активное участие в их разговоре. Одновременно я исподволь разглядывал брюнетку, совсем еще молодую и привлекательную женщину, спрашивая себя, почему она так пренебрежительно отзывается о сексе – быть может, она больна, фригидна, а может она разочаровавшаяся в мужчинах лесбиянка – нынче такое поветрие начинает входить в моду. Она была наверное, одного со мной роста, стройная, энергичная и эмоциональная, лицо овальное, бровки вразлет, нервный тонкий нос с небольшой горбинкой, маленький гордый рот, но особенно на ее лице выделялись глаза – прекрасные формой, цветом карие, горящие – эдакая кавказская красавица.
Но было еще что-то такое в ее манерах... властное, и хотя на протяжении всего разговора она в себе эту властность умело подавляла, в ней явственно чувствовалась какая-то внутренняя сила.
«Да! – подумал я, - совсем не простая женщина. И, судя по всему, весьма гордая». При последнем ее высказывании о сексе мои губы непроизвольно сложились бантиком, что немедленно заметила Валентина и попросила меня высказать свое мнение.
Мы с Валентиной, теперь уже в два голоса, стали утверждать, что в сексе человек черпает массу удовольствий, а Юлия по-прежнему пыталась нам доказать, что секс нужен одним лишь мужчинам - для удовлетворения их собственных прихотей.
-Простите, Юлия! – вступил я полновесно в дискуссию (ощущая от этого разговора в области простаты начинающееся томление, наверное, из-за того, что уже пошла вторая неделя с тех пор, как я не спал с женщиной). - У вас дети есть?
-Да, - ответила она, - у меня есть сын, Стасик, ему шесть лет. – А почему вы спрашиваете?
-Да потому, - сказал я, - что зачастую только после родов, хотя нередко и раньше, женщина становится полноценно сексуальной, и ощущает все то, что ей дано ощутить природой. Только поймите меня правильно, - я поднял, словно капитулируя, руки, - я лишь цитирую то, что читал в медицинской литературе в этой области и ни в коем случае не желаю здесь говорить о присутствующих, ведь любой из нас весьма индивидуален. Просто я лично считаю, что о женских ощущениях уже давно все известно, и даже если что-то изменилось в самой женщине в последние десятилетия в отрицательную сторону, то природа этих изменений кроется в стрессах, перегрузках и трудностях современной жизни.
Когда я закончил, Валентина, подмаргивая мне, стала говорить, что не все мужчины одинаковы, иногда, мол, встречаются и такие, которые могут раскрыть перед женщиной все богатство и разнообразие чувственных удовольствий.
-Я не знаю, как другие, - вспыхнула Юлия, - но мой муж за семь лет супружеской жизни ничего такого мне не дал. А может... - продолжила она неуверенно, - это я неспособна на такие ощущения, не знаю... – Она смущенно и растерянно смотрела на нас с Валентиной.
А я глядел на ее влажные губы, которые она, волнуясь, поминутно облизывала, слушал ее дивный грудной голос и попросту не мог поверить, что эта женщина, умная, интересная и весьма привлекательная, настолько несчастна, что ей не ведомо даже то, что ощущает в плотской любви какая-нибудь колхозная доярка, заваленная конюхом под скирду сена, или, например, 17-18-летняя вчерашняя школьница, – мне ли не знать, как и что они чувствуют!
-Мой муж, - продолжала тем временем Юлия, - старше меня на семь лет, ему 35 и он работает одним из руководителей в областном торге. Его мама, моя свекровь, живет вместе с нами, помогает с ребенком и по хозяйству. Вот уже шесть лет, с тех пор, как я родила Стаса, потому что мы с мужем оба очень заняты на работе.
«Присутствие свекрови в доме, - подумал я глубокомысленно, продолжая разглядывать Юлию, – это, безусловно, большой тормоз в развитии чувственности». И без всякой связи с предыдущей мыслью, в голове пронеслось: «А ведь она моложе, чем я думал, ей всего 28».
У Юлии на пиджаке, приятно облегающем ее среднего объёма грудь, был комсомольский значок – он смотрелся несколько странно, уже мало кто их теперь вообще носил, но, тем не менее, интересно контрастировал с ее строгим, деловым костюмом. Когда Валентина зачем-то вышла из купе, я налил в стаканы еще понемногу коньяку и, не удержавшись, спросил Юлию, указывая на комсомольский значок.
-Что, даже теперь не можете с ним расстаться? Или этот знак вам дорог как память о веселой и безмятежной юности?
-Нет, - мягко улыбнувшись, ответила Юлия. – Я ношу его по долгу службы. Работа такая. – И тут же спросила: - Вот кем, вы думаете, я работаю?
-В райкоме комсомола, скорее всего. Папочки из кабинета в кабинет разносите, - предположил я. – Или в детской комнате милиции, - добавил я снисходительно, - в звании лейтенанта, малолетних хулиганов отлавливаете по подвалам, а затем в чувство приводите.
-Первое правильно, вы угадали, - улыбнулась Юлия, и ее возбужденное предыдущим разговором лицо несколько смягчилось, остался лишь легкий румянец, который ей очень шел. – Я – комсомольский работник. Только работаю я не в райкоме, а в обкоме, и папочки приносят мне.
-Потому что вы?.. - удивленно растянул паузу я.
-Потому что я – секретарь обкома.
Я, конечно же, не встал и не выпрямился перед ней по стойке смирно, хотя всего год тому назад вышел из комсомольского возраста, но, признаюсь, мне было приятно и лестно это знакомство – такая женщина! – и секретарь обкома. С другой стороны, передо мной была несомненно красивая и... одновременно несчастная женщина, не испытавшая за годы замужества – выражаясь простым языком - радости оргазма, насколько я понял из нашего предыдущего разговора.
Вернулась Валентина, мы посидели еще какое-то время, разговаривая обо всем понемногу, затем допили коньяк, после чего я пригласил дам в вагон-ресторан поужинать. Валентина сказала, что не голодна, а Юлия, засуетилась, достала из дорожной сумки какой-то сверток и стала его разворачивать.
-Тут должно быть что-то вкусное, моя свекровь хорошо готовит, - извиняющимся тоном сказала она.
-Давайте оставим это как резерв, - сказал я мягко, - и если нам ничего интересного в ресторане не предложат, вернемся и набросимся на ваши припасы. Договорились?
-Хорошо, - легко согласились дамы, после чего выставили меня из купе, чтобы переодеться. Я у себя переоблачился в спортивный костюм, а когда несколькими минутами позднее встретился со своими попутчицами в коридоре, мы втроем покатились со смеху – они тоже были в спортивных костюмах. Спросив проводницу, в каком направлении находится вагон-ресторан, мы двинулись, - я впереди, а женщины сзади, - словно тройка спортсменов в одной связке, - по пьяным, дурно пахнущим вагонам и ужасающе грохочущим переходам между ними. К счастью, идти пришлось недалеко: преодолев всего три вагона, мы достигли цели своего путешествия.
Едва мы заняли свободный столик, к нам тут же подлетела официантка, но я, улыбнувшись, попросил ее подождать с заказом, затем, извинившись перед своими дамами, прошел на кухню. Там я перекинулся несколькими словами с шеф-поваром, после чего вернулся на свое место.
А еще минут через двадцать официантка принесла заказ и расставила его на нашем столике. Юлия была удивлена, увидев, что именно принесли за наш столик. Позднее она призналась, что даже не предполагала, что в вагоне-ресторане бывают такие вкусные вещи. Были поданы: блины с чёрной икрой, паштет из куриных потрошков, салат из консервированных овощей, но довольно привлекательный на вид и, как позднее выяснилось, на вкус тоже, и еще кое-какие закуски. Позднее на стол подали три великолепных нежного вкуса говяжьих стейка с горчичной подливкой, а на десерт нам предложили киевский торт! Мои дамы, и в особенности Юлия были в восторге. Она, как я понимал, была избалована обкомовскими пайками и не представляла себе, что и рядовые граждане – то есть некоторые из них - за свои деньги тоже могут себе позволить поесть чего-нибудь вкусненького. Валентина, жалуясь на отсутствие аппетита, лениво ковыряла вилкой в своей тарелке, а мы с Юлией откровенно наслаждались: она – едой, а я – тем, что смотрел на нее.
Посетителей в вагоне-ресторане было совсем мало, ведь мы лишь недавно выехали из отправного пункта, следовательно, у большинства пассажиров еда была припасена с собой. Когда мы покинули вагон-ресторан и двинулись в обратный путь, был уже довольно поздний час; людей в коридорах почти не было, за окнами было темно, только изредка мелькали огни полустанков и грохотали под ногами стрелки разъездов. Я шел, через каждые несколько шагов отталкиваясь локтями от стен вагона, и балансировал на ходу, стараясь не выронить две бутылки коньяка, прихваченные из ресторана, а дамы прикрывали тыл, держась несколько позади, неся недоеденный нами торт и кулек со сладостями. Мы еще некоторое время посидели в их купе, разговор лениво перетекал из одной темы в другую, затем Валентина с показной откровенностью зевнула и, извинившись, попросила нас с Юлией выйти, дать ей переодеться ко сну. При этом она опять дружески мне подмигнула, а я понимающе одними глазами улыбнулся ей в ответ.
Мы с Юлией вышли в нерабочий тамбур, предназначенный для курильщиков, где кроме нас, к моему удовольствию, никого не оказалось. Прижавшись лбами к холодному стеклу, мы надышали в хрустальной наледи окошечки, сквозь которые можно было наблюдать за убегающим зимним лесом.
-Скажите, Юлия, - начал я. – Я не очень разбираюсь в национальностях, так как сам являюсь продуктом смешения сразу нескольких из них – насколько я знаю, не менее пяти-шести, - и считаю себя законченным интернационалистом, даже, пожалуй, космополитом, но мне кажется, вы дочь одного из кавказских народов?
-Нет, - усмехнулась Юлия. – Вы не первый, кто в этом вопросе заблуждается, во мне нет кавказской крови. Я – чистокровная русская. Хотя, когда я вот так отвечаю на подобные вопросы, некоторые, особенно люди старшего поколения, говорят: «А, ну да, правильно, чего я спрашиваю? Вы, конечно же, еврейка».
Теперь настала моя очередь усмехнуться. Мы постояли молча еще несколько секунд, потом я очень осторожно взял руку Юлии и прикоснулся губами к холодным пальцам. Она руки не убрала, и я продолжал целовать ее пальцы, дыша на них.
-Савва, зачем ты?.. – спросила она, повернувшись и посмотрев мне прямо в глаза.
Не дав ей договорить, я выпалил:
-Знаешь, мне представилось, буквально на одно мгновение, что, возможно, именно я смогу пробудить ту самую спящую красавицу, о которой мы давеча говорили, и начать решил с пальцев, но красавица, мне кажется, в таком глубоком сне, что я немного в отчаянии.
-Да, весьма возможно, что ты прав, - произнесла она и тихо засмеялась, ее голос буквально завораживал меня. – «Спящая красавица», - повторила она вслух. - Ей явно понравилось это определение.
-Но знаешь, если мы вместе приложим все усилия, - продолжил я, теперь уже шепотом, - у нас, я это знаю наверняка, все обязательно получится.
Наши взгляды встретились вновь, и я уловил в ее глазах безмолвный призыв. Затем она отвела глаза и вздохнула.
-Ну что ж, мой герой, тогда вперед, я доверяю тебе всю себя, - произнеся эти слова, она решительно вложила свою ладонь в мою руку.
От этих слов все мое тело в одно мгновение напряглось и стало сверхчувствительным, словно один нерв.
Мы осторожно, почти не дыша, преодолели несколько шагов, отделявших нас от моего купе, а там я, закрыв дверь изнутри на защелку, и уже не помня, как и что там было дальше в той сказке про спящую красавицу, схватил Юлию в объятия и стал целовать ее руки, шею, волосы, губы, затем начал раздевать.
В эту ночь мы не сомкнули глаз, вернее, моя Юлия почти не размыкала их, а в середине ночи она вдруг коротко вскрикнула, а потом, словно испугавшись себя самой, вновь надолго затихла. Я же не жалел ни собственных сил, ни ее тела, и под утро, когда за окном уже начинало светать, как бы в благодарность за мое старание и терпение, я услышал ее слабые стоны.
Позже, когда Юлия уснула, я сходил к проводнице, она оказалась одна в служебном купе, и, не говоря ни слова, протянул ей 25 рублей.
Проводница ни о чем не спросила, только понимающе кивнула и сказала мне: «Не беспокойтесь, я до самой Москвы никого к вам в купе не подселю, так что отдыхайте спокойно». Я благодарно улыбнулся ей, - как хорошо, когда тебя понимают.
Почти целый день мы с Юлией проспали каждый в своем купе, после чего, сойдясь в ее купе и заказав обед на троих из ресторана с доставкой, мы ели его вперемешку с её домашней едой, пили плохонький ресторанный коньяк и, не обращая внимания на Валентину, глядели вместе в окно, легко соприкасаясь головами, почти не замечая мелькавших за окном прекрасных сибирских пейзажей.
Мы мало разговаривали, но когда Юлия поднимала свои ресницы, чтобы взглянуть на меня, ее глаза сияли и становились волнующе влажными. Валентина тоже включилась в нашу игру, она то и дело поддерживала и подбадривала меня, а Юлию, пользуясь разницей в возрасте, опекала словно девочку.
К вечеру мы уже привыкли к тому новому положению, в котором оказались, все вернулось в нормальное русло, мы вновь стали говорить и говорили абсолютно обо всем, кроме секса, - на эту тему было наложено негласное табу. Юлия стеснялась при Валентине заходить ко мне в купе, и та, поняв это, говорила порой, притворно зевая:
-Пойдите, молодежь, погуляйте где-нибудь, дайте женщине бальзаковского возраста отдохнуть. Долгий сон – это красота и здоровье женщины. В моем возрасте, разумеется, к тебе, Юлечка, это не относится.
Обычно мы покидали их купе по очереди: я – первым, Юлия - следом за мной, а я в это время наблюдал за перемещениями людей в коридоре вагона, не желая, чтобы кто-либо видел, как она входит ко мне. К счастью, в нашем вагоне по-прежнему почти не было пассажиров, а редкие попутчики, занятые своими делами, если нам и случалось с ними встретиться, не обращали на нас никакого внимания.
В таком режиме прошло три чудесных дня и три волшебных ночи: днем - походы в ресторан, игра в карты в подкидного в компании с Валентиной, затем сон, быстрый, но живительный, а ночью – под мерный перестук колес - мои упорные старания по пробуждению «спящей красавицы».
Должен сказать, что все у Юлии, моей милой женщины, в плане физиологии было нормально, она оказалась вполне чувственной и отзывчивой на ласку, только для того, чтобы это обнаружить и раскрыть, мне пришлось детально исследовать ее великолепное тело в поисках эрогенных зон, и это мне доставляло, признаюсь, несравнимое удовольствие. По истечении третьих суток мне, очевидно от переутомления, приснился сон, будто бы я исполняю какую-то особую, сексуальную миссию, а когда проснулся, еще долго не мог выйти из этого состояния: это была потеря чувства реальности, усталость, но какая-то необычная, приятная, очищающая и даже, я бы сказал, возвышающая.
«Не хватало еще, чтобы я свихнулся на почве секса» - подумал я и решил несколько развеяться. Я сходил в штабной вагон и за пятерку спросился у электрика поезда искупаться в служебном душе - мне надоело поливать себя из бутылочки в вагонном туалете. Юлии, как женщине, с этим, естественно, было еще сложнее, хоть я нередко и бегал ночью от бойлера к туалету, принося ей для полоскания бутылки с теплой водой.
Утром последнего дня, когда наш поезд был уже на подходе к Москве, и вдали показались пики высотных зданий города, я вошел в купе моих соседок, которые были заняты тем, что разглядывали Юлины семейные фотографии. Я подсел на диванчик и взял в руки те из них, что они уже просмотрели. На первой я увидел хорошенького малыша лет пяти в летнем костюмчике на фоне памятника Погибшим кораблям, что находится в городе Севастополе. Это, судя по всему, и был Стасик – сын Юлии. Я взял другое фото и увидел Юлию в обнимку с мужчиной, очевидно мужем, сидящих на корточках и стоящего между ними сына – так все они были почти одного роста.
Лицо мужчины показалось мне знакомым, и я, недоумевая, вгляделся повнимательнее… и узнал в нем Георгия Степановича, заместителя управляющего трестом столовых и ресторанов г.Тюмени, с которым мне пришлось встречаться и общаться перед самым моим отъездом. Слегка шокированный, я бросил взгляд на Юлию и заметил, что она в этот момент тоже смотрит на меня. Итак, Георгий Степанович – муж Юлии. Я, пытаясь придать своему лицу благодушное выражение, через силу улыбнулся. И тут мне почему-то вспомнилось, что в ходе нашего разговора он, Георгий Степанович, дал мне три дня подумать, а я в тот же день уехал, и сегодня как раз истекал данный мне срок... О, если бы он только мог знать, с кем и сколь плодотворно я провел эти три дня... и три ночи.
Я положил фотографию и взял следующую. Юлия улыбнулась и спросила, почему я так пристально разглядывал фото.
-Мне показалось, - ответил я как можно равнодушнее, - что лицо этого мужчины мне знакомо. - При этих словах Юлия мгновенно напряглась, и я продолжил: – Но теперь я пригляделся получше, и понял, что он просто похож на одного моего приятеля из Кишинева.
После этих слов она мгновенно успокоилась, затем собрала все фотографии, сложила в конверт, а его в свою сумочку и, воспользовавшись тем, что Валентина на секунду отвернулась, перегнулась через столик и поцеловала меня в губы.
-Это мой муж, - прошептала она. – И он никогда не бывал в Молдавии.
Я вырвал из своей записной книжки листок и записал в нем номера телефонов, по которым меня можно было найти в Москве, одним из них был рабочий телефон корреспондента «Комсомолки» - моего товарища, земляка и родственника Виталия, у которого я обычно останавливаюсь, бывая проездом в столице нашей Родины. И на этот раз я тоже планировал задержаться в Москве, примерно на недельку. Мне это было необходимо в качестве положительной терапии, как алкашу – стакан с пойлом, как наркоману доза, так как Москва всегда напитывала меня энергией, придавала мне силы в борьбе против собственной лености – меня взбадривал ее могучий ритм и темп столичной жизни.
-Послушай, Савва, а откуда у тебя редакционный телефон «Комсомольской правды»! – внезапно спросила Юлия, просматривая номера на листке, который я ей подал; Валентина тем временем по какой-то надобности вышла из купе.
-Ну и память у тебя, - удивился я. – Это так, по случаю, у меня там родственник работает. Он, кстати, какое-то время даже в ТАСС работал, но из-за партийного лимита не смог получить партбилет, а без партбилета, - усмехнулся я, - как ты сама понимаешь, за границу - ни-ни, вот и пришлось ему вернуться в «Комсомолку». Если тебе неудобно звонить по этому телефону, используй другие номера, через них меня обязательно найдут и свяжут с тобой.
Юлия аккуратно сложила листок, спрятала его в свою сумочку, и сказала грустно:
-Ты знаешь, Савва, мне пожалуй не стоит встречаться с тобой в Москве.
-Почему, милая?
-Да потому что мне становится страшно всякий раз, когда я думаю о том, что изменила мужу. И в то же время мне больно тебя терять. - В голосе ее звучал надлом. – Мне кажется, если ты позовешь, я побегу за тобой как последняя дура: забуду о муже, об этой дурацкой партучебе, обо всем на свете, кроме сына. – И она посмотрела на меня вопросительно и растерянно, слезы стояли в ее прекрасных глазах. - А теперь еще эти новые ощущения… они будто навалились на меня... Как я со всем этим теперь буду справляться?
-Глупышка моя, этого не надо бояться, это же твое собственное, просто это раньше дремало в тебе, и теперь зазвучало полноценно и мелодично, а я... я всего лишь… скромный настройщик.
-Да, только теперь тебя не будет рядом со мной... - голос Юлии задрожал, и она опустила голову.
-Думаю, ты больше не нуждаешься во мне, теперь ты гораздо лучше понимаешь свое тело и свои чувства. Но если когда-нибудь, слышишь, ты решишь, что я тебе нужен, пусть на несколько дней, на час, даже на миг – позови, и я приеду, где бы ты в этот момент не находилась. Обещаю.
Мы замолчали, затем взялись за руки и остаток пути, что-то около получаса, просидели близко-близко лицом к лицу - глаза Юлии печально глядели на меня, а губы, которые она ежесекундно покусывала, выдавали то, как она сильно нервничает. Потом она взяла мои ладони в свои и прижалась к ним лицом.
Поезд замедлил ход, вполз под крышу вокзала и остановился. Я, держа в руках свой чемодан и сумку Юлии, выскочил на перрон, следом вышла она. Оставив вещи, я вновь бросился в вагон, чтобы вытащить большой и тяжелый чемодан Валентины. Так, находясь в беспрерывном движении, мне было легче переносить этот нелегкий момент перед расставанием.
Женщины обнялись и поцеловались на прощание, затем я прижался щекой к щеке Валентины, после чего она подтолкнула меня к Юлии. Та стояла с заплаканными глазами, плечи ее вздрагивали.
Я обнял ее в последний раз, затем подхватил свой чемодан и сумку и, не оборачиваясь, поплелся к стоянке такси. На душе было тоскливо и муторно, я пытался мужественно с этим бороться, но мои глаза почему-то были полны слез.
Ноябрь 1984.
Новелла восьмая.
Коктейль «Шатун»
Эспрессо
80 мл водки или коньяка
30 мл любого сиропа
Лед колотый
Все ингредиенты хорошо перемешать
Возвращение.
В живую жизнь упрямо верил я,
в простой резон и мудрость шутки,
а все высокие материи
****ям раздаривал на юбки.
Игорь Губерман
Два с лишним года я проработал проводником виноматериалов, то есть «в баре на колесах», как говаривал мой незабвенный шеф – начальник сбыта винзавода Алик Наумович. Последняя поездка была в город Стерлитамак, Башкирия, которая по стечению самых разных, в том числе форс-мажорных обстоятельств, едва, было, не стала также последней поездкой в моей жизни, из-за чего я, честно говоря, решил распрощаться с кочевой жизнью проводника, был ею сыт; больших денег, как другим, более удачливым проводникам, мне за это время ни заработать, ни скопить не удалось, стало быть, и жалеть было не о чем.
На протяжении последующих трех месяцев - это был период вынужденного безделья, - я не сидел на месте, а разъезжал по республике и по стране в поисках подходящей работы, а одна поездка была даже в Тюменскую область, в город Нижневартовск. В процессе этих поисков я умудрился растратить большую часть сбережений, нажитых в работе проводником, и теперь стал подумывать, чем бы заняться дальше.
Среди прочего я заглянул также в родной общепит – поспрашивать на предмет работы, и мне повезло: как раз в это время в бар при кафе «Весна», в котором я уже работал когда-то ранее, требовался второй бармен. Прежде, когда я там работал, это кафе было еще рестораном под названием «Прут», но с появлением нового ресторана потеряло свой статус, превратившись в обычное кафе. Супруга моя ненаглядная, Марта, с которой в описываемый период мы были в весьма шатких семейных отношениях, предупредила, что тот день, когда я вновь устроюсь работать барменом, станет последним днем нашей совместной жизни, – она, мол, попросту соберет вещички и уйдет из дому. Подумав, я решил, что такой вариант меня вполне устраивает, так как перспектив для дальнейшей совместной жизни мне не виделось по многим причинам.
Итак, в один из последующих дней, когда я находился в процессе устройства на работу в общепит, Марта встретила меня на пороге дома в позе "не пущу": руки скрещены на груди, на пылающем от гнева лице ее был написан вызов, в результате чего между нами произошел скандальный разговор, а получасом позже, я с небольшой спортивной сумкой, перекинутой через плечо, вернулся туда, откуда ушел семь лет тому назад - в мамину квартиру.
Мама, которая, конечно, была в курсе моих семейных неурядиц, увидев меня, кивнула на сумку и не преминула заметить, что не много же я приобрел за семь лет семейной жизни.
«Деньги и вещи – это ерунда. Что ценно, мамуля, это жизненный опыт», - сказал я и машинально провел рукой по волосам надо лбом, где у меня уже заметно выделялась седая прядь, и мама, не выдержав, заплакала.
В своем последнем «прости» Марта сказала мне с усмешкой, что нормальные люди при разводе делят все поровну, поэтому ей полагается забрать все вещи и деньги, а мне придется взять на себя оплату долгов – их моя жена наделала на сумму в 700 рублей, - и хорошо еще, что не больше. «А ты себе наворуешь», - с усмешкой сказала она мне на прощание.
Мой новый напарник Евгений, проработавший в баре кафе «Весна» больше года в одиночестве, с моим приходом заметно повеселел: ему уже осточертела работа без отпуска и выходных – семейный человек, он вечер за вечером, неделю за неделей, месяц за месяцем проводил в баре, и практически не видел своих дочерей-подростков, да что там, даже жену, работавшую в соседнем помещении, официанткой в кафе, лицезрел лишь изредка.
Обговорив детали нашей совместной трудовой деятельности, мы с Женей для обоюдного удобства стали работать понедельно. Отношения с напарником у меня складывались хорошие и в меру доверительные, но не более того, так как я чувствовал себя в общении с ним не вполне комфортно: Женя в нашем деле не был профессионалом и меня своей наивностью и неосведомленностью порой изумлял и даже пугал, а главное – он весь рабочий процесс поставил у себя так бестолково, что почти нельзя было заработать левых денег; по его системе организации труда бармену выпадали сущие гроши. Впрочем, ему было проще: за 14 лет загранплавания Женя накопил приличную сумму. Я знал, что у него на счетах более ста тысяч рублей, сам его сберегательные книжки в руках держал. И это не говоря уже о роскошном двухэтажном доме с лифтом и прочими прибабасами. Что же касалось меня, размышлял я как-то сам с собой на досуге, если так пойдет и дальше, мне в ближайшие месяцы даже с долгами жены не рассчитаться, не мечтая уже о чем-либо большем. Ну, а выкладывать перед напарником все свои секреты, показать, как без особого напряга можно зарабатывать в три-четыре раза больше того, что он имеет, я не мог – считал его чужим, и, следовательно, опасным для дела.
Вместе с Женей мне довелось отработать всего около двух месяцев, после чего, совершенно неожиданно для меня, все изменилось. Как выяснилось, мой напарник в свободную свою неделю подрабатывал на заводе слесарем (?), а по ночам еще и сторожем (??). Честно признаюсь, узнав об этом, я не сдержался и сказал ему в тоне назидания, что если он продолжит такой ритм жизни и дальше, то его хватит «кондрат» со смертельным исходом, а я, погоревав - для виду! - месячишко, женюсь на его вдове и даже ее две дочери будут мне не в тягость. Кстати, вскоре моё предсказание едва не сбылось: Женя серьёзно заболел, пару месяцев провел в больнице, затем еще некоторое время находился дома, по больничному, и я понял, что мое время пришло, резко изменил и расширил ассортимент отпускаемой в баре продукции, сменил название «винный бар» на просто «бар», где стал изготовлять и коктейли. Соответственно расширенному меню я затребовал и завез со складов межрайонной базы всю необходимую продукцию и работа закипела. Результаты не замедлили сказаться: уже через месяц резко вырос торговый оборот – почти вдвое, и, как следствие этого, в моем кармане зашелестели купюры. И я повеселел: перестал обедать за 13 копеек - пустой гарнир за 9 копеек, плюс салат из кислой капусты за 4, - а стал позволять себе и отбивную; а вскоре и долги моей жены были людям возвращены в полном объеме. Хотя я теперь работал один за двоих, а сумма денег, сдаваемая мною в кассу, в два раза превышала ту сумму, которую мы сдавали, работая совместно с Женей, выяснилось, что официантки, или хотя бы уборщицы мне не полагалось, – все сам, един в трех лицах. Стоит добавить, что из-за повышенной нагрузки я даже похудел килограммов на двадцать, вернувшись в свои привычные восемьдесят. Впрочем, в этом обнаружился свой плюс – я стал стройнее и подвижнее, а главное – жизнерадостнее и оптимистичнее.
Новелла девятая.
«Оранжледи».
Эспрессо
50 мл апельсинового сока
50 мл ананасового сока
50 мл белого вермута
Дробленый лёд
Соки и вермут налить в бокал
Насыпать в бокал лёд и перемешать
Сверху влить охлаждённый эспрессо.
По лезвию…
Предпочитая быть романтиком
во время тягостных решений,
всегда завязывал я бантиком
концы любовных отношений.
Игорь Губерман
Было раннее весеннее утро, никак не позднее шести, когда я вышел из тайно снятой мною квартиры на улицу, встретившую меня холодным упругим ветром. Преодолев несколько городских кварталов, я свернул на центральную улицу города – Ленина. Редкие прохожие, стараясь укрыться от порывистого ветра, гоняющего по подворотням пыль и сухую прошлогоднюю листву, запахивались плотнее в пальто и куртки, пряча лица в воротники, а я, наоборот, распахнув куртку, подставлял грудь бодрящему напору воздуха.
Поравнявшись со зданием столовой №1, - лично мне она была памятна тем, что в ней когда-то игралась моя свадьба, - кстати, подобное мероприятие было единственным за все годы её существования, - я издалека увидел идущего мне навстречу высокого мужчину в коричневой натуральной медвежьей дублёнке с поднятым меховым воротником.
Хотя воротник скрывал его лицо чуть ли не до самых глаз, мне не стоило большого труда узнать в нем моего друга Кондрата.
-Молодой человек, - окликнул его я, когда он почти поравнялся со мной. Кондрат, повернув голову в мою сторону, удивленно вытаращился, он явно не ожидал увидеть меня здесь, да еще в столь ранний час, но секундой позже лицо его расплылось в улыбке, и он шагнул мне навстречу.
-Вижу, вот теперь я вижу, что ты рад нашей встрече, - дружески похлопал я по плечу своего товарища, который ответил мне тем же.
-Ну и где же тебя, сволочь, в последнее время носит? – улыбаясь, спросил меня Кондрат. - Я уже тебя, брат, неделю как не видел.
-А я тебе на это отвечу, мой дорогой братец, что это не я, а ты пропал, то есть настолько увлекся амурными делами, что позабыл обо всем на свете, и так глубоко погрузился в этот омут – любовный, я имею в виду, что можешь из него и не вынырнуть, - жестко заявил я, беря его двумя руками за отвороты куртки и глядя ему прямо в глаза.
Говоря это, я уже не смеялся, хотя Кондрат все еще продолжал улыбаться.
-И вовсе это не смешно, - твердо сказал я. – Если ты немедленно не оставишь эту мадам в покое, ты знаешь о ком я говорю, то очень даже вероятно, что я могу лишиться друга. Я уже не говорю о работе, которую ты рискуешь потерять, сейчас я говорю о твоей бедовой голове. Да и возлюбленную свою пожалей, зачем ты ее-то подставляешь - жену ответственного работника и мать двоих детей в одном лице?
-Ты хочешь сказать?.. – сделав удивленное лицо, состорожничал мой друг.
-Да-да, я имею в виду твои отношения... – Я огляделся по сторонам, но рядом с нами в эту минуту никого не было, - ... с женой секретаря райкома партии. – Ты, как я понимаю, по своему малолетнему скудоумию и себя погубить можешь, и женщину подставить. Ее-то понять можно – увлеклась, воспылала страстью к молоденькому, но уже весьма опытному любовнику и голову потеряла, - ты ведь в этих делах тот ещё стреляный воробей. Знаешь, не хотелось бы мне, чтобы ты вдруг пропал без вести, или с тобой приключилось еще что-нибудь в этом роде, типа аварии, ведь не секрет, что в руках у этих коммуняк вся сила, включая КГБ, и, соответственно, все их приёмчики, ну и возможности для этого.
-А ты?.. – пошел Кондрат в ответную атаку. – А сам?.. Вот где ты был этой ночью, откуда сейчас идешь? Небось, всю ночь трахал дочку судьи, или я не прав?
-Тише, тише ты, ишь, горластый какой, - вырвалось у меня, и я вновь огляделся по сторонам. Потом продолжил: – Что ж, вынужден признать, что тут ты прав. Поэтому я считаю, что настало время каждому из нас сделать правильные выводы из создавшейся ситуации, и, не мешкая, найти предлог чтобы расстаться с нашими, несомненно, прекрасными, но, в то же время, и весьма взрывоопасными дамами. И сделать это как можно скорее, лучше всего прямо сегодня, иначе у нас могут возникнуть бо-о-льшие неприятности. Обстановка накалена до предела, я задницей уже чувствую опасность. Ты согласен со мной, младший брат?
-Согласен, конечно, – сказал Кондрат, положив мне руку на плечо. – Ты прав, старший брат, конечно же, ты прав.
-В таком случае давай поступим так, - сказал я, - чтобы было менее болезненно: ты пойдешь и объяснишься с моей мадам, скажешь ей, что я в опасности, можешь для острастки хоть КГБ к этому делу приобщить, сказать, что за мной следят, или что-то в этом роде, и потому, мол, она может за компанию со мной безвинно пострадать.
-Хорошо, допустим. Ну а ты? – Кондрат заметно погрустнел. – О чем ты будешь разговаривать с моей женщиной?
-Ты же знаешь, мне готовиться к разговору ни к чему, у меня экспромтом лучше получится. Только увижу ее, и… сразу найдется, что сказать. Женщина она, надо признать, эффектная, наверняка тебе тяжело с ней будет расставаться.
-И твоя ничуть не хуже, хоть и девчонка еще совсем, – тоскливо заметил Кондрат. - Глаза такие пламенные, смотрит, словно насквозь прожигает.
-Ну-ну, да, действительно, - только и сказал я. – Это, кстати, первое, на что обращают внимание мужчины при встрече с ней. Послушай, - невесело усмехнулся я, - может, просто поменяемся возлюбленными – ведь по возрасту мы им подходим как раз с точностью наоборот, и станем дружить домами, ну и... дамами тоже?
-А что?.. – Кондрат, немного расслабившись, даже засмеялся, предложение показалось ему если не интересным, то, во всяком случае, забавным.
-Ну, так что, по рукам? Сегодня же и...
-Да, - понурив голову, сказал Кондрат. – Как ни печально, придется с ними распрощаться. Это тебе не девочки какие-нибудь, чтобы с ними шуточки шутить.
-Я рад, что ты меня понимаешь. Сегодня же решим этот вопрос радикально, денёк погорюем, а завтра сходим куда-нибудь, в ресторан, например, а хочешь, в кино, снимем каких-нибудь кобылок попроще, развеемся, - начал я уныло, но, не закончив, скривился и поглядел на Кондрата. Оба мы были близки к отчаянию, казалось, еще немного и одновременно, на два голоса разрыдаемся.
-Кстати, брат, ты голоден? – неожиданно спросил Кондрат, указывая на открытые двери столовой, гостеприимно распахнутые в этот ранний час.
-Да, - после некоторой паузы ответил я. – Со вчерашнего обеда крохи во рту не было, ощущение такое, будто целую вечность не ел.
Теперь, когда после нелегкого для нас обоих разговора созрело решение действовать, организм расслабился, и можно было позаботиться о бренном теле.
-Зайдем? – спросил он и, не ожидая моего согласия, шагнул к входу. Я – за ним.
Эта столовая, расположенная в самом центре города, соотвествовала своему номеру - №1, и кормили здесь вполне прилично. Мой завтрак едва уместился на подносе. Там были: горячая яичница из трех яиц, порция блинчиков с творогом, а также порция творога со сметаной, присыпанные сахаром, полный стакан сметаны, отдельно два яйца - отварных, еще горячих, двойная манная каша в глубокой тарелке, и три стакана сладкого кофе с молоком – с самого детства обожаю этот напиток, причем именно в таком, столовском варианте.
-С вас два пятьдесят, - объявила молоденькая кассирша итоговую сумму и, не сдержавшись, хихикнула: - Сами все съедите?
-Какое там, милая вы моя... – грустно усмехнулся я, расплачиваясь с ней. – Дайте мне восемь ложек, сейчас моя жена и дети подойдут.
Девушка оглянулась, поглядела на дверь, никого там не увидела и вновь захихикала. Я про себя отметил, что у нее в дополнение к простой, но довольно симпатичной внешности был приятного тембра серебристый голосок. Затем она повернулась к новому клиенту, к кассе подходил Кондрат. Ассортимент на его подносе был ничуть не беднее моего.
-Не радуйся, пупсик, - сказал он девушке с грустной улыбкой, когда она вновь заулыбалась. – На сегодня назначен конец света, ты разве не слышала?
-Не-е-ет, - протянула девушка, ресницы ее забавно затрепетали.
-Ну, и чего же ты тогда смеешься, незнайка? Лучше пойди и скажи заведующей, что чувствуешь себя нехорошо, отпросись домой, а мы за это время справимся с завтраком, а после тебя с собой возьмем. Вместе будем с этим светом прощаться. Говорят, кто в этот день больше грехов наберет, попадет на том свете в лучшее место.
-Ага, в адский общепит, поваром, - вставил я, у меня уже давно язык чесался добавить к его словам что-нибудь эдакое. – Будешь там своих друзей, которые менее грешны, на сковороде поджаривать, да масло подливать не жалея, там ведь воровать масло ни к чему – в царстве Сатаны ни в чем нет дефицита, всего вдоволь.
Провожаемые взглядом округлившихся от ужаса глаз кассирши, мы присели за столик у окна и принялись за еду. Шутливо чокнувшись стаканами с кофе, мы тем самым закрепили грустную сделку, решив расстаться с нашими милыми женщинами, потому что связь с ними, если рассуждать здраво, действительно становилась опасной, и не только для нас, а - что было не менее важно - и для них самих.
Мне с моей пассией, вчерашней школьницей, дочерью судьи, расстаться было, пожалуй, проще, чем Кондрату, так как нас с ней объединял всего лишь только секс – голый, всепоглощающий секс, о любви между нами за все это время и слова не было сказано.
Познакомились мы с Родикой – так зовут эту девушку, - после чьей-то свадьбы, на которую были приглашены ее родители, и которые, в свою очередь, взяли взрослеющую дочь с собой. Дело происходило в зале кафе «Весна», куда я, как обычно, забежал после окончания работы в баре, чтобы пообщаться с музыкантами, да поглазеть на гуляющих. Помнится, посидел какое-то время на сцене, с интересом взирая на свадебное торжество, затем, взяв в руки маракасы, пошумел ими немного в такт музыке. Ребята на подобные мои выходки смотрели снисходительно, чем я, признаюсь, весьма гордился. Слух у меня неплохой, поперек такта я шума не создавал, и ладно. А Родика, как она сама мне позже рассказала, в это самое время сидела вместе с родителями за столом для почетных гостей, одетая в черное платье с блестками. Если честно, я тогда на нее не обратил внимания – да и то сказать, там и кроме нее было на кого посмотреть, а ведь она была совсем еще девчонкой – милой, стройной, но всё же девчонкой, вчерашним подростком.
Позднее, перебирая в памяти все детали той ночи, я вспомнил, что на какое-то мгновение обратил-таки на нее внимание; вернее, поглядел на хорошенькую девочку, которая была не одна, а в сопровождении родителей, и тут же забыл о ней.
Было что-то около двух часов ночи, когда я, покинув свадебное мероприятие, вышел из кафе на улицу, чтобы развеять алкогольные, а заодно и никотиновые пары, скопившиеся за прошедший вечер в моем организме, после чего уже можно было отправляться домой, спать. Прогуливаясь вдоль улицы Ленина, на которой расположено кафе, я дышал чистым прохладным воздухом и никаких планов на текущий момент в связи с поздним часом уже не строил. Чуть позднее следом за мной из кафе вышла пара: это были высокого роста солидный седой мужчина в коричневом кожаном пальто, опирающийся на палку, другой рукой он поддерживал под руку невысокую полноватую женщину, свою супругу. Обогнав меня, так как я никуда не торопился и шел очень медленно, упомянутая парочка свернула у здания госбанка направо, направляясь в сторону магазина «Молдова». Я проводил их взглядом: мне был хорошо знаком этот мужчина с обрюзгшим лицом, на котором, казалось, навечно поселилось брезгливое и брюзгливое выражение. Этот человек благодаря своей должности свысока поглядывал на простых смертных мира сего, чьи судьбы он с легкостью мог изменить или даже покалечить - это был наш городской судья, и, более того, в настоящий момент являлся председателем народного суда.
Постояв некоторое время на перекрестке, я направился в ту же сторону. Проходя мимо здания банка, я заметил девушку, стоявшую на самом углу; она была одна, воротник ее пальто был высоко поднят. Несмотря на то, что она натянула шапку до самых глаз, из-за чего ее лица почти не было видно, девушка показалась мне совсем юной.
-Простите, вы случайно не потерялись? – остановившись напротив нее, шутливо спросил я.
Девушка, к моему удивлению, тут же пошла мне навстречу, а подойдя, ответила:
-Я никогда не теряюсь. Просто стою и жду, кто бы меня проводил домой.
-Ты, может быть, хочешь, чтобы этим счастливцем оказался я? – все так же шутливо спросил я.
-Ну, раз так, проводи, - ответила она и решительно взяла меня под руку.
-Но... прежде я должен сдать сигнализацию в баре, - сказал я, с интересом разглядывая незнакомку. – А для этого нам придется вернуться в кафе. Буквально на минутку. Если тебя это не затруднит.
-Хорошо, пойдем, - кивнула она, и мы пошли обратно в кафе. Дорогой мы познакомились; не помню уж, о чем мы тогда с ней говорили, помню только, что мы вошли в бар, я предложил девушке кофе с пирожным, она не отказалась, затем мы посидели какое-то время, слушая легкую музыку, а я глядел в ее пронзительно-черные змеиного разреза глаза, и мне отчего-то казалось, что передо мной не вчерашняя школьница, о чем она мне уже успела сообщить, а опытная женщина, умеющая и уже жаждущая увлечь мужчину – блеск ее глаз уже с первых секунд знакомства пленил меня целиком, без остатка. Стряхнув с себя оцепенение, а это удалось мне, признаюсь, не без труда, я, просчитав из ее рассказов о школьных делах возраст моей гостьи, решил не усложнять себе жизнь, а просто отвести девушку домой, для чего закрыл бар и мы вышли на улицу.
-Где ты живешь? – спросил я ее. Она остановилась, заглянула мне в глаза и, прошептав: «Я пойду с тобой куда угодно», уверенно взяла меня под руку.
Мои мысли пришли в смятение, и я ничего на это не сказал, так как, честно говоря, растерялся. Дорогой мы говорили о чем-то несущественном, мне трудно было подобрать подходящую тему для разговора со вчерашней школьницей. Тем временем мы обогнули банк, миновали здание гостиницы, а следом за ним желтого цвета двухэтажный элитный жилой дом, в котором проживало сплошь городское начальство, включая нынешнего мэра города, затем справа от нас выросла громадина магазина «Молдова», а слева от него, через дорогу, начинался квартал одноэтажных домиков. Построенные по типу коттеджей, с небольшим садиком возле каждого, они были по большей части служебными, и в них также проживало районное и городское начальство.
Далее по этой же улице, в нескольких минутах ходьбы, находился кооперативный дом, в котором у меня была снята квартира, - признаюсь, сейчас я направлялся туда почти неосознанно.
Неожиданно Родика, приостановившись и прижав мою руку своим локтем, поглядела на меня с любопытством и усмехнулась:
-Ты, наверное, хорошо знаешь моего отца, раз ведешь меня прямо к дому?
Внезапная догадка опалила меня.
-Твой отец...
-Да, мой отец работает в суде. А вот и наш дом. – Она указала на второй в ряду, приземистый, но аккуратный белый домик с небольшой верандой, с невысоким заборчиком вокруг и калиткой посредине. Я в нерешительности остановился.
-Так ты действительно вел меня домой? – спросила она. – Или...
-Или, - с трудом собрав разрозненные мысли вместе, решительно ответил я. – Еще немного, - я указал рукой направление, - и мы пришли бы ко мне.
-Так в чем же дело? – спросила она. – Вот и пойдем к тебе.
-Пойдем, - согласился я.
Однако едва мы сделали несколько шагов, как сзади нас послышался стук калитки, затем раздался властный громкий голос:
-Родика, ну-ка немедленно иди домой.
-Папа, - словно извиняясь, произнесла девушка, и мы, растерянно поглядев друг на друга, остановились.
Вернувшись, мы вместе подошли к калитке (не убегать же мне было, в самом деле), возле которой стоял ее папа, уже одетый в домашнюю пижаму, в накинутой на плечи куртке, и строго глядел на нас.
-Ты знаешь, молодой человек, кто я такой? – спросил он высокомерно, вцепившись в меня цепким взглядом.
-Да, конечно, - ответил я. – Не волнуйтесь, ваша дочечка в целости и сохранности.
-А, я тебя тоже узнал, - сказал судья, разглядев меня. – Ты в баре работаешь. Почему ты вместе с ним? – обернулся он к дочери, повышая голос.
-А что же девочке в такое позднее время самой из ресторана домой идти? – нахально спросил я, не дожидаясь ответа Родики, и папочка не нашелся чем крыть, лишь открыв калитку, буркнул дочери: «марш домой», затем, повернувшись ко мне, добавил несколько невнятных слов, среди которых я даже, кажется, различил «спасибо». Калитка хлопнула пружиной еще раз, и я лишь успел заметить, как Родика, легко взлетев на крыльцо, помахала мне на прощание рукой и исчезла внутри дома.
На следующий день Родика заявилась ко мне в бар около одиннадцати вечера и чуть ли с порога заявила: «На этот раз, Савва, тебе не удастся от меня так легко отделаться». И тогда я окончательно понял, что пропал – я уже знал, что не смогу устоять против этих красивых, неистово притягательной силы, и, по-видимому, обладающих гипнозом змеиных глаз.
Поздним вечером после работы мы с ней отправились к дому, где у меня имелась квартира для встреч, выбрав на этот раз другой, более безопасный путь, чтобы ненароком вновь не повстречаться с грозным папочкой, и провели там вместе всю ночь. Предварительно Родика договорилась с подругой, живущей в противоположном конце города, чтобы та сказала её родителям, будто девушка ночует у неё. А уже со следующего раза мы стали встречаться в обеденное время – с пяти до семи - прямо в баре (так как папа в наказание за ночь, проведенную вне дома, запретил ей после девяти вечера выходить), и, наверное, оба на почве секса слегка свихнулись: у нас началась прямо-таки ненормальная, безумная любовная связь. Без чувств, без любви, базирующаяся исключительно на голом сексе. Мы даже не целовались: Родика, едва дождавшись, когда за последним клиентом закроется дверь бара, тотчас раздевалась, затем сдвигала вместе стулья – барные, без спинки, высокие, весьма устойчивые, достаточно мягкие и, что самое главное – квадратной формы, сооружая из них ложе, покрывая специально заготовленной для этого простынёй, если я не успевал этого сделать заранее, а я уже спешил к ней, где меня встречали ее требовательные, смуглые тонкие руки, резкими движениями сдергивающие с меня остатки одежды. Затем она ложилась, вернее, опрокидывалась на эту импровизированную ложу, увлекая меня за собой; иногда сразу поворачиваясь ко мне спиной – девушка обожала позиции, когда я находился сзади во всех мыслимых вариантах. Шелк ее длинных темных волос разливался по плечам и спине, жадное к ласке гибкое тело изгибалось в немыслимых конфигурациях, а прерывистый голос ее шептал: «Ну, давай же, я хочу тебя», и буквально через минуту: «Ну же, еще, Савва, еще!». Перед тем как кончить, она порывисто втягивала воздух сквозь сжатые зубы, губы в это время были слегка приоткрыты, и кричала: «Да, еще, еще чуть-чуть, да, да!». Мне, с моим немалым любовным опытом, умевшему, когда это требовалось, быть стойким и терпеливым, не составляло большого труда каждый раз доводить Родику до такого состояния, и тогда она позволяла мне делать с собой все, чего я только пожелаю. А я, бесстыдник, желал ее всю целиком и по-всякому без каких-либо ограничений. Потом, обессилевшая, ничуть ни смущаясь своего обнаженного тела, она ложилась навзничь на импровизированную лежанку, а я с восторгом, умилением и удивлением ее рассматривал. Девчонка. Школьница. Женщина! Секс-бомба! Может быть, ее можно было бы назвать красивой – овальная форма лица, все черты которого были правильными, но при этом Родика принадлежала к племени женщин-вамп – то есть, невзирая на свой юный возраст, была настоящей ведьмой: огненно-черные глазищи ее сверкали, а выражение лица, даже когда девушка улыбалась, или же в минуты любви, было недобрым, а, скорее, надменно-злым, словно ее постоянно сжигало какое-то внутреннее неудовлетворение. Красивую внешность, я думаю, она позаимствовала у матери, женщины даже в свои зрелые годы довольно привлекательной, а характер – резкий, властный и непреклонный – от отца-судьи. Если честно, я свою новую пассию побаивался порой даже больше, чем встречи с ее папочкой. А ведь встреча с папочкой грозила бы мне - без всякого сомнения - максимальным тюремным сроком, который мне бы даже не пришлось отсиживать, - меня бы по его указанию просто убили…
У Кондрата же, моего товарища, была совсем другая история: влюбленность зрелой женщины, жены секретаря райкома партии в него была понятна: высокий, красивый, импозантный и обходительный парень очень ей импонировал, да и она сама была весьма хороша собой – среднего роста, привлекательная, хорошо сложенная, яркая, с правильными чертами лица, элегантная, всегда со вкусом одетая брюнетка.
Их связь я обнаружил случайно; какое-то время они скрывали ее от всех и от меня, соответственно, тоже.
Просто я обратил внимание, что с некоторых пор мой приятель Кондрат повадился ходить в универмаг, хотя прежде парень не имел там никаких связей. Я было подумал, что он завел себе там новую пассию и не менее чем заведующую отделом. В течение двух-трех месяцев мой товарищ прилично прибарахлился, стал щеголять в обновках, из тех, что в свободную продажу никогда не поступают, но, что мне казалось нелогичным, меня с собой в магазин никогда не звал. И вот однажды, спустившись в подвал универмага, где были расположены склады, - я искал там одну знакомую продавщицу, - в одном из складских помещений я случайно обнаружил Кондрата, причем, в тот момент, когда он примерял на себя коричневую импортную кожаную куртку. Повторюсь, это произошло случайно: проходя мимо ряда дверей, я услышал знакомый голос и, естественно, заглянул внутрь одной из них, в данный момент приоткрытой. Кондрат меня не видел, так как стоял к входу спиной. Наталья, жена секретаря райкома, была занята тем, что, расхаживая вокруг него, оправляла на его плечах куртку.
Кашлянув, я сказал:
-Недурно, недурно. Кто бы за мной так поухаживал.
Кондрат, казалось, был несколько огорчен моим внезапным появлением, но Наталья, не растерявшись, весело подмигнула мне и спросила:
-Ну как, идет эта куртка твоему товарищу, не мала в плечах?
-Если он заслужил такую вещь, тогда все в порядке, а размер наверняка его, - ответил я с намеком. - А размер, дайте угадаю: 50, рост 4, - так?
-Угадал, - согласилась Наталья, затем, склонившись ко мне, прошептала:
-Понимаешь, я хочу, чтобы мой любовник выглядел достойно.
-Вполне естественное желание, - согласился я, не сморгнув и глазом на ее откровенное признание. Проведя с ними еще пару минут, я сказался занятым и покинул подвал, а затем и магазин, чтобы не смущать влюбленную парочку своим присутствием. Однако после той встречи я почувствовал какое-то смутное беспокойство за товарища, понимая, чем такая связь весьма опасна и может повредить Кондрату.
С тех пор и до сегодняшнего дня, когда между мной и Кондратом произошел этот, скажем, не очень приятный для нас обоих разговор, прошло что-то около полутора месяцев и ситуация, на мой взгляд, день ото дня только усугублялась.
…Закончив наш достойный Гаргантюа и Пантагрюэля завтрак, мы отправились по домам – отсыпаться. А вечером, как мы с Кондратом и договаривались, я отправился на встречу с Натальей. Не мудрствуя лукаво, я попросту дождался ее после работы, у выхода с которой вызвался проводить, и по дороге к ее дому у нас состоялся серьезный несколько эмоциональный разговор. Возможно, я несколько преувеличил те несчастья, которые могли обрушиться на головы неосторожных влюбленных, узнай муж Натальи об их отношениях, так как после нашего разговора она чуть не плакала, однако, как я теперь понимаю, это была необходимая мера.
-Что, действительно даже со стороны заметно, что мы близки? – растерянно спросила меня Наталья.
-Увы, я вынужден сказать, что это прямо в глаза бросается, - вздохнув, ответил я. – Мне очень жаль. Ваша любовь – она словно открытая рана, и вы, друзья мои, как, впрочем, и многие прочие влюбленные, беззащитны перед хладнокровным и проницательным, и, тем более, недружелюбным взглядом. Увидят это те, кому не следует, доложат, сама знаешь кому, и тогда, как ты понимаешь, наступит развязка, а она может быть не просто плохой, но и ужасной. По отношению к Кондрату, естественно. – Мне некуда было девать глаза, разговаривая с этой умной, все понимающей, но слегка ослепшей от любви женщиной.
Родика, в свою очередь, отнеслась к нашему с ней предстоящему разрыву гораздо спокойнее. После разговора с Кондратом она зашла ко мне в бар и сказала: «Мне было хорошо с тобой, Савва, но если ты считаешь, что нам следует расстаться, что ж…». Ее ладонь в эту минуту как бы непроизвольно потянулась к моей.
-К сожалению, обстоятельства сильнее нас, - сказал я, стараясь не глядеть ей в глаза, и потому поцеловал ее руку. – Прости меня, Родика, что я не нашел в себе сил сам поговорить с тобой об этом напрямую, прости – ты же знаешь, как я увлечен тобой. Кондрат, он мудрее и трезвее в этих вопросах, извини, что я попросил его поговорить с тобой, ведь он, как ты знаешь, в курсе наших отношений. К сожалению, у наших отношений нет будущего, ведь я гораздо старше тебя. Прощай, милая, ты была великолепна, и знай: я буду помнить тебя всю мою жизнь. - Закончив эту фразу, я поежился под ее пронзительным взглядом, мне и впрямь было не по себе.
И в то же время я надеялся, что после этого нашего последнего разговора и неизбежно последующего за этим расставания наступит освобождение от ее чар, облегчение, потому что все это время, пока мы были вместе, я чувствовал себя будто бы находящимся в опасной близости к мощному электрическому кабелю под напряжением. Я знал также, что буду отчаянно тосковать за нашими сумасшедшими встречами прямо посреди бара, когда я ее любил, распятую на стульях, и ладонью зажимал ей рот, чтобы ее вскриков не услышали работники кафе или случайные прохожие на улице. Родика ушла, и после этого разговора мы с ней около года не виделись – она куда-то уезжала, вроде в какой-то вуз поступать. А встретившись через год, мы поздоровались, словно старые добрые приятели. И все.
И у Кондрата, в конце концов, тоже все разрешилось благополучно, и оба мы были ужасно рады тому, что так легко отделались. Не от партнерш, естественно, а от могущих возникнуть проблем.
Новелла десятая.
«Белиссимо».
Эспрессо
20 мл ликера «Бейлис»
50 гр молока
2 шарика мороженого
Кофе, ликер и молоко взбить со льдом.
Процедить в бокал.
Сверху выложить мороженое.
Под домашним арестом.
Подумав, я бываю поражен,
Какие фраера мы и пижоны:
Ведь как бы мы любили наших жен,
Когда б они чужие были жены.
Игорь Губерман
Отложив в сторону книгу, я всем телом потянулся на диване, который отозвался на это недовольным скрипом, затем осмотрелся в комнате. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь неплотные оконные занавеси, касаются рук и лица, ласкают, еще не обжигая – весна, май. Три часа пополудни. А я с самого утра валяюсь в постели с книгой в руках и никуда не тороплюсь: целых семь дней, начиная с сегодняшнего, я могу вот так лежать, читать, изредка есть и бесконечно бездельничать – у меня график работы для этого вполне подходящий: неделю я работаю, неделю отдыхаю.
Правда, такого удовольствия – бездельничать, мне раньше как-то не выпадало, все время в свои выходные чем-то занят был: то делами занимался (когда своими, но чаще чужими), то развлекался, как мог – обычное дело: карты, выпивки с друзьями, девочки, - и не успевал даже заметить, как эти самые выходные проходили. Теперь же, - а этому новому для меня состоянию пошла вот уже третья неделя, - мне категорически воспрещается в выходные одному даже из дома выходить – то есть, по сути дела, я нахожусь под домашним арестом!
Да-да, именно так: моя жена, моя дражайшая супруга Марта, посадила меня под домашний арест! Другие мужики, а я, естественно, имею в виду семейных, могут находиться в таком состоянии долгие годы, некоторые – всю жизнь, и даже не догадываться о том, что они под домашним арестом, а я, человек, родившийся под знаком Водолея, и потому больше собственной жизни любящий свободу, обостренно чувствую ее ограничение, из-за чего частенько теперь напеваю вслух песню Тухманова из альбома «По волне моей памяти»: «…Мы под каблуком кокетки, как позор такой снести, ах, пусти любовь, пусти…».
…А собственно предыстория этому моему состоянию такова: примерно месяц тому назад мы с Мартой серьезно переговорили, и решили в последний раз попробовать помириться, назначив самим себе трехмесячный испытательный срок. А спустя всего неделю от начала этого срока, я вдруг узнаю, причем наверняка, что моя жена завела себе ухажера…
Нет, я, конечно, знал о его существовании, просто поначалу не воспринял его всерьез. Тогда, в ресторане, где мы праздновали день рождения матери Марты, то есть моей тещи Эльзы, он пару раз приглашал Марту танцевать. Мальчишка – худощавый и внешне весьма невзрачный, только что вернувшийся из армии, ну что с него возьмешь? Ну, подумаешь, увлекся, запал на зрелую, 26-летнюю женщину, да любой из нас, мужиков, сразу же после армии готов влюбиться в кого угодно, лишь бы у нее был облик женщины; скажу более того: очень многие, как мы знаем, в этом состоянии сдуру даже женятся, причем, что вовсе не является секретом, порой на ком попало, без разбора. Но «мальчик» по имени Костя, видимо, заинтересовался замужней женщиной не на шутку, даже стал к нам на квартиру по телефону названивать. Марта отвечая ему, кокетничала, и я к удивлению своему понял, что между ними намечается роман.
Вначале, пока все ограничивалось телефонными разговорами, это было в какой-то мере даже забавно, потом стало неприятно, и мне пришлось сделать супруге замечание, то есть я попросил Марту вести себя прилично и думал, наивный, что этого будет достаточно.
Тогда моя женушка затаилась, стала осторожнее, а «мальчик», наоборот, активизировался, решился даже на прямой разговор со мной и назначил по телефону встречу.
Встретились мы на улице около дома, он протянул для приветствия руку, но я ее не пожал.
-Скажи, Костя, ты вообще понимаешь, что женщина, которая тебе нравится, замужем, что у нас семья, у неё есть муж и ребенок, семейные обязательства и все такое прочее. Думаешь, это по-мужски – названивать, делать по телефону всякие намеки и так далее?
-Я… я все понимаю, Савва, но я ее люблю и ничего не могу с собой поделать. – И словно испугавшись собственных слов, он замолчал.
-Ага, любишь, значит? И моральная сторона дела тебя как бы не интересует? – скривился я. – А как насчет получить по хамской морде?
-Я готов, - ответил он, но я, оглядев его, явно не атлета, сплюнул в сторону и отказался от этой затеи.
-Я знаю, Савва, что вы друг друга не любите, - вдруг с горячностью стал говорить Костя, – Марта мне сама об этом сказала.
-Да, а еще что она тебе говорила? – заинтересовался я.
-Отпусти ты ее, Савва, она тебе не нужна, у тебя вон, в баре, что ни день проходят кучи девок, захочешь, любая твоя будет. А я ее люблю и женюсь на ней, ведь ты для нее уже старый.
-Старый? Кто, я старый?! – по-настоящему удивился я. – Это тоже она тебе сказала? Тогда с этого места давай поточнее.
-Нет, я сам вижу. Подумай, тебе уже 28 лет. А мне – 21. Отдай ее мне. Я буду ее на руках носить, баловать и любить. Любить каждый день, в смысле секса.
Если бы мне кто сказал всего месяц тому назад, что мне предстоит подобный разговор, да еще касательно моей жены, я бы тому человеку не поверил, язык бы вырвал. Ан нет, стою вот и выслушиваю всю эту байду, даже головой киваю. Мне бы и хотелось на Костика разозлиться, но как-то не получалось: это ведь она, коза драная, моя женушка, дала этому мальчишке повод так себя вести и такое говорить, он-то, лопух, ни в чем не виноват, просто у него от влюбленности голова кругом идет.
-Ты знаешь, Костик, - сказал я раздумчиво, - я и сам еще способен ее каждый день трахать. Да-да, не сомневайся, и более того, скажу тебе по секрету, мне хватило бы сил после нее трахать еще и тебя, юный дурачок. А теперь пошел вон отсюда, пока я тебе башку не оторвал. Для тебя же будет лучше, если после сегодняшнего нашего разговора я тебя больше не увижу и ничего о тебе не услышу, - добавил я, повернулся и ушел. Тогда я еще не знал главного - что у них уже были интимные отношения...
Естественно, сразу после этого разговора я отправился к Марте за объяснениями, на что моя женушка нагло заявила, что попросту решила с помощью этого влюбленного в нее дурачка Костика проверить, не ослабли ли мои чувства к ней.
Однако ж, проверила. С того самого дня я и загулял – недели на две: захотелось убедиться, действительно ли я безнадежно состарился, или еще на что-то гожусь. И с пользой для себя провел эти две недели, каждый день знакомясь с новой пассией, с которой затем проводил ночь – когда бурную, когда не очень. Ну, а после этого моего загула Марта взялась за меня всерьез: каждый час моей жизни, каждый мой шаг был взят ею под контроль. Но это же, я вам скажу, просто ужасно – тяжеленные цепи Гименея буквально сковали меня, раздавили, уничтожили. Нет, я, конечно, был, существовал материально, но в то же время растворился как личность, супружеский каблучок больно придавил мою буйную головушку.
Моя женушка, милая подруга жизни – она же теперь, по совместительству, и мой бессменный надзиратель, - в настоящий момент находится дома, колдует над чем-то на кухне: она страсть, как не любит готовить, но мужа ведь надо чем-то кормить, а в ресторан или в кафе обедать, а тем более ужинать она меня вести не хочет, боится, наверное, что там я могу пропасть, исчезнуть или же и вовсе испариться. Вон, доносится из кухни грохот кастрюль – сама меня посадила под домашний арест, пусть теперь и кочевряжится у плиты - это тебе не то, что, как в том анекдоте, происходит в первый, медовый месяц семейной жизни:
«Милый, давай позавтракаем любовью. – И несколькими часами позднее: - Постой, милый, у теплой батареи, прижавшись к ней низом живота, разогрей обед, а затем – и пообедаем любовью...», нет, тут приходится побегать и подсуетиться, чтобы накормить любимого муженька, а то он, глядишь, опять куда-нибудь сбежит...
Звонит телефон. Подходить к телефону мне строжайше запрещено, так как я полностью, если верить словам моей благоверной, «потерял доверие». Скорые мелкие шажки моей милой, потом ее голос:
-Савва! Поди сюда, тебя просят. – И, когда я подхожу, добавляет, слегка скривив губы: - Что-то я не пойму, чего твои друзья хотят.
Только этого еще не хватало, чтобы ты все понимала, усмехнулся я про себя.
Внешне же я недовольно, демонстративно бормоча себе что-то под нос, что вот, мол, и дома покоя мне нет, беру из ее руки трубку. Моя ненаглядная стоит в шаге от меня, чтобы слышать и контролировать каждое сказанное слово.
-Алло! Да, я... Какой Миша?.. А... Михал Иваныч, здравствуй, дорогой! Все хорошо... Спасибо, нормально... - Я молчу несколько секунд, слушая собеседника, потом наш диалог продолжается, и я говорю:
-Ну так вези, конечно... Где живу? Все там же, на старом месте. Приезжай прямиком ко мне... адрес знаешь... возле магазина «Юбилейный», первый подъезд дома, что справа. Хорошо, я жду.
Марта, женушка моя ненаглядная, напряженно слушавшая наш разговор, слышавшая все слово в слово и ровно ничегошеньки при этом не поняв, поднимает на меня свои красивые длинные ресницы, а я в этот момент опускаю трубку на рычаг и отвечаю на ее безмолвный вопрос как можно более безразличным тоном:
-Это товарищ один... деньги должен... старый, карточный еще должок... завезет, сказал.
-Сколько денег? - перебивает меня Марта. Для нее жизненно важно, чтобы ни один рубль, мною заработанный, пусть хоть и нечестным путем, мимо ее рук не проскочил.
-Триста рублей, - отвечаю я небрежно и отправляюсь в зал, где меня ждут диван и книжка, но по дороге, передумав, сворачиваю, захожу на кухню, намазываю кусок хлеба маслом и, очистив зубчик чеснока, бросаю его в рот – так, чтобы это видела моя жена, так как запах чеснока ее весьма раздражает. Я вообще люблю лук и чеснок, готов их употреблять хоть каждый день, только редко мне приходится эти продукты есть – ведь я работаю в баре, беспрестанно общаюсь с людьми.
-Ты борщ мой уже ел? – спрашивает меня моя милая, когда я прохожу мимо нее.
-Ел, а как же, - отвечаю я, демонстрируя удовольствие от поедания чеснока.
-Ну и как он тебе?
-По правде сказать, грустный борщик у тебя получился, дорогая, излишне кислый и оттого грустный, - отвечаю я, и про себя добавляю к сказанному: «...Как, кстати, и наша семейная жизнь».
Марта стоит в задумчивости, не обращая внимания на мои слова и даже на то, что я ем чеснок – в данный момент в ее прекрасной головке созревает более важная мысль, а в голосе слышится нескрываемая радость:
-Вот и еще триста рублей в семью вернутся. А так, если бы он тебя на улице встретил и отдал, и эти деньги на девок бы ушли.
Вот так, если послушать мою женушку, все деньги у меня только на девок и уходят. А я ей все время пытаюсь разъяснить и втолковать, что жена – то есть она в частности, – в этом плане хуже всех гулящих девок, вместе взятых, и, конечно же, обходится мне гораздо дороже – ей, сколько не неси, все мало. Вот за подобные разговоры, а также за свои многочисленные похождения и невозвращения домой после работы вовремя, я был приговорен ею к домашнему аресту. А на следующей неделе, когда я вновь выйду на работу и встану на свое рабочее место – за стойку, она придет туда и будет упорно сидеть напротив меня, отпугивая клиентов и особенно клиенток своим ледяным взглядом, а чрезмерно настырных - по ее мнению - и нецензурной бранью, которая за ней не задержится.
Вернувшись в комнату, я беру в руки книгу и сажусь на диван, Марта входит следом и спрашивает:
-Что это за парень, Миша, я его знаю?
-Парень как парень, - пожимаю я плечами, - сейчас подъедет, выйдешь и познакомишься. Можешь его в дом, на чай-кофе пригласить.
-И выйду, - говорит она, смягчая, однако, тон. – Нам сейчас деньги нужны, требуется кое-что прикупить. У меня вон демисезонных туфель нет, уже износились все так, что обуть нечего.
Я непроизвольно хмыкнул. Все ее «изношенные» туфли стоят в шкафчике, в прихожей, еле помещаясь на двух полках: пар восемь только демисезонных, некоторые из них одеваны по одному или два раза. И вообще, если ее послушать, моя жена чуть ли не босиком по улице ходит. Летних туфель еще с полдюжины пар, я уж не говорю о сапогах и ботинках – сам все это барахло со смешторгбазы и сертификатных «березок» ей понавез. Хорошо еще, что моя милая не стала перечислять, чего из вещей ей еще недостает: тут и тремя тысячами не обойдется, ну, разве что если приписать к этой цифре нолик...
Резкий гудок автомобиля прервал мои мысли – даже на четвертом этаже этот сигнал был хорошо слышен.
Мы вместе с Мартой выходим в лоджию и одновременно выглядываем в открытое окно. Там, внизу, стоит небесного цвета «жигуленок», а рядом с ним улыбающийся Михаил, который, заметив нас, приветственно машет рукой.
-Это и есть твой Миша? – спрашивает Марта и, не дожидаясь ответа, добавляет: - Я сама пойду! – И направляется к выходу.
-Тебе же обуть нечего, не позорь меня, да и себя заодно, - кричу я вдогонку.
-За своими собственными деньгами и босиком не стыдно, - отвечает она, обувает в прихожей домашние туфли и открывает наружную дверь. Я тем временем выхожу в лоджию и внимательно фиксирую все моменты задуманной мною операции.
Вот Марта подходит к машине, Миша ей что-то говорит (сейчас он ей говорит, что я ему должен вернуть расписку), она ему мило улыбается, потом поднимает голову - на лице ее в этот момент уже нет улыбки – стерлась, и кричит мне: «Расписку принеси».
Я киваю, а сам тем временем дописываю печатными буквами расписку якобы от его Мишкиного, имени, в том, что «...я, Р. Михаил, обязуюсь вернуть т. Савве Александрову в срок до 1 мая деньги в сумме 250 рублей, плюс 50 рублей, если возврат будет просрочен хотя бы на один день, и так за каждый месяц плюс 20% или по 50 р..., и так далее». «Уже 12 дней просрочил, негодник, - усмехнулся я про себя, - придется стребовать проценты».
Я выхожу в коридор, сую ноги в домашние тапки и, как был в спортивных шароварах непонятного покроя, неизвестной фирмы и с голым торсом, выхожу из подъезда на улицу. Марта оглядывает меня, ее, судя по всему, успокаивает мой домашний вид и она продолжает улыбаться (не мне, разумеется, Мишке) и стоит в ожидании денег, не сомневаясь в том, что они целиком достанутся ей. Миша достает из кармана деньги – все десятками, протягивает мне, я передаю их жене со словами: «Пересчитай», а ему отдаю расписку, которую он, пробежав глазами, тут же рвет, бросая клочья бумаги на асфальт.
В это время Марта, подняв глаза и уничтожающе оглядев нас обоих, заявляет:
-Второй раз пересчитываю, и тридцати рублей не хватает. Ты что, Миша, деньги считать не умеешь. (Одно его неверное слово и моя жена вспылит и начнет грубить – уж я-то ее манеры хорошо знаю). Миша растерянно, очень похоже, хлопает ресницами, что-то бормочет про себя, затем берет деньги в руки, пересчитывает пачку десятирублевок, потом говорит:
-Верно, не хватает тридцатника. Это жена, наверное, в последнюю минуту вытащила их из моего кошелька. Только ее работа, больше некому. – И извиняющимся тоном добавляет: - Вы не волнуйтесь, Марта, я сейчас, мигом все устрою, через десять минут остальные деньги привезу. – С этими словами он отдает ей стопочку купюр, садится в машину и отъезжает.
-Подождем вместе? - обращаюсь я к Марте, боковым зрением сопровождая машину Михаила, которая медленно выруливает со двора. И добавляю с сарказмом: - Или доверяешь мне дождаться и самому получить недостающие 30 рублей?
Марта вновь окидывает меня оценивающим взглядом: по пояс голый, в тапках на босу ногу, небритый, волосы на голове нечесаные, торчат вихрами в разные стороны.
-Хорошо, подожди, - разрешает она мне. – Возьмешь деньги и сразу домой. - Взгляд ее в эту минуту выражает жалость: в таком неприглядном виде, пусть даже с тридцатью рублями – кому я нужен?
Она входит в подъезд, дорогой вновь пересчитывая деньги и шевеля при этом губами, я же тем временем неторопливым шагом огибаю дом с правой стороны и выхожу на улицу под названием Танкистов. И тут же вижу Мишкину машину – чтобы подъехать к моему дому со стороны улицы, ему пришлось сделать небольшой круг. Поравнявшись со мной, Мишка притормаживает и на секунду останавливается. Я сажусь в машину и мы, весело переглядываясь и пересмеиваясь, отправляемся в микрорайон Спирина.
-Мишаня, ты меня здорово выручил, с меня коньяк, - говорю я ему.
- Сочтемся, - усмехается он, - мне, может быть, тоже когда-нибудь потребуется твоя помощь для отмазки от моей жены.
Выгрузив меня у дома, в котором живет Кондрат, Миша крепко пожимает мою руку - спасибо ему, артист! - после чего уезжает по своим делам.
Я же поднимаюсь на третий этаж и звоню в знакомую дверь.
-Ну, слава богу, - говорит Кондрат, открывая. – Получилось из дому вырваться? Заходи. Как все прошло?
-Без сучка и без задоринки, как и следовало ожидать, - отвечаю я, широко улыбаясь, вхожу в прихожую и мы обнимаемся. - Ну а ты как тут? Какие новости? – И без паузы: - А Мишка молодец, ну и тебе, конечно, большое спасибо. (Это Кондрат передал Михаилу свои собственные деньги, чтобы таким образом выманить меня из квартиры). Мой друг тоже улыбается, радостно хлопает меня по плечу, но в то же время видно, что он чем-то сильно озабочен и даже опечален.
-Бар опечатали, - говорит он мне почему-то шепотом, наверное, для того, чтобы мама, находящаяся в соседней комнате, не услышала. - Завтра будут ревизию делать.
-Ничего-ничего, - говорю я, пытаясь его приободрить, - что-нибудь придумаем. Все будет на мази, ты только головой не тормози.
Кондрат улыбается на мои слова, но улыбка у него на этот раз выходит какая-то жалкая, вымученная. Он отправляет меня в ванную, указывает на полку, где стоит пузырек с шампунем, лежат помазок и бритва «шик» – чтобы я смог помыться и побриться, потом приносит из своей комнаты рубашку, пиджак и джинсы. Мы с ним носим один и тот же размер - 50-й, только ростом он на 13 см выше, - так это только по брюкам и видно, а их ведь можно и подкатать, что не проблема.
Спустя час мы с Кондратом выходим из дома – я вымыт, тщательно выбрит, аккуратно расчесан и даже пахну своим любимым французским одеколоном «Кашарель», который обнаружил на полочке в ванной, затем садимся в его автомобиль и едем к ресторану – нам необходимо выяснить, что там и как.
-Вообще-то у меня сегодня законный выходной, - рассказывает дорогой Кондрат, - но когда я пришел на работу – ну, сам понимаешь, навести в баре порядок да посчитаться, то обнаружил, что обе двери, ведущие в бар – наружная и внутренняя - опечатаны. Хотели, наверно, провести ревизию, только меня на месте не застали.
Я задумался. Ревизия – это, в общем-то, нормальное дело. Их делают периодически, раз в месяц-полтора. Но для чего опечатали двери? С какой целью? Могли бы просто уточнить у директора ресторана распорядок работы бармена и прийти с ревизией на следующий день. И вообще, плановые ревизии так не проводятся: обычно девочки-бухгалтера приходят ближе к обеду, с ними председатель комиссии – какая-нибудь не слишком занятая дама из конторы общепита, за час-полтора, от силы за два с ревизией управятся, затем угостишь девушек обедом – можно с шампанским, а можно и без него, после чего ты совершенно свободен, хочешь - пьянствуй, никто в этот день тебя работать не заставит, а хочешь – работай, свой личный, а заодно и государственный план выполняй. А вот такое плядство – по-другому, пожалуй, и не скажешь, случается только тогда, когда кто-то из начальства на тебя зуб имеет, неожиданно подловить хочет и с работы выкинуть, – приемчик, в общем, не новый и нам хорошо знакомый. Теперь вот сиди, ломай голову и думай, кому и чем не угодил. По всему выходит, что кому-то из руководства непременно хочется избавиться от Кондрата. Ладно, потом с этим разберемся – кто именно и с какой целью, а пока надо решать первоначальную задачу – как выкрутиться с этой ревизией. Проблема не только в том, что входные двери в помещение бара опечатаны, а еще и в том, что бар находится на сигнализации.
Подъезжать прямо к ресторану мы не стали – не стоит мозолить глаза, вдруг его, Кондрата, там дожидаются. Оставив машину в двух кварталах от места и войдя в ресторан через заднюю дверь - черный ход, мы обследовали все, что нам было нужно, затем прошли в вентиляционную комнату, расположенную в самом центре ресторана, в служебной его части, где закурили и стали думать. Помолчав с минуту, я вздохнул и спросил:
-Ну, а что там у тебя, Кондрат, в кассе делается?
-Да в том-то и дело, что дурак я, - уныло отвечает мой товарищ, - целую неделю не снимал бабки, хотел посмотреть, сколько чистыми набежит.
-А выручку наличную всю сдал? – спрашиваю я, хотя по выражению его лица уже понимаю, что можно было и не спрашивать.
-Все подчистую, - опускает голову Кондрат. И, видя, как я на него посмотрел, добавляет: - Так ведь плановая ревизия только 10 дней как прошла, кто мог подумать?
-А кто бы мог подумать, – спрашиваю я ворчливо, - что там у тебя излишков за 10 дней набралось на сумму 200-300 рублей, а ведь это статья уголовная, или, как минимум, потеря рабочего места. И сейчас ты наверняка не знаешь, на каком свете находишься. А главное - снять эти излишки нет никакой возможности.
-Да знаю я, что глупость сотворил, - процедил он сквозь зубы.
-Однако это еще не повод расстраиваться, - хлопаю я товарища по плечу, - выкрутимся. Будем решать проблемы по мере их возникновения. Ночью надо будет войти в ресторан, аккуратно отклеить бумажки с печатями, отключить сигнализацию, открыть бар и навести внутри полный порядок – подбить бабки и все прочее. Вплоть до того, что матрас вынести в комнату официантов, чтобы вообще придраться не к чему было.
-Да, - говорит Кондрат, - я тоже обо всем этом думал. - Его голос крепчает, мой товарищ выглядит уже не таким расстроенным и беспомощным, каким был всего несколько минут назад – в нем пробудилась надежда. Мы тихонько, через все тот же черный ход, так чтобы не встречаться ни с кем из работников, покидаем ресторан и отправляемся на нашу постоянно пустующую «базовую» квартиру №1, которая расположена в нескольких минутах ходьбы от ресторана – теперь нам необходимо время, чтобы обдумать все детали, как провести операцию и не наделать ошибок.
Прежде всего, я снимаю телефонную трубку и звоню на пульт охраны, трубку берет женщина - дежурная оператор, и я (от имени Кондрата, разумеется), пытаюсь выяснять, насколько хорошо мы с этой дежурной знакомы, чтобы получить от нее хоть какую-нибудь информацию. И уже через минуту разговора с ужасом убеждаюсь, что толком никого из девушек, там работающих, не знаю. По ходу разговора Клава (этим именем она представилась), узнав меня по голосу, сразу поняла, чего я от нее хочу, и спросила напрямик:
-Савва, скажи мне, что именно тебя интересует, я тебе все разъясню.
Я прямиком сказал ей, что собираюсь заночевать этой ночью в баре с девушкой, на что Клава говорит мне:
-Савва, не морочь мне голову, я все понимаю, и это было бы несложно проделать, но проблема в том, что нам сегодня позвонили из управления городского торга и попросили сообщить о любой попытке открытия бара, причем немедленно.
-Спасибо огромное, милочка, с меня шампанское, - задумчиво говорю я ей и кладу трубочку – теперь мне многое становится ясно. Я поворачиваюсь к Кондрату, который как раз в эту минуту входит в комнату с маленьким металлическом подносом, на котором две чашечки с кофе и печенье в блюдечке. – Поздравляю тебя, друг мой и сообщаю для информации: за тобой охотится кто-то из конторы горторга, а не из общепита. Теперь – по делу: девушки с пультовой нам помочь не смогут – рискованно. Если кто из их начальства определит, что бар открывался, и сигнализация хоть на пару минут отключалась, а в журнале у них это не будет отмечено, ей останется только уволиться и хорошо еще, если обойдется без статьи.
Мой товарищ хлопает ресницами, стараясь припомнить, кому из горторговских руководителей не угодил, и я говорю:
-Голову над этим не ломай, скорее всего, ты лично никого не интересуешь, просто у кого-то из начальства есть планы поставить на это доходное место другого человека, более сговорчивого и догадливого, улавливаешь?
-Улавливаю, - грустно понурив голову, отвечает он.
-Ты же ежемесячно конкретную сумму нужному человеку не заносишь, - говорю я ему, - а это некоторых вышестоящих товарищей очень раздражает.
-Так я же не умею, никому и никогда в жизни взяток не давал.
-Надо давать, если хочешь на таком месте удержаться, современные реалии этого требует, - вздохнул я и предложил: - Ну, если действительно сам не можешь, то я за тебя бабки занесу. – И, видя его удивленное лицо, продолжил мысль: - У меня возьмут, не беспокойся, тогда и внезапные ревизии прекратятся, и работать будешь спокойно, под гарантию.
-И ты действительно сумеешь? Справишься?.. – вопросительно протянул он.
-Да уж не сомневайся, и ради тебя я сделаю это с большим удовольствием, - заверил я товарища.
Пока мы планировали, как и что будем делать ночью, на улице стало темнеть. После того, как мы обговорили все до мельчайших деталей, я предложил Кондрату перед делом отдохнуть, а конкретно – поспать: ведь нам предстояла, по моим предположениям, бессонная ночь. Мы разошлись по комнатам и, не знаю как Кондрат, а я, мгновенно провалившись в сон, сумел поспать пару часиков.
В ресторан нам необходимо было попасть до закрытия, поэтому в 23.30, вновь пробравшись в здание с черного входа, мы были уже внутри. Расположившись в вентиляционной комнате (чтобы не попасться на глаза никому из работников) мы закурили и стали ждать.
Работа наверху, в ресторанном зале, шла в этот день, судя по всему, ни шатко, ни валко, потому что вскоре после полуночи девушки-официантки во главе с Машей -администратором, сдали сигнализацию, заперли входную дверь и ушли. Наступил наш час. Выбравшись из своего убежища, мы аккуратно – с подогревом, - отклеиваем и снимаем с двери бара бумажную ленту с печатями, затем я иду к главному рубильнику и отключаю его, свистом сообщая об этом Кондрату, который ключом мгновенно открывает дверь бара и накладывает на датчик блокировку - на все про все у него не более 25 секунд (автоматика сигнализации рассчитана на колебания напряжения в электросети, но протяженностью не более чем в полминуты, а если это займет больше времени, прибор подаст сигнал тревоги на пульт в милиции, и тогда на место происшествия заявятся охранники, которые должны будут проверить все досконально). Представляю себе, что будет, если они нас здесь обнаружат, удивлению и вопросам ведь не будет конца, да и с начальством после хлопот не оберешься.
-Готово! – слышу я голос Кондрата и возвращаю ручку рубильника в прежнее положение; я сосчитал в уме до семнадцати – успели!
Теперь, когда я вновь включил рубильник, сигнализация продолжает работать как ни в чем ни бывало, а вот дверь в бар можно открывать или закрывать – приборы покажут что все в порядке – норму, потому что проводка в баре была самым примитивным образом заблокирована – сегодня, я уверен, даже школьники умеют проделывать нечто подобное. На скрупулезную ревизию – а для гарантии каждый из нас делает ее в отдельности - ушло минут сорок (я думаю, что даже бухгалтер со стажем быстрее не сделал бы). Затем мы сделали сверку – разница между нашими подсчетами составила около восьми рублей - и вышло у Кондрата излишков на сумму всего приблизительно в 150 рублей. Но все равно, как ни крути, по советским законам это - уголовная статья. С согласия Кондрата я снимаю с полки шесть бутылок марочного коньяка – это наиболее дорогой и ликвидный товар, укладываю их в свою спортивную сумку, и теперь выходит, что у Кондрата вместо излишков недостача – небольшая, всего рублей в 25 – 30, как раз подходящая под списание.
Мы покидаем бар, закрываем дверь, бумажную ленту с печатями аккуратно приклеиваем на место, затем идем к черному ходу ресторана, открываем наружную дверь (ключи практически от всех дверей ресторана у нас имеются в наличии и всегда с собой), выходим и закрываем ее – теперь нам уже все равно, приедет охрана проверить в чем дело, или нет – мы к тому времени будем далеко, а они могут лишь зарегистрировать в журнале, что были нарушения в работе приборов или сбои в электроснабжении, но вот следов взлома и проникновения наверняка не обнаружат.
-Вот и все, - говорю я Кондрату спустя минуту-две, когда мы отъехали от здания ДОСААФ, у которого оставляли машину, на несколько сотен метров.
-А что же мы теперь будем делать с коньяком? – растерянно-глуповато спрашивает он, голос моего товарища буквально звенит от пережитого, и я, поглядев на него, начинаю смеяться, несколькими секундами позже он тоже хохочет, теперь уже мы оба заливаемся, буквально ухохачиваемся, - нервная, так сказать, разрядка.
-Выпьем, - строго говорю я, обрывая смех. – Весь коньяк, что находится в этой сумке. А что? Уничтожим излишки подчистую.
Кондрат согласно кивает и постепенно успокаивается, только плечи его все еще продолжают мелко вздрагивать, – он до сих пор находится в состоянии некой прострации.
Дело сделано, но домой мне ехать не хочется – там жена, а значит скучно и неинтересно, к тому же начнутся расспросы и упреки: почему сбежал? где был? да с кем? да что делал? - а разве можно ей, скажите, правду рассказать? Таки нет, нельзя. Поэтому мы отправляемся к зданию городской телефонной станции, расположенной в самом центре города. Там работают знакомые нам девушки – техники связи, а так как работа у них посменная, круглосуточная, всегда можно застать кого-либо из них на месте. Нам даже все равно кого мы там увидим – все работницы молоденькие, симпатичные и незамужние, но, никаких отношений, кроме дружеских, мы ни с кем из них до сих пор, как ни странно, не завели.
-Пожалуй, пора познакомиться кое с кем из девушек из АТС поближе, - уловив ход моих мыслей, говорит Кондрат, останавливаясь на служебной стоянке и вылезая из машины, - а то у них может сложиться ложное впечатление, что мы способны лишь на дружбу.
Я согласно кивнул, усмехнувшись и мы, предварительно постучавшись, вошли в помещение. Нам повезло - мы застали на месте сразу четырех девушек: две из них заступили на работу в 12 ночи (таков был график), а те, что сменились, пока еще не ушли домой – девушки сидели все вместе в комнате отдыха, пили чай, закусывали печеньем и делились своими дамскими секретами.
-Так-так-так, - сказал Кондрат, входя в помещение и окидывая всех присутствующих своим «фирменным» взглядом, который в обиходе называется взглядом удава. – Что это тут происходит, черт возьми, почему непорядок на государственном стратегическом объекте? Ну-ка, кто тут из вас посторонний, сворачивайтесь, мы вас домой отвезем, а то вы будете, я смотрю, здесь до утра копошиться.
Девушки заулыбались, стали наперебой здороваться, они явно были рады нашему появлению. Одна из них, высокая, стройная длинноногая блондинка по имени Светлана, встает и отправляется к кофейному столику, стоящему в углу помещения, чтобы приготовить нам кофе, который, надо признать, приходится нам весьма кстати. Прихлебывая кофеек, мы непринужденно болтаем с девушками о всякой всячине. Кондрат выдает пару свежих анекдотов, и они ему удаются, потому что голос рассказчика очень натурально звенит, а глаза и вовсе мечут молнии. Допив свой кофе, Кондрат отводит в сторону Светлану, пару минут с ней о чем-то шепчется, в итоге этих переговоров она и вторая девушка, бывшая вместе с ней в смене, которую, кстати, тоже зовут Светлана, берут свои сумочки и отправляются на выход; мы с Кондратом следуем за ними, а на объекте остаются работать Маша и Лариса.
Пока девушки, остановившись около машины, о чем-то между собой переговариваются, мой друг, коллега и «боевой» партнер шепотом дает мне «вводную»: первой, блондинке, 18 лет, кличка «Сестра», поведение фривольное, девушка уже неоднократно выражала свое желание сблизиться с Кондратом, так что проблем с ней, по-видимому, не будет, и он, естественно, «берет ее на себя»; второй девушке 21 год, в прошлом году окончила техникум связи в Москве. Она, соответственно, «предназначается» в этот вечер мне.
Я исподволь рассматриваю предложенную мне для ухаживания девицу: роста среднего - она несколько ниже своей подруги, - волосы темно-русые, пострижены коротко, фигура обыкновенная, неполная, лицо простое, глаза серые, невыразительные, нос маленький. Другие данные, интимные, называемые у нас «компромат»: с кем из общих знакомых парней уже встречалась, с кем спала, как и что в сексе умеет или предпочитает - на нее отсутствуют, поэтому тут мне представляется полная свобода, - действовать по обстоятельствам.
«Ну что ж, - подумал я, - девушка уже достаточно взрослая, не должна быть проблемной, вот и попробую подкатиться к ней на тему любви, ну а что из этого получится – увидим».
Когда мы уже садились в машину, я успел заметить, что «моя» Светлана поглядела на меня внимательно, оценивающе, после чего уселась на заднее сиденье, и от этого ее взгляда я почувствовал себя спокойнее и даже увереннее – у девушки было естественное женское поведение, нормальная реакция на происходящее.
Наша машина - красная «лада» 03 серии, управляемая Кондратом, - в несколько минут преодолев городские кварталы, выбирается на загородную трассу и, набирая скорость, берет курс на местный аэропорт, расположенный в четверти часа езды от города. Не доезжая до самого аэропорта нескольких сотен метров, посреди небольшого лесочка, есть великолепное местечко, где мы нередко, выбираясь на природу, отдыхаем: это небольшая, красивая, особенно в теплое время года полянка (так называемое «барменское место»); от шоссе к ней ведет широкая прогалина, по которой можно подъехать до самого места.
Машина Кондрата укомплектована всем необходимым, поэтому уже через несколько минут после прибытия на место мы садимся вкруг на покрывала, брошенные в траву, каждый получает в руки фужер, и Кондрат наливает в них янтарную жидкость – «излишки» коньяка. Он наливает его небольшими порциями, примерно на толщину пальца, как у нас заведено, а из закуски в наличии имеются лишь шоколадные конфеты, прихваченные нами из бара. Всем приходится держать фужеры в руках, так как поставить их здесь невозможно – трава высокая, чуть ли ни до колен, и к тому же пружинит даже после нескольких моих попыток примять ее спиной или же задом.
Кондрат по-прежнему возбужден и весел, да и я тоже пребываю в приподнятом настроении после нашего удачного «меропрятия». Мы без конца шутим, острим и смешим девушек. Конечно, мы не могли поведать девушкам правду о сегодняшних наших приключениях, и те, не понимая причин нашего столь безудержного веселья, поначалу с удивлением поглядывают на нас, но постепенно и сами заражаются нашим хорошим настроением, а Светлана – «сестра», вскоре и вовсе хохочет взахлеб, вплоть до икоты.
«Моя» Светлана по сравнению с подругой более сдержанна, но со временем и она стала раскрепощаться, очевидно, понимая, что мы ребята дружелюбные и, скорее всего, безобидные.
И все же «моя» девушка, - для удобства назовем ее Светланой, а первую, блондинку, просто Светой, - как мне казалось, все еще продолжала немного дичиться, и я, выбрав удобный момент, наклонился к ее уху и шепнул:
-Не беспокойся, Светик, тебе в нашей компании ничто дурное не угрожает. Мы ребята не озабоченные и совсем не нахальные, а очень даже дружелюбные.
Девушка на мои слова улыбнулась и понятливо кивнула.
Спустя какое-то время, когда мы с Кондратом отошли по нужде, он мне оперативно выложил дополнительные сведения о моей пассии, полученные им от Светы: Светлана всего пару недель тому назад после долгих и тяжелых выяснений отношений рассталась со своим парнем, с которым встречалась на протяжении двух лет, прожив с ним весь этот срок, как невеста с женихом, или вернее, как жена с мужем. Я внимательно выслушал это сообщение, хотя, откровенно говоря, все эти подробности меня мало интересовали, да и вообще, как я уже решил для себя, дамочка эта не в моем вкусе. Правда, Кондрату я об этом не сказал, постеснялся. Подумал просто, что на одну ночь, пожалуй, меня бы хватило, возникни у Светланы встречное желание провести ее со мной, но не более того.
Тем временем тост следовал за тостом, и вскоре девушки по понятной причине стали отказываться пить, а мы с Кондратом продолжали в том же духе, поминутно вспоминая, где наводящим словом, где намеками, вначале те моменты, как меня сперва «выуживали» из дома, воровали из-под самого носа моей благоверной, а потом все перипетии, связанные с ревизией и... вновь наливали.
Это был один из тех довольно редких случаев, когда мы с Кондратом весьма прилично, и притом в охотку поддали. Всего нами было выпито три бутылки коньяка – девчонки осилили примерно по 150 граммов каждая, мы же двое – все остальное, то есть нам вышло более чем по бутылке на брата. И, что интересно, у девушек глазки уже блестели, а у нас с Кондратом – хоть бы что, ни в одном глазу.
Было уже далеко за полночь, когда Кондрат шепнул что-то Свете на ухо, они встали, и мы со Светланой не успели даже переглянуться, как они исчезли в гуще деревьев.
–Светлана, - сказал я, когда уже неудобно стало молчать и держать паузу, - как ты смотришь на то, если мы с тобой покувыркаемся здесь, на травке... – И увидев ее встревоженный взгляд, поспешил добавить: - Но если у тебя есть другое, более занятное предложение, я весь внимание – сегодня у нас, как видишь, особый, праздничный день. (Я, конечно же, имел в виду обыкновенный минет, который некоторые, в особенности продвинутые девушки, предпочитают для первого раза обычному сексу – быстро, безопасно и обоим хорошо).
Произнеся все это, я с улыбкой пододвинулся к ней поближе: мои глаза напротив ее глаз, лицом к лицу.
-А что, это обязательно... - состроив серьезно-строгое лицо, начала она. Дальше я не расслышал, изо рта ее прямо мне в лицо ударил резкий и тяжелый, словно из самого ада запах, который сразил меня наповал. Мне даже почудилось, что это она, а не я, ела накануне чеснок, причем употребила его по меньшей мере с десяток головок.
«Нет, я ее уже не хочу! – тут же подумал я и упал, повалился назад, спиной в траву. – И никогда не захочу». Тем самым притворившись пьяным и сделав вид, что еще немного, то вообще усну, я прилег, свернувшись на покрывале калачиком. Дело в том, что запахи играют в моей жизни большую роль, причем гораздо более важную, чем мне бы этого хотелось. Природа обошла меня всеми известными талантами – как то музыкальным, художественным, и всякими прочими, зато взамен наградила прекрасным зрением, тонким слухом и сверхчувствительным обонянием, за что я всю жизнь расплачиваюсь: вижу то, что мне совсем не обязательно видеть, слышу то, что не предназначено для моих ушей, или же мой нос уловит что-нибудь неудобоваримое, как, например, вот в этом случае.
Порой мне даже приходилось расставаться с девушками, не доведя отношения до постели лишь потому, что этому мешало мое сверхчувствительное обоняние, которое улавливало какие-либо посторонние запахи, для меня неприемлемые.
Словом, в этот вечер я больше не пытался заигрывать или даже заговаривать со Светланой. Забегая вперед, скажу, что и в дальнейшем, когда нам с ней приходилось общаться, я не мог заставить себя подойти к ней ближе, чем на три шага, мне мешал все тот же неистребимый запах, всегда ее сопровождавший. Вскоре, правда, она, выйдя замуж, и вовсе выпала из круга наших друзей и подруг.
Кондрат и Света появились из лесной чащи спустя примерно час: вначале мы услышали их веселые голоса, затем увидели их самих, державшихся за руки.
-Наконец-то вы, ребята, вернулись, - откровенно обрадовался я их появлению. – Теперь, надеюсь, нам уже можно отправляться домой, я отдохнул и навеселился вдоволь, да и выпито предостаточно.
-Что, не дает? – кивнув на Светлану, спросил мой товарищ с таким видом, что можно было подумать, она по его команде сию минуту сбросит трусики, повернется ко мне «всей своей красой» и скажет: «На, бери, я вся твоя!»
-А... это... ерунда! – пробормотал я. – Не в этом дело, просто устал.
Дальнейших вопросов не последовало, и мы быстро собрав разбросанные вещички, погрузили их в багажник машины и вскоре уже были на пути в город.
Было уже совсем поздно, когда мы проезжали по ул. Танкистов и я попросил Кондрата остановить у одной из 4-этажек.
-Так мы же еще не доехали до твоего дома, – удивился он. – А ты сказал, что хочешь домой.
-Я сказал это, только не помню, чтобы я говорил, что хочу к себе домой, - усмехнулся я, выбираясь из машины. - Пока, девчонки, спокойной ночи. Спасибо за компанию, - я помахал рукой нашим подругам, томившимся на заднем сиденье.
-Если у тебя что-то там не сложится, - сказал Кондрат с тревогой в голосе, - приходи ко мне, я буду на квартире №1, что у ресторана. И вообще – будь осторожнее.
-Все будет нормально, - вяло махнул я рукой на прощание, - езжайте.
Машина отъехала и вскоре ее огни скрылись вдали. Передо мной серела громада 4-этажного жилого дома, и я, – в темноте и на пьяный глаз, - должен был вычислить квартиру, в которой жила, снимая комнату, одна моя «старая» знакомая – 18-летняя девушка по имени Галина, с которой нас вот уже три долгих года связывали приятельские отношения. Примерно на этом же месте, где я сейчас стою, мы повстречались с ней позавчера в полдень, и она кокетливо сказала: «Приходи, Савва, вечерком ко мне в гости. Я всю эту неделю буду в квартире одна, так как моя хозяйка уехала в Киев, к сыну». И указала пальчиком на окна квартиры, расположенной на последнем, 4 этаже.
Я воспринял это как приглашение к действию: Галина, конечно, замечала, как я на нее поглядывал все эти три года, а позавчера призналась, что недавно рассталась с девственностью и теперь жаждала встречи со мной уже в новом для себя качестве, теперь уже не для дружеских, а для любовных отношений.
Определив, как мне показалось, «те самые», нужные мне окна, я вошел в подъезд, поднялся на четвертый этаж, и мысленно сопоставив расположение квартир и их окон, тихонько постучал в одну из дверей. За дверью было тихо, и я постучал еще раз. Ни звука в ответ. Если постучать сильнее, можно разбудить соседей, а вот этого мне как раз хотелось меньше всего. Я медленно спустился по ступенькам вниз, на улицу, соображая, что еще можно в такой ситуации предпринять, затем повторно осмотрел окна и стал подниматься в соседний подъезд, где имелся выход на крышу дома - в нужном мне подъезде такого выхода не было.
Едва я стал подниматься по вертикальной металлической лестнице, ведущей на крышу дома, как вдруг, буквально над моей головой, на высокой ноте взвыл кот – в самом разгаре был кошачий брачный сезон. Вздрогнув, я огляделся, но ничего не увидел, затем, чертыхнувшись, выбрался на крышу. Осторожно переступая через растяжки многочисленных разнокалиберных антенн, куч какого-то строительного мусора и обходя бетонные выводы вентиляции, я добрался до предположительно нужного мне места, лег животом на надбалконную плиту и, держась левой рукой за жесть водосточного желоба, а правой взявшись за край плиты, стал медленно, на животе съезжать вниз, напевая себе под нос: «...Чем труднее к любимой дорога, тем прекраснее встречи час...», в результате чего опустился на какую-то тонкую, не более двух сантиметров в диаметре трубу, которая пришлась мне аккурат между ног. И эта самая труба, непонятно откуда здесь взявшаяся, в одно мгновение передавила мне мужское достоинство, а мои ноги, не ощущая опоры, беспомощно повисли в воздухе. Вот это капкан, твою мать! Я держал собственный вес на полусогнутых руках и не мог ни пошевелиться, ни сдвинуться в какую-либо сторону ни на сантиметр! А невидимая земля внизу, казалось, гипнотизировала меня, притягивая своей гравитационной силой с каждой секундой все сильнее.
Когда я полностью осознал безвыходность ситуации, в которую попал, меня прошибло холодным потом. Теперь, в лучшем случае, я отдавлю себе все в паху до состояния омлета, а в худшем... об этом не хотелось и думать. Обратно мне теперь точно не выбраться, жестяной желоб – это не столь надежная опора, он предназначен всего лишь для веса дождевой воды, того и гляди, оборвется, край плиты балкона тоже невесть что – за него ведь никак не ухватишься. Но что же мне теперь делать, как быть? Наверняка, блин, все это произошло из-за того, что жена меня прокляла. Помоги мне, Господи, отсюда вырваться, и я стану самым прилежным мужем в мире.
Я поглядел на небо, полная, низко висящая луна подмигнула мне, и это показалось мне добрым знаком небес. Да, но даже понадеявшись на Бога, нужно было что-то делать самому, как-то действовать, а чем я мог сам себе помочь? Отпустить одну руку и опереться на этот, такой ненадежный кусок железа, который находится сейчас у меня между ног и своим видом больше смахивает на антенну? Но... если он плохо закреплен, а на мой вес – восемьдесят кило - этот кусок трубы наверняка не рассчитан, и тогда пойду я считать балконы головой до самого последнего, то есть первого этажа. Хотя правильно, в моей жизни они будут уже последними.
Несмотря на прохладный ветерок, овевающий меня на высоте четвертого этажа, я весь взмок от напряжения. Попутно хмель из головы улетучился, мозг стал работать четко, быстро и слаженно. Я, в общем-то, далеко не слабак. Могу отжаться от брусьев 40 раз, 22 раза подтянуться, выжать 2-пудовую гирю 30 раз подряд одной рукой. Левой, потому как левша. Правой меньше. Отбросив все панические, а заодно и заумные мысли, я расслабился, давая телу возможность самому побороться за себя, затем резко напрягся и мои мышцы сами вытащили тело из этого капкана – уж не знаю как, но через секунду-другую я стоял на перилах балкона, затем спрыгнул внутрь его. После чего стал разглядывать то, что явилось причиной моих неприятностей.
Надо же, при ближайшем рассмотрении капкан, чуть было не лишивший меня жизни, оказался обыкновенной Т-образной стойкой для сушки белья! Из-за неравномерно натянутых проводов ее развернуло на 90*, конец ее высунулся на полметра наружу, из-за чего она чуть было не превратилась для меня в смертельную ловушку. Отдышавшись и потирая пах, я попытался заглянуть сквозь стеклянную дверь внутрь, в комнату. Темень, ничего не видать. Свет в квартире нигде не горит, даже маленького ночничка нет. Я нажал на ручку двери, но она не поддалась. Вот тебе на! Влип, называется. Об этом я вовсе не подумал, сраный неудачник! Заперто! Теперь мне что, оставаться здесь и до утра куковать на балконе? До утра?! Или сутки, или сколько-то там еще – пока кто-нибудь случайно не откроет дверь и не вызволит меня отсюда. А ведь я даже не был уверен, что это балкон нужной мне квартиры. Может, постучать?.. Боже, помоги мне еще раз, есть же какой-то выход и из этого положения.
Я стал осматривать балкон, должны же здесь быть хоть какие-нибудь инструменты. Вот! небольшой самодельный шкафчик, полки, какие-то железки. Ну, слава тебе... Есть! Нашел! Самый лучший, самый надежный, можно сказать, универсальный инструмент – топор! - обнаруженный мною между шкафчиком и стеной. В руках русского человека - особенно. С этим инструментом я на ты – сколько запоров приходилось им открывать. Вставив в щель двери на уровне предполагаемой защелки лезвие топора, я поддел ее, она напружинилась, затем послышался легкий треск – ломать не строить – и дверь, жалобно застонав, открылась.
Шагнул внутрь, я остановился, осмотрелся, прислушался. Ни храпа, ни шороха, ни легкого девичьего вздоха. Затем, осторожно ступая, шаг за шагом, я прошелся по комнате, присматриваясь к обстановке и моля бога, чтобы это оказалась именно та, нужная мне квартира – не хватало мне еще по ошибке забраться в чужую и тогда уж точно какой-нибудь муж-ревнивец меня на месте приговорит – огреет чем-нибудь тяжелым по голове и... Стараясь ничего не зацепить и не свалить, я обошел комнату, в которой кроме телевизора на ножках, дивана, шкафа и стола ничего не было, после чего крадучись направился в спальню, где, по моему предположению, должна была находиться Галина. Спальная комната была небольшой, и сразу, прямо у входа, наткнувшись на кровать, я увидел... чье-то лицо, присмотрелся и…- о, радость! - на меня глядели огромные Галкины глаза, – она, натянув одеяло почти до носа, сидела в постели.
-Савва... ты?! – пролепетала она, заикаясь.
-Ну конечно же это я, овечка ты моя бестолковая, - поневоле вырвалось у меня, видимо сказалось напряжение всех последних минут. – А чего это ты в постели в одежде? – спросил ее я, когда, слегка потянув вниз одеяло, разглядел на Галке какую-то вещь.
-Я... я боялась... я уже вторую ночь жду тебя... А это - просто халат.
-Ты что, не знаешь, что мужчину нужно встречать в пеньюаре, – повеселевшим голосом сказал я, затем спросил: - А дверь ты мне чего не открывала, я же стучал?
-Я же тебе говорю – я боялась.
-И как же это, интересно, я мог к тебе прийти, если ты меня в двери не пускаешь? – не успокаивался я. – Или ты ждала кого-то другого?
-Нет... не мучай меня, Савва. Ты же знаешь, что я ждала одного лишь тебя.
-Знаю, – буркнул я. - Потому и пришел. – Сказав это, я повернулся и отправился в ванную – мне казалось, что я буквально пропитан собственным потом и теперь от меня на версту смердит. Я с наслаждением искупался под душем прохладной водой, а Галина все это время простояла у входа, держа полотенце, которым я растер тело насухо. Затем мы вместе отправились в спальню, я был нагишом.
-Ну, прекрасная хозяюшка, приглашай гостя прямиком в постель, - сказал я дурачась.
-Савва, - вдруг говорит моя Галина. – А может, не надо?..
-Не понял, что значит «не надо»? – от неожиданности я даже остановился. – Я, значит, чуть не навернулся с крыши, рискуя размазаться под твоими окнами в кровавую кучку дерьма, а ты мне теперь будешь говорить «не надо»? Ты что, девочка моя, с ума сошла?
Я приближаюсь к Галке и, не давая ей больше и слова сказать, рывком сдергиваю с нее халат, она пятится назад, ее ноги упираются в край кровати, отчего она валится навзничь в постель. Не теряя темпа, я прыгаю следом, развожу в стороны ее трепещущие коленки и спустя мгновение вхожу в нее одним мощным беспощадным толчком. Она вскрикивает, выгибаясь дугой и приподнимая всю мою массу своим совсем не крупным телом, после чего мы опять проваливаемся в теплое ложе.
-Больно, сумасшедший, - громко шепчет Галка, щипая меня за плечи, - ты делаешь мне больно.
«Дурень! – ругнул я себя, одновременно осознавая, что мне это было необходимо – ощутить, что вот он я, живой, и что у меня все в порядке, и в сексе в том числе». Дальше у нас все пошло нормально – я стал действовать гораздо медленнее и нежнее, Галинка успокоилась и обняла, обхватила меня за плечи руками. Напряжение целого дня, все стрессы, выпавшие мне на протяжении последних 24-х часов, все это я разрядил в Галку – не знаю, как только она в эту ночь вытерпела меня, такого буйного. Когда мы уснули, за окном было уже светло, но нас, уставших после весьма интенсивной любовной схватки, ни свет из окна, ни шум автотранспорта, доносившийся с улицы, не беспокоил.
Проснулись же мы оттого, что в двери кто-то постучал. Стучали долго и настойчиво. Галка спустила ноги с постели, я поднял голову и спросил:
-Кто бы это мог быть, вернулась хозяйка?..
- Это мой жених пришел, - сказала Галина ровным, даже обыденным голосом.
-Жених? – Я чуть не подпрыгнул в постели.
-Да, жених.
-А откуда ты его взяла?
-Сам созрел, - усмехнулась она и как была голой, вышла из комнаты. «Жених – это еще не муж, - с усмешкой подумал я, потягиваясь в постели, затем в голову пришла новая мысль: - Ничего не понимаю, зачем же тогда Галка меня к себе приглашала, если у нее жених имеется?»
Вскоре она вернулась.
-Так что, - шепчу я, - елки-палки с женихами вашими, мне теперь обратно через балкон вылезать, что там у тебя еще за жених, на фиг?
-Это Витя, ты же его знаешь, - говорит она мне спокойненько так, одновременно надевая трусики и совершенно меня при этом не стесняясь. - Я вчера дала согласие выйти за него замуж.
«Поэтому и капризничала ночью, – вспомнил я. – Хотя… должны ведь девушки когда-нибудь выходить замуж!»
-Да уж… – вслух сказал я, раздражаясь непрекращающимся стуком в дверь. – Интересно. И что же, он теперь не уйдет, так и будет стоять под дверью и колотить в нее без устали?
-А почему ты спрашиваешь?
-Потому что мне не хочется мешать твоему счастью, но и видеть Витю тоже не желаю.
-Счастью? Вот ты выйдешь сейчас и скажешь ему, что любишь меня, и готов жениться на мне, - пытливо заглядывая мне в глаза, проговорила Галка.
Я слегка напрягся и, честно говоря, струхнул. Мы с ней знакомы, повторяю, три года, все это время были дружны, а вот постель этой ночью была у нас впервые, и теперь вот сразу такие разговоры - воистину, неисповедимы пути Господни и замыслы женские.
-Только не говори, - шепчу я, нежно обнимая Галинку и целуя ее в висок, - что я тебе понравился как мужчина и все такое. А то я действительно не удержусь и поведу тебя отсюда прямиком в ЗАГс.
-А что, я готова, - говорит моя Галка спокойно. – Только врешь ты все, потому что все вы, мужики, трусы и даже ты, а ты мне нравишься больше всех остальных, причем с первого дня нашего знакомства, такой же.
Я молча проглотил обиду и стал собирать с пола свои разбросанные вещи.
-Да, прошу тебя, Савва, если он спросит, ни в коем случае не говори, что мы были близки. – Губы девушки скривились брезгливой улыбкой. – А то он меня целует туда… ну, ты понимаешь.
-Понимаю… договорились, - кивнул я.
Мы неспешно оделись, затем Галка аккуратно заправила постель. Я взглянул на часы, висевшие на стене, они показывали полдень.
-Так что ему сказать? – спрашивает Галина, когда мы вместе с ней вышли в коридор.
-Не хочешь врать, просто помолчи, я сам его обработаю, - говорю я, отпирая входную дверь.
Не успел я ее распахнуть, как перед нами предстал Виктор – Галкин жених собственной персоной: это был парень чуть старше двадцати лет, среднего роста и среднего сложения, симпатичный, чернявый, с усиками, в последнее время я несколько раз встречал его в городе гуляющим вместе с Галкой.
-Ну, спасибо, хозяйка, - оборачиваюсь я к Галине и моргаю ей, решив, что у меня есть возможность уйти спокойно, без скандала.
В это время Витя, слегка заикаясь от собственной храбрости, обращается ко мне:
-Савва, мы с тобой должны поговорить.
-Хорошо, поговорим, - фальшиво вздыхаю я. – Надеюсь, мне в этом доме лицо бить не будут? Потому как не за что.
-А ты, - не отвечая на мой вопрос, обращается тем временем Витя к Галке, - зайди пока в квартиру.
«Ого, - подумал я. - Кажется, Галка попадет в надежные руки, в голосе жениха уже чувствуется характер не мальчика, но мужа».
Мы с Виктором спускаемся на один пролет лестничной клетки, подходим к окну, и он вдруг говорит мне:
-Савва, скажи мне, на какое время она тебе нужна? – в его голосе слышатся мучительно-заискивающие нотки.
-То есть?.. - делаю я вид, что не понимаю вопроса.
-Ну, сколько времени тебе надо, чтобы ты с ней наигрался? Ты ведь все равно ее потом бросишь.
-Ты что? – мой возмущенный голос звучит совершенно искренне. - С ума сошел?
-Я все знаю, и все понимаю, - говорит этот придурок, который зовется женихом, теряя передо мной последние остатки уважения к нему. - Скажи, ты можешь Галю оставить в покое? Навсегда!
-А нас, дорогой женишок Витя, если хочешь знать, с Галиной, кроме дружбы, ничего не связывает, и если ты не веришь мне, можешь спросить ее об этом сам. И вообще мне странно, что ты об этом завел разговор именно со мной.
-Тогда почему ты здесь? - не успокаивается он. – Зачем ты приходил сюда ночью, я же видел тебя?!
-Видел меня?.. Ночью? – протянул я, лихорадочно соображая, когда именно он мог меня видеть и что мне говорить дальше. – А, ну да, я ночью пришел и сразу же ушел. Она не открыла, это ты наверняка должен знать, раз уж подглядывал. А утром я опять пришел, потому что нам с Галиной необходимо было поговорить.
-А зачем, зачем ты пришел, о чем хотел говорить? – Витя, казалось, вот-вот заплачет.
-Я пришел сказать ей, что я ее люблю! – выпалил я, и мой голос прозвучал почти искренне, настолько мне стало жалко Галку, которой придется выходить замуж за этого «тюфяка».
-Так, товарищи мужчины, ну-ка оба поднимитесь сюда и зайдите в дом, - неожиданно слышится сверху Галкин голос. – А я уж сама решу, кому из вас отдать предпочтение.
«А я и не подозревал, что у нее такие артистические способности, если не сказать - таланты, - подумал я, бросив удивленный взгляд на Галку. - Надеюсь, она уже успела хотя бы подмыться».
-Тебе идти первому, - сказал я спокойно. – Ты, я знаю, вчера первым заговорил о любви, тебе теперь и козыри в руки. – И я медленно, словно нехотя, опираясь на перила, спустился на несколько ступеней, затем, едва потеряв Виктора из виду, сбежал вниз, прыгая через две, а то и через три ступени кряду.
А к этому часу в баре у Кондрата уже заканчивалась ревизия, о результатах которой, прибыв на место, я узнал первым. Узнал и вздохнул с облегчением – все у моего товарища оказалось в полном порядке, чего, впрочем, и следовало ожидать.
А спустя несколько дней после ревизии я с деньгами Кондрата отправился давать кое-кому взятку, – вместо него, но для его спокойствия. В результате все прошло гладко и благополучно – обещали внезапных ревизий больше не проводить.
И так день за днем с утра до вечера, а порой и ночью, я был весь в заботах и хлопотах, поэтому домой явился ровно через неделю - в тот самый день, когда должен был выходить на работу. Моя супруга (я очень надеюсь, что к этому слову скоро добавится приставка «экс») Марта, работавшая в тот день в своей парикмахерской во вторую смену, то есть до семи часов вечера, после работы пришла в бар и, сев у стойки напротив, долго изучающе глядела на меня, не говоря при этом ни слова, потом попросила на какие-то свои нужды сто рублей и засобиралась домой, взяв с меня обещание сразу после работы прибыть туда же. «Я пока соберу твои вещички, - сказала она, уходя, - потому что ты, милый, неисправим и испытания не выдержал».
• Уфа-Стерлитамак 1
• Крик совы 67
• Дева для Кондрата 84
• Пикник 106
• «Горячая десятка» сезона 142
• Рейс на Барнаул 221
• Секретарь обкома 336
• Возвращение 369
• По лезвию... 374
• Под домашним арестом 393