dekameron 3- 23 вожделение в эпоху застоя

                книга третья. 


              Вожделение в эпоху застоя.

    
                Новелла первая 

               


       "Кровавая Мэри".

Водка                50 мл.
Томатный сок   50 гр.
Лед, соль, острая перечная приправа.
Все кроме водки слегка перемешать, осторожно по краю бокала или через ситечко влить водку.



               
   
                Папа (часть вторая).
               
                Мы умны, а вы – увы,
                что печально, если
                жопа выше головы
                если жопа в кресле.
                Игорь Губерман.
               
               
      На следующее утро после моего несостоявшегося увольнения, инициированного директором ресторана Александрой Семеновной, у меня, естественно, не было никакого желания работать – сказалось напряжение вчерашнего дня, поэтому я повесил на обеих дверях бара таблички «санитарный день» и стал размышлять, каким образом это самое напряжение снять.      
     Так ничего и не решив самостоятельно, я позвонил Василию Ивановичу М-ву., моему доброму приятелю, который мне вчера перед ревизией одолжил пятьсот рублей, и, объяснив ему ситуацию, а также посетовав на тяжелое душевное состояние, спросил совета, как у старшего товарища, каким образом следует выходить из подобного стресса.    
      Василий находился на работе – он трудился в должности заместителя генерального директора в крупном межрайонном предприятии, - но вошел в мое положение, и, сумев оторваться от всех своих важных и не очень, дел, приехал в ресторан, чтобы вместе со мной решить, как именно следует снимать стресс.      
     Выпив по фужеру холодного шампанского и пораскинув мозгами, мы пришли к выводу, что для успокоения расшатавшихся нервов мне просто необходимо отправиться на речку, и посидеть там хотя бы несколько часов в спокойной обстановке, порыбачить, выпить и отдохнуть, причем Василий Иванович был готов составить мне компанию, пожертвовав для этой цели своим рабочим днем. («Не бросать же товарища в трудную минуту» - сказал он).
      Чтобы нам не было скучно вдвоем, решено было прихватить с собой парочку подходящих дамочек. Пока же Василий Иванович уладил текущие вопросы, сделав несколько звонков по телефону прямо из бара, а также сообщив, кому следует, что он будет сегодня отсутствовать на работе в связи с загруженностью профсоюзными делами.
     У меня же, в отличие от него, никаких дел, подлежащих срочному решению, не было, поэтому, еле дождавшись, когда Василий Иванович освободится, я с воодушевлением (достойным, между нами говоря, лучшего применения) приступил к выработке деталей нашего проекта.    
      Река Прут, выбранная нами как наиболее подходящее место для отдыха, служащая, как известно, границей нашей Родины с дружественным нам государством Румынией, протекает в пяти километрах от города, то есть, находится максимум в десяти минутах езды от города и, соответственно, ресторана, что было весьма удобно.
      Вопрос с дамами, обычно требующий времени и хлопот, разрешился на этот раз в считанные минуты: проделав по центральным улицам города скоростной пеший рейд, у одного из магазинов готовой женской одежды я почти сразу же набрел на двух бесцельно прогуливающихся дамочек, едва мне знакомых и, хотя никаких с ними отношений я прежде не имел, тут же пригласил их на пикник с шашлыком и  купанием. Под моим нахальным напором им ничего другого не оставалось, как согласиться, и дамочки тут же отправились по домам за купальниками, а я, испросив их адреса, пообещал через полчаса их прямо от дома забрать. Одну из этих дамочек звали Надежда, она работала в центральной парикмахерской мастером по мужским прическам, и сегодня, на нашу удачу, оказалась выходной. Это была бойкая, черноглазая, внешне довольно привлекательная брюнетка болгарской национальности двадцати лет, с едва заметными усиками над верхней губой.
     Вторая девушка, Лилия, внешне была не столь яркой, как ее подруга, а даже совсем наоборот – блеклой светловолосой худосочной дамочкой, зато была веселой и разбитной, любительницей анекдотов и двусмысленных шуточек, а главное, знакомые ребята говорили, что и к интимным отношениям она относится легко и просто. Надежду я, по ходу, определил в пассии себе, Лилию же планировал свести с Василием.
     Пока я занимался своей частью «задания», мой партнер «зарядил» багажник своего «Жигуля» всем необходимым для пикника, а вскоре, вновь встретившись, и чуть позднее подобрав девушек по указанному адресу, мы взяли курс на дорогу «Дружба».
      Дорогой «Дружбы» у нас называется насыпная шоссейка длиной около пяти километров, связывающая город с пограничной заставой. Начинается она на краю города, а кончается у моста через Прут, на нейтральной полосе, за которой уже находится румынская территория. По обе стороны дороги растут тополя, посаженные здесь еще в конце пятидесятых, за четверть века уже хорошо набравшие в росте и кроне. Прежде эти земли из-за близости реки были сильно заболочены, назывались плавнями и были в дождливое время года непроходимы, зато там водилось огромное множество рыбы и раков, коих хватало для нужд целого города. Но, несколько лет тому назад, по решению партийного руководства района плавни были высушены и приспособлены для овощеводства. С тех пор там стали выращивать помидоры и прочие овощи, но все же почти каждый год, особенно после обильных дождей, природа делает попытки отвоевать свое, и эти места вновь превращаются в непроходимые болота, из-за чего дорогу пришлось построить насыпной, метра на три выше уровня земли.
     Лично мне из-за столь громкого названия этой дороги – «Дружба», по наивности еще со школьных лет представлялось, что иногда, в праздничные дни, например, в день Победы, граница между дружескими странами открывается, с нашей стороны нарядные детки в пионерских галстуках встречают братских румынских товарищей хлебом-солью; ветераны при орденах и медалях приветствуют ветеранов братского социалистического государства, затем проводится совместный праздничный концерт, после которого устраивается ярмарка и спортивный праздник, где обе стороны с гордостью представляют и демонстрируют свои достижения и т.д. и т.п., но все это, к сожалению, было лишь плодом моей фантазии, так как ничего подобного здесь не происходило.
      Прут - повторюсь – река пограничная, поэтому у заставы, главное здание которой располагалось неподалеку от дороги, нашу машину встретили пограничники в зеленых фуражках и автоматами Калашникова через плечо. Встретили, надо сказать, приветливо, отдали честь, при этом, завидев в машине молоденьких женщин, не по уставу заулыбались. Но все же Василию для «нарушения» границы, хотя и с дружественной нам Румынией, пришлось связаться по телефону с дежурным по заставе для получения специального устного разрешения.
      Местом отдыха «слуг народа», к которым себя причисляла партийная и хозяйственная элита нашего района, служила ничейная полоса земли, расположенная между советской и румынской заставами. Эта полоса длиной около полукилометра по случаю начиналась непосредственно за КСП (контрольно-следовая полоса), поэтому доступ сюда обычным людям был закрыт.
     Мы себя к элите не причисляли – не знаю как Василий Иванович, я-то уж точно нет, – но границу порой нарушали: чудесно было отдохнуть в этом веками не тронутом оазисе девственной природы, и, что не менее важно, здесь-то уж точно за тобой не следил чей-нибудь недоброжелательный глаз.
      Итак, получив от дежурного по заставе добро на «нарушение границы», мы, проехав несколько сотен метров по дамбе, отгораживающей колхозные поля от водной среды, нашли подходящее место для отдыха, расположившись не у самой реки, а у одного из ее обводных каналов, где берег и дно были гораздо более удобными для отдыха и рыбалки.
   В считанные минуты мы выгрузили из машины припасы и постелили покрывала для сидения, и вскоре у воды весело и уютно потрескивал костерок, который мы собирались использовать для приготовления ухи, а если предстоящая рыбалка окажется удачной, то и рыбных шашлыков. Наши дамочки поначалу стеснялись раздеться даже до купальников, то и дело замечая то тут, то там скрывавшихся замаскированных пограничников - наших с одной стороны, и румынских – с другой, но, вскоре, после выпитой водочки – для сугрева организма – и затем парочки стаканов шампанского – для «полировки» – расслабились и разделись; ну а мы с Василием отдыхали в этих местах не в первый раз и потому никого не стеснялись.
     Здешние речные каналы были будто специально приспособлены для купания в них: глубина воды в них была на уровне полутора метров; дно – также очень удобное, ровное и мягкое, выстланное мягкими водорослями, словно ковром, вода – девственно чистая, прозрачная, а непуганая рыба, которая водилась здесь в изобилии – карп, сом и щука, - то и дело нахально шлепала по воде хвостом, пуская по поверхности круги, причем в самой непосредственной близости от человека.    
     Следует отметить, что этим участком земли, где мы сейчас находились – примерно в сотню метров протяженностью – владел Василий. То есть, владел,  конечно, неофициально, ведь в нашей стране нет частной собственности на землю. Таких участков в этих местах имелось всего пять-шесть, и уже по одному этому признаку можно было предположить, что Василий был в районе человеком весьма уважаемым, то есть принадлежал к числу избранных.
     Первым делом я для тонуса голышом искупался в одном из каналов (в этих местах река разветвляется на несколько каналов – естественных и искусственных), после чего, не вылезая из воды, принялся «рыбачить» – то есть обходить вентеря, которые в этих тихих заводях установлены стационарно и крепятся к торчащим из воды шестам.
     Принцип этой ловли был такой: в вентерях – удлиненных сетках типа садка, суживающихся к концу, периодически застревали бестолковые рыбины, так как, войдя внутрь ловушки головой вперед, выбраться наружу задним ходом им уже не удавалось. Засунув руку в первый же из этих вентерей, я нащупал сильное скользкое тело и спустя минуту извлек на свет божий сопротивляющуюся рыбину килограмма в полтора-два весом и длиной чуть ли не в метр, – это была щука. Лишившись родной стихии, рыбина перестала биться, замерла в моей руке, видимо, подчиняясь своей участи. Я поднял ее над головой и закричал Василию и девчонкам с гордостью и восторгом в голосе:
– Смотрите, вы, че я тут поймал!
    
    Все повернули головы в мою сторону, и в этот самый момент щука с неожиданной силой дернулась, вывернулась из моей руки и, шлепнувшись в воду у самого моего носа, ушла в глубину.   
     Василий и девушки весело рассмеялись, лицо мое от удара по воде хвостом покрылось каплями брызг, а я растерянно смотрел то на свою руку, то на то место, куда ушла рыба – казалось, я еще ощущаю в своей руке ее скользкую прохладу, а щуки уже и след простыл. После этого случая я стал «рыбачить» внимательнее и осторожнее и, обойдя десятка два ловушек, выбросил на берег поближе к огню с дюжину рыбин среднего размера, которыми сразу же занялся Василий, которому Лилия стала помогать. Я же, закончив «рыбачить», позвал с собой Наденьку, и мы с ней, переплыв узкий канал, углубились в дремучие девственные заросли, где, казалось, еще не ступала нога человека – тут природа сохранялась нетронутой, считалась заповедной, и могла так же выглядеть, наверное, и пятьсот, и даже тысячу лет тому назад. Кстати, именно в этих местах так любил охотиться в бытность свою местным царем, то есть, извиняюсь, Первым секретарем ЦК Молдавии, всеми любимый и незабвенный наш генсек Л.И.Брежнев. Он периодически истреблял тут из ружья кабанов, уток и всякую прочую живность, которая и поныне в изобилии водится в этом чудесном оазисе природы.      
     Нам с Наденькой повезло: пока темпераментная болгарочка стонала и охала, распятая мною на крошечном островке суши, покрытом густой бирюзовой травой, ни один кабан не приблизился к нам хотя бы из любопытства. (Впрочем, весьма вероятно, что подобные картины им попросту приелись).
     Тем временем Василий, оставшись наедине с Лилией, тоже зря времени не терял, а обучал ее одному из новомодных видов секса – глубокому минету. Он, надо признать, обожал всякие новинки в этой области и считал себя в этом деле хорошим учителем.
     Не знаю, когда только Василий все успевал – развлекаться с Лилией и готовить еду, но когда мы с Наденькой вернулись, нам было предложено «накрывать на стол»: уха, аппетитно булькающая в казанке на треноге, установленной над костром, была готова. Наденька нарезала салат из помидоров и огурцов в сопровождении лука, я разлил по стаканам водку, а Лилия уже подавала каждому алюминиевую миску с наваристой, исходящей дразнящим запахом ухой.   
     Солнце медленно, словно нехотя перевалило за полдень и взяло курс на запад, в Румынию, а мы, изрядно выпив под наваристую уху, а напоследок еще полакомившись запеченной в фольге рыбой, развалились в счастливой неге на упругой травке и стали травить анекдоты и байки.
     Казалось, ничто в этом райском уголке не могло потревожить покой – наш и границы, которая, конечно же, была на надежном замке, когда вдруг откуда-то неподалеку послышался звук сирены «скорой помощи». Мы с Василием вскочили в недоумении: странно было слышать в этом заповедном безлюдном месте сугубо городские звуки, да и кому здесь могла понадобиться «скорая»: ведь кроме нас в этих местах и людей-то не было – не считать же за людей солдат-пограничников.
   Да, я забыл упомянуть, что мы на отдых расположились по правую сторону от центральной дороги, а машина «скорой», приблизившись – теперь ее уже стало видно с места нашего базирования, – свернула в противоположную сторону, налево, и звук сирены стал удаляться, а затем и вовсе затих.
     Не сговариваясь, велев девушкам оставаться на месте, мы с Василием, как были в плавках, попрыгали в машину, и тут же помчались по дамбе в ту сторону, куда унеслась «скорая» – возможно, там могла понадобиться и наша помощь. В минуту мы добрались до места, где на дороге, перегородив ее, стояло несколько машин: кроме «скорой» мы увидели здесь две «Волги» – председателя горисполкома и первого секретаря райкома партии, а также «уазик» Дрозденко – начальника ЖКХ (жилищно-коммунального хозяйства) нашего района, – я узнал эти машины по давно знакомым мне номерам. Навстречу нам вышел водитель одной из «Волг» Петро, – он был в брюках, но без рубашки. Судя по его всклокоченному внешнему виду, мужик был сильно взволнован.
– Петруха, что случилось? – крикнул я, выпрыгивая из машины.
– Да там… это… – он махнул рукой в сторону реки и замолчал.
– Наша помощь нужна? – спросил Василий Иванович, подходя.
– Нет, спасибо, не требуется, – ответил Петро. – Уже все нормально, хлопцы. Меня попросили постоять здесь и посторонних не пускать.
– Скажи мне только одно, Петро, Юрий Никитович, наш вождь и благодетель, в порядке? – спросил я.
– А, этот, да… с ним все хорошо, – ответил Петро, суетливо озираясь по сторонам. – Езжайте, ребята, езжайте, спасибо за беспокойство.
     Мы с Василием молча переглянулись и полезли в машину.
     Конечно мы, хотя и находились в непосредственной близости от места событий, так никогда бы и не узнали, что там, собственно, произошло, однако случилось так, что на месте происшествия присутствовала одна особа - моя хорошая знакомая по имени Любовь, и я хочу ей здесь предоставить слово. Дело в том, что я ее таки разглядел издали, она стояла на возвышении дамбы метрах в пятидесяти от нас и была в одном лишь купальнике.
     «Мы приехали на заставу тремя машинами, – рассказывала мне Любаша на следующий день, когда мы с ней повстречались у городского кинотеатра, где она трудилась в качестве кассирши, – и хотели, как обычно, повернуть с дороги «Дружба» направо – туда, где мы регулярно отдыхаем на полюбившемся нам местечке. Но лейтенант-пограничник извинился и сказал, что это место уже занято, и на вопрос первого секретаря: «Кем?», ответил, что там расположился бармен Савва со своей компанией.
     «А, барменщик», – засмеялся Первый и, ничем не выказывая недовольства, приказал водителю свернуть за дамбой налево, чтобы не мешать отдыхающим, мол, места у реки всем хватит.   
     Вскоре наша гулянка была в самом разгаре: я и работница госбанка Галина наливали начальственным лицам кому водочку, и на закусь соленые огурчики с помидорчиками, а кому шампанское. Хорошо поддавший к этому времени начальник коммунального хозяйства города Дрозденко, плескавшийся в канале, крикнул шутливо Первому:
– Эй, жеребец, ты же смотри, сам все шампанское не выхлебай! Товарищу не забудь оставить.
      Юрий Никитович, сидевший на берегу, протянул, не вставая с места, руку за спину, взял стоявшую там ополовиненную бутылку с шампанским и, состроив задорное мальчишеское лицо, запустил ее в направлении кричавшего со словами:
– На, пей, скотина, тут и тебе хватит!
     И надо же, попал. Прямо в лоб! А начкомхоза, надо сказать, был парень не слабак, под стать первому секретарю – ростом под 190, а весом и того более – 120 кг. Вот только он никак не ожидал от своего партийного босса и собутыльника такой меткости, и от неожиданного удара, не успев даже ойкнуть, скрылся под водой.   
      Первый, да и мы с Галиной вначале подумали, что Дрозденко дурачится, нырнул и где-то затаился, а когда наконец сообразили, что все всерьез, и он до сих пор не вынырнул после попадания бутылкой в голову, прошло около минуты, а может и больше – все это время тот из-под воды не показывался.
     Первый и его водитель, который находился поблизости, взволновались и прыгнули в воду (другие – второй водитель и исполкомовский работник в это время были далеко от места событий, они в сторонке занимались шашлыками) и попытались вытянуть из воды этого гиганта, но, как назло, глубина в этом месте чуть-чуть превышает рост человека, составляя что-то около двух метров, и это им не удавалось, а от нас, женщин, помощи ждать не приходилось: подругу – ту испугом словно парализовало, а я – наоборот – заверещала, как ненормальная.
     Хотя, это, наверное, в итоге и помогло, потому что на мой визг обратили внимание скрывавшиеся поблизости пограничники. Они, двое молоденьких ребят, прибежали, побросали на берегу свои автоматы и, как были в форме, полезли в воду и вытащили тонущего с немалым трудом и даже риском для собственных жизней. Затем по рации сообщили на заставу о Ч.П. Когда приехала «скорая», экстренно вызванная из города с заставы, «утопленник» уже очухался, матерился и требовал подать ему стакан водки, однако во избежание непредвиденных последствий его все же отвезли в больницу – на обследование, хотя он и отнекивался, не желая садиться в машину».
        И хорошо еще, что так все обошлось, подумал я, внимательно выслушав рассказ Любаши, а то несколькими годами ранее в очень похожей ситуации директор городского торга Мамрыко умудрился таки по пьянке утонуть, и не где-нибудь, а в соленом озере – то есть в общегородском месте отдыха трудящихся, там где, как говорится, было воды воробью по колено.
      Первый секретарь Юрий Никитович, был, конечно, весьма огорчен случившимся, но впоследствии, находясь в компании знакомых и друзей, вспоминая об этом происшествии, смеялся, похваляясь своей «меткостью».
     Вот такие приключения случаются порой на «рыбалке». Надо сказать, что я косвенно чувствовал себя виновным в этом происшествии: ведь Первому с его компанией из-за нас пришлось искать себе новое место для отдыха, и оно оказалось незнакомым ему и его друзьям-собутыльникам, да и глубину канала предварительно никто не замерял, не обследовал.      
      Заметим также, что Любаша, любезно рассказавшая мне эту историю, могла бы, наверное, рассказать еще немало таких историй, так как состояла с Первым в близких отношениях вот уже на протяжении нескольких последних лет. Но стеснялась настолько, что не рассказала бы и эту, если бы я ее не узнал по очертаниям фигуры в купальнике на месте событий, а затем при встрече не потребовал объяснений. А дело было в том, что мы с Любой пару лет тому назад какое-то время были любовниками, и она тогда очень надеялась, хотя и беспочвенно, что я на ней женюсь. А я и не подозревал тогда, что мы с ПАПОЙ – первым секретарем райкома, спим с одной и той же женщиной.
      Ну, а что касается нашего пикника, то мы с Василием и уже знакомыми вам по описанию дамами, завершили его ближе к вечеру, получив в итоге полноценное и ни с чем несравнимое удовольствие, а главное, сняли стресс.


                Новелла вторая



        Русский «веселый» коктейль.

Лимонная настойка    30 мл.
Кагор                30 мл.
Армянский коньяк      25 мл.
Сухое красное вино   25 мл.
Вишневый сироп       10 гр.
Колотый лед.



                Мой Татьянин день.               
               
                Не ждешь, а из-за кромки горизонта –
                играющей судьбы заначка свежая –               
                тебе навстречу нимфа, амазонка,               
                наяда или просто б… проезжая. 
                Игорь Губерман               

                1.               
    Я без особого желания, буквально с героическим усилием вынырнул из омута пьяной беспробудности и распахнул тяжелые как гири веки. Но ничего не изменилось, все та же кромешная тьма по-прежнему окружала меня. Зато я почувствовал как тяжело и напряжённо бухкает в моей груди сердце, а еще во рту было неимоверно сухо, а язык тяжело, словно чужой, с треском прошёлся по губам. Пошарив рукой вокруг себя, я проанализировал свои ощущения и понял, что лежу на матрасе, постеленном на полу. И лишь спустя минуту-две предметы, расположенные поблизости, стали принимать знакомые мне очертания – это был угол стойки и два высоких стульчика-пуфа. И тогда я с облегчением вздохнул: это означало, что я нахожусь на рабочем месте, в баре. С огромным трудом повернув чугунную голову вправо, я увидел миниатюрные циферки светящихся электронных часов, встроенных в полку витрины бара. Они показывали 7.30. Интересно, утра или вечера, равнодушно подумал я, ведь с моим образом жизни совсем не мудрено перепутать день с ночью. Сместив глаза чуть левее, я обнаружил веселый солнечный лучик размером с карандаш, каким-то чудом пробившийся сюда между тяжелыми портьерами в вечно затемненное помещение.
      -Доброе утро, - сказал я лучику, затем кое-как выпрямился и сел на матрасе. Голова от выпитой накануне вечером водки в количестве, неподдающемся подсчету, была тяжелой и распухшей.
    Впрочем, это как-то еще можно было вытерпеть, но вот запахи… Атмосфера помещения была буквально пропитана рвотным коктейлем из мерзких запахов, какие только бывают в плохо проветриваемых питейных заведениях.
     Пошарив рукой вокруг матраса, я нащупал стеклянный предмет, оказавшийся ополовиненной бутылкой «боржома», предусмотрительно оставленной мною рядом с постелью еще с вечера, и сунул ее горлышком в рот. Вода оказалась до противного тёплой, но я преодолел себя и стал пить. Когда бульканье в моем горле прекратилось, в голове постепенно стало проясняться, после чего я уже смог различать и другие окружавшие меня звуки.    
        Из-за двери, ведущей в вестибюль ресторана,  послышалось далекое завывание пылесоса, затем его разбавил голос нашего нового директора Сергея Степановича, переругивающегося с уборщицами; с другой стороны, где были расположены производственные цеха, до моего уха донеслась пулеметная трескотня беспрерывно подъезжающих и отъезжающих мотороллеров с продукцией; все это перекрывалось железным лязгом периодически закрывающихся складских дверей, напоминавшем выстрелы гаубицы, – и все эти звуки в совокупности, более подходящие какому-нибудь полигону во время проведения военных учений, говорили мне о том, что ресторан жил и функционировал, несмотря на, казалось бы, достаточно раннее для подобного заведения время.
     Я встал, накинул на плечи рубашку, натянул спортивные шаровары, сложил и спрятал спальные принадлежности в закрывающееся отделение стойки, затем захватил с собой полотенце, и, открыв дверь бара, шагнул в служебный проход, ведущий в подсобные помещения. Быстрым шагом, преодолев два длинных полутемных коридора, к моему счастью оказавшихся в эти минуты пустынными, так как своим растерзанным видом я боялся напугать кого-либо из коллег - работников ресторана, я попал в душевую комнату, расположенную в противоположной части здания.
     Тугая струя прохладной воды из душа взбодрила меня, крупные капли, барабаня по коже, прогнали остатки сна и смыли все те запахи, которыми я, казалось, целиком пропитался за ночь. Я стоял, подставляя тело под потоки воды, довольно долго, до появления ощущения легкого озноба, затем с удовольствием растерся жестким махровым полотенцем до покраснения кожи.
     Выйдя из санитарного блока, я вернулся в бар, настежь открыл дверь, ведущую на улицу, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух, напоенный влагой недавно прошедшего дождя, постоял так несколько секунд и тут только вспомнил, что с сегодняшнего дня я в отпуске – ура! – впервые за много месяцев ежедневной напряженной работы.
     Однако прежде чем уйти в этот самый отпуск, мне еще требовалось доделать кое-какие мелочи по бару, как-то: навести в помещении порядок и сделать самому себе ревизию, или, как говорят коллеги-буфетчики – посчитаться. (Лично я всегда говорю, что в нашем случае считаться – это скрупулезно изо дня в день, до копеечки,  «сводить счеты» с государством, и тогда тебе не о чем будет беспокоиться, и государству потом не придется сводить с тобой счеты всяческими негуманными способами).    
      Ну, а назавтра утренним автобусом я отправлюсь в курортный городок Затоку, что под Одессой – там, в одном из многочисленных лагерей отдыха, меня будет ждать друг детства Сережа Березкин, и мы с ним славно отдохнем недельку-другую на морском побережье.   
      Начать я решил с уборки, поэтому, облачившись в синий рабочий халат, приступил к самому неприятному делу – мытью посуды, оставшейся после вчерашнего вечера.
     Незлобно поругиваясь, когда на стаканах попадались полоски ничем не смываемой губной помады, я перемыл посуду, затем, включив усилитель и магнитофон, вставил в него кассету с моим любимым «Би джиз», после чего зачерпнул из льдогенератора, намолотившего за ночь целую гору льда, горсть кубиков, открыл еще одну бутылку «боржома», и стал теперь уже медленно, с наслаждением, мелкими глотками через соломинку тянуть этот малогазированный напиток с оригинальным тонизирующим вкусом, который так хорошо освежает и – чего уж там! – великолепно опохмеляет по утрам.
      Мой одноклассник Славка Карась, тоже бармен, только, в отличие от меня, мореходный, - он ходит на теплоходе по реке Дунай, - как-то рассказывал, как у него обычно проходит утренняя побудка. Попойки персонала на пароходе – явление, скажем так, регулярное, - порой длятся до двух, трех, а то и четырех часов ночи, в них участвуют работники обслуги – спевшиеся, спившиеся и давно уже на почве этого тесно спаявшиеся между собой повара, буфетчики, официанты и бармены. После этого мероприятия Славка прикорнет, бывало, когда один, а когда, при более удачном стечении обстоятельств, с какой-либо из официанток где-нибудь в укромном уголке до без четверти семь, потому что в семь утра ему нужно было вскакивать, бежать и обслуживать иностранцев, подавать им завтрак. Итак, он поднимается на ноги, но опухшие глаза никак не открываются, поэтому наш бедный Слава на ощупь добирается до льдогенератора и, открыв боковую крышку, зарывается головой в ледяные шарики, цилиндрики или кубики – в зависимости от типа аппарата. Отекшее его лицо при этом через каких-нибудь пять-десять минут интенсивной хладотерапии приходит в почти нормальное состояние, а он тем временем хватает флакон дезодоранта, прыскает им, оттянув пояс брюк, в область паха, потом обрабатывает подмышки, последняя порция в рот, после чего опрометью несется в зал, на ходу прицепляя на место бабочку, которую случайно обнаруживает в кармане.
     На раздаче он двумя салфетками подхватывает с мармита внушительную стопку тарелок, предварительно хорошо прогретых на пару, вылетает в зал, где добропорядочные немцы или австрийцы - в большинстве своём пенсионеры возрастом от 60 до 90, - уже чинно сидят за своими столами, подбегает к ним, громко, с видимым удовольствием кричит «хенде хох», отчего те мгновенно убирают со столов руки, и раскладывает раскаленные тарелки, чтобы потом на них поставить уже блюда с завтраком, а горячая тарелка нужна для того, чтобы поданный завтрак подольше оставался горячим – желудок интуриста нежен и требует к себе бережного отношения.
      Вот так примерно начинает свой трудовой день мой в прошлом одноклассник, а ныне коллега и добрый товарищ Славка Карась.
      А моя работа тем временем подходит к концу. Ряды стаканов выстраиваются на застеленной поверх стойки белоснежной льняной скатерти донышками вверх, заняв свое место между фужерами и рюмками, и их «боевой» строй застывает, готовый к новым застольным «баталиям».   
     Закончив эти приготовления, я с некоторым сожалением оглядываю плоды своего труда – вечером за стойку встанет мой напарник Сулико: темпераментный кавказский парень грузинской национальности, который будет самостоятельно работать ближайшие две недели, пока я буду находиться в отпуске, греться на солнышке на побережье Черного моря.
     Штора на входной двери колыхнулась, отвлекая меня от прыгающих как блохи мыслей, – кто-то через открытую наружу дверь входит в бар.
      Выбравшись из-за стойки, я вижу направляющуюся прямо ко мне незнакомую женщину лет сорока, судя по одежде и внешнему виду сельскую, со всклоченными на голове волосами.
– Я вас слушаю, – сказал я, доброжелательно улыбнувшись, решив, что женщина, скорее всего, заблудилась, и по ошибке вошла не в ту дверь.
– Это ты что ли Саша? – вдруг спрашивает она низким хриплым голосом, и я еще ничего не успеваю ответить, как она, приблизившись, хватает меня обеими руками за грудки и начинает трясти словно грушу. 
– Что ты сделал с моей дочкой? Ты что с Танюшкой сделал, а, сволочь ты этакая? – вопит женщина, весьма энергично напирая на меня. – А ты знаешь, что она, забеременев от тебя, наглоталась таблеток, и врачи в больнице ее еле откачали? – Она продолжает меня трясти и хватка у нее, надо сказать, отнюдь не женская.
– В чем дело, гражданка, про какую такую Таню вы тут говорите? – кричу я в свою очередь, тщетно пытаясь оторвать от себя руки разъяренной женщины.
      Тем временем мой мозг извлек из памяти и услужливо перелистал со скоростью 24-х кадров в секунду, словно в кино, многие десятки лиц с именем Татьяна, с которыми меня когда-либо сталкивала судьба, однако, никто из них не претендовал на беременность от меня, или, по крайней мере, я не знал об этом.
– Ты-ты... тебя зовут Саша?! – взревела женщина, обдавая меня тяжелым дыханием, лицо ее, наливаясь кровью, стало приобретать свекольный оттенок.
– Э-э-э... а-а… ну да...
– Ну, так это ты!
      Ну не мог же я в такой ситуации требовать от женщины предъявления фотографии ее дочери Татьяны.
– Так может, это все же не я?.. – из последних сил просипел я, когда она вжала меня в стенку, и мне больше некуда было отступать. – Наверное, вам нужен мой напарник, его тоже Сашей зовут. (Вообще-то меня, как вы знаете, зовут Савва, а моего напарника то ли Залико, то ли Сулико, потому что на слуху у всех была известная и весьма популярная в нашем ресторане песня: « ...Где же ты моя Сулико?», остальные, не трудясь, называли его Сашей, а также и меня заодно – так им было просто и удобно: все бармены нашего ресторана со дня его открытия носили одно-единственное служебное имя – САША, так как самым заметным  - хотя бы уже из-за своего роста - 193 см, не считая его прочих достоинств - тут работал Саша Чумаков, так что с тех пор все мы с этим именем уже свыклись и смирились). 
      Лицо женщины вновь искажается в гневе:
– Ну, ты же грузин?.. – визжит она, обдавая меня капельками слюны.
      Брови мои непроизвольно лезут на лоб. Если и встречаются среди грузин парни с такой как у меня внешностью  –  круглолицые блондины, – то, пожалуй, не чаще, чем один на миллион, но бедная женщина ведь могла и не знать об этом, подумал я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание от удушения.
– Я не грузин! – выдохнул я из последних сил. – Грузин – не я!..
      Женщину, видимо, тоже оставили силы, потому что она отпустила, наконец, полы моего халата, шагнула к ближайшему креслу и села, вернее, упала в него.
      Я метнулся за стойку и, налив в стакан «боржома», подскочил и подал ей, – еще не хватало, чтобы женщине прямо здесь, в баре, стало плохо с сердцем. Она, порывисто глотая, расплескивая и почти захлебываясь, выпила весь стакан, после чего стала постепенно успокаиваться, но все еще продолжала беззвучно всхлипывать, дергая при этом головой и держа ее как-то неестественно вбок, почти касаясь подбородком плеча.
     Я стоял перед ней, готовый к любому развитию событий, и тогда она безо всякого предисловия, взахлеб, стала рассказывать о том, что произошло с ее дочкой Татьяной. Слушая ее, я только благодарил Господа за то, что вся эта история была не по мою душу.
     История была, конечно, банальная, где «главный герой» – мой напарник Залико, лишил девственности 16-летнюю сельскую девчонку, первокурсницу местного медицинского училища, предварительно запудрив ей мозги словами о любви, ну а после нескольких любовных свиданий, как и следовало ожидать, она и вовсе забеременела.
      Я внимательно выслушал несчастную женщину, повздыхал вместе с ней, посетовал на непорядочность мужчин в целом, и моего напарника в частности, и под конец убедил ее в том, что он – Саша, то есть Залико-Сулико – подлец, конечно, редкостный, но, в конце концов, обязательно войдёт в их положение, исправится, и на ее дочери женится.    
     Предложив женщине зайти в вечернее время, когда она сможет застать здесь, в баре, соблазнителя своей дочери и объясниться с ним, я с удовольствием выпроводил женщину на улицу.
     На обратном пути, остановившись у входа, я, кое-что вспомнив, подумал: как же он сможет жениться на этой девушке, если только в нашем городе он уже был женат как минимум на двух женщинах, и имеет совместно с одной из них двоих детей, и еще одного с другой. А, впрочем, пусть у него из-за всего этого голова болит, мне-то что за дело.
      Уже входя в бар, я за стеклом изнутри заметил лежавшую на подоконнике сумочку, невидимую из-за портьер. Наверное, кто-то из вчерашних клиенток позабыл, подумал я, отодвигая портьеру и доставая сумочку. Это была небольшая дамская сумочка сложной конфигурации из светлой кожи с тонкими длинными ручками, именно такие, кажется, теперь в моде у молодежи.   
      Естественно, раскрываю ее и выворачиваю содержимое на стол. Читал как-то у какого-то писателя, что дама должна держать в сумочке лишь те вещи, чтобы не стыдно было перед окружающими, если вдруг то, что находится внутри нее, вывалится на всеобщее обозрение.
      Итак, в сумочке незнакомки я обнаружил:
      Маникюрный набор в маленьком изящном чехле, носовой платок, флакончик духов «Может быть», компакт-пудру, коробочку теней размером с сигаретную пачку, паспорт на имя Морарь Татьяны, 1962 г.р., национальность - русская (а фамилия, между прочим, молдавская), не замужем, детей нет (ну, в общем-то, и рано еще), прописка Кишиневская (ага – значит, залетная столичная штучка!), а также автобусные талончики, троллейбусные, какие-то квитанции, кошелек, красивая импортная картонная коробочка непонятного предназначения, – так, что это у нас? Спички?.. Нет… Откроем... ага, презервативы... – это уже становится интереснее! В кошельке я обнаружил деньги, и немалые – 175 рублей с копейками; и порванная золотая цепочка с небольшим крестиком в потайном отделении… Вновь беру в руки паспорт: с фотографии на меня глядит симпатичная шатенка с задорным лицом. Вчера среди моих посетительниц я эту девушку отчего-то не приметил: то ли оригинал мало похож на фото, то ли она сидела где-нибудь в углу, да еще ко мне спиной – только в этих случаях  я не успеваю кого-либо из присутствующих хорошо разглядеть.
      Сумочка отправляется в сейф – такие находки мы, заботясь о престиже бара, обязательно возвращаем клиентам. А вещей в баре забывают предостаточно, как-то одних только зонтиков скопилось в подсобке на холодильнике одиннадцать штук, так одним ненастным вечером, когда ко времени закрытия бара неожиданно пошел дождь, я их все раздал своим непредусмотрительным клиентам, не захватившим из дому зонтики. А затем, часом позже, когда моя очередная пассия не пожелала остаться со мной в баре до утра, мы вышли с ней в дождь – и, конечно же, без зонтика – себе я, добрый дурашка, не удосужился оставить хотя бы один.
     Теперь, когда в баре уже относительно чисто и помещение достаточно проветрилось, мне остается сделать лишь переучет товаров. Обычно на это у меня уходит 30, иногда 40 минут – данные я разношу в специальный журнал по графам, так что и писать почти ничего не требуется – надо лишь проставить циферки, затем подбить их в сумму. Деньги в итоге после тщательного учета товара ложатся двумя стопками: одна, правая, довольно толстая – в кассу государству, в сумме 675 рублей, другая, левая – мне. Моя – совсем тонкая, в ней на этот раз всего две бумажки, сотенная и полтинник - 150 рублей. Обычный «навар» за воскресный вечер.
     Итак, на часах только 9.30 утра, а я уже все свои дела закончил.
 
                2.
     Едва успеваю об этом подумать, как раздается стук в дверь. Стучат во внешнюю, ту, что с улицы, хотя она по-прежнему остается приоткрытой. Я подхожу к двери и осторожно выглядываю из-за шторы - сегодня у меня уже есть опыт нападения на мою личность, затем распахиваю ее шире – передо мной, улыбаясь, стоит девушка, которую – дай-ка вспомнить! – зовут... Татьяна. Поневоле улыбаюсь в ответ и, изобразив что-то наподобие шуточного реверанса, отступаю на шаг назад.
      Татьяна - моя новая знакомая (нас представили друг другу всего лишь на прошлой неделе, кстати, здесь же, в баре). Как выяснилось в процессе знакомства, она оказалась женой моего товарища по спорту Володи И., правда, теперь уже бывшей, – они, по ее словам, расстались пару месяцев тому назад.
     Она входит, нет, врывается в бар, внося с собой тонкий аромат французских духов и… запах женщины. Эдакий любовный фимиам, с лёгким оттенком терпкости. Татьяна подходит ко мне почти вплотную и заглядывает в глаза – глаза у нее серые, выразительные и взгляд их весьма откровенен.
– Привет, Савва. Не ждал меня?
      Я лишь улыбаюсь, глупо было бы отвечать на подобный вопрос.
– А ведь я пришла за тобой! – говорит Татьяна, после чего в несколько быстрых широких шагов обходит помещение по периметру, затем вновь останавливается передо мной. – Помнишь, я тебе говорила, что мне нравятся крупные мужики? – Она, подавшись вперед, сокращает между нами дистанцию до минимума и ее узкая прохладная ладонь ложится на запястье моей руки.
    Может, она и говорила что-то подобное, проносится у меня в голове. Но ведь мы едва знакомы и тогда я на ее слова не обратил внимания. А вслух, шутливо, принимая обреченный вид, спрашиваю:
-Это означает, что мое время пришло?
– Да, пришло! – твердо заявляет она и, подойдя к двери, переворачивает табличку на ней стороной «Закрыто» наружу. – Ты ведь сегодня выходной, не так ли?
– Для тебя, Татьяна, я всегда свободен! ( Мог ли я в этой ситуации сказать что-либо другое?)
– Тогда надевай скорее рубашку, мы сейчас поедем на квартиру, – говорит Татьяна. Глаза ее лихорадочно блестят. – На квартиру моей сестры, – уточняет она. – Сестра в это время на работе, на базе, а ключики у меня. – Татьяна для убедительности потряхивает связкой ключей.
     «Или мир перевернулся, или ты не понимаешь современных реалий жизни, – говорю я сам себе, спешно переодеваясь в подсобке, – если женщины вот так запросто снимают тебя».
       Мы направляемся к выходу, я закрываю бар на ключ, и Татьяна увлекает меня к машине, стоящей у ресторана; я иду чуть сбоку и сзади, и мне предоставляется возможность рассмотреть мою неожиданную пассию во всей ее красе. Среднего роста, хорошо сложена, женственна, привлекательное лицо обрамлено темно-русыми волосами, шаг уверенный, пружинистый; красивое импортное в серый тон платье, расклешенное книзу, не скрывает ее стройных ножек. И голос у неё красивый, грудной, мягкого тембра, какие мне нравятся. Она моего возраста, делаю я заключение, плюс-минус один год.
      Мы садимся в зеленый «жигуль», – Татьяна сама водит машину, - и после нескольких минут езды по городу въезжаем… в мой родной микрорайон: оказывается, дом, в котором живет сестра Татьяны, расположен по соседству с моим. Сам я, правда, теперь редко здесь бываю – 24 часа в сутки я в ресторане, на рабочем месте, на «боевом» посту. Дорогой Татьяна успевает мне сообщить, что работает кладовщицей на складе райпотребсоюза, двери которого теперь для меня всегда гостеприимно открыты.
     Что ж, подумал я, весьма приятное знакомство и, кроме того, несомненно, полезное; ну а что там будет дальше, поглядим.
     Мы выходим из машины, поднимаемся на третий этаж и оказываемся в двухкомнатной квартире. Татьяна отчего-то суетится и торопится – вероятно, нервничает, все же у нас «первое свидание». (Или, - мелькнула у меня циничная мыслишка, - как знать, может быть, у нее на меня отпущен лимит времени?) 
   Мы отправляемся в душ, правда не вместе, а порознь – и пару минут спустя Татьяна, прикрываясь полотенцем, убегает из ванной в комнаты. Слегка ополоснувшись – ведь всего час или два тому назад я уже принимал душ – иду следом неглиже и обнаруживаю ее в спальне: Татьяна лежит на уже разложенном диване поверх покрывала, до подбородка укрывшись махровой простыней цвета омлета, влажное полотенце валяется рядом. При моем появлении она говорит срывающимся голосом:
-Ну, иди же скорее, Савва, обними меня покрепче!
        Но я не спешу. Мой взгляд фиксирует её красивые плечи, чисто выбритые подмышки, милую родинку на шее, холмики грудей и готовые к близости, слегка раздвинутые в стороны ноги. И вскинутые в ожидании руки.
      Новое приключение, новая женщина, новые запахи…  Но… мне не хватает главного – либидо, полноценного возбуждения, - так, легкий интерес и не более того. Ведь между мной и этой женщиной не промелькнуло даже той самой, совсем крохотной, но столь необходимой для близости искорки, не успело возникнуть даже легкой интриги – ничего.
     Я подхожу к дивану, наклоняюсь, целую ее в мягкие податливые губы, затем одним движением руки отбрасываю простыню в сторону и в следующую секунду накрываю Татьяну своим телом. Мы начинаем любовную игру осторожно, как бы изучая друг друга и пробуя на вкус, не говоря при этом лишних слов – действуют только руки, губы и тела. Минут через пятнадцать одновременно приплываем к финишу, после чего делаем перерыв, который включает в себя разговор на отвлеченные темы, кофе, и сигарету – для меня, затем вновь прыгаем в постель. Теперь мы экспериментируем смелее, ищем новые позы, пытаемся поймать приемлемый для обоих ритм. Приплываю во второй раз, следом за своей партнершей. Лежим расслабленные, её ладонь в моей руке, обмениваемся улыбками и словами благодарности. А сам думаю: нет, что-то у нас не так! При всех ее положительных качествах такая партнерша не по мне, ничего путного у нас с ней не получится. Дело в том, что Татьяна в сексе – эгоистка. Любительница. Обыкновенная «трахалка-спортсменка». Считает, наверное, себя знойной женщиной и думает, что все мужчины в мире жаждут ее.
      Если она потребует, что вполне вероятно, чтобы наши дальнейшие отношения были без измен, только для двоих, придётся дать ей понять, что продолжать их нам не следует, потому что в итоге это нас обоих только разочарует.      
     Татьяна, тем не менее, заметно повеселевшая после постельных упражнений, отвозит меня обратно в ресторан, где у входа, оглядевшись по сторонам, обнимает и целует на прощание в губы прямо на глазах у нашего швейцара Ильича, который к этому времени уже занял свой «пост №1» у центрального входа, после чего убегает.

                3.
      
     Я, смущенно улыбаясь, приветствую Ильича – пожимаю ему руку, - затем вхожу в ресторан и, не входя в бар, поднимаюсь на второй этаж. Здесь, в зале, уже царит предобеденный напряг: официанты, сервируя столики, гремят тарелками и приборами, повара носятся по кухне как угорелые, производя своими действиями целые облака белого пара. Дразнящие вкусные запахи, достигающие моего носа, напоминают о том, что с утра кроме кофе я еще ничего в пищу не употреблял, а калорий, кстати, уже поистратил предостаточно. В глубине кухни среди мармитов и духовых шкафов я замечаю мою тайную симпатию Марьяшу – она заместитель шеф-повара и, соответственно, старшая в смене. Подзывая ее, призывно машу рукой и невольно улыбаюсь – милая открытая улыбка этой девушки всегда радует, поднимает настроение, она прекрасной души человек и, кроме того, замечательный повар.   
     Марьяша показывает жестом, что поняла меня без слов, затем показывает мне обе ладони с растопыренными пальцами, из чего я заключаю, что она просит подождать десять минут. Пока у нее все жарится-готовится, я без дела слоняюсь по залу и всем мешаю работать, а официантку Вику, обожаемую мною за восточный разрез глаз и мягкий добрый характер (с разрешения читателя я здесь опущу сведения о ее сексуальных достоинствах), обнимаю сзади за плечи и легко целую в шею. Девушка шутливо ругается, затем, сказываясь занятой, вырывается из моих рук и бежит по своим делам. Но вот Марьяша с раздачи манит меня пальцем и с тёплой располагающей улыбкой на лице вручает две огромные тарелки. Я благодарю ее – посылаю воздушный поцелуй, после чего с тарелками в руках удаляюсь в зал, где занимаю двухместный столик, расположенный в отдельной кабинке, и приступаю к еде, со сдержанной жадностью уминая всё подряд: салат, отбивную, рыбное ассорти.
      Тем временем зал понемногу заполняется людьми обоих полов и самого разного возраста, но мой ищущий взгляд обращен исключительно на незнакомые женские лица, – любые другие меня не интересуют. Получасом позже я заканчиваю обед, так и не обнаружив среди посетительниц ресторана ни одной, достойной моего внимания дамочки. Разморенный едой, я медленно спускаюсь по лестнице вниз, мечтая лишь об одном – закрыться в баре и принять горизонтальное положение: организм настойчиво напоминает мне, что у нас с ним сегодня выходной.
     Внизу, в вестибюле, меня останавливает швейцар Ильич.
– Савва, - с хитрой ухмылочкой говорит он, - тут тебя по всему ресторану какая-то молодая дамочка разыскивает. – И подмаргивая, добавляет: – Явно новенькая здесь! Рыженькая такая, я ее здесь раньше не видел.
– Если опять появится, скажи ей, пусть шагает прямиком в бар, я не буду закрываться, – говорю я ему сонным голосом и удаляюсь к себе. Смешав в высоком, фирменном стакане несколько видов сока, я включаю маленький цветной телевизор «Электрон», стоящий в витринной нише, усаживаюсь в кресло напротив двери и, потягивая через соломинку соковый коктейль, смотрю какую-то скучную телепередачу.
      Проходит пять-семь минут, мое внимание раздваивается между экраном телевизора и входной дверью. Но вот она распахивается, и в бар буквально влетает эдакая рыжая бестия – стройная девушка с копной волос медового цвета, в джинсах и в легком джемпере, на ногах модельные туфли.
    Я делаю вместе с креслом пол-оборота в ее сторону, и мы встречаемся взглядами.
  -Здравствуйте, это вы Савва? – энергично спрашивает девушка, одновременно цепким взглядом оглядывая бар. Я киваю, и она продолжает: - Как хорошо, что я вас нашла! – Она, видимо от избытка чувств, всплескивает руками. – А то я вас искала-искала, стучалась в двери бара с улицы и из фойе, узнала у швейцара, как вас зовут, потом побывала в ресторане наверху и даже на кухне, и везде мне говорили, что вы только что ушли, – выпаливает она все  одним духом и открыто доверчиво улыбается.
– Приятно, черт возьми, когда тобой еще интересуются молоденькие девушки, – томным голосом старого ловеласа говорю я, оглядывая при этом свою гостью с головы до ног. (Я не из тех мужчин, которые начинают оглядывать женщину с ножек – меня в дамах в первую очередь интересует лицо, хотя ножки их, вне сомнения, тоже чрезвычайно важная штука).
  – Вы понимаете, мы вчера с подругой отдыхали тут у вас в баре, – продолжает девушка, – и я забыла здесь свою сумочку. – И тут же добавляет с милой улыбкой: - Думаю, что здесь, больше вроде негде.
      Девушка эта с каждой минутой мне нравится все больше – живая и непосредственная, она не могла оставить к себе равнодушным даже черствого человека. (А не то, что меня, легковозбудимого). Мою сонливость как рукой сняло.
– И как же вас зовут, прекрасная незнакомка?..
– Татьяна.
– Ага, тогда я, кажется, вас знаю, ваша фамилия... Морарь, – закончили мы с ней вместе, почти в унисон.
– Ой, так сумочка у вас? – радостно восклицает Татьяна. – Значит, она не пропала. Спасибо вам огромное! Слава Богу, я так рада. А то мне сегодня уезжать домой, и нет ни денег, ни паспорта; ни пообедать, ни билет на дорогу купить.
– А кто вам сказал, что мы вас так просто из нашего города отпустим? – тонко улыбнувшись, сказал я. – Я бы, например, с удовольствием задержал вас за незаконное пересечение пограничной зоны, как гражданку, не имеющую разрешения на въезд. (Следует упомянуть, что наш город на особом паспортном режиме – пограничном, – так как всего в нескольких километрах от него проходит граница с Румынией).
– Ой, вы открывали мою сумочку? – девушка слегка зарделась.
– А как бы я в противном случае узнал, кто за ней придет? – говорю я, и с этими словами встаю, открываю сейф и возвращаю сумочку хозяйке.
–  Убедитесь, что все на месте, – продолжаю я, – я мог быть не первым, кто в нее заглядывал. (Хотя я-то понимаю, что тогда бы в ней точно не оказалось денег, да и золотой цепочки тоже).
      Девушка сосредоточенно ковыряется в сумочке.
– Ну, теперь у вас есть на что пообедать? – с затаенной надеждой спрашиваю я.
– А... да, все в порядке, – говорит Татьяна, поднимая на меня светло-карие лучистые глаза. Затем добавляет: – А знаете что, давайте вместе пообедаем. Я заплачу.
     Тонко улыбнувшись на это предложение, я говорю:
– Заманчиво, но боюсь, что даже с моим богатырским аппетитом второй обед мне не осилить. Так чего вы желаете, что вам принести?
– А… а вы что, принимаете здесь заказы, да? – девушка забавно оглядывается по сторонам, будто я, словно волшебник, пообещал накрыть перед ней скатерть-самобранку.
– Исключительно у красивых девушек, – я с удовольствием делаю акцент на слове «красивых». – Итак, что желаете заказать?
– А, мне все равно, что-нибудь на ваш вкус, – улыбается она доверчиво.
     Высунув голову в дверь, ведущую в фойе, я кричу Ильичу:
  – Швейцарман, ну-ка сгоняй, будь добр, наверх и позови мне Кирилла.
     Татьяна, радостная оттого, что пропажа нашлась, присаживается рядом со мной и начинает что-то увлеченно рассказывать про вчерашний вечер, про подругу, местную жительницу, а я, слушая ее, приветливо улыбаюсь и периодически поддакиваю. Спустя несколько минут в бар быстрым шагом входит Кирилл – невысокий, симпатичный стройный брюнет с усиками и пробором волос а-ля Гитлер, – он один из лучших официантов в ресторане, а также мой добрый приятель.
    Молча с явным интересом разглядывает он мою гостью, затем переводит взгляд на меня и его лицо принимает вопросительное выражение.
– Один изысканный обед для дамы на твой безукоризненный вкус, – говорю я, хлопнув своей ладонью по его в знак приветствия, и Кирилл, не проронив ни слова, исчезает.
– А знаете что, давайте выпьем чего-нибудь за наше знакомство, какой-нибудь аперитив, – говорю я Татьяне. –  Что вы предпочитаете: шампанское, сухое вино, водка? 
      Подумав секунду, она говорит:
– Ну что ж, давайте выпьем шампанского.
      Я раскупорил холодное полусухое, которое, насколько мне известно, больше всех прочих сортов нравится женщинам, и налил пузырящуюся жидкость в два высоких узких бокала.
       Татьяна поднимает свой бокал и говорит:
– За честных и добрых людей, то есть за вас!
– Тогда следующий тост, – соглашаюсь я, – мы выпьем за наше приятное знакомство.
     Мы соприкасаемся бокалами и делаем по глотку.
– А третий,– добавляю я, – за красивых женщин, чтобы они почаще забывали здесь свои сумочки.
     Как раз в эту минуту в бар вновь входит Кирилл. Поставив огромный круглый разнос на один из столиков, он быстро удаляется, – наверху, в ресторане, по всей видимости, напряженка и запарка.      
     Татьяна подходит к столу и удивленно разглядывает принесенное: ей это мало напоминает стандартный обед в обычном ресторане, коим наш, по сути дела, является.
     Переведя взгляд на меня, Татьяна удивленно качает головой.
– Тут все такое… красивое и аппетитное, – наконец находит она подходящие слова, после чего присаживается за столик. – Мне неудобно, что я буду есть одна.
– Прошу без церемоний, – улыбнулся я. – Поверьте, я настолько сыт, что даже малая крошка оказалась бы сейчас лишней.
    На подносе было всего понемногу, но всё самое лучшее: в тарелке ложка паштета, три канапе – с семгой, с икрой чёрной и красной на масляной подушечке; в двуручной чашке бульон с закусочными мини-пирожками, котлета по-киевски в сопровождении печёного картофеля, мясного соуса, овощей и зелени. Наверняка всё это готовилось по специальному заказу для банкетного зала и вот, кое-что досталось обыкновенным смертным.
     Улыбнувшись на мои слова, девушка взялась за приборы и приступила к еде.
     Ела она медленно и аккуратно, а я, присев напротив, стал подливать шампанское в наши бокалы и развлекать ее легкими шутками, одновременно исподволь изучая девушку.    
     Когда Татьяна покончила с едой и отложила приборы в сторону, я предложил ей совместно придумать и соорудить послеобеденный коктейль. (Это, как вы понимаете, было моей профессиональной заморочкой). Девушка эту идею восприняла с восторгом, мы вместе прошли за стойку и стали чудодействовать в четыре руки. Замечу между делом, что это всё же проще, чем игра на фортепьяно в четыре руки. Наши руки в процессе работы то и дело соприкасались и переплетались – и тогда мы останавливались и взирали вопросительно друг на друга, затем понимающе улыбались и продолжали.
      Все ингредиенты получились у нас почему-то алкогольными; возможно, Татьяна не знала, что в коктейль можно добавить для мягкости также сок или минералку, а я ей этого не подсказал.
       Мы неторопливо потягивали через соломинки коктейли, явившиеся результатом нашего совместного творчества, затем девушка приблизила свое лицо к моему, и шепотом спросила:
– Савва, сколько же с меня причитается за все эти удовольствия?
     Принимая ее игру, я еще более тихим голосом отвечаю:
– За удовольствия я беру плату только удовольствиями. – И при этом гляжу в ее бесовские глаза. – Но с вами случай особый, и я не хочу злоупотреблять своим гостеприимством. Вы можете уйти в любое удобное для вас время, когда пожелаете, а можете остаться и тогда за мной десерт.
      Татьяна, словно задумавшись над моим предложением, на несколько секунд прикрыла глаза, затем, когда она вновь их открыла, я увидел прыгающих в них огненных чертиков, а девушка улыбалась одними уголками рта.
– Пусть это называется десертом, – выдохнула она, – но мне кажется, я останусь. Хотя вы, Савва, должна я вам заметить, – весьма опасный мужчина!
  – Для вас, Татьяна, эта «опасность», поверьте, обернется одними лишь радостными приобретениями, - сымпровизировал я.
     Мы с Татьяной не стали заморачиваться квартирным вопросом, а попросту развернули в одной из кабинок всё тот же матрас (ах, если бы он только мог разговаривать, как много он мог бы рассказать – этот замечательный многострадальный матрас!), поверх которого я бросил подушку и пару махровых простыней. Несмотря на то, что было обеденное время, плотные тёмные шторы на окнах создавали в помещении интимный полумрак. Отстегнув и сняв с себя туфельки (и зачем только девушки носят модельные туфли вместе с джинсами?), Татьяна уверенно ступила на импровизированную постель, затем сбросила с себя джемпер и потянула вниз джинсы. Я обнял ее сзади, и, когда она выпрямилась, освободил девушку от лифчика. Она повернулась и, прижавшись ко мне всем телом, прошептала:
– Ты так легко с ним справился, а ведь лифчик этот непростой, с секретом!
– У любви от меня нет секретов, – прошептал я, и мы, взявшись за руки, медленно опустились на колени друг перед другом. То ли коктейль возымел над нами свое действие, то ли внезапно вспыхнувшая взаимная симпатия, только мы так легко слились, соединившись в страстных объятиях, будто давно уже были любовниками. Поочередно проявляя инициативу, мы с Татьяной устроили на матрасе такую карусель, что, временами, не удержавшись, скатывались с нашей импровизированной постели на ковер, затем, смеясь, возвращались обратно. Бурного финиша мы достигли одновременно, и потом еще какое-то время, лежа рядом и с нежностью поглядывая друг на друга, восстанавливали дыхание.
     Татьяна лежала, раскинувшись в истоме, полностью расслабленная, когда я вновь заключил ее в свои объятия, захватив врасплох. Задрав её ноги почти до головы и соединив их вместе, я проник в заветную щелочку, налёг на девушку всем телом и полностью подчинил своим движениям; при этом был агрессивен и неутомим. Ее глаза вначале горели страстно, она что-то шептала, затем я увидел в них ожидание и мольбу, она даже прикусила губу до крови, чтобы не закричать. Когда я, наконец, разрядился, мы повалились, совсем обессилевшие, поперек матраса и замерли. Минуту-две спустя Татьяна шелохнулась, прижалась ко мне и, пристроив свою медового цвета головку у меня на руке, прошептала:
– Ты просто сумасшедший, Савва! Когда ты меня любишь, твои серые глаза горят голубым огнем.
     «И когда она успела рассмотреть цвет моих глаз? – удивленно подумал я, нежно целуя девушку. – Ведь почти все это время ее глаза были закрыты, да и в баре сейчас темно словно ночью».
     Шепчась и лениво ласкаясь, мы провалялись в нашей импровизированной постели не менее двух часов, и под конец даже немного вздремнули. Когда мы вновь открыли глаза, я одним движением притянул ее к себе и пылко воскликнул:
– Я хочу тебя, Татьяна! (Это была, как вы, конечно же понимаете, шутка).
      В притворном ужасе девушка округлила глаза и уперлась обеими руками мне в грудь:
– Нет, такое невозможно вынести. Черт возьми, это же прямо насилие какое-то!
– Но, милая, согласись, что это нормально, – сказал я, немного ослабляя объятия. – Ты знаешь, еще Магомет в свое время сказал относительно женщины: «Никогда не отпускай ее, пока она не будет удовлетворена».
– Хорошо сказал. – Глаза Татьяны озорно блеснули. – Видимо, он был настоящий мужчина и понимал в этом деле толк.
     Четверть часа спустя, у входа в ресторан, она, приподнявшись на цыпочки, приобняла меня, поцеловала в губы и, сказав: «Прощай, милый, это было как праздник!», летящей походкой ушла в сторону автовокзала. Татьяна на ходу размахивала своей сумочкой, той самой, с которой у нас с ней все и началось. Легкая грусть овеяла меня, когда ее стройная фигурка исчезла за изгибом дороги. Глубоко вздохнув, я повернулся, было, чтобы вернуться в ресторан, но тут мой взгляд столкнулся с взглядом Ильича, стоявшего в трех шагах позади меня. На лице нашего швейцара было написано безмерное удивление.
– А мне показалось, что вы с этой дамой всего несколько часов назад, практически на моих глазах, встретились и познакомились, – растерянно, с удивленными нотками в голосе сказал он.
– Да, ты прав, отец. – Я дружески хлопнул его по плечу. – В этом вся наша жизнь – встречи, знакомства, а затем расставания. Но не следует огорчаться, тем самым, возможно, она и прекрасна!
    После этих слов я вернулся к себе в бар. Заперев дверь, я включил кондиционер на полную мощность и, зарывшись в еще теплые от наших с Татьяной тел махровые простыни, тут же уснул как убитый. Последняя мысль была о том, что мой отпуск, кажется, начался, и весьма недурно.

                4.
      
      На этот раз я проснулся от стука в дверь. На часах без десяти семь. Вечера, естественно – теперь я уже контролировал ситуацию.    
     «Напарничек явился» – понял я и отправился открывать.    
     Пока Сулико переодевался в рабочую одежду – белую рубашку, при черных брюках и пиджаке, я прибрал на место постельные принадлежности, затем бросил перед напарником раскрытую тетрадь движения товара. После чего, объяснив ему диспозицию в баре, то есть, показав, где что лежит, открыл входную дверь для посетителей.
     Сулико встал за стойку, а я уселся на пуфик по другую сторону стойки и попросил у него пачку «Мальборо». Он подал мне сигареты вместе с каким-то лоскутом бумаги.
– А дэнги? – потребовал он с обычной своей ухмылочкой, видя, что я не собираюсь платить за сигареты.
– Что касается денег, коллега, то эта пачка полагается мне бесплатно. – При этих словах я состроил скорбную физиономию. А увидев удивление, написанное на лице напарника, продолжил: - Она будет компенсацией за моральную травму, нанесенную мне твоей будущей тещей. – Сунув сигареты в карман, я вгляделся в бумажный лоскут. На нем красивым ровным почерком были написаны адрес и телефон Татьяны в Кишиневе. Ниже было приписано: «Люблю и жду!»
– Какой еще такой тещей? – не врубился Сулико.
– Таниной мамой, которая приходила сюда утром, и чуть было по ошибке не оторвала мне яйца, хотя должна была оторвать тебе.
– Падажды, да, а хто ета, вай-вай-вай, чито тэпэр будэт! – картинно схватился он обеими руками за голову.
– Да ты не волнуйся так! – сказал я злорадно, – она сказала, что снова придет - вечером, так что жди: твои яйца теперь тоже в опасности, и совсем не зная дочку, могу утверждать, что теща у тебя весьма тэм-пе-ра-мент-ная!
– А... эта, из села, – сообразил, наконец, о чем идет речь Сулико и забавно стал чесать у себя в затылке.
     Повернув голову чуть вправо, я заметил, что эту сцену, как и весь наш разговор, неожиданно для нас, да и для самих себя тоже, наблюдают и слушают две девушки, которые вошли в бар минутой-двумя ранее. Я тут же с удовольствием принялся их рассматривать. Это были две невысокого роста, хорошо сложенные молоденькие особы, удивительно похожие одна на другую лицами,  фигурами, да и одеждой – блузон и джинсы, на ногах туфельки на танкетке. Представляться им было не обязательно: гагаузки, горячая турецкая кровь. И хотя одна из них была блондинкой, а другая брюнеткой, я сразу же для себя решил, что они – сестры-близняшки, так как блондинка была явно крашеная.
-Извините, – поочередно с интересом оглядев меня и Сулико, проговорила брюнетка воркующим голоском, – вы сегодня работаете?
– Канэшна, дэвушка, канэшна, дорогой, захади, гостем будэш, – тут же заулыбался Сулико, включая все свое кавказское обаяние.
– А то мы много хорошего слышали о вашем баре, и наши друзья, которые здесь бывали, рассказывали, так что вот теперь мы решили сами посмотреть, убедиться, – поддержала первую девушку блондинка. 
– Канэшна, пажалуста сматрытэ, – перехватив мой насмешливый, направленный на него взгляд, хмуро пробурчал Сулико и, схватив тряпку, стал тщательно протирать стойку, очевидно вспомнив мои слова, которые я постоянно, каждый день к нему обращаю: «Не забывай, коллега, что стойка – это «лицо» бармена!»
      Девушки переглянулись, и брюнетка, видимо, из двоих более бойкая, располагающе улыбнувшись, сказала:
– Мы работаем в Комрате, в ресторане «Буджак» официантками, сегодня у нас выходной, вот поэтому мы здесь.
– Добро пожаловать, коллеги, проходите, не стесняйтесь, – пригласил я радушно, – посмотрите, что вас интересует, и присаживайтесь, располагайтесь, мы вам все покажем и расскажем.
      Девушки прошлись по бару, внимательно оглядывая обстановку и рассматривая импортные, в рост человека, рекламные плакаты на стенах и колоннах бара, в основном это были фото западных моделей мирового класса.
– А в нашем городе, к сожалению, нет бара, – сказала блондинка, когда девушки вернулись и присели у стойки, – а у вас тут действительно хорошо и очень уютно.
– Спасибо, приятно слышать, – автоматически ответил я, и, хотя уже собрался было уходить домой, притормозил. «Погоди-ка, - сказал я сам себе, - а ведь эти девочки, судя по всему, решили устроить себе сегодня в нашем городе «разгрузочный день». – Ведь там, в Комрате, в дремучей Гагаузии, где им приходится жить и работать среди своих закомплексованных турецкими вековыми традициями земляков, девушки не могут отдохнуть и расслабиться, как им хочется, а здесь, где их никто не знает, они намерены оторваться по полной программе».
       Я вернул свою задницу на пуфик. Конечно, я был реалистом и понимал, что эти искательницы веселых развлечений, а, возможно, и острых впечатлений – милые залетные «петрушечки», как их называет первый мой напарник Чумаков, - сегодня по вполне понятной причине мне уже не по зубам, но и оставлять их грузину «на растерзание» не хотелось. Даже просто из принципа. А девушки тем временем, мило щебеча, наперебой рассказывали о том, где они уже побывали и что успели посмотреть в нашем городе до своего прихода сюда. Тут же мы без церемоний и познакомились, блондинка назвалась Светланой, а брюнетка - Татьяной.
     Я жестом показал напарнику, чтобы он налил дамам шампанского, а сам тем временем буквально на минуту выскочил из ресторана. Поймав на стоянке у бара первого же попавшегося знакомого мне владельца машины, я попросил его сгонять ко мне на квартиру, взять и привезти от мамы сумку с вещами, которую она заранее сложила мне для отпуска, – сам я домой, судя по всему, уже не поспевал. Я сунул водителю в руки короткую записку с адресом - для мамы, и пятерку – ему за труды, после чего поспешил обратно.
     По возвращению в бар, а отсутствовал я никак не больше пяти минут, возле «наших» девушек обнаружился целый рой местных донжуанов, которые, переговариваясь шепотом, расспрашивали друг друга, откуда здесь взялись эти новенькие дамочки. Девушки же беззаботно попивали шампанское и делали вид, что происходящая вокруг них суета никоим образом к ним не относится, - тут, безусловно, сказывался опыт работы в ресторане, навык общения с посетителями. По-свойски присев между девушками, я взял себе фужер шампанского и стал их развлекать, рассказывая анекдоты вперемежку с местным приколами; попутно я ломал себе голову, как же мне в сложившейся ситуации поступить.
      Эх, в который уже раз я пожалел, что рядом со мной нет Кондрата – моего верного товарища и бесценного партнера по совместному времяпровождению с девушками, – прошло уже более полугода, как он находился в армии. Но что делать, как мне быть? Увести этих девушек к себе на съёмную квартиру? И что дальше – улечься с обеими в постель?! Я только на секунду представил себе, как эти две гагаузки-турчанки в сладострастном экстазе терзают мое бедное тело, и мне чуть не поплохело. Так я рассуждал, пока болтал с девушками, перемежая анекдоты с различными сценками из ощепитовско-ресторанной жизни, – это была общая для нас и близкая девушкам профессиональная тема.
     Тем временем среди многих прочих в бар заглянул один из постоянных клиентов: это был Саша Подольский, работавший председателем одного из городских спортобществ, парень спортивного сложения и приятной внешности. Правда, едва он подошел и, протянув руку, поздоровался, я сразу понял, что парень слегка подшофе, но и в таком состоянии Саша, насколько я знал, старался вести себя как джентльмен, так как происходил из интеллигентной семьи: мать его была учительницей, а отец партийным функционером среднего звена, то есть районного уровня.    
      Тем временем Саша, заказав у бармена фужер шампанского, с интересом стал приглядываться к девушкам. Затем, выбрав момент, подошел и шепотом спросил у меня, что это за дамы со мной. Решив, что более подходящего партнера на этот вечер мне все равно не найти, я отвел его в сторону и вкратце изложил ситуацию. Саша, выслушав меня. сразу загорелся, предложив отправиться к нему, в его однокомнатную квартиру, расположенную в доме, что в десяти минутах ходьбы от ресторана.  На том и остановились.
     Я спросил девушек, не голодны ли они, и не хотят ли подняться в зал ресторана перекусить, на что они ответили, что сыты, и что им и здесь хорошо. Познакомив их с Сашей, я в двух словах объяснил нашим милым турчанкам, что нам стоило бы покинуть бар именно сейчас, до наступления часа всеобщий «охоты», когда в ресторане парни расхватывают девиц, как голодные - горячие пирожки, и они, поняв меня, перекинулись между собой парой слов, после чего согласились на наше предложение.
     Как раз в это самое время отправленный мною к маме товарищ вошел в бар и протянул мне сумку с вещами. Я поблагодарил его, затем, открыв сумку, поверх своих вещей уложил несколько бутылок «Токайского» – великолепного венгерского вина, которое, кстати, в прошлом году (1980) было признано лучшей маркой сухого вина в мире, после чего мы немедленно покинули бар. Сулико, провожая нас около входа, сделал вопросительное лицо, взглядом спрашивая, как же насчет него, на что я ему мило улыбнулся и сказал:
 – Вино на меня запиши.  И вообще, джигит, круты сэбэ яйца, они тэбэ все равно болше нэ понадобятся, потому что теща вот-вот падайдёт.
             
                5.
      
     После чего я с девушками вышел на улицу, встретившую нас вечерней прохладой, а минутой позже нас нагнал Саша – оказалось, он задержался в баре, покупая упаковку шоколадок. Темное небо было утыкано крупными и чистыми, словно умытыми недавним дождём звёздами, когда мы, смеясь и незлобно чертыхаясь, если приходилось обходить большие лужи, то и дело встречающиеся на нашем пути, добрались до пятиэтажного дома, первый этаж которого занимал магазин «Молдова». Ведомые Сашей, мы поднялись по лестнице на третий этаж и со смехом и шутками ввалились в квартиру. Весь путь к дому Татьяна проделала, держа Сашу под руку; ее сестричка Светлана, нисколько не теряясь, завладела моим локтем. Однако, когда мы уже оказались в квартире, я решил, что не стоит мне нарушать сегодняшнюю традицию и стал уделять внимание Татьяне, тем более, что девушки, если бы не обесцвеченные волосы Светланы, были практически неразличимы.
     «Если мне не хватит сил на то, чтобы как следует поприставать к Татьяне, – мелькнула в моей голове предательская мысль, – то хотя бы отвлеку ее на себя, чтобы она сестре и Сашке не помешала, тем более что ранним утром я все равно сбегу. У меня ведь в кармане купленный загодя билет до Затоки, на одесский автобус, который отправляется в 5.10».
     Саша тем временем включил большой бобинный магнитофон, стоявший на столике, запустив медленную музычку, а девушки принялись хозяйничать за столом – нарезали хлеб, а также  колбасу и помидоры, принесенные хозяином из холодильника, затем, испросив у него стаканы, сами же стали наливать вино. Прозвучало несколько подходящих случаю тостов – за дружбу! за встречу! за любовь! - под которые все мы с удовольствием выпили. Спустя четверть часа мне уже казалось, что в нашей небольшой компании наметилась полная гармония.
     Я мелкими глотками попивал светло-золотистое на цвет и слегка кисловатое, но богатое вкусом вино, и налегал при этом на шоколад – помнится, вычитал в каком-то умном журнале, что он способствует сексуальной силе. Не знаю только, сколько его понадобится съесть именно в моем случае, боюсь, что как минимум килограмма два, чтобы хотя бы частично наверстать силы, уже потраченные сегодня. Перекусив и послушав музыку, и не зная, чем еще можно развлечься, мы скомкали программу, для чего я, легко ущипнув Татьяну за руку, направился на кухню, куда Саша чуть раньше отнес матрас и другие предназначенные нам постельные принадлежности. В наше время спать на матрасе, да еще на полу, и  тем более на кухне считалось кощунством, но лично для меня это уже стало как бы неотъемлемой частью бытия. Тем более что в этих «матрасных мучениях» меня зачастую сопровождали замечательные, любвеобильные и к тому же неприхотливые в быту девушки!
     Через минуту, когда я уже заканчивал стелить постель, следом за мной на кухню пробралась Татьяна. Она прикрыла за собой дверь и мы, не теряя больше ни секунды, выключили свет, разделись и приняли горизонтальное положение. Запах её тела, влекущий, возбуждающий, слегка пикантный, будто бы приправленный перцем, достиг моего обоняния, пробуждая влечение. Обняв девушку, я совсем по-детски скользнул головой к ее небольшим, твердым грудкам, и принялся губами отыскивать сосок, а ее маленькие, горячие ладошки стали шарить по моему телу, забираясь в самые укромные местечки. После непродолжительной прелюдии я выбрал пассивную позицию «на спине» и отдал Татьяне инициативу, предоставив ей полную свободу действий: гагаузки-турчанки, - а знал я это не понаслышке, -  в постели горячие и темпераментные изначально, по своей природе.
     Когда Татьяна, к моему немалому удивлению, быстро добилась своего и, возбудив моего Удальца, уселась на меня верхом, мелькнула мысль, что вряд ли я способен хоть в чем-то ей помочь. Как, впрочем, и помешать. А девушка, не догадываясь о моих тревогах и сомнениях – что и замечательно! – сама хорошо со всем этим справлялась, а то, что я очень долго не мог кончить, как раз и было для нее лучшей помощью. После нескольких перемен поз на базе первоначальной – верхом лицом ко мне, затем спиной, а после еще и боком, Татьяна, поистратив силы, упала на меня грудью, уткнувшись лицом в плечо, и стала всхлипывать в такт движениям. Не знаю, сколько это действо (или как это еще можно было назвать?) продолжалось – я попросту потерял ощущение времени, но моя партнерша, когда, наконец, сползла с меня, выглядела совершенно обессилевшей. В награду за мою «стойкость», она стала меня целовать, а мне хотелось лишь одного – чтобы она уже оставила меня в покое.
      Вскоре это произошло, но когда Татьяна, вытянувшись рядом, расслабленно приникла ко мне своим горячим телом, отчего её запах стал еще более пряным, что было уже не очень кстати, нам стали слышны доносившиеся из комнаты голоса: разговор там проходил на высоких тонах, и, судя по всему, вскоре грозил перерасти в скандал.
– Как ты думаешь, что там у них происходит? – спросил я Татьяну, хотя и сам уже догадывался, в чем дело, она же в ответ что-то неопределенно пробормотала. Естественно, из чувства мужской солидарности я не мог не вмешаться в происходящее, поэтому встал, спешно натянул брюки и постучал в дверь. Услышал Сашино «войди», я потянул на себя дверь и шагнул в зал. Светлана сидела одетая на диване в знакомой мне по опыту закрытой позе «не дам» – руки скрещены на груди, коленки плотно сжаты, глаза глядят неприязненно исподлобья, а Саша стоял перед ней и читал девушке мораль.
– Я чем-то могу вам помочь, друзья мои? – спросил я шутливо, но Саша, которому, видимо,  было не до шуток, так как он уже начал терять терпение, вдруг ответил сварливо:
  – Вот-вот, ты виноват, Савва, ты с ней и разбирайся.
     Не спрашивая товарища, в чем я лично перед ним провинился, если он один на один не может склонить девушку к интимным отношениям, я, напустив на себя суровый вид, строго посмотрел на Светлану, та же глядела на меня из-под влажных ресниц жалобно, чуть не плача.
-Ну-ка, Светик, вставай, выйдем со мной на минутку, поговорим, – позвал я девушку и отправился в прихожую.
– Понимаешь, – сбивчиво начала разговор Светлана, едва мы с ней остались вдвоем, – еще в баре, с самой первой минуты я решила… – Тут девушка, порывисто прижавшись ко мне, всхлипнула и, не удержавшись, расплакалась. Как мне было ее не жаль, – не говоря уже о том, что этот ее порыв был мне весьма приятен, - я сказал:
– Так, давай-ка вначале утри слезы, и объясни мне, в чем дело, только говори четко и членораздельно.
– Понимаешь, Савва, мне сразу, еще в баре понравился ты, а я не проститутка какая-нибудь и не могу, не испытывая хотя бы симпатии, лечь с ним, ну, с этим Сашей. Я так и сказала ему, поэтому он и начал скандалить, – пояснила она.   
      Что ж, позицию Саши в создавшейся ситуации можно понять, подумал я. Да и позицию Светланы тоже. И теперь именно мне надо будет каким-то образом исправлять эту самую ситуацию, тем более что мы находились у Саши в гостях. Нет, я не стал читать Светлане нотации на тему: «Надо-не-надо, хочу-не-хочу, дам-не-дам, или дам, но-не-вам», а вернувшись в комнату, негромко спросил Сашу:
–А что если вместо Светланы к тебе придет Татьяна? Если хочешь, я попробую с ней поговорить.
      Саша не поднимая головы, угрюмо кивнул, ему было все равно.
      Согласия Татьяны я, откровенно говоря, спрашивать попросту боялся,  представляя себе, какой скандал она может закатить, – турчанка все же, горячая кровь. А с другой стороны, надо было хотя бы попытаться оказать почесть и хозяину квартиры, поэтому я отправился на переговоры с Татьяной.
– Танечка, – тяжело вздохнув, обратился я к девушке, входя на кухню и включая свет. – Ты не могла бы пойти и успокоить нашего хозяина Сашку; ну, ты меня понимаешь, подари ему немножечко ласки... Выручи сестричку, а то у нее, мне кажется, что-то где-то как-то замкнуло на передке.
– Как это «успокоить»? – приподнявшись в нашей импровизированной постели, вспыхнула девушка. – Я что, по-твоему, должна ему «дать»? И не собираюсь. Что за глупости? Я останусь с тобой до утра. Не стыдно тебе такие вещи предлагать мне после того, что у нас с тобой было?
    Ее обжигающий взгляд и обвиняющий тон заставили меня прикрыть глаза. Ну, как вам это нравится? Она «останется со мной до утра». А по тону так можно подумать, что до конца жизни. Я уже открыл, было, рот, чтобы в сердцах спросить, какая для нее по большому счету разница, с кем из нас спать, когда Татьяна, не одеваясь, быстрыми движениями похватав свои вещи и завернувшись в простыню, ушла в зал, громко хлопнув на прощание дверью.
      Раскрыв от удивления рот, так как я уже и не надеялся на благополучный выход из того патового состояния, которое создалось в нашей компании, я еще несколько секунд простоял на пороге кухни, когда вдруг заметил, как из коридора, крадучись, словно кошка, ко мне пробирается Светлана. Затаенно улыбаясь, она быстро оглядела кухню, затем шагнула и опустилась на матрас, и лишь тогда я, очнувшись, быстро выключил свет, чтобы она не имела возможности обозреть место совсем недавно произошедшей здесь любовной схватки.    
     Светлана, взяв меня за руку, усадила рядом с собой и, сменив обиженный тон на упреки, стала спрашивать, почему я сразу не захотел остаться с ней.
     Я замялся. Что я мог сказать ей, как объяснить? Сказать, что выбрал Татьяну только из-за имени – смешно. Или что они с сестрой для меня (как и для многих других, впрочем), абсолютно одинаковы? Вместо этого я придумал кое-что другое:
– Понимаешь, Светик мой ясный, – проникновенно начал я, – Мне не хотелось расстраивать тебя, но у меня проблемы… ну, это... с сексом. Думал, посижу с твоей сестричкой тут, пока вы там...
     При этих словах Светлана слегка отодвинулась, недоверчиво и недоуменно уставившись на меня.
– Да-да, так что, пожалуйста, пойми меня правильно и не обижайся. – Я опустил голову на грудь. Говоря это, я и не думал врать, так как знал, что никто и ничто в мире уже не в состоянии подвигнуть меня сегодня вновь на интимные отношения с женщиной. Пусть даже с самой прекрасной! Светлана же после короткой паузы потянулась ко мне и стала гладить по голове и плечам, пытаясь этим успокоить, но потом вдруг воскликнула:
– Но ты ведь только что спал с Татьяной!?       
      Я отрицательно покачал головой и для правдоподобия тяжело вздохнул.
   -Сама видишь, Татьяна ведь ушла к нему.
   Светлана продолжала смотреть на меня недоверчиво, затем спросила:
– А сколько тебе лет, Савва?
– Двадцать шесть, – ответил я, затем взял ее ладони в свои и тут меня понесло: я стал жаловаться на жизнь, рассказал девушке, что это у меня произошло от неразделенной любви еще три года тому назад, и что с тех пор я вообще не спал с женщиной, – не получалось и все. И до того вошел при этом в роль, что мне стало ужасно жаль самого себя, и в глазах моих, кажется, даже выступили слезы.       
     Светлана вначале утешала меня, как могла, где возгласом, где поглаживанием, затем стала убеждать, что все еще будет хорошо, мне обязательно повезет и встретится хорошая, добрая и понятливая девушка, с которой у меня все наладится и в жизни, а затем и в постели тоже. При этом она вновь стала гладить меня по голове, по плечам и по спине, и вскоре я понял, что она в порыве сострадания готова стать той самой девушкой. Несколькими минутами позже, как бы случайно проведя рукой по моему паху и убедившись, что мое тело не реагирует на ее простые ласки, Светлана использовала массаж, но чуть было не загнала меня этим в сон. Убедившись, что и это не помогает, она переменила тактику и сказала строго, поставив мне условие:
– Поклянись, что никому не расскажешь, тогда я тебе это...
  -Клянусь! – воскликнул я, догадавшись и едва не рассмеявшись.   
  –Ну, сделаю минет, - сказав это, девушка поникла головой.
     Тут следует отметить, что всего несколько лет тому назад в наших краях и слова такого никто не знал – минет, – а за просьбу исполнить его любой из парней мог запросто отхватить от девушки пощечину.
– Мля буду, клянусь, что никому не скажу, – всё также силясь сохранить серьезность, тут же поклялся я.
      Светлана несколько секунд в задумчивости смотрела на меня, затем деликатно освободив моего Удальца из плена брюк, перешла к активным действиям.
      Я безучастно лежал на спине, а сильное, гибкое тело Светланы скользило по мне, изворачиваясь, руки и губы ее буквально творили чудеса, и в результате девушка все-таки добилась своего, – этот дурень с головой, но без мозгов, мой Удалец, выдержавший сегодня уже несколько нешуточных любовных схваток, кое-как выпрямился и встал!   
    Светлана, увлекаясь, стала тереться и ласкаться об него все энергичнее, а затем, взявшись за дело всерьез, оседлала меня, доставив тем самым моему детородному органу нешуточную боль, и начала двигаться вверх-вниз и вперед-назад, лицо ее исказилось в страстной гримасе. Девушке, очевидно, понравился процесс «реабилитации», но, к сожалению, в своем усердии Светлана то и дело делала мне больно. Мой детородный орган не столько отвердел, сколько онемел, и я едва сдерживал руками свою любвеобильную партнершу, направляя ее так, чтобы она делала поменьше резких движений и не смогла причинить мне дополнительных неприятных ощущений. В эту, прямо скажем, нелегкую для меня минуту, я находился в том состоянии, что, уже не думая о сексе, попросту был в страхе за свое здоровье и почти не надеялся на благополучный исход нашего акта. Я едва дышал, улавливая своим чувствительным носом терпковатый мускусный запах, струившийся от тела партнерши. Светлана же, счастливая от того, что так хорошо и положительно на меня влияет, довела таки меня до пика - высшей степени экстаза, - и мой крайне измученный организм, наконец, выручил меня – произошло извержение: это было ни с чем не сравнимое удовольствие, такое, наверное, бывает, как утверждают врачи и адепты изотерики, один раз в жизни – за несколько секунд перед смертью. Что ж, прочувствовав его и оставшись при этом в живых, я готов признать, что это была высочайшая по накалу и упоительности пытка: у меня уже не было ни слов, ни сил, чтобы поблагодарить мою лечительницу или мучительницу – называйте ее как хотите.
     Умиротворенная и, надеюсь, удовлетворенная Светлана улеглась рядом, и я, теряя границу между сном и явью, задремал, обнимая ее. Но полноценно отдохнуть мне, к сожалению, не удалось – когда я вновь открыл глаза, на часах было уже четыре утра, и необходимо было вставать и идти, чтобы поспеть на  автовокзал к отправлению автобуса. 
     Светлана сладко посапывала, когда я осторожно высвободившись из ее объятий, стал одеваться.
    В темноте среди прочих вещей мои руки наткнулись на косметичку одной из девушек. Любопытство, как говорится, не порок, а простое свинство. Открыв ее, я обнаружил внутри два паспорта, носовой платок, помаду, тени и немного денег. При слабом лунном свете, падавшем из окна, я разглядел на фотографии первого из паспортов Татьяну – брюнетку. Фамилия у нее была длинная и труднопроизносимая, с окончанием на «оглу». Второй паспорт явно принадлежал Светлане – на фото была все та же мордашка, только волосы были заметно светлее. Я хотел было уже закрыть паспорт и положить его на место, как вдруг мне в глаза бросилось нечто такое, что я не поверил своим глазам: и в том и в другом паспорте значилось одно и то же имя – Татьяна. Фамилия в обоих паспортах тоже была одинаковая.
        Имена обеих девушек – ТАТЬЯНА!? Мне показалось, что у меня, то ли от вина «Токай», то ли от переутомления двоится в глазах. Как такое возможно?! При этом я, видимо не сдержав эмоций, издал какое-то восклицание, потому что Светлана – или все же Татьяна? – беспокойно заворочалась на своем ложе. Я успел еще заметить, что у девушек разные отчества и вложил паспорта на место, когда она открыла глаза и уставилась на меня непонимающим взглядом.
– Как все же тебя зовут, пупсик мой? Ну-ка, признавайся! – с шутливой угрозой в голосе спросил я, опускаясь на колени рядом с девушкой и ласково целуя ее в шею. Она, ничуть не удивившись тому, что я среди ночи ее об этом спрашиваю, ответила, будто продолжая ранее начатый со мной разговор:
– Вообще-то меня тоже зовут Татьяна.
– Но как такое возможно?..  – поднимаясь на ноги, чуть не вскричал я,  – ведь вы сестры-двойняшки!?   
– Кто это тебе сказал? Мы, Савва, к твоему сведению, – двоюродные сестры, а наши отцы - братья, – ответила Татьяна, решительно поднимаясь с матраса. – Я тебе расскажу нашу историю, если тебе это интересно, а заодно оденусь.
-Интересно, конечно, – отозвался я. - Но вот одеваться тебе вовсе не обязательно. Я тороплюсь, потому что рано уезжаю, а вы с сестрой можете остаться здесь до утра.
       -Без тебя я здесь и минуты не останусь, - решительно заявила она, принимаясь собирать свои разбросанные вещи. Попутно она стала рассказывать.
        – Наш с Танькой дедушка, не доживший до нашего рождения всего месяц, – начала Татьяна, не прекращая при этом ловко натягивать на себя вещи, – просил перед смертью, чтобы тот из двоих его сыновей, у кого родится дочка, назвал ее Татьяной – так ему захотелось, уж не знаем почему, может любовь какую его давнишнюю так звали, или подругу фронтовую, во всяком случае, в роду у нас до тех пор Татьян не было. И когда родились девочки, то есть мы, – а это произошло с разницей всего лишь в два дня, но у разных отцов, в разных семьях и в разных городах, – то обеих назвали Татьянами, а отцы наши тогда между собой не разговаривали, так как находились в ссоре из-за наследства, ну там, сам понимаешь: дом, живность всякая, овцы, свиньи, куры. Короче, не поделили они отцовское хозяйство по справедливости, а имена своим дочерям дали одинаковые, как их отец просил. Вот так и получилось, что обе мы – Татьяны. Но с десятилетнего возраста мы все время вместе, не разлучаемся, да и наши отцы в конце концов помирились. Светлана я для посторонних, чтобы нас все же могли как-то различать, – добавила она мягким голосом, – вот хотя бы ты, например. И покрасилась я в блондинку, как ты понимаешь, все по той же причине.
      Что ж, весьма любопытная и довольно интересная история, подумал я.
      Спустя несколько минут, когда я вышел в коридор и стал обуваться, рассуждая о превратностях судьбы, и о том, что и меня самого часто называют не моим именем, следом за мной тихо, на цыпочках, крались обе Татьяны, не захотевшие, несмотря на столь ранний час, оставаться в квартире наедине с ее хозяином. Дверь, снабжённая автоматическим замком, защелкнулась.
      Судя по тому, как первая Татьяна, брюнетка, едва мы вышли на улицу, сразу подошла и прижалась ко мне, я понял, что между ней и Сашкой этой ночью так ничего и не было. Вторая Татьяна, подозрительно нас с ней оглядев, прижалась ко мне с другой стороны, и мы пошли втроем, в обнимку, по прохладным от утренней свежести улицам. Уже на подходе к автовокзалу, прощаясь, я поцеловал обеих девушек в щечку:
– Буду счастлив, если еще когда-нибудь увижу у себя в баре таких классных сестричек – Танюшек.
     Девушки пообещали не пропадать и тоже пригласили меня к себе в Комрат, после чего мы расстались: девушки стали дожидаться нужного им рейса, а я бегом ринулся к своему автобусу.
         
                6.
      
      Я едва успел к отправлению, однако, пока бежал, почти не чувствовал под собой дороги: мне казалось, что я вот-вот полечу – такая в организме была легкость и пустота. Зато, войдя в автобус и заняв свое место в заднем ряду между двумя бабульками в цветастых платочках с многочисленными баулами в руках, я устроился в своем кресле поудобнее, и тотчас же провалился в сон, проспав шесть часов кряду, то есть до самого прибытия автобуса в пункт назначения - Затоку. И, вынужден вам признаться, что все это время мне снились прекрасные обнаженные девушки, у которых на лобках вместо волос были, увы, мотки колючей проволоки. Эти самые девы, идя нестройной группой, несли на подносе мой сморщенный «перчик» (Удальцом его теперь даже при всем желании назвать было нельзя) с кровавыми царапинами на нем, а я бежал вслед за ними и умолял вернуть его мне, хотя бы в том виде, как есть. Я уже, было, почти уговорил их, как буквально в последний момент кто-то помешал мне, грубо оттолкнув от девушек ударом в плечо.
     В полнейшем расстройстве я открыл глаза и увидел перед собой... водителя, который тряс меня за плечо со словами: «Станция Затока, парень! Тебе здесь выходить».
      Еще не отойдя полностью ото сна, я выскочил из автобуса и, сжимая в руках сумку, помчался к туалету.
Пока я писал, то вниз, на свое потрепанное «достоинство» старался не смотреть, – страшновато было.
     Товарищ мой, Серега Березкин, который должен был встретить меня в Затоке, и обычно путающий часы, когда мы должны с ним встретиться, а порой и дни, на этот раз, как ни странно, находился на месте, у входа в автовокзал, причем он сразу же разглядел меня в толпе пассажиров и окликнул. Я направился к нему; лицо его выражало удовольствие от нашей встречи.   
     Я подошел и обнял Серёгу; ну какой у него без меня отдых, так, потеря времени, потому что мы с ним прекрасно дополняли друг друга. Серега был возбужден и не в меру разговорчив, из чего я сделал вывод, что в этот жаркий полуденный час он уже был по своему обыкновению в приличном подпитии.
     Спустя четверть часа мы добрались до лагеря отдыха, где нам предстояло прожить ближайшие две недели и я, оставив свои вещи в комнате нашего домика и умывшись, отправился в сопровождении Сергея обозревать окружающую местность. Те, кто работает как я – по многу часов в сутки и при этом довольно напряженно, - могут понять мои чувства, когда я увидел многочисленные домики, песочек и чуть вдалеке такое притягательное бирюзово-голубое моречко...
   Едва мой товарищ успел ознакомить меня со всеми необходимыми службами лагеря, как прозвучал гонг, который, как объяснил Сергей, собирает отдыхающих на обед.
     Огромное здание столовой, занимающее территорию в полтысячи квадратных метров, было светлым и солнечным из-за больших окон по всей его длине. Войдя внутрь, я уже стал, было, осматриваться, выбирая за какой из многочисленных столиков нам присесть, когда Сергей, хитровато улыбнувшись, увлек меня в дальний угол столовой, отгороженной от общего зала разноцветными пластиковыми шторами. Там, в уютном уединении от зала, в месте, на первый взгляд почти незаметном непосвященному, такими же пластиковыми шторами был образован уютный отдельный кабинет, в котором размещалось всего шесть столиков, а по углам помещения высились фикусы в кадках.
-Это место, как ты сам понимаешь, Савва, отведено для лиц, особо приближенных к начальству, - с удовольствием сказал Сергей, присаживаясь за один из столиков, и я с удовлетворением кивнул.
-Кстати, нашим соседом по домику является сам шеф-повар по имени Иван, - продолжил свое объяснение Сергей, - и в столовой, как ты понимаешь, он над всеми главный. Мы с ним, должен тебе сказать, сразу сошлись по интересам, - добавил он, выразительно щелкнув указательным пальцем по горлу.
     Затем мой товарищ деловито огляделся по сторонам и с показной сердитостью сказал:
-Так, а в чем собственно, дело, почему нас до сих пор не обслуживают?
       Я тоже посмотрел по сторонам и тут только обратил внимание на юных девушек в серых фартучках, снующих туда и сюда по залу с подносами, и этих девушек здесь было никак не меньше двух десятков. 
     Пока я их разглядывал – юных, стройных и симпатичных, - восхищенно цокая языком, перед моим взором возник худощавый мужчина в халате, возрастом не старше тридцати лет, который, подав руку и дружелюбно улыбнувшись, назвался Иваном. Я пожал его крепкую ладонь, назвал свое имя и лишь после этого заметил стоявшую за его спиной официантку –
юную девушку,,
блондиночку с неплохой фигуркой,, слегка пухленькую
   с лицом чистым и хорошеньким, словно у ангелочка. Она стояла, стесняясь и робея, позади своего шефа.
          – Вот эта девушка, уважаемые товарищи Сергей и Савва,  будет обслуживать вас персонально, – уверенно заявил Иван, движением руки подталкивая девушку к столу, – так что прошу ее любить и жаловать.
      И он ушел, легонько шлепнув девушку чуть пониже спины, отчего та вмиг зарделась румянцем.
– Да вы не волнуйтесь так, – сказал я девушке, с удовольствием оглядывая ее ладную фигурку, – мы будем и любить вас, и жаловать, а в конце, не сомневайтесь, вы получите зачет по практике. Вот только прежде скажите нам, как вас зовут?
– Меня зовут Таня, – скромно прикрыв глаза красивыми длинными ресницами, ответила девушка. Эти ее невинные слова почему-то отозвались в моем паху короткой, острой болью.



                Новелла третья               

«Кубинский».

Ром                40 мл.
Сок грейпфрута  70 гр.
Колотый лед.


            
               
              Центнер любви.
               
               
               
                Случайно встретившись в аду
                с отпетой шлюхой, мной воспетой,
                вернусь я на сковороду
                уже, возможно, с сигаретой.
                Игорь Губерман
      
       В тот вечер я зашел в ресторан с единственной целью – поужинать. Я просто проходил мимо, возвращаясь домой после утомительного суточного карточного марафона на катране, и ноги, откликнувшись на сигнал пустого желудка, сами принесли меня сюда, в хорошо знакомое мне учреждение общественного питания.
    Проведя за игровым карточным столом практически безвылазно двадцать четыре часа, я только теперь, входя в ресторан, вспомнил, что за всё это время съел всего лишь пару бутербродов, запив их, за неимением чего-нибудь более подходящего, водой из крана. Что же касается самой игры, то сегодня произошел один из тех редких случаев, когда игра, а играем мы преимущественно в триньку, под конец как-то сама собой сникла, словно шагреневая кожа и закончилась, так и не выявив явных победителей и побежденных, и ни у моих партнеров по игре, ни у меня самого не было больше ни сил, ни желания продолжать ее. И все же я был доволен ее результатом, так как в моем кармане по ее окончанию стало на пять сотен рублей больше – вполне себе средненький выигрыш, но всё же.
     Поднимаясь на второй этаж, где находится ресторанный зал, я дал себе зарок, что как только поем, тотчас же отправлюсь домой, спать, - и никаких приключений, которые нередко со мной случались именно здесь в совсем еще недавние времена, когда я работал в коктейль-баре, расположенном на первом этаже здания.
      В зале оказалось множество свободных столиков, и я, пройдя вглубь помещения, присел за один из тех, что расположены вблизи эстрады - двухместный, заказал тут же подошедшей незнакомой мне новенькой официантке сто граммов водки, бутылку пива, салат из квашеной капусты и котлету отбивную свиную  натуральную с картофелем и зеленым горошком.
      Народу в зале было немного, в основном, как я успел заметить, это были постоянные клиенты, из тех, что приходят сюда почти каждый вечер; музыканты на эстраде небрежно наигрывали какую-то мелодию, несколько пар танцевали; официанты вальяжно прохаживались между столиками, готовые принять новый заказ, или же дополнить к старому. В общем, все было как обычно, и лица вокруг тоже, в основном, были мне хорошо знакомы, и лишь одно слегка раздражало: принявшая у меня заказ новенькая, незнакомая мне официантка с исполнением его явно не торопилась.
     От нечего делать я стал наблюдать за посетителями и при этом периодически поглядывал на часы: прошло уже не менее получаса с тех пор, как официантка ушла, но до сих пор ее нигде не было видно.
    Оглядевшись по сторонам в очередной раз, я случайно обратил внимание на соседний с моим столик, до этого пустовавший – как раз в эту минуту за него подсели две «мамзели». Эти дамочки, с которыми мне пришлось раскланяться, оказались моими хорошими знакомыми: одну из них звали Светлана – это была известная всему городу девица легкого поведения, и с ней была подруга Елена по прозвищу «Центнер любви» – дамочка, так сказать, фривольного поведения. В чем же отличие между ними, спросите вы? Отвечу: Елена по сравнению со своей товаркой была любительница.
    Их, в отличие от меня, молниеносно обслужили, на столике, словно по щучьему велению, возник графинчик водки, горка хлеба, закуски, а дамочки, регулярно пополняя свои рюмки, о чем-то разговаривали и, оглядываясь по сторонам, поминутно смеялись. Наверняка обсуждают окружающих, решил я, откидываясь назад на своем стуле и только теперь, наконец, увидел свою официантку. 
     Чувствуя себя некомфортно под моим, полным упрека взглядом, она разложила на моем столике заказ, принесенный целиком, на подносе, после чего вновь исчезла. Неторопливо поглощая нехитрый ужин, я от нечего делать прислушивался к музыке, пожалуй, впервые за все эти годы заинтересовавшись ресторанным репертуаром. Периодически бросая взгляды в сторону музыкантов, я поневоле обращал внимание на своих соседок, так как их столик располагался как раз между мной и эстрадой. Светлана, уже слегка раскрасневшаяся от возлияний, почти поминутно заливалась громким, безудержным хохотом, заражая окружающих своим хорошим настроением и веселостью; Елена вторила ей, правда, смеялась она негромко, будто подкашливала, при этом ее пышное тело колыхалось, чем-то напоминая медузу.
     Я, пытаясь понять, отчего это они так веселятся, стал прислушиваться к словам песен и услышал следующее:
    «Птица счастья завтрашнего дня, улетела крыльями звеня», а в припеве вместо:
    «Выбери меня, выбери меня», – солист пел:
    «Выбарай меня, выбарай меня...». Такой себе почти незаметный сексуальный подтекст.
     В следующей песне, где есть такие слова:
   «...Я так хочу, чтобы лето не кончалось, чтоб оно за мною мчалось, за мною вслед...»,  Игорь Копытов, солист ансамбля, любимец публики, спел голосом Пугачевой, – кстати, очень похоже:
      «Я так хочу, я все лето не кончала, эх, начать бы все с начала...»
      И в следующей, где поётся: «...руку мне дай на середине пути...», я услышал: «...в руку ей дай на середине пути...».
     Несколько позднее я услышал еще такое:
     Вместо слов «...мой белый пароход меня уносит вдаль, и чайки за кормой...» в исполнении наших музыкантов слышалось: «мой белый трихопол меня уносит вдаль, и чайки за кормой...»;
А затем еще: «...Катится, катится, голубых вагон...».
   Вслед за песней про «голубой вагон» вновь наступила пауза, после которой музыканты объявили «белый танец» – это когда дамы приглашают кавалеров, и я увидел как Елена-«Центнер любви», встает, и загадочно улыбаясь, направляется прямиком ко мне.

                *              *              *               
               
                Я – лишь искатель приключений,               
                а вы – распутная мадам,               
                я  узел завяжу на члене,               
                чтоб не забыть отдаться вам. 
                Игорь Губерман               

– Вставай, дружок, – сказала она, подходя и касаясь ладонью моего плеча. – Пойдем, потанцуем.
      Я поднялся (не обижать же женщину отказом), и мы с Леной отправились танцевать.
– Скажи мне, милый друг, – начала она (неужели читала Ги де Мопассана?), когда мы влились в круг танцующих пар, и я робко водрузил руки на то место, где у женщины должна быть талия, – тебе не кажется, что ты меня избегаешь?
     Вздохнув, я пробормотал:
– Ну... специально я от тебя, Ленка, не бегаю, это тебе только так кажется.
– А разве ты не замечаешь, мой дорогой Савва, что я уже десять лет тебя хочу, и в который уже раз говорю тебе об этом, а дело у нас до сих пор не трогается с места?
– Ленка, мы с тобой уже так давно знакомы, что мне думается, когда ты говоришь об этом, то наверняка шутишь. – Я улыбнулся и чуть увереннее обхватил ее за талию. – Кроме того, ты – мой старый друг, а я друзей, уж прости, не трахаю. Не говоря уж о том, что десять лет назад тебе было всего-то тринадцать или четырнадцать.
– Ты прав, именно тогда я на тебя впервые обратила внимание, – Ленка игриво заглянула мне в глаза, – и впервые захотела.
– Так что же ты все эти годы так плохо хотела? – позволил я себе усмехнуться, и в ответ на это она больно ущипнула меня за плечо.
– Ты же тогда был увлечен моей одноклассницей Наташкой Даниленко, а меня в упор не замечал. Не помнишь, что ли? – уколола она меня упрёком.
– Кажется, я тогда и сам был нецелованным мальчишкой шестнадцати лет.
– Так что же, теперь ты, надеюсь, уже повзрослел и понимаешь, что нельзя столько лет терзать отказами бедную женщину?
– Леночка, скажи, зачем тебе это? – спросил я, бесполезный разговор со старой знакомой начинал меня утомлять.
– Мне это важно, я хочу, чтобы ты хоть одну ночь провел со мной, – в голосе Ленки, известной в кругу знакомых своими насмешками и грубоватыми шутками, послышались непривычные просительные нотки.
– Боюсь, что ты обманываешь себя, – попытался отговорить я ее. – Да тебе это может и не понравиться.
– Ничего, я потерплю, – прошептала Ленка, глаза ее мечтательно заблестели. – Представляешь, Савва, – ты и я – в одной постели. О, это будет зажигательная ночь! – И она рассмеялась своим странным булькающим смехом.
      Я пожал плечами. Затем усмехнулся. И сдался. Моя извечная готовность на любую шалость, интригу, мимолетное приключение сыграла со мной дурную шутку – я не смог Ленке отказать, и вот таким образом, весьма просто, даже обыденно меня в этот вечер «сняли».
    Хотя предстоящая встреча с Ленкой в постели меня ничем не прельщала – внешне она мне совсем не импонировала, и чем-либо другим тоже не могла увлечь. Тем более, она не нужна была мне, как говорится, «для галочки» – скорее всего мое согласие оказалось данью прошлому, своеобразный экивок в угоду нашей юности.
     Наконец белый танец закончился, и Ленка вернулась на свое место. Я проводил ее… взглядом. Несмотря на звучное «погоняло» «Центнер любви» Ленка весила от силы 80 кг, не больше (что, согласитесь, тоже немало), просто ее тело из-за каких-то там индивидуальных особенностей рано потеряло форму и стало рыхлым.
      Раньше, вспомнилось мне, когда нам было по 17-19 лет, мы с Ленкой действительно нередко выпивали и веселились в одной компании, но вот до секса дело так не дошло, и хотя оба мы об этом подумывали, нам всякий раз что-то или кто-то мешал. Как-то раз, на свадьбе у одной из наших общих знакомых, набравшись домашним вином до умопомрачения, мы с ней чуть было не устроились на кладбище, прямо между могильными плитами. И лишь в последнюю минуту я опомнился, и мы покинули то место, не успев осквернить его. В другой раз, во время проводов в армию одного из наших сверстников, которые проходили в частном доме, мы с Ленкой, прилично выпив и смачно закусив, тайком, уже далеко за полночь, оторвались от всех знакомых, поднялись на крышу строящегося неподалеку 4-этажного дома и, устроив себе гнездышко любви из рулонов рубероида, уже собрались было в них с удобствами расположиться, когда вездесущие друзья-собутыльники обнаружили нас и там, и, конечно же, помешали, поломали нам, как говорится, кайф. Ну, а потом мы повзрослели, компания распалась, я вскоре женился, затем и Ленка вышла замуж, и разошлись наши пути-дороженьки.   
      Мои воспоминания прервала новая мелодия, сыгранная на этот раз во всю мощь ресторанной аппаратуры – видимо, кто-то из клиентов забашлял, положив на барабан пять рублей, или, выражаясь языком самих музыкантов, квинту.
   "Барабан был плох, барабанщик сдох, ну а ты была вся ему под стать..." – услышал я в исполнении музыкантов, ну а так должна была звучать следующая песня: «Ты узнаешь, что напрасно называют Север Крайним, ты увидишь – он бескрайний, я тебе его дарю...», однако, в исполнении нашего ансамбля мы услышали: "Ты узнаешь, что напрасно называют триппер страшным, вот увидишь, он не страшный – я тебе его дарю...".
      Эти несколько услышанных мною песенных фраз развеяли мое не слишком оптимистичное настроение и даже изрядно развеселили меня, да так, что я заказал себе еще сто грамм водки и вскоре поймал себя на том, что вполголоса напеваю некоторые из них.   
      …«Ты от@осала (в оригинале: отказала) мне два раза, не могу, сказала ты, вот такая ты зараза, девушка моей мечты»… - ревел голос солиста. Да уж, с нашими музыкантами не соскучишься, подумал я, осматриваясь по сторонам. Лица окружающих были непроницаемы, люди были заняты самими собой или собеседниками. Неужели все это слышу лишь я один, недоуменно подумалось мне; ну и дела.
     Вскоре, ближе к одиннадцати часам, когда ресторан уже должен был закрываться, официант Витя – высокий, симпатичный блондин с пшеничными усиками, подошел к соседнему столику, за которым сидели Елена со Светланой, и, порисовав что-то в своем блокноте, объявил:
– С вас, девочки, 23 рубля.
       Светлана, состроив невинное лицо, заявила ему, что у них с собой денег нет, забыли, мол, кошелек дома на фортепьяно («была в то время такая расхожая шутка»), и тогда Витя, заметно огорчившись, апеллировал ко мне, как к общему знакомому. Я сунул было руку в карман, не люблю, когда мои знакомые попадают в патовые ситуации, но Елена, заметив мое движение, сделала большие глаза и едва заметно отрицательно покачала головой. Вынув руку из кармана, я улыбнулся Виктору и развел руками, – увы, мол, сочувствую, но ничем помочь не могу. Елена, тем временем, незаметно для Виктора подмигнув мне, вслух стала его успокаивать, сказав, что отдаст деньги по дороге домой, и что для этого ей нужно будет всего лишь на минутку забежать к себе, подняться в квартиру. При этом она добавила, что вот, мол, и мне, то есть Савве, по пути вместе с ними, так что, если Виктору будет удобно, мы отправимся к её дому все вместе.
     Виктор, живший в общежитии, путь к которому пролегал мимо Ленкиного, а также моего домов, подумал немного и согласился. Вот таким весьма банальным образом в пару ко мне в этот вечер «сняли» и Виктора.
    "...Жизнь играет с нами в прятки, не пора ли нам на глядки...", – раздухарившись, пел солист на сцене.
      Пятью минутами позже, когда мы вчетвером покидали ресторан, вслед нам неслись такие слова:
    «Летящей походкой ты вышла из бара (в оригинале «из мая») и скрылась из глаз, и скрылась из глаз».
      В течение следующих десяти-пятнадцати минут мы, идя по центральным улицам города неторопливым шагом, выслушали от наших дамочек все свежие городские новости и сплетни, затем, обогнув два трехэтажных здания фабрики трикотажа, принадлежавшей меж-рай-промкомбинату под управлением товарища Зейтмана, подошли к двухэтажному жилому дому то ли еще сталинской, то ли уже хрущевской постройки. Квартира на втором этаже с двумя проходными комнатами, куда мы поднялись по неосвещенной щерблёной лестнице, являла собой достаточно неприглядное зрелище, но большинство советских семей в описываемый период, то есть в начале 80-х, как известно, еще не имело своих собственных квартир, поэтому и такая для многих была, как говорится «за счастье».
     Не торопясь рассчитаться с Виктором, Лена ради «такого случая» и для «дорогих гостей» расщедрилась и достала из кухонного шкафа бутылку марочного вина «Рошу де Пуркарь», а на закуску пачку импортного (сирийского) печенья; я тем временем отыскал на полке буфета четыре разнокалиберные пыльные рюмки - других в этом доме просто не нашлось – и тщательно их под краном вымыл, после чего мы уселись за стол. Выпили по рюмочке, другой, поговорили о том, о сем, а тут и Витя, получив от Лены свои деньги, заметно повеселел и с удовольствием принялся наливать в рюмки.      
     В такой компании как эта, когда нет необходимости кого-то уговаривать и соблазнять, следовательно, и подготовительный период ни к чему, поэтому мы с Еленой, выпив еще по рюмочке, встали из-за стола и отправились прямиком в спальню, оставив в распоряжение Виктора со Светланой зал, а заодно и все подсобные помещения.
      Большая металлическая кровать с набалдашниками по углам, куда нам с Ленкой предстояло залечь, занимала чуть ли не полспальни, и была снабжена большой и мягкой периной. Раздевшись, я обреченно рухнул в постель, в которой тут же и утонул; хозяйка дома, оперативно разоблачившись, незамедлительно последовала за мной. Раздвигая в стороны многочисленные подушки, я нащупал среди них горячую и пышную, словно сдоба Ленку, слегка попахивающую потом, навалился, с ходу вошел в нее и... буквально через минуту приплыл.
     «Только не в меня, только не в меня, птица счастья завтрашнего дня» – то ли Ленка мне это на ухо прошептала, то ли это слова услышанной в ресторане песни мне на память пришли.
      Моя партнерша, пока я по-хозяйски укладывался рядом, с удивлением поглядывала на меня, затем спросила:
– Всё?..
– Всё, – подтвердил я.
     Она, казалось, была разочарована.
– А ещё будет?
– Конечно, если хорошо будешь себя вести.
– С тобой все понятно, – протянула Ленка и играючи ткнула меня пальцем в живот.
– У меня, Савва, есть подружка, которая как-то раз провела с тобой всего одну ночь, и она такое рассказывала... Честно говоря, она и теперь от тебя без ума.
– Давай-ка лучше перекурим, – игнорируя Ленкины слова, предложил я, сползая с кровати, чтобы достать из кармана брюк сигареты. Мы покурили, стоя нагишом у открытого окна, обмениваясь ничего не значащими фразами, затем, озябнув, опять полезли в постель. Вновь соединились в какой-то немыслимо сложной позе, – а все из-за того, что постель из-за наличия перины была чрезмерно теплой, и к тому же мягкой, и потому совершенно неподходящей для секса, – прошло две, от силы три минуты, и я, не успев еще толком начать, опять кончил. И тогда Ленка, явно недовольная, сказала мне:
– Эх, видимо зря, Савва, я за тобой десять лет гонялась. Я и тогда и сегодня тоже явно ошиблась в выборе партнера.
     Я улыбнулся и развел руками:
– Ничего не поделаешь, я ведь тебе говорил, что нас порой разочаровывают детские мечтания и влюбленности.
     Выбравшись из постели, я сунул в зубы очередную сигарету и подошел к окну. Ленкины претензии в плане секса меня нисколько не задели. Хотя я и сам был удивлен, отчего это сегодня я такой «скорый»; но пыхтеть в постели, удовлетворяя Ленкины запросы, у меня не было больше ни малейшего желания.
– Ты уж извини, Савва, это я к тому, что Светка там сейчас, – Ленка, подойдя, хлопнула меня по спине и показала большим пальцем через плечо на дверь соседней комнаты, – балдеет, прямо с ума сходит.   
– Это чего ж там у них такого особенного происходит? – спросил я насмешливо.
– Хочешь сам посмотреть, убедиться? – запальчиво спросила она.
       Я пожал плечами: «Почему нет, давай», - решив, что Виктор, по-видимому, половой гигант, никак не меньше. Елена почти беззвучно (все же хозяйка дома, знает, что и как) приоткрыла дверь в соседнюю комнату, и мы одновременно просунули головы в образовавшийся проем.    
     Свет, понемногу проникавший в комнату со всех сторон, достаточно её освещал. Светка лежала на матрасе, постеленном прямо на полу, согнув ноги и громко стонала, а ее партнера Виктора, красу и гордость нашего ресторана, я обнаружил устроившимся головой прямо у нее между ног.
     В первое мгновение я даже не понял, чем это они занимаются в этой позе, когда вдруг послышался Светкин хриплый, задыхающийся голос:
– Так-так-так-так-так, теперь выше, о-че-нь хорошо, да-да-да-да, – Светка выгнула спину и почти встала на гимнастический мостик, обхватив руками Витину голову. – А теперь по уголочкам, да-да, по уголочкам... И укуси ее, укуси.
     Мне от увиденного, и в особенности от услышанного в одно мгновение стало нехорошо, и если бы я чуть больше в этот вечер выпил, то наверняка бы меня стошнило.
– Тьфу ты, блин, – не удержавшись, громко сказал я, затем решительно шагнул в комнату, приблизился к совокупляющимся и по футбольному, с замахом, «зарядил» босой ногой по Витькиной голой заднице. Витя от неожиданности вскрикнул, попытался вскочить, но не удержался на ногах, упал и опять встал – и вновь на коленки, видимо, насосался до обалдения. Светка при моем появлении сдвинула ноги, но, даже не укрывшись, продолжала тяжело дышать и молча злобно глядеть на меня. Я, ни слова не говоря, быстрыми шагами вернулся в спальню и, подбирая свои разбросанные по полу вещи, стал одеваться – на сегодня с меня было достаточно приключений и впечатлений.   
    Ленка, все это время молчавшая, схватила меня за руку:
– Зачем ты?.. – она со злости пнула ногой попавшийся ей на пути собственный туфель. – Зачем ты, спрашивается, им помешал?
– Рот закрой, – оборвал ее я. – Не хочу здесь больше оставаться, ясно? Мне противно. А то подумают еще, что мы с Витей такие друзья-товарищи, что одними дорожками ходим и одинаковыми глупостями занимаемся. – Я смачно сплюнул прямо на пол.
– Ну, успокойся, Савва, – тянула меня за край рубашки Лена. – Какое нам с тобой дело, кто и чем занимается в постели.
– Помолчи, а. Не то я сейчас сойду с катушек и всем тут по ушам нахлопаю. – Я застегнул брюки, нащупал в кармане пачку сигарет, достал одну и тут же прикурил.
     Лена приоткрыла окно и тоже потянулась за сигаретой.
– Иди, скажи этим, чтобы убирались отсюда подобру-поздорову, видеть никого не могу, – сказал я, все еще злясь. – Тоже мне «герои сексуальной революции» нашлись.
     Ленка отправилась в зал, а я, докурив, швырнул в окно окурок. А уже в следующую секунду в ночи раздался рев пожарной машины. В недоумении я стал вглядываться в шоссе и увидел, что по Комсомольской улице на большой скорости несется пожарная машина, мигая установленной на крыше кабины проблесковой лампой, разбрасывавшей в темноте всполохи света; ее фары, казалось, светили мне прямо в глаза.
    Я, высунув голову в окно, бросил взгляд на то место, куда упал окурок, с перепугу решив, что эти два события – брошенный мною окурок и появление пожарной машины каким-то образом связаны между собой, а машина тем временем, свернув налево, покатила к зданию швейной фабрики промкомбината и, издав еще один мощный гудок, исчезла из виду.   
     Направившись к выходу (присутствия в доме Светланы и Виктора я уже не обнаружил), я обулся, затем потянул на себя входную дверь, и, не прощаясь с хозяйкой дома, сбежал по ступенькам вниз и вышел на улицу; в это самое время к зданию фабрики, оглашая окрестности ужасным воем, одна за другой свернули еще две или три пожарные машины.
    «Не иначе, как что-то очень серьезное там происходит», – подумал я и пошел в направлении фабрики, до которой было всего пара сотен метров.    
      Подойдя, я задрал голову и увидел, что на уровне второго и третьего этажей швейного цеха за огромными стеклами внутри беснуются громадные языки пламени, бросавшие кровавые отблески на все соседние здания.    
    Пожарники в своих громоздких костюмах, словно муравьи, суетились у машин, энергично раскручивая рукава брандспойтов, и громко переругивались между собой. Внезапно послышался звон разбиваемых стекол, потом на землю из окон верхних этажей стали сыпаться рулоны с тканью.
     Завороженный этим зрелищем и одновременно напуганный, я какое-то время взирал на происходящее, происшествие было весьма неординарным, затем перевел взгляд на копошащихся возле упавших рулонов людей, и вдруг среди них заметил Ленку; она что-то кричала, обращаясь ко мне, но из-за шума – рева автомобильных двигателей и криков пожарных – я не мог разобрать слов. Я направился к ней, и в этот момент она нагнулась, подняла и, поставив на попа, стала разворачивать один из рулонов.
– Оставь это, дура, – крикнул я ей, сопровождая свои слова выразительной жестикуляцией, – еще не хватало, чтобы нас с тобой обвинили в  воровстве.
– Смотри, посмотри же, – воскликнула Ленка, держа в руках рулон, я подошел ближе, пригляделся и не поверил собственным глазам. В руках у нее была джинсовая ткань, да еще какая – белого цвета! – я в жизни такой не видел, только читал, что за границей шьют и носят неокрашенные белые джинсы.
     «Да, – подумал я. – Не зря говорили знающие люди, что на нашем комбинате в производстве есть такие вещи... которые не про нас, простых смертных. Вот их слова и подтвердились». Я вновь поглядел на горящее здание: ощущение от происходящего было не из приятных: это был, пожалуй, самый серьезный пожар, который мне в своей жизни приходилось наблюдать собственными глазами.    
    Понимая, что моя помощь здесь не потребуется, я, обойдя суетившихся вокруг людей, направился домой. Ленка, окликнув, остановила меня:
– Ты что, уходишь?
– Ну, ты же видишь, что здесь происходит, – ответил я и, усмехнувшись, добавил: – Я так и думал, Ленка, что что-то подобное приключится, если я пересплю с тобой. И – на тебе, дождались, случилось! «Ты и я – зажигательная ночь!», – передразнил я Ленку, и, не оборачиваясь, зашагал прочь, а в ушах моих звучали слова из песни в исполнении В. Леонтьева:
        "А я бегу, бегу, бегу, а он горит".


               
                Новелла четвертая    



               
                Коктейль "Экзотика".               


Водка                40 мл.
Ананасовый ликер    30 гр.
Сироп киви                15 гр.
Вишневый сок            30 гр.
Лед.
"гарнир" – ягоды свежей клубники. 
               


               

                Сестра каратиста.
               
                Страдал я легким, но пороком,
                живя с ним годы беспечальные:               
                я очень склонен ненароком
                упасть в объятия случайные.
                Игорь Губерман

      Закончив работу в баре в половине двенадцатого ночи, я нажал рычажок сигнализации, захлопнул входную дверь на автоматический замок и вышел на улицу.    
     Снаружи меня встретил на удивление тихий и теплый сентябрьский вечер. «Бабье лето», - подумалось мне. Не очень-то торопясь домой, я стал прохаживаться по улице взад-вперед, наслаждаясь покоем и свежим воздухом.
     Комплекс общественного питания, в состав которого входил и мой бар, занимал длинное с покатой черепичной крышей одноэтажное здание, вытянувшееся на добрую половину квартала вдоль по центральной улице города - Ленина. Всё бы ничего, но этому зданию было никак не меньше ста лет и, честно говоря, давно по всем параметрам оно должно было быть снесено. Решение было вынесено еще 5 лет тому назад, после мощного землетрясения 1977года, но вот исполнение задерживалось год от года. Ресторан, который недавно был переименован в кафе, функционировал еще при румынах в 20-40 годы. Ныне над его центральным фронтоном метровыми буквами горела рубиновая вывеска «кафе «Весна», в левой его части синими буквами поменьше было написано: «Соки-мороженое», а над правой частью здания светилась вывеска изумрудно-зеленого цвета – «Коктейль-бар».
    Несмотря на поздний час, огромные окна кафе были ярко освещены. Внутри слышалась музыка, мелькали цветовые сполохи.
     Прикурив сигарету, я подошел, заглянул в одно из окон и застал тот самый момент, когда свет внутри убавили наполовину. Это был хорошо знакомый мне сигнал к закрытию. Спустя некоторое время в помещении кафе стихла музыка, следом за этим исчезли разноцветные блики, производимые зеркальным шаром. Я машинально бросил взгляд на часы – двадцать три сорок пять.
     Несколько минут спустя у большой сдвоенной стеклянной двери кафе изнутри возник небольшого роста седоволосый швейцар дядя Володя (родные и близкие называли его Ушер), который со щелчком открыл вторую половинку двери настежь; в тишине прошло еще несколько секунд, затем послышались шум, гам, топот ног, смех, громкий говор, и наружу потекла толпа - это разгоряченные алкоголем, музыкой и танцами посетители покидали популярнейшее в городе заведение.
      И в эту самую минуту к кафе подкатила грузовая милицейская машина «воронок», принадлежавшая медвытрезвителю. Из нее наружу выбрался дежурный наряд - три милиционера, все, как на подбор рослые и весьма упитанные. Они, взяв под плотный контроль двери кафе, стали внимательно вглядываться в каждого из выходивших посетителей, надеясь вычислить среди них своих нетрезвых «клиентов». Среди прочих навстречу им из стеклянных дверей на улицу шагнул высокий, худощавый, по-простому одетый парень, и бравые блюстители порядка, не сговариваясь, втроем подступили к нему.
     Дословно я произошедшего между ними разговора не слышал, так как находился от места событий на расстоянии где-то двух десятков шагов, понял лишь, что милиционеры объявили парню, что он пьян, на что тот возразил, сказав, что выпил всего лишь сто граммов водки в буфете, да и то это было единственное возлияние за целый день.
      Как известно, представители власти очень не любят, когда простые граждане вступают с ними в пререкания; они любому в два счета умели доказать, что тот пьян и к тому же неправ. К примеру, всего лишь на прошлой неделе им, этим же трем поборникам правопорядка, случилось подобрать в центре города крепко подвыпившего мужика с холёной круглой рожей, весьма солидного вида и крупного телосложения, который на вопрос «Кто такой? Предъявите документы!» ничего не смог толком объяснить, только руками размахивал и матом ругался. Они, естественно, забрали его, ну и, когда клиент оказался в будке машины, для порядка малость намяли ему бока, после чего, предварительно облегчив карманы пьяного, и сняв с его руки золотые часы, отвезли в вытрезвитель.   
     Наутро, когда мужик проспался и смог говорить членораздельно, оказалось что он – второй секретарь райкома партии товарищ Гаврилэ, и, соответственно, второй человек в районе по рангу и значимости.
     Впрочем, скандал из случившегося не стали раздувать: начальник милиции извинился перед высокопоставленным партработником, ему вернули все, что «пропало» во время «профилактической медицинской помощи», включая часы, и инцидент был исчерпан; обе стороны, как вы понимаете, не были заинтересованы в раздувании конфликта. Зато представитель «направляющей руки» – партии - воочию смог убедиться в том, что инструмент партии – «карающая рука», то есть милиция, в нашем городе на высоте и не дремлет.
      Итак, милиционеры «пригласили» парня в «воронок», то есть, попросту говоря, открыли будку машины, взяли его «под белы руки» и запихнули, почти забросили внутрь, и сами втроем полезли следом – «воспитывать», а заодно и карманы опустошать.      
     «Воронок» развернулся тут же, на улице Ленина, по которой движение любому транспорту, кроме милицейского и «скорой помощи» запрещено, и медленно покатил к расположенному неподалеку зданию телеграфа, поравнявшись с которым, остановился. Проводив его взглядом, я подождал с минуту, надеясь, что среди клиентов кафе или его работников мне найдется попутчик, или, что еще лучше, попутчица, но, не обнаружив такового или таковой, решил отправиться домой сам. При этом мой путь пролегал мимо здания телеграфа.
     Уже подходя к нему с той стороны, где в здании находился переговорный пункт, и почти поравнявшись с «воронком», я услышал вначале неясный шум внутри будки машины, затем уловил приглушенные крики и топот ног на металлическом полу. Не знаю, то ли водителю был сигнал из будки, то ли он остановился здесь по собственной инициативе – так как тоже в доле был и боялся упустить свое, потому что товарищи милиционеры, хотя и работали «бригадным методом», настоящего доверия между ними, понятное дело, не было, в связи с чем карманы своих «клиентов» они шмонали сообща, – только он, обойдя машину, потянул на себя ручку двери будки и открыл ее.    
    И тут прямо на моих глазах стали происходить необычайные события.   
    Вначале я увидел, словно в кино про каратистов, мелькнувшую ногу, которая врезалась водителю в физиономию, отчего тот – рослый дядька не менее ста килограммов весом - рухнул на землю, словно мешок с картошкой. Затем на пороге будки возник тот самый парень, которого «славные» милиционеры «поместили» туда несколько минут тому назад, он, стоя в проеме двери, спокойно огляделся по сторонам, потом легко спрыгнул на землю, легонько прикрыл за собой дверцу будки, аккуратно обошел лежавшего водителя, и не спеша, вразвалочку пошагал по дороге вниз, в направлении микрорайона Липованка.
     Я, заинтересовавшись тем, что же произойдет дальше, встал за дерево так, чтобы меня не было заметно (не желая в дальнейшем ненужных мне расспросов от работников «родной» милиции), и стал наблюдать.    
     Спустя минуты три-четыре, не раньше, дверца будки открылась, и наружу с воплями, стонами и руганью полезли милиционеры; даже при слабом освещении уличного фонаря было заметно, что выглядели они весьма неважно, если не сказать плачевно: у всех в кровь были разбиты носы и губы, погоны кое у кого были сорваны вместе с кусками рубашек, фуражки на головах отсутствовали. При ходьбе милиционеров покачивало, и в эту минуту они мне странным образом напомнили тех самых нетрезвых клиентов, которых они обычно возили в своем «воронке». Водитель очухался последним, видимо, «футбольный» удар с ноги в голову оказался нокаутирующим. Он с трудом поднялся на ноги и поплелся в обход машины к кабине. Милиционеры, яростно матерясь, в бессильной злобе озирались по сторонам, но парня уже давно не было видно, как не было видно и свидетелей произошедшего, и они, вновь погрузившись в будку, отъехали.               
      Я, немного огорченный тем, что наблюдал лишь финал, и не мог видеть самого действия, происходившего в будке машины, вышел из-за дерева, послужившего мне наблюдательным пунктом, и потопал дальше.
      На душе цвело восторженное чувство от увиденного, смешанное с некоторой досадой, вероятнее всего, на самого себя: во-первых, я был рад тому, что справедливость в данном конкретном случае восторжествовала: невиновный парень ушел от наглых милиционеров, сумев, к тому же, примерным образом наказать их, а во-вторых, подумал я, что сам, будь я на его месте, если физически и был готов совершить нечто подобное, все равно не смог бы так поступить, смелости бы не хватило.
       Поравнявшись с переговорным пунктом, я услышал звук открываемых пружинных дверей и поднял глаза: навстречу мне по ступеням спускались две девушки, одетые в хорошо знакомую мне форму студенческого стройотряда – серо-зеленые курточки и того же цвета брюки. Девушки возбужденно переговаривались между собой, и на меня, незнакомого им человека, естественно, не обратили никакого внимания.
– Добрый вечер, девчонки! – располагающе улыбаясь, бодрым голосом приветствовал я их. – Ну, как дела, удалось дозвониться? Дома, надеюсь, всё благополучно? (Что-что, а вот с девушками заговорить мне всегда смелости хватает).
– А вы?.. Откуда вы знаете, что мы звонили домой? – спросила одна из девушек, высокая, стройная, весьма  привлекательная внешне брюнетка с черными прямыми распущенными волосами, достававшими девушке до талии.
– Да так, – вновь улыбнулся я, –  известное дело, все здесь звонят домой, маме.
– Ну уж только не вы! – поравнявшись со мной и критически оглядев с головы до ног, сказала вторая девушка, невысокого роста платиновая блондинка. – Вы-то наверняка местный.
– И то правда! – сказал я, и тут же спросил: – Скажите, девушки, куда вы сейчас направляетесь, домой?
– Наш дом далеко, в Кишиневе, – грустно вздохнув, сказала брюнетка, – а нам теперь предстоит добираться до студенческого городка.
     Девушки, спустившись по ступенькам и обойдя меня с двух сторон, пошли своей дорогой.
– Девчонки, секундочку, пожалуйста, возьмите меня с собой, - дурашливо-жалостливым голосом попросил я, увязываясь за ними. – Нам с вами, кстати, по пути, - быстро вставил я, видя, что девушки приостановились и переглянулись между собой, - а я боюсь ходить один в такой поздний час. Тем более что всего несколько минут назад я здесь наблюдал та-ак-у-ую драку. (О подробностях драки я девушкам рассказывать, естественно, не собирался, так как случай этот сам по себе был далеко не ординарным).
– Ха-а! Вот мы – девушки, и то не боимся ходить в такое время! – сказала блондинка, поневоле останавливаясь и обращаясь ко мне (вежливость ей не позволяла разговаривать со мной на ходу).
– Вот и замечательно, тогда, получается, и мне рядом с вами тоже бояться нечего! – жизнерадостно сказал я, присоединяясь к девушкам.
     Брюнетка помедлила, видимо собираясь что-то сказать, но потом махнула рукой (что, мол, толку, подумала, наверное, она, все равно теперь от него не отвяжешься) и мы втроем пошагали по улице 23 Годовщины Октября, которая пересекается здесь с улицей Ленина.
     Однако едва мы успели пройти несколько шагов, как нас сзади окликнул грубоватый мужской голос:
– Добрый вечер вам, девочки и мальчики! 
    Обернувшись, а голос говорившего был мне знаком, я увидел Митьку Ивту, – своего соседа по дому, подъезду и даже этажу: так уж вышло, что мы с ним в описываемый период, снимая жилье, проживали в соседних квартирах. Митька был одет в джинсы и зеленую клетчатую байковую рубаху, в руке он крутил связку ключей на замысловатом брелоке.
     Признаюсь, впервые за многие годы нашего с ним знакомства я обрадовался тому, что встретил Митьку – какой-никакой, а все же потенциальный напарник в тех случаях, когда дело касалось девушек. Тем более что внешне он просто лапочка: эдакий симпатяга, которые всегда нравятся девушкам – черноглазый брюнет с правильными чертами лица и полными сочными губами.
  – О, привет! А ты откуда, Митяй? – спросил его я.
– Да также как и ты, Савва, с работы, – ответил он, пожимая мне руку. (Митяй работал в пивном павильоне в десяти шагах от переговорного пункта).
– Так поздно? – удивился я. – Да ты прямо герой трудового фронта!
– Так надо же государственный план выполнять! – сказал он, и мы дружно рассмеялись. (Каждый из нас был убежден в том, что личный план в пользу собственного кармана был гораздо важнее).
– А что за девушки с тобой, откуда? – спросил Митька, кивая на моих спутниц.
– Да вот, провожают меня домой, – сказал я с напускной гордостью. – Так что, получается, это не они со мной, а я с ними, ты ведь знаешь, что вечерами в нашем городе в одиночку ходить небезопасно. – Я украдкой подмигнул ему. – А девушки вот не боятся.
– Да ну? Совсем не боятся? – притворно удивился Митька, с интересом разглядывая моих попутчиц.
– Да! – сказала брюнетка, тряхнув своими роскошными волосами. – Мы никого не боимся! У меня брат – каратист, он научил меня некоторым приемам.
– Оставь, Лариска! – попыталась урезонить подругу блондинка, хватая ее за руку. Но девушка, которую она назвала Ларисой, немедленно стала в стойку, затем сделала несколько шагов вперед и нанесла невидимому противнику парочку ударов маваши-гери, при этом поднимая свои длинные ноги довольно высоко.
– А-а-ах! Видал?! Ну дает! Впечатляюще! Вот это да! – восхищенно восклицали мы с Митяем, наблюдая за ее ловкими движениями (наплевать нам на каратэ, когда рядом такая классная «телка» и при этом так высоко задирает ноги).
     Лариса остановилась и замерла в стойке каратиста, как будто в ожидании аплодисментов.
– Эх, жаль, ребята, что у вас нет машины! – сказала она, посмотрев на нас снисходительно, так и не дождавшись аплодисментов. – А то бы мы сейчас раз... пять минут и там!
– Где это «там»? – удивленно спросил Митька.
– Ну как где?.. В студенческом городке, естественно!  – ответила Лариса.
– А-а-а! Так вы что, и в машины к незнакомым людям не боитесь садиться? – Митька, казалось, был безмерно удивлен.
– Конечно, не боимся! – подтвердила девушка.
– Ну что ж, тогда поехали! – сказал Митяй, затем шепнул мне на ходу: «у меня свободно» и, подойдя к «Жигуленку» вишневого цвета, припаркованному у хлебного магазина, стал открывать дверцу.
– Ой, это ваша машина?! – обрадовалась Лариса. – Поехали, Ксанка, – обернулась она к подруге.
    Блондинка, которую Лариса назвала Оксаной, шагнув к подруге, попыталась ей что-то сказать, очевидно, собираясь отговорить подругу ехать, но та уже подошла к задней дверце автомобиля и открыла ее.
– Ну, что же вы, Оксаночка! – сказал я, видя, что та все еще колеблется, и открыл перед девушкой переднюю дверцу, – пожалуйста, машина подана, народ просит.
     Девушка, больше не раздумывая, села, я нырнул на заднее сиденье рядом с Ларисой, и автомобиль, тронув с места, покатил по дороге. Спустя несколько минут Митька, подрулив прямо к подъезду нашего дома, остановил машину, и мы вчетвером выбрались из нее.
    Понаблюдав с усмешкой несколько секунд, как девушки в растерянности озираются по сторонам в поисках знакомых очертаний студенческого городка и не находя их, я подхватил Ларису под руку и быстрым шагом увлек ее в подъезд; на ходу, обернувшись, я бросил Митяю с Оксаной:
– Ну, где вы там, молодежь, идите за нами, не отставайте!
     Лариса молча рванулась, сделав попытку освободиться из моих рук, и тогда я одной рукой японским приемом слегка скрутил кисть ее руки внутрь. Этот прием в переводе с японского называется «вывод нежелательного гостя из дома», только в нашем случае все было как раз наоборот – гость, вернее гостья, была очень даже желательна, и я шепнул ей на ухо:
– Ну, ты ведь ничего не боишься, так что вперед, Лариска-каратистка!
      Девушка, явно ошарашенная моими действиями, жалобно и одновременно удивленно поглядела на меня, словно не веря в то, что это происходит с ней на самом деле. А я тем временем слегка ослабил хватку, и мы синхронно пошагали по ступенькам вверх. В считанные секунды мы поднялись на нужный этаж, позади Митька буквально на руках нес Оксану.
      В квартире, после того как мой «напарник», впустив нас, запер дверь изнутри на ключ и мы отпустили руки девушек, произошла немая сцена. Мы с Митяем с интересом разглядывали наших «гостий», а те, в свою очередь, бросали на нас испепеляющие взгляды.      
     Лариса, которую я, признаться, разглядывал с большим удовольствием, была чертовски хороша: высокая, ростом с меня, длинноногая, подвижная и эмоциональная – на любой вкус привлекательная девушка. Трудно было выделить что-либо на её прекрасном слегка удлинённом лице: средней высоты лоб, бархатные бровки полумесяцем, большие, карие с золотой искоркой глаза, обыкновенного размера аккуратный нос, чётко очерченные средней полноты губы, милый с ямочкой подбородок. Надо же, какая красивая пташка попала в мои сети, несколько преждевременно поздравил я себя.
     Оксана же внешне, а в особенности по сравнению с подругой, была совсем никакая: среднего сложения, ростом пониже Ларисы, при этом полное отсутствие женственности в лице и в фигуре, волосы светлые и неухоженные - ее если и не назовешь дурнушкой, то уж наверняка простушкой: увидев такую утром, даже после проведенной с ней ночи, сразу и не припомнишь.
     И, по закону подлости (я это знаю по немалому собственному опыту), именно из-за таких вот в компаниях обычно случаются ссоры и скандалы, потому что дамочки, подобные ей, зачастую зажаты, закомплексованы, и при этом склонны к истерикам и нытью.
– А ну-ка, вы, хамы, немедленно выпустите нас отсюда! – как раз в ту секунду, едва я обо всем этом подумал, воскликнула Оксана. – Иначе я даже не знаю, что здесь может произойти! – Лицо девушки выражало непоколебимую решимость устроить нам какую-нибудь пакость. Митька, выразительно посмотрев на меня, потер кулаком о ладонь, но я, с деланной безмятежностью улыбнувшись ему, подмигнул, давая понять, что, мол, все уладим и без этого, без мордобоя, насилия и запугивания, а Оксане сказал:
– Ну-ка сбавь тон, крошка, время уже позднее и вовсе ни к чему мешать трудящимся, живущим по-соседству, отдыхать! - при этих словах я указательным пальцем очертил пространство вокруг себя, не упоминая о том, что прямо через стенку от нас расположена спальная комната соседней квартиры, где сейчас находилась моя супруга.
    Оксана, однако, и не собиралась успокаиваться.
– Если вы сейчас же не откроете дверь, я выпрыгну в окно! – заявила она и, словно желая продемонстрировать готовность немедленно исполнить свою угрозу, девушка шагнула к окну и попыталась открыть его.
Я люблю всякие психологические эксперименты, порой даже когда они связаны с некоторым риском, но что-то мне в ее голосе подсказало, что Оксану следует опасаться – возможно, в данном конкретном случае мы имеем дело с психопаткой. И, в то же время, чтобы добиться от девушек желаемого (я думаю, для них уже не было секретом, чего мы от них желали получить), необходимо было оставаться твердым и непреклонным, поэтому я, подойдя, сам распахнул окно, оставаясь на всякий случай рядом, готовым к любому повороту событий и приглашающим жестом позвал Оксану.
– Прошу сюда! Только не думай, что если с тобой что-нибудь случится, кто-то из присутствующих будет за это отвечать! – стараясь придать своему голосу равнодушно-будничное звучание, заявил я. И добавил, ни на кого не глядя, словно апеллируя к невидимым оппонентам: – Нет-нет! Ты сама, находясь в возбужденном, стрессовом состоянии, выпрыгнула, при этом к тебе никто даже пальцем не прикоснулся.
     Оксана боязливо опустила руку на оконную раму и слегка наклонившись, выглянула в окно.
– Ну же, смелее! – сказал я и мы, одновременно с ней перегнувшись через подоконник, выглянули в темноту. Откровенно говоря, я бы эту Оксану с большим удовольствием попросту выставил бы за дверь, но мне уже так не хотелось расставаться с Ларисой!.. 
– Не надо!.. – воскликнул Митька испуганно.
– Закрой рот, тебя никто не спрашивает! – грубо оборвал его я.
     Краем глаза я заметил, что Лариса, с все возрастающей тревогой наблюдавшая за происходящим, оперлась спиной на стену, а руки ее безвольно повисли вдоль тела.
– Нет, я не буду прыгать! – заявила Оксана, мгновенно успокаиваясь и отступая от окна.
– Вот и умница, – резюмировал я, прикрывая окно. – Ну а теперь, если я еще только одно кривое слово от тебя услышу, своими руками в окно выброшу, можешь мне поверить!
     Митька, поняв, что конфликт исчерпан, и напряжение в коллективе спадает, открыл холодильник и, достав оттуда бутылку шампанского, спросил:
– Скажи мне, Савва, мы имеем право после напряженной работы выпить по бокальчику шампусика, или нет?
       «Умница, Митька, не обиделся на меня за грубые слова, понял, что я наорал на него исключительно для пользы дела».
– Ну что ж, наливай, – сказал я. – Девчонки, присоединяйтесь, предлагается выпить за мир и дружбу между мужчинами и женщинами.
– И за регулярный секс, – весело добавил Митька, ловко разливая пенящийся напиток по бокалам.
– А можно, мы с Ларисой отойдем? Нам надо переговорить, ладно? – спросила Оксана, и, перехватив мой жесткий взгляд, сделала умоляющее лицо. – Ну, пожалуйста, на одну минуточку!
– Хорошо, девочки, посовещайтесь, – великодушно разрешил я. (По опыту знаю, что в 99 случаях из 100 такая просьба означает капитуляцию, и что теперь девушкам остается решить между собой единственный вопрос – кто с кем). – Только ненадолго, помните, у вас на всё про всё есть, как вы и  просили, одна минута. – И, напустив на лицо строгое выражение, добавил: – Итак, время пошло!
     Для разговора Оксана увлекла Ларису в ванную комнату; мы с Митькой от нечего делать приблизились и стали у неплотно запертой двери. Услышав за дверью взволнованный шепот девушек, Митька встревожился и спросил громко, так, чтобы и за дверью тоже было слышно:
– Савва, а если девочки не захотят пилиться?
– Кто не захочет пилиться, будет сосать! – сказал я жестко.
     Дверь в ванную тут же приоткрылась и из-за нее выглянула Оксана.
– Савва, мне не нравится это слово – «сосать»!
– Да?.. А сам процесс? – тут же нашелся я.      
     «Хороший экспромт, - а главное – вовремя сказан» - мысленно похвалил я себя. Оксана на эти слова брезгливо поджала губы и скрылась за дверью. В ванной некоторое время помолчали, потом опять зашептались, затем вновь смолкли и, наконец, обе девушки вышли наружу.
– Ну что, девчонки, мы сегодня, в конце концов,  накатим по бокалу шампанского или как? – словно ни в чем не бывало, предложил я. – И, раз вы уже обо всем договорились, то давайте выпьем за встречу и за знакомство.
-Что-то мне не хочется с вами пить! – в очередной раз скривив губы, капризно сказала Оксана.
-Что такое, бунт на корабле? – спросил я,  и грозным взглядом оглядел обеих девушек. – Ну, так знай, Оксаночка, мое терпение не беспредельно, вернее, оно уже истощилось. Я устал быть добреньким. – И, снизив голос до шёпота, добавил: - В таком случае немедленно двигай в спальню, бегом марш!  – Я указал ей на дверь ближайшей к нам комнаты. – Иди и жди меня там – я сейчас приду.
       Оксана опустила голову, но не двинулась с места.
– Ну, в чем дело?.. –  поинтересовался я, в душе ликуя от радостного предчувствия.
– Я пойду, но хочу, чтобы пришел Митя, – опустив глаза, промямлила она. (Ну, конечно же, дура наивная, она решила, что из нас двоих он более добренький).
  – А-а!.. Вот оно что! И как тебе это нравится, коллега? – показно возмутился я, обращаясь к Митяю и подмаргивая при этом. – Я к ней всей душой, можно сказать, и даже телом, а она... Вот, будь после этого добрым с людьми!
     Оксана, понурив голову, обреченно, на негнущихся ногах пошагала в комнату; Митяй, бросив быстрый жадный взгляд на Ларису, продолжавшую безучастно стоять у стены, медленно, с явной неохотой, отправился следом за ней.
     Победная ухмылка играла на моем лице, когда я проводил эту парочку взглядом. А когда я вновь обернулся и поглядел на Ларису, девушка, отойдя от стены, медленно, словно сомнамбула, перешла к кухонному столику и села на стоящий рядом табурет, ладошками подперев подбородок, локтями упершись в стол. Взгляд её был отсутствующим.
     Я подошел и присел перед ней на корточки.
– Давай хоть мы с тобой выпьем шампанского, Лора, – сказал я миролюбиво, пододвигая к ней один из наполненных бокалов.
– Я не могу, – сказала она, взглянув на меня сквозь слегка раздвинутые пальцы рук.
– Почему, Лариса?
– У меня тут какой-то спазм, – сказала она извиняющимся тоном, прижав одну руку к груди. – Прости!
    «Вот мудак!.. – разозлился я сам на себя. – Дошутился. Застращал девчонку так, что она теперь почти в шоке. Вот тебе и момент подходящий – теперь бери и люби ее, полупарализованную».
     Я бережно взял ее ладонь (ту самую, которую всего несколько минут назад выкручивал) в свои руки и стал нежно целовать на ней каждый пальчик, каждую фалангу.
  – Рука, надеюсь, не болит, – спросил я с виноватой улыбкой. – И увидев, что Лариса почти плачет, добавил: – Ну-ну, это еще что такое, немедленно прекрати и успокойся! Ты же каратистка!..
     Девушка конфузливо улыбнулась, но в глазах её все еще стояли слезы.
– Это ты меня прости! – прочувственно сказал я. – Прости, Лариска-ириска! Причиной моего столь беспардонного поведения по отношению к вам являешься ты сама: я всего лишь хотел в этот вечер оказаться рядом с тобой...
      Она мягко отняла свою ладонь:
– Позволь мне пойти умыться.
     Я подал ей руку, девушка встала из-за стола, и мы вместе отправились в ванную. Лариса открыла кран и подставила под льющуюся воду ладони, затем коснулась ими своего лица. Я довернул кран, открыв его на полную мощность и наклонив одной рукой голову девушки под струю, другой стал усердно растирать ее лицо, вспомнив слова одного древнего восточного автора: «Если хочешь видеть свою избранницу в ее природной красе, умой ее...».
     Когда Лариса, едва не захлебнувшись от насильственных водных процедур, выпрямилась, ее лицо выражало крайнее возмущение и негодование, но при этом было прекрасно своей естественной, девичьей красотой, подчеркнутой приятным румянцем.
     Я сорвал с вешалки полотенце и, предупреждая те справедливые слова упрека, которые должны были быть высказаны в мой адрес, обмотал им голову девушки. Я помог Ларисе вытереться, потом отбросил полотенце и, схватив девушку в охапку, принялся целовать. Вначале она отталкивала меня, вырывалась, затем сопротивление ее постепенно стало ослабевать, и Лариса, видя, что я не предпринимаю никаких агрессивных действий, стала даже, как мне показалось, подставлять свои губы для поцелуев! Когда мы, наконец, выбрались из ванной комнаты, она была почти в норме.
– Подай мне бокал, – попросила Лариса, усаживаясь за стол, и я с готовностью поднес ей бокал с шампанским. Подняв его до уровня глаз, она стала наблюдать за пузырьками, цепочками рвущимися вверх со дна бокала; а я сделал несколько глотков из своего бокала, после чего встал, сказав: «извини, я сейчас, отойду на минуточку» и, как мне показалось, незаметно для девушки скользнул во вторую, свободную комнату - зал, где стал устраивать на уже раздвинутом диване постель. За этим занятием меня и застала Лариса, неслышно войдя в комнату вслед за мной. Обернувшись, я увидел как она, скрестив на груди руки, как-то отстраненно смотрит на меня. Дождавшись, пока я закончу, девушка спросила:
– Для кого эта постель, для нас?..
– Да,– ответил я, делая шаг ей навстречу. – Для нас с тобой. – И после паузы добавил смиренным, нежным голосом: – Поверь, я все отдам за одну твою улыбку, Лариса. Только прошу тебя: не хмурься, улыбнись и не думай ни о чем плохом.
– Ну конечно, ты ведь мужчина, хозяин жизни, – сказала она с обидой в голосе, – а меня можно и не спрашивать, хочу я этого или нет!
– Почему же, это несправедливый упрек. Я ведь для этой цели и приготовил нам удобное гнездышко, чтобы мы могли друг друга о чем угодно спрашивать, – попробовал отшутиться я, беря обе ее руки в свои и поочередно целуя их, – и у нас впереди теперь есть целая ночь для вопросов и… положительных ответов.
  – Савва, я, наверное, не та девушка, которая тебе нужна, – сказала она грустно. – Ты во мне наверняка разочаруешься. Не лучше бы тебе было просто отпустить меня?
– Лариса, не мучай меня, – взмолился я. – Да, я был тысячу раз неправ, я готов целую ночь на коленях молить твоего прощения за то, что таким нечестным способом завлек тебя сюда, но прошу тебя: будь со мной, будь моей! Если ты еще девушка, мы с тобой просто посидим, полежим, поболтаем и навсегда останемся добрыми друзьями. Но тогда, знай, я буду ужасно страдать. Если же... если ты готова к любовным отношениям... тогда давай просто будем вместе… подарим эту ночь друг другу. – Мой вожделенный взгляд, устремленный на нее, казалось, прожигал девушку насквозь.
     Лариса вздохнула и отвела взгляд.
– Скажи, я могу пойти сполоснуться? – стыдливо спросила она после короткой паузы.
       Это было самым замечательным ответом, какой я только мог услышать.
       Когда она вернулась из ванной, я сидел на краешке кровати и ждал. Лариса подошла почти вплотную, наклонилась и доверчиво заглянула в мои глаза и, надо сказать, это была одна из самых сладостных минут в моей жизни, потому что вслед за этим она произнесла:
– Гаси же свет, коварный соблазнитель!
      Мы разделись по разные стороны кровати, после чего одновременно полезли под одеяло. Я, протянув руку, прикоснулся к ее плечу, кожа девушки была гладкой, упругой и прохладной на ощупь; Лариса лежала на самом краешке кровати, лицом ко мне, слегка отстраняясь от моих ищущих горячих ладоней. Я не набросился на нее, хотя мне ужасно этого хотелось, наоборот, я, медленно придвинувшись, стал гладить ее волосы, затем стал целовать шею, маленькие, будто детские ушки, затем, повернув девушку к себе, ткнулся сухими ищущими горячими губами в нежную плоть груди, и тогда Лариса прошептала, укладываясь поудобнее:
-Ну же, иди ко мне, милый, только обещай, что будешь со мной нежен, я совсем еще неопытная в этих делах.
– Я буду нежен, я буду ласков, я буду таким, каким ты только пожелаешь, – хрипя от возбуждения, прошептал я и с этими словами крепко сжал ее упругое и одновременно податливое тело в своих объятиях. Она изогнулась в моих руках и прошептала:
– Так знай же, я ждала тебя, мой прекрасный, мой сильный мужчина. Иди же, милый, иди скорее, любимый, я тоже хочу тебя…
     Мы соединились: руки, губы, затем бедра, все слилось в единое целое – это было сладостное, несравнимое ни с чем ощущение. Поцелуи сменились вздохами, писком, а затем и сладострастными стонами, и вот мы уже одновременно погружаемся в гипнотическое состояние, которому невозможно, да и не хочется противиться. Оно обволакивает нас обоих, заполняя собой все пространство вокруг, я утопаю и полностью растворяюсь в охватившей нас обоих любовной неге! Это блаженное состояние длилось, наверное, целую вечность, и когда у меня уже совсем не осталось сил, я прервал движения, крепко обнял ее прекрасное тело и забылся в сладостном сне.
      Позже, спустя час или два, с трудом выйдя из пьянящего забытья, я увидел склонившееся надо мной девичье лицо. Бесконечно милое и прекрасное. Длинные черные прямые волосы, льющиеся с матовых плеч, щекотали, касаясь, мое лицо, огромные карие с золотистым отливом глаза глядели на меня сквозь завесу волос ласково и задумчиво. Лариса сидела нагой в постели вплотную ко мне в волнующе красивой позе, в руке она держала бокал с шампанским. Я с восхищением разглядывал ее. Ее точеное тело казалось мне совершенным. Мне стало тепло и радостно на душе, и я понял, что влюблен в нее, в эту замечательную девушку, которую едва знаю. Я легким движением коснулся ее руки, шампанское из бокала пролилось, тонкие прозрачные струйки зазмеились, сбегая по ее груди и животу, спускаясь к темнеющему ниже пупка треугольничку курчавых бархатистых волос. Устремившись к ней, я сухими губами страждущего стал эту влагу по капельке подбирать, сцеловывать с ее тела. Лариса, потянувшись, отставила бокал на столик у кровати и, обхватив мою голову руками, счастливо рассмеялась.
-Милая, ты фантастически красива, – прошептал я, жадно разглядывая ее. – И прекрасна в постели словно богиня. Какое счастье, что я встретил тебя.
    Девушка медленно склонилась надо мной.
– Я тоже счастлива, что встретила тебя! - прошептала она. Затем неожиданно для меня добавила: - И знай: я люблю тебя! – Сказав это, она поцеловала меня в губы - долгим и жадным поцелуем.
В одно мгновение во мне пробудились непонятно где дремавшие до этой поры силы, я опрокинул девушку навзничь и нетерпеливо набросился на нее. О, это была ночь бесконечной любви.
     На часах было около восьми утра, когда мы все вместе вчетвером вновь собрались на кухне. Оксана, не скрывая радостной и жеманной улыбки, повсюду ходила за Митькой, при каждом удобном случае стараясь прижаться к нему какой-нибудь частью тела – то локтем, то бедром, - видно было, что ночью они времени зря не теряли. Выбрав удобный момент, я легонько шлепнул Оксану по заднице, туго упакованной в форменные брючки, затем прошел к окну, отворил его и, перевесившись вниз, крикнул дурашливо:
– Ксанка, если ты еще жива и можешь отклеиться от асфальта, поднимайся к нам, кофейку попьем!
     Ксанкин голос отозвался совсем рядом, позади меня, к тому же подкрепленный чувствительным тычком в спину.
– Пошел к черту, обманщик! Похититель молоденьких девушек!
     Я повернулся к ней и посерьезнел лицом:
– Я обманщик? Я похититель? Ну-ка, становись на колени! И немедленно проси прощения!
     Оксана испуганно посмотрела на меня, потом, растерянно, на Митьку, – он молчал. Тогда она, всхлипнув, сказала:
– Да идите вы к черту с вашими шуточками! – Голос ее дрожал от испуга и обиды.
     Я обнял ее за талию, поднял и закружил, словно в танце; я готов был даже расцеловать ее – бледненькую и такую некрасивую – за ту приятную встречу, которая произошла у нас вчера вечером и в благодарность за то, что у нее есть такая чудесная подруга.
     Попив растворимый кофе с печенюшками, мы спустились вниз, погрузились в машину Митяя и отправились к студенческому лагерю. Девчонки опасались, как бы кто-то из студентов или преподавателей не увидел их вместе с посторонними, то есть, с нами, да еще в такое время, рано поутру, поэтому, не доехав до лагеря метров двести, мы остановились. Мы с Ларисой отошли в сторону.
– Прощай, любимый!.. – прошептала Лариса, глядя на меня во все глаза, и от этих слов сладостно заныло сердце, потому что уже давно меня так никто не называл.
-До свидания, прекрасная Лариска-ириска! – ответил я, хотя также как и она, был уверен, что нам суждено никогда больше не встретиться.

                *             *             *
     P.S.   С той памятной мне встречи минуло около полугода, осень плавно перетекла в зиму, вслед за ней наступили теплые весенние деньки, и в один прекрасный день мы с Кондратом, моим другом, коллегой и главным компаньоном по интимным делам, будучи в Кишиневе (это случилось, когда он уже вернулся из армии), решили посетить факультет иностранных языков столичного университета, где у нас, как мы справедливо полагали, было множество знакомых девушек. Мы со студентками этого факультета общались в нашем городе на протяжении вот уже нескольких лет подряд, естественно, это происходило во время прохождения ими «трудового семестра», и вот теперь нам было необычайно интересно встретиться с ними на «их территории».
     Мы стояли у входа в здание и все никак не решались войти.
– Представляешь, Савва, – сказал Кондрат, – наверное, это звучит смешно, но я волнуюсь.
– И мне, честно говоря, немного не по себе, – сказал я.
      Мы с Кондратом, одетые элегантно и даже, пожалуй, с претензией на шик, дождавшись звонка на перемену, вошли, наконец, внутрь и медленно пошли по коридорам учебного корпуса.
     В коридорах тут и там стояли и прогуливались парами, стайками и группами множество студентов, подавляющее большинство которых составляли девушки. Они со всех сторон бросали на нас любопытные взоры. Да, без сомнения, нас узнавали, и это становилось понятным по тому, как девушки, завидев нас, начинали шептаться, и этот шепот преследовал, настигал нас все нарастающей волной, сопровождал уже рокотом, а порой даже опережал.    
     Я думаю, что девушек, которые таки узнали нас, тут было, наверное, не менее двух-трех сотен.
– Среди этого цветника, Савва, – улыбаясь, негромко проговорил Кондрат, – есть десятки девушек, а пожалуй и целая сотня, которые знают нас не только в лицо, но и гораздо ближе.
      Я не ответил товарищу, но не смог сдержать самодовольной улыбки.
      Шепот по-прежнему преследовал нас по пятам, а мы шагали уверенно и гордо, стараясь не оглядываться по сторонам. И тут перед нами неожиданно появилась, возникла, словно из воздуха – она! Лариса! Та самая! Она - одна-единственная из всех, которая не постеснялась подойти к нам, вот так, открыто, на виду у десятков своих соучеников и соучениц.
Она приблизилась ко мне, остановившись совсем близко, так, что я даже уловил запах ее волос.
 – Ты… ты приехал ко мне, Савва? – спросила девушка, ее золотисто-карие глаза глядели прямо в мои. В немой растерянности я оглядел девушку с головы до ног: на Ларисе была приталенная бежевая блузка и черная, чуть выше колен юбка. Что ж, следовало признать, что она была очень эффектной девушкой, одной из самых хорошеньких, пожалуй, во всем университете. Воспоминания о той, одной-единственной проведенной нами вместе дивной ночи живо и ярко всплыли в моей памяти.
– Да, Лариса, – ответил я негромко. – Я решил, что в целом мире мне нужна одна лишь ты. (Сказал, конечно, в шутку, но в какое-то мгновение почувствовал, что это могло быть и правдой).
    Лариса еще несколько секунд пристально разглядывала меня, на лице ее недоверие сменилось надеждой, затем разочарованием, потом она вдруг словно очнувшись, быстро огляделась по сторонам, - все взгляды окружающих в эту минуту были буквально прикованы к нам двоим, так как Кондрат каким-то образом оказался несколько в стороне. И тогда она, приподнявшись на носочки, на мгновение прижалась своей щекой к моей и прошептала прямо в ухо: «Лжец!», затем добавила улыбнувшись: «А ведь я тебя ждала!» и тут же отступила, отошла назад, после чего, сделав несколько размашистых шагов, стала удаляться и вскоре пропала в глубинах коридоров, только длинные стройные ноги ее мелькнули и исчезли за одним из поворотов.   
     Я в растерянности поглядел на своего товарища, а он, наблюдая за мной, чуть насмешливо улыбался.   
         «Что ж, грустно... и одновременно приятно, черт возьми!» – подумал я.
     Когда мы спустя пару минут выходили из университетского корпуса, я спросил Кондрата: «Хочешь анекдот?» и он ответил: «Валяй».
    – Вежливый индюк, выходя из индюшатника, оглядел всех его обитательниц и сказал: «Простите, мне кажется, что я тут у вас немного натоптал».





                Новелла пятая


Коктейль «Советский».
Водка                3 части
Херес сухой     05 части
Вермут сухой   05 части
Наполнить стакан льдом, добавить все ингредиенты, перемешать.
               
Из воспоминаний...               
         
                Первый опыт.

           В лета, когда упруг и крепок,
           исполнен силы и кудрей,
           грешнейший грех – не дергать репок
           из грядок и оранжерей.   
                И. Губерман.               
               
               
                Глава первая.
       Эта августовская суббота у нас с товарищем моим Серёгой Берёзкиным была загружена до предела: прежде всего надо было собрать вещи, так как ранним утром следующего дня мы отправлялись на две недели к Черному морю – отдыхать; кроме того, в течение дня требовалось уладить еще кое-какие дела, а также поспеть в три-четыре места, ну а затем, вечером, нам предстояло отправиться в столовую №6, где у нашего общего приятеля и моего соседа – мы с ним  жили дверь в дверь - Володи Буртука должна была состояться свадьба.         
     Свадьбы в наших краях обыкновенно продолжаются до трех-четырех утра, это если в черте города, а в сёлах и вовсе длятся по двое суток кряду. Поэтому товарищ мой, Серега, невзирая на напряг по времени, планировал, кроме прочего, назавтра утром, в воскресенье, в день выборов, отправиться голосовать, так как впервые получил такое право – ему лишь недавно минуло восемнадцать. А вот как везде поспеть, в то время был для нас не вопрос: успевали и все. Тем более что для нас с Серегой все эти дела были общими, так как мы были друзьями, что называется «не разлей вода». За исключением разве что участия в выборах, так как мне еще не исполнилось восемнадцати.
     Итак, Серега собрал свои вещи, предназначенные для отдыха у моря, выпросил энную сумму денег у родителей, попрощался с ними, и приехал ко мне домой что-то около четырех пополудни. Потом мы сходили в спортивную школу, где у меня в 18.00 должна была состояться тренировка. Там я отпросился у тренера на две недели, пообещав ему держать себя в форме во время отдыха у моря, так как в середине сентября должен был принять участие в республиканском юниорском турнире по самбо, после которого, в случае удачного выступления, меня, быть может, повезут на всесоюзные соревнования.  Из спортивной школы мы вернулись домой.
    Немного позднее, пообедав супом с пельменями, мы собирались уже, было, часок вздремнуть, устроившись на диване в зале валетиком, когда послышался стук в дверь. Моя мама, находившаяся  во второй, дальней комнате, в этот момент прихорашивалась к свадьбе, делала прическу, поэтому я пошел открывать. Но едва я отворил дверь, как в квартиру, оттеснив меня в сторону, ворвалась Галина, невеста Володи, которая уже облачилась в свадебное платье. Она тут же закрыла за собой дверь на замок и на защёлку, будто за ней кто-то гнался. Невеста была возбуждена, лицо раскраснелось, дыхание частое, сбивчивое. И прямо с порога Галина вскричала, обращаясь ко мне:
       -Я ведь с ним жить все равно не буду, Савва, ты понимаешь это? И зачем только я, дура, согласилась за него замуж выйти?
     Я в растерянности пожал плечами. Мы с Галиной, были, естественно, знакомы. А познакомил нас её жених Володя пару месяцев тому назад, когда привел девушку к себе жить, сюда, в квартиру родителей, забрав из общежития, где она провела предыдущие два года. Училась Галина в педагогическом училище, и в этом году его окончила, получив диплом педагога дошкольных учреждений. Мы с ней несколько раз по-соседски беседовали, причем в семейном кругу, и при этих разговорах обыкновенно кто-то присутствовал: то моя, то Володина мама; иногда, встречаясь в городе или подъезде, мы с Галиной здоровались, но что касаемо до их отношений с Володей, тут я был совершенно не в курсе дела.
     -Здрасьте вам, пожалуйста, - преувеличенно бодрым голосом сказал я, - и это ты в день свадьбы говоришь? Так почти все невесты, Галка, так говорят, не представляя, что и как их ожидает в будущем, так как неведомое пугает. Так что успокойся, вытри слезы, на вот тебе полотенце, сядь, я тебе сейчас лимонаду налью, и через десять минут ты будешь в порядке. Когда выезжать-то?
     -Машина будет через пятнадцать минут, - сказала она, взглянув на свои ручные часики. - На ней приедут фотограф и свидетели.
     -Ну, вот видишь, я прям угадал.
      -Только ты Вовке двери пока не открывай, ладно? – умоляющим тоном попросила Галинка.
      -Вот через означенное время и открою, не раньше, - сказал я твердо, сделав знак Сереге, чтобы тот на всякий случай помалкивал, и направился к холодильнику – за лимонадом. Галина напилась, затем из спальни вышла моя мама и стала, как могла успокаивать девушку, то есть как маленькую гладить по голове. Потом в дверь вновь позвонили, за ней стоял, как и следовало ожидать, жених Володька собственной персоной, а также его мама, тетя Галя; свекровь с невесткой по случаю были тезками. Мама велела тетю Галю пустить внутрь, а Володьку пока нет, Галина, мол, сама через несколько минут выйдет к нему. Вовка пытался спорить, и тогда я подошел к двери и сказал, стараясь придать своим словам шуточный оттенок:
      -Вова, честно говорю, я ее не крал, сама пришла, и не ко мне, а к моей маме, так что пусть они тут пока побеседуют о своем, о женском, а ты имей терпение, подожди их дома.
     Через некоторое время, после короткой, но задушевной беседы опытных женщин с невестой её настроение наладилось, тетя Галя увела свою «без пяти минут» невестку домой, а моя мама, наведя красоту, вышла за соседками-подружками, с которыми вместе должна была отправляться на свадьбу.
    Тем временем я собрал все необходимые для отдыха у моря вещи в компактную спортивную сумку, после чего мы с Серёгой обе сумки оставили у меня дома, так как решено было для удобства ночевать по возвращению со свадьбы тут же. Отсюда было близко идти к педагогическому училищу, где в шесть утра открывался центральный избирательный участок, да и служебный автобус «Сельстроя», который должен был отвезти нас к морю, отправлялся из центра города в семь утра, поэтому Сереге, жившему почти на самом краю города, в районе автовокзала, было неудобно поутру оттуда выбираться.
      Посидев еще какое-то время у телевизора - шел какой-то военный фильм - мы к началу восьмого вечера вышли из дому и спустя четверть часа подошли к зданию столовой №6. Гремела музыка, пока что из магнитофона, у входа толпились нарядно одетые люди. А ведь в этой столовке, стал припоминать я, довольно часто игрались свадьбы. Во-первых, думаю, она для этих целей удобно расположена: хоть и не окраина, но и не центр, где жители окрестных домов могли бы пожаловаться на шум и музыку до и особенно после полуночи. Это был, что называется захолустный микрорайон, в непосредственной близости к столовой было всего несколько частных домов, расположенных, к тому же, довольно удаленно друг от друга, и совсем не было высотных многоквартирных зданий, а через дорогу напротив находилась автобаза №8, то есть автобусный парк. Во-вторых, помещение столовой было довольно ёмким по размеру и во время торжественных мероприятий вмещало в себя не менее 250 человек, что также было важно. А в-третьих, коллектив столовой уже набил, как говорится, руку и имел опыт обслуживания больших застолий, что, в итоге, думаю, и склоняло мнение людей, ищущих место для подобных мероприятий, в пользу этого заведения. И, в-четвертых, мать жениха, Галина Константиновна, работала на этой самой, соседствующей со столовой, автобазе №8, где заведовала центральным складом запчастей, и, по её же словам, нередко здесь обедала. То есть, вполне возможно,  что ей нравилось, как там готовят.
      Итак, мы поспели вовремя: народ как раз стал рассаживаться по местам, музыканты, настраивая аппаратуру, пробовали свои инструменты, официантки разносили закуски и выпивку. Столы, как у нас обычно принято на свадьбах, были составлены в букву П, и нас, друзей жениха, которых тут вместе с десятком девушек набиралось до полусотни, посадили за его левое крыло, ближе к выходу. Жених с невестой, родители, близкие и родственники сидели за центральным, коротким столом, приглашенные гости - водители, складские и ИТР-овские работники автобазы № 8, - этих, пожалуй, было тут не менее сотни, - занимали целиком правое крыло; а еще тут были дальние родственники, соседи, знакомые, и, как водится, знакомые знакомых.
     Многих из водителей я знал в лицо, так как по городу я ездил рейсовыми автобусами почти каждый день, ну и в Кишинев выбирался не реже чем раз в месяц: то на соревнования, то на сборы, то по своим делам. Водители -  мужчины возрастом от 30, а чаще от 40 до 50, надевшие в честь сегодняшнего торжества костюмы преимущественно темных и серых тонов - в клетку, полоску и без, но без галстуков; по большей части упитанные, с животиком, раздобревшие от сытного, но нездорового и нерегулярного питания, а также  сидячей работы. Их сопровождали жены, тоже далеко не худенькие дамочки, разодетые в основном в гипюр и шелка, увешанные в честь свадебного мероприятия золотыми украшениями - цепочками и серьгами, пальцы рук в обручалках, толстых кольцах с разноцветными каменьями, а также в перстнях. Водители автобусов считались в народе обеспеченной прослойкой, многие из них жили в собственных домах, разъезжали по выходным на «жигулях» и «москвичах», изредка на «Волгах», им сопутствовали достаток и благополучие. Впрочем, за кадром, как говорится, оставалось то, что рабочий день водителя был не нормирован, он мог работать в сутки 16 и более часов, в свои выходные водители ремонтировали приписанные к ним автобусы, запчасти к которым нередко покупались на «сером» рынке, за наличные или же из-под прилавка по двойной-тройной цене, одним словом, водители, по сути, жили своей работой, и в семьях их практически не видели.            
      Но я слегка отвлекся, а тут дело как раз дошло до главного свадебного мероприятия – сборов даров: староста, назначенный для сбора денег (обычно это доверенное лицо семьи, или близкий родственник) как раз пошел по кругу в сопровождении виночерпия, держа в руках контейнер из нержавейки, в которых обычно хранят продукты, теперь же он был украшен розовой салфеткой и служил кассой для сбора подарков, которые в наших краях в последние годы преподносятся преимущественно в денежном выражении.
     Гости поочередно вставали со своих мест, произносили речи, чаще состоящие из одного малосвязанного предложения, затем брали с подноса стопарик с вином или рюмку водки, желали молодым счастья и здоровья, выпивали, затем бросали в кассу заветные купюры различного номинала; такие как я, к примеру, одиночки, чаще всего дарили червонец, или, другими словами, десятку, редко кто меньше, семейные пары могли подарить и двадцать и тридцать рублей, родные молодых – родители, дядьки, тетки, - кидали деньги соразмерно своим возможностям, от 50 и 100 вплоть до 300, 500, а кто и тысячу. Конечно же, такие суммы, чаще всего, дарились для затравки, в самом начале, подавая, таким образом, пример прочим гостям. Впрочем, все об этом знали, и редко случалось, чтобы кто-то из гостей вдруг кинул в кассу полсотни или более. Впрочем, не исключено, что в сегодняшнем случае некоторые из водителей, а именно те из них, кому уже на днях предстояло обратиться на склад к Галине Константиновне за запчастями, могли именно так и поступить, надеясь на доброе к ним отношение в ближайшем будущем. 
      Впрочем, я вновь отвлекся, а ведь староста уже почти закончил свой обход, контейнер до половины наполнился разноцветными купюрами, а музыканты каждому встающему гостю наигрывали короткий туш. Серега, сидевший слева от меня, будучи более внимательным, толкнул меня локтем, и я, поглядев на окружающих, салютующих друг другу стаканами и бокалами, поднял свою рюмку с водкой. Сидевший справа от меня наш товарищ по кличке Граф чокнулся со мной, и мы выпили. Но едва я, взявшись за вилку, принялся закусывать салатом «Оливье», как меня кто-то сзади ухватил за локоть. Обернувшись, я увидел Витька, знакомого мне парня-малолетку не старше 14 лет.
    -Пойдем, Савва, - громко прошептал он. – Нужна твоя помощь.
     Пришлось встать и идти за ним. Витька я знал уже примерно с год, мы с ним были знакомы по спортивной школе, где он посещал секцию бокса. Мы занимались в одном зале – боксеры и борцы, нередко разминались, а после тренировки качали мышцы вместе, потому и познакомились. Нередко я после своих тренировок влезал на ринг и боксировал с кем-либо из ребят, своих сверстников, стараясь не связываться с более взрослыми перворазрядниками и кандидатами, которые видели во мне легкую добычу в виде мальчика для битья. Поэтому я выходил на ринг с юношами и частенько побивал их, из-за чего тренер по боксу уже несколько раз звал меня к себе в секцию, высоко оценивая мой весьма быстрый левый хук, от которого некоторые спортсмены падали как кули, а других вгонял в грогги – в боксе так называют сильную качку (англ: обезножил). Не знаю, станет ли когда-нибудь Витек хорошим боксером, а вот хулиганские, да и преступные наклонности в нем были выражены уже довольно ярко. Вышли мы с ним на улицу, а там нас, оказывается, уже поджидали. Двое друзей Витька его же возраста и какая-то девица возрастом чуть постарше – плохо одетая и донельзя растрепанная.
     -Ее Жанка зовут, она обещала нам всем пососать, - сообщил один из парней с гордостью. – Только просила, чтобы сначала кто-нибудь из старших пришел, мы ей, мол, слишком молодые.
      Честно говоря, у меня опыта в этом деле – сексе, в смысле - было не больше, чем у этих сопляков, то есть ноль, однако, я ведь не мог перед ними это показать и ударить, как говорится, лицом в грязь. С видом бывалого ловеласа я подошел к девице и взял ее за руку. Странно, но со мной она сразу согласилась идти. А идти далеко и не требовалось, всего в полусотне шагов от столовой, у забора, практически скрытая от посторонних взглядов двумя деревцами, имелась скамеечка, маленькая, но вполне удобная в смысле интима. Я присел на эту самую скамеечку, и потянул девицу к себе так, чтобы она опустилась передо мной на колени. Так, насколько мне было известно из рассказов, поступали с девицами мои более взрослые или опытные товарищи.
   -Ну-ка давай, подружка, займись делом, - сказал я ей и дрожащей рукой стал расстегивать ширинку своих брюк. Множество раз я представлял себе, как это произойдет впервые, и вот, наконец-то моя фантазия сбудется, мелькнула шалая мысль. В одно мгновение всю область паха обдало жаром, пробуждая мое естество. Сказать-то «ну давай!», я сказал, но как это будет на самом деле, даже не представлял, поэтому решил довериться девице, у которой это, вероятно, было далеко не впервой. Действительно, она стала мне помогать, выручая моего Удальца из плена брюк, но едва он оказался в ее ладони, она нагнулась, слегка прикусила его, затем сделала несколько сосательных движений и громко прошептала:
      -Сейчас пойдет кровь, слышишь, кровь.
      Как бы мне не хотелось ощутить, что это такое – минет, и голова моя в этот момент от перевозбуждения уже плохо соображала, я все же осознал, что девица эта вероятно сумасшедшая и вот-вот сотворит со мной что-то, от чего я наверняка пострадаю. Плавным движением отодвинув девицу от себя, я спрятал свое «хозяйство» в брюки, а парням, которые из вежливости отошли от нас шагов на восемь-десять, крикнул:
    -Вы, конечно, можете делать с ней, что вам захочется, но имейте в виду, что она ненормальная, откусит у кого, и ее даже не посадят, а просто в больницу на «дурку» отправят.
     -Ну, ты ей дал «на клык»? – поинтересовался Витёк, подходя.
     -Да ничего она не умеет, я с такими подругами не связываюсь, - с апломбом «спеца» заявил я, после чего пошагал обратно в столовку, откуда доносилась залихватская мелодия и развеселое многоголосное гиканье гостей.
     Когда я вошел внутрь, свадьба была в полном разгаре: почти половина гостей, выйдя из-за столов, выплясывала на свободном пространстве перед эстрадой так, что дребезжали окна; часть из танцующих даже выбралась на улицу, благо погода была великолепной. Звучала зажигательная молдавская «сырба», сопровождаемая вскриками и притопываниями. Молодежь танцевала резво и красиво, те же, кто постарше, попросту топтались на месте. За нашим молодежным столом на местах почти никого не осталось, отсутствовал и мой товарищ Серега. Обведя взглядом весь зал, я его не обнаружил, и потому отправился на улицу, решив, что он вышел покурить. 
      Во дворе у входа чуть в стороне от танцующих толклись десятка два гостей из тех, кто постарше, они переговаривались, курили, обсуждали наряды молодоженов и приглашенных гостей, а также еду и напитки. Серегу я обнаружил у забора, он стоял в гордом одиночестве, опершись спиной на ограду, и курил. Надо же, а ведь мой товарищ уже прилично окосел, понял я, зная его привычки и повадки.
     Как раз в это время мимо Сереги проследовала пара – это был один из водителей лет сорока, лицом мне знакомый, с супругой, а им навстречу шел какой-то парень, уже заметно перебравший вина. Проходя мимо, он то ли случайно, то ли нарочно плечом задел жену водителя. Та, обернувшись, обозвала парня козлом, тот в ответ недолго думая ответил: «курва», и между ним и водителем тут же завязалась перебранка, спустя минуту перешедшая в потасовку. Я, бросившись к ним, попытался разнять дерущихся, но водитель, тоже, вероятно, крепко  выпивший, решил, что я подоспел к парню на выручку и едва не врезал мне по лицу кулаком, хорошо я успел увернуться. 
    -Эй, да прекращайте вы бодаться! – воскликнул я, хватая его за шиворот, но мужик оказался крепкий и шустрый, он вырвался и вновь бросился на меня. Пришлось его уложить все тем же хуком слева, уж очень удачно открылась его правая челюсть. И тут на меня словно вихрь набросилась его супруга. Я давно заметил, что некоторые дамочки владеют, зачастую сами того не подозревая, опасными приемами из арсенала карате, в данном случае, это была «кошачья лапа», так как женщина обеими руками, выставив как кошка, наманикюренные и заострённые ногти, пыталась их вонзить в мое лицо. Хорошо, что парень, который затеял драку, схватил ее сзади за талию, отчего оба они упали на землю, что дало мне возможность без позора и каких-либо повреждений удалиться с места событий. Серегу я так и оставил у забора, благо его там никто не трогал.
     Я влетел в помещение столовой весь возбужденный, однако меня у входа чуть было не затоптали водители, торопливо выходившие на улицу целой гурьбой, вид у них был угрожающий, многие сжимали крепкие трудовые ладони в кулаки; вероятно, им уже сообщили о драке. Я все же протиснулся внутрь и кликнул парней, тех, что еще сидели за столами, на ходу объясняя, что «наших бьют», и те тоже рванули на выход. Итак, я в толпе ребят вновь выскочил на улицу, и уже минуту-две спустя перед столовкой развернулось настоящее побоище. Парни и взрослые мужчины общим числом не менее сотни разбились на пары и стали крутиться друг возле друга в кулачных, а кое-где и «футбольных» баталиях, - это когда дерутся ногами. Спустя пару минут пыль поднялась столбом, и не было видно, кто есть кто. Уже появились первые «павшие», лежавшие на земле, но их поднимали кровожадные женщины и вновь толкали на битву. Они фуриями вились среди дерущихся – это были супруги шоферов и подруги парней, - внося дикими взвизгами и душераздирающими криками панику и сумятицу в ряды бойцов с обеих сторон. Я первым делом бросился к забору, где несколькими минутами раньше оставил своего товарища, и нашел его там же, только теперь какой-то водитель, оторвав его от забора и схватив за грудки, тряс двумя руками словно липку. Серега, ничего не соображая, болтался в его руках словно тряпочный. Рядом крутилась супруга водителя, которая, размахивая дамской сумочкой, подбадривала мужа криками:
     Давай, Петя, дай ему, дай ему покрепче. 
    Лицо водителя было багровое, глаза бешено вращались, и я понял, что уговаривать и увещевать его бесполезно. Короче, я подскочил и врезал мужику открытой левой ладонью по физиономии, а затем, когда он, пошатнувшись, но, все же устояв на ногах, повернулся ко мне, сбил его на землю задней подножкой, после чего, долго не раздумывая, схватил за руку Серегу и потащил в сторону от дерущихся, так как теперь мы рисковали оказаться в самой гуще схватки. Став неподалеку, но все же на почтительном расстоянии от дерущихся, и крепко держа за руки Серегу, что-то бормочущего и тоже рвавшегося в бой, я стал хладнокровно наблюдать за происходящим. Шофера были покрепче физически, да и весом превосходили молодых ребят, зато парни были более подвижны, быстры и имели навыки кто бокса, кто борьбы, так что бои шли пока примерно на равных.
     Баталия продолжалась минут десять-пятнадцать, пострадавшие, не сказать, чтобы серьёзно, были и с той, и с другой стороны, и только приехавшая служебным автобусом милиция в количестве не менее десятка блюстителей порядка с помощью свистков и мегафона, слышимого за сотню метров, успокоила и примирила дерущихся, да и то далеко не сразу. После коротких переговоров между организаторами свадьбы, гостями и блюстителями порядка, было решено никого в милицию не забирать, и разбирательство – кто прав и кто виноват - не проводить, – сами, мол, утрясем. Милиционеры, получив в качестве откупного пяток бутылок водки, уехали восвояси.
      Тамада с огромным трудом сумел уговорить всех гостей вернуться с улицы за свадебный стол, сесть на места и наполнить рюмки и бокалы, так что буквально несколько минут назад «сражавшиеся» между собой парни и мужчины, все еще исподлобья переглядываясь, вернулись в застольное состояние, стали понемногу выпивать и закусывать, хотя, понятное дело, вряд ли кто-то кого-то из недавних соперников узнавал наверняка. Кое-кто из «бойцов» потирал ушибленные места, у кого-то под глазом зрел синяк, кто-то в туалете полоскал рот, кривясь от боли в разбитой губе, а кому-то даже пришлось отправиться на кухню, или на улицу, где имелся водопроводный кран, чтобы смыть кровь.
   Я усадил Серегу рядом с собой, затем внимательно оглядел своих приятелей, находившихся по соседству, так как многие из них в той или иной мере пострадали от драки и им теперь было не до свадебного празднества: у одного была порвана рубашка, у другого на лице ссадины и царапины, у третьего была разбита губа,  четвертый расшиб пальцы в кровь, и теперь все, как могли «зализывали раны». Выпив разом сто граммов водки, я едва успел закусить жареной куриной ножкой, как меня вновь позвали, и это вновь был давешний юноша Витёк.
      -Если ты опять привел какую-то бабу, - с неудовольствием сказал ему я, выходя за парнем на улицу, - то я вам в этом деле больше не партнер.
    -Да нет, Савва, - усмехнулся Витек, - просто я хотел тебе сказать, что пока мы ходили с Жанкой, твоего кореша Серегу Лилька специально подпоила, на спор, мне сестра рассказала, она с ней рядом сидит. Ты ведь Лильку знаешь?
    -Хорошо, усек, спасибо, знаю, - сказал я и отправился обратно за стол. Отыскал глазами Лильку, - она сидела напротив нас, - и показал ей кулак. Лилька в нашем кругу слыла полной оторвой, была старше меня на пару лет, какое-то время встречалась с моим приятелем и соседом по подъезду Графом, и даже получила кликуху Графиня, но недавно они, насколько я знал, расстались.
      -Че, Савва, грозишься? – скривившись, спросила она. - За Серегу, что ли? Да сдался он мне, просто я с подругой поспорила, сказала, что со мной за компанию он выпьет целый стакан водки, ну он и выпил.
      Я понимал, конечно, что эта дурочка, Лилька, по-настоящему в случившемся не виновна, но все же решил внести в это дело «справедливость»: виданое ли дело, что какая-то «овца» спаивает моего друга, мне грубит, и вообще ведет себя вызывающе. С этой мыслью, переполненный справедливым гневом, я встал, подошел к Лильке, схватил ее за руку и без слов потащил к выходу. То ли от растерянности, то ли чувствуя себя виновной в содеянном, то ли от быстроты моего нахального напора, никто, - ни  подруги, ни парни, сидевшие рядом с ней, на мои действия не успели среагировать. Таким образом, я потащил Лильку, сопротивляющуюся, ругающуюся и брызжущую слюной, на выход, а потом к уже знакомой мне и даже вам, дорогой читатель, скамейке. Оглядевшись по сторонам и никого поблизости не заметив, я толкнул девушку к скамейке и потребовал грозным голосом: «Снимай трусы и становись в позу».
      И Лилька, взбалмошная особа, та, которая еще минуту назад лаялась со мной, и шипела словно Мегера, подойдя к скамейке, обернулась, и при этом она выглядела так беззащитно, что я даже удивился столь странной и быстрой метаморфозе. Затем она медленно задрала юбку, под которой обнаружились беленькие трусики, стала опускать их, пока не сняла совсем, и положила их на скамейку. Я подошел, по-хозяйски хлопнул ее по заднице, и велел наклониться. Что она и исполнила. Безропотно. Не очень-то понимая, что нужно делать дальше, я расстегнул брюки, и как раз в это мгновение сзади нас послышался мужской крик:
       -Лилька, ты что же это, сучка, делаешь? Ничего себе, невеста, блин.
     Я едва успел застегнуть брюки, как перед нами возник парень, высокий и худощавый, лицо которого показалось мне немного знакомым.
     -Я вам, счас, мля, покажу, как шуры-муры разводить, да еще около самого моего дома, - вскричал он и бросился на меня, но я уже благодаря его предупреждающему крику в какой-то мере подготовился к встрече, поэтому он, с ходу нарвавшись на мой вовремя подставленный кулак, рухнул на землю.
     «Надо же, во второй раз сегодня облом случился», - со злостью подумал я и, забыв о Лилии, неторопливым шагом отправился обратно в столовку, где, как ни в чем ни бывало, продолжала гулять и веселиться свадьба. У входа в помещение стояла целая группа молодежи, многие курили. Я попросил у одного из знакомых сигарету и, не обращая внимания на трясущиеся пальцы, с удовольствием затянулся дымом. Вообще-то в тот период я почти не курил, во всяком случае, сигареты не покупал – «стрелял», и то лишь только во время свадеб и других подобных мероприятий, типа проводов в армию, я мог скурить одну-две сигареты, почти не затягиваясь.
    Я уже докурил сигарету, когда в поле моего зрения вновь возник Витёк. Я поманил его пальцем.
      -Слышишь, герой малолетний, - обратился к нему я, демонстративно поглядев на свои часы. - Тебе не кажется, что пора домой, спать, время уже позднее.
     -Тебя там, Савва, зовут, - сказал Витёк, не слишком озаботившись моими словами. Я глянул в указанном направлении – и точно, на углу столовки стояла Лилька и взмахами руки звала меня к себе.
    -А этой-то что еще от меня надо? – вспыхнул я от злости и направился к ней. Однако едва я подошел, как из кустов нам навстречу выскочил парень, которого я накануне вырубил, а в руках у него было… оружие. Я с удивлением разглядел ружье-двустволку, и, не раздумывая больше ни секунды, рванул прочь, вниз по дороге, ведущей к озеру, потому что там было темнее, чем на дороге и вблизи столовой, где я был как на ладони. Парень с ружьем, а затем и сама Лилька побежали за мной. Я преодолел уже добрую сотню шагов, как из какого-то темного двора из-за калитки вынырнула тень, и послышался мужской голос:
     -Сворачивай сюда, во двор, не то он тебя на дороге подстрелит.
       Не соображая, кто это со мной говорит, я рванул на голос и влетел в чей-то двор. У входа в дом курили двое мужчин, и я, на ходу крикнув «привет!», проскочил мимо них и влетел внутрь. И только оказавшись внутри этого незнакомого мне дома, остановился, прислушиваясь. Спустя полминуты снаружи послышался шум, голоса, потом они приблизились, и среди прочих послышался уже знакомый мне голос, орал тот самый парень, что гнался за мной с ружьем:
      -Я его счас застрелю, падла. Мою невесту хотел вжарить… Говорите, куда он побежал, он где-то тут прячется.
   Следом за этим кто-то влетел в комнаты, затем вспышка, послышался выстрел, и вслед за ним сильно грохнуло, наверное, что-то упало. Сглотнув от страха слюну, я бросился в открытую дверь и попал в освещенную комнату – зал. На ходу обернулся, парень с ружьем влетел в комнату следом за мной. Вид у него, надо сказать, был весьма угрожающий. Я зайцем метнулся в следующую открытую дверь, по дороге нечаянно зацепил рукой телевизор, стоявший на ножках. Телевизор рухнул прямо под ноги моему преследователю, что дало мне возможность вновь оторваться от него и выскочить во двор. И в ту же секунду послышался второй выстрел. Теперь я несся по двору, пожалуй, быстрее, чем Серега, который имеет первый спортивный разряд по бегу на сто метров, которые он пробегает меньше чем за 12 секунд, пролетел мимо группы парней из трех-четырех человек, и тут сзади послышались крики, затем шум борьбы. Это кто-то перехватил моего преследователя с ружьем, подумал я с надеждой. А еще минуту спустя я на полном ходу преодолел расстояние до столовой и ворвался внутрь. Не желая больше рисковать, я, часто оглядываясь на входную дверь, пробрался в самый  дальний угол зала, где густо сидели родные жениха и невесты. Слегка успокоившись, глянул на часы: был уже час ночи. Надо же, я тут то дерусь, то куда-то бегаю, то с бабами этими… причём безрезультатно, и при этом зачем-то смертельно рискую, оставаясь практически голодным во время свадебного пира и еще ни в одном глазу, даже выпить толком не успел, а все ради чего, блин? Воспользовавшись тем, что Вовка, жених, вернее уже законный муж Галины, на минуту оказался не у дел, я увлек его за стол, где мы с ним выпили по рюмке водки.
    -Признайся, - сказал я ему, - ни выпить, ни закусить тебе толком еще не пришлось?
    -Да, ты прав, - ответил он со смешком, - все некогда, лишь «горько!» да «горько!».
    «Ну ты-то понятно, почему, - подумал я, - а вот я за что страдаю, не пойму». И налил нам еще по одной.
     Получасом позже, проведя тщательную разведку с помощью сразу двух своих товарищей и не обнаружив поблизости стрелка с ружьем, я взял под руки, с одной стороны маму, с другой уже немного отрезвевшего Серегу, и мы отправились домой.
               
                Глава вторая.
      Нам с товарищем удалось поспать часа три, не более. Звонок будильника поднял нас до обидного рано, без четверти шесть, а уже спустя десять минут мы с Серегой, даже не попив чаю, а лишь по кружке холодной воды, забросив сумки на плечи, заторопились к педучилищу, где сегодня расположилась центральная избирательная комиссия города.
     Мы успели к самому открытию: у двери нас встретил строгий милиционер, потребовавший показать паспорта, внутри вдоль длинного стола, забранного синими скатертями, сидели члены выборной комиссии в количестве не менее десятка человек; все это освещалось мощными осветительными приборами - софитами, так как выборный процесс снимался на телекамеру, у которой трудились сразу несколько человек, не считая трех-четырех юрких фотографов, суетившихся в зале. 
     Оробевшие от столь непривычного внимания к ним избиратели, немногочисленные еще в этот ранний час обычные граждане, спрашивали у всех кого ни попадя, куда им идти и как выбирать. А вот кого выбирать, у граждан вопрос не стоял, так как выбирать, собственно, было не из кого, потому что кандидаты, как это водится в стране советов, были представлены в одном лице, - фарс да и только. В помещении напротив избирательного участка действовал буфет, который, надо сказать, весьма радовал глаз разнообразием представленной в нем продукции. Он-то и заинтересовал меня более всего, так как по возрасту – 17 лет - я еще не мог быть избирателем. Здесь были выставлены на подносах бутерброды не менее десяти видов, пирожки со всевозможными начинками, булочки, сладкая выпечка, конфеты, а также лимонад, минералка, пиво и даже водка. Дома я не успел позавтракать, поэтому, не теряя времени, решительно двинулся к прилавку. Набрав полную тарелку бутербродов и пирожков, я стал дожидаться Серегу. Тут ко мне подошла буфетчица и подала стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью.
     -Что это? – недоуменно спросил я.
     -Водка, - просто ответила она и добавила гордо: – Первые двадцать человек сегодня получают сто граммов бесплатно.
    Я, не особо удивившись, поблагодарил буфетчицу и, не теряя времени, выпил предложенный напиток. Конечно, мне было всего семнадцать лет, но выглядел я старше, примерно на двадцать, иначе буфетчица бы мне водки не предложила. После чего закусил пирожком с капустой.   
      Минуту спустя к стойке подошел уже проголосовавший Сергей и тоже получил от буфетчицы сто граммов. Вот на такой оптимистической ноте начался для нас этот воскресный день, а уже к обеду мы должны были быть у Черного моря, в местечке, носящем романтическое название «Каролино-Бугаз». Хорошенько закусив, мы отправились на выход, однако, перед тем нас с Серегой еще пару раз щелкнули фотографы из своих пугающе больших аппаратов, изрыгающих дым и пучки света. Затем мы, покинув избирательный участок, взяли путь на означенное место, где нам предстояло дожидаться автобуса.
                Глава третья.
      Едва мы достигли условленного места, как подъехал автобус «Паз», в котором уже находились несколько человек. Внутри, когда мы вошли, сидела женщина с ребенком – девочкой лет 10-12, и еще одна женщина лет тридцати. Мы назвались, водитель кивнул, свои, значит, затем автобус тронулся, и мы с Серегой поспешили занять места в задней части автобуса; я устроился на весьма удобном заднем сиденье, улегшись во всю его длину и подложив под голову сумку. И сразу уснул. Спустя два с половиной часа, когда мы оказались в Кишиневе, к нам в автобус подсели еще две девушки, или же молоденькие женщины, я поначалу их и не разглядел, так как разоспался по-настоящему.
      Девушки эти, поначалу скромно помалкивающие, вскоре разговорились с Серегой и от нечего делать стали втроем надо мной подшучивать, мол, я на свадьбе хорошо поддал, а затем на выборах добавил, вследствие чего маленько перебрал. Серега им поддакивал, говоря, что я, мол, вообще, несмотря на свой юный возраст, питаю пагубное пристрастие к алкоголю. Я вполуха, не открывая глаз, слушал все эти шуточки в свой адрес, но решил, что мой черед посмеяться над ними еще не настал, и вновь уснул. Единственной помехой моему сну было то, что женщина, мать девочки, то и дело вычитывала дочери-непоседе выговоры за непослушание, что нельзя, мол, на остановках выбегать из автобуса и исчезать из поля зрения.   
    Мне, признаться, неприятно было выслушивать эти занудные моральные внушения матери девочки, высказываемые к тому же, жалостливым тоном, и я, приподнявшись на своем месте, вслух посочувствовал женщине, сказав, что дети нынче пошли шаловливые, прям ужас. Женщина, назвавшаяся Верой Степановной, после моих слов буквально вцепилась в меня мертвой хваткой, как за последнюю надежду, и с ходу поручила мне опеку над дочкой своей, Аленкой, уполномочив применять к ней любые санкции в случае непослушания.
     «Пожалуйста, будьте ей как старший брат, Савва, на вас вся моя надежда», - сказала женщина, заискивающе заглядывая мне в глаза.
     Случилось так, что уже на следующей остановке мне пришлось воспользоваться разрешенными санкциями. Пока все наши, включая водителя, степенно обедали в довольно приличном, кстати, придорожном кафе, Аленка, проглотив пирожок с половиной стакана какао, выбежала на улицу и… исчезла. Спустя минут десять мы закончили нашу трапезу и вышли на улицу, но девочки в пределах видимости не оказалось. И тогда нам всем пришлось, разделившись, отправиться на ее поиски. Я же чувствовал себя неловко перед Верой Степановной, так как она поручила опеку над девочкой именно мне. Обойдя небольшой пустырь, возле которого находилось кафе, я прошел между домами и там, в палисаднике, увидел «пропажу», которая как ни в чем ни бывало гонялась за большой цветастой бабочкой, порхающей над клумбой. Подойдя и схватив девочку за руку, я без слов потянул ее к автобусу, а когда она возмутилась моим грубым обращением к ней, еще шлепнул по плоской заднице. После этого мы благополучно погрузились в автобус, и девочка уже до самого конца нашего путешествия никуда не сбегала. Конечно, она потом еще многократно поглядывала на меня то грозно, то с обидой, то даже показывала язык, но я не обращал на нее никакого внимания, так как, познакомившись, наконец, с девушками, севшими в автобус в Кишиневе, разговорился с ними.
     Надо отметить, что обе они оказались вполне симпатичными, даже, на мой взгляд, интересными внешне, но, к сожалению, если бы нам пришло в голову закрутить с ними любовную интрижку, то шансов бы у нас с Серегой не было, так как в наши времена различие в возрасте даже всего в пару лет были практически непреодолимым барьером в отношениях. Старшая из них, светловолосая Лилия, которой было 22 года, пару лет назад окончила кулинарный техникум, и теперь работала по специальности в ресторане «Турист», уже в должности заместителя шеф-повара. Вторая, темноволосая звалась Полина. Эта девушка выраженного еврейского типа, была помладше, ей было 19, и трудилась она на телецентре младшим инженером, так как лишь в нынешнем году окончила профильный техникум. Мы же с Серегой никакими такими достижениями похвастать пока не могли, разве что тем, что только собирались поступать в строительный техникум, но это, сами понимаете, было уже загодя непрестижно. И все же, хочу здесь это особо отметить, до самого последнего дня нашего совместного отдыха мы немало времени проводили вместе с этими дамочками, почти не отдаляясь друг от друга.
   Автобус прибыл на место, к нужному нам лагерю, в час пополудни, и первым делом после отметки в журнале прибытия у столика администратора нас отправили обедать в столовку. Женщины и девушки отказались обедать, сказавшись сытыми, а мы с Серегой согласились. Обед оказался вполне приличным, все было вкусно – борщ, сочная мясистая котлета с макаронами и компот. Отобедав, в приподнятом настроении мы отправились в распоряжение начальницы лагеря для распределения по комнатам. Нашим здешним начальником оказалась женщина, которую звали Тамара Петровна. Ей было около сорока, она была еще довольно привлекательна, но ее женственность несколько подавляла властность, то и дело прорывавшаяся наружу во взглядах, в словах, а порой и в жестах, излишне резких, более свойственных мужчине.
     Нас с Серегой почему-то разделили: деревянные домики, составлявшие большинство строений лагеря, были разгорожены на две половинки, каждая со своим входом, расположенными диаметрально, и в каждой половинке было по две кровати. Серега получил в свое распоряжение целую половинку и оказался в комнатке на двоих один, меня же подселили к уже проживавшему во второй половинке этого же домика мужчине возрастом около сорока, которого звали Федор Федотович. Он по случаю оказался на месте, и мы тут же познакомились. Мужчина этот оказался веселым, даже забавным, он с ходу, едва пожав мне руку и представившись, рассказал парочку анекдотов, причем рассказал их смешно, со вкусом. Потом поведал немного о себе, сообщив, что он бывший военный, капитан, теперь на пенсии, а тут находится на отдыхе. «Восстанавливаю утраченное на службе здоровье», - со смехом сообщил он. Что отличало этого человека от других отдыхающих, так это загар. Загар у него был знатный, на всем пляже длиной в несколько километров среди тысяч отдыхающих, и даже местных жителей, другого такого невозможно было встретить, так как Федор загорел практически до черноты. При этом он был среднего роста, хорошо сложен, брюнет, тёмные волосы почти без седины, профиль мужественный, грудь в меру волосатая, на животе выделялись ромбики пресса; одним словом эдакий мачо-сердцеед.
    -Я тут с самого открытия лагеря, с середины мая, - пояснил мне напарник по комнате на мой вопрос, как ему удалось так загореть.
    -А как вы сумели достать сюда сразу несколько путевок подряд?.. – растерянно спросил я, зная, что и наши путевки приобрести было ой как непросто, но Федор не стушевался, а прямо сказал, что дружен с Тамарой Петровной, вот и живет тут до тех пор, пока она ему позволяет. «Хозяйка обещала держать меня тут вплоть до самых снегов», - смеясь, сказал он.
   Я осмотрелся в нашей комнатке: да-с, условия проживания спартанские: две кровати с продавленными пружинами, постельное белье чистое, но далеко не новое, журнальный столик, две тумбочки, два стула, одно оконце со ставней. Всё. Ни ковриков тебе, ни занавесок, ни фоторепродукции какой-нибудь известной картины, Шишкина, например. Разложив свои немудреные пожитки в тумбочку и шкафчик, я отправился на половину к Сереге, который не меньше моего был удивлен тем, что ему досталась целая комнатка. «Может, это моя мама их об этом попросила?» – предположил он. Я понятливо кивнул: Серегина мама работала главным бухгалтером строительного управления, а лагерь отдыха, о чем мы случайно узнали из разговора Серегиных родителей, находился на балансе этого управления.
    Немного осмотревшись в лагере, мы с Серегой отправились проведать девчонок. Те жили неподалеку, в таком же, как и мы, домике, расположившись вдвоем в одной его половинке. От девчонок пахло мылом и шампунем, они уже искупались и переоделись, сменив дорожные одежды на легкие платьица. Девушки нам сообщили, где находится душевая, и прочие службы лагеря, до которых мы еще не добрались. Затем было решено отправиться вчетвером на прогулку по городку, чтобы скоротать время до ужина. Обойдя лагерь и ближайшие окрестности, где располагались десятки, а может быть и сотни лагерей, подобных нашему, мы нашли, что устроены мы относительно неплохо в плане удобств и близости нашего лагеря к морю, если сравнивать с другими лагерями.
      За ужином мы сидели вчетвером, а по окончанию трапезы нас так и записали, то есть закрепили за одним столиком.
     -Ну что ж, теперь выходит, что нам до самого конца смены нельзя  расставаться, - пошутил я, уверенно беря под руку Полинку, когда мы вышли из столовой. Девушка, конечно, была старше меня – два года в наше время это уже ощутимая разница, особенно если принять во внимание, что 19-летняя девушка – уже почти что взрослая женщина, а 17-летний парень, невзирая на его пусть и взрослую внешность – в любом случае сопляк, однако ее миниатюрные размеры как бы уравнивали нас с ней, во всяком случае, в моих глазах. Серега не замедлил воспользоваться моментом, и взял под руку Лилию, к чему наши дамы отнеслись весьма снисходительно. И так мы гуляли, на этот раз уже парами, ещё некоторое время, а час отбоя, который здесь был назначен на 23.00, застал нас в уединенной беседке, расположенной у самой сетки, ограждающей наш лагерь от соседних. Приятный ветерок с моря освежал наши лица, пьянил и взывал к чувствам. Я сел на скамейку так, чтобы оказаться у Полины за спиной, что дало мне возможность обнять ее и украдкой целовать. Таким образом, назад девушка не могла откинуться, так как при этом еще плотнее падала в мои объятия, а двигаясь вперед, она давала мне повод придерживать ее руками за грудь. Поэтому она сидела не шелохнувшись, а я ласково, словно шутя, едва касаясь губами, целовал ее щеки, ушки, шею, волосы. Серега с Лилей сидели напротив, метрах в двух, их лиц из-за уже наступившей темноты почти не было видно, и чем они там занимаются, нам было не понять, возможно, тем же, что и мы. Не могу сказать, что Полину мое поведение раздражало, девушка ведь не сопротивлялась и не возмущалась, но и надеяться на продолжение отношений, то есть их перехода в интим было наивно, причём даже я это понимал. И все же мне было приятно, и я, увлекшись, изловчился и поцеловал Полинку крепко в губы, после чего она с криком «Вот ведь медведь настырный!» вырвалась из моих объятий. Расставались мы чуть позднее уже без поцелуев и вскоре разошлись по своим домикам: Серега потопал к себе, а я на свою половину. На часах был первый час ночи, однако моего компаньона Федора, как ни странно, на месте не оказалось. Тем лучше, решил я, укладываясь в постель, а вдруг он храпит.
     Следующее утро оказалось теплым и солнечным, и мы с Серегой еще до завтрака отправились к морю искупаться.  Море у берега было бирюзовым, дальше становилось синим, а уходя к горизонту и вовсе чёрным, оправдывая своё название. У воды в этот час было совсем немного народа, но зато я заметил на воде метрах в тридцати от берега загоравшую на матрасе девицу. Издали она показалась мне довольно привлекательной, и чтобы проверить, не ошибаюсь ли я, мне необходимо было в этом убедиться. Плыть к ней прямиком мне показалось неудобным, и я, проплыв несколько в стороне, нырнул так, чтобы вынырнуть у нее за спиной. Однако когда я вынырнул, первым, что я увидел, был ее насмешливый взгляд.
    -Чего ныряешь, изучаешь подводный мир? - спросила она меня. – Притом без маски.
       -Изучаю скорее надводный, - честно ответил я, отфыркиваясь. – Вот подумал, что вас сюда от берега снесло, то есть человек оказался в беде, и поэтому прибыл на помощь.
    -Меня спасать не надо, я и сама кого хочешь спасу, - ответила девушка и съехала с матраса в воду. И тут, когда мы с ней оказались лицом к лицу, я ее хорошенько разглядел. Девушка действительно оказалась хорошенькой, и даже очень, я не ошибся. Черные прямые волосы обрамляли ее лицо, словно шапочка для плавания.
     -Ну так спасайте, - я лег на воду лицом вверх и закрыл глаза. – Вы меня ослепили своей внешностью, и теперь я без вашей помощи берега не найду.
     -Ладно, - рассмеялась девушка, толкая ко мне матрас, - забирайся, поплывем на нем вместе. Бр-рр, как холодно, это из-за  тебя я окунулась в воду.
      Мы плавали на матрасе – вдвоем поперек него - около получаса, и все это время говорили и говорили – обо всем на свете, и я не обращал внимания на сигналы, подаваемые моим другом Серегой с берега. В конце концов, мы с девушкой действительно слегка продрогли и дружно выскочили на берег, договорившись встретиться на этом же месте уже в послеобеденные часы. Пока же я  узнал, что девушку зовут Лариса, ей 16 лет, что живет она в Черновцах, где учится в школе (перешла в десятый). Бывшая спортсменка, имеющая первый разряд по акробатике, теперь, в последний год, оставила спорт, и стала петь в местном ансамбле. Она похвастала, что играет на гитаре, а также немного на клавишных инструментах.
    Что ж, мечтательно размышлял я, если нашим девчонкам мы с Серегой кажемся слишком юными, то Ларисе в качестве ухажера я подхожу по всем статьям. Когда девушка уходила к себе, а жила она в соседнем лагере, я проводил ее взглядом и отметил, что сложена она великолепно, а походка её просто грациозна. Ее нельзя было назвать худой, так как, оставив спорт, она чуток поправилась, но именно настолько, чтобы начать приобретать женственные формы. Я и сам был спортсменом, и в моем окружении было немало таких вот девчонок, которые, оставив спорт, буквально в год-два расцветали из угловатых «гадких утят» в прекрасных лебёдушек. Да, можно также сказать, что это возрастное, но в её случае это попросту бросалось в глаза. И, что меня особенно удивило, у Ларисы не было парня, с которым бы она дружила, во всяком случае, тут, у моря, иначе, думаю, она бы обязательно мне о нем сказала.
     Итак, Полина была с легкостью отодвинута в сторону, а моя голова теперь целиком была занята Ларисой – ее улыбки, чарующий голос, ее своеобразное, западенское, необычное для наших мест произношение, движения – ленивые и грациозные, как у пантеры, которая ластится и нежится, но в любую секунду готова собраться в пружину и броситься… в мои объятья, например.
     Пока я валялся в постели, ожидая гонга, который сзывал отдыхающих к обеду, и предавался сладостным мечтаниям, появился мой сосед по комнате – Федор Федотович. Он был в шортах, но без майки, цветастое банное полотенце переброшено через плечо.
     -Однако, вы, товарищ, даете жару, - с удивлением отметил я его появление. – Я пришел поздно ночью, но вас тут не застал. Признавайтесь, какая дива увлекла вас… в глубины моря..., а может, в глубины постельного белья.
    -Не в бровь, а в глаз, - по своему обыкновению громко рассмеялся Федор. – Всё они, женщины, виновны во всех наших грехах. Если честно, был тут у одной, - он понизил голос, - она хоть и старуха, и полновата, однако оказалась темпераментной не по ранжиру, так что пришлось потрудиться, полностью выложиться.
    -Старуха – это сколько ей? – заинтересовался я.
    -Сорок четыре, - ответил Федор, развешивая полотенце на свободном стуле. – Она мне поутру на радостях смотри что подарила, - и он достал из кармана шорт купюру сотенного достоинства горчичного цвета и помахал ею в воздухе; мне такие раньше и видеть-то не приходилось.
     -То есть… - у меня перехватило дыхание, – вы хотите сказать, что вы с ней спали… за деньги?
     -Да, друг мой, не удивляйся. Только не смотри на меня так, и не говори, что это аморально и не по-советски, – Федор Федотович напряжённо улыбался, но казался искренним. – Тут у моря их таких, недолюбленных дамочек, знаешь сколько? Мужья у них сплошь стариканы, ветераны, инвалиды войны, многие уже не могут с бабой спать, так что приходится мне за них отрабатывать. А что? Почему нет? Я ведь доброе дело делаю. Мужья их – по большей части начальнички, денег у себя на производствах наворуют, женам на отпуск пачками выделяют, некоторые вон с тысячами приезжают, а что с деньгами делать, не знают. Вот тут я и появляюсь. Даю им то, что мужья уже не могут – ласку и секс, зачастую такой, какого у них никогда в жизни не было, и потом уже не будет.  – Федор по-свойски мне подмигнул. – Хочешь, вместе будем этим делом заниматься. Ты подумай, не спеши с ответом. А что, работы хоть завались. Я у них много не прошу, сами дают. Обычно четвертак (двадцать пять рублей), реже полтинник, а когда случай особый – ежели баба старая совсем, ну, в смысле, возрастом за пятьдесят, и более, или, там, толстая, можно и сотню с них срубить, эти не обеднеют. Попадаются тут такие, заведующие столовыми, ресторанами, базами, директора производств, швейных да ткацких, эти такими деньжищами ворочают, что нам и не снилось. – Федор задумался, наверное, вспоминая кого-то, и присел на свою кровать.
    – Вот, к примеру, была у меня с месяц тому назад одна Клара, 57 лет, - продолжил он, видя, что я не особо смущён его рассказом. - Так она меня после первой же проведенной нами ночи в Одессу потащила, на Привоз, к спекулянтам, одела там во все заграничное, приобрела золотые перстень и браслет, и всё это, я тебе скажу, на несколько тысяч потянуло. Сказала, что её мужчина должен выглядеть, как подобает. И по ресторанам водила, обеды и ужины только в приличных заведениях. Сама она откуда-то с Севера, большие бабки там заколачивает, то ли по золоту промышляет, то ли еще что, да я и не спрашивал. Несмотря на то, что уже на пенсии считается. Не поверишь, пожениться предлагала. - Федор встал, выпрямился, и принял позу Давида на всем известных скульптурах да Винчи и прочих мастеров эпохи Возрождения. - Только я ведь свободолюбивый орел, не могу я жить с одной бабой, я в неволе чахну и не размножаюсь.
    -Скажите, Федор, а дети у вас есть? – деликатно спросил я.
    -А как же. Как училище закончил, среднее военное, так сразу и женился. На татарке. Она на пару лет меня старше была. Жаркая баба оказалась, надо признать. Много чему меня в любви обучила. Потом только понял, что опыт этот она приобрела еще до знакомства со мной. Двое детей у нас с ней, сын и дочь. Сыну пятнадцать, а дочери тринадцать.
   -Не жалеете, что расстались с ними, что отдельно живете? Ведь не видитесь, наверное?
   -Жалею, а что поделаешь, пришлось развестись, гуляла она. В Краснодаре они теперь живут.
    -Гуляла? – изумился я. – От вас?
    -Вот и я не поверил, - усмехнулся Федор, - пока своими глазами не увидал, как она с чужой хаты с другим мужиком сбегала. Спасибо, добрые люди вовремя подсказали.
    -Да, дела… - задумался я.
    -Видать, не судьба нам было вместе жить, - сказал Федор, поправляя подушку и укладываясь на кровать поверх покрывала. – Конечно, неплохо было бы встретить нормальную бабу, но не сейчас, годика этак через три-четыре, и зажить с ней по-человечески, всерьёз. Но это если повезет.
    -Да вам-то несложно такую мадам отыскать, раз они сами к вам клеятся.
    -Да, но не из этого же контингента, - сказал Федор. – Закачусь я как-нибудь в Москву или Питер, там можно прилично пристроиться. Чтобы не работать, и не нищенствовать на мою пенсию, а доживать до старости весело и сытно где-нибудь на приличной даче, или же в собственном домике.
     Прозвучавший гонг, призывающий отдыхающих к обеду, прервал его рассказ, и уже на выходе из домика Федор сказал:
    -Так что ты подумай, Савва, я не шучу. Для начала подгоню тебе парочку хороших бабёнок, лет под тридцать, поверь мне, они – самый смак. А там посмотришь, может, на таких и остановишься, а если не побрезгаешь, можно и старушками заняться, там потеешь меньше, а заработок больше. Если, конечно, у тебя на старушек встанет, - рассмеялся он напоследок.
    Задумавшись, я чуть было не ушел на обед без Сереги, хорошо, что вспомнил, и, вернувшись, заглянул к товарищу. Он валялся в постели.
    -Вставай, друже, - воскликнул я, - ты что, гонг не слышал?
   -Да вот лежу я тут весь в расстройстве, - сказал Серега, нехотя поднимаясь со своей лежанки. – Не поверишь, с час тому назад заходила Тамара, начальница наша, сказала, что сегодня вечером, после одиннадцати, ко мне с визитом заглянет. Представляешь?
     -Ни фига себе, дела, - уставился я на товарища. – Так вот почему она тебя отдельно поселила, понравился ты ей.
    Удивляться тут было нечему, Серега был, можно сказать, красавец мужчина; ну или юноша. Среднего роста, строен, на вид вроде не атлет, но прекрасно физически развит. Он бегает стометровку, играет в ручной мяч, и все это по первому разряду. Лицо у него вообще аристократическое, не то, что в моем случае – сразу видно, что плебей. Красивые черные глаза, черные же волнистые волосы, небольшой нос, книзу чуть сплющенный, аккуратные усики, сочные губы, нормальный мужской подбородок, - должно быть, именно такие мужчины в первую очередь и нравятся женщинам. Просто я об этом раньше как-то не задумывался, хотя и нередко слышал от знакомых девушек и женщин, что Серега, мол, красивый парень.
    -И что же ты решил, дружище? – спросил я Серегу, когда мы уже подходили к столовой. – Придется тебе отдаться ей, нельзя ведь обижать женщину.
    Губы у Сереги дрогнули, и я вдруг понял, что он, также как и я, с женщинами еще дела не имел, потому, наверное, и впал теперь в раздумье.
    -С одной стороны, она, конечно, уже не девушка, а дама солидного возраста, - начал я. – В этом есть своя прелесть, научит чему надо, и ни в чем, если что, не упрекнет. Другой вопрос, готов ли ты спать с дамочкой такого возраста, без любви и даже без симпатии? Тут без ста граммов, а лучше стакана креплёного, крымского, не обойтись, я так думаю.
      -Оставим эту тему! – сказал Серега, и решительно вошел внутрь помещения, которое встретило нас аппетитными запахами жареной рыбы. - Я еще не решил наверняка, но мне эта ее затея не нравится в принципе.
    Усевшись на своё привычное уже место, я задумался. Смог ли бы я, оказавшись на месте Сереги, переспать с Тамарой?.. Пожалуй, вряд ли. В какой-то ситуации, будучи под градусом, то, наверное, да, хотя потом бы долго плевался. Все же в возрасте дамочка, вон Федор, к примеру, тот ведь ко всем приспосабливается, и еще денег прилично зарабатывает. Я на минутку представил себе, что переспать с десятком женщин в месяц, да по самому малому тарифу, это будет 25, умноженное на 10, итого 250. Нехило выходит, вполне приличная зарплата, совсем как у шахтера и при этом не горбатишься на производстве, да еще получаешь удовольствие. Правда, не по мне такое, это уж наверняка, я, пожалуй, найду себе более подходящий по жизни способ зарабатывания денег, а спать с девушками буду исключительно по любви. Кстати, подумал я, для такой, уж извините, «работы» требуется и «инструмент» подходящий, а я, перечитав много медицинской литературы на эту тему, да еще пообщавшись со сверстниками, да и просто с более старшими товарищами, понял, что ничем таким от прочих не отличаюсь, а так себе, выгляжу на троечку, да еще и, возможно, с минусом. На этом я выбросил из головы все эти мысли, и мы с Серегой, сев за наш столик, первым делом поприветствовали наших девушек, пришедших к столу в обновленном гардеробе, выдали им по паре комплиментов, принятых положительно, после чего приступили к еде.
    -Ну что, Савва, говорят, ты с утра с какой-то девушкой на матрасе прямо в море загорал? – с усмешкой спросила Лилия.
   -Да было дело, - нехотя ответил я, - думал, она тонуть намерилась, отправился спасать, а она просто плавала. Вот и уговаривал ее, чтобы вернулась.
  -Ну-ну, и уговорил, видать, что так долго расстаться не могли, - весело сказала Лилия, и переглянулась с Полиной. На это я деликатно промолчал.
      А что, пусть этот случай послужит хорошим уроком нашим девушкам, может теперь они поймут, что мы уже не совсем дети и будут чуть-чуть ближе к нам и доступнее. Далее обед проходил в многозначительном молчании. После еды я отправился в санитарный блок, расположенный неподалеку от столовой, так как там были приличные туалеты. Серега, закурив, остался снаружи.
      Сполоснув руки, я подошел к большому зеркалу, висевшему на стене – привести в порядок свои непослушные кудри, и вдруг краешком глаза увидал, что сзади ко мне крадется какой-то человек. Он был с ножом в руке. Испугаться я не успел, зато успел заметить, что лицо его было мне незнакомо. Инстинкт тренированного спортсмена сработал быстрее страха, мгновенно обернувшись, я правой рукой отвёл его кисть, вооруженную ножом, в сторону, вдоль своего тела, а левой врезал ему в челюсть. Попал сбоку, по профилю. Нож выпал из руки нападавшего, он упал. Нагнувшись к незнакомцу, при ближайшем рассмотрении оказавшемуся совсем еще молодым парнем, к тому же сложением вовсе не атлетом, я разочарованно хмыкнул. И в этот момент он открыл глаза.
   -Ты че, чудило, совсем страх потерял? – спросил его я, подбирая нож и пряча его в карман. – Перепутал с кем? А если бы я тебя убил? Вот этим же ножом. Самозащита  называется. Тем же предметом, которым нападали. Тебя бы похоронили, а меня бы даже не осудили. (Я был неплохо подкован в вопросах юриспруденции, так как в описываемый период немало моих сверстников  судились по всякому поводу, в основном по хулиганке, драках, нападениях, изнасилованиях и прочих делах, так как наш южно-молдавский город был далеко не столь тихим и безобидным, как всем бы того хотелось).
   Подняв с полу всё еще шокированного ударом паренька, я его встряхнул и спросил:
   -Так какого черта ты ко мне полез, что я тебе такого сделал?
   -Да я хотел тебя просто попугать, извини, - забормотал парень, вытирая кровь с разбитых губ. – Как увидел тебя с Лариской, сразу понял, что из нас двоих она выберет тебя, вот и решил… Ты вон какой, накаченный, а я что… Я ведь за ней из самых Черновцов ехал, а она, блин, даже внимания на меня не обращает.
   -Ну и чего бы ты добился таким образом? Думаешь, если на меня с ножом пойдешь, да еще поцарапаешь, то она подумает, что ты за нее геройски дрался? Глупости. Ладно, свободен. А ножичек я твой заберу, а то как знать, что тебе еще в голову взбредет.
     Я вышел из туалета, весело насвистывая, но тело мое все целиком дрожало, и я боялся, что Серый заметит мое состояние.
    -Какого хрена ты там застрял? – только и спросил он меня, после чего мы отправились к своему домику, где планировали переодеться в плавки и идти купаться. По дороге я незаметно выкинул финку, которую держал в кармане, в мусорный контейнер, - терпеть не могу холодное оружие.
    Все оставшееся время до вечера мы с Серегой посвятили спорту: побегали трусцой вдоль моря, позанимались на снарядах, целый комплекс которых почти всегда пустовал: там была перекладина, брусья и даже канат, небольшой, до трех метров, висевший под водонапорной башней. Однако и на этих немудрёных снарядах можно было отменно позаниматься, было бы желание. Мы с Сергеем, как обычно, тут же устроили соревнования, я отжался на брусьях 38 раз, а он 26, затем я 19 раз подтянулся, а он всего 14.
   -Ладно, в силовых видах я тебе уступаю, ты ведь регулярно тренируешься, - ворчал Серега, - а вот в беге на скорость, тем более на выносливость, тебе со мной не сравниться. Я уже не говорю о шашках, бильярде и настольном теннисе, блин.
    Я и не спорил, это было правдой.
     Ранним вечером, часам к шести, на пляже объявилась Лариса, я тут же подошел и пригласил ее присесть на мое покрывало. Серега чуть раньше ушел с пляжа, сказав, что его можно будет найти в бильярдной. И вновь мы с Ларисой, также как и утром, без умолку болтали, и я, признаться, вскоре был окончательно очарован этой девушкой.
     -Ты знаешь, - сказала она, - тут в соседнем лагере живёт один мой ухажер, он за мной приехал из самых Черновцов. Степой зовут.
    -Ага, знаю, - кивнул я, не подумав, - уже познакомились.
   -Как? Когда? – Лариса приподнялась на своем месте.
    -Да не волнуйся ты так, мы с ним по сигаретке скурили, малость  поговорили, ну и разошлись мирно.
    -Так ведь он не курит… - проговорила Лариса, все еще недоверчиво поглядывая на меня.
    -Так и я не курю, - безразличным тоном сообщил я, - но надо было выкурить трубку мира, и он не отказался.
     -Он хоть и трусливый, но вспыльчивый очень, и как только к тебе драться не полез? – взволнованно спросила меня  Лариса.
   -Да ты что, у меня ведь первый разряд! Я на всякий случай в первую минуту знакомства всем об этом сообщаю, – ответил я. – Правда, по шахматам, но я ведь сразу этого не говорю…
   И тут Лариса, которая, казалось, еще минуту назад готова была броситься, чтобы защитить меня от кого угодно, рассмеялась.
     Когда стало темнеть, мы расстались ненадолго, обоим требовалось переодеться в более теплую одежду, так как вечерами здесь становилось довольно прохладно, и вскоре вновь встретились. И уже не прощались до самого утра. Гуляя, мы постепенно ушли по дюнам от наших лагерей на несколько километров. Мы целовались, мои руки блуждали по всему ее телу все настойчивее, но Лариса, разрешая ласкать и целовать её лицо и грудь, дальше меня не подпускала и даже мои силовые попытки успеха не имели, так как по физическим параметрам мы с ней были практически равны.
   -Саввочка, милый, не все сразу, мы ведь с тобой только второй день знакомы.
    -Ну и что, у меня такое ощущение, словно я тебя знаю давным-давно, несколько лет, - говорил я, сжимая ее в объятиях.
    -Не спеши, у нас все еще будет, - отвечала она, отжимая мои ладони, проникшие уже в самые трусики. – Я ведь тоже не каменная, но сейчас я еще не готова.
     -И когда же это будет, милая? – уже плохо соображая, спросил я. – Когда ты будешь готова?
     -Ведь ты ко мне приедешь в Черновцы, правда?
     -Правда, - отвечал я, словно эхо, - приеду обязательно.
     -А я сегодня утром уезжаю, - вдруг сказала Лариса, перестав сопротивляться.
    -Как сегодня? – воскликнув я, у меня в это мгновение тоже руки опустились. – Это невозможно.
  -Увы, это правда, мы отъезжаем в семь утра. Автобус будет ждать. – Девушка, как мне показалось, всхлипнула.
    Я взглянул на свои наручные часы, они показывали без четверти пять. Утра.
     -Мама там, наверное, уже с ума сходит, - проговорила Лариса с мукой в голосе.
   -Пойдем, - решительно сказал я, вскакивая на ноги. – Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
    Обняв девушку, я повел ее вдоль моря к нашим лагерям, которые находились довольно далеко. Дорогой набросил ей на плечи пиджак, и мы в течение часа дошли до места. По пути Лариса продиктовала мне свой адрес в Черновцах, - он был несложный и я его сразу запомнил, - и попросила сразу же по приезде домой написать ей письмо; и я, конечно же, пообещал. У домика нас встретила мама Ларисы, женщина была очень перепугана тем, что мы так долго отсутствовали.
    -Ларочка, милая, как ты? Что он с тобой сделал? – вскричала мама, гневно глядя на меня.
   -Не волнуйтесь, маман, ваша девочка в порядке, вам не о чем беспокоиться. Мы погуляли и вот вернулись. Конечно, со временем неувязочка вышла, так что вы уж меня простите.
    Мать хотела немедленно увести Ларису в домик, но она подбежала ко мне, поцеловала в губы (сопроводив его негромким «прощай!»), но тут же была вынуждена уйти, влекомая мамой.
     Я шел к своему домику, словно пьяный. Меня снедали одновременно два чувства: горечь от разлуки с этой замечательной девушкой, и восторг оттого, что мы с ней этой ночью практически объяснились друг к другу в любви. Толкнув дверь в домик, я вошел внутрь. И вновь, как и в прошлую ночь, увидел, что постель моего соседа пуста. Поворочавшись немного, я нашёл наиболее удобную позу и уснул.
    Просыпаться было ужасно неприятно: Лариса уехала, и жизнь моя, казалось, больше не имела смысла. Странно, что Сергей, или кто-либо другой меня до сих пор не побеспокоил, а ведь на часах было уже одиннадцать утра. Ах да, накануне вечером я ему сказал, что возможно просплю завтрак. Тогда надо подниматься, если не хочу проспать и обед. Сосед мой Федор как ни в чем ни бывало, спал.
    -Федотыч, обедать пойдешь? – спросил я его вполголоса, но он не открывая глаз, пробормотал что-то нечленораздельное, и я, одевшись, выбрался наружу. Было солнечно, даже жарко. Серегу я нашел на берегу, он там не скучал, а развлекал немудреными карточными фокусами наших девушек – Лилию и Полину.
   -Ну что, выспался, гулёна? – спросил он меня.
    -Да, проводил девочку к домику, а она насовсем домой упорхнула, и теперь вот грущу, места себе не нахожу, - сознался я. 
     -Да уж, тяжелый случай, - усмехнулась Лилия. – А сколько, Савва, вы с ней были знакомы?
    -С пеленок ее ждал, - ответил я, сбрасывая рубашку и укладываясь рядом с ними ничком на песок. – А вот когда дождался, оказалось, что ей надо уезжать.
    -Ну ты адресок-то девушки записал? – спросила Полина.
    -Есесно, - ответил я, уловив их сарказм. – Теперича вот письма нежные буду писать.
   -Ну, удачи вам! – воскликнула Лилия, и, встав с покрывала, отправилась к воде. Я потопал за ней, так как тоже хотел освежиться.
    Неожиданно, когда я уже после обеда вновь оказался на пляже, ко мне подошла Аленка, наша непослушная попутчица, которая с самого нашего приезда со мной не общалась. Сменив гнев на милость, она обратилась ко мне:
     -Савва, ты мне раковину из моря не достанешь? Там на пирсе мальчишки достают, а тебе как, слабо?
    -Может и не слабо, просто я не знаю, как это делается, - честно признался я, поднимаясь на ноги. – Но если это в моих силах, то пойдем, попробуем.
    На пирсе было много мальчишек от 12 до 15 лет, и они в течение десяти минут посвятили меня в премудрости ныряния и в классификацию раковин. На последующие ныряния же у меня ушло около двух часов – признаться, нырять я люблю с детства, - в результате чего выудил три сносных раковины, и все три, с некоторым, признаться, сожалением, отдал Аленке, решив, что мир между нами все же важнее. Аленка мне, между прочим, рассказала, что завтра сюда, в лагерь приезжает ее старшая сестра Мила.
    -Она едет в Москву, в театральный институт поступать, а сюда заедет, чтобы с нами повидаться, - похвастала сестричкой Аленка, после чего убежала к себе.
    Вечером, сразу после легкого ужина, Полина и Лилия позвали нас с Серегой прогуляться, и наша часовая прогулка закончилась в шашлычной, расположенной неподалеку от нашего лагеря. Нельзя сказать, чтобы отдыхающие сюда особо рвались, так как цены тут были немалые, а ведь все проживающие в лагерях питались в столовых, бесплатно. Но некоторые, в том числе и мы, с первого раза полюбили это уютное уединенное местечко, расположенное в некотором уединении от скопления лагерей, за то, что тут имелось несколько интимных беседок, увитых виноградом, за хорошую магнитофонную западную музыку типа «битлов» и иже с ними, и великолепную армянскую кухню, в которую входит отличный шашлык из баранины, жареный  на мангале, а из напитков в наличии имелись привозной армянский коньяк ереванского завода, замечательные местные знаменитые в те годы вина из поселка Шабо, сухие и полусладкие, а также экзотические соки, такие как гранатовый и апельсиновый. К удовольствию посетителей был тут также боржоми и другие минеральные воды.
    Быстренько сговорившись с заведующим заведения по имени Альберт, - он же и повар и кассир - короче, един во всех лицах, мы заказали четыре шашлыка и кувшин красного сухого вина. Шашлыки были нежные и сочные, овощи свежие, слегка обжаренные, чуть хрустящие, удивительное по вкусу лобио, лепешки домашние – матнакаш и лаваш с сыром - таяли во рту, ну а вино…  ммм-м, те, кто отдыхал когда-либо в этих местах, я уверен, до сих помнят его вкус. После такой прекрасной еды естественным было бы романтическое продолжение, однако с нашими девушками, увы, это было нереально, так как они накануне взяли с нас слово, что мы к ним не будем относиться, как к сексуальным объектам и точка. Наше позднее застолье потянуло «аж» на 25 рублей, и я уже было сунул руку в карман, когда Лилия, ловко опередив меня, на ходу протянула Альберту деньги, наверняка вместе с приличными чаевыми («Вы, ребята, джентльмены, конечно, но всё же мы с Полинкой уже зарабатываем, а вы пока что учитесь»), и мы пошли к нашему лагерю.
    Был теплый милый вечер, запахи трав и цветов кружили мне голову, сердце мое переполняла любовь и нежность… к кому-нибудь, я был слегка влюблен во всех встреченных мною на пути девушек и молодых женщин.
   Спал я в эту ночь как-то беспокойно, раза три выбираясь в туалет по-маленькому.
    На следующее утро, выйдя после завтрака из столовой, я увидел Веру Степановну с Аленкой, а с ними юную девушку, это, видимо, и была та самая Мила, старшая сестра Аленки. Ее лицо было мне немного знакомо, ведь мы были сверстниками и наверняка пересекались где-то в мои совсем еще недавние школьные годы, как то танцы, школьные вечера и прочее. Но, дело в том, что я в девятом классе бросил школу и ушел работать на завод грузчиком, поэтому в старших классах, естественно, не учился. Тогда, в школе, когда нам было лет по четырнадцать-пятнадцать, возможно, я не обратил на нее внимания, а теперь… Теперь передо мной была настоящая красавица. Высокая, стройная миловидная брюнетка. Мне стало немного не по себе, и даже слегка стыдно: всего сутки с небольшим прошли с того момента, как я расстался с Ларисой, необыкновенно красивой девушкой, которую я готов был назвать любимой и даже единственной, и вот, мне нравится другая, пожалуй, не менее красивая… 
     Кивнув Вере Степановне и Аленке как старым знакомым, я отправился в банный комплекс – взвеситься. Необходимо было следить за весом, не забывать, что скоро мне предстоят соревнования. О том, что я несколько не в форме, не хотелось и думать – наверстаю, решил я, и займусь этим прямо с сегодняшнего дня. Весы показали 78 кг. Ну что ж, неплохо, учитывая то, что мы тут питаемся вполне прилично, да к тому же по вечерам в шашлычную заглядываем. У меня в этом году уже был неприятный казус из-за несоблюдения собственного веса. Весной, выиграв республиканский турнир среди юношей по самбо, я был вызван на сборы в Кишинев, где провел две недели, упорно тренируясь. Боролся я в весе 75 кг, и тренер мне велел поддерживать вес до следующих сборов, которые были назначены еще через две недели, после которых надо было ехать на Союзные соревнования. А я решил использовать эти две недели с двойной пользой: стариков – родителей моего отца - повидать, да на свежем воздухе позаниматься, проведя их на хуторе у деда-лесника на Украине. Там уж я отвел душу: бегал по лесу 5-7, а то и 10 километров в день, рубил дрова, носил воду в огромных флягах от родника до телеги, а во дворе с телеги до самой хаты, до изнеможения подтягивался на перекладине, которую установил там еще мой отец. Работал также с резиновыми жгутами и делал упражнения на гибкость. Короче, общефизическая подготовка была проведена серьезная. Только вот питание мое было бесконтрольным, что в итоге привело к плачевному результату. Бабушка Таня нарадоваться не могла на внука, который вырос в здоровенного мужика и всё более становился похож на деда, и баловала меня домашней едой как могла. Домашнего производства колбаса, сало, куры, кислое молоко, сметана, масло, яйца, да плюс мёд, всевозможные варенья и морсы, и все это  её собственного изготовления – уж так расщедрилась моя бабушка.
     Короче, вернулся я в назначенный день в Кишинев, и сразу поехал на тренировку, там стал на весы, а они показали 81 кг. Тренер чуть не лопнул от натуги, так на меня орал. Обожрался, мол, ты за две недели, будто кабан, которого откармливают на убой. Я обиделся, хотел сразу домой уехать, еле сдержался. Другой, его коллега, решив успокоить товарища, заявил: «А чего ты нервничаешь, сейчас поставим его на схватку с чемпионом Союза по дзюдо в 83, выиграет у него, и пусть едет, вторым номером, разумеется». Мой тренер согласился, и мне пришлось бороться с чемпионом страны, нашим, из Кишинева. Вероятно с перепугу выиграл я у него. Не столь явно, но исполнил юко и две коки, на которые мой соперник не сумел ответить оцененным приемом. Вот так я остался на сборах, а потом из Москвы пришла разнорядка, что Молдавия может выставить на чемпионат СССР столько-то борцов, то есть не более одного в весе. Короче, я в их число не попал: не отправят же меня вместо чемпиона СССР. Не выезжая из столицы, я выступил на первенстве Молдавии по дзюдо среди юниоров, и неплохо, но за выход в финал проиграл чемпиону Европы среди юниоров, …швили какому-то, грузину, значит. Он был армейцем, СКА Кишинев. Ну, такому и проиграть не зазорно. Обошелся бронзовой медалью.
    С тем и домой вернулся. В июле месяце выиграл ЦС МССР среди сельских юниоров, теперь вот, возможно, на Союз повезут. Если чего-то экстраординарного опять не произойдет.   
    С этими мыслями я заторопился к своему домику, потому что Серега меня уже ждал. Тем же вечером я провёл интенсивную тренировку, а за столом перестал есть хлеб, стараясь налегать на курятину, рыбу, овощи и фрукты.
     Так, в активном отдыхе и интенсивных тренировках миновал еще день, затем  еще один, потом следующий, в один из которых мы с девушками съездили в Белгород-Днестровский, где из любопытства обошли все магазины и местный рынок. На обратном пути сели в такси, попросили водителя подвести до Каролино-Бугаз, а он довез только до вокзала, сказал, что он таксист по городу, а за город нас пусть другое такси везет. Ну, рассчитались мы, вышли и тут же, поймав другое такси, отправились к себе. В поездке прошло 2 или 3 минуты, и тут Лилия заявляет, что кошелек свой где-то потеряла.
      -Денег сколько в кошельке? – спросил ее я, наблюдая за ее лицом в зеркальце, так как она сидела сзади.
  -Триста семьдесят, - отвечает она как ни в чем ни бывало.
     -Шеф, тормози, разворачивай, - скомандовал я. – И возвращайся на место, откуда нас взял.
     -Возможно, что ты в машине его оставила, или же на рынке вытащили? - предположил я, когда водила, заломив вираж, понесся в обратную сторону.
     -Вроде, когда в такси садились, я его в сумку сунула, а теперь получается, мимо сумки, - только и ответила она.
    Полинка, казалась, была удручена более чем сама хозяйка кошелька.
     Когда мы подъехали к стоянке такси, предыдущая перевозившая нас машина с шашечками все еще находилась на месте, а водитель ее, когда я выскочил из нашей и направился к нему, как раз перегнулся на заднее сиденье.
     -Что нашел, то мое, - весело проговорил я, заглядывая ему через плечо. В руке у водителя был кожаный кошелек бежевого цвета.
      -А чем докажешь что ваш? – тут же среагировал он.
    -Пересчитай деньги, там 370 рублей.
    Водитель открыл кошелек, пересчитал деньги, и лицо его сразу поскучнело.
     Я взял кошелек из его руки, поблагодарил за честность, затем вынул оттуда десятку и протянул ему:
    -На, бутылку возьмешь, это тебе от меня награда.
     Я передал кошелек весьма удивленной всей этой историей Лилии, так и не вышедшей из машины. И лишь убедившись, что всё на месте, она стала меня горячо благодарить.
    -Да ладно, чего там, нам просто повезло, - весело сообщил я, весьма довольный удачей. - Явись мы на двадцать секунд позже, ничего бы уже не обнаружили, и доказать ничего не сумели. А меня чего благодарить, к армяшке нас одним вечерком сводишь, вот и вся благодарность.
    Девушки захлопали в ладоши, даже Серый был в восторге, и лишь коллега таксиста, наш водитель, казалось, был слегка огорчен. С тем мы и приехали в лагерь.
      Ну а потом случилось серьёзное происшествие. Вера Степановна поехала в Одессу провожать старшую дочь, направлявшуюся в Москву, а мне доверила младшую, Аленку. Я и так все последние дни опекал ее, словно старший брат. И вот, уже в вечерний час, когда мы находились вместе с ней на пляже, а Серега, мой верный друг, резался с соперниками в бильярдной, расположенной неподалеку, я, разморенный жарким солнцем, слегка задремал. Аленка же в это время умудрилась пойти в воду и произвести сольный заплыв, чтобы проверить свои новые навыки в плавании, как она мне потом объяснила. От берега она отплыла легко, а вот вернуться не смогла, и вскоре я услышал ее визг. Хорошо хоть завизжала, а то некоторые от страха и кричать не могут, тонут втихаря. Конечно, я метнулся к воде и в минуту вытащил девчонку на берег, правда она уже таки  успела нахлебаться воды. А тут, совсем некстати, еще мать, Вера Степановна, на пляж подоспела, а до этого она отдыхала в домике после поездки в Одессу.
     Увидев дочь, испуганную и взъерошенную, да еще наслушавшись рассказов «очевидцев», она чуть с ума не сошла. Я ее еле успокоил. Короче, в итоге все окончилось благополучно, и мы с девочкой, съездив в районную больницу на проверку к докторам, вернулись уже поздним вечером в наш лагерь.
    Наш отдых в Каролино-Бугаз подходил к концу, оставалось два дня до отъезда, когда ко мне, в обеденное время, подошла дочь начальницы лагеря – Тамары Петровны, Татьяна. Девушка приехала в лагерь несколько дней назад, и пару раз в течение их подходила к Сереге «стрельнуть» сигаретку, отчего я сразу вычеркнул ее из списка моих предполагаемых симпатий, так как курящих девушек не уважаю. Я знал, что девчонке этой 16 лет, хотя она и выглядела взрослее. Впрочем, она была вполне привлекательной, и очень походила на свою мать, та, вероятно, тоже была ничего себе в юные годы. Светлая шатенка, густые, слегка волнистые волосы, круглое лицо и все на нем расположено как надо: глаза, нос, губы, все правильно и гармонично, да и с фигурой тоже всё было в порядке.
    Конечно, я не мог сравнивать ее с Ларисой или той же Милой, так как те были настоящими красотками, но теперь в лагере она, пожалуй, была самой приметной из девушек. Впрочем, в нашем лагере, да и  в соседних тоже юных дамочек к этому времени осталось всего-то раз-два, и обчелся, так как большинство молодежи в связи с приближающимся учебным годом уже разъехалось по своим городам и весям. Кто-то, чтобы продолжить учебу, другие на работу. Одним словом, Татьяну на фоне описываемых событий следовало принимать во внимание.
    -Савва, у меня есть маг, магнитофон, и мне друзья подарили тут кое-какие записи, три бобины, - сказала мне Татьяна, кокетливо подкручивая завиток волос на виске. – Ты не мог бы помочь разобраться, где и какие ансамбли там у меня записаны?
   -Можно попробовать, - осторожно ответил я, - хотя я, признаться, просто люблю слушать музыку, а особо вдаваться, кто есть кто, не силен. Когда тебе нужно-то?
    -Приходи сегодня, если сможешь, и лучше вечером попозже, не хочу чтобы маман в гости некстати заявилась… - она скривила губы. – В двенадцать тебе подойдет? Не  слишком поздно для тебя?
    - Нормально…
    -Домик номер семнадцать, запомнил? Это за водонапоркой.
    -Запомнил, чего же тут сложного...
     С этим девушка ушла.
   Гм, в двенадцать… так-так… это же намек, понял я. Девушка приглашает меня к себе на ночь, если я не ошибаюсь. Немножечко любви под музыкальный аккомпанемент, так сказать. Ну что ж, небольшое романтическое приключение мне не помешает. Лишь бы из этого вышло что-нибудь путное… Секс, в смысле… Потому что она еще так молода, блин, да и я неопытный, наломаем на пару дров…
     Вечером я заглянул к Сереге в комнату. Он по-прежнему жил в ней один.
   -Ну, Серый, чего не хвастаешь, как прошла встреча с Тамарой? – спросил я, усаживаясь на свободную кровать. - Нет, ты можешь не рассказывать подробности, кивни только, и я все пойму.
   -Да ну ее, в итоге она так и не пришла, - махнул рукой Серега, - поняла, наверное, что я не очень к этому делу расположен, мы ведь поговорили перед этим с ней по душам… Короче, и хорошо, что ничего не было.
    -Да, пожалуй, ты прав. Ничего, успеется еще.  На наш век хватит. Домой вернемся, девчонок подберем подходящих, компашку создадим, даже наметки уже есть. Кстати, я сегодня с Тамариной дочкой встречаюсь. Только – тс-с, между нами. Боюсь, что ничего с ней не выйдет, ей ведь 16 всего. Мы вон к нашим подружкам как ни клеились, а они ни в какую. Видать, только через замужество c мужчиной готовы в постель лечь. Не знаю, блин, как и быть теперь с этой Татьяной.
    -А чего тебе бояться, небось, не забеременеешь, - рассмеялся Серега, - да и тебе самому всего 17.
     -Тебе смешно, а мне, честно говоря, немного не по себе. Ну да ладно, будь что будет. – Я махнул рукой, словно обрубил разговор.
     Я долго еще размышлял этим вечером, как себя поведу с Татьяной, и, в конце концов, решил, что буду действовать по обстоятельствам.
    В гости к девушке я отправился с бутылкой лучшего десертного вина, какое только нашлось у Альберта, ведь слушать музыку вдвоем и не выпить при этом – нонсенс. Домик под номером семнадцать оказался самым удаленным от всех других на территории лагеря. Он стоял как бы отдельно от всех остальных, и, возможно, предназначался поначалу для каких-то хозяйственных целей, так как находился за водонапорной вышкой, и размером был побольше прочих. Но потом, видимо, что-то переигралось в планах начальства, и он тоже стал жилым. Я постучался и, услышав негромкое «входи, открыто», толкнул дверь и вошел.
      Так и есть, этот домик был не чета другим. Он состоял из двух комнатушек, между которыми размещалась кухонька, снабженная холодильником и всем прочим необходимым оборудованием для хозяйствования. В первой комнатке, куда я вошел, стоял телевизор на тумбе, рядом на столе неплохой бобинник Комета-212, у одного из моих друзей дома тоже был такой, у стены располагался старинный кожаный диван, большой и удобный. Хозяйка домика, Татьяна, встретила меня на пороге в халатике, решив, видимо, своим одеянием подчеркнуть непринужденность нашей встречи. Я протянул ей бутылку, которую она поставила на стол, где уже стояла ваза с фруктами – яблоками, сливами, грушами и ранним виноградом.
    -Я рада, что ты пришел, не побоялся, - проговорила Татьяна, подойдя и подставляя губы для поцелуя. Табаком, что было странно, от нее не пахло. Я поцеловал эти губы, пахнущие виноградом, и кажется, чуть-чуть алкоголем. Что ж, я был готов и к таким отношениям. Признаюсь, я даже мечтал о них. Я уже решил для себя, что если и пересплю с Татьяной, то это не будет изменой моей милой Ларисе, а станет первым шагом для получения опыта, чтобы в последующем я мог предстать перед своей любимой не каким-то неумехой, а настоящим сердцеедом, опытным во всем, включая и секс. А пока что, все еще под впечатлением поцелуя, я взял первую попавшуюся мне на глаза бобину и заправил ленту в лентоприемник. И щелкнул тумблером. Заиграла музыка, и я, взглянув на Татьяну, зажмурил от удовольствия глаза: это был  Beatles. Точно не помню, какой концерт, надо было прослушать вначале все, что на бобине было записано, чтобы я мог как-то классифицировать их, так как тут, кажется, был сборник битловских вещей 62-66 годов.
    Затем я откупорил бутылку и наполнил вином стаканы, принесенные Татьяной из кухоньки. Прослушав до середины бобины, мы с Татьяной выпили и по второму стакану. Закусывали фруктами –яблочками и абрикосами. Вторая бобина начиналась стартовой песней  из Deep Purple – 71, это я знал наверняка. О чем и сказал Татьяне. Она записала это на каком-то листочке, затем подошла, положила мне руки на плечи и увлекла танцевать.
    -Давай дослушаем эту прелесть в постели, - прошептала она чуть позднее, и я не стал возражать.
   -Это ты прелесть, Танька, - прошептал я, поддерживая ее под руку, пока мы шли к дивану. Пока все шло хорошо: мы разделись, не стесняясь друг друга, так как свет Татьяна еще накануне выключила, оставив его включенным во второй комнатке. Взявшись за руки, мы улеглись в постель, постеленную Татьяной на диване. И стали целоваться. Я не очень силен в поцелуях, но читал где-то, что в интимной жизни девушек и женщин они очень многое значат. Мы с Татьяной целовались до упоения. Затем я решил, что пора действовать, и потянулся к девушке всем телом. Наконец-то это свершится, уже натурально бредил я, обнимая ее. Конец ежемесячным ночным поллюциям и, чего греха таить, еженедельным сеансам онанизма. Видимо, поняв по дрожи моего тела, что это у меня сейчас случится впервые, девушка взяла инициативу в свои руки: пока я, зайдя в «боевую» позицию, глупо тыкал своим естеством ей куда-то в область колена, она ласково прикоснулась к нему рукой и, в несколько легких движений тазом приноровившись телом к моему положению, направила прохладными пальчиками куда следует. Я вдруг почувствовал, что он входит во что-то необыкновенно притягательное, упруго-податливое, одновременно влажное, теплое, нежное и сладостное. В упоении сластолюбия я схватил Таню в объятия и сделал несколько поступательных движений, качков, с каждым разом все быстрее, но не прошло и полуминуты, как я взорвался в ней, выплеснув в нее всю сперму, которая, как говорят про нас, новичков-неумех, аж в ушах хлюпает. Кончил, стало быть. После чего с минуту приходил в себя. Отдышался. Я не могу передать тех чувств, которые нахлынули и овладели мной. Первым было чувство ликования и щенячьего восторга. Хотелось петь, да что там петь, мне хотелось летать, настолько восторженно я все это ощутил. Я стал целовать Татьяну, она отвечала мне. Затем мы затихли, не отпуская объятий.
     -Все, милый? – спросила меня она спустя несколько минут.
     -Нет, подожди, мы повторим это еще разок, - бодро ответил я ей, и девушка прильнула ко мне, натягивая на нас обоих простыню. Я прислушался к себе, однако и спустя несколько минут не почувствовал никакой эрекции. Видно, тот эмоциональный всплеск, сопровождавший наш половой акт, первый акт в моей жизни, был настолько бурным, что обессилил меня. Мелькнула мысль, что девушка останется неудовлетворенной, если я не сумею повторить его. Из памяти вынырнули слова моих старших друзей и товарищей о том, что они это делали не по одному и не по два раза, а по 5-6-7 и даже восемь раз, но и это не помогло, я так и не сумел повторно возбудиться. Конечно, если бы мы отдохнули с полчаса, выпили бы вина, и Татьяна вновь помогла мне, наверняка что-то бы вышло, но мне почему-то показалось, что сейчас следует уйти. Пообещал ей, что будет и второй раз, а сам не сумел. От этого возникло весьма неловкое ощущение. Ко всему прочему может ведь и мама подойти проведать дочь, что тогда? И я ушел, поблагодарив Татьяну на прощание и крепко поцеловав ее. Несмотря на какую-то непонятную обиду на самого себя, что я не сумел продолжить любить девушку, меня все же не оставляло восторженное чувство.
      В небольшом окошке нашей с Федором половинки домика горел свет. «Странно, - подумал я, глянув на свои, светящиеся в ночи часы, - на часах третий час ночи, а мой сосед не спит. Неужели наступил все же день, когда я вернулся со свидания после него». Я толкнул дверь, оказавшуюся открытой (у каждого из нас имелся ключ от входной двери, замок которой при  желании можно было открыть и ногтем), и увидел...  Тамару Петровну. Она стояла ко мне боком, нагнувшись над открытым чемоданом Федора, выдвинутым из-под кровати, но услышав звук открываемой двери, резко повернулась ко мне. Ее лицо при виде меня опалила змеиная усмешка:
   -А, Савва, добрый вечер. Что же это вы так поздно гуляете?
   -Да как-то вам не хотелось мешать, - нашелся с ответом я.
   -Да я тут… Понимаешь, какое дело… Только пойми меня правильно… - Она очень естественно замялась. - Федор Федотович как-то сидел у меня в вагончике, и утянул со стола мои личные фотографии, ну, те, на которых я моложе выгляжу, и присвоил, негодник. (Во все время разговора Тамара прятала что-то у себя за спиной). Когда-то давно мы с ним были близкими друзьями, ну, он наверняка тебе рассказывал.
     -Нет, - сказал я. – Он сказал лишь, что вы теперь друзья. (Все это время я натужно думал, как бы мне увидеть, что она там прячет. А вдруг это деньги. И она их у него украла. Тогда Федор еще может подумать, что это я их у него свиснул). Вы, Тамара Петровна, пожалуйста, покажите мне эти самые фото, и идите к себе, а то уже поздно.
   Я старался произнести это твердым голосом, но это мне не удалось, и голос мой, дрогнув, перешел на фальцет.
    -Вот еще, ты что, тоже любитель чужих фото? Ай-ай-ай, а может я там в ночной рубашке или в купальнике, - сказала Тамара Петровна, после чего повернулась ко мне спиной, а рука ее скользнула за пазуху. Затем она показала мне обе пустые ладони, вывернув их наружу. Примитивная уловка, да ничего не поделаешь, у женщин этих уловок великое множество.
   -Ладно, я пойду. Кстати, привет Федору можешь не передавать. – Шагнув ко мне, Тамара взяла меня за отворот рубашки и приблизила свое лицо к моему. – Если не расскажешь ему о нашей встрече тут, я тебя так отблагодарю, на всю жизнь запомнишь. – Голос ее, накануне насмешливый, теперь излучал мед. Она неожиданно впилась своими губами в мои, измочаленные накануне ее дочерью. Я от неожиданности и лёгкой боли замер на месте и лишь спустя некоторое время отпрянул.
     -Это только аванс, помни, - прошептала она и шагнула к двери. Спустя несколько секунд я последовал за ней, но Тамары уже и след простыл.
   Да уж, задумался я. Как же мне теперь быть? Федору-то ведь все равно придется рассказать. Стоп. А вдруг у него ничего не пропало, чего это я дергаюсь раньше времени. Вдруг и в самом деле фотки. Ну а Федор-то, Федор, записной гуляка, надо же, до сих пор не явился. Вот кто, должно быть, имеет женщин такое количество раз, сколько пожелает. Что ж, кому что в этой жизни предназначено, подумал я с некоторым разочарованием. Значит героический многозаходный секс – это, увы, не по мне.  На этой не самой оптимистической ноте я и заснул. 
    Август подошёл к концу, сезон отпусков заканчивался. Выйдя поутру из своего домика, я понял это, увидев множество автобусов различных марок, цветов и размеров, стоявших на обочинах дорог и людей вокруг них. Тут были даже грузовики с тряпочным верхом, так называемые грузотакси. Все они в настоящий момент загружались отдыхающими с их багажом, загоревшими, помолодевшими от моря, солнца, хорошего питания, овощей и фруктов. Люди, наконец, просто отдохнули от своей работы, ежедневных забот, житейских проблем, снялось напряжение, накапливавшееся целый год. За время отдыха они получили заряд бодрости на одиннадцать месяцев вперед, вплоть до следующего отпуска. Даже погода, казалось, сожалела об уходящем лете, так как было пасмурно и немного прохладно. Я едва успел к завтраку, так как все уже, включая Серегу и наших девчонок-соседок, покинули помещение столовки. Весь последующий день прошел в хлопотах: мы собирали свои разбросанные по комнате и сушившиеся на веревках вещи, сдавали в библиотеку книги, прощались с соседями и новыми знакомыми, обменивались адресами и телефонами, затем бежали к морю и бесстрашно окунались в прохладные волны, которые сегодня достигали в высоту метра и более. И я тоже носился по всем этим делам, и лишь под конец дня вернулся в свой домик. Подумав, я написал записку Федору Федотовичу, которого целый день не видел, и сунул ее ему в карман шорт, висевших на стуле, он их, насколько я знал, одевал практически ежедневно.
  «Уважаемый сосед, Федор Федотович. Возможно, мы с вами уже не увидимся, поэтому хочу попрощаться и пожелать вам здоровья, успехов в жизни и на трудовом поприще.
    Если вы чего-то недосчитаетесь в вашем чемодане, на меня не думайте, а обращайтесь прямиком к Тамаре Петровне. Я застал ее в нашей комнате прошедшей ночью, и весьма возможно, что она у вас что-то позаимствовала. Честно говорю, сам я не видел, что именно она взяла, ну и, следовательно, предъявить ей претензии не мог. С уважением, Савва».
       Даже с Серегой в этот день мы виделись всего пару раз, и то по нескольку минут, настолько все были загружены сборами. Было еще совсем не поздно, что-то около шести, когда меня на пути к домику перехватила Тамара Петровна.
    -Идем, Савва, ко мне в кабинет, я должна тебе кое-что вернуть, - сказала она игривым голосом, и я поневоле напрягся. На ней сегодня против обыкновения, вместо рубашки-ковбойки и шорт, было надето платье, в меру длинное, красивое и строгое, можно было подумать, что женщина собирается на какое-то вечернее мероприятие.
    Видя, что я стою в неуверенности, она сказала:
   -Да пойдем, паспорт свой заберешь, а то еще небось подумаешь, что тетка с тобой заигрывает.
    Идя с ней я спросил как бы между прочим:
   -А где ваша дочь Татьяна? А то приехала девушка отдыхать, и ее нигде не видно, ни в столовке, ни на пляже.
     -А я ее сегодня домой отправила. – Женщина сказала это, даже не глянув на меня, а мне важна была ее реакция, я хотел выяснить, не в курсе ли она наших с ее дочерью отношений, не знает ли, что мы почти целую ночь провели вдвоем, в одной постели. – Автобус заказной подвернулся удачно, попутный, почти до самого дома ее завезет.
    -Да ты входи не волнуйся, - сказала она, видя, что я колеблюсь на пороге ее апартаментов, и я, собравшись с духом, вошел. Это был и не кабинет вовсе, и не домик, где мы с Татьяной куролесили; по сути это была бельевая. А Тамара, закрыв дверь на ключ, повернулась ко мне. Хищница. Самка. Она была готова броситься на меня. Я, поняв это, стал в защитную позу.
     -Ну что ты, глупый мальчишка, - сказала она, подходя ко мне вплотную. Ее рука потянулась к моему паху и, оттянув резинку шорт, схватила меня за член через трусы. – Не будь же бякой, сделай тёте удовольствие. А я тебе сделаю втройне.
      Она сдернула с меня шорты вместе с трусами, сила Тамары оказалась нешуточной. Затем толкнула меня на кушетку, свободную от белья, тогда как все помещение было заставлено полками с бельем, и я сел. Мой «герой» безвольно опал в ее руке, так как в эту минуту я думал о чем угодно, только не о сексе, но ее это не смутило. Мгновение, и встав передо мной на колени, Тамара прихватила его ртом. И зачмокала, словно зажевала губами. Член стал выпрямляться, окреп, и, конечно же затвердел. Она продолжала его сосать, лизать, то захватывая и засасывая до самого корня, то спускаясь до головки. Голова у меня от наплыва этих новых, неиспытанных прежде чувств пошла кругом.
    -Ну, достаточно, - сказала она, вставая с колен, и мгновенно задрала платье. Затем стянула трусы и, улегшись на кушетку навзничь, потянула меня к себе. Опытные пальчики ее руки очень быстро направили мое естество в нужном направлении, и, обхватив меня бедрами, женщина полностью отдалась движениям. Так прошла минута, началась другая, и я понял, что вот-вот кончу. Она тоже это каким-то образом поняла, и, столкнув меня с себя, вновь потянулась к члену ртом. Она заглотила его целиком и стала губами и языком творить чудеса, словно выжимая его. Конечно, я не сдержался и тут же излился ей в рот фонтанирующей порцией спермы. В два-три глотка Тамара освоила ее, затем, аккуратно облизав головку, села в сторонке и оставила меня в покое.
    -Первую порцию хорошо сглотнуть, - сказала она мне с улыбкой. – И там, - она указала глазами на низ своего живота, - хлюпать не будет, и полезно это бабе, чтобы не говорили. Чего добру пропадать. – Она сексуально облизнула рот, от чего мне слегка поплохело. – Ты пока отдохни маленько, я тебе сейчас вина налью.
    Не скажу, что мне хотелось вина, но я все же с жадностью выпил целый бокал полусладкого. А Тамара тем временем вновь взяла мой окончательно увядший член в рот. Я не мог ей противиться, даже понимая, что то, что у нас с ней происходит, неестественно, хотя бы потому, что лишь прошлой ночью я спал с ее дочерью, моей ровесницей.
     На этот раз Тамаре пришлось потрудиться минут 7-8, не меньше, но мой «Удалец» все же поднялся и затвердел. На этот раз Тамара повернулась ко мне задом, и я уже самостоятельно вставил его куда следует, хотя и не сразу попал. В этой позе мне было даже комфортнее, так я не видел лица Тамары, а задница, за которую я держался изо всех сил, у нее была обыкновенная, в меру твердая и гладкая, и вроде никак не хуже чем у молоденьких девушек. Тут уж, кончая, я не делал пауз, боясь, что моя партнерша вновь захочет отсосать, и тогда этот процесс затянется у нас до бесконечности. А я и так уже был вполне горд тем, что сумел повторить сеанс любви, и на подвиги с рекордами не претендовал. Тамара, впрочем, тоже на продолжении не стала настаивать. Отдыхая, я лежал рядом с этой похотливой, опытной женщиной, слегка пахнувшей тигрицей из зоопарка, но старался на всякий случай к ней не прижиматься и весьма твердо для себя решил, что целоваться-то уж точно с ней не стану.
    Уже поздно вечером, после ужина, я, возвращаясь к себе в домик, вспомнил, что так и не забрал свой паспорт у Тамары, - теперь я уже ее так называл, без отчества.
   Я подошел к вагончику, там ее не было, даже свет не горел, затем направился к уже знакомому мне домику, но ее и там не оказалось.
    Неужели она опять в бельевой, мелькнуло у меня в голове. И опять с кем-то, подсказало мне чутье. И я, отбросив эти догадки, направился к знакомому мне домику. Еще на подходе к нему я услышал глухие голоса, доносившиеся изнутри. Их было два: мужской и женский. Они о чем-то спорили. Я подошел и легонько толкнул дверь. Она поддалась без звука, и я вошел внутрь. Прямо передо мной высился стеллаж с бельем, поэтому я никого и ничего не увидел, зато и меня не заметили. В помещении находились Федор, мой сосед и Тамара.
     -Я тебе говорил, что рассчитаюсь с тобой, ты, стерва, говорил? Так зачем ты полезла в мой чемодан? – говоривший, вероятно держал свою собеседницу за горло, так как она отвечала полузадушенным шепотом:
     -Не брала я ничего. Откуда мне знать, где ты держишь деньги. Да ты ведь не один живешь, значит, мальчишка этот, как его, Савва, кажется, и забрал.
   -Не ври, стерва, я ведь тебя придушу здесь. За две тысячи помрешь, ты ведь сама столько не стоишь.
    -Ай-ай-ай, больно, ты что делаешь? Ты мне ведь все там порвешь.
     -Я давно хотел, блин, запердолить тебе в зад, а теперь ты сама подставилась.
     -Ой-ой, больно ведь, дурак. Он у тебя ведь словно лом, ты же мне кишки наизнанку вывернешь.
    -Выживешь, сучка, вы, бабы, народ живучий. У меня и член-то для тебя маленький, всего 23 сантиметра. Тебя бы стоило черенком от лопаты «отодрать».
    -Ты бы хоть смазал его чем-нибудь. Ой, мамочки. Попа огнем пылает. Я такую боль не вытерплю.
    -Вытерпишь, конечно, от этого еще никто не умирал.
     Слушая все это, я тихонечко просунул голову между кип белья, чтобы видеть, что именно происходит. Свет – это была лампочка средней мощности - горел прямо над говорившими. Федор нагнул Тамару раком, как всего пару часов тому назад сделал это я, и размашисто драл ее. Это я понял из их разговора и ее стонов. Он, держась за ее зад, делал размашистые движения, а она стонала и ахала. И стонала иначе, чем со мной, гораздо громче.
   Надо же, подумал я, испытывая одновременно ужас и восторг, оказывается, и так можно. Нет, я слышал, конечно, что такое имеет место быть, взять, к примеру тех же гомиков, или педерастов, которых имеют на зоне, но вот так, без смазки, в зад да еще и таким как Федора членом, ну уж, это что-то. Конечно, в другой ситуации я бы поднял шум и спугнул их, ведь прямо на моих глазах происходило насилие, да еще он пообещал, что придушит ее. Но она назвала мое имя, якобы это я украл деньги Федора, а это уже было неприятно, за такое нужно было наказывать, и Федор в эту минуту был ей достойный палач.
     Я повернулся к выходу, благополучно вышел за двери и спустя минуту был уже около нашего домика. У Сереги горел свет, и я зашел, для приличия постучавшись. Внутри был сам Серега и его гостьи, наши девчонки – Лилия и Полина, чинно сидевшие на кровати. Увидев их, я непроизвольно улыбнулся: вот бы им продемонстрировать, что в эти минуты Федор выделывает с Тамарой, было бы интересно поглядеть на их реакцию. Наверное, сразу бы поняли, что обычный секс – это просто на уровне дружеского поцелуя, и не более того.
   Серега достал из кармана и протянул мне паспорт, мой паспорт:
     -Тамара велела тебе передать, видать, не застала тебя.
     Я, поблагодарив, спрятал документ в карман. Девушки, против обыкновения, засиживаться в этот вечер у Сереги не стали, а подались восвояси.
     -Утром рано вставать, - наставительно сказала Лилия. – Так хоть выспаться на дорожку. Кстати, наш автобус уже приехал, я водителя в столовке видела, он там ужинал. Потом еще искупаться собирался. Сразу после завтрака тронемся, сказал.
     -Спокойной ночи! – попрощался я. 
     Я уже укладывался спать, но чтобы заснуть, читал какую-то книжку про шпионов, когда в домик вошел мой сосед Федор.
      -Добрый вечер! - сказал он, хотя уже была ночь.
    -И вам добрый вечер! – ответил я.
    -Накануне я съездил с одной мадам в Одессу, там и переночевал с ней в гостинице, - сказал Федор. – А тут говорят, что вы завтра домой отправляетесь?
   -Так точно! – ответил я, копируя его выражение, привычное военному пенсионеру.
   -Спасибо тебе, Савва, за записку. Большое спасибо. Я еле-еле свои деньги отбил. Пришлось поднапрячься.
    -Она хоть жива осталась после вашего напряга? - как можно более равнодушным тоном спросил его я.
   -А ты… - Федор, казалось, был шокирован моими словами. – Ты-то откуда знаешь?
    -Да заходил я в бельевую, паспорт свой хотел забрать. И случайно увидел, как вы «беседуете». Дверь-то открытой оставили.
    -Прям все увидел?
    -Можно сказать, что все, - спокойно сказал я. - Не нарочно, конечно, дядя Федор, просто имя свое услышал, потому и задержался…
    Федор заржал так, что наш дощатый домик заходил ходуном. Он ржал, хохотал, держась за живот, выл, заходился в хохоте, и вновь ржал, и все это продолжалось минуты три, не менее. В стену послышались удары то ли ноги то ли кулака, так как Серегу этот хохот наверняка разбудил. И лишь тогда Федор затих. Утихомирился. Но еще несколько минут всхлипывал, вздрагивая всем телом.
    Затем полез в карман и вынул из него мятую пачку денег.
    -Слушай, Савва, а ведь ты меня выручил капитально. На, возьми хотя бы стольник, погуляешь у себя дома с девочками.
    -Да ну, Федор, неудобно как-то.
   -Бери-бери, - настаивал он, протягивая мне деньги, затем, видя, что я их не беру, сунул тонкую стопочку десяток прямо в кармашек моей сумки. – Думаешь, я ей не дал? Дал, как и сговорились, 200 рублей, за 10 процентов от доходов была договоренность. Конечно, это не все деньги, что я заработал за лето, я уже и домой выслал до востребования, на свое же имя тысячу, когда в Одессе был. А сколько выпито и проедено, не счесть, да всякие украшения золотые... Но это не ее дело, сучка этакая, она же хотела меня без всего оставить. Таким тяжким трудом заработанное, - с последними словами Федор вновь захохотал было, но тут же оборвав себя, замолк. Затем продолжил:
   -Да жива твоя Тамара, что с ней сделается. Надо было тебе подойти, помочь старику, вдвоем мы бы ее отделали, как следует. С двух сторон одновременно.
    -Нет уж, увольте. Я думаю, что она и так свое получила, - сказал я, и Федор, кивнув, пробормотал: «да уж, получила по полной».
     -Ну что же, давай спать, - сказал он минутой позднее, - сегодня денек непростой выдался.
   -И то верно, - отозвался я, укладываясь в койку.
   Наутро, после завтрака, мы в том же составе, что и приехали, погрузились в автобус и отбыли восвояси, в свой родной город.
     Лёжа на задних сиденьях, я вспоминал дорогой все перипетии последних дней, и решил, что не был уже зеленым новичком в любовных отношениях, каким был до приезда сюда, а стал молодым человеком, умудренным сексуальным опытом.
      P/S. Кстати, спустя две недели после возвращения, я принял участие в республиканских соревнованиях по самбо в городе Котовске, где занял первое место. Среди участников в своей весовой категории я был самым молодым. Было очень непросто, но я справился. Потому что все время, даже между схватками не расставался с фотографией Ларисы, которую она прислала на мой адрес уже в первых числах сентября вместе с письмом. А я себе поставил цель выиграть, и дал себе слово, что в этом случае поеду к ней в город Черновцы.
 

      
   
                Новелла шестая

     Коктейль «Аист».
Коньяк «Белый аист» 50 мл
Сок апельсиновый     150 мл
Вылить напитки поочередно в шейкер, взбить со льдом, вылить в высокий стакан.

                Красные фонари.
      
       В искушениях всяких и разных
       дух и плоть усмирять ни к чему;
       ничего нет страшней для соблазна,
       чем немедля поддаться ему.
                Игорь Губерман.
      
       Я широко отметил свое 18-летие: всего на празднестве у меня в доме присутствовало человек пятнадцать, из них, правда, были всего лишь четыре девушки. Тем не менее, мы очень хорошо погуляли и повеселились, тем более, что моя мама уже в пять утра следующего дня выехала на курорт в Крым сроком на пару недель, в результате чего квартира оказалась в моём полном распоряжении. Затем, уже после дня рождения, который фактически закончился только лишь спустя сутки с лишним, я еще долго, встречая в городе друзей и знакомых, не присутствовавших на нём по той или иной причине, «ставил» бутылки и даже пару раз целые ведра вина – благо, этого замечательного напитка в любимой солнцем Молдавии всегда в изобилии, и стоит оно от 50 копеек до рубля за литр, а если поднапрячься, то этот благословенный напиток можно было достать и бесплатно.
       В тот период жизни распорядок жизни у нас с Серегой Березкиным, моим лучшим другом, был довольно напряженным, целыми днями мы как угорелые носились по городу, ведь надо было успеть всё: просмотреть новые фильмы, которые шли на экранах обоих залов кинотеатра (хорошо хоть, он был единственным в нашем городе), два-три раза в неделю сходить на танцы во Дворец культуры, еще три раза на тренировки по самбо в спортивную школу, где я интенсивно тренировался, да еще нам каким-то образом удавалось почти ежедневно посещать литературный кружок при библиотеке дома Учителя, где хозяйничала наша знакомая Тамара по кличке Прошка; это не говоря уже об ежедневных занятиях в техникуме и, повторюсь, периодических выпивках с друзьями.
       Сложилось так, что секс в тот период - от начала и вплоть до середины семидесятых - как-то не вписывался в программу наших развлечений, вернее, на него попросту не хватало времени: ведь чтобы иметь интимные отношения с девушкой, нужно было долго и упорно за ней ухаживать, объясняться в любви, причем желательно, чтобы она была, по крайней мере, твоей сверстницей, а лучше и постарше.
       Юноши и девушки нашего и более зрелого возраста, если и вступали в интимные отношения между собой, то зачастую это означало, что они вскоре поженятся, и это было почти правилом, исключения же из этого правила нередко рассматривались как трагедии.
       Были, конечно, в нашем городе легкодоступные девицы, но, во-первых, их было совсем немного, во-вторых, они зачастую были малосимпатичны, а еще безыскусно размалеваны, вызывающе вульгарны в поведении и столь же неразборчивы в связях и знакомствах. Зачастую всё это еще дополнялось пьянством, поэтому их презирали в городе практически все - как женщины, так и мужчины, которые, тем не менее, пользовались их благосклонностью.
       Одна из таких девиц, кажется, моя сверстница, или, возможно, годом-двумя старше, носившая весьма выразительное прозвище Подстилка (настоящего имени её я так и не узнал, хотя многих спрашивал, и лишь однажды мне сказали, что зовут ее, кажется, Татьяна), в описываемый мною период была доступна практически каждому из горожан: круглосуточно, неделями, а то и целыми месяцами она содержалась в подвале одного из домов, расположенных рядом с магазином «Юбилейный», куда ей приносили поесть – хлеб, консервы, порой кусок колбасы и, конечно, вино, и тут же, естественно, можно было попользоваться её телом.
       Из чистого интереса, а более, пожалуй, следуя совету сверстников, я тоже однажды в этот подвал заглянул, и меня тут же поставили в очередь к её телу, где я оказался сорок восьмым, – ну буквально за всем тогда в нашей стране была очередь и на всё дефицит.
       Когда мои глаза привыкли к подвальной полутьме, я увидел в центре довольно большого, но сильно захламленного помещения, скудно освещенного одной малосильной лампой, брошенный прямо на пол матрас, а на нем распятую очередным «клиентом» стонущую девицу. Парни и мужчины, стоявшие большой группой чуть поодаль, курили, негромко переговаривались, обсуждая поведение и движения совокупляющейся пары; изредка раздавались смешки; один в уголке справлял нужду.
       Стараясь не привлекать ничьего внимания я, напустив на себя деловой вид, сделал небольшой кружок по помещению, после чего поспешно покинул это место, а то ведь по молодости лет мне ещё могли предложить стать «насосом» – то есть человеком, который, имитируя любовные движения, то есть подмахи вверх-вниз, стоит рядом и нажимает в такт совокупляющимся ногой на черенок совковой лопаты, засунутой под матрас в районе задницы этой самой девушки. (Что любопытно, эту же девицу в следующий раз я встретил уже в середине девяностых годов, то есть спустя двадцать лет, когда ей, да и мне тоже было уже под сорок. На этот раз она промышляла (?) по гостиницам города, и я, признаться, был очень удивлён этому явлению, так как, честно говоря, не надеялся встретить её живой).
       В описываемый период я уже с полгода, как стал встречаться с женщинами: первой в моей жизни была девушка по имени Татьяна, с которой у нас произошла связь во время отдыха на Черноморском побережье; затем еще одна встреча там же, с её матерью, о которой мне хотелось бы забыть, потом, по возвращению из отпуска, несколько месяцев – с сентября до середины января я встречался с другой девушкой, тоже Татьяной. После чего, совсем недавно, в начале января, она, 17-летняя школьница, ученица десятого класса, благополучно родила мальчика, которого назвала Володей. Ребенок этот был не от меня, а от первого мужчины Татьяны, который, кстати, был моим сверстником и товарищем по спорту и звали его Слава. Татьяну с ним перед самыми родами расписали, хотя он от отцовства отказывался до последней минуты. Расписали через милицию, был такой надежный способ заключения брака у наших советских властей, и не всегда в таких случаях в ЗАГСе звучал вальс Мендельсона. Попросту будущему отцу предлагали на выбор одно из двух: или ты, товарищ, по хорошему женишься на соблазненной тобою девушке, или же пойдешь в тюрьму по такой-то статье, которых в нашем уголовном кодексе было предостаточно – от изнасилования до сожительства с малолетней девицей; иногда же потенциальных женихов в РОВД попросту били и запугивали. Зато дети, которые от этих браков рождались, имели возможность знать кто их отец, и – главное - получать от них алименты.
       После первых сексуальных опытов я стал гораздо уверенней в себе, и у меня уже не было проблем подойти к девушке или женщине и заговорить с ней на любую тему, вплоть до интимной, но всё же переспать с кем-либо удавалось достаточно редко. Подобные встречи в тот период носили у меня эпизодический характер; ну а о чувствах к партнерше и разговора не было - все происходило как у кроликов: сошлись, соединились ненадолго в экстазе и разбежались в разные стороны.
       А мне тогда хотелось уже более серьезных, или хотя бы стабильных отношений. И вот, у меня, наконец, наметился, то есть появился такой шанс: во время случайной встречи у кинотеатра с моей старой знакомой по имени Ирина, мы - я и Сережа - были ею приглашены провести вечер на квартире, которую она, по ее словам, снимала вместе с подругой.
  Что и говорить, я принял это предложение с энтузиазмом и даже восторгом, но вот Сергей, бывший на тот момент еще девственником, хотя он почти на год был меня старше, этой встречи явно побаивался, потому и старался охладить мой пыл, приводя такие доводы: «Ну что мы там будем делать? И кто еще, кроме Ирки (с ней он был знаком), в этой квартире обитает? Послушай, что-то стремно идти туда, где не знаешь на кого и на что нарвешься». Кое-как успокоив товарища, я все же уговорил его пойти со мной.
       С трудом представляя себе, чего от предстоящей встречи можно ожидать, мы, тем не менее, добротно оделись, даже одеколоном сбрызнулись, и, как стемнело, отправились по указанному адресу.
       Серега всю дорогу продолжал ныть, пару раз даже пытался повернуть назад, но жажда новых впечатлений и легкое опьянение, двигавшие мною, сделали свое дело, и вскоре мы уже входили в нужный нам подъезд в старой двухэтажке.
       Будучи поверхностно начитанным парнем, я иногда встречал в литературе выражение «дом красных фонарей», - то есть место, ассоциирующееся с публичным домом, - однако представить себе не мог, что когда-нибудь судьба занесет меня в одно из них. И где – не в какой-нибудь буржуазно-загнивающей Швеции, распущенной Германии или беспринципной Голландии, а в нашей, родной стране Советов.
       В подъезде на обоих этажах горели красные лампы; как выяснилось позже, один из проживавших в нем жильцов (видать, не без чувства юмора товарищ), убедил соседей, что лампы такого цвета не выкручивают и не воруют ввиду невозможности использования их где-либо еще, и что лучше уж такое освещение, чем вообще без него.
       Мы поднялись на второй этаж, залитый неверным, мутным красным цветом, и я нажал кнопку звонка квартиры под номером 14. По ту сторону двери раздалось противное дребезжание. От нечего делать я стал разглядывать дверь: она была деревянной и носила на себе рваные и рубленые шрамы - следы трех-четырех, как минимум, взломов с использованием топора и лома.
       Серега, видя, что нам не открывают, уже не в первый раз дергал меня за рукав и шептал при этом:
      -Пойдем отсюда, Савва. Ты же видишь, нас здесь не ждут.
      -Все будет нормально, Ирка должна быть на месте, - обнадеживал я его, одновременно прислушиваясь: мне показалось, что я слышу по ту сторону двери чей-то шепот. Между тем дверь всё не открывали, и я позвонил еще раз.
       С Ириной Фривольской, которая пригласила меня в эту квартиру, я был знаком примерно года полтора. Чуть выше среднего роста стройная кареглазая блондинка с пухлыми чувственными губами на нежном и наивном лице, и с трогательными завитушками волос на затылке, она, по её словам, сразу, при первой же встрече влюбилась в меня. Тогда, будучи 16-летним нецелованным юношей, я был, признаюсь, несколько избалован этими признаниями – слышал их неоднократно, но не придавал им значения, считая неискренними, тем более, что дальше признаний и следовавшими за ними поцелуев дело не шло.
      Впоследствии мы с Ириной, встречаясь в городе, несколько раз прогуливались вместе, во время которых болтали о чем-то несерьезном, затем я провожал ее домой – это был район «Шуриного магазина», если кто еще помнит такой, - и, после легкого прикосновения ее губ к своей щеке на прощание у калитки, я был свободен.
  Легкий флирт, предложенный девушками в таких случаях, меня на тот период уже не устраивал, а серьезных, длительных отношений со сверстницами я просто избегал, так как трусил – девушки в наше время беременели, казалось, от поцелуя, поэтому сам я встреч с Ириной не искал. Вот она и исчезла тогда из поля моего зрения и вплоть до вчерашнего вечера, то есть почти целый год я не встречал и не видел ее. Ну а вчера, во время нашей неожиданной и мимолетной встречи, она пообещала мне все удовольствия сразу.
       Стоя на пороге квартиры, в которой по идее Ирина должна была меня дожидаться, я уже начинал терять терпение, и, нажав звонок, не отпускал его до тех пор, пока, наконец, за дверью не послышались осторожные шаги и незнакомый женский голос не спросил: «Кто?».
       -Позови Ирину, - крикнул я, пригнувшись к замочной скважине, чтобы меня было лучше слышно. - Скажи ей, Савва пришел.
   Через несколько секунд дверь приоткрылась, мелькнула Иркина физиономия, а её ладошка, вцепившись в мою куртку, втянула меня внутрь.
      -Я не один, - едва успел произнести я, и тогда она повторила ту же операцию с Серегой, а уже секунду спустя мы оба оказались в абсолютно пустой полутемной прихожей, больше напоминавшей пещеру. Стены, выкрашенные в ядовито-зеленый цвет, с остатками на них драных в лоскуты обоев и какими-то грязными потеками не внушали доверия, и мы стояли, не разуваясь и не снимая курток, и лишь удивленно таращились по сторонам.
     - Надо было звонить два длинных и один короткий, - прильнув ко мне горячим телом, ощущаемым даже сквозь толстый, грязный халат, надетый на нее, и мою куртку, сказала Ирина; при этом от нее пахнуло чем-то сырым, несвежим и я машинально отстранился. Серега снял свою куртку, я последовал его примеру, и Ирина, взяв вещи из наших рук, понесла их куда-то внутрь, в глубину комнат.
       -Откуда же мне было знать пароль, если его никто не сообщил, - пробормотал я, осматриваясь в прихожей. Под потолком висела тусклая, запыленная лампочка ватт на 40, не больше – на этот раз не красная, а самая обыкновенная, а из мебели здесь были только оленьи рога, торчащие из стены на высоте глаз – на них висели какие-то лохмотья, старый ватник и пара облезлых пальто немыслимо ярких цветов – одно оранжевое, другое ядовито-зеленое.
       Ирина всё не возвращалась, Серега по-прежнему с беспокойством оглядывался по сторонам, и я, сделав несколько шагов и преодолев короткий коридор, в конце которого было два выхода, свернул налево и попал на кухню; позади я слышал осторожные шаги моего товарища. У входа на кухню мне в нос ударил сложный букет из мерзопакостных запахов, а первым, вернее первой, кого я увидел внутри, была сидевшая на кухонном столе, заваленном стопками грязной посуды и очистками картошки, молодая, обнаженная выше пояса девица, которая сосредоточенно, высунув язык, кромсала ножницами картофелину, воображая, наверное, что она ее чистит. Впрочем, и ниже пояса эту девицу нельзя было считать одетой – она сидела на столе, скрестив ноги по-турецки, и ее коротенькая юбчонка задралась почти до пупа, обнажая темную гущу волос в паху.
       При виде всего этого я почувствовал легкую тошноту. Девицу эту я уже встречал несколько раз в городе прежде и знал, что ее зовут Жанна. Она медленно подняла глаза и, увидев меня, кивнула словно старому знакомому:
       -Присаживайся, сейчас я поджарю картошку и будем ужинать.
     Я оглянулся на Серегу, в упор разглядывающего девицу, по его лицу скользнула гримаса отвращения.
      -Спасибо, мы сыты, - сказал я вежливо, и тут же мы услыхали чей-то мужской голос:
     -Жанка, ну че там, картофан почистила? Хавка скоро будет готова?
       Спустя секунду я увидел из-за Серегиной спины входившего в кухню полуголого мужика, всё тело которого покрывали синие татуировки, а в руке у него был большой кухонный нож. Мужик в этот момент тоже увидел нас.
       Легкое замешательство с обеих сторон (я и не знал, что в квартире кроме нас с Серегой есть еще и другие мужчины), потом мужик произносит:
     -А это еще, мля, кто тут?
     -Не мля, а голубчики, - отвечаю ему я, пытаясь улыбнуться.
      -Че лыбишься, ты мент, что ли? – спросил незнакомец, поигрывая ножом. Он глядел исподлобья, но в то же время разглядывал меня пристально. Ему, видимо, резала глаза моя чистая, белая нейлоновая рубашка и мой здоровый, в отличие от его собственного, вид.
      -Я не лыблюсь, - отвечаю я, перестав улыбаться, - это у тебя, братан, галюники начались.
       Не успел я завершить эту тираду, как на кухню ввалился еще один такой же «братан»-уголовник, и сразу же в маленьком помещении стало тесно, а нервное напряжение достигло апогея. Чертова Ирка, подумал я, затянула нас в эту ужасную дыру, а сама куда-то смылась, стерва, специально, что ли, подстроила эту встречу.
       Второй бандюга, откуда-то знакомый мне лицом, без слов двинулся нам навстречу, обдав при этом могучим перегаром и, что-то нечленораздельно мыча, схватил меня за рубашку.
       Чего это им всем моя рубашка не нравится, подумал я, затем ладонью легко ударил его по руке, а вслух сказал:
     -Кочумай, ты, придурок, ветки-то прибери.
       Серега, видя такое дело, бочком-бочком вдоль стены стал пятиться назад, в прихожую.
       -Шо?.. – вскинулся урка и, вытянув перед собой обе руки, вновь пошел на меня. – Шо ты сказал?
     -Кочумай, Лысый, - повторил я, наконец вспомнив и признав в урке своего старого знакомого; а в это самое мгновение на кухню ворвалась Ирка и с криком: «Нет!!!» повисла на руке второго уркагана, который держал в руке нож.
       -Ты чё, кореш, своих не узнаешь? - продолжал я, глядя в пьяные, ничего не видящие глаза Лысого.
     -Савва, ты что ли?.. – удивлённо протянул он, останавливаясь и всматриваясь в меня, - точно ты, я тебя сразу и не признал. - Его бессмысленные секунду назад глаза стали постепенно менять свое выражение на более нормальное.
     -Еще бы, - сказал я, протягивая ему руку для пожатия, - ты сейчас, наверное, и собственную маму бы не узнал.
       В эту секунду к нам шагнул второй урка, правда, в его руке уже не было ножа.
     -Шо, мля, тут происходит? – выдавил он из себя, и, глядя на меня, добавил: - Ты хто? Лысый, шо это за фраера ваще в нашей хате?
      -Хер в пальто, - сказал я ему. – Глохни, а то весь дом перепугаешь. (Это у меня, думаю, со страху вырвалось).
     -Закрой хавальник, Чарли, - лениво повторил Лысый и, сделав знак напарнику «свои», как был с поднятыми для драки руками, так и полез ко мне обниматься.
     -Хорош, хорош, - придержал я его руку в своей. – Обниматься-целоваться потом будем.
       Ирка и Жанна, уразумев, что конфликт исчерпан и опасность миновала, повеселели.
      -А ты кто такой и откудова взялся? По какой чалился? - не успокаивался второй урка, разглядывая меня и жестикулируя при этом руками, они у него, наверное, чесались подраться. И с ноткой обиды в голосе добавил: – Ты, вижу, параши не нюхал, а мне говоришь «Глохни».
       -Все путем, Чарли! – сказал ему Лысый строго. – Не видишь, свои кореша.
       Чарли, услышав это, мгновенно утих и тут же, как ни в чем ни бывало, обратился деловито к Сереге:
      -Башли есть? А то смерть как выпить хочется.
     -Есть, - ответил я за Серегу.
      -Значит, выпьем? – с затаенной надеждой, почти торжеством спросил теперь уже Лысый, на виске его заметно пульсировала жилка.
     -А то, - коротко ответил я. – Без проблем.
     Чарли тем временем повернулся к Жанне.
     -Ну ты, лахудра, чифирь завари, - сказал он, и та засуетилась, устанавливая закопченный чайник на газовую плиту и чиркая о коробок спичкой, затем другой, третьей, которые, ломаясь в ее непослушных пальцах, никак не хотели зажигаться.
      -Учебно-тренировочные спички, - усмехнувшись, заметил я, вынув из кармана десять рублей и свой коробок спичек. – На вот, это хорошие спички, – протянул я коробок девушке, - «пламя революции» называются.
       При виде красненькой десятки у Лысого загорелись глаза, и он крикнул вглубь комнат:
      -Стешка, канай сюда бегом.
       Через секунду на кухню влетела расхристанная – волосы растрепаны, торчат в разные стороны, грязный халат весь в пятнах и дырках, лицо помятое – еще одна, уже третья по счёту молодая девица в этой квартире и остановилась перед ним, не переставая при этом сучить ногами, словно они у нее были на шарнирах.
     -Сгоняй на «точку», - сказал ей Лысый, - принеси вина. – И напряженно поглядев на меня, спросил: - Сдачи тебе сколько?
      -Можешь взять на все, - великодушно разрешил я, чувствуя себя богачом среди этих людей и в этой убогой обстановке. – Только попроси, чтобы вино налили отдельно, а воду, что хозяин собирается туда долить – отдельно, и скажи, что платишь за все, только воду не бери, пусть себе оставит.
      -Хорошо, - сказала не понявшая моего юмора Стеша, вынула из-под стола эмалированное ведро и, схватив со стула какую-то зеленую тряпку, оказавшуюся курткой, потопала на выход. Мы прошли все вместе в салон, я по дороге подобрал валявшуюся на полу пачку «Беломора» и, выщелкнув одну папиросу, сунул в рот.
      -Может, косячок замастырить, - деловито-подхалимажно спросил меня Лысый.
      -Нет, что-то не хочется сейчас, - ответил я, будто каждый день только и делал, что эти самые наркотические косячки курил.
       Я прикурил – вот не поверите, с самого детства обожаю запах «Беломора» - и, с удовольствием пуская дым, огляделся в комнате.
       Обстановка «салона» не утомляла богатством и разнообразием: в углу на полу стоял черно-белый телевизор, который, я был почти уверен, не работал, а вдоль стен валялись на полу два грязноватых матраса – и все: ни кроватей, ни стульев, и никакой другой мебели я здесь не обнаружил.
       Серега молча жался к стене, не зная, куда себя приткнуть - я видел, что ему нестерпимо хочется уйти отсюда и уже давно, с самой первой минуты нашего появления в квартире. Вошла Ирка и вопросительно поглядела на меня, и тут только мне представилась возможность разглядеть её получше.
       Год, прошедший со дня последней нашей встречи (не считая вчерашнего пятисекундного разговора у кинотеатра), сильно изменил ее. Под глазами у Ирины были темные круги, выражение лица стало жестким, почти исчезли нежность и очарование, которые так привлекали меня в ней, и даже волосы, казалось, потемнели и стали реже, а ведь ей сейчас было никак не больше 17 лет.
       Пока я над этим размышлял, Ирка, наконец, решившись на какое-то действие, схватив меня за руку, чуть ли не силой увлекла в одну из двух спален, соседствующих с залом. Комната эта оказалась узкой как пенал, в ней размещался платяной шкаф, матрас на полу, и у стены – старенькая детская кроватка, из которой доносился негромкий писк.
     -Давай, быстрее! - сказала Ирка, сбрасывая с себя халат и обнажая белое и слегка дряблое тело. Я вздрогнул и мысленно поежился. Нет, совсем не так я представлял себя нашу с ней «романтическую» встречу. Я шагнул мимо нее, к кроватке, и наклонился над крошечным розовым ребеночком, который лежал внутри и семенил в воздухе голыми ручками и ножками; надо сказать в комнате было совсем не холодно – батареи водяного отопления грели вовсю.
      -Твой? - спросил я, Ирина кивнула, подошла, улыбнулась, наклонилась над ребенком, поправила пеленочку и стала в этот момент почти такой же красивой, какой я ее знал год тому назад. Я непроизвольно обнял ее за талию и тут перед моими глазами, словно призраки всплыли все обитатели этой квартиры: Лысый, Чарли, Жанна и Стеша; и от этого меня стало слегка подташнивать. «Что я здесь делаю?» - строго спросил я сам себя. «Собираюсь переспать со своей старой знакомой», - сам себе ответил я, которая за то время, что мы не виделись, уже успела стать матерью, родив, скорее всего, от кого-то из этих уродов - алкаша и наркомана. А возможно, что и от кого-то третьего, эти-то, как видно, «свеженькие» - явно ведь всего несколько недель или, максимум, месяцев, как из зоны «откинулись».
       -Я должен прежде выпить стакан вина, а лучше два, - сказал я ей ласково, но твердо, отодвигая в сторону Ирину, вновь прильнувшую ко мне, и, подобрав со стула лежавшие на нем наши с Серегой куртки, пошагал в зал.
      -Это же сколько мы с тобой, Савва, не виделись? – сказал Лысый, вновь увидев меня, словно продолжая ранее начатый со мной разговор. Он сидел в салоне на матрасе, брошенном на пол, и пристраивал жгут повыше оголенного локтя, на красном подрагивающем лице его крупными бисеринками выступал пот.
     - Жанка, - вдруг крикнул он напряженно в сторону, - ну-ка иди скорее сюда, ты, шалава, и неси уже ширево...
     Жанка пришлепала из кухни в обрезанных по щиколотку валенках на босу ногу со шприцем в одной руке и закопчённой миской, на дне которой плескалось какое-то коричневое варево – в другой.
       -Три года прошло, - вспомнил Лысый и, наклонившись, затянул жгут зубами. Действительно, три года - вспомнил и я. Три года тому назад, когда мне было 15 лет, мы работали вместе с ним на железнодорожной станции Кагул, тогда еще только строящейся. Мы в паре с Федей Урсу – моим товарищем, коллегой по работе и спорту - были грузчиками от консервного завода, а Лысый со своими друзьями-алкоголиками - грузчиками от городского торга. Мы быстро сдружились, вместе ели, вместе пили, бывало, что вместе и спали вповалку в одном из вагонов, – это случалось в те редкие часы, когда не было работы. Лысый, в отличие от нас, выпивал каждый день, часто – без меры, благо «добра» этого – вина и спирта - на станции было хоть отбавляй и всё на дармовщину, или за бартер. В таких случаях нам с Федей – практически непьющим спортсменам, - приходилось работать не только за себя, а также за Лысого и его товарищей, выполнять их работу, когда они, выпив лишнего, дрыхли без «задних ног». А вскорости Лысый по какому-то пьяному делу, кажется за драку, «уселся», получив по решению суда то ли два, то ли три года колонии.
      Постояв еще с минуту возле своего старого приятеля и стрельнув еще одну беломорину, я отправился на поиски своего товарища Сереги и обнаружил его в коридоре – он натягивал на плечи куртку, явно собираясь уходить.
     -Погоди, - остановил я товарища, забирая из его рук свою куртку, - пойдем на балкон, покурим и подумаем, как быть дальше.
       Серега, пожав плечами, поплелся следом за мной.
       Небольшой, заледенелый, открытый всем ветрам балкон был украшен висевшими на натянутых поверху веревочных растяжках десятками пар женских трусов и лифчиков всех немыслимых фасонов, цветов и размеров, которые при порывах ветра с картонным звуком бились друг о друга.
     -Надо же, - промолвил я, с трудом находя место, где можно было стать, - у них тут целый магазин женского белья.
    -Давай уже уйдем отсюда, - сказал Серега, и я согласно кивнул:
    -Покурим и сейчас же уходим.
      Мы закурили. Но едва мы сделали по нескольку затяжек, как неподалёку послышался шум мотора и я из интереса стал вглядываться в темноту. Несколько секунд спустя мы увидели, как к соседнему дому подъехал милицейский «воронок» с погашенными фарами, затем скрипнула металлическая дверь и тут же из него на снег, который покрывал двор, посыпались темно-серые тени, немедленно двинувшиеся к нашему дому.
-Видал, что делается? – спросил я товарища, затем приоткрыл дверь в комнату и крикнул внутрь: - Шух, братва, менты дом окружают.
      В доме сразу зашевелились, забегали, по полутемным комнатам заметались чьи-то тени, неожиданно я увидел перед собой лицо незнакомого мне парня, затем дверь открылась шире, и передо мной возник Чарли, лицо его выражало ужас.
-Ты шо, Савва, мусорам продался? – глухо пробасил он.
-Глохни, баклан, гонишь тут пургу не по делу, - ответил я презрительно, - ты лучше сваливай отсюда, пока не поздно.
       Но было уже таки поздно: в двери квартиры стали стучать, потом в неё забарабанили, и послышался чей-то голос:
-Милиция. Откройте немедленно, иначе будем ломать дверь.
    Я осторожно перегнулся через балкон, изучая обстановку. На видимом мною пространстве милиционеров не было, лишь у машины стоял один, огонек сигареты периодически освещал его лицо.
-Серый, - толкнул я молчавшего все это время, словно онемевшего товарища в бок локтем, - прыгаем одновременно, ты - со своей стороны, я – со своей, а после встречаемся у кинотеатра.
       Серега, словно очнувшись, полез через перила, я последовал его примеру.
       Смерзшаяся земля больно ударила по пяткам, но я, не обращая на это внимания, рванул по направлению к «воронку». Серега, как я успел заметить, метнулся в противоположную сторону, и мгновение спустя ему наперерез бросился непонятно откуда взявшийся милиционер в шинели. «Только бы он не ушиб ногу при прыжке, - подумал я о товарище, - а там его не догонишь». Серега был спортсменом, «сотку» бегал менее чем за 11.5 секунды, имея на этой дистанции первый взрослый разряд.
       Взяв курс по направлению к «воронку», я, казалось бы, подвергал себя большей опасности, а на самом деле там меня меньше всего ожидали, и я вовремя это сообразил.
       Милиционера, стоявшего рядом с машиной и курившего сигарету, я не боялся, понимая, что он не опер какой-нибудь, а простой водитель. Тем не менее, этот самый водитель, раскрыв объятия, вприсядку двинулся ко мне навстречу, и мне, когда я с ним сблизился, пришлось его оттолкнуть от себя подальше. Сила инерции сделала своё дело – милиционер, отлетев на несколько шагов, упал в снег. Пробежав еще полсотни шагов, я перешел на шаг, продолжая оглядываться по сторонам, так как всё ещё опасался погони. Водитель что-то издали кричал, наверное, матерился от бессилия или же коллег призывал, но я, не обращая на него внимания, думал сейчас о другом. Милиционеры, наверняка уже ворвавшиеся в квартиру, очевидно, захватили свою главную добычу – Лысого и Чарли, да еще того, третьего парня, имени которого я не знал, ведь они, скорее всего, были поднадзорными, а это было для мусоров самым важным, теперь они им могли за нарушение режима накинуть срок, то есть вернуть в тюрьму. Они пришли не за нами, так и нечего нам с ними встречаться.
       Спустя десять минут я спокойно, тёмными улочками добравшись до центра, обогнул кинотеатр, вышел на улицу Ленина и тут же увидел идущего мне навстречу Серегу. Следом за ним шла, что-то ему говоря, одна из известных городских девиц лёгкого поведения – Майка Данилеску, высокая – под метр восемьдесят, крупная телом пучеглазая девица. Я стоял, улыбаясь, дожидаясь товарища, а Майка подошла ко мне с ним одновременно, и только тут я заметил, что она здорово пьяна.
    -Это твой товарищ? – просипела она Сереге простуженным голосом, указывая на меня посиневшим от холода пальцем.
    -Что ты хотела, Майя? – спросил я, почти догадываясь уже, что она, эта похотливая стерва, замыслила, знакомые ребята мне про нее такое порассказали!..
    -Слушайте, вы, кобели, берите с собой еще парочку друзей, да бутылку водки, - жарко и пьяно зашептала Майка мне в самое ухо, решив, по-видимому, что я, с моим простоватым лицом из нас двоих более сговорчивый, - и пойдем ко мне домой, только быстро. Развлечёмся как следует.
    -Нет, - усмехнувшись, сказал я ей, - мы с тобой, Маечка, не сдружимся. - И в следующую секунду мы с Серегой, не сговариваясь, обойдя ее с двух сторон, словно неодушевленный предмет, радуясь, что все так легко и благополучно для нас закончилось, направились к буфету, расположенному в приятной от нас близости. Здесь мы чуть позднее успокоили свои страхи за чекушкой водки, которую получили из рук буфетчика.
       Это был наш первый с Серегой и предпоследний за долгие 25 лет дружбы совместный поход к «девушкам». Он нам (но не мне) отбил охоту к подобным приключениям на довольно продолжительный промежуток времени. А следующий и последний состоялся спустя ровно восемь лет после описываемых тут событий, и о нём я как-нибудь в другой раз расскажу.
       1974г.
               

                Новелла седьмая.


Коктейль «Шоколадный»

Коньяк                25 мл
Ликер кофейный           25 мл
Напиток шоколадный 40 мл
Сливки                10 мл

               
      

                По пути в армию.



       Кто ищет истину, держись
       у парадокса на краю;
       вот женщины: дают нам жизнь,
       а после жить нам не дают.
                И. Губерман

         Эти несколько событий, словно звенья цепи, нанизанные на мою память, произошли в течение двух-трех месяцев в памятном для меня 197... году, когда я окончил техникум и женился на любимой девушке Марте; в начале весны я защитил диплом, а в апреле месяце мы сыграли свадьбу. Мне тогда исполнился 21 год, но насчет вероятного призыва в армию я почти не беспокоился, так как знакомые мне врачи на предварительной медкомиссии заверили, что с моей болячкой – травматическим остеохондрозом – в армию не берут, и даже определили статью – 36-г. (Не годен в мирное время, годен к нестроевой в военное). Затем состоялась собственно комиссия, где эта статья подтвердилась, и я получил соответствующий документ на руки.
     Получив это заключение, мы с моей любимой девушкой решили пожениться. Однако уже на третий день после свадьбы, когда медовый месяц еще только-только начинался, к нам на дом принесли повестку, приглашающую меня в военкомат, - кто же мог тогда предположить, что наш республиканский генеральный прокурор, по инициативе которого с каждого еврейского юноши, не желавшего тратить время на службу в рядах советской армии, и мечтавшего отправиться на родину своих предков в Израиль, взималась мзда в размере пяти тысяч рублей, - будет пойман с поличным и, не дожидаясь следствия, повесится.
       Короче, как в подавляющем большинстве неприятностей, которые только случаются в нашей жизни, во всем тут оказались виноваты евреи, и теперь, соответственно, за каждым из тех, в ком имелось хотя бы несколько процентов еврейской крови, был глаз да глаз, и в результате оказалось - чего проще - отправить всех оставшихся призывников данной национальности – и здоровых и больных и даже освобожденных от службы по медицинским показателям - вроде меня – в армию, от греха подальше, чтобы высокопоставленных подельников генерального прокурора ни в чем, значится, не заподозрили. А в том, что эти самые подельники были, никто, естественно, не сомневался – и в низах, среди медиков и работников военкоматов, и в верхах – в самом ЦК Молдавии.
    И вот в один, как вы сами понимаете, не самый прекрасный для моей семьи день моя мама по простоте душевной взяла эту самую повестку из рук паренька, ее принесшего, да еще и расписалась в ее получении, а спустя какой-то час я, придя домой, уже знал об этом. О моем скором призыве в армию.
      Признаться, меня такой расклад дел абсолютно не устраивал, и чтобы не оказаться в армии в самом начале медового месяца, я в тот же день съехал с материнской квартиры вместе с супругой на съемную жилплощадь, - ею оказалась скромная восьмиметровая комнатка в частном домике, единственное оконце которой, расположенное у самой земли, скорее напоминало бойницу, и при этом, пожалуй, последних лет десять совсем не открывалось. Домик, в котором нам теперь предстояло жить, был саманный (глинобитный), расположенный в частном секторе напротив магазина «Жубилеул», и был, скорее всего, еще довоенной постройки, так как примерно на треть своей высоты просел, как бы врос в землю. Однако нас он устраивал тем, что вход в нашу комнатушку был отдельный, а соседка по дому всего одна, да и та старушка – божий одуванчик. От входной двери домика шел коридорчик, из которого, в свою очередь, вели три двери в отдельные параллельные комнатки, а прямо по ходу коридора располагалась кухня. Таким образом, наша комната была от входа первой, а бабкина и вовсе последней.
     Старушка-хозяйка показалась нам приветливой и добродушной, что окончательно решило наш выбор. Весь наш скарб, завезенный в комнатку, составлял только что купленный раскладной диван, коврик размером метр на полтора и мешок с нашими личными вещами; недостаток всего остального должен был компенсироваться нашим юным оптимизмом, радостью перспективы пожить вдвоем, самостоятельно, и, конечно же, любовью.
Марта, моя дражайшая супруга, в тот период работала в пищевом цеху меж-рай-промкомбината Зейтмана, где производилось вино с последующим его розливом в бутылки, я же со свежеотпечатанным дипломом техника-строителя в кармане отправился искать работу. Надо сказать, что строительные организации города дружно, словно по команде, отвернулись от техника-строителя без опыта работы, однако, в кадрах мне все же предлагали работу, но только рабочим или грузчиком, для получения, так сказать, рабочих навыков. В течение двух лет до поступления в техникум я уже работал на подобных работах, зачем же я тогда четыре года учился, резонно решил я и отказался. В поисках работы прошла неделя, затем на мое имя по адресу матери пришла еще одна повестка, и мне пришлось отправиться в военкомат для выяснения ситуации. Там в отделе призывников меня встретили три молодых офицера, и на мой вопрос, не могу ли я получить отсрочку в связи с тем, что только на днях женился, они только посмеялись. Затем один, с капитанскими погонами, сказал: «Иди, парень, в армию, тебя поимеют там, а жену твою здесь, на гражданке». Сколь велико было мое желание врезать ему по морде, описывать я тут не стану, сами понимаете мое состояние. А капитан еще добавил, что на днях я получу последнюю повестку, в которой будет указано, когда именно мне следует явиться на призывной пункт.
  С каким настроением я вернулся домой, мне можно было только посочувствовать. Вошел в дом, взялся за ручку двери в нашу комнату, однако, дверь оказалась заперта. Пошевелив ручку, я позвал Марту, она после небольшой паузы откликнулась и отперла мне дверь. Моя милая женушка была вся в слезах.
-Что случилось, дорогая? – взволнованно спросил я, входя и беря ее за руку.
-Да тут хозяйкин сын объявился, сразу видно, что только из тюряги вернулся, - в волнении ответила она. – Ты бы знал, как он меня напугал. Стал стучаться, рваться в комнату, требовал, чтобы я немедленно убиралась из его дома. (Как выяснилось несколько позднее, сын хозяйки, отсидев восемь лет, вернулся в отчий дом). Тридцатилетний детина, вернувшись из тюрьмы, где мотал восьмилетний срок за изнасилование, хлебнул на радостях за свое освобождение литр-другой вина, затем спросил у матери, что за люди проживают в их доме. Та и заявила ему, что мы, мол, пара молодая, но люди странные, так как живем очень тихо, не пьянствуем, не шумим, даже музыку не слушаем. Это, известие, естественно, мгновенно вывело бабкиного сынка из равновесия, и он тут же стал ломиться в нашу дверь для выяснения отношений, при этом моя супруга едва успела закрыться изнутри. Выручил массивный засов, а то неизвестно чем бы все закончилось. Детина же, прокричав моей жене через дверь: «Ну ничего, сучка, я все равно до тебя доберусь», утомленный алкоголем, отправился спать.
Я слушал Марту, и гнев наполнял меня, наливая мышцы тела горячей ртутью, я был готов к схватке, к сопротивлению, к защите своей любимой женщины и нашего тихого уголка, который, в одночасье, вдруг стал для нас опасен. Затем, сев и поразмыслив, я понял, что такой конфликт все равно добром не кончится – мы не сможем больше тут оставаться, а хозяйкин сын, естественно, никуда отсюда не денется, - надо что-то предпринимать. Я выскочил на улицу, где уже через несколько минут поймал проезжавшую мимо грузовую машину, и, вернувшись вместе с водителем, с которым сговорился за трояк, вытащил из комнатушки диван, который мы с ним тут же погрузили в кузов; Марта следом волокла мешок с вещами и коврик. Обратный переезд в дом матери занял у нас не более получаса, после чего я, оставив там Марту, вернулся в негостеприимный дом, в котором на стене остались висеть забытые нами в спешке две семейные фотографии, да еще пластиковая плетка, которой выбивают из ковров пыль.
 Я, входя в дом, видимо, по случайности произвел какой-то шум, поэтому появление хозяйкиного сына не заставило себя ждать. Я, сняв фотографии и сложив их в пакет, уже собирался было покинуть пустую комнату, когда в коридоре послышались шаркающие шаги, остановившиеся у моей двери, и едва успел запереть ее на засов, как в нее ударили чем-то тяжелым и тупым.
-Выходи, ты, стерва, я с тобой разбираться буду! – послышался хриплый голос.
    Я осторожно сдвинул засов и легонько толкнул дверь. В следующую секунду она резко отворилась и передо мной возникла небритая озлобленная физиономия. Мужик увидел меня, осклабился, глаза его были налиты кровавой злобой. Он потянулся ко мне рукой, словно пытаясь схватить за горло, и тогда я вдруг заметил, что другая его рука сжимает топор. Мой взгляд метнулся по комнате в поисках какого-либо предмета для защиты, но на глаза мне попалась единственная подходящая для этого вещь – пластиковая выбивалка для ковра.
-Ты чего, землячок, бузишь тут без причины? – спросил я, снимая ее со стены, - что-то случилось? 
      На пьяной физиономии детины кроме лютой злобы ничего не отобразилось, зато рука, сжимавшая топор, стала подыматься! Предупреждая его действия, я взмахнул пластиковой выбивалкой, словно ракеткой для тенниса, и врезал ею что было силы прямо по его гадкой физиономии. Секунду или две морда его выражала удивление, затем детина выронил из руки топор и, закрыв лицо руками, заверещал словно резаный. Оценив эффектное действие неожиданного оружия, я повторил свой удар, который на этот раз пришелся по большей части по рукам и вслед за этим изо всех сил пнул своего оппонента ногой в грудь, так как он все еще закрывал мне выход. С диким ревом он вывалился в коридор, я последовал за ним. В злобной агрессивной попытке добраться до меня, детина потянулся было своими ладонями с черными ногтями, очевидно собираясь вцепиться мне в лицо, но был отброшен новым мощным ударом ноги в грудь. После этого удара, в который я вложил всю свою злость, еще минуту назад весьма буйный хозяйский сынок увял окончательно и повалился на пол, попутно снося стоявшие на цементном полу ведра с водой. С чувством глубокого удовлетворения я оставил его плавать в этой воде, вышел во двор и отправился по своим делам.
    Однако спустя три дня, когда я уже решил, было, что вся эта история останется без последствий – бабка вряд ли знала кто я такой, фамилию свою я ей не сообщал, документы не показывал, и даже деньги за квартиру не успел заплатить, - на мое имя из прокуратуры пришла повестка. Как я узнал на следующий же день, причем совершенно случайно, бабкин сынок, уголовник, оказался племянником заместителя прокурора города, а родственные связи, как известно, еще никто не отменял. (Позже я узнал, что бандюга этот по совету дяди снял в медицинском учреждении побои и т. п., так как им очень хотелось, наверное, засадить меня в тюрьму, а ведь срок мне по статье 218, часть вторая, светил еще больший по продолжительности, чем армейская служба - «до трех лет»).
И вот тогда мне самому захотелось в армию, так как я уже стал понимать, что добром вся эта история не кончится.
Я бросился за советом к знакомому врачу-хирургу, состоявшему в военно-призывной комиссии, и объяснил ему ситуацию, обойдясь без ненужных ему подробностей. И он, немного подумав, нашел способ мне помочь! Он выписал мне направление в Кишиневский неврологический диспансер, где я должен был обследоваться на предмет пригодности к военной службе и, заверив его у главврача, передал мне.
Наскоро собрав необходимые вещички, а также взяв с собой небольшую сумму денег, я со слезами на глазах обнял жену и ближайшим же рейсом отбыл автобусом в столицу нашей солнечной республики. Там я в течение часа нашел нужное мне заведение, расположенное по адресу ул. Ломоносова 40, и как выяснилось из первых же разговоров с докторами поликлиники диспансера, этим маневром я на целый месяц избавил себя от внимания прокуратуры, а заодно пропускал весенний призыв, что меня вполне устраивало. Издержкой же была временная разлука с женой, но тут уж выбирать не приходилось.
      Неврологический диспансер, чьим клиентом я теперь стал по меньшей мере, на ближайший месяц, раскинулся на весьма приличной по размерам территории десятком разнокалиберных зданий, выкрашенных преимущественно в ядовито-розовый цвет. Кроме здания поликлиники здесь находились стационары для больных, а также подсобные службы, которые занимали порой отдельные здания. Тут лечились и просто психи, и те, у кого были самые разнообразные проблемы с нервами типа моего, и прочие больные. Проходя врачебно-медицинское обследование, которое на первом этапе заключалось в основном в сдаче самых разнообразных анализов, я в первый же день сверх всякой меры насмотрелся на неврологических больных, которых здесь было множество, что, естественно, не прибавило мне оптимизма. Зато уже на второй день моего нахождения в клинике, мне удалось присутствовать при сотворении чуда – по-другому это происшествие и не назовешь.
    Один из несчастных, мужчина лет сорока, больной, как объяснили, с многолетним стажем, который передвигался на костылях хотя и самостоятельно, но с большим трудом, и при этом у него абсолютно все тряслось, начиная с головы и заканчивая конечностями, умудрился, перемещаясь по зданию поликлиники, поскользнуться на лестнице, где, надо сказать, были довольно крутые ступени. И вот этот человек, падая, с диким криком покатился вниз, отсчитывая головой, спиной и всеми своими многострадальными конечностями каждую ступеньку. Естественно все, включая медперсонал, состоящий из закаленных, ко всему привычных людей, а также множество больных, вроде меня, людей излишне впечатлительных, наблюдавшие эту картину, пришли в ужас. Следует отметить, что проемы между лестницами в этом здании были забраны сеточными заграждениями, по той причине, очевидно, что клиенты этого заведения были весьма ненадежны в психологическом и психическом плане, и к тому же с трудом владели своим телом, так как практически у всех в той или иной мере была нарушена координация, но вот лестницы и особенно ступени…
     Мужчину спустя пару минут подхватили санитары и унесли на носилках, при этом многие из видевших это происшествие небезосновательно полагали, что прямо в морг. Однако уже на следующий день по диспансеру со скоростью света распространилось сообщение, что этот самый больной после падения не только остался жив, но у него еще и наступило улучшение, и относительно скоро, буквально через неделю, или чуть более того, он был выписан из диспансера, так как голова и конечности его уже больше не тряслись, он стал ходить почти ровно, опираясь лишь на одну палку, и этого человека теперь с большой долей уверенности можно было считать здоровым.
    После определения меня в стационар, где уже находилось пара десятков таких же, как и я раздолбаев, парней призывного возраста, я стал вести обычный для его обитателей образ жизни: с утра проверки, анализы, прием витаминов за завтраком, затем, после обеда уколы, электрофорез, через день массаж, и так далее.   
     Итак, поутру, едва выскользнув из постели, я выпивал какие-то таблетки вперемешку с витаминами, уже стоявшие в чашке на тумбочке у моей постели, а следом за этим еще какие-то витамины симпатичная улыбчивая медсестра вкалывала мне посредством укола в задницу. Затем, имея где-то около часа свободного времени перед завтраком, я отправлялся на небольшую спортплощадку, сиротливо приютившуюся в уголке небольшого парка, где разминался на перекладине и брусьях до появления пота. В дополнение к этому я стал также бегать трусцой вдоль забора, и вскоре, почувствовав вкус к бегу, стал пробегать несколько километров, и даже вознамерился вернуться к своим привычным десяти километрам бега в день. После бега я умывался под уличным краном, затем возвращался в комнату, будил своих ленивых соседей, которых в комнате вместе со мной было четверо. Завтрак наш был по больничным нормам скуден – в основном каши под названием «дробь», иногда отварные яйца и какой-нибудь салат, но сердобольные раздатчицы, по больше части возраста наших матерей, все время старались положить нам, парням, добавку, что было, в общем, совсем не сложно, учитывая контингент больных, большинство из которых были лежачими и потому не имевших, в отличие от нас, аппетита. После завтрака обыкновенно вновь следовали какие-то процедуры, затем оставалось свободное время для прогулок по территории диспансера. Тогда я, вооружившись какой-нибудь книжкой, взятой из библиотеки больницы, старался уединиться в одном из тихих сквериков, куда редко заглядывал кто-либо из больных, и погружался в чтение.
    Как я уже упоминал, в стационарном корпусе, где я находился, таких же, как я, призывников, было несколько десятков. Среди них особенно выделялся высокий статный блондин с порывистыми движениями и недобрым блеском серых глаз. Он по натуре своей явно был лидером, поэтому вокруг него постоянно группировались трое-четверо парней, очевидно, шестерок по натуре или же по призванию. Блондин был дерзок с персоналом, сквозь зубы разговаривал с врачами, а молоденьких сестричек при каждом удобном случае хватал за различные части тела, отчего в здании то и дело слышался визг. Наблюдая за его действиями и поступками, которые мне были противны в принципе, я уже понимал, что наши интересы в конце концов пересекутся и у меня с этим парнем возникнет конфликт.
     Ребята, из тех, которые не кучковались с Сергеем (так звали этого парня) глядели на меня с надеждой, как на единственного, способного его обуздать. Уже в течение первых дней моего пребывания в стационаре пару раз возникали моменты, когда я собирался вмешаться, чтобы привести этого самого Сергея в чувство, но подумав, я отступал, вспоминая, по какой причине здесь нахожусь, ведь мне хватало и своих проблем. И все же в один из дней, уже после обеда, едва наступил тихий час, когда нам, как и прочим больным, рекомендовалось спать, этот самый Сережа добился того, что окончательно вывел меня из себя.
     Вначале он перехватил идущую по коридору сестричку по имени Сильвия и насильно взасос ее поцеловал. Девушка была хорошенькой и приятной в общении, поэтому нравилась многим парням, в том числе и мне, и потому видеть, как она бьется в руках этого подонка, было свыше моих сил. Это действие происходило на втором этаже, но хорошо было видно и с первого, где я в этот момент находился. Короче, увидев происходящее, я скрипнул от злости зубами, и уже было направился к лестнице, ведущей на второй этаж, когда Сергей, насвистывая, сам стал спускаться в фойе. Я пошел ему наперерез, и мы встретились возле колонны, как раз у стола, на котором высилась груда писем, которые приходили больным. Не обращая на меня внимания, он стал рыться в куче конвертов, пока не выудил нужное ему. Надо сказать, что я, как и многие другие призывники, общался с женой и мамой посредством писем, так как в квартире матери тогда еще не было телефона. Пробежав глазами фамилии отправителей, я не обнаружил письма на свое имя, затем обратил внимание на конверт в руках Сергея, на котором, как мне показалось, была написана моя фамилия.
-Ну-ка, дай поглядеть, - повернул я конверт в его руке так, чтобы стал лучше виден адресат. На нем действительно значилась моя фамилия.
       Однако Сергей уже в следующий момент дернул конверт к себе.
-Ну ты, бык колхозный, дай сюда конверт, пока я тебе рога не посшибал, - взорвался я.
-Какого черта? - вскричал мой оппонент. - Это мне письмо, вот видишь, моя фамилия, Ал-ов.
Это было уже слишком.
-Это моя фамилия, понял, - прошипел я, вплотную сближаясь со своим оппонентом, и оглядываясь при этом по сторонам, чтобы выяснить, наблюдает ли за нами в эту минуту кто-либо из посторонних, то есть очевидцев, и с сожалением отметил, что в вестибюле таковых имеется десятка два парней, а то и все три. В следующую секунду левой рукой я схватил запястье его руки, держащей конверт, а правой дернул его рубашку, из-за чего во все стороны брызнули пуговицы. Все наблюдавшие эту картину обмерли: наконец-то наглец, терроризировавший практически весь корпус, получит достойный отпор.
    В следующую секунду, поняв, что я настроен весьма решительно, Сергей протянул мне конверт:
-Смотри, Ал-ову Сергею от Ал-вой Светланы, моей мамы.
   Я вырвал из его руки конверт и стал читать. При этом, видимо, мое лицо выразило такое изумление, что Сергей заулыбался.
-От моей мамы письмо, - вновь повторил он. – Мы живем в поселке Новые Анены, вот и письмо оттуда.
-Да-да, теперь вижу, - закивал я. - Так это что же получается?.. - я в полной растерянности глупо заулыбался, - что мы с тобой однофамильцы? Я ведь тоже Ал-ов.
-А может даже и родственники, - тут же подхватил Сергей, протягивая мне руку, которую я тут же с чувством пожал. Затем я вернул ему конверт, подписанный, как я только теперь разобрал, незнакомым мне почерком.
     Последующие несколько дней все обитатели стационара с недоумением наблюдали, как двое недавних врагов повсюду ходят вместе чуть ли не в обнимку, вместе гуляют и вместе едят, но никому при этом ничего не объясняют и не рассказывают, а на вопросы товарищей по корпусу только посмеиваются.
   На следующий день после этого происшествия, уже после обеда я обнаружил в своей комнате нового жильца, мужчину лет 35-38, среднего роста, широкоплечего, довольно крепкого телосложением. Мы познакомились, он назвался Василием. Мужчина рассказал мне, что уже много лет работает на бойне, где он главный специалист по убою и разделке мяса. И вот примерно с год тому назад у него вдруг, без какой-либо видимой причины начала сохнуть левая рука, вот потому-то он теперь тут, так как врачи отнесли его заболевание к неврологическим.
     Несмотря на разницу в возрасте и его несоразмерный по сравнению с моим жизненный опыт, мы очень скоро по-настоящему сдружились. Василий относился ко мне как к сверстнику, и мы с ним часами разговаривали «за жизнь». Вечерами, перед ужином, мы вместе выбирались на «спортплощадку» и Василий «болел» за меня, порой подсказывая как делать то или иное упражнение. В ходе разговоров с ним выяснилось, что Василий прежде был, что называется, спортсмен-универсал: он неплохо играл в футбол, увлекался и волейболом, любил жонглировать гирями, но главным его увлечением была борьба – молдавская национальная борьба трынтэ. В юношеские годы Василий был призером республики по вольной и классической борьбе, а позднее даже выполнил норму кандидата в мастера по этим видам единоборств. «Но все это в далеком прошлом, - с горестным вздохом прервал сам себя Василий, - теперь я почти что инвалид». Я старался успокоить его, сказал, что современная наука и врачи с одной стороны, а желание выздороветь плюс богатырское здоровье Василия сделают свое дело, и он вскоре избавится от этой проблемы. Он на эти слова только вздыхал.         
      Наступили выходные, и к Василию в субботу перед обедом из деревни на собственных «жигулях» приехали родственники – отец и брат. После недолгого разговора они уговорили Василия отправиться до понедельника домой, заодно, по его просьбе, они прихватили и меня, так как оставаться в больнице мне было скучно, а однофамилец Сережа был уже несколько дней как выписан и отправился к себе домой. Дорога в село, где жил Василий, заняла не слишком много времени, оно находилось в пятидесяти километрах от Кишинева и мы туда ехали чуть больше часа.
     Село оказалось не очень большим, но вполне ухоженным и по внешним признакам благополучным, даже, как говорится, богатым: дома были сплошь добротные, вокруг них имелись приличные участки, на некоторых были построены теплицы, рядом с домами кое-где стояли «Москвичи» самых разных марок и цветов, а то и новенькие «Лады». Наша машина остановились возле одного из самых больших и красивых домов, расположенного почти в самом центре села, тут и проживал Василий вместе с родителями. Спустя несколько минут мы вошли в дом, где меня тут же познакомили с мамой Василия – Марией Михайловной, женщиной лет шестидесяти, затем с младшей сестрой Василия – черноволосой высокой женщиной лет тридцати с чем-то и ее мужем, а также двумя их малыми детьми; Василий, как я знал из предыдущих разговоров, был разведен и платил на десятилетнего сына, жившего теперь вместе со своей матерью в Кишиневе, алименты. После знакомства с родней Василия, оставив родственников наедине, я отправился бродить по двору, осмотрел свинарник с двумя огромными свиноматками, курятник на полсотни кур, огород, расположенный на заднем дворе, а также небольшой садик перед домом.   
      У забора на краю садика под дощатым навесом помещался небольшой деревянный помост, на котором стояли гири и гантели различных размеров; самодельные перекладина и брусья дополняли картину. Осмотрев все эти достопримечательности хозяйства, я, сопровождаемый Василием, отправился в подвал. В обширном помещении, куда вели пятнадцать крутых ступеней, было на что посмотреть. Прямо у входа обнаружилось несколько рядов полок, от пола и почти до потолка уставленных банками с домашними заготовками, среди которых были огурцы, помидоры, икра из баклажанов и кабачков, консервированный сладкий болгарский перец, другие овощи, а также множество банок с различными компотами и вареньями, одно перечисление которых наверняка заняло бы целую страницу. Один угол подвала занимали ящики с картофелем, другой - с яблоками различных сортов, третий - бочки с солениями, но особый мой интерес вызвал целый ряд расположенных по центру подвала разнокалиберных бочек с вином, на мой взгляд, общей емкостью не менее чем в тонны четыре, а то и пять. Василий с  гордостью перечислил два-три наименования редких вин, имеющихся в этом подвале, сказав, что его отец, в отличие от остальных соседей, специализируется преимущественно на белых сортах. Оглядывая бочки, я вспомнил небольшой участочек земли у дома, отведенный под виноградник и улыбнулся: с такого виноградника и в самый урожайный год более чем триста килограммов ягод было не собрать, из чего больше чем одну бочку вина в 200 литров никак не получишь. Любопытно, что подобную картину можно было наблюдать в большинстве частных хозяйств нашей республики, и особенно в селах, вокруг которых имелось множество колхозных виноградников. Выбравшись из подвала, мы обнаружили всех членов семьи, уже собравшихся за обширным деревянным столом, накрытом для трапезы в тени развесистого фруктового дерева. Нас с Василием окликнули и позвали к столу, и минутой позже, сполоснув руки под умывальником, установленным под деревом, мы присоединились к остальным.
      Центр стола занимал объемистый, слегка запотевший от прохладного содержимого глиняный кувшин емкостью не менее чем в три литра, рядом с ним был уже нарезанный огромный каравай хлеба, испеченный, судя по его нестандартным размерам, в домашней печи, далее располагалась миска с различными солениями, при одном взгляде на которые мой рот мгновенно наполнился слюной, в большом блюде по соседству с солениями аппетитно исходила парком отварная картошка. В другом блюде, размером чуть поменьше первого, томились крупные куски мяса в луково-томатной подливе, запах от которого, казалось, уже заполнил всю улицу.
После долгого размеренного застолья, с задушевными разговорами и тостами мы с Василием встали из-за стола и собрались, было, по привычке, приобретенной в больнице, вздремнуть, как его позвала к себе забежавшая из ближайшего дома соседка. Василий, выслушав ее, взмахом руки поманил меня за собой, и уже через минуту мы входили на соседнее с домом Василия подворье. Дорогой хозяйка сумбурно объяснила, что решила забить кабанчика, а так как Василия – основного на селе специалиста по этим вопросам – в последние дни не было  дома, она пригласила для этой цели соседских мужиков. И действительно, у дома за дощатым столом мы обнаружили пятерых мужиков, они неспешно потягивали из стограммовых граненых стаканчиков рубинового цвета вино, и немудрено закусывали – луком и хлебом.
-Я ж не знала, Василий, что ты на выходные домой приедешь, а то бы не стала никого звать, - извиняющимся тоном причитала соседка, приглашая нас пройти за дом, где  в одном из подсобных сарайчиков обнаружился 150-килограммовый кабанчик, кандидат под нож.
-Все будет хорошо, Дорица, - успокоил соседку Василий, внимательно разглядывая кабана, стоявшего в небольшом загоне, где вся земля была изрыта. Недолго думая, Василий соорудил из крепкой веревки петлю и, войдя в загон, ловко подкинул ее под задние ноги кабана. Кабан, заметив эту возню, слегка забеспокоился. Он стоял к нам боком, косил глазом, как бы приглядывался к нам, выбирая на кого бы первого напасть. У меня нет опыта общения с этими животными, если не считать тех случаев, когда оно в виде аппетитного жаркого или отбивной лежит передо мной на тарелке, зато у моего товарища этого опыта, судя по всему, было не занимать.
-Позови этих, группу поддержки, а то они, пока мы будем делом заниматься, все вино выпьют, - усмехнувшись, сказал он мне, кивнув в сторону дома, и я отправился за помощью. Вернувшись, я стал свидетелем любопытного зрелища: в одну минуту кабан был стреножен, завален на бок, затем Василий неуловимым движением вогнал ему под лопатку не очень большой, но необычной формы и, судя по всему, острый как бритва нож. Кабан сделал всего несколько конвульсивных движений, после чего затих, а спустя еще пару минут он уже находился на толстом суке дерева, будучи подвешен за задние ноги (для этого и понадобились помощники), кровь из перерезанного горла густым потоком сливалась в большой эмалированный таз. А через час-полтора осмоленную соломой тушу кабана разложили на деревянном помосте и Василий деловито ее оглядывая, спрашивал хозяйку, какого размера куски она желает получить, и хочет ли она сделать окорок, колбасу и так далее.
Неоднократно наблюдая прежде за работой мясников – по большей части на рынке - я с удивлением обнаружил, что настоящему специалисту для разделки туши топор не требуется, Василий делал все операции одним и тем же ножом, но, что интересно, не тем, которым он кабана заколол, а другим. Причем, все было им исполнено весьма быстро и ловко, не говоря уж о том, что все это одной рукой, другой, больной, он лишь немного себе помогал. Я едва успевал замечать, как нож, скользя вдоль костей, отделяет от них сухожилия, мякоть, и в таз падают большие и красиво вырезанные куски мяса. Василий в процессе работы объяснял мне каждое свое движение, любые его слова были для меня откровением, и я с интересом наблюдал за его действиями. В общем, приглашенные для разделки туши мужики не успели еще прикончить первое ведро вина, когда Василий, откинув влажные волосы со лба, отложил в сторону нож и позвал хозяйку:
-Дорица, принимай работу, а мы с Саввой пока тоже выпьем по стакану вина, устал я, давно любимым делом не занимался, что-то в горле пересохло.
Вскоре мы вернулись в дом Василия, в небольшом ведерке я нес кусок мяса – вырезку – плату за его труд. Мы еще попили чаю с домашним пирогом, а ближе  к десяти все отправились спать – в деревнях, как известно, спать ложатся рано.
Утро, а проснулся я около восьми часов, началось с завтрака: на деревянной доске на столе дымилась парком только что сваренная мамалыга – кукурузная каша, являющаяся для местного сельского населения хлебом, рядом в большом блюдце плавали в жиру горячие шкварки, еще имелась глубокая тарелка с домашней сметаной, рядом, на тарелке, домашняя брынза, в глиняном кувшине парное молоко и прочая снедь в небольших мисочках. Вскоре появился Василий, одетый в вышитую белую рубашку и новые шерстяные брюки. Он пребывал в хорошем настроении, смеялся и подшучивал над матерью, суетившуюся у стола. А я тем временем разминался на перекладине, делая подъемы переворотом.
За завтраком мы с Василием стали строить планы на день, он собирался показать мне сады, окружавшие село, пруд, в котором водилась рыба, а также центр села с его магазинами и танцплощадкой. За разговором мы не сразу обратили внимание на то, что улица и ближайшие к ней переулки оживились и стали постепенно заполняться народом, причем всех возрастов.
-Мам, что это сегодня столько народа здесь собирается, неужели ярмарка? – спросил Василий.
Мать Василия пояснила, что в центре села на десять утра намечено проведение открытия летнего спортивного сезона. «На стадионе парни вон уже цельный час в футбол гоняют», - сообщила она.
-Хм, а я не знал, - усмехнулся Василий и повернулся ко мне: - Ну что, Савва, сходим, посмотрим?
-Почему бы и нет, прогуляемся, настоящий аппетит нагуляем, - бодро ответил ему я и мы, наскоро одевшись, выбрались на улицу. Попутно с нами к двухэтажному сельсовету, постепенно заполняя небольшую площадь, расположенную перед зданием, шли сельчане, громко переговаривавшиеся между собой, многие, завидев Василия, приветствовали его.
-Когда-то я принимал в соревнованиях, которые проводились в нашем селе, самое активное участие, - грустным голосом сказал Василий, - обязательно по гирям выступал, а также в эстафете бегал, в волейбол и футбол тоже играл, а постарше стал – боролся на барана.
Люди к месту сбора шли целыми группами, компаниями, семьями: женщины молодого, среднего и пожилого возраста, одетые, несмотря на довольно теплый день, в толстые разноцветные кофты и шерстяные юбки, обутые в калоши, или же в тапки молдавского производства фирмы «Флоаре», а те, что постарше - в обрезанные по щиколотку валенки; рядом шагали их мужья, отцы, братья, одетые по большей части в белые нейлоновые рубашки и темных расцветок костюмы – в основном все они были невысокого роста, худые, кряжистые, с морщинистыми лицами и шеями, вычерненными солнцем, и лишь ладони их,  натруженные тяжелой крестьянской работой, были большими и жилистыми. Между взрослыми бегали дети – преимущественно возрастом от трех до тринадцати; другие же, особенно парни и девушки старше семнадцати, держались в сторонке от взрослых, они громко переговаривались между собой и при этом все поголовно лузгали семечки, являвшиеся, как у нас шутят, молдавским национальным наркотиком, заполняя шелухой все неровности грунтовой дороги. Все обсуждали предстоящие спортивные мероприятия. На местном сельском стадионе, который предстал перед нашими глазами десятью минутами позже, уже заканчивался футбольный матч между командой местных игроков и сборной соседнего совхоза; на самодельном фанерном табло чернели не совсем обычные для футбольного счета цифры: 7 – 4, и, судя по остававшемуся до конца матча времени – пять минут, о чем было объявлено в мегафон, местные уверенно шли к победе.
У здания правления были в ряд выставлены столы, на которых уже вовсю кипели шахматные и шашечные баталии, в которых участвовали и стар и млад – без разбору, чуть в сторонке, возле деревянных в три ряда трибун, к выступлению готовились, разминаясь, легкоатлеты, принимающие участие в кроссе и в эстафете, а также местные силачи-гиревики, уже одетые в трико, для которых был установлен деревянный помост, такой же самый, как у Василия во дворе, только в несколько раз больше. Этот самый помост в настоящий момент поминутно громыхал, так как крепкие сельские парни - атлеты, жонглируя 16, 24 и 32-килограммовыми гирями, уже начали разогреваться. В моих мышцах при виде всего этого совершенно непроизвольно появилось ощущение жжения, так было всегда, когда меня захватывал соревновательный азарт, или когда я готовился к выступлениям или спортивным состязаниям.
-Смотри, - толкнул меня локтем Василий, указывая на участок земли неподалеку от большого развесистого дерева, застеленный брезентом, на котором какой-то мужчина, стоя на коленях, старательно мелом вычерчивал круг, - вот там будет проводиться борьба, каждый год на одном и том же месте. – И с гордостью добавил: - Помнишь, я тебе рассказывал, что три раза главный приз брал?
Я кивнул и сказал:
-Жаль, что ты в этом году не сможешь участвовать. Думаю, если бы не рука, ты бы и сегодня не сплоховал, поборолся бы, и возможно, выиграл.
-Да нет, тут, я думаю, сегодня очень хорошие борцы соберутся. В нашем селе теперь даже призер Союза имеется. В полутяжелом весе. Правда, среди молодежи, так он ведь молодой еще совсем, девятнадцать лет парню. 
Тем временем на импровизированный ковер выскочила первая пара борцов – это были мальчишки лет десяти-одиннадцати, разыгрывающие приз «живой петух»; неподалеку разминались еще несколько борцов того же возраста. Мы остановились; вокруг стали собираться люди, затем в центре ковра появился судья – средних лет мужчина в синем спортивном костюме со свистком на груди, тренер сельской секции по вольной борьбе, как объяснил мне Василий. Прямо под деревом был установлен столик, за которым заняли места три человека – судейская коллегия. Человек, сидящий посредине, объявил в мегафон, что начинает запись участников на приз «живой баран» и уже в следующую минуту к столу выстроилась очередь, тем более что сам приз – «баран», а в данном случае исполнявшая его роль довольно-таки тощая овца со свалявшейся грязной шерстью на боках, тоже имелась в наличии. Она стояла привязанная к дереву и, казалось, вот-вот сдохнет то ли от голода, то ли от страха, так как на нее в эту минуту были устремлены многие десятки глаз.
Я поглядел на Василия: он шумно дышал, грудь его вздымалась, а глаза возбужденно блестели. Схватившись за мой локоть, он задышал мне в самое ухо.
-Эх, если бы я мог…  Идем, Савва, ты же рассказывал, что боролся когда-то, я тебя запишу, скажу, что ты мой родственник, двоюродный брат, не могу я равнодушно на это мероприятие смотреть. 
-Хочешь, чтобы нас с тобой подняли на смех? – спросил я. – Я уже месяца два как не тренируюсь, я же тебе говорил. Вон с шахматистами я еще могу посоревноваться, обещаю: в турнире займу не ниже третьего места, ведь у меня второй разряд, когда-то претендовал на первый. Ну, в гирях еще могу грамоту отхватить, я как-то был призёром в своем районе, причем неоднократно. А эти ребятки, борцы, думаю, по три-четыре раза в неделю тренируются, смотри, мышцами так и играют, сомнут меня и не заметят.
-Ерунда, я так себе прикидываю, здесь тебе нет настоящих соперников, если только этот… чемпион не объявится. Ты же, я сам видел, постоянно занимаешься – то на перекладине, то бегаешь, значит, находишься в форме.
Увлекаемый Василием, я неохотно потащился к столу, где велась запись. Мне неудобно было отказывать приятелю. И не только потому, что был приглашен в его дом. Было что-то такое в его взгляде…  Да и чего мне это стоило? Ну, выйду я на ковер. Может, и выиграю у кого-нибудь. Но ведь если и проиграю, то ничего не потеряю, стыдиться нечего: местные жители меня не знают, значит, разговоров досужих никаких не будет. Василий тем временем пробился к судейскому столику, где его приветствовали с почестями, и мое имя было внесено в список.
     Вскоре выявился борец-победитель в турнире детей. Счастливый вихрастый худощавый мальчишка высоко поднял над головой трепыхающегося петуха; рядом отец успокаивал проигравшего плачущего мальчугана, его соперника.
       Тем временем вокруг импровизированного ковра все добавлялось народу – подходили мужики, молодежь и даже женщины: борьба в Молдавии всегда была в почете, ну а любой мужик, как известно, считает себя знатоком борьбы и футбола.
Борцы – два десятка парней возрастом от 18 до 25 лет и несколько мужиков постарше, стали разминаться – наклоны, взмахи руками в стороны, приседания, кто-то крутил головой, некоторые разминали носы и уши. Чуть в стороне от других расположились двое ребят: один был примерно моих лет и моего сложения, другой же - красавец-брюнет – был около двух метров ростом и весом под центнер. Он имел великолепно развитое тело атлета, а выдающаяся вперед челюсть и дерзкий уверенный взгляд выдавали в нем победителя.
-Вот он, Петр Карабаджак, призер молодежного первенства СССР по вольной борьбе, мастер спорта СССР, - положив мою руку себе на плечо и делая растирающие разогревающие мышцы движения, шепнул Василий. – Не знал я, что он дома, вечно ведь в Кишиневе торчит, то сборы какие-нибудь, то соревнования, то в институте занятия, а тут, надо же тебе, на выходные в село приехал.
    Меня не слишком волновали слова Василия по поводу их местного чемпиона, так как я был почти уверен, что любой из этих ребят, казавшихся мне достойными противниками, вполне мог уложить меня на лопатки. Тем не менее, хорошо разогревшись, я стянул с себя свитер и рубашку, обнажив свое совсем не атлетическое тело с гладкими, почти невидимыми под кожей мышцами. Еще будучи юношей и обнажаясь на озере или еще где-либо, и особенно в присутствии девушек и женщин, я постоянно комплексовал по этому поводу, а затем как-то узнал, что людям с таким сложением как у меня, для достижения мышечного рельефа требуется особая тренировка со специальной диетой и успокоился, - заниматься этим было лень, и, следовательно, это было не для меня. 
      Вокруг борцов уже волновалась и улюлюкала толпа в предчувствии захватывающего зрелища; из толпы то и дело выкрикивали имена борцов и подзадоривали их, так как почти все здесь знали друг друга, а многие также являлись им родственниками. Василий критически оглядел меня, потом хлопнул ладонью по выпуклому (отнюдь не от мышц, так как пресс я всегда ленился качать) животу, а я тем временем подтянул вверх шаровары и повязал на талии красного цвета плотный матерчатый пояс, за которым Василий специально отрядил домой соседского мальчишку. Тем временем судья за столиком объявил фамилии участников первой схватки, а следующим трем парам, в числе которых была названа и моя фамилия, была команда приготовиться.
     Толпа вокруг приободрилась, стала обсуждать возможности каждого из участников, ставить прогнозы и даже делать ставки – ведро вина! Я же тем временем все поглядывал в сторону Петра, возвышавшегося над другими борцами почти на голову, так как к нему и его товарищу, с которым он разминался - плечистому с короткой стрижкой блондину с поломанными ушами, - в эту самую минуту подошли две девушки: одна высокая, стройная, чернявая, с короткой стрижкой, другая ростом пониже, но зато более фигуристая, с длинной до пояса огненного цвета косой.
  «Местные красотки», - подумал я и внизу живота что-то шевельнулось.
-…а теперь начинаются соревнования по борьбе трынтэ на приз «живой баран», - услышал я конец фразы, которую произнес усиленный мегафоном голос. 
-А где же баран? – послышался из толпы чей-то насмешливый голос, судя по всему, местного остряка. – Этот, что ли, который на ковер вышел?
   Хорошо сложенный конопатый рыжий парень в трико, секундой раньше появившийся на ковре, залился румянцем.
-Баран, товарищи, вон он, к дереву привязан, а тот баран, который спрашивает, пусть ко мне подойдет, я ему все популярно объясню, - проговорил лишенный эмоций голос в мегафоне, вокруг послышались смешки, затем раздался свисток, борцы сошлись на середине ковра и схватка началась.
-Первый твой противник вообще не борец, - шепнул мне Василий, указывая на крепыша в шароварах с зеленым поясом на бедрах. – Он работяга, тракторист, гирями балуется. Физически сильный, но скованный, долго с ним не тяни, силы не трать, проходи в ноги, бросай, он не устоит.
     Я кивнул. Для того, чтобы бросить соперника, надо еще сделать захват, а я борец самбо и дзюдо, к захватам голого тела непривычный, хотя и боролся прежде по трынтэ на нескольких соревнованиях, включая и республиканские, и не без успеха.
     Первая схватка закончилась примерно через две минуты: рыжеволосый победил своего соперника эффектным броском через спину, уложив того на лопатки, следом тут же на ковер выскочила следующая пара, которая окончилась еще раньше первой, затем настала и моя очередь. Я начал осторожно, с разведки, соперник мой тоже не спешил, приглядывался, прощупывал меня. Толкая соперника то в грудь, то в плечо, я пробовал угадать, насколько уверенно он держится на ногах. Наконец мы сошлись в обоюдном захвате, и я вдруг почувствовал, что тело мое сжато со страшной силой. Этот парень, наверное, свой трактор с легкостью руками передвигает, успел подумать я, используя один из старых хитрых приемов для того, чтобы вырваться из тисков его объятий. И это мне удалось, хотя и не без труда. Не желая более попадаться в стальные объятия своего соперника, я переводом, используя инерцию его же усилий, сбил его в партер и, не прекращая движения, перевернул на спину. Сила парня сослужила ему неблагоприятную службу: он послушно моим рукам кувыркнулся в нужном для меня направлении. Свисток арбитра, зафиксировавшего положение «касание лопатками» поднял нас на ноги, толпа наградила меня за победу жидкими аплодисментами. Глубоко дыша, я направился к Василию, который меня похвалил и подбодрил.
-Так и дальше продолжай, - сказал он, - работай просто и надежно.
     Как заправский тренер он помахал на меня моей же рубашкой и добавил: - Я тебя еще в призеры выведу.
     Очевидно, он понял уже, что чемпионство мне не светит.
-Если за место в тройке дадут хотя бы петуха, я согласен еще побороться, - с усмешкой сказал я.
     Минут через десять-пятнадцать схватки первого круга завершились, претендентов на приз уменьшилось ровно вдвое, так как проигравший в этих соревнованиях выбывает, но Петр – синеглазый гигант – так и не вышел на «ковер» - оказался свободен, так как число борцов было нечетным.
     Во втором круге моим соперником оказался тот самый рыжеволосый крепыш, который первым выходил на ковер. Недостаток техники он компенсировал силой, которой у него, казалось, было в избытке. В какую-то секунду, когда он, собираясь провести какое-то техническое действие, на мгновенье потерял равновесие, я поймал его на подхват под одну ногу, и он рухнул на всю спину. Я тут же накрыл его своим телом, фиксирую его на лопатках, после чего судья дал свисток, поднял нас в стойку и вскинул мою руку. 
   Тем временем Петр очень легко, даже не сбившись с дыхания, на первой же минуте чистым приемом одолел своего соперника, на вид довольно крепкого, и под восхищенные вскрики болельщиков отправился на свое место.
-Смотри-ка, - сказал Василий, глазами указывая на одного из борцов, мужчину уже довольно приличного возраста, за сорок, - здесь, оказывается, и папаша Петькин. Неужели борется, черт старый? Эй, да они видимо всерьез решили приз домой забрать. 
    Третьим моим соперником оказался приятель Петра, широкоплечий блондин, который вместе с ним разминался и уже успел здесь без проблем, чистыми туше выиграть две предыдущие схватки.
-Ты сейчас должен мне проиграть, парень, - приблизившись, шепнул он мне в ухо, и, видимо, для пущего эффекта больно ткнул локтем в бок.
        -Ковёр покажет, - пробормотал я в ответ.
-Бросай его сразу, а то неизвестно что он умеет, - успел мне шепнуть Василий перед выходом на ковер, - он не наш, в гостях здесь, вместе с Петькой из Кишинева приехал. Он с ним вместе в сборной Молдавии, я так думаю.
     «Это только легко сказать: «бросай», а как это исполнить?» – подумалось мне. Мы начали со взаимных атак довольно азартно, причем единственной моей надеждой было закончить схватку как можно скорее, так как дыхалка моя уже почти совсем вышла из строя, то есть дышал я как загнанная лошадь. Соперник мой тем временем действовал довольно плотно и жестко, - опытный борец, несмотря на свой возраст – не больше двадцати, он одной рукой наминал мне шею, одновременно локтем и кулаком другой руки он пару раз больно прошелся по моим ребрам, один раз даже свалил в партер, где измял меня до состояния тряпки, правда, на лопатки уложить не сумел. Рядом слышался громкий голос Петра, дававшего своему товарищу советы, раздавались крики болельщиков. После возни в партере нас подняли в стойку, однако мои попытки пройти к нему в ноги успеха не принесли и я, задыхаясь от усталости, решил использовать хитрый прием «макарону», ударив своим предплечьем ему по шее слева. Шаг, шлепок. Секундный шок соперника, его едва заметное замешательство сослужили мне верную службу, блондин покачнулся, на мгновенье потерял равновесие, а я эффектным броском справа через бедро завершил схватку, уложив его на лопатки и припечатав для верности своим телом сверху. Судье только и оставалось, что зафиксировать победу. Прием этот, в просторечье между борцами называемый «макарона» - признан в борьбе разрешённым, и, следовательно, честным, однако публика недовольно зашумела, и пришлось вмешаться судье за столиком, объявившему присутствующим, что все произошедшее было в пределах правил.
       В следующей схватке Петр без труда одолел своего очередного соперника, а его обозленный поражением приятель тем временем то и дело бросал на меня косые взгляды и в какой-то момент даже погрозил кулаком.
      Судьи, не мучаясь составлением таблицы турнира, свели меня со следующим соперником, в то время как Петр без схватки вышел в финал, так как его соперник оказался травмированным и снялся с соревнований. 
      Сил у меня к этому времени уже никаких не осталось, а соперник был грозен: это был отец Петра и его первый тренер Пантелей Карабаджак, 44-летний, но еще довольно крепкий мужчина, известный в прошлом спортсмен, неоднократный чемпион Молдавии, призер Всесоюзных сельских игр, мастер спорта СССР по классической борьбе.
-Ты должен победить его, Савва, - шептал мне на ухо Василий, но я его почти не слышал. – Этот парень пять раз отбирал у меня барана, выигрывая в финале, и ты должен, ты просто обязан его наказать.
    «Отдайте приз в семью Карабаджак, да и дело с концом», - выкрикнул кто-то из зрителей. «Правильно, чего время зря тянуть, и так уже все ясно», - вторил ему другой. «В финале будут бороться отец и сын, на бочку вина с кем хочешь, спорю», - кричал третий.
    Мы вышли на ковер, свисток - и схватка началась. Пантелей, опытный соперник, мощный и стремительный, сразу бросился в атаку. Казалось, что все предыдущие схватки были для него легкой разминкой. Безусловно, слыша мое хриплое дыхание, он решил подавить меня напором. И тогда я решил… поддаться. Мне вдруг припомнился случай, произошедший с моим первым тренером по классической борьбе Петром Филипповичем, когда он, никому не известный борец из Молдавии, боролся в Сочи, в четвертьфинале первенства СССР с пятикратным чемпионом мира, олимпийским чемпионом. Заслуженный чемпион собирался, выиграв уже шестое по счету подряд первенство страны, уйти на почетный отдых непобежденным. Тогда Петр Филиппович, высокий, худой и нескладный, с ног до головы покрытый рыжеватой порослью, совсем не атлетического типа борец, да, честно говоря, и на борца вовсе не похожий, попросту поднял руки вверх, отдавая доступ к своему корпусу сопернику. И многоопытный чемпион, молниеносно среагировавший на «ошибку» соперника, как ему тогда показалось, и не чувствуя подвоха, бросился вперед и захватил корпус соперника в свои объятия. То же самое произошло и в моем случае. Тогда, обхватив снизу руки соперника, Петр Филиппович подшагнул вперед, пропуская одну ногу между ног противника, и бросил именитого борца прогибом, через себя. На обе лопатки.
       После этой схватки великий чемпион, соперник Петра Филипповича, кстати, воспитавшего впоследствии первого для Молдавии чемпиона СССР по классической борьбе Рару, сидя в раздевалке плакал. И вот мне удалось исполнить тот же самый прием, который исполнил тогда Петр Филиппович. Это рискованный прием даже на настоящем борцовском ковре, так как для его исполнения нужно обладать достаточной силой, скоростью и гибкостью, а мы, напомню, боролись на голой земле, на который был брошен кусок обыкновенного брезента. Не знаю, как мне это удалось, - но это свершилось, ошеломленный моей вероломностью соперник был повержен. На обе лопатки. Василий, рванувшись на ковер, в восторге обхватив меня одной рукой, поднял в воздух.
   Тем временем судья за столом объявил, что мне дается пять минут – на отдых, после чего состоится финальная схватка. Василий тут же бросился к столику, чтобы выторговать мне хотя бы пятнадцать минут, а ему без обиняков сказали, чтобы он не высовывался, так как я – человек в этом селе чужой и, следовательно, никто не заинтересован в моей победе. Василий же парировал тем, что мастера спорта СССР по условиям не должны допускаться к подобным народным соревнованиям, а у них в списке этих самых мастеров целых два – отец и сын Карабаджаки, так что он подаст жалобу. И он добился своего – я получил четверть часа передышки. Чуть позднее он шептал мне на ухо, что председатель сельсовета в азарте добавил к призу «живой баран» поросенка весом в 40 кг, и публика вовсю веселилась в предчувствии острой схватки незнакомого приезжего парня с местным чемпионом.
     Я стоял весь измочаленный, в горле пересохло, спина болела, руки и ноги дрожали противной дрожью, сердце тяжело бухало где-то под самым горлом, голова ничего не соображала, и в ней была одна только мысль – зачем? К чему все это? Ради чего я здесь так надрываюсь? Я поискал глазами своего соперника по финалу. Вон он стоит, окруженный друзьями и девушками, на меня даже не смотрит, так как уверен в своей победе, бодрый и свежий, да еще что-то веселое им рассказывает. Рыжеволосая девица с толстой до пояса косой смотрит на него восхищенно, не отрывая взгляда. А глаза у нее зеленые, зачем-то отметил я про себя. Впрочем, взгляды почти всех собравшихся здесь людей сконцентрировались сейчас на нем, на их земляке. Получается, подумал я, что все ждут, когда состоится финал и Петр, местный атлет, победит и тем самым поставит меня, залетного борца, которому каким-то странным образом удалось победить всех своих предыдущих соперников, на место, восстановит, так сказать, статус-кво, чем и обрадует своих земляков. А за меня из присутствующих болеет единственный человек – Василий, но и он не верит в мою победу.
      В моей спортивной практике уже был подобный случай: пару лет тому назад в финале первенства республики проводившегося среди сельских спортсменов, которое состоялось в городе Котовске, я встретился с всеобщим местным любимцем, уроженцем этого города Н. Сердюковым, неоднократным чемпионом республики, а также победителем первенства СССР среди юношей. Тогда многочисленные зрители, болельщики и даже судьи, большинство из которых были выходцами из этого же города, болели за своего. Но это не помешало мне победить своего многоопытного оппонента, причем чистым броском, потому что по очкам выиграть у него было невозможно: судьи изо всех сил подыгрывали своему, и, не будем забывать, что это был финал.
     И вот – мой очередной финал. Или, лучше сказать, мой последний, хотя и незапланированный, финал. Свисток.

     Болельщики встретили нас аплодисментами, и мы стали друг против друга. Мой соперник был выше меня на голову и килограммов на пятнадцать-двадцать тяжелее. В технической подготовке, как я понимал, он также был наголову выше меня, - сборник республики, кандидат в сборную Союза среди молодежи. Вокруг суетились, шумели и галдели болельщики, но я не видел и не слышал их. Мы взялись за пояса друг друга, что обусловлено правилами, но моя правая рука не доставала сзади до его пояса, так как мой соперник выгибал спину так, чтобы я не мог до него дотянуться. «Неужели он меня боится?! - мелькнула у меня мысль. – Да нет, пожалуй, просто осторожничает». Судья уже было свистнул в свисток, когда я поднял руку: по правилам трынтэ захват должен быть обоюдным. Еще около полуминуты мы топтались на месте, устраиваясь поудобнее в захвате, что вызвало свист и негодующие крики зрителей.
    «Кончай его, Петро!», «Размажь его по ковру!», «Сожри его целиком!» - слышались их советы. Все против меня, подумал я и сосредоточился, намереваясь дать бой своему сопернику, так как не желал больше слышать их восторженных выкриков.
    Но вот звучит свисток и я, убрав правую руку с пояса соперника, делаю ею движение, словно собираюсь пройти ему в ноги. Ему – мастеру вольной борьбы! Однако мой соперник, поверив мне, резко нагибается, защищаясь, и в ту же секунду своей левой рукой я толкаю его голову вправо, а правой вновь завладеваю его поясом поверх спины. Его голова на удивление легко ныряет мне под правую подмышку, и тогда я лихо опускаюсь на задницу, и тяну его что есть силы за собой и вверх – через себя, руки делают такое движение, словно кидают большое колесо, а моя правая нога, цепляет его левую и тянет-толкает вверх. Обоюдный кувырок и уже на первых секундах после начала схватки мой соперник оказывается на лопатках, а я верхом на нем. В Молдавии этот прием называется «чебаняска», а в русском языке «бросок через голову», или, если точнее, один из его разновидностей. Первым среагировал мой секундант Василий, он бросился к судье с криком: «Свисти, мать твою так, что же ты не свистишь? Есть касание!». Судья, которого я видел боковым зрением, неохотно вложил свисток в губы и свистнул. Зрители издали общий негодующий вздох: их земляк, непобедимый чемпион лежал, поверженный, на лопатках.
     Я встал и как истинный победитель вознес вверх руки. Затем перевел свой взгляд на поверженного соперника: он вставал, одной рукой тяжело опираясь на землю, а другой держался за глаз.
-Что?.. Что случилось? – шагнул я к нему, тяжелая догадка пришла мне на ум.
-Глаз, - ответил он, - ты попал мне пальцем в глаз.
     Эти его слова ошеломили меня. Я понял, почему мне так легко удался мой «хитрый» прием, - оттого, что, хватая его за голову, я попал большим пальцем руки прямо ему в глаз.
– Я… я сейчас всем скажу, пойдем к судьям, и… - пробормотал я, но парень только отмахнулся.
-Судья, - шагнул я к человеку со свистком, - я должен вам объяснить… - И я в двух словах ему все рассказал. Опытный тренер, он все сразу понял и, недолго думая, схватил наши руки, мои и Петра и поднял их вверх:
-Боевая ничья! – вскричал он и тут же послышались бешеные аплодисменты, так как такой исход всех без исключения устроил.
     Тем временем Василий, отвязав от дерева живой приз – барана, то есть, в нашем случае овцу, - взвалил его на плечи и направился к нам с Петром. Он забросил испуганно блеющую овцу мне на плечи, я же ловко перебросил ее Петру на руки, и ему ничего не оставалось, как взгромоздить ее себе на плечи. Так мы и стояли, приветствуемые восторженными криками ничего не понимающей толпы, пока на веревке не притащили хорошо упитанного упирающегося в землю всеми четырьмя конечностями поросенка. Несколькими минутами позднее Василий на радостях пообещал, что самолично приготовит барана по особому рецепту, а также выставит ведро вина, для чего приглашает всех желающих к себе.
     Уже спустя несколько минут оперативно образовавшаяся группа ценителей борьбы, они же любители вина под баранину и молодую свининку, отправилась к его дому. К нашей борцовской компании примкнул председатель сельсовета, который, как выяснилось, внимательно наблюдал за схватками и теперь, вооруженный двумя бутылками водки, шел впереди всех остальных, а с ним еще двое работников из правления. В числе приглашенных были также судья, который судил схватки на ковре, и мой недавний соперник Петр, державший в руке кусок льда, который он то и дело прикладывал к глазу, чтобы не осталось синяка. Он шел вместе со своим товарищем-блондином, несколько девушек, среди которых были и те две, о которых я уже здесь говорил, держались поблизости. Был также и отец Петра - Пантелей, особо приглашенный Василием, так как оказалось, что они до этого уже несколько лет как не разговаривали, но вот - помирились. Всего набралась компания человек в тридцать.
     Несмотря на безумную усталость, одолевавшую меня, я разыскал взглядом рыжую длинноволосую девушку и решил, что обязательно при первой же возможности скажу ей, что посвящаю свою победу ее необыкновенно красивым зеленым глазам.      
     Умывшись у колодца и смыв с себя первую пыль и грязь, я, еле живой, отправился искать себе укромное местечко, чтобы хотя бы на полчасика прилечь и отдохнуть, пока будет готовиться баран, поросёнок и закуски.
     Я проспал час, или немногим больше того. А едва открыв глаза, сильно потянул носом: в воздухе витали безумно аппетитные ароматы. Семья Василия и все многочисленные гости уже собрались за огромным столом, который для этого случая пришлось значительно увеличить за счет дополнительных, снесенных из всех соседних домов, без конца слышались шутки и смех, звон посуды и стаканов.
-А вот и наш герой явился! – воскликнул Василий, завидев меня и бросаясь навстречу. – Давай, проходи, присаживайся на почетное место. – И, на ухо: - Я тебя специально не будил, дал отдохнуть.
     Я прошел к торцу стола, где имелось свободное место, оно оказалось рядом с отцом Петра – Пантелеем. Я протянул ему руку и поздравил с таким замечательным сыном, каковым являлся Петр. Кисло улыбнувшись в ответ, он её пожал. 
-Ты, Савва, честно скажу, совершил сегодня практически невозможное: победил всех конкурентов, и, что еще важнее, нас примирил, - положив нам обоим руки на плечи, проговорил, подойдя сзади Василий. – Долго я держал на Пантелея обиду, но после сегодняшней твоей победы я его простил. Пришло ваше время, время молодых, а нам пора на заслуженный отдых. Правильно я говорю, Савва?
-Правильно, но не совсем точно, - продолжил я его мысль, поднимая свой стакан, - вы, наши отцы и старшие братья, должны радоваться за наши успехи как за свои, и видеть в них продолжение своих славных дел. – Я торжественно оглядел присутствующих и по их лицам вдруг понял, что выразился точь-в-точь как наши райкомовские «воспитатели», которые выступают на собраниях. 
      Василий чокнулся с нами обоими и выпил свой стакан до дна; я же, да и все прочие, последовали его примеру. Вино было великолепное, желтовато-розового цвета, слегка сладковатое, вкусом очень похожее на шампанское, даже пузырьки были в наличии: судя по всему, Василий сегодня расщедрился и открыл свою самую ценную бочку. Впрочем, на столе имелись и другие сорта вина, а также несколько бутылок водки – каждый из присутствовавших пил что хотел.    
       Вскоре Пантелей и Василий уже по очереди рассказывали случаи из своих богатых событиями спортивных биографий, потом председатель сельсовета выдал парочку партийных анекдотов, впрочем, довольно скромных, а затем все заговорили одновременно и никто никого уже больше не слушал. 
   За разговорами незаметно стемнело. Света уличного фонаря нам теперь явно не хватало, поэтому через ветку дерева, что была у нас над головами, перебросили провод времянки, и над нами засверкала яркая лампа в 300 ватт. За шутками-прибаутками вино пилось легко, словно лимонад, никто и не заметил, что почти все мы довольно прилично нализались. Исключение составили лишь девушки, которые из своих стаканов только пригубливали, да Петр, так как ему необходимо было соблюдать режим; зато его коллега по сборной – Николай, широкоплечий блондин, чемпион республики среди молодежи в среднем весе, набрался более всех остальных. Поначалу он на меня дулся за свое поражение, но потом мы с ним переговорили пару минут, вспомнили имена знакомых нам обоим спортсменов, после чего пожали друг другу руки. Конечно, мне было стыдно за то, что я, случайно, конечно, ткнул во время схватки Петра пальцем в глаз, но он на мои извинения только махнул рукой, сказав, что такое в борьбе случается, и если следовать правилам, то все равно победу отдали бы мне. Вставая из-за стола, я вновь подумал о рыжеволосой девушке, которой так и не успел сказать, что посвящаю свою победу ее зеленым глазам. С этой мыслью я отправился ее разыскивать, но несколькими минутами позднее оказалось, что в итоге пришел к тому месту, где мне было постелено на ночь, это был чуланчик возле кухни. Сил хватило лишь на то, чтобы частично раздеться, а дальше я уже ничего не помню, так как уснул, едва моя голова коснулась подушки. Всю ночь мне снились зеленоглазые девушки, сразу несколько, они словно ангелы кружились, летая надо мной, я тянулся к ним руками, умоляя спуститься, хотя бы чтобы прикоснуться к ним, но они были недосягаемы. А поутру, после раннего завтрака, все тот же «Жигули» отвез нас с Василием в Кишинев, и мы еще до утреннего медицинского обхода попали в свою комнату.    
      Нам с Василием обсуждений этой поездки в село хватило на все оставшиеся дни, что мы провели вместе в больнице. И еще неделю у меня болела ну абсолютно каждая мышца моего многострадального тела. А спустя ровно месяц с начала лечения меня выпустили и отправили домой. С медицинским заключением на руках, что я годен к воинской службе, но только в нестроевых войсках, то есть в стройбате.  Правда, к этому времени весенний призыв закончился, так что я стал готовиться к призыву осеннему. Военкомату, к моей радости, удалось утрясти мое дело с прокуратурой, так что предстоящая служба в армии казалась теперь счастьем…   
    
      
            

              Новелла восьмая


  Коктейль "Кладбище".
текила                50 мл
абсент                40 мл
кофейный ликер           20 мл
апельсиновый ликер   20 мл

               
                Ледяной дом.

         
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
                Игорь Губерман
 

     Наступили январские холода, да что там, Молдавию в этом году посетили настоящие морозы в 10-12 градусов, а у нас с моим приятелем Кондратом на текущий момент, к сожалению, не было никакого жизненного пространства – я имею в виду, что нам катастрофически не хватало квартиры для дискретных встреч. Нет, мы понимали, конечно, что это временные трудности, что вот-вот, еще немного и наверняка подвернется жильё в центре города или вблизи его, но пока что этот вопрос был открыт...
      А тут, как назло, на местный консервный завод к постоянным труженикам, количественно не справлявшимся с производственным процессом, подкинули подмогу: в общежитие завода высадился целый десант из научных работников города Кишинева, из какого-то НИИ. Если уж быть точным, то десант этот состоял исключительно из молодых женщин возрастом от 20 до 35 лет, которым семейные обстоятельства позволяли отправиться в командировку в наш прекрасный южный город на две недели.
   Следует отметить, что многие из этих дамочек ранее в нашем городе не бывали, да и вообще о нем слыхом не слыхивали, и вот теперь прибыли сюда жить и трудиться. Приехали они общим количеством около шестидесяти. Как вскоре выяснилось из их посещения нашего ресторана в обеденное время, некоторые из дамочек были таки довольно привлекательны. А если точнее, то они попросту были лучше одеты и более ухожены, чем местные, - ну, конечно же, столичные штучки, к тому же не из ГПТу какого-то, а из НИИ, при академии наук и в этом было главное отличие, которое весьма привлекало нас.
   Отсутствие у нас свободного жилья усугублялись еще и тем, что в баре, где я в настоящий момент трудился, на ночь, как это нередко случалось прежде, теперь остаться было невозможно: кто-то из управления РОВД  установил за баром, и соответственно, рестораном, круглосуточную слежку. Чуть задержимся мы с Кондратом на работе – как наутро звонок директору общепита, за которым следовал вызов к начальству с последующей раздачей подзатыльников – как? что? почему? Короче, этот, прежде не дававший сбоев вариант, теперь нам тоже не подходил.
    В один из вечеров, когда за тёплыми и уютными стенами ресторана стоял леденящий холод с температурой не выше -10*С, в бар заглянула целая группа этих самых заезжих девиц. Весьма удивившись, что в нашем небольшом пограничном городе есть столь импозантный (по их словам) бар, девушки присели за столики и заказали шампанское. Я отрядил к ним с шампанским Кондрата, который на данный момент был свободен. Кондрат сообразил составить два столика вместе, за которым разместились шесть дамочек, а также и он сам, войдя с ними  в доверительные отношения в считанные минуты. А у меня в голове при виде столь привлекательных дамочек возник всего лишь один вопрос: куда их вести по окончанию работы?
    В том, что дамочки, уже немало наскучавшись в нашем городе за неделю, проведенную тут, пойдут на квартиру с местными ребятами, я почти не сомневался. И тут – словно небо его послало к нам – в бар заявился Федя Урсу, мой старый приятель с юношеского еще возраста. Федор попросил себе сок (алкоголь он не употреблял) и пока он, озираясь на всех присутствующих, мелкими глотками цедил его, я, вспомнив, что он в прежние времена жил-поживал один-одинешенек в большом частном доме, спросил его затаенным голосом, не имеет ли он возможности приютить у себя на ночь компанию, ну, скажем, из шести человек, в числе которых будет он и, соответственно, дамочка для него самого.
   -Ну, в принципе можно, - пододвигая ко мне пустой стакан, медленно проговорил он с непередаваемым молдавским акцентом, который не выветрился у него за последние двадцать лет, когда он стал говорить почти исключительно по-русски. – Условия, конечно, так себе, печка имеется только в одной комнате, другие, как ты сам понимаешь, довольно прохладные, но, в общем, такая возможность есть, ну а вы как-нибудь там разберётесь.
   Не задумываясь о том, насколько может быть реально холодно в доме в такую погоду, я возликовал и отсигналил Кондрату, что у нас на сегодня есть свободная жилплощадь, и он, получив из моих рук еще по бутылке коньяка и ликёра, отправился угощать наших гостий.
    Одна из дамочек, обладательница роскошного имени Роксолана, заинтересовала меня своими внешними данными; вернее, она выгодно ими отличалась от своих подруг. Выше среднего роста, стройная, высокая грудь заметно выделялась под свитером; радовала глаз и её аппетитно приподнятая назад среднего размера попка, обтянутая юбкой. Позднее, правда, я заметил, что ноги у неё ниже колена слегка кривоваты, на что сам же и усмехнулся: жениться мне на ней не предстояло, а в постели такие ноги даже удобнее прямых, - их удобно забрасывать партнёру за спину. Подумал и сам себя одёрнул, - мысленно, конечно, - слишком рано у меня возникли эти плотоядные ассоциации.
   К началу двенадцатого все прочие посетители покинули бар, а мы вшестером (три дамочки таки согласились пойти с нами, другие три их спутницы, естественно, отсеялись), отправились в гости к Федору. Идти было не так уж и далеко, но в такой холод и этот путь километра в полтора дался нам непросто, тем более что ветер то и дело с силой кидал нам в лицо мелкий, но колючий и потому неприятный снежок. Я держал под руку вожделенную мною Роксолану, поражаясь тому, что эти дамочки рискнули пойти в полночное время чёрте с кем и чёрте куда. Впрочем, любовное приключение – это одно из тех немногих развлечений, которое периодически могли себе позволить граждане и гражданки нашей замечательной страны, и так, к счастью, думал не только я!
     Мы все заранее радовались, когда Федор сообщил, что дом его уже совсем рядом, через полквартала, но каково же было наше удивление, когда он подвел нас к дому, где не горел ни единый огонек. Серая громада его выглядела довольно негостеприимно, да и сам вид у дома был нежилой. Федор отпер дверь, и нам показалось, что в прихожей, куда мы вошли, еще холодней, чем на улице; вернее, почудилось, что это был вход в преисподнюю. Конечно же, нам это только почудилось, так как температура внутри была гораздо выше уличной - около нуля.
    Ближайшей от маленькой прихожей располагалась комната самого Фёдора, куда он тут же увлёк одну из наших симпатяшек, безропотно согласившуюся провести с ним эту ночь. Открыв дверь, ведущую в помещение налево, в салон, я поежился: здесь холод казался еще более жестким, чем снаружи; однако за неимением лучшего варианта решено было расположиться в ней вчетвером.
   -Если мы, Савва, не закоченеем этой ночью, - со смешком сказала «моя» партнерша Роксолана, - то только благодаря твоему темпераменту ну и еще, пожалуй, потребуется накатить по стакану коньяка.
    -Да уж, - согласился я без особого энтузиазма. – С коньяком проблем нет, а вот управление моим темпераментом целиком в  твоих руках.
  - Ну, тогда вперёд, мой Дед Мороз! – было её ответом.
  -Я лечу за тобой на крыльях любви, моя Снегурочка! – отозвался я.
     Так как все точки над i были уже расставлены, то мы стали потихоньку обустраиваться: Кондрат выбрал для себя и своей пассии дальнюю от входа кровать на первый взгляд еще 19 века, нам же с Роксоланой досталась кушетка, которая находилась рядом с входом. Как мы разглаживали руками промороженное постельное белье, как раздевались в этом мрачном зале ледяного дома, и что чувствовали при этом, трудно описать, но, в конце концов, мы всё же как-то устроились в постели.
   Кое-как согрев свою партнершу, где энергичным массажем бедер и таза, а где и просто объятиями, и выбрав подходящий момент, когда она осталась без одежды пониже пояса, я проник в её прохладную узенькую щелочку, причем холод этот внутренний был мне весьма непривычен по ощущениям, но, в конце концов, природа взяла свое, мы кое-как согрелись трением тел, и я спустя какое-то время приплыл. Роксолана не требовала большего, ее утомили алкоголь, прогулка по городу и последующий энергичный массаж, больше похожий на схватку борцов, поэтому девушка сразу после этого, на мой взгляд, весьма неприхотливого секса, уснула. А мне почему-то не спалось.
    Со стороны Кондрата какое-то время были еще слышны  звуки – шуршание мерзлых простыней, ахи и вздохи, но вскоре и там все стихло. Наконец я задремал. А проснулся несколькими часами позже оттого, что мое тело обволокло необъяснимое, но столь желанное тепло. Я открыл глаза: за окном всё ещё была темень, а в комнате действительно было жарко.
    -Ну-ну, Кулибин ты наш, - проворчал я, увидев сооруженную Кондратом установку около розетки, где оранжевым пламенем светилась раскаленная спираль. - И где же ты был с этим изобретением раньше?
    Никто мне не ответил, так как "Кулибин" в настоящий момент спал, поэтому я мгновенно вскарабкался на свою партнершу, так как накануне вечером, как вы понимаете, толком её не распробовал.
    Роксолана чуток сопротивлялась, шепча мне на ухо, что без душа это будет и неприятно и негигиенично, но я подумал, что теплую воду нам придется дожидаться еще дольше, чем тепла окружающей среды, поэтому энергично приступил к действию. Всё-таки в тепле любовные объятия, я вам скажу, гораздо приятнее, чем в ледяном холоде. После секса, на этот раз вполне полноценного, приятная истома вновь охватила нас, и мы уснули.
    Так как в этом доме кофе, как впрочем, и чай, поутру не предлагались, нам пришлось уйти восвояси, выпив по кружке ледяной родниковой воды, которую Фёдор исправно таскал с ближайшего незамерзающего зимой родника.
    ***
     А вечером следующего дня Федор заявился в бар чуть ли к самому открытию.
   -Понравилось, видать, - кивнул я на него Кондрату, на что мой товарищ рассмеялся сардоническим смехом, впрочем, и сам Федя тоже засмеялся вместе с ним.
   Так как впереди у нас было еще много времени, мы рассказали Федору, что от него требуется приготовить на дому, чтобы следующая встреча с девушками была приятной и комфортной.
   -Нагреешь к нашему приходу все три комнаты, конструкцию нагревателя Кондрат тебе уже объяснил, а также заготовь на печке ведро тёплой воды, может, кто из дамочек пожелает сполоснуться, - говорил ему я. - Посуду также приготовь под кофе и под пирожные, которые мы возьмём с собой.
    -Есть у меня всякая посуда, - ответствовал Федор, то и дело потирая руки. - Только вы ж смотрите, девушку для меня приведите, да чтобы была не хуже, чем вчерашняя.
   -Хорошо, будет тебе дамочка по высшему разряду, - успокоил его я. - В крайнем случае, ту же самую захватим, если ты, конечно, не против?
   -Нет, Стелла будет в самый раз. Я ее вчера с голодухи пять раз ублажил, так что ей, я думаю, понравилось.
   -Будем надеяться, - подытожил Кондрат, то и дело поглядывая на входную дверь, видимо уже в предчувствии от появления свежих дамочек и новых развлечений.
   Однако вскоре выяснилось, что наша программа сегодня вряд ли исполнится, так как у одной из дамочек из всё той же компании назрел день рождения, юбилей – 25 лет, и потому они количеством что-то около двадцати персон прибыли в ресторан и вскоре обустроились в большом банкетном зале, что расположен на втором этаже. Накануне, правда, некоторые из дамочек, уже знакомых нам, среди которых была и Роксолана, заглянули в бар, намекая на то, что именинница и её гостьи не будут против, если мы на каком-то этапе присоединимся к их застолью.
     Итак, где-то в половине одиннадцатого Кондрат, не поленившись заглянуть в банкетный зал, обнаружил, что часть гостий, преимущественно старших по возрасту, уже покинула компанию дамочек, и потому мы решили присоединиться.
   Чтобы целиком закрыть вопрос с кавалерами, дабы чужие донжуаны не покушались на наших дамочек, мы отправились наверх целой компанией в 9 человек: это были Фёдор, менты Банан и Яник, Жердь, Граф, Стаук, Лёнька, Кондрат и я. 
   Накануне, когда все эти ребята, приходя в ресторан, еще только заглядывали в бар, Фёдор, прихлёбывая чай, каждому из них с восторгом рассказывал о наших вчерашних приключениях, которые с каждым последующим изложением обрастали всё новыми подробностями, зачастую придуманными им самим. Понятное дело, для Фёдора вчерашняя история была чем-то из ряда вон, эдаким развесёлым происшествием, любовной авантюрой, а для нас с Кондратом обычной рядовой встречей с новыми партнершами. 
    Именинница, которую звали Елена, и её гостьи, едва завидев такое число кавалеров, слегка подрастерялись, однако я, перехватывая инициативу, преподнёс Елене приличного размера торт с соответствующей надписью, который накануне вынес из соседнего с моим баром кондитерского цеха, сопроводив его звонким поцелуем в щечку; оркестр по моему знаку заиграл «…к сожаленью, день рождения только раз в году…», и уже несколькими минутами позже ребята начали обустраиваться за столом вперемежку с дамами, а официантка Виктория тем временем по моей команде обновила столы, убрав всё лишнее и поставив на них сладкое, кофейники, самовар, а также шампанское и коньяк. Некоторая скованность, обычная для первых минут знакомства вскоре прошла, молодые люди знакомились, кавалеры приглашали дам на танец и вскоре у нас даже составились несколько гипотетических пар. В этой суете мы с Кондратом уселись чуть в стороне от всех, на дальнем от входа краю стола.
   -Пусть они выбирают дам, - сказал я Кондрату, кивая на парней, с удовольствием разглядывавших соседствующих с ними дам и имевших в этот момент вид ищеек. – А мы с тобой пока произведём оценку товара.
  -Ну давай, - заинтересовался мой товарищ, усаживаясь рядом и наливая в рюмки пятизвездочного коньяку.
  -Первая, и, как я понял, старшая по возрасту, она же и главная среди наших гостий, Тамара Георгиевна, заместитель директора НИИ. 36 лет, биолог, без пяти минут доктор наук, в текущем году закончила докторат, скоро защита. Кстати, на текущий момент не замужем. Короче, перспективная дамочка и всё у неё еще спереди, как говорится. Сыну 14 лет, остался в Кишинёве у бабушки. Странно, что она вообще согласилась ехать в наш город на целых две недели, я склоняюсь к мысли, что она готова развлечься, в смысле отвлечься здесь от своих проблем, и потому не исключено, что готова к близким отношениям. К сожалению, в нашей компашке нет мужчинки, достойного её уровня, разве что кто из посетителей может сыграть эту роль, ну один из этих, что то и дело заглядывают к нам. Ведь внешне она весьма достойная дамочка: фигура средней упитанности, бюст хоть и среднего размера, но вполне достойный, попа, увы, квадратная, на любителя – такое сложение, но в целом, если особо не вникать в детали, женщина привлекательная. Волосы светло-каштановые, волнистые, до лопаток, лицо чистое, круглое, славянского типа. «Знаешь, я тут мельком видел одного подходящего товарища, ему примерно лет 40, - сказал я Кондрату, - поэтому я сейчас схожу, перехвачу его, пусть вливается в наши ряды, а то с парнем она наверняка не пойдёт, а без пары может какой-нибудь выходкой наш проект подпортить»…
   -Вторая, Елена, 25 лет, секретарша в том же НИИ, сегодняшняя именинница. Лицо удлинённое, глаза большие, выразительные, её можно было бы назвать красивой, но есть что-то такое в нём… странное; девушка, к сожалению, плохо владеет своими эмоциями, они все написаны на её лице; темперамент, судя по всему, средний. Сложена неплохо, бюст небольшой, бёдра среднего размера, она, кстати, не замужем, или, как минимум, себя таковой считает. Благодаря её открытому платью все прелести налицо, так что… вперёд, и с песней, как говорится. Кстати, как она тебе, Кондрат?
  -Если какая другая в ближайший час не нарисуется, то именинница как любовный объект вполне подойдёт, - отозвался мой товарищ, пристально разглядывая девушку.
   -Теперь давай рассмотрим вон ту дамочку, третью по счёту, имя её, если я не путаю, Мирослава.
  -Да, правильно, - отозвался мой собеседник.
    -Возраст 29, кандидат наук, замужем, жгучая брюнетка непонятной национальности, возможно, кавказская, во всяком случае, я по внешности не могу определить, к тому же имя у неё вполне славянское. Высокая, стройная, резкая, порывистая. Вполне возможно, что весьма сексуальна, и, подозреваю, любит доминировать. Это платье, синее, длинное чуть не до щиколоток, ей к лицу, особенно интересно декольте и то, что оно скрывает, впрочем, не категорично скрывает, а так, прикрывает, догадайся, мол. Вполне достойная мадам, такие обыкновенно пользуются вниманием мужчин. Подходящая партнёрша любому из нас, но мне кажется, что она выберет одного из ментов, как думаешь?
  -Я? Не имею представления, - сознался Кондрат.
    -Теперь четвёртая, Жанна, вон она, на том краю стола, хохочет о чём-то со Стауком, возможно, что она его уже выбрала. Я думаю, ей тоже не более 25. Окончила универс, имеет амбиции стать научным работником, так как учится в аспирантуре. Замужем, деток пока нет. Чёрная юбка и белая блуза ей к лицу, только живот слегка выпирает, следовательно, не сдержана в еде, но это уже не наша проблема. Формы округлые, привлекательные, призывные, я бы сказал. Лицо тоже круглое, как и всё у неё, тёмно-русые волосы, завитушки до плеч. На вид весёлая и беззаботная, этакая задорная девица, с какими всегда весело.
   Но, не оставим вниманием и других, - подумал я и продолжил.
     -Номер пять, тоже "булочка", средней полноты, в теле, в смысле, роста среднего, зовут Ксения. Лицо круглое, задорное, в обрамлении каштановых кудряшек, имеются даже ямочки на щечках. Платье у неё скорее летнее, возможно, хозяйка его горячая по крови.  Возрастом года двадцать два, я так думаю, пока же заочно учится в политехе. Кстати, уже успела побывать замужем, "сходила", так сказать. Ну что ж, достойное дополнение к нашему букету.
   -А вот еще одна мадам – Виорика, шестая по счёту. 23 года. Национальный кадр – молдаванка. Замужем. Фигура завидная – гитара, узкая талия при выраженных бёдрах и роскошной груди. Лаборант. Образование пока только техникум. Впрочем, с такими внешними данными особое образование не требуется, как ты считаешь? Молчишь? – Мой товарищ поджал губы, но не издал ни звука. - Да, согласен, вопрос чисто риторический.
     -Ну а себе, Савва, кого ты приглядел, признавайся? - слегка затуманенным взглядом провожая одну из дамочек, спросил Кондрат.
  -Ты знаешь, брат, - лениво усмехнулся я, - что-то мне сегодня не хочется никого завоёвывать и ни с кем конкурировать. Я знаю, что красив уже тем, что за стойкой стою, то есть работаю барменом. Решил так: с той из них, которая никому из вас не подойдёт, и составлю пару. Возьму любую, которая в постели со мной в итоге окажется секс-бомбой, если даже сама такого в себе не подозревает. Ты же знаешь, брат, в моих руках, да под хорошее настроение любая мадам, как та скрипка за 30 рублей из магазина дешевых музыкальных принадлежностей в итоге зазвучит как скрипка Страдивари. - И, видя, что мой товарищ удивлённо поднял на меня глаза, так как я из музыкальных инструментов кроме маракасов в жизни ничего не держал.  (Маракасы - древнейший ударно-шумовой инструмент коренных жителей Антильских островов — индейцев таино, разновидность погремушки, издающей при потряхивании характерный шуршащий звук. В настоящее время мараки *маракасы* популярны на всей территории Латинской Америки)
     То есть, этим я хотел сказать, что любая из дамочек, попав в мои любвеобильные руки, будет стонать и попискивать, возможно даже визжать, получая и одновременно доставляя удовольствие. 
  -Вон та, например, - кивнул я в дальний угол помещения, где у стола с бокалом в руке стояла девица лет 25-27, стройная, выше среднего роста, имя которой мне еще не было известно. Лицо простое, тип треугольный, его хозяйка была слегка близорука, так как носила смешные очёчки, которые девушке явно не шли, и совсем её не красили. Батистовая блуза белого цвета с вышивкой и гофрированная синяя юбка, на ногах туфельки. Вот она отходит от стола – ну, конечно же, походка у неё неуверенная – явно не алкоголь, скорее близорукость – а как бы чуть спотыкающаяся, носки туфель слегка обращены внутрь. Короче, немного косолапит. Ну кто из нормальных парней на такую западёт, скажи мне, брат? А вот я наверняка обнаружу в ней изюминку, очень  надеюсь на это. А, вот, услышал! Эрика её зовут, подруга весьма кстати окликнула. Неужели эта девушка национальный кадр, молдаванка, в смысле? У меня в жизни еще чистокровной молдаванки в коллекции не было, разве что дамочки от смешанных браков, в лучшем случае. А всё потому, что не люблю я этого: деревенских закидонов и специфического акцента, не говоря уж об отношении к гигиене; ну да ты знаешь. – Я почесал в затылке. - Получается что Эрика у нас седьмая по счёту.
   Тут я сбился со счёта, тем более что к этой минуте все перепутались, и я стал затрудняться кто есть кто. На этом я закончил статистические выкладки.
   И в этот момент подумал с некоторой ленцой, как бы мне правильно подкатить к этой самой Эрике, пока её кто-нибудь не перехватил, как девушка подошла сама.
  -Извини, тебя, кажется, Савва зовут?
  Я без стеснения воззрился на девушку. Нескольких секунд мне хватило, чтобы понять что она «моя», что она мне уже нравится вся целиком от кончиков волос на голове до кончиков ногтей на руках и ногах.
   Я кивнул, не успев придумать, что ответить ей вслух.
   -Просто я перехватила твой взгляд, и мне показалось… Короче говоря, я заметила, как ты критически всех наших оглядывал.
  Я вновь кивнул, но затем широко улыбнулся, так как выяснилось, что моё поведение тут ни для кого не является секретом.
   -Ну что же, госпожа Пинкертон или, если вам угодно, мисс Марпл, тогда прошу садиться, - предложил я, вставая и галантным движением пододвинул ей стул.
  -Вот скажи, Савва, какие тебе девушки, ну или женщины нравятся? – спросила Эрика, осторожно и грациозно присаживаясь на треть стула.
  -Стервы! – выдохнул я.
  -Что «стервы»? – не поняла моя собеседница и даже чуть привстала: – Кто стервы?
  -Ты спросила, я и ответил: мне нравятся стервы.
  -Я даже растерялась… мне уйти?
  -Ну почему же, ты мне тоже нравишься, хотя, очевидно, не относишь себя к этой категории гражданок. Но я ничего обидного, да и просто двойного смысла в это слово не вкладываю, просто поведение оцениваю.
  -А-а… ну тогда понятно.
   Я её озадачил, а это значило, что у нас с ней будет впереди целая ночь для разгадки ребусов. («Так мне подумалось или хотелось думать»). Наш немой сговор с Эрикой мы отметили, выпив по бокалу шампанского, и я решил, что настало время заканчивать сие мероприятие. Наши ловеласы к этой минуте разобрали дамочек, во всяком случае, на мой взгляд, большинство пар уже сложилось. Встав, я подал девушке руку, она, подумав мгновение, вложила в неё свою маленькую ладошку и мы направились к выходу, по пути подойдя к имениннице и предупредив её что уходим. Елена была слегка растеряна, так как рядом с ней находились сразу двое ухажёров: Кондрат и какой-то незнакомец, на мой взгляд, не являвшийся моему товарищу конкурентом. Хотя, иди там знай этих женщин с их симпатиями и антипатиями. Поэтому я шепнул имениннице, что мы её ожидаем внизу в гардеробной, так как гости уже расходятся и ей тоже пора, и мы ни за что не оставим её одну или с кем-либо из чужих. Это и решило вопрос в пользу Кондрата. Заговорщицки улыбаясь друг другу, мы спустилась в гардеробную, где облачились в свои пальто, после чего вышли наружу и нырнули прямиком в снежную бурю. Минутой ранее я взглядом проводил всех наших: партнеры по застолью, держа подруг под руки, разошлись кто куда.
  Мы же вшестером – Елена и Кондрат, Фёдор с Виорикой и я с Эрикой – бодрым шагом отправились по вчерашнему адресу.
   Этой ночью, надо сказать, на улице всё же было не так ветрено и снежно, как вчера, поэтому и добрались мы до дома Федора значительно быстрее: возможно, сказалось еще и то, что ветер нынче был попутный. Федя, по наивности своей дорогой рассказал нашим новым приятельницам, не вдаваясь, впрочем, в подробности, о перипетиях вчерашней ночи, а девушки, слушая, только ахали и удивлялись. «И действительно, - подумалось мне, - никому ведь вчера из наших подружек и в голову не пришло отказаться идти в этот негостеприимный дом, а затем и от секса в ледяных постелях.
        Но вот, наконец, мы добрались до дома Фёдора и, с удовольствием покинув снежную улицу, нырнули в нутро жарко натопленного дома. На месте выяснилось, что гостеприимный хозяин на радостях расконсервировал третью комнату, добавив, что это – персонально для меня с партнершей. Что ж, это был приятный сюрприз. Конечно, на этот раз всё пошло по иному сценарию, чем вчера. Всем нам удалось еще посидеть за столом, за чаем и ликером с пирожными под шутки-прибаутки, и только потом мы отправились по постелькам. Эрика, попутно замечу, с каждой минутой нравилась мне всё больше: грациозная, лениво-неторопливая, словно пантера, но в то же время в ней чувствовалась некая скрытая сила и энергия.
   Итак, мы с Эрикой без тени сомнения проследовали прямиком в предложенную нам спальню. Остановились на пороге, глянули друг на друга, улыбнулись, и вошли. Нам открылось небольшое помещение, обставленное без излишеств: в дальнем левом его углу деревянная кровать приличного размера, на ней горкой пяток огромных подушек и толстое стёганое одеяло. Вчера нам такого как раз и не хватало, подумал я, мысленно вздрогнув от воспоминаний. Справа у стены шкаф, рядом небольшой столик, пара стульев,  – вот и вся обстановка. На подоконнике горела небольшая настольная лампа, которую я тут же задвинул за занавеску, создавая тем самым некоторый интим.
  -Я отойду на пару минут, хорошо? – Эрика, шагнув ко мне, сжала моё предплечье своей тонкой кистью и тут же отпустила. Однако взгляд её обещающий и томный голос не вызывали сомнений в том, что впереди нас ждёт весёленькая ночка.
  -Конечно, милая! – отозвался я, делая паузу перед «милая», затем, не теряя времени, направился к кровати, собираясь создать на ней уютную, насколько это возможно, обстановку. Подошёл, понюхал белье и остался удовлетворён. Запах его не был затхлым или застарелым, чего можно было ожидать в доме холостяка, а вроде как нейтральным – чистое и всё. Так, лишние подушки нам ни к чему, подумал я, отбрасывая парочку из них на самый край постели. Две среднего размера – в голову, и еще одна рядом – под попу партнерше по мере надобности, вот и достаточно.
  Когда Эрика вернулась, я,  шепнув ей: «располагайся тут, я сейчас», тоже сходил на кухню, где из ведра наполнил ковшик горячей водой, разбавил её из крана и в туалетной секции сполоснулся. Хорошо хоть, не забыл полотенце прихватить из кухни. Когда я вернулся в комнату, моя гостья уже возлежала в постели, её одежда была аккуратно сложена на спинке стула. Освещенность в комнате была как раз по моему вкусу, а всё остальное было в моих руках и в руках моей партнерши. Я подошёл и откинул край одеяла с её стороны, и так как Эрика лежала на боку, я увидел краешек её розовой попки. Этого оказалось достаточно. Всё, я больше не мог противиться инстинктам, моё тело буквально обдало жаром. Едва я нырнул в объятия прохладной постели, меня встретили ищущие горячие губы, а гибкие руки свились на моей шее. Я еще успел вдохнуть её запах – запах женщины, привлекал меня, манил, и казался невероятно сладостным. Прихватывая по очереди губами соски её груди, я стал их нежно целовать; грудь была грушевидной по форме, среднего размера, пожалуй, двойка, на третий не потянет. Спустя пару минут её прохладные коленки распахнулись мне навстречу, и я не стал сопротивляться этому обоюдному порыву. В нетерпении я ворвался в неё почти силой, но был встречен с благосклонностью, хотя и почувствовал, что мой порыв дался ей несколько болезненно. Но… молодой задор взял своё и уже спустя пару минут мы обрели нужный нам темп, ритм и амплитуду движений. В процессе этого, по протяженности в пределах часа, она пару раз замирала, с удивлением шепча:
  -Милый, я уже, а ты еще нет?..
  -Не волнуйся, я еще успею, - прошептал я ей в самое ухо.
  Чуть позднее Эрика, улучив мгновение, гибко изогнувшись, выскользнула из-под меня, что я принял за её желание переменить позу и, поймав её попу в ладони, пристроился сзади и пошёл махать с широкой амплитудой. Затем схватил её ладонью за волосы и стал её тянуть на себя в такт движениям. Надо отметить, что и это новшество моей партнерше понравилось. В таком темпе я продержался минут десять.
   -Савва, пощади меня, давай передохнём, - услышал я её прерывистый голос и салютовал её словам бурным оргазмом.
   -Теперь уже конечно, - глубоко дыша, отозвался я, с сожалением отрываясь от её восхитительно трепещущего тела.
  Устроившись поверх одеяла, мы, отдыхая, болтали, и в процессе разговора Эрика сообщила мне, что ей 25, что окончила университет и аспирантуру (?!), и что она без 5 минут кандидат наук (весной защита). Два года еще в студенчестве была замужем за парнем татарских кровей, который, в точности выдержав этот срок, словно армейскую службу, исчез в неизвестном направлении. Он, даже не проверившись, счёл, что она бесплодна и уехал, сказав, что у них такой обычай: детей нет, значит и семье не быть. И был таков. Теперь уже год одна.
  -Я, узнав, что беременна спустя буквально неделю-две после его отъезда, не стала его искать и сделала аборт, - прошептала она, и, потянувшись ко мне, получила в ответ целую серию поцелуев. Мне от её слов стало как-то неудобно за нас, мужчин, так что я откупился лёгкой валютой - поцелуями.
  -Неужели ты опять хочешь меня? – спустя некоторое время удивлённо спросила Эрика, ощутив твёрдый бугорок, упёршийся ей в бедро.
  -Это не я, это он, - пошутил я, на что Эрика без слов опрокинула меня на спину и полезла верхом. Она начала движения осторожно, плавно, а я опустил ладони на её талию, намереваясь управлять процессом. В течение буквально нескольких минут моя пассия так возбудилась, что тело её задрожало, как натянутая струна.
  «Сейчас она кончит и успокоится», подумал я, даже не предполагая, как именно это произойдёт.
  В месте слияния наших тел казалось, температура достигла точки кипения, когда я почувствовал, что мне прямо в живот брызжет струя. В первые секунды я даже понять не мог, что именно происходит, мелькнула даже мысль, что где-то на потолке над нами прорвало и потекла вода. Но протяжный сладострастный стон моей пассии дал мне другую подсказку, тем более что струйки всё продолжались, залив мне весь живот.
  -Что это, милая? – воскликнул я, поняв, что это исходит от неё, одновременно сообразив, что данная жидкость не имеет какого-либо запаха, и подумал было, что это она не писает, а так необычно кончает. Хотя, конечно, мой немалый опыт в отношениях с дамами ничего подобного не подсказывал.
  Эрика без слов рухнула мне на живот, обхватила мою голову руками и прошептала:
  -Прости! И не пугайся, милый, это называется струйный оргазм.
  Она стала исступленно меня целовать, но я всё еще был в шоке из-за произошедшего, так как никогда прежде ничего подобного с моими партнершами не случалось.
  Но вот наконец Эрика пришла в нормальное состояние, обтёрла наши с ней тела полотенцем, которое предусмотрительно прихватила с собой в постель.
  -Милый, то, что произошло, это божья благодать, случается у одной из тысяч женщин, а в литературе называется «золотой дождь». И всё это благодаря тебе!
   -Ну хорошо, - успокоился я. - А то мне подумалось было: «Надо же, такого парня описала!». Теперь понял, претензий нет. – Скажи мне только, часто у тебя эти «дожди»? И, кстати, нам, мужикам, какой в этом кайф? Чисто альтруистический, я так понимаю: нам должно быть хорошо оттого, что вам хорошо?
  -За два года моего супружества это случилось один-единственный раз, и вот теперь второй. Тебе не понять: это что-то сверхъестественное. И именно с тобой, причём, можно сказать, с первой попытки. – Эрика не удержалась и сопроводила эти слова смешком: - Прости, если тебе это неприятно, ну, насчёт супружества.
  -Да ладно, ничего, зато насчёт «струйного» буду теперь знать, - усмехнулся я.
  -Я тебе за это наслаждение сделаю всё, что захочешь, слышишь? – Эрика недвусмысленно шевельнула головой, склоняясь к моему животу.
  -Не надо… в смысле сейчас. Потом, позже, - сказал я, удивляясь любвеобильности партнерши, так как мои наручные часы подсказали мне, что мы «упражняемся» в постели уже довольно продолжительное время практически без перерывов. Однако еще примерно час мы баловались, позволяя друг другу всякие милые вольности, после чего всё же сморились и уснули.
    Утром, прощаясь с добрым хозяином Федором, мы сошлись с ним на том, что всё во всех трёх парах прошло замечательно. С Эрикой прощание было чуть более болезненным, так как будущего у нас с ней и наших отношений не было... Расставаясь со столь сексапильной дамочкой, я, признаться, всегда впадаю в тоску… до той поры, пока не встречаю другую, подобную ей! 
   
    
   
   
   
 
                Новелла девятая 

Коктейль «Колдун»
Виски   -      60мл
Амаретто 15мл
Ломтик лимона 1
Лед – ; бокала
         

                Комсомольское поручение.
 
               
               
                За то, что смех во мне преобладает
                над разумом средь жизненных баталий,
                фортуна меня щедро награждает
                обратной стороной своих медалей.
                Игорь Губерман.
    

     Во второй половине 80-х в нашем городе и районе, как и во многих других частях нашей республики, да и страны в целом, согласно новым веяниям с подачи генсека Горбачёва стало модным проводить безалкогольные свадьбы, и вот под эгидой райкома комсомола в нашем ресторане вечерами по пятницам стали организовывать молодежные вечера.         
     Итак, комсомольцы нашего города и района стали собираться не где-нибудь, а в единственном в нашем городе ресторане. Они приходили, надо отметить, с довольно скромным видом и поднимались на второй этаж, где рассаживались за столики. Вначале слушали короткую политинформацию, затем разбирали два-три животрепещущих вопроса, после чего проводилась развлекательная программа, которая завершалась танцами.
     Передовая, то есть лучшая часть советской молодежи, как называли себя комсомольцы, веселилась и развлекалась на этих вечерах как умела. На столиках скромно стояли бутылки с лимонадом и минералкой, в тарелках был салат или винегрет, затем, позднее, официанты приносили кофе и пирожные. И всё, так как алкоголь на таких вечерах не был предусмотрен... Нонсенс, скажете вы, уважаемый читатель, как же в ресторане да без выпивки? И я с вами охотно соглашусь.      
     Впрочем, ресторанный буфет по пятницам всё же функционировал, как и в обычные дни, так что желающие могли пройти в интимный закуток, расположенный рядом с буфетом, роль которого выполняло помещение для лифта, так и не установленного во время строительства, и стыдливо, вдали от посторонних глаз, выпить чего-нибудь на свой вкус. Ну, а кому ресторанные цены были не по карману, приносили с собой водку, купленную в магазине, которую переливали затем в бутылки из-под минералки, а сельчане и вовсе приспособились везти из сел вино канистрами, запакованными в сумки, которые стыдливо прятали под столами – благо этого добра в каждом сельском доме, вернее, подвале, было немеряное количество. Таким образом, когда комсомольцы, как того и следовало ожидать, пообвыкли и приспособились к перестроечным нововведениям, дело пошло веселей и зачастую комсомольско-молодежные вечера плавно перетекали в банальные, если не сказать повальные пьянки.
      Наиболее продвинутая часть передовой молодежи «приняв на грудь», принималась боевито шнырять по темным закоулкам ресторана, которых в этом двухэтажном здании было предостаточно, и вскоре то в лифтовом закутке – уже на первом этаже, или же в вентиляционном, довольно большом, к слову сказать, помещении, стихийно, экспромтом, возникали эпизодические эротическо-сексуальные встречи, где из-за темноты невозможно было определить, как «опытная» работник горкома или райкома комсомола «передаёт опыт», то есть, делает по очереди минет трем-четырем «стеснительным» комсомольцам из района, а где городские члены организации ставят в «позу» очередную «Василису» или «Иляну» и с юношеским задором, крепко ухватившись за объемистый зад провинциальной девушки, учащённо пыхтят, расширяя, таким образом, связи с сельской молодежью. Иногда работникам ресторана даже в служебном туалете случалось застать парочку, и, после настойчивого стука в дверь оттуда выскакивали двое красных от стыда комсомольцев – он и она, но им по большому счету нечего было стесняться, так как все знают, что там, где двое – там любовь. С другой стороны: «нет повести печальнее на свете, чем повесть о минете в туалете».
     Такие вот новые формы работы комсомольского актива с молодежью дали, как того и следовало ожидать, свои положительные результаты, и вскоре даже та малая часть неформальной молодежи, что ранее не была охвачена ВЛКСМ, с радостью приобщалась и вливалась в стройные ряды прогрессивной молодежи; таким образом, членство юношества в рядах ВЛКСМ нашего города стало почти стопроцентным.
     Но я тут несколько увлекся и тем самым отошел от главной сюжетной линии.
      В тот вечер, который мне хочется описать, - было уже около одиннадцати часов, - я поспел в ресторан в аккурат к окончанию мероприятия. Я пришёл туда в надежде застать своих друзей, которые, увы, не участвовали в комсомольских мероприятиях, а просто отдыхали в баре.
     Очевидно, что к этому времени была освоена вся программа, сказаны все напутственные, а затем и прощальные слова, так как молодежь, покидая ресторан небольшими группами, стала разбредаться по городу кто куда, ну, а сельские, естественно, стали разъезжаться по селам.
     Не застав кого-либо из своих друзей на месте, я выскочил на улицу и заторопился к центру города, пытаясь разглядеть их в толпе идущих. Улица была еле освещена тусклыми уличными фонарями, поэтому разглядеть толком мне никого не удавалось, однако вскоре среди прочих я различил голоса моих друзей: это были Кондрат и Саша Паниковский. Они шли в группе, насчитывающей не меньше десятка ребят и девушек, и весело о чем-то переговаривались; к слову сказать, оба были замечательными рассказчиками, умели развеселить любую компанию, рассмешить ее веселым, озорным экспромтом – в общем, с ними невозможно было соскучиться; вот и сейчас все, что находились рядом с ними, просто заливались от смеха.
      Достигнув центральной улицы города - Ленина, группа на минуту остановилась, после чего распалась: часть молодых людей отправилась по домам, на месте же остались оба моих товарища и еще один парень, мне незнакомый; женскую часть компании составили заворготделом райкома комсомола Валентина и ее подруга Нина, по прозвищу «Картинка», девушка без строгих моральных устоев. Я подошел, мы поприветствовали друг друга, я попутно раскланялся с дамами, а также пожал руку незнакомому парню, державшему в руке объемистую сумку, представился и услышал в ответ - «Иван».
     Затем Саня Паниковский спросил шепотом:
-Ты пойдешь с нами, Савва?
-Куда это? – также шепотом спросил я.
-А вот девочки пригласили к себе на стакан вина.
-Отчего же не присоединиться к столь хорошей компании? – сказал я нарочито бодрым голосом и мы двинулись.
      Впереди шла Валентина, она же хозяйка дома, к которому мы сейчас направлялись; следом за ней шла Нина рука об руку с Кондратом, чуть отступя тащились мы с Паниковским, Иван со своей сумкой замыкал шествие. Паниковский шепнул мне, что прихватил с собой Ваню смеха ради, и что нам еще предстоит в его компании повеселиться. Ваня был комсомольским секретарем одного из сельских винзаводов, назначенный на эту должность всего пару часов тому назад. То есть свои, работники винзавода его уже избрали, и вот на прошедшем собрании он получил на эту должность добро от райкома комсомола. Парень был коренаст, крепко сложен, и в общении оказался простым и совершенно безобидным; он невпопад смеялся, от почти невинных шуток краснел, а перед женщинами и вовсе стеснялся и робел. С нами он согласился пойти потому, что еще находился в состоянии эйфории от сегодняшнего утверждения его в должности. Когда мы, прибыв на место и вооружившись стаканами, наполненными вином, расселись на веранде дома на плетеных стульях, хозяйка, попросив нас поменьше шуметь, отправилась проведать и уложить двоих своих малышей, которые, опекаемые соседкой-старушкой, уснули еще задолго до нашего прихода, но проснулись, заслышав мамин голос.
     Настроение у нас было весело-приподнятое, мы с Кондратом и Паниковским вполголоса обсуждали свежие новости, пересказывали друг другу последние городские сплетни, перемежаемые шутками и анекдотами, когда у меня в голове возник совершенно безумный план.
-Послушай, Ваня, - обратился я к нашему новому товарищу, делая знак своим приятелям, чтобы помалкивали и раньше времени не засмеялись. -  Вот, что я тебе как бывший комсомолец со стажем скажу. – На эти слова Ваня состроил серьёзную физиономию. - Сегодня ты должен будешь совершить один мужской поступок, исключительно для того чтобы оправдать доверие комсомола, да, пожалуй и, бери выше, партии.
      Ваня, видимо уже начиная что-то понимать, зарделся, покраснел, стал отнекиваться, но мы его успокоили, после чего я продолжил:
-Сейчас ты пойдешь к Валентине в спальню и сделаешь ей... массаж, ну, в общем, ты знаешь, что нужно делать. (Еще по дороге сюда Паниковский успел нам сообщить, что у Вани мужское достоинство размером как у осла).
      Иван отчего-то начал прятать свои крупные, мозолистые руки под краем лежащей на столе скатерти и продолжил отнекиваться, но Паниковский сказал:
-Надо, брат Ваня, надо! Вот Савва, чётко выполняя все комсомольские поручения, на него возложенные, теперь уже коммунист... Какой у тебя стаж, брат? – спросил меня Паниковский.
-Пять лет, - весомо сообщил я.
-Ну, вот видишь? А ведь он тоже с этого начинал. – Паниковский обнял Ивана за плечи и что-то зашептал ему на ухо.
     Я молча проглотил двусмысленный комплимент и сделал очередной глоток из своего стакана.
     Валентина, хозяйка дома, слыла женщиной озабоченной, ее голодные глаза впивались подряд во всех мужиков, с которыми её сталкивала жизнь, или же знакомых по работе, при этом ее блеклая внешность мало кого привлекала, а тех немногих, которые все же «клевали» на нее, вскоре отпугивала ее привычка жаловаться на трудности жизни, начиная уже со второй минуты знакомства и готовность выйти замуж сию минуту, причём, за любого.
     Итак, взяв Ивана, слегка оболваненного разговором с напористыми собеседниками, под руку, я подвел его к двери комнаты, где находилась Валентина, и слегка подтолкнув его вперед, шепнул:
-Иди к ней и сделай все как надо, а мы пойдем... по домам, мешать вам не будем.
     Когда я вернулся и занял свое место за столом, Нина, оставшись в узком кругу старых знакомых, где стесняться было некого, ловко устроилась на коленях перед сидящим в кресле Паниковским, и стала расстегивать ему ширинку брюк. А мы с Кондратом тем временем подобрались к окну спальни, за дверями которой скрылся Ваня – оно располагалось рядом с дверями и выходило на веранду. Вначале в спальне были слышны только шепот и какая-то возня, затем пауза... и, вдруг, сдавленный голос Валентины:
- А-а-а-а! Ваня, что ты делаешь? Мама! Что это у тебя?
      Нина, услышав это, чуть не подавилась... (она была уже в процессе, но откинула голову назад и захихикала).
     Я, чтобы не расхохотаться, судорожно закрыл лицо руками, а из спальни в эту секунду послышалось:
- Боже! Ааа-о-ооо! Ничего себе! С такой оглоблей – и ко мне, женщине одинокой и неизбалованной. – И затем, расслабленное: - И как тебе не стыдно, Ваня? А еще секретарь комсомольской ячейки! Ну ладно, давай, вставляй, только не спеши, помаленьку, потихоньку.    
   
               

                Новелла десятая.




                Молочный фруктовый коктейль.

, пломбир, банан, киви и яблоко. Молоко
Очистить фрукты, порезать на кусочки, добавить лед, всё взбить в блендере до однородного состояния. стаканам.
Разлить по стаканам.
               
               






Ты приезжай ко мне на БАМ.               





 
               



    Ошибки юности легко сходили с рук.
    Ах, молодость! Далекий звук свирели.
    Мы часто под собой пилили сук...
    И мы – не те. И суки постарели.
И. Губерман.
      

      Приходя к теще в гости, - мы жили в соседних домах, - я невольно обратил внимание на то, что члены ее, а в сущности, уже и моей семьи, люди довольно общительные, почти не разговаривали с соседями по дому, живущими этажом ниже, или, вернее, старались их избегать – поздоровавшись, сразу же торопились прошмыгнуть мимо.
     Но вот сложилось так, что мне пришлось пожить непосредственно в тещином доме несколько недель, и тогда лишь я стал догадываться, почему именно это происходило.   
     Проходя мимо входной двери соседской, нижней квартиры, постоянно распахнутой настежь, я преодолевал казалось, навечно повисшее здесь облако пара с тяжелыми, стойкими запахами сырости от бесконечного кипячения пеленок и готовящейся пищи; в дополнение к этому из глубин квартиры в любое время суток раздавался душераздирающий многоголосый детский плач, так как детей было трое.
     Взрослых жильцов описываемой квартиры также можно было часто встретить в подъезде или около него: хозяйка квартиры Лидия то и дело была там чем-то занята - то она вытряхивала половики, то выносила развешивать белье или же заносила уже просохшее; иногда ей помогала в этом ее мама, худощавая, вечно озабоченная чем-то старушка; кроме них в квартире проживал муж Лидии – Степан, а так же ее холостой младший брат.
      Степан бывал дома нечасто, наездами, так как работал, по его словам, сварщиком где-то на выезде и исключительно по договорам, где можно было побольше заработать. Трое их грязных, вечно неухоженных детей, одетых в карикатурные, сильно поношенные кем-то наряды, по которым невозможно было определить даже пол ребенка, то карабкались вверх-вниз по деревянным ступеням лестничных пролетов, то и дело оглашая подъезд диким ревом, то копошились в уличной грязи, которой в этом дворе в любое время года всегда было в достатке. Лица детей при этом были разукрашены грязными всесезонными соплями, отчего я никогда не мог разобрать кто из них кто, и даже кто передо мной - девочка или мальчик. 
    На вещах и лицах членов их семьи – взрослых и особенно детских – лежала грустная печать неустроенности и нищеты, при этом Степан постоянно хвастал, что привозит из своих поездок «огромные» деньги, и по этой причине добросердечным соседям было как-то неудобно предложить им какую-либо помощь. Впрочем, Лидия и Степан, когда он находился дома, нередко крепко выпивали, и тогда за закрытыми дверями их квартиры можно было услышать скандальные крики и дикий грохот, который, как я предполагаю, происходил в результате метания друг в друга детских горшков, тазов и казанов – другая посуда, как вы понимаете, в этой квартире не могла долго оставаться целой.    
       Короче, теперь я по примеру своей родни, завидев кого-либо из членов их семьи, бегло здоровался с этими людьми и старался как можно скорее проскочить мимо.
      Однажды накануне Нового года, 31 декабря, когда с самого утра все жильцы из тещиной квартиры - сама тёща, тесть, их сын и моя супруга - разбежались по делам: кто за дефицитными продуктами для праздничного стола, кто за подарками для членов семьи, я остался один, так как мой рабочий день обыкновенно начинался в три часа пополудни.    
      По «ящику» – сплошная скука, какие-то детские передачи – бесконечные елки в Кремле и т.д. и т.п., и я, слоняясь туда-сюда по квартире, уже не знал, куда себя приткнуть. От скуки я взял в руки какую-то книгу, но не успел одолеть и двух-трёх страниц, как в дверь робко постучали. Насколько мне было известно, в эту дверь никто и никогда не стучал, все многочисленные родственники моей тещи, друзья и просто знакомые, знали, что дверь, если дома кто-то находился, всегда открыта и, толкнув ее, входили, а если заперта – смело можно было уходить, значит, дома никого не было. Я вышел в коридорчик и потянул дверь на себя: за ней стояла Лида, соседка снизу, жена Степана. На ней был грязный передник поверх выцветшего халата, несвежие волосы торчали на ее голове пучками, на ногах надеты порыжевшие калоши, а в руке она держала сомнительной чистоты алюминиевую миску. Женщина была ростом невысокая, располневшая от родов, черты лица пожалуй правильные, только как бы размытые, смазанные, но в глазах ее, если присмотреться, горели бесы. Хотя от нее во все стороны распространялся все тот же, что и в коридоре, до одури мне знакомый несвежий запах, а сама Лидия была растрепана и выглядела запущенной, я заметил, что она сохраняла еще какую-то привлекательность в чертах лица и даже какое-то женское обаяние; ощущалось, что в недавнем прошлом она была довольно симпатичной, приятной наружности женщиной.
-Ну, здравствуй, соседка, - излишне бодрым голосом поздоровался я, открывая двери шире. – И добавил: - С наступающим Новым годом тебя. Проходи, чего стоишь.
-Нет, я спешу, - сказала она, отвечая на мои поздравления. – Не найдётся ли у вас, Савва, муки хоть полкило, а то мне не хватило для закваски?
-Найдем, - весело ответил я, и хотя кухня в этом доме была не в моей компетенции, взял из ее рук миску и, выйдя в закуток возле кухни, где, как я знал, хранился мешок с мукой, зачерпнул в нем миской. На обратном пути я наполнил стакан десертным вином и с этим подошел к дверям, где меня ожидала Лидия.
-О, спасибо! – удивленно воскликнула соседка, принимая и то и другое. – А что, я буду пить сама?
     Я плеснул немного вина в еще один стакан и автоматически поглядел на часы, висевшие на стене – они показывали 10 утра. Дело в том, что я всегда и везде старался воздерживаться от любой выпивки, не говоря уж о том, что сегодня мне предстоял полноценный рабочий день в баре, часов эдак на 12, то есть за полночь.
-Знаешь что, зайди-ка, проходи на кухню, - сказал я соседке, так как ей было неудобно стоять и держать все эти вещи в руках. Я забрал из ее рук миску, и поставил перед ней стул.
-Ну, за добрососедство, - сказала она, присаживаясь и касаясь своим стаканом моего. Когда она, крякнув, лихо его оприходовала, я понял, что это не первый уже для нее сегодня стакан. Закуски как таковой на кухне не было, и я, достав из кармана куртки несколько шоколадок, которые захватил вчера с работы, протянул ей. Лида же, увидев их, отчаянно замахала рукой: «Спасибо, спасибо, ничего не надо, я шоколад не ем». Я осторожно пригубил из своего стакана, и по взгляду соседки, проводившей мой стакан глазами, понял, что ей хотелось бы повторить. Что я и сделал, вновь наполнив ее стакан, а спустя еще минуту уже слушал историю ее жизни в чистом виде - без затей и без прикрас.
  -Когда я познакомилась со Степаном, - стала рассказывать она, - я была наивной сельской девчонкой, которой едва исполнилось 16, а он, ты же его с давних пор знаешь, был 25-летним городским парнем, чернявым, красивым и стройным, к тому же еще наяривал на гитаре в одном из городских ансамблей. Многие девчонки были от него без ума, но мне каким-то образом удалось их опередить, и он, обратив на меня внимание, в первый же вечер пригласил к себе домой. После месяца сладкого любовного угара я стала требовать, чтобы он женился на мне, как Степан и обещал. А как же, я ведь к нему девушкой пришла и хотела, чтобы все у нас с ним было честь по чести. В ответ на моё требование он сообщает, что уже давно собирался завербоваться на Север, заработать там денег, а без денег он, мол, не готов жениться. Ну, я, конечно же, боясь потерять его навсегда, засобиралась вместе с ним.
     Поехали мы поездом, и спустя неделю, прибыв на место, в одном из городов Тюменской области нашли работу на стройке – я устроилась маляром, он - сварщиком, а вскоре нам даже удалось выбить себе комнату в общежитии, ведь мы сразу по приезде расписались, то есть были официально мужем и женой. Комната была невзрачная, на пятом этаже, рядом с туалетом, но зато – свой уголок. Через несколько месяцев, а дело шло к зиме, я поняла, что беременна. Я обрадовала этим сообщением Степана, а он назавтра, наверное, в приливе восторга, забрав все деньги, что у нас были дома, да еще и с книжки снял, на которой, правда, было всего несколько сотен, пропал, то есть исчез в неизвестном направлении.
     Конечно, осознав создавшуюся ситуацию, я ужаснулась: одна, в чужом городе, без денег, без поддержки, мама далеко, комнатка маленькая и практически пустая – одна кровать да шкаф самодельный, что же я буду делать дальше? Хоть вешайся, выхода я не находила. К тому же мне вскоре стали грозить выселением из комнаты – муж уволился, я – беременна, а такой расклад руководителям треста не подходил, детей рожать и растить здесь не позволялось – об этом они с нами не договаривались. Тогда я, пользуясь своей внешностью, а в те годы я была девушка заметная, не то, что сейчас, начала с того, что отстояла, вернее «отлежала» свою комнату - со всеми, от кого зависела эта жилплощадь. Меня перевели на лёгкую работу, и я, уже смирившись, что мой любимый пропал, хотя надеялась, конечно, что он когда-нибудь всё же вернётся, стала привыкать к такой жизни, мечтая в положенное время выйти в декрет, как вдруг выяснилось, что муженёк мой Степан наодалживал перед отъездом денег у кого только можно было – у кого десять рублей, у кого двадцать, а у мастера своего цеха так и вовсе 300.
     Вот и пришлось мне, кому деньгами, кому лаской возвращать долги муженька моего, а когда живот стал заметно выпирать, я стала брать только в рот. Установила таксу: 10 рублей отсос плюс маленькая шоколадка  - и вперёд. Поэтому, ты уж извини, с тех пор шоколад я не ем. Совсем. Начальство, естественно, я обслуживала бесплатно и вне очереди – чтобы жить в общежитии без проблем. Дело это, которое теперь называется минет – было в тех местах новым, можно сказать, в начале 70-ых я была первооткрывательницей – в таком масштабе, я имею в виду. По коридору, а я теперь жила на первом этаже, слонялись десятки холостяков и просто сексуально озабоченных мужиков, среди которых было немало кавказцев. Они сами же и устанавливали очередь – мне некогда было этим заниматься, в нашей стране люди к очередям привыкшие, а эти между собой и вовсе не спорили – ведь я научилась их «обрабатывать» очень быстро: порой всё дело занимало меньше минуты. В общем, когда муженёк мой благоверный вернулся, а со дня его исчезновения прошёл уже год, а он, если уж честно, просто заехал по знакомому адресу, посмотреть что со мной да как, у него от увиденного отвалилась челюсть: я, то есть женушка его ненаглядная, проживала теперь в двухкомнатных апартаментах на первом этаже; сын, счастливый и ухоженный, барахтался в кроватке, полной игрушек; в комнатах новая мебель, холодильник, телевизор, на полу ковры – всё здесь говорило о благополучии, а на дворе, напомню, был всего лишь 1970-й год. Два дня безудержного счастья – мой муженёк благодарил и советскую власть, и начальство треста, и меня целовал с ног до головы – омрачились затем жестокими побоями, когда знакомые довели до его сведения реальное положение вещей. А главное, он мне заехал кулаком в челюсть, то есть временно вывел из строя мой «рабочий инструмент». Тогда я ему тоже высказалась, напомнив, что он бросил меня одну, беременную, практически на улице, да ещё с долгами. Выслушав всё это, он ушёл из дома. Пропьянствовав где-то несколько дней, Степан всё же вернулся, затем постепенно свыкся, притих, вновь воспылал любовью – не ко мне, конечно, как я вскоре поняла, а к моим деньгам, - постепенно выпросил у меня всю наличность – тысячи полторы примерно, - якобы для того, чтобы пробрести что-то для дома и… вновь исчез, как я теперь думала, уже навсегда. Ещё год я прожила сама с сыном, не работая, собирала деньги на собственный дом или кооперативную квартиру, понимала, что все это «удовольствие» - временное, когда-нибудь да кончится. И вскоре у меня действительно начались трудности: на строительном комбинате утвердили нового начальника, он был молод и честолюбив, и жена у него была – молодая и красивая. Мои «таланты» на нового начальника не могли подействовать, я это понимала, да и жена его, наверное, сама не хуже меня могла исполнить «соло на «кожаной флейте», поэтому меня вскоре перевели жить «всего лишь» в одну комнату, а затем и вовсе встал вопрос о моём выселении, как неработающей на комбинате. А зачем мне было работать? Я и так за 2-3 дня имела среднемесячный доход. А тут еще, вдобавок к моим невзгодам жёны некоторых тружеников, - я ведь паспорта не проверяла, кто из них женат, кто нет, - стали жаловаться, кто в профком, кто в партком, а кто и в милицию, некоторые же просто обещали мне губы отрезать – северянки они бабы крутые. А тут еще в нашем, да и в соседских общежитиях появились конкурентки мне – симпатичные и молоденькие, без детей, и надои… тьфу! - насосы… чёрт! – доходы, то есть, мои уменьшились до смешного – одной тысячи рублей в месяц. Ты скажешь – ого-го! Но мне же приходилось и там кому-то сунуть, и здесь успевать отдавать – люди поумнели, стали деньгами брать, коменданту там, участковому, и прочим другим не успевала заносить.
      Короче – надоело! И в один прекрасный день собрала я свои вещички в контейнер, отправила их багажом на родину, а сама – сына подмышку и домой, возвратилась в солнечную Молдавию. А через пару месяцев и мой муженёк объявился.
    Лидия замолчала.
-Осуждаешь? - спросила она после некоторой паузы. Голос её вывел меня из задумчивости.
-И не посмею, - сказал я. Это были первые слова, произнесённые мною за последний час.
-Теперь вот у нас трое детей, - продолжила Лида. – Я уже солидная по возрасту женщина, муж мой… - она махнула рукой, - ничего домой не приносит, всё пропивает да по девкам раздаёт, семью едва содержит, а разве я виновата? Он и те деньги, что я с собой привезла, а это около десяти тысяч рублей, на любой кооператив с лихвой бы хватило, с обстановкой в придачу и еще бы осталось, пропил и прогулял, так что квартиру эту, где мы сейчас живём, пришлось у государства выпрашивать.
Лидия со слезами на глазах дернула меня за рукав рубашки. – Да, я кое-что умею, хочешь, сделаю тебе сейчас хорошо, поверь, такого ты ещё в жизни не чувствовал. Ну, хочешь? – в секунду Лидия ловко встала передо мной на колени, протягивая руку к моим брюкам. Мне с трудом удалось отговорить её от этой затеи, а затем и выпроводить из квартиры – я шёл за ней до самой её двери и нёс миску, наполненную мукой. А глаза Лиды, когда у своих дверей она взяла у меня миску, были наполнены мукой.
                1980 год.


• Папа. Часть вторая.                1
• Мой Татьянин день.                15
• «Центнер» любви.                69
• Сестра каратиста.                85
• Первый опыт.                115
• «Красные фонари».                176
• По пути в армию.                202
• Ледяной дом.                242
• Комсомольское поручение.              252
• Ты приезжай ко мне на БАМ.          259