dekameron 2 - 23 бар-дельеро

                Книга вторая.    
    
                Бар-дельеро!

                Новелла первая   
    


           Коктейль "Дамский".

Малиновый ликер        50 мл.
Красное сухое вино    200 мл.
Красный портвейн        50 мл.
Вишневый сироп         100 гр.
Красное шампанское   100 мл.
Разлить в бокалы, подавать со льдом.
 


               

                Катрин.               
               
                Не нажив ни славы, ни пиастров,
                промотал я лучшие из лет,
                выводя девиц-энтузиасток
                из полуподвала в полусвет.
                Игорь Губерман
    
     В один из скучных и тоскливых вечеров, какие нередки у нас в провинции весной, как, впрочем, и в любое другое время года, ко мне в бар заглянул мой старый приятель по имени Яков. Яшка, по национальности горский еврей (так он сам себя называет) предложил на выходные – субботу и воскресенье – съездить вместе в Кишинев с целью погулять и развеяться, он, мол, регулярно так свои выходные проводит.
     Кроме прочего Яков сообщил, что в ближайшие выходные в столице Молдавии на свою ежегодную встречу соберутся его земляки – горские, бухарские и прочие евреи – солидные деловые люди, проживающие в разных концах республики, но при этом не теряющие между собой связей, и в ходе этого мероприятия будут сделаны интересные взаимовыгодные финансовые предложения, так что, возможно, мол, и меня что-нибудь заинтересует. (Мой товарищ, насколько я понимал, имел в виду подпольные швейные цеха и всякие другие, по большей части незаконные производства, так как мы с ним эту тему раньше уже неоднократно обсуждали).
     Подумав, я согласился: как раз в ближайшие дни у меня от спекулятивных операций должна была освободиться приличная сумма (что-то около пятнадцати тысяч рублей), которую пока не было куда пристроить; да и, кроме того, почему бы действительно не гульнуть, не развлечься в Кишиневе, тем более, я слышал от наших с Яшей общих знакомых и в частности от Туза-музыканта, работавшего вместе со мной в ресторане, что отдыхать в компании с Яшей одно удовольствие.
     На тот момент времени по нашим с Яковом текущим взаиморасчетам я задолжал ему где-то около тысячи рублей, вот он, не принимая их от меня, и намекнул, что отдых в Кишиневе – за мой счет и, соответственно, - списывается с долга. 
     Итак, наш отъезд был намечен на пятницу, и я вынужден был на время своего отсутствия оставить бар на Сулико, моего нового напарника (я вам как-нибудь позже расскажу о нем подробнее. Кстати, он у нас тоже какой-то «горский» – уроженец знаменитого грузинского села Цинандали: помните, одноименная всесоюзно, а может и всемирно известная марка вина? А фамилия его оканчивается на «швили» – сынок, значит). Оставил рабочее место не без тяжести на душе, а сам, взяв с собой для компании девушку Катерину, присел с бутылкой холодного чешского пива на парапете у входа в бар дожидаться Яшкиного приезда.
     Катюша в настоящий момент сидит напротив меня, красиво перекинув ногу через ногу и, дымя сигаретой, шутливо строит мне глазки. А я потягиваю пиво, и от нечего делать ее разглядываю, скажем, не без удовольствия. Сидим, ждем, изредка словом перемолвимся, да на дорогу посматриваем – Яшка обещал подъехать в четыре пополудни, а теперь на часах было без пяти минут.
– Катюха, как у тебя с прикидом, с тряпками, то есть, все нормально? – спрашиваю я девушку просто так, для поддержания разговора. – Есть в чем в столичном ресторане блеснуть?
  – Есть кое-что, я тут с собой прихватила, – улыбнувшись, ответила девушка и похлопала ладошкой по пузатой коричневой сумке из кожзаменителя, стоявшей у нее в ногах.
– Ну, ты ведь понимаешь, о чем я, – сказал я извиняющимся тоном. – Нам, мужикам, главное – при штанах и при рубашке, а у вас, дамочек, с этим делом все гораздо сложнее.
– Надеюсь, я тебе понравлюсь, когда мы окажемся в ресторане, – сказала Катька, изобразив на своем лице томное выражение.
– Ты мне и так нравишься, – вздохнул я и добавил шутливо, мечтательным тоном: – Я даже думаю, что и без всякой одежды ты не хуже. – И тут же, вновь поглядев на дорогу, озабоченно, сам к себе обращаясь, спросил: - Так, это конечно все хорошо, только вот где наш водитель-распорядитель Яшка? Запаздывает, что ли?
     Яша ездил только на «жигулях», причем исключительно шестой модели, предпочитая бежевый цвет; при этом больше двух лет он одну машину не держал, считая, что это непрактично, поэтому, когда подходил назначенный срок, он продавал ее и тут же покупал новую.    
     Вот уже несколько лет он был моим деловым партнером в некоторых взаимовыгодных для нас обоих сферах деятельности, и, кроме того, постоянным клиентом в баре.
    Девушка же Катерина, которая была сегодня со мной, к нашей с ним компании подключилась, можно сказать, случайно, а дело было так: Яшка, увидев ее позавчера в баре, сказал, что не мешало бы взять с собой в Кишинев какую-нибудь «телку симпатичную». «А хотя бы и эту», - кивнул он на сидевшую у стойки Катерину. И добавил, что девушка нам нужна не столько для секса, сколько для украшения компании, и это уточнение меня вполне устроило, потому как что именно данная девушка представляет из себя в плане секса, мне было неведомо.   
     Катюшу я обнаружил пару месяцев тому назад в новом спальном микрорайоне Спирина, где проживают по большей части простые работяги. Внешне она девушка незаурядная – яркая и привлекательная: рост за метр семьдесят, стройная и статная, и мордашка хорошенькая, черты лица правильные, четкие и выразительные. Но особое впечатление, по моему мнению, производили ее огромные миндалевидные глаза – явление, весьма редко встречающееся в нашей Молдавии – тут вам все же не Япония с Кореей, и даже не Татария с Чувашией. Добавьте сюда еще роскошные волнистые каштановые волосы, имеющие природный блеск – и портрет красавицы готов! Но вот скромностью и хорошим поведением девушка не отличалась, скорее наоборот. До встречи со мной Катюша активно тусовалась в компании сверстников – ее соучеников, обитавших в том же районе. В прошлом году все эти балбесы, и она в том числе, закончили десятилетку. Их было около десятка - парней и девушек, и всё, чем они занимались, были лишь пьянки да свальный грех – подростки наливались до одури чуть ли не с самого утра сухим домашним вином, количество которого в Молдавии не поддаётся подсчёту, его, как известно каждому, можно приобрести за гроши, а при желании и вовсе задаром. Ну а после этого, естественно – «любовь»: матрас, брошенный в угол комнаты и ноги враскорячку. Правда, следует заметить, что этой компании еще кое в чем повезло: в их распоряжении была целая трехкомнатная квартира – родители одного из оболтусов уже третий год находились на Севере, деньги зарабатывали.
     Даже не планируя поступать в какие-либо вузы или же другие учебные заведения, что было бы вполне естественным для них занятием, и над чем, кстати, корпели их более серьезные и сознательные соученики, эта группа недавних школьников таким вот образом, весьма своеобразно, готовилась к грядущим радикальным изменениям в своей судьбе: ребята вот-вот, по достижению 18-летнего возраста должны были отправляться в армию, у девушек тоже выбор был невелик: или замуж кто возьмет, потому что возраст был для этого самый подходящий, или же продолжать веселиться, сколько возможно, но тоже с прицелом на замужество. Идти же учиться какой-либо профессии или, того хуже, податься работать на куда-либо на 3-сменное производство за 80-100 рублей в месяц - курам на смех, – еще успеется, так, скорее всего, думали они,  ведь для этого вся жизнь впереди.
     Ну, а родители будущих «абитуриентов» на своих чад нарадоваться не могли, будучи уверенными, что раз те отсутствуют дома, значит, где-то денно и нощно коллективно зубрят, грызут камень науки, к вступительным экзаменам готовятся.
     Я случайно попал на эту блатхату – решал финансовые дела с Ильей, сыном хозяев этой самой квартиры, за которым числился карточный должок почти в пятьсот рублей. Там, на этой квартире и довелось мне с Катюшей встретиться и познакомиться; не было бы в их распоряжении квартиры, по подвалам бы эти ребятишки шастали – я сам в их возрасте был в точно таком же положении.    
    Правда, после посещения этой квартиры я потом еще целый месяц плевался – как вспоминал то место, пропитанное запахами алкоголя и секса, но вот Катюшу там, словно розочку, случайно оброненную в навозную кучу, приметил – и запомнил. Во время той встречи я предложил Илье, чтобы в счет долга он отдал мне девочку – но он своей выгоды не понял, сказал: неси ведро вина и она твоя. Такова, видно, была ее цена – ведро кислого домашнего вина, или, в переводе на деньги – максимум десятка.
     С того дня я всеми возможными способами стал оказывать Катерине знаки внимания – дал девушке понять, что интересуюсь ею, ну не мог я, поймите меня правильно, такую симпатичную девку оставить загнивать в том болоте – сердце просто кровью обливалось, как хотелось вытащить ее оттуда и «облагодетельствовать».   
     Короче, я передал ее подружкам, что хочу видеть Катьку у себя в баре, то есть настоятельно рекомендую. Что вскоре и случилось: в один из последующих дней Катерина заявилась в бар. «Наверняка, исключительно со скуки она сюда подалась, - подумал я, внутренне улыбнувшись, -  тем более что прежде девушка в баре еще не бывала». Она была слегка навеселе, одета вульгарно – серого цвета коротенькая юбочка, белая блуза, безвкусный макияж, сигарета к губе прилеплена, ну и речь, конечно же, соответствующая - через слово мат. Я сделал девушке легкий взбадривающий коктейль на основе минералки и лимонного сока, и попросил ее посидеть около меня. Дождавшись, пока она немного пообвыкнет, осмотрится, я сказал ей:
  – Катенька, я хочу предложить тебе оставить компанию твоих друзей, они, надеюсь, тебе уже до смертной скуки надоели.
– Допустим. И что же я буду с этого иметь? – грубовато спросила она, уставившись в меня затуманенным взглядом.
– Вливайся в нашу. – Я усмехнулся. – Врать не буду, ничего нового пока предложить не могу – по большому счету придется все то же самое делать – общаться с разными людьми, ну и порой демонстрировать свои сексуальные достоинства, сама понимаешь, весь мир на этом держится. – Я внимательно следил за эмоциями на смазливом Катькином лице. – Только тут все будет по-другому – культурно и красиво, здесь ты не встретишь ни насилия, ни эксплуатации, а просто станешь бывать в хороших компаниях, встречаться с приличными людьми, научишься себя правильно вести, а позже, может быть, кого и в женихи себе присмотришь, из тех, разумеется, кто о твоём прошлом знать не будет.
– Хорошо, Савва, я тебя поняла, а то ведь подумала было, ты мне предложение какое-нибудь пошлое хочешь сделать, - наконец выговорила она.
     Куда уж пошлее, подумал я, усмехнувшись, а вслух сказал:
– Ты девка красивая, Катька, и должна этим грамотно пользоваться, вот поэтому-то я тебя и зову. А всякого сброда человеческого женского пола у нас здесь в ресторане и так в излишке крутится, свиснуть не успеешь, набегут, только их, честно говоря, даже видеть не хочется. Тебя вот, дурочку, жалко, ты со своей внешностью можешь любую компанию украсить.
     Катька поцокала языком, попросила один день – подумать – и покинула бар. С тех пор прошло около двух недель, Катька почти каждый вечер приходила, просиживала со мной и моими друзьями в баре допоздна, знакомилась с людьми, прислушивалась, привыкала, а затем мы ее... отвозили домой, благо удобно было – она жила по соседству с товарищем моим, Кондратом, дома их стояли напротив. За это время я заметил, что Катька стала одеваться заметно лучше, чем раньше; оказалось, она способна и макияж приличный навести и без мата обходиться, из чего я вскоре сделал вывод, что предыдущее ее поведение – чистая базаровщина, желание, отвергая общепризнанные нормы поведения, взгляды и ценности, выделиться из толпы.
Считая, что она моя девушка, мои друзья и знакомые к ней не клеились, я же вел себя по отношению к ней как собака на сене – сам не гам, и другому не дам. А дело было в том, что я себе плохо представлял, как у нас с Катюшей интимные отношения сложатся – всё это время, пока мы с ней общались, мне мешал запах ее тела – особый, резко выраженный, мускусный. Теперь-то уж я понимаю, что это возрастное, преходящее, но тогда… Это было, пожалуй, единственной преградой, мешавшей нашему сближению. И из-за этого, наверное, она все еще не была принята в нашу компанию окончательно и не заняла в ней достойного места; чувство эгоизма мешало мне безропотно пустить ее в наш круг, а самому, отбросив мысль о близости с ней, просто отстраниться. Ну, а сама Катюша понимала, конечно, что нравится мне, и ловко пользовалась этим: своим дружкам, босякам, будучи в их компании, давала легко, играючи, а мне пыталась мозги крутить – я, мол, девушка гордая, не подступишься. Например, позавчера вечером, когда мы с ней остались в баре вдвоем, она спросила меня кокетливо: «Ну что, Савва, чувствую, ты мне сегодня хочешь сказать что-то важное, касающееся нас двоих?» При этом она глядела на меня одновременно вопросительно и снисходительно, сверху вниз, пользуясь преимуществом своего роста, да еще будучи на высоком каблуке. Может, она думала, наивная, что я ей в любви признаться собираюсь?
     Я тоже ее оглядел, только снизу доверху – да уж, не отымешь, хороша, чертовка! Вид у нее, правда, был слегка вульгарный, а я, признаться, этого не люблю. Но, конечно же, решил, что возьму ее с собой в Кишинев. Ведь Яшка говорил просто о красивой телке, и я отбросил все свои ощущения и сомнения – не невесту же себе выбираю!
     Это у нас, мужиков, помыслы сплошь эгоистичные – как с телкой в постель, а порой даже и без того, только подумаем, помечтаем об этом, – тут же и примеряем ее так и этак, словно жениться на ней собираемся. Неправильный это, я вам скажу, братцы, подход, эгоистичный, собственнический. Вслух же я сказал тогда Катьке простенький комплимент, а затем спросил так небрежно: «Катенька, не желаешь в ближайшие выходные прокатиться вместе со мной в Кишинев, отдохнуть в компании приличных и серьезных людей?». Катька против обыкновения выслушала мое предложение серьезно и внимательно, спросила только, когда ей нужно быть готовой. Я ответил и вдруг, неожиданно для самого себя, достал из кармана пачку денег и, отстегнув три сотни рублей четвертаками, небрежно протянул ей и сказал: «На вот, возьми, купи себе что-нибудь нужное, платье там, туфли, косметику». Не знаю, что это на меня нашло, обычно я девкам денег не даю, чтобы тем самым их не портить и, главное, не приучать, а тут дал, наверное, потому, что накануне вечером приличную сумму в карты выиграл, - знал, не отдай я их сегодня, следующим вечером они у меня могли легко уйти туда, откуда пришли.
     Катька докурила сигарету и щелчком отправила окурок в сторону дороги, вернув меня тем самым к реальности. Проводив полет «бычка» взглядом, мы одновременно увидели остановившийся у обочины бежевый «жигуль» со знакомыми номерами.
  «Ну, наконец-то!» - вздохнул я. Подхватив свои вещи, мы отправились к машине, весело поздоровались с Яшкой – он был в машине один – забросили внутрь сумки, погрузились сами и Яшка взял курс на Кишинев. Дорогой мы много шутили, смеялись, даже песни пели, и не заметили, как минули два с лишним часа пути до столицы Молдавии. Наша машина, проехав по центральной улице Кишинева, подкатила к одноименной гостинице под названием «Кишинэу».
     Я с удовольствием отметил про себя, что Яшке Катюша явно понравилась и, когда она из машины выходила, он даже, как истинный джентльмен, подал ей руку, а потом и дальше продолжал за ней красиво ухаживать. 
    Когда мы вошли в гостиничное фойе, Яшка на ходу отдал швейцару ключи от машины, сопроводив их трехрублевой купюрой.
– Это еще зачем? – удивленно спросил я.
– Сейчас подъедет механик из автосервиса, заберет машину и до завтрашнего полудня наведет в ней полный порядок – она пройдет все необходимое обслуживание, – пояснил он, и я понимающе закивал.
     Войдя внутрь, мы не подошли к окошку администратора, как делают все нормальные люди, а миновав фойе, отправились прямиком к лифту, который вознес нас на третий этаж. Попутно я обратил внимание на то, что все встреченные нами по  пути  работники гостиницы, начиная со швейцара в дверях и заканчивая дежурной по этажу и горничной, едва завидев Яшку, радостно ему улыбались и вежливо здоровались. Из чего я сделал вывод, что он здесь свой человек, а вскоре выяснилось, что два номера полулюкса на 3 этаже – 306 и 307 – были постоянно забронированы за нашим другом на выходные, независимо от того, находился ли он в гостинице или нет.
     Мы с Яшкой удалились в один номер, второй любезно предоставив в распоряжение Катюши, чтобы она могла привести себя в порядок. На первый вечер у нас в Кишиневе не было предусмотрено какой-либо конкретной программы, поэтому я, с комфортом расположившись на диване, уставился в телевизор, а Яшка, извинившись за занятость, положил перед собой небольшой блокнот и засел за телефон. Я из любопытства, сделав вид, что хочу напиться, встал и, подойдя к столику, где стояли графин и стаканы, мельком заглянул в его блокнот. Там в столбик были записаны какие-то цифры – мне даже показалось, что это шпионский шифр. Затем я перевел свой взгляд на телефонную тумбочку и чуть не расхохотался – там под стеклом лежал другой список – телефоны и имена под порядковыми номерами, все почему-то женские и количеством не менее полусотни. Яшка, поймав мой взгляд, хитро, искоса поглядел на меня и мы оба рассмеялись, после чего он открыл секрет: оказалось, я угадал, это действительно был шифр – открой чужой человек или даже жена блокнот, порядковые номера ничего ей не дадут – имен-то нет.
     Тем временем  Яков сделал несколько звонков, причем, судя по манере разговора, общался он исключительно с женщинами. По окончании этого занятия мы с ним по очереди приняли душ, после чего решили спуститься в гостиничный ресторан поужинать.
– Схожу я, пожалуй, Катьку заберу, – сказал я Яшке, открывая дверь нашего номера. – А то ее что-то долго не видать, может спать завалилась.
    Подойдя к двери соседнего номера, я легонько постучал, и, не услышав ответа, распахнул ее – а в следующую секунду мой рот поневоле раскрылся, и я даже отступил на шаг: из номера вышла, нет, выплыла шикарная дама в длинном, почти до пят, красного бархата вечернем платье с красивым вырезом декольте и в черных туфлях на высоченных каблуках – ну, прямо королева бала, и только; в левой руке у нее была маленькая дамская сумочка черного цвета.
– Бог мой, кто это?! – только и смог вымолвить я.
      С трудом я узнал в этой даме нашу Катюшу – скромную девушку из рабочего микрорайона Спирина. Когда мы с ней минуту спустя вошли в соседний номер, Яшка поднял голову и телефонная трубка едва не выпала из его руки – он был потрясен увиденным не меньше моего. И то сказать: наша Катерина в своем новом наряде сказочно преобразилась – перед нами возникла томная, зажигательно красивая незнакомка, которая поразила нас мгновенно приобретенными (или это в ней до поры до времени попросту дремало?) манерностью и шармом, и теперь, победно глядя на нас, наслаждалась видом наших растерянных рож, а мы позорно молчали, словно языки проглотили. Катерина за это время также успела сделать себе макияж – на удивление приличный, и теперь перед нами стояла, скажу без преувеличения, очаровательно прелестная мадам.         
    Катрин (с этой минуты мне захотелось ее называть именно так), проплыла между нами и грациозно присела на стул, стоящий посреди комнаты – девушка явно давала нам возможность полюбоваться ею.
    У меня даже ладони вспотели, а это происходит в чрезвычайно редких случаях и только при больших стрессах.
– А, Яша, что скажешь? Сногсшибательная метаморфоза, тебе не кажется? – наконец вымолвил я.
– Мне кажется, Савва, мне не просто кажется, я просто уверен в этом. Только мне почему-то еще кажется, что мы с тобой теперь недостойны даже рядом с такой дамой находиться.
– Успокойтесь, мальчики, и не надо преувеличивать, – произнесла Катрин, слегка покраснев, у нее теперь даже голос поменялся. – Не перехвалите меня, а то загоржусь.
     Яшка, несколькими минутами позднее все же справился с собой, извинился перед нами и, вернувшись к телефону, сделал еще один звонок, затем повернулся к нам с Катериной и спросил:
– Катенька и Савва, вы не будете против, если в ресторане к нам присоединится один нужный мне товарищ? Он мой старинный приятель, режиссер киностудии «Молдова-фильм».
     Мы с Катюшей, естественно, не возражали и спустя несколько минут мы все вместе спустились лифтом вниз. Вход в общий зал ресторана располагался от гостиничного входа вглубь и налево, мы же, ведомые Яковом, свернули направо, под низкую арку, над которой горело название «Крама». Это, как я уже знал, был филиал ресторана, представлявший собой целый комплекс отдельных кабинетов.
     Привыкший к большим и шумным ресторанным залам, я спросил Якова:
–Скажи, друг мой, а в основном зале нам не будет удобнее?
– Думаю, вам с Катюшей здесь больше понравится, – уверенно ответил он, шагнув под первую арку. – Интим, знаешь ли, хорош тем, что здесь можно спокойно посидеть с друзьями, и никто за твой столик без разрешения присаживается не станет, и даму твою за руку на танец тащить не будет.
– И то правда, – следуя за ним, усмехнулся я, живо представив себе картину, расписанную Яшкой.
      Пройдя по неширокому подземному коридору, мы вскоре попали в анфиладу небольших гротов, вырубленных прямо в камне под землей. Стилизованные под старину, эти помещения, превращенные в обособленные зальчики, каждый из которых со своими неповторимыми особенностями оформления, заметно отличавшими его от других, имели, на наш взгляд, весьма уютный вид.  В каждом таком гроте было всего несколько столиков, и играл небольшой, из двух-трех человек, оркестрик.
     Я не обману вас, если скажу, что внимание всех встреченных нами мужчин во все время нашего следования к последнему из гротов, было приковано к нашей прекрасной даме: одни оценивали ее внешность тихими вздохами, другие – восторженными взглядами, а кое-кто – из тех, кто был попьянее – и шумными возгласами; даже встреченные нами женщины моментально уступали Катерине дорогу, безусловно отдавая дань ее превосходству. Я секундочку пофантазировал – наш приход в ресторан мне представился выходом королевы к своим подданным,  никак не меньше.
    В слабо освещенном гроте, в который мы вошли, по всем его четырем углам висели, подвешенные на цепях к потолку, масляные, старинного вида светильники, похожие на большие чаши. В настоящий момент они были зажжены и при этом слегка коптили. Внутри помещения мы обнаружили четыре столика, два из которых оказались незанятыми. Оркестр, состоявший всего из трех человек, при нашем появлении прервал одну из композиций и заиграл щемящую задушевную мелодию, из чего я сделал вывод, что музыканты, увидев Яшу, решили сделать ему приятное – исполнялась еврейская «Хава Нагила». Чуть позднее я узнал, что скрипачом в этом трио звезд – и это, поверьте, не преувеличение, а факт! - был Игнат – известный виртуоз, один из лучших молдавских, а может и советских музыкантов-исполнителей, по происхождению цыган. Его скрипку, то есть скрипичную музыку в его исполнении, слышали практически все советские граждане в таких известных фильмах как «Лэутары» и «Табор уходит в небо», даже самого исполнителя видели, а вот в лицо его, как, впрочем, и других музыкантов, скорее всего не запомнили.   
     Мы заняли один из свободных столиков, середину которого занимал небольшой канделябр с тремя горящими в нём свечами, а уже в следующую минуту к нам подоспел юркий худощавый официант неопределенного возраста, который поздоровавшись, склонился перед Яшкой. Тот шепнул официанту всего несколько слов, после чего халдей исчез.
    Под следующую еврейскую мелодию он практически незаметно накрыл перед нами стол и под конец водрузил посредине бутылку марочного коньяка.
– Катенька, ты коньяк пить будешь, или заказать тебе шампанского? – поинтересовался я.
– Что вы будете, то же и я, – просто ответила девушка.
     Яша взял в руку бутылку, и в эту самую минуту к столу подошел новый человек – судя по неординарной внешности и одежде - его друг, режиссер. Яков радостно приветствовал его, и тут же представил нам – «Вольдемар», мы тоже назвались, после чего Яков стал разливать коньяк по рюмкам, а Вольдемар, обменявшись со мной рукопожатием, чинно поцеловал ручку Катюше, после чего присел на свободный стул около нее и с ходу стал что-то нашептывать девушке, склонившись к самому ее уху, – не сомневаюсь, что это были одни лишь комплименты.
– Уважаемый Вольдемар, – сказал я, заметив, что первый же его монолог до неприличия затянулся. – Я надеюсь, вы не собираетесь приглашать нашу девушку на главную роль в своем новом фильме, как это заведено у вас, режиссеров, потому что, смею вас заверить, она у нас и так на главных ролях.
     Яшка, бросив на меня удивленный взгляд, усмехнулся, а Вольдемар повернулся ко мне и манерно сказал красиво поставленным баритоном:
– Я, уважаемый Савва, да будет вам известно, снимаю только документальное кино.
– А вот в этом мы с вами схожи, – подмигнул я Яшке. – Мы тоже по жизни большие реалисты. Поэтому-то я и беспокоюсь за девушку.
     После чего все понимающе засмеялись; Вольдемар, извинившись, оставил Катюшу в покое, и мы вчетвером завели общий разговор на самые разные темы.
     Вечер протекал мирно, весело и благопристойно, мы выпивали, закусывали всевозможными национальными вкусностями, которые подавались на стол с завидной регулярностью, иногда по очереди танцевали с нашей единственной дамой, и, наверное, человеку со стороны было любопытно наблюдать, как трое мужчин попеременно приглашают на танец девушку, которая была выше любого из своих кавалеров.
     Вольдемар, несмотря на свою показную высокомерность, оказался весьма интересным типом, он беспрерывно рассказывал всевозможные истории, сплетни и байки из частной жизни сотрудников и актеров киностудии «Молдова-фильм» и местных театров; они перемежались долгими прочувственными кавказскими тостами в исполнении Якова.
     В перерывах между тостами я с интересом осматривался по сторонам и вскоре обратил внимание на молодого, не старше тридцати, человека, сидевшего за одним из соседних столиков. Мужчина так и ерзал на своем месте, будто чувствовал себя здесь, в столь симпатичном месте, неуютно. При этом своим поведением он явно волновал свою спутницу, хорошенькую блондинку.   
     Заиграла очередная мелодия, Вольдемар встал и пригласил Катюшу на танец. Она с грациозностью леди выплыла из-за стола и отправилась танцевать; Вольдемар так прижимался к ней, что я в какое-то мгновение даже почувствовал укол ревности, чего раньше за собой по отношению к Катрин никогда не замечал. Когда танец, наконец, закончился, и Катрин вернули на место, я успокоенно вздохнул.    
     Заиграла следующая мелодия – и вновь, судя по мотиву, на еврейскую тему, и тогда беспокойный мужчина, сидевший за соседним столиком, встал и решительно направился к нам.
– Добрый вечер, – сказал он, обращаясь к Яше (каким-то образом он вычислил, что тот среди нас главный). – Разрешите мне представиться: я офицер КГБ, капитан, – рука молодого человека потянулась к внутреннему карману пиджака, но Яша небрежно махнул рукой:
– Не надо документов, мы вам верим, товарищ.
     Молодой человек все же показал удостоверение и действительно оказался капитаном госбезопасности – я прочел написанные на корочке имя и звание медленно и вслух.
– Послушайте, это ведь неслыханно – все время заказывать еврейскую музыку, – поочередно оглядывая нас, сказал он почему-то обиженным тоном.
– Разве мы заказывали какую-нибудь музыку? – саркастически улыбнувшись, спросил Яша, затем деланно–удивленно поглядел на нас и развел руками.
– Мы даже с места еще не вставали, как вошли, разве что ходили танцевать, – подтвердил я.
– Эта музыка не должна звучать в нашей стране, она здесь под запретом, а играют ее в основном в Израиле, государстве, где проживают наши идейные противники. - Наш оппонент, казалось, был в восторге от собственных слов.
-Извините, я в музыке не разбираюсь, – вновь улыбнулся Яша (в скобках замечу: недавний выпускник театрального института, а также певец, обладатель довольно приличного голоса!), но с удовольствием слушаю любые произведения, которые исполняют музыканты, а они здесь, говорят, высокие профессионалы. Кстати, я только что собирался подарить им два рубля. – Яшка демонстративно стал рыться в карманах. – Если вы, товарищ капитан, конечно, не возражаете.  (Несколько позже я узнал, что, бывая здесь, Яша всегда оставлял музыкантам четвертак – 25 рублей).
      Комитетчик еще раз оглядел всех нас по очереди долгим оценивающим взглядом, как бы фотографируя, затем извинился и отправился к музыкантам – разбираться теперь уже с ними. Те, нисколько не растерявшись, популярно объяснили ему, что всё, что он слышал в этот вечер, относится к музыке румынских цыган, и пришлось разочарованному человеку из «органов» отправиться на место и дожевывать свой антрекот без всякого аппетита, потому что следующая же прозвучавшая мелодия вновь оказалась еврейской – зажигательной «семь-сорок», под которую, я знаю, буквально все граждане танцуют с удовольствием, включая даже злостных антисемитов.
     «Ну вот, опять происки израильских агрессоров», – подумал, наверное, комитетчик, давясь куском остывшей говядины.
     После ужина, который я здесь детально описывать не стану по той простой причине, что сегодня еще не обедал, мы отправились обратно в номера, и Катерину по-прежнему сопровождали восторженные взгляды всех тех, в чье поле зрения она попадала.
     Когда мы вышли из коридора в фойе, нас со своего поста окликнул швейцар и «передал» Якову «из рук в руки» трех дам, одетых, несмотря на конец марта, в легкие меховые полушубки. Правда, иногда по вечерам, включая и сегодняшний, у нас в Молдавии бывает еще довольно прохладно, а дамочки эти, простите за игру слов, очень напоминали тех, что «работают на улице», то есть проституток.   
     Мы поднялись наверх, в свои номера, двумя партиями – потому что не смогли за один раз в лифте уместиться. Когда все дамочки, включая Катюшу, вошли в комнаты, Яша отозвал меня в сторону:
– Эти девочки, Савва, приглашены по «культурной программе», – сказал он, улыбнувшись. – Две из них практикуют исключительно минет, а третья, та, что постарше, – предназначена для секса постельного.
– Спасибо за информацию, – поблагодарил его я, усмехнувшись. – Расклад несложный и даже мне, рядовому обывателю, понятен.
     Сказав это, я имел в виду, что мне не обязательно было все это объяснять: как только я увидел наших «гостий», сразу понял, кто есть кто: две дамочки, то есть те, что помоложе (в пределах 25 лет), внешне были малопривлекательны и на большее, кроме как для минета, не годились. (Благодаря насыщенному событиями и весьма беспокойному образу жизни мне нередко приходится иметь дело с просто любительницами этого дела, но порой бывают такие вот встречи с профессионалками, и при этом я всегда со смехом вспоминаю, как некоторые знакомые мне ребята говорят: "А я вот возьму и женюсь на некрасивой, зато она мне, в благодарность за это по гроб жизни верна будет"). Это я к тому сейчас говорю, что обе эти мадам были, уж извините за подробности, замужними женщинами. Третья же, та, что постарше, была интересной блондинкой на вид лет 33 – 35, с хорошей фигурой и ухоженным лицом. Несколько позже Яков, улучив минуту, рассказал мне историю этой женщины. Злая судьба вынудила ее стать проституткой: муж этой дамочки, режиссер все той же киностудии «Молдова-фильм», еще совсем недавно блистательный и респектабельный, угодил за какие-то там финансовые манипуляции в тюрьму, да еще умудрился при этом влететь по статье «с полной конфискацией имущества». Потом, уже находясь в зоне, его угораздило проиграться в карты на сумму в пять тысяч рублей, которых у него, естественно, не было. Таким образом, его жена по решению суда в один день распростилась с кооперативной квартирой и машиной, и теперь, ютясь вместе с 10-летней дочерью временно у подруги чуть ли не в чулане, в дополнение ко всему оказалась перед выбором: либо уйти с ребенком, куда глаза глядят, либо снять комнатку и срочно отрабатывать долг мужа, так как из зоны от него пришла слезная «малява», в которой он просит к такому-то дню передать эти пять штук – (пять тысяч рублей) через такого-то, а сроку-то – смех – два дня.
     И вот его благоверная берет взаймы эту сумму у знакомых, причем под проценты, затем передает их с помощью посредника (и тоже не бесплатно) на зону, а затем пускает свое тело на продажу (правда, в определенном кругу), чтобы эти самые деньги каким-то образом вернуть. А все ради того, чтобы муженьку в зоне не пришлось рассчитываться за долг собственной задницей. (А стоила ли, спрашивается, эта самая задница таких жертв со стороны жены?). Лично мне весьма грустно было слышать эту историю.
      Яшка, когда я его спросил, зачем нам четыре женщины на троих, рассмеялся и сказал, что Катька сегодня в их команде будет запасной – («мы ведь не знаем ее возможностей»), и я кивнул, согласившись – не знаем, так как сексуальных контактов никто из нас с ней не имел.
     Вечер протекал прилично, даже, можно сказать, благопристойно: Яшка вместе с женой находившегося в тюрьме режиссера, которую звали Полина, удалился в спальню, Вольдемар с одной из девиц уединился в другом номере, а мы со второй девицей и с Катюшей, расположившись на диване в первой комнате, стали смотреть по телику поздние телепередачи.
     А   еще через часок все на короткое  время  собрались в нашем номере, затем девицы, одевшись, уехали на лифте вниз, швейцар поймал для них такси и отправил восвояси, – все это я с интересом наблюдал из окна нашего номера. Затем ушел Вольдемар, а вскоре и Яшка, пожелав нам спокойной ночи, отправился в соседний номер спать, после чего мы с Катериной остались вдвоем. Все то, что я пережил сегодня рядом с ней – удивление, затем восхищение, потом восторг и даже уколы ревности – все это заставило меня взглянуть на девушку несколько по другому: мне вновь страстно захотелось Катюшу, как в тот самый день, когда я впервые увидел ее.
     Катерина,  которая,  казалось,  целый  день меня не замечала, вдруг мило заулыбалась, подошла, села мне на колени и прильнула, крепко обняв за шею:
– Савва, милый, сегодня у нас такой чудесный вечер. Почему ты уделяешь мне так мало внимания?
– Я ревную тебя к Яшке и Вольдемару, и ко всем другим, которые пялятся на тебя, – сказал я честно.
– Ну и зря, потому что никто кроме тебя мне не нужен, – сказала Катька, раскачиваясь вместе со мной на диванчике так, что я почувствовал, что еще мгновение, и мы опрокинемся. Дальше произошло то, что впоследствии мне трудно было объяснить даже себе самому: я вскочил, схватил Катьку в охапку, на ходу она потеряла свои туфли, затем настала очередь платья, я отбросил его в сторону и потащил девушку, оставшуюся в одном белье, в ванную комнату. Пустив струю воды, я раздел Катьку догола, обнажился сам и полез вместе с ней в ванную, где, отрегулировав воду, стал яростно натирать Катюшу невесть откуда взявшимися здесь мылом и мочалкой.
– Ты с ума сошел! – наконец отреагировала она на мои действия. Недоумевающая Катька, вначале принявшая мои действия за шутку, пыталась брыкаться, непривычная, видимо, к такому обращению с ней кавалеров, но я довел-таки свое дело до конца, с остервенением намыливая ее великолепное юное тело до тех пор, пока оно под моими руками не стало хрустеть.
– Сейчас, Катенька, сейчас, – шептал я срывающимся от страсти голосом, затем схватил ее – длинную и гибкую – на руки, и понес – влажную и желанную – в постель. Вдыхая по пути ее запахи, я не почувствовал ничего постороннего, не считая ароматов чистого тела и шампуня, поэтому, уронив ее на постель, немедленно набросился на девушку со всем пылом давно сдерживаемой страсти.
     Минут через десять в результате обоюдных энергичных движений я все же уловил от своей партнерши все тот же самый характерный мускусный запашок, который так раздражал меня прежде, но теперь уже ничто не могло помешать мне закончить любовный акт с получением наивысшего наслаждения.
     Потом, позже, когда мы с ней отдыхали в постели, укрытые одеялом, и Катерина сказала мне, сонно улыбаясь: «Ты напал на меня, словно сумасшедший и любил так долго – это было ужасно приятно», я почувствовал себя на вершине блаженства. После взаимных комплиментов и нежных объятий мы уснули.   
      Проснувшись около десяти утра и не обнаружив Яшку в номере, мы не стали его искать, а, резонно полагая, что рано или поздно он найдется сам, отправились завтракать, причем Катрин не удержалась и надела к завтраку вчерашнее вечернее платье, в чем я ей не препятствовал.
     Мы спустились вниз на полуэтаж, и я толкнул дверь буфета, на которой, правда, висела табличка «спецобслуживание», но меня, признаться, уже давно подобные таблички не останавливают, и мы оказались внутри. Почти все столики в буфете оказались занятыми молодыми людьми кавказской национальности, одетыми в одинаковые спортивные костюмы. Они завтракали сосисками и яйцами и при этом громко, гортанными голосами переговаривались между собой. Бармен, увидев нас, развел руками в знак извинения, и сказал: «Мест нет, спецобслуживание».
     Мы с Катюшей уже было развернулись, чтобы удалиться, но тут вдруг все присутствующие стали нас дружно просить остаться и не уходить – глаза молодых людей, обращенные на Катерину, буквально горели от восхищения и восторга. В нерешительности мы замерли у дверей, и тогда из-за одного из столиков встал пожилой мужчина, наверное, тренер, который подошел к нам и попросил присесть за столик и спокойно позавтракать. Молодые люди мигом освободили один из столиков, и, потеснив своих товарищей, пересели за соседние. Еще спустя пару минут мы получили свой заказ, а спортсмены тем временем стали покидать помещение, каждый из которых, обязательно проходя мимо нашего столика, восхищенно цокал языком.
     Бармен, принеся нам за столик кофе, шепнул, что эти ребята – игроки футбольной команды «Торпедо» Кутаиси, и у них сегодня должна состояться игра со столичным клубом «Нистру». Когда мы с Катюшей, позавтракав, спустя четверть часа вышли из буфета, вдоль стен в полном составе выстроились футболисты-торпедовцы, образуя, таким образом, живой коридор. Я подумал, что они кого-то ждут, и не ошибся: они ждали нас, вернее Катиного выхода, а увидев ее, вся команда в едином порыве издала восхищенный вздох, а некоторые даже захлопали в ладоши. Катрин с непревзойденной грациозностью прошла сквозь этот почетный караул, затем, ожидая меня, полуобернулась, в то время как я, не удержавшись, сказал громко, во всеуслышание:
– Спасибо, ребята, у вас, как я заметил, прекрасный вкус. Желаю вам сегодня красивой игры, ну и, конечно же, проиграть. (Я, естественно, «болел» за своих).
     С этими словами мы удалились. Дежурная по коридору, когда мы возвратились в наш номер, окликнула меня и передала записку, текст которой был ей передан по телефону. В  записке Яшка извещал нас, что в настоящий момент находится на встрече всех горских евреев Молдавии, о которой он упоминал вчера, и ждет нас там же к двум часам дня на торжественный обед, – название, адрес и телефон ресторана прилагаются.
     Итак, до назначенной встречи у нас оставалось еще несколько часов, которыми мы собирались распорядиться по собственному усмотрению. В своем номере мы с Катюшей переоделись в обычную, непарадную одежду и вышли на улицу. Поймав у гостиницы такси, мы поехали в район Рышкановки, к магазину «Каштан». Я нечасто навещаю этот единственный в Молдавии сертификатный магазин, так как сюда сравнительно редко завозятся новые товары, или, правильнее будет сказать, я не имел тут никаких знакомств, а без них, соответственно, не мог рассчитывать приобрести для себя что-то дельное и нужное. Но вот накануне, в ресторане, из разговора двух модно одетых дамочек до моего уха донеслась информация, что вчера в «Каштан» был большой завоз, а сегодня, естественно, ожидается продажа. В обычных советских магазинах, какой бы товар в них не завезли, всегда у их руководства находились денежные резервы, чтобы эти самые товары перекупить, с целью дальнейшей продажи с кое-какой наценкой или же задержать продажу до конца месяца, для плана.. А вот в инвалютном магазине, в котором торговля день ото дня шла ни шатко, ни валко, такую сумму, да еще в чеках «Внешторгбанка» собрать было нереально. По этой причине я понимал, что кое-что из неостродефицитых товаров обязательно попадёт на прилавки.
    Добравшись до места, мы обнаружили у входных дверей толпу в сотню-полторы человек, которые жались к стенам магазина и друг к другу, спасаясь от свежего, если не сказать пронизывающего ветра, – было ещё только начало апреля, да и место слишком открытое. Прислушавшись к разговорам окружающих, я понял, что не ошибся: сегодня ожидался «выброс» в продажу целой партии новых товаров.
     Так как почти все очереди в Союзе (за редким исключением) существуют по принципу «кто сильнее, тот и первый», мы с Катюшей, когда толпа, нетерпеливо поглядывая на часы, в беспокойстве зашевелилась, применив таранный прием, прорвались к дверям и оказались в первых рядах. Еще через несколько минут ожидания, когда часовая стрелка добралась до десяти, дверь отворилась и граждане, демонстрируя на входе сертификаты, буквально повалили внутрь. (Тех же, кто не мог их предъявить, в магазин попросту не пускали).   
    Оказавшись внутри, я оставил Катьку восторженно озираться по сторонам, и осматривать богато оформленные витрины, а сам ускоренным шагом с видом бывалого покупателя пошел вдоль прилавков, то и дело снимая с них некоторые вещи. Дело в том, что мне довольно часто приходится бывать в московских сертификатных магазинах этой же торговой сети под названием «Березка» (не путать с валютными «березками», где товары отпускают за доллары и исключительно иностранцам), не говоря уж об их «сестричках» в Одессе, Киеве, Ленинграде, поэтому мне были хорошо знакомы почти все представленные здесь товары, а размеры всех систем – европейской и американской, - я знал назубок, что немаловажно, когда оказываешься в подобной ситуации: едва начнешь примерять на себя какую-нибудь тряпку, а она тебе не подходит – глядь, другие размеры уже расхватали прочие покупатели, причем без всякой примерки.
    На этот раз приличных товаров в магазине оказалось на удивление много, и я успел набрать в руки несколько вещей еще до того, как нахлынувшая толпа стала буквально «сметать» с полок все оставшееся.
     В этот самый момент меня среди полок с товарами обнаружила возбужденная Катюша. Глаза ее, от природы совсем не маленькие, увеличились в эти минуты вдвое против обычного, так, что я даже забеспокоился – с чего бы это: от давки ли на входе, или от обилия никогда прежде не виденных ею товаров.
     Катрин молчала, но при этом так жалобно и просительно глядела на меня, что тронула мое сердце, и я кивнул ей поощрительно – давай, действуй! Мне пришлось пойти вместе с ней, и брать вещи, ориентируясь на ее рост и объемы визуально, хватая их, как говорится «на глазок», причем, как позднее выяснилось, я при этом ни разу не ошибся! – все нами отобранное барахло ей подошло.
     Уже у кассы выяснилось, что Катюшины покупки – не считая моих - потянули на тысячу пятьсот чеков, то есть на целых три тысячи рублей по спекулятивному рыночному курсу.
– Милый, а у нас хватит денег, чтобы расплатиться? – спросила она с невинной улыбкой, и мне особенно понравились слова «милый» и «у нас». 
– У нас денег хватит, – весомо ответил я, и Катька зашептала мне на ухо: «Я отдам, я верну тебе, я отработаю эти деньги, мой милый, мой дорогой Савва!»  Мог ли я ей отказать, даже если бы она не сказала этого?
     Коробки с накупленными вещами – ее и моими – едва разместились в багажнике и салоне такси, но счастливые Катькины глаза того стоили. Пока она разбирала и примеривала покупки в гостиничном номере, подошло время отправляться в ресторан, где Яшка, находившийся в кругу своих земляков, ожидал нас. Катька на мою просьбу поторопиться с сожалением оторвалась от обновок, надела кое-какие из них и спросила меня:
– А можно мне пойти вот в этом?
      Я улыбнулся и сказал:
– Конечно можно. Этим, я думаю, ты шокируешь Яшку уже во второй раз за последние два дня.
     Счастливая Катька, совсем по-бабьи махнув рукой, засобиралась в ресторан. У нее, как я заметил, было как минимум одно, несомненно ценное качество – мгновенно собираться, если в этом была необходимость. Спустя полчаса такси доставило нас до места – нужный нам ресторанчик находился за чертой города. Подъехали, рассчитались, вышли и пошагали к заведению. Входная дверь, естественно, была заперта, на ней мы, подойдя, обнаружили столь привычную для подобных мест вывеску «Спецобслуживание», но не успели мы оглядеться по сторонам в поисках служебного входа, как к нам подошел непонятно откуда вынырнувший убеленный сединами администратор, который сказал с улыбкой:
  – У меня есть категорическое указание пропустить одну очень красивую даму с молодым человеком, который будет ее сопровождать. – Он, поймав мой укоризненный взгляд, тут же стушевался и поправился: – Вы извините, мне именно так и сказали: сопровождать.
      Конечно, мне не понравилась формулировка «сопровождать», но я не обиделся и сказал:
  -Что вы, что вы, мне вообще нравится эта роль – быть бесплатным – (ой ли!) - приложением к журналу «Фемея Молдовей» (Женщина Молдавии).
     Катрин и администратор рассмеялись, после чего мы вошли внутрь.   
     Официальная часть этого специфического сборища (тут, напоминаю, находились торговые работники со всех концов республики, а также воротилы воровского и теневого бизнеса), судя по всему, только что завершилась: я понял это по Яшкиному взъерошенному виду и множеству гуляющих в зале попарно мирно беседующих между собой солидных мужчин. Тут были молодые еще люди, и не очень, худые и поджарые, словно гончие, - наш Яшка, например, выглядел именно так, - были также нормального телосложения и, конечно, в достаточном количестве имелись солидные, с брюшком. Все присутствующие были черноволосыми кавказцами (то есть блондины среди них отсутствовали), некоторые с заметной сединой, вот только количество растительности на их головах было весьма различным: от роскошных кудрей до плеч – таких здесь было всего двое-трое, и до практически лысых. С лиц этих людей еще не сошла озабоченность произошедшего тут действа, но, если верить ароматам, уже витающим в воздухе, очень скоро должно было наступить время застолья.
– Мы с тобой, Катрин, подоспели как нельзя кстати, – сказал я, прохаживаясь с девушкой под руку вдоль длинного, уже полностью сервированного стола, и давая необходимые пояснения на то и дело возникавшие у нее вопросы.    
     Официанты – пятеро молодых парней в форменной одежде - соорудили его на кавказский манер, отчего у меня немедленно создалось ощущение, что мы каким-то чудесным образом перенеслись на Кавказ – так все на столах точно тому соответствовало. Свою короткую – полугодовую - армейскую службу я проходил в Азербайджане и успел за это время полюбить тамошние чайханы; потом еще около полутора месяцев я провел в Тбилиси, в окружном госпитале, и за этот срок мне посчастливилось обойти с десяток местных ресторанов, – на всю жизнь мне понравилась грузинская кухня. И вот теперь я имел удовольствие лицезреть все мои любимые блюда этой кухни здесь, в столице Молдавии. Все на столах было свежим и натуральным, как то: икорка – черная и красная в хрустальных кюветах на льду; мясо на гриле – баранина и говядина нескольких видов, истекающие соком и жирком; дразняще пахнущие чесноком и специями кебабы, купаты и домашние колбасы, бастурма; птица: куры, индейки, утки, гуси - целиком, кусками и мелко рубленая, а еще жареная, вареная, запеченная, в паштетах, а также в подливе или залитая соусом, отдельно располагалась  крольчатина и дичь; рыба десятка наименований – жареная, вареная, соленая, маринованная, копченая и заливная – размером с палец и метровой длины; самые разнообразные салаты без числа, непривычные вкусу европейца соусы с добавлением в них грецких орехов, и, конечно же, море овощей: свежих - целых, нарезанных кусками, а также жареных и тушеных; целые вороха зелени, местной и завозной, необыкновенно пахучей, а еще самые разнообразные фрукты со всех концов нашей необъятной родины; хлеб обычный – черный, серый и белый, а также лаваш и, конечно же, столь любимый мною хачапури трё-четырёх видов, молдавская вертута и много всего другого прочего, а совсем не то, что подается обычно в ресторанах в разделе «кавказская кухня» и сохраняет от нее, в лучшем случае, одно название. Да что там, даже с названиями в наших краях нередко случаются казусные неувязочки – вы вспомните только, как в меню различных ресторанов вместо «Чахохбили» писали «Чехомбили» и «Чахомбили» – одними названиями по слуху били.
    Тем временем присутствующие стали усаживаться за столы, и в это же время откуда ни возьмись, в зале появились с десяток дам, преимущественно среднего возраста – в районе тридцати. Нам с Катрин и Яковом достались места в левой части зала. Гости, вернее, хозяева этого стола, принялись откупоривать бутылки с шампанским, вином и коньяком. Затем со своего места встал солидный седовласый мужчина и произнес витиеватый кавказский тост, долгий и прочувственный – за дружбу и взаимопонимание, за что все и выпили. За ним последовали другой, третий тосты… казалось, люди, говорившие их, соревнуются в витиеватости. Всего мы в этот день услышали множество красивых и многословных кавказских тостов и пожеланий. В обильном и веселом застолье незаметно пролетело не менее трех часов. Каждый пил что хотел. Напитков, соответственно закускам, было неисчислимое изобилие: коньяки - молдавский, грузинский, дагестанский, украинский, азербайджанский и армянский, а также водка нескольких сортов. В богатом ассортименте были представлены вина: сладкие, полусладкие и сухие, бутылки были самых разнообразных форм и размеров, не говоря уж о многообразии и красочности этикеток; в глазах рябило от отечественных и импортных названий. Зарубежные боллсы, кремы и ликеры, а также виски и джин были здесь представлены, я так понимаю, чисто из хвастовства, так как почти не находили спроса среди присутствующих. В наличие также имелось несколько сортов шампанского, заранее охлажденного, в ведерках со льдом. По справедливому Катькиному замечанию, на столах не хватало лишь свинины, которую хозяева сегодняшнего банкета, будучи в большинстве своем евреями, не употребляли.
    Мы с Катрин, отдав дань всяким вкусностям, вскоре вполне насытились. В какой-то момент, решив, что с нас уже достаточно, я встал, и, взяв Катьку за руку, отправился, словно бы прогуливаясь, к выходу, так как внимания к моей даме к этому моменту было уже в избытке – на полсотни «джигитов» в этой развеселой компании приходилось всего с десяток женщин, и всем этим дамочкам, честно говоря, по внешним качествам до Катьки было столь же далеко, как если ползти на карачках от Кишинева до Кисловодска, откуда, если верить Яшке, прибыла когда-то в Молдавию почти вся присутствующая здесь братия, включая и его самого. Поэтому мы с Катькой и решили убраться подальше с их глаз, уже не на шутку разгоряченных спиртными напитками, тем более, что  «простых» в этой компании не было – все здесь присутствующие были если не миллионерами в рублях, то уж наверняка весьма «упакованными», – а эти люди не привыкли себе ни в чем отказывать, того и гляди – возгорятся желанием к Катерине, а там и до эксцессов недалеко.
     До двери нас проводил Яша.
– Яшенька, все было просто замечательно, поверь! Ты уж извини, что уходим по-английски, не прощаясь. Объясни своим ребятам, если кто поинтересуются, что у нас дела, театральное представление, концерт, лялька дома плачет, в общем, сам придумай что-нибудь, – пожал я ему руку на прощание и призывно махнул водителю стоявшего неподалеку такси.
– Не исчезайте совсем. Сообщите швейцару или горничной, где вас можно будет найти, – сказал на прощание Яшка, открывая дверцу остановившейся рядом «Волги», на дверце которой были изображены шашечки. – Я тоже скоро собираюсь покинуть компанию своих сородичей, одной-двух встреч в году с ними для меня вполне достаточно.
     Приехав в центр города, мы с Катюшей планомерно, не торопясь сделали обход всех близлежащих баров, выпили в каждом из них по бокалу шампанского, поболтали со знакомыми мне барменами, попутно узнали новости и последние сплетни. Позднее мы перебрались в «Интурист» на второй этаж, где с удобствами устроились в тамошнем баре за отдельным столиком, где уже сделали акцент на кофе с пирожными. Но самым важным для меня всегда были люди, поэтому, неспешно попивая кофеёк, я наблюдал за людьми, за их поведением и взаимоотношениях.
     Несколько позже, когда в бар набилось слишком много народа, мы покинули и его, поднявшись лифтом сразу на 14 этаж – там располагался небольшой, но уютный валютный бар, где, впрочем, отпускали и за рубли.    
     День плавно перетекал в вечер, позолота вечернего заката постепенно сползала со зданий, уступая наступающей серости, зато нам было весьма удобно и интересно наблюдать за всем этим с той высокой точки, где мы теперь находились, и с которой был виден почти весь город.
     Здесь мы, за неимением вкусного кофе вновь перешли на шампанское, а развлекались тем, что указывая пальцами вниз, пытались угадать знакомые места – улицы, проспекты, здания и парки.
     Публика в баре на 14-ом этаже была немногочисленной, но достаточно солидной: я знал, что зачастую тут назначались встречи серьезных деловых людей, а барменом здесь работал знакомый мне паренек по имени Ваня. Любопытно, что всего полтора года тому назад этот самый Ваня начинал в нашем провинциальном южно-молдавском ресторане поваром, и вот, за весьма короткий срок вырос до бармена в столичном валютном баре. Помнится, в первый вечер, когда мы с ним только познакомились, я спросил его, что он умеет хорошо, как профессиональный повар, готовить. В ответ Ваня поинтересовался, чего бы я хотел отведать. Я и сказал, что давно, мол, мечтаю попробовать люля-кебаб – это было первое название, пришедшее мне на ум. После этого я спустился к себе в бар, а еще спустя минут сорок уже здорово оголодавший и от того сильно рассерженный, вновь поднялся наверх, а повар Ваня встретил меня разведенными в стороны руками и сказал извиняющимся тоном, что мой заказ – люля-кебаб в процессе приготовления и будет готов лишь через десять минут. Я хотел было рассмеяться, сказать ему, что с моей стороны это была всего лишь шутка и что я готов съесть что угодно, но вовремя понял, что парень отнесся к моему заказу весьма серьезно и решил не обижать его, а потерпеть немного и дождаться-таки столь любовно приготовляемого им люля-кебаб.
     По правде говоря, я, наблюдая за Ваней, в настоящий момент суетившимся за стойкой, лепя очередные коктейли, совсем ему не завидовал, и особенно тому, что он забрался так высоко – во всех смыслах: валютный бар «Интуриста», да еще 14 этаж. Здесь «капусты» особо не нарубишь, так как оборот клиентов минимальный, и, соответственно, малый денежный приход. Зато на этом месте, в отличие от многих других, можно было приобрести массу ценных и нужных знакомств, включая знакомства с иностранцами – это, как я понимал, на современном этапе жизни было не менее, а зачастую и более важно. Заграничное барахло, дефициты, валюта, - всё это здесь было ему доступно при желании. Впрочем, на такое место работы случайного человека не возьмут: обязательно надо было заключать с КГБ договор о сотрудничестве, а затем необходимо было очень ловко маневрировать между этой весьма серьезной фирмой и не слишком законопослушным окружением, чтобы без особых затруднений урвать и свой лакомый кусочек, да так, чтобы хвост не припалили, как говорится.
     Следует сказать, что и здесь, на 14 этаже, «моя» Катрин пользовалась успехом: ее беспрерывно приглашали танцевать. Освободившись от очередного ухажера, она увлекла меня на медленный танец и, положив голову мне на плечо, прошептала:
– Савва, они мне все уже надоели, не пускай меня больше танцевать с другими мужчинами.
– Почему, моя девочка? – поинтересовался я.
– А потому что почти все они во время первого же танца объясняются мне в любви.
– Но это же хорошо, – сказал я. – Тебе, как женщине, разве неприятно слышать комплименты в свой адрес?
– Нет, не хорошо. И не очень приятно. – Катя приблизила свои огромные миндалевидные глаза вплотную к моему лицу. – Вот если бы ты говорил мне о любви, было бы совсем другое дело.
– Я? О любви? Прости меня, Катрин, я с некоторых пор даже собственной жене не говорю «люблю».
– А напрасно, милый, напрасно ты так, ведь мы, женщины, очень любим это слово, – томно сказала Катька, игриво закатывая глаза и повисая на моей шее. После танца мы вернулись за столик и Катьку вновь стали приглашать. Но теперь я отказывал всем подряд, делая зверскую физиономию и успешно копируя кавказский акцент, который я наработал еще служа в армии. А когда испуганные клиенты отходили, мы с Катькой заливались от хохота, и вскоре нас оставили в покое.
    Но были среди посетителей и такие, которые, не покидая своих мест, пялились на Катьку во все глаза, и тут уж я ничего не мог поделать.
    Особенно я для себя отметил нахального лысого коротышку лет сорока: он сидел за столиком с еще двумя мужиками примерно его же возраста и достаточно солидного вида – всего несколько часов тому назад мы уже общались в кругу им подобных. Коротышка почти неотрывно наблюдал за Катериной, периодически вытирая блестящую лысину носовым платком и залпом опрокидывая в глотку коньяк, судя по этикетке на бутылке явно не дешевый – рюмку за рюмкой.    
     Таким образом, проведя весь день и последовавший за ним вечер целиком в праздношатании, мы вернулись в гостиницу около полуночи. Пропуская Катю перед собой в наш гостиничный номер, я ощутил от нее все тот же самый остренький запашок – ее родной, – но теперь меня это уже не беспокоило, так как я твердо решил для себя, что прошедшая ночь, ночь нашей любви, была первой и последней.
    В номере, совершенно по-свойски, каждая со стаканом шампанского в руке, располагались вчерашние «девушки», или, если вам так больше нравится «жрицы любви»: позднее выяснилось, что еще во время первой встречи им было уплачено наперед, включая и за этот вечер тоже. Девочки, казалось, обрадовались нашему приходу, но на Катерину они поглядывали настороженно: они чувствовали, конечно, что она – из их круга, но понимали, что с такой внешностью она им не конкурентка – ее уровень был много выше. Вообще-то говоря, такса этих девочек была весьма определенная: режиссерская жена получала 25 рублей за один постельный сеанс или же «кто сколько даст», жрицы же «быстрого секса» – по 10 рублей за каждый «контакт», плюс 10 - за визит. Эти девочки и сообщили мне, что «наши друзья» – «Торпедовцы» Кутаиси, проиграли молдаванам, если не ошибаюсь, со счетом 1 : 2. Девица, сообщившая мне об этом, так меня осчастливила (я хоть и не футбольный фанат и даже не болельщик, но все же, повторюсь, патриот своей республики), что я решил с ней удалиться в соседний номер, который, – а она, оказывается, была в курсе дела, в настоящий момент оказался свободен. «Профессионалка» уложила меня на диванчик, на котором у нас процедура «быстрого секса» затянулась минут на тридцать, если не сорок. В один прекрасный момент она, подняв на меня глаза, жалобно спросила:
– Ты кончаешь вообще когда-нибудь?
    И я ей ответил:
– Не отрывайся, пупсик, это было так близко...
– Ты такой «долгоиграющий» и обильный, – сморщив тонкий орлиного профиля носик, недовольно процедила «пупсик», когда мы спустя еще какое-то время покидали комнату, – это просто ужас.
– Не грусти и по поводу денег не переживай, – шутливо шлепнул я девицу по поджарому заду. – Я скажу Яшке, чтобы он тебе один раз со мной посчитал за два. Или нет, за три, как за работу в особо трудных условиях, вот!
     Девушка в ответ на это только цинично усмехнулась. Всем вместе нам на этот раз удалось собраться уже после полуночи: Яшка, режиссер, я и Катерина, которая в этот поздний час осталась совсем без внимания. Она с упреком поглядывала на меня, когда я вернулся в наш номер с девицей - футбольной болельщицей. Однако сил больше ни на что не оставалось, и я, стараясь не встречаться с Катюшей взглядом, отправился спать. Яшка, как я еще успел заметить напоследок, усевшись рядом с ней, стал предпринимать попытки ее соблазнить. Не знаю уж, чем там у них все закончилось, я уснул.
     А утро следующего дня началось с приятной неожиданности: едва мы проснулись, как в дверь постучали, я, едва накинув на плечи рубашку, открыл и увидел множество незнакомых, подобострастно улыбающихся лиц. Поначалу, признаться, я чуть было не испугался: я без фрака, то есть, попросту говоря, еще в трусах, а тут такая компания. Затем услышал: «Доброе утро, ваш заказ - завтрак» – к нам, как выяснилось, пожаловала целая делегация: две официантки и мэтр из ресторана вошли внутрь с полными подносами, уставленными всякой снедью; за ними кухонный рабочий и лифтер занесли в ящиках все недостающее и в действительности оказалось, все это нам было предназначено на завтрак! Для Яшки и вовсе принесли отдельный поднос: он соблюдал некое подобие кашрута –  свинину не ел, а мясное не смешивал с молочным, и когда чуть позже Катрин его спросила, что это такое – кашрут, он сказал ей, что это такая специальная религиозная диета, предназначенная сугубо для нежных еврейских желудков. Через минуту следом за официантами прибыл и сам Яша – уже в костюме, чисто выбритый, улыбающийся, с ним был режиссер Вольдемар с какой-то незнакомой нам молодой мадам, привлекательной внешне и весьма сексапильной.
     Мы уселись за стол и под шутки-прибаутки отдали дань всякой вкуснятине; были открыты бутылки с шампанским, коньяком и даже водкой, хотя лично я считаю потребление алкоголя во время завтрака излишним. Впрочем, еда, надо признать, соответствовала: без крепких напитков ее, пожалуй, нельзя было одолеть. Салаты из помидоров и огурцов (и все это, заметьте, в апреле месяце!), ассорти рыбное и мясное, икра – черная и красная, и еще какие-то блюда, даже мне, работнику общепита незнакомые, но вкусные и нежные. А также паштеты из птицы фирменные натуральные ресторанного производства, мясо в горшочках и т.д. Этот завтрак на пятерых нам обошелся в 300 рублей, то есть в пару-тройку среднестатистических месячных зарплат – Яша по секрету поведал мне об этом чуть позднее.
      Во время завтрака я с интересом разглядывал новую спутницу Вольдемара, которую звали Нелли: это была броская внешне, чертовски привлекательная темная шатенка – пухлые губки, слегка подвывернутые наружу, четкие, выразительные черты лица, большие карие влажные глаза, роскошный бюст, и т.д., - великолепный образчик проститутки. Несколько вульгарный, чрезмерный для утреннего времени макияж, выдавал в ней представительницу древнейшей профессии, при этом от нее буквально пахло сексом, о чем я не замедлил сообщить Вольдемару.
– Да не разглядывай ты ее так, – хохотнул он, когда мы с ним вышли в коридор покурить. – Хочешь, поменяемся, ты мне Катерину – всего на одну ночь, а я тебе Нелю – хоть навсегда, идет?
– Признаюсь тебе, она на меня так притягательно действует, что я просто не могу оторвать от нее глаз. И все же, лично я маршала на потрепанного солдата сексуального фронта ни за что не поменяю, – пошутил я.
– Э-э, не скажите, товарищ, она хоть и проститутка, да не простая, в основном по верхам промышляет, – Вольдемар ткнул пальцем куда-то в небеса, – и, кроме того, связи, дорогой мой товарищ, к примеру, ее родной дядя сидит там, наверху, - и, между нами говоря - тс-с! - заведует общим отделом ЦК Молдавии, который, в свою очередь, курирует КГБ, МВД и прочие структуры.
-Так что же это... – вырвалось у меня, – получается, она дядю своего позорит?
– Да она не столько ради денег этим занимается, сколько ради искусства – любит она это дело, – Вольдемар, рассмеявшись, изобразил руками непристойный жест. – Впрочем, ты легко можешь с ней договориться, ее тариф для своих - полтинник за час, стольник за ночь, могу записать тебе телефончик, по которому ты сможешь ее найти.
-Запиши-запиши, Вольдемар, я твоей доброты вовек не забуду.
     После обильного и веселого завтрака, в течение которого Яков беспрерывно шутил, нам с Катюшей была предоставлена полная свобода действий. Яша объявил, что сбор после обеда, здесь же, в гостинице, а сам тут же укатил куда-то по своим делам. Мы же с Катюшей отправились гулять по городу, а когда подошло время обеда, отправились обедать в европейский зал «Интуриста».   
    Несмотря на повышенное к ней внимание со стороны мужчин – надо же, и здесь все то же самое! – Катюша эти два долгих дня вела себя вполне достойно и корректно, со всеми была вежлива, со мной предупредительна, и вообще, поведение ее за этот период сильно улучшилось – она с каждым днем все более походила на светскую даму, отвыкая от роли дешевой шлюхи.
     Я привел ее в ресторан с одной лишь целью – чтобы она на людей посмотрела, а не из желания поесть – у меня в желудке еще не полностью переварился обильный завтрак.    
     Кое-кому, быть может, описание наших с Катериной бесконечных походов по барам и ресторанам покажется утомительным и скучным, но без этого и сам рассказ не имел бы смысла - потому что все происходящее с нами и - главный момент этой истории, о котором будет рассказано чуть ниже, - тесно связан именно с этими самыми «злачными местами».
      Неподалеку от нашего столика весело и шумно гуляла какая-то солидная компания, и одним из отдыхавших в ней мужчин оказался вчерашний наш «знакомый» из бара на 14 этаже – тот самый лысый придурок лет сорока, низенького роста, который больше всех на Катьку заглядывался.
     Он, конечно же, узнал ее, и уже несколько раз подходил приглашать танцевать; при этом мой взгляд, направленный на лысого, раз от раза становился все неприветливей. Катька же, как ни странно, не отказывала ему, видимо, находила его забавным, весело крутила своего «кавалера» в танце, и хотя сегодня она надела новенькие туфельки почти без каблуков, все равно была почти на голову выше его, что немало меня веселило. Когда лысый в очередной раз подошел приглашать Катрин, я рассмеялся этому карлику в лицо:
– Слушай, катись ты ко всем чертям, шар бильярдный. Надоел, чертов недомерок.
     Может, и обидно ему это было слышать, однако он показался мне уж больно назойливым, и я хотел, чтобы он это понял. Как я и предполагал, лысому после этого захотелось объясниться, и он пригласил меня отойти с ним на разговор, а мне подумалось, что он жаждет получить трепку, – поэтому, как только мы с ним вышли в коридор, я взял его за отворот пиджака и сказал:
-Или ты, карлик, исчезнешь с наших глаз, и больше не будешь надоедать, или я тебя выброшу в окно (не приходилось даже говорить всерьез о драке с этим коротышкой). Однако он схватил меня за рукав пиджака обеими руками и стал запальчиво говорить:
– Вы кое-чего не знаете, Савва, я очень серьезный человек и Катя мне очень нравится.
– Мне тоже, как ни странно, – усмехнулся я, а про себя подумал: «Мне, правда, она лишь временами нравится, в частности, сразу после ванной».
– И у меня в отношении нее самые серьезные намерения, поверьте, – выпалил лысый и вновь, вытащив платок, стал вытирать лысину. – Вы, Савва, только выслушайте меня, я вам сейчас объясню, что это означает.
     Лично по мне все же стоило послать его к чертовой матери, а еще лучше, треснуть по лысине – я, признаюсь, прямо горел желанием сделать это, но Гриша – коротышка назвался этим именем – уже успел что-то такое нашептать Кате во время танцев, отчего та, улыбаясь, глядела на него снисходительно и, как мне показалось, даже кокетливо-благосклонно. Итак, благодаря моему слишком доброму и покладистому нраву, уже через десять минут лысый сидел за нашим столиком (на неоднократные просьбы влиться в их компанию я категорически отказался) и что-то там плел о любви с первого взгляда и тому подобный бред. Я же брезгливо разглядывал его, так как товарищ этот, признаюсь, был мне антипатичен, к тому же теперь он называл меня почему-то не по имени, а по профессии – «барменщик», что выводило меня из равновесия, и я вновь стал подумывать, что не мешало бы все же ему для «профилактики» накатать по шее. Однако из всех сказанных им слов я уяснил себе, что он уже выпытал у Катьки секрет наших с ней взаимоотношений, он даже знал, что я женат, а она всего лишь подруга. В этом месте нашего разговора я тайком показал ей кулак. В ходе дальнейшего разговора также выяснилось, что Катька ему наплела, будто знакома со мной с прошлого года, с тех пор как закончила десять классов, и теперь вот уже месяц как живет со мной, отдавшись мне девушкой – все это я понял из Гришиных намеков и недомолвок. Тут уж я ей показал кулак натурально, в открытую. Затем Гриша добавил к сказанному без излишней скромности, что занимается драгоценными камушками и антиквариатом, чувствуя себя достаточно уверенно в материальном плане, а я из всего вышесказанного уяснил себе главное  – он просит у меня Катькиной руки.
     У меня? Ха-ха! Катькиной руки? Хо-хо! Каков парниша, а!? (Аллё, Эллочка Людоедочка, привет!).
     Тогда я ему заявил, на всякий случай с металлом в голосе, что он этими словами делает мне больно, если хочет разрушить нашу с Катериной «любовь». На этот раз уже Катька не удержалась и под столом наступила мне на ногу, а я, надувшись как индюк, стал перечислять и расписывать вероятному жениху все ее достоинства – настоящие и мнимые. В связи с очевидной серьезностью разговора мы спустились на первый этаж, перейдя в бар «Лидо», где знакомый мне по прежним встречам бармен Леня - симпатичный добродушный парень, фигурой напоминающий медведя, едва завидев нас, предложил освежиться финским пивом. Оставив Катьку у стойки – развлекать бармена, мы с Гришей пересели за дальний уединенный столик. И там под финское баночное пиво по рублю за штуку я продал Катьку, причем не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова, – Гришка пообещал мне за нее отступного.
     Получилось так, что он сам спросил:
– Сколько, по-твоему, если без обид, я должен буду тебе за Катеньку?
– А сколько не жалко за такой бриллиант? – спросил я.
– Сам назначь сумму... – осторожно протянул он.
– Скажу откровенно, что Катенька дорога мне как сто других «катенек», бумажных, если ты понимаешь, о чем речь, плюс одна.
– Обижаешь, – сказал Гриша, на лбу его выступил обильный пот. – Я так понимаю – десять тысяч? То есть десять тысяч сто рублей. Я согласен.
– Считай, это подарок тебе, – процедил я сквозь зубы. – Катька – сама по себе драгоценность. А какая упаковка, ты обратил внимание? Одна только упаковка, к твоему сведению, стоила мне почти половину этой суммы, и куплена вся, заметь, не позднее, чем вчера, в вашей местной «Березке», то есть «Каштане».
       – Я учту это, – вставил Гриша и судорожно сглотнул. – Только... можно я спрошу?
           – Валяй.
– Скажи, почему сумма не круглая?
     Я поднял уже, было, руку, чтобы шутливо шлепнуть его по лысине, но потом, с сожалением сдержавшись, опустил её:
 – Круглыми бывают только идиоты, Гришенька. Ну да ладно, – снисходительно заключил я, – к присутствующим это не относится. – И, состроив серьезное лицо, предупредил строго: - Только, естественно, никакой самодеятельности с твоей стороны, она будет со мной до самого расчета, уяснил? Если мы с тобой вообще о чем-либо окончательно договоримся.
– Уяснил, – прошептал Гришаня. Я еще некоторое время зачем-то мутил, морочил ему мозги, расхваливая Катьку, и под конец мы договорились о том, что у всех троих будет неделя на раздумье. Затем мы позвоним ему – что будет означать наше согласие, - после чего он – Гриша (это его собственные слова) прилетит в наш город за Катей на «крыльях любви».
– А у тебя, Савва, говорят, красивая жена? – неожиданно спросил он.
– Не продается, понял! – довольно резко оборвал я собеседника, желая прекратить эту тему, и хлопнул его  ладонью  достаточно  сильно  по   плечу. Хотя по-прежнему испытывал огромное желание заехать прямо по лысине.
     Григорий вновь сник.
– Не тасуйся, Гриня, – сказал я ему на прощание. – Это будет самая удачная твоя сделка, может быть, и за всю жизнь.
     Когда Гриша, перекинувшись двумя словами с Катькой, ушел, я подумал, что ему, возможно, не жаль будет выплатить названную мною сумму, и, таким образом, он от меня окончательно избавится, приобретя себе красавицу жену.    
     Едва я об этом подумал, как сам предмет обсуждения и торга – Катька – подошла и спросила:
– Ты что, всерьез все это говорил? Ну, насчет денег и тому подобное?
    Я с удивлением и недоумением на нее уставился: мне казалось, что это было именно то, чего Катька подсознательно хотела и подспудно добивалась.   
     Поэтому я сказал осторожно:
– Вообще-то, он собирается на тебе жениться. А всё остальное – по боку. Таким образом, Катенька, ты сможешь устроить свою жизнь, свое будущее. В конце концов, не вечно же тебе по барам и блатхатам шляться-болтаться. Пройдет еще пара-тройка лет и малолетки подопрут, вытеснят тебя с этого поприща, запомни – бабий век короток, поэтому надо поскорей определяться.
     В общем, я стал развивать эту тему вширь и вглубь, и вскоре договорился до того, что Катька надулась и вообще перестала со мной разговаривать.
     Когда мы вернулись в гостиницу, оказалось, что Яшка уже давно нас ожидает, и уже спустя минут десять мы, погрузив многочисленные коробки с покупками в машину, выехали в наш прекрасный южно-молдавский город. Всю дорогу я сидел, прижавшись виском к прохладному стеклу дверцы и размышлял о том, что в бизнес совместно с Яшкиными друзьями мне так и не удалось влиться – вместо этого мы с Катюшей все имевшееся у нас время на рестораны ухлопали, – и все же прибыль с этой поездки, как ни странно, я, возможно, сумею получить, и с весьма неожиданной стороны – от случайно встреченного нами влюбившегося в Катерину Григория.
     Через несколько дней мы с Катрин увиделись в баре и серьезно обо всем поговорили, причем поначалу мне пришлось ей чуть ли не по голове стучать, чтобы до нее все дошло, и в установленный час мы с переговорного пункта, что в центре города, позвонили Григорию. Я думал, что у Гришки за прошедшие дни наступит похмелье, то есть разум возобладает, и он шуткой ответит на мой звонок, или же не станет разговаривать вообще, но он, как оказалось, с нетерпением ожидал от нас звонка, и голос его в трубке, несмотря на обычные для нашей связи помехи на линии, был возбужденным и счастливо-восторженным.
     «Григораш, это ты, дорогой?» – спросил я его, сознательно произнеся его имя на молдавский манер, но он никак не отреагировал на юмор, спросил, где Катерина и тогда я передал ей трубку, позволив Катьке сказать всего несколько слов: «Приезжай, найдешь меня в местном баре, жду», после чего, нажав на рычажок, прервал разговор. Тут же, в переговорной, не стесняясь посторонних, Катька вдруг прильнула ко мне и заплакала.    
     Здоровенная же телка, ей-богу, а ведет себя как маленькая, подумал я. Растроганный, я вдруг в эту самую минуту понял, что она, при всей своей шикарной внешности и неправедном образе жизни, в сущности, совсем еще девчонка – наивная и глупая, и ничего хорошего в этой жизни еще не видела.
    Гришка примчал в наш город на следующий день «на крыльях любви», то есть за рулем автомобиля «Волга»; мы ожидали его, как и договаривались, в баре. Он отдал мне в толстом пакете обещанные сто «катенек», 10 штук (десять тысяч рублей по нашему), а вместо ста рублей он подарил мне перстень с бриликом ценой, как позднее выяснилось, не менее чем в полторы штуки, ну а Катьке и маме ее навез кучу подарков еще, наверное, на такую же сумму.
      «Боже ж мой, что только любовь с людьми делает?» – думал я, с интересом разглядывая подаренный мне перстень, который неожиданно пришелся мне как раз впору, – я, как истинный голожопый пролетарий в энном поколении, не люблю всякие эти побрякушки, не разбираюсь в них и потому никогда не ношу, включая и обручальное кольцо, купленное мне когда-то за 27 рублей по государственной цене, установленной для молодоженов. Однако Гришка поразил меня более всего именно этим жестом, говорящим о широте его натуры.
    Катька увезла своего женишка прямо из бара знакомиться с родителями, которые, по-моему, были одного с ним возраста. Ну а я, с согревающей мне душу и оттягивающей карман тугой пачкой денег и с подаренным перстнем на пальце, отправился домой. «Десять тысяч, – удивлялся я, когда по возвращению домой развернул пакет и разложил деньги на столе стопочками. – А ведь всего месяц с небольшим тому назад Илюша, Катькин дружок-одноклассник, предлагал мне купить ее за десятку, или за ведро вина. Но я молодец – десятку сэкономил, даром девушку забрал. И теперь вот Катькина цена выросла по сравнению с первоначальной ровно в тысячу раз».

         *        *        *   
     Через месяц в Кишиневе, в одном из лучших ресторанов города, игралась свадьба – Катрин и Гриша сочетались законным браком. Мне тоже пришлось отправиться туда – я, конечно, не очень этого хотел, но Катька настояла. Все гости, приглашенные из нашего города, а это были родственники и родители невесты, разместились в заказанном женихом автобусе «Паз», а мне там места не хватило, поэтому я отправился в Кишинев на такси, благо, я был не один, а вместе с очаровательной девушкой Наташей всего шестнадцати с половиной лет от роду. При этом внешне она весьма походила на Катьку и была почти такой же рослой – и приходилась ей, как вы уже догадались, младшей сестрой. Сестричка эта была многообещающе хороша, а главное – я не улавливал от нее того запаха, который так отпугивал меня от Катьки. И все в ней, Наташке, было замечательно, не хватало лишь какой-то мелочи – то ли изюминки, что ли, то ли того особого шарма, которым природа в изобилии одарила Катьку, но я делал девушке в этом плане скидку – какие ее годы? Все еще приложится, думал я.
     Свадьба, что и говорить, вышла богатая, в ресторане гостей было сотни две, не меньше; все местные – родня и гости со стороны жениха, - были дорого и роскошно разодеты. Невеста блистала в шикарном импортном платье, заказанном чуть ли не в Париже; ну а внешне она была - чего уж там, само великолепие; жених – как не слишком красивая, но надежная драгоценная оправа к ней; гости – сплошь солидные и деловые, тамада был само красноречие, стол тоже весьма соответствовал, но... при всем внешнем изобилии празднество протекало не слишком весело. А тут еще Катька учудила – вот же стерва все-таки! – в тот самый момент, когда мне предоставили для поздравления микрофон, и я уже, было, собираясь с мыслями, открыл рот для приветствия, она стала со мной рядом и сказала:
– Дорогой Савва, многие из присутствующих здесь знают, что ты – сама скромность, и поэтому я скажу кое-что за тебя: это ты нас с женихом познакомил и вообще много хорошего как для меня лично, так и для нас обоих сделал. – Весь зал в этот момент был полное внимание на нас, и я напрягся, предчувствуя с Катькиной стороны какой-то подвох. И, конечно, дождался, предчувствие меня не обмануло.       
        – И поэтому, – продолжала невеста, – в этот важный и счастливый для меня день, я хочу чтобы ты при двух сотнях свидетелей сделал мне подарок: половину из доставшихся тебе денег обещай истратить на мою сестру Наташу, а также дай слово, что до своего 18-летия, то есть ближайшие полтора года, она будет под твоей постоянной опекой.
     Я в растерянности, словно пойманный за руку вор, стал озираться по сторонам. Затем через силу улыбнулся и торжественно пообещал – обязательство, надо сказать, было хотя и хлопотливым, но все же достаточно приятным.
     Мы с Наташей сбежали со свадьбы раньше срока – было что-то около трех ночи – и я повез ее на Ботанику (есть такой район в Кишиневе). В моем распоряжении имелся ключ от одного из частных домиков, расположенных в районе озера. (Родной дядя моей супруги Марты, владелец этого жилья, мой хороший приятель, любезно предоставлял его мне в любой день, когда я нуждался в этом). Весьма приятно было после свадьбы забраться в теплую постель, да еще со столь роскошной партнершей. Но, она была совсем еще юна и неопытна, так что мне предстояло немало потрудиться на этой ниве.
     После свадьбы мы с Катькой долгое время не виделись, так как она сразу же перебралась жить в Кишинев, к мужу, а встретились, причем совершенно случайно, примерно через год после описанных выше событий, причем неподалеку от той самой гостиницы «Кишинэу», с которой, собственно, все и началось. Идя по улице, по направлению к памятнику Котовскому, я вдруг обратил внимание на красивую молодую женщину, идущую мне навстречу, одетую в демисезонную серую куртку свободного покроя. Она медленно прогуливалась и при этом, глядя куда-то в сторону, не замечала меня.      
      Несколько секунд понадобилось мне для того, чтобы я узнал в этой женщине Катрин; чуть позднее я вспомнил и эту самую куртку, которую мы с ней вдвоем покупали в «Каштане». Когда между нами оставалось всего несколько шагов, я загородил ей дорогу. Катрин, подняв глаза и увидев меня, тут же раскрыла навстречу свои объятия.
– Мог бы за это время хоть разок в гости приехать, – с ходу упрекнула меня она, целуя в щеку. – И Наташку взял бы с собой, я по ней ужасно соскучилась.
– Я и сам по ней соскучился, – пожаловался я. – Вечно с малолетками где-то болтается, поведением своим – ну точная копия сестрички старшей.
– Болтай-болтай, балаболка, – сказала Катька, продолжая меня обнимать.
– Ты же знаешь, Катька, – сказал я, беря ее под руку и увлекая вдоль по дорожке, и тем самым как бы продолжая прогулку. – Обманывать тебя я не стану, а если и привру немного, то только лишь для пользы дела.
         Катрин рассмеялась и сразу стала прежней Катькой, которую я хорошо знал и помнил. Мы еще прогулялись немного, затем постояли, поговорили, посмеялись, вспоминая минувшие денечки, и Катька мне по секрету похвастала, что на ее имя теперь записана кооперативная 3-комнатная квартира, расположенная в самом центре города на третьем этаже – она даже показала мне свой дом-девятиэтажку, который одним краешком виднелся с того места, где мы стояли. Слушая ее рассказ, я вернулся к мысли о том, что Катька теперь замужем, и тут только до меня дошло, что она, поднимаясь по дороге, шла не прежней своей, королевской походкой, а какой-то новой, для нее необычно вальяжной, словно вразвалочку, что и смутило меня в первые секунды, когда я ее только увидел. Я сказал ей об этом, а она улыбнулась, погладила себя по чуть выпирающему из-под куртки животу и сказала, что у нее беременность шесть месяцев.
     Мы постояли еще немного, вспоминая наши приключения годичной давности; Катьку во всей той истории особенно веселил тот момент, когда Гришка, придя ее у меня выкупать, совал мне пакет с деньгами.
– Надеюсь, это были не последние его деньги? – спросил я ее, добавляя в свой голос нотки сарказма. – Тебе на бельишко да молочишко осталось?
     Катька поглядела на меня хитро, потом сказала:
– Боюсь, что даже я не знаю, сколько он зарабатывает. Только теперь, конечно, я бы не позволила Гришке тебе такие деньги отдать – умная стала.
    Я обнял ее и, осторожно прижав к себе, сказал:
– Если честно, Катька, ты одна из немногих знакомых мне женщин, даже просто стоя рядом с которыми испытываешь гордость – красивая же ты, стерва! А теперь ты еще и слишком умной становишься. Ведь деньги, и ты теперь, надеюсь, знаешь это наверняка, все равно, что дым. Есть чуть больше, или чуть меньше – живи и радуйся. И по возможности наслаждайся. – Я ласково повернул ее к себе спиной и слегка оттолкнул от себя. – А теперь иди, не дразни меня, я, если хочешь знать, беременных женщин обожаю, они мне кажутся ужасно сексуальными.
– Ну, так в чем же дело, тогда пошли к нам, – нисколько не смутившись, предложила Катька. – Ты же не чужой для нашей семьи, спокойно можешь зайти в гости, причем, в любое время, когда тебе этого захочется. И ванная у нас есть, – глаза ее подернулись влажной поволокой. – И даже вода горячая в кране…
-Иди к черту, ведьмачка, – сказал я, отводя свой взгляд, и будто не замечая Катькиных намеков. – У меня на горячую воду аллергия, ты же знаешь, в нашем городе она бывает только по праздникам. Прощай, я тебе желаю счастья, Катрин. – И я медленно пошагал вверх по улице.
     Обернувшись через несколько шагов, я увидел, что Катрин по-прежнему стоит и провожает меня взглядом, на лице ее играла невинная улыбка, она казалась вполне счастливой и довольной собой. Глядя на нее, я даже слегка позавидовал Гришке – у него была такая роскошная жена.               
               
1981г.


                Новелла вторая


       «Солнце в бокале».

Ликер Бенедиктин     20 мл.
Бренди                20 мл.
Ликер Мараскин         10 мл.
Яичный желток        1 штука.
В бокал по порядку: ликер Мараскин, желток, ликер Бенедиктин, бренди.




                Парткомиссия.
               
                Из нас любой, пока не умер он,
                себя слагает по частям
                из интеллекта, секса, юмора,
                и отношения к властям.
                Игорь Губерман

     В тот день я пришел на работу в ресторан как обычно, в предобеденный час. Но не успел я еще закончить все подготовительные дела, в кои входит раскладка товара и фасовка-подготовка тары на вывоз, как меня, позвонив в бар по телефону, вызвала к себе директор общепита Наина Васильевна.
      Хорошо, что здание общепита расположено близко, идти туда ровно три минуты. К моему приходу в небольшом директорском кабинете обнаружились следующие лица: высокий, представительного вида черноволосый мужчина лет сорока, назвавшийся Борисом – он оказался подполковником КГБ, приехавшим из Кишинева, и его помощник – молоденький белобрысый щуплый капитан по имени Сергей; здесь же присутствовал и муж Наины Васильевны, работник той же Конторы и тоже в звании подполковника, только он, в отличие от гостей, был местным сотрудником и трудился в должности начальника районного КГБ. Кроме них здесь находилась моя непосредственная начальница - директор ресторана Александра Семеновна, которая скромненько сидела в уголке кабинета и заведующая производством ресторана – Клавдия Ивановна.
       Едва я вошел и представился, как наш гость, Борис, воззрился на меня холодным ощупывающим, в какой-то мере даже обличающим взглядом, от которого в моей голове в течение нескольких последующих мгновений, пока я усаживался на стул по правую руку от директорского стола, пронеслись все неблаговидные поступки, совершенные мною с тех пор, когда я себя помню, то есть с пятилетнего возраста. Вспомнилось, например, что я, играя с друзьями в футбол, случайно, резиновым мячом выбил в соседском доме кухонное стекло. А затем вспомнилось и все остальное - и вплоть до сегодняшнего дня.
     Наина Васильевна, - спасибо ей за это, - прервала обвал моих панических мыслей, сказав громким, властным голосом:
-Савва, довожу до твоего сведения, что завтра вечером в наш город приезжает партийная комиссия ЦК КПСС из Москвы, – она подняла указательный палец, – с комплексной проверкой, всего их будет девять человек. Могу успокоить тех, кто не в курсе, проверять будут не работников торговли, а наше партийное руководство. Наша обязанность – кормить этих людей: организовать завтраки на протяжении десяти дней, которые они здесь пробудут, и ужины, когда в этом будет необходимость, - обедать же они будут по месту работы. Ну и, кроме того, тебе, Савва, на всякий случай надо быть готовым к приему их в любое время дня и ночи, короче, твой бар на этот период превращается в  кабинет специального назначения. Пока понятно? – прервала она сама себя. Я кивнул, после чего она продолжила: – Итак, по первому же звонку из райкома партии ты выпроваживаешь посетителей или посторонних, если они в это время в баре находятся, вешаешь табличку «Спецобслуживание», и тут же связываешься с заведующей производством, чтобы в паре с ней решить все вопросы, связанные с меню и обслуживанием; директор или администратор отправят тебе в помощь официанта. Ну, там сервис, культура, музыка – за тобой, этому тебя, надеюсь, учить не нужно.
– Но, я извиняюсь, у меня в репертуаре совсем нет советских патриотических песен, в основном вся музыка танцевальная... и к тому же западная, – ввернул я на всякий случай.
     Наина Васильевна от моих слов сморщилась, словно от головной боли и сказала:
– Запиши в звукозаписи все, что тебе требуется, любое количество кассет – мы оплатим. Ну и медленная зарубежная музыка подойдет, будут слушать, что есть. – Она неожиданно улыбнулась: – Главное, чтобы музыка способствовала аппетиту.
     Затем слово взял Борис:
– Обеспечивать охрану важных столичных гостей будут два наших сотрудника, одетых в гражданское. Они постоянно будут рядом, по одному у каждой двери. Мы вас познакомим, Савва, и они все время будут находиться с тобой на связи.
     Далее работник «невидимого фронта» внес еще несколько деталей по теме, уже не столь существенных, затем, как бы вскользь, заметил, слегка расслабив до этого свое твердокаменное выражение лица:
– Мы на тебя надеемся, Савва. Твое досье проверялось во всех инстанциях вплоть до Москвы, и твоя кандидатура получила одобрение.
– Одобрение на что? – спросил я, прикинувшись непонятливым, а сам подумал удивленно: «Надо же, даже на такую мелкую рыбешку как я, у них, оказывается, имеется досье».
– На то высокое доверие, что тебе оказано, – сказал Борис с пафосом, чуть ли не торжественно. Я едва не рассмеялся ему в лицо: это «доверие» для нас, работников торговли, не несет с собой ничего, кроме головной боли: принимай этих начальничков, да еще по высшему разряду, учитывай и удовлетворяй все их желания, запросы и капризы, а в итоге – бар за эти 10 дней существенно потеряет в плане, а моя семья – в доходе, так как, кроме того, что все это время я не смогу обслуживать «нормальных» клиентов, мне придется иметь дело с людьми, которые не привыкли платить даже за собственный обед. Их расходы, как водится, будут оплачены за счет заведующей производством и бармена, а в особо «тяжелых» случаях – за счет общепита и городского торга. Сомнительное это удовольствие, скажу я вам, но вслух я произнес, конечно, совсем другое:
– Большое спасибо за доверие.
     Директор при этих словах кивнула удовлетворенно,  после чего отпустила меня. Надо сказать, что обслуживание всевозможных делегаций и комиссий стало для нас, работников ресторана, делом уже привычным – да кто только не ездил к нам: республиканские министры, а изредка и союзные, а также их заместители; многочисленные работники ЦК Молдавии, управляющие различными звеньями народного хозяйства, отделами министерств и ведомств, проверяющие всех рангов, профилей и мастей, начиная с партийных и заканчивая инспекторами пожарными, спортивными и республиканского рыбнадзора, - все они бывали в наших краях достаточно часто, только вот из Москвы столь крупные фигуры еще не приезжали. Однажды я имел «удовольствие» познакомиться с бригадой КРУ – контрольно-ревизионного управления.
     На следующий день с утра пораньше я с водителем общепита дядей Мишей Броверманом на его грузовике-будке отправился на районную базу смешанного торга и, проведя на ее продовольственных складах тщательную «ревизию», выбрал для нужд бара товаров эдак на десяток тысяч рублей. Заведующие 1-м и 10-м складами, от которых я обычно получал продукцию, мои добрые знакомые Валентин и Екатерина Илларионовна встали, естественно, на дыбы и дружно возмутились моим эгоистическим потребительским поведением, открыто заявляя, что я их обираю. И дело не в том, что они меня не любили, нет, любили, конечно, и не без взаимности, только на этот раз я, отобрав лучшие из дефицитов, почти ничего им лично от себя не отдарил, не оставил – эти товары предназначались для пользования партийных боссам по распоряжению свыше, и на черта мне было еще кому-то за них доплачивать, я с этого для себя персонально, может быть, ничего не поимею, кроме, что весьма вероятно, внушительной недостачи и головной боли.
     Валентин – кладовщик склада №1, до конца  не удовлетворенный моим объяснением, позвонил директору торга, и мне, наблюдая за ним, посчастливилось увидеть странную метаморфозу: у него во время телефонного разговора резко, до окаменения изменилось лицо, из чего я понял, что Владимир Викторович, директор торга, попросту послал его на три веселых буквы.
– Говорил я тебе, – сказал я Валентину мягко, когда он, глядя сквозь меня, застыл с трубкой в руке, из которой уже с минуту слышались короткие гудки, – не звони ты начальству, не напрашивайся на комплименты. – Я взял из его руки трубку, положил на место и продолжил: – Потерпи несколько дней, уедут столичные проверяющие, и мы будем дружить, как и прежде – полюбовно и взаимовыгодно.
– Хрен с ним, забирай все что хочешь, – только и выговорил возмущенный до глубины души Валентин и стал подписывать протянутую мною пачку накладных, чуть ли не прорывая их шариковой ручкой насквозь.
     Загрузив с помощью водителя все выбранные мною товары в объемистую будку грузовика, я сунул в «бардачок» подарок – две бутылки водки «Столичная», так как дядя Миша, хотя и был евреем по национальности, страстно любил выпить. Заметив этот мой «маневр», дядя Миша заметно повеселел, тепло поблагодарил меня, после чего мы отбыли прямиком в ресторан.
     Пока я раскладывал всю полученную на базе продукцию по полкам склада и холодильникам, уборщицы по указанию директора вычистили мой бар до блеска, а вскоре, как я и ожидал, позвонил дежурный по райкому партии и сказал, чтобы я был готов к приему «гостей» к десяти вечера.
     Я поднялся в кухню ресторана и заказал всевозможные салаты, закуски и пятнадцать порций горячих блюд: уже имея опыт подобных встреч, я был уверен, что вместе с гостями приедут и «отцы» города и района – как то: первый секретарь райкома, председатели гор.– и райисполкома и иже с ними. Принимая во внимание, что среди гостей обязательно найдутся «старые пердуны» – пожилые диетчики-диабетчики возрастом под, а может и за 70 лет, но «не сгибаемые» ни временем, ни многолетней службой народу коммунисты, заказал сверх того легкую, диетическую пищу: блинчики, творог со сметаной и омлет по особому рецепту – на пару. Среди всей этой суеты я не забыл и про себя – заказал на свою долю кусок мяса с гарниром: кого волнует, что, работая в ресторане, бармен может помереть с голоду, если окажется чрезмерно стеснительным или же недостаточно расторопным. К приходу официантов, доставивших всё мною заказанное, я с помощью Виктории, самой любимой мною официантки, накрыл в баре стол, составив вместе пару обычных столов.
      Когда в назначенное время приехало начальство, все в итоге оказалось примерно так, как я и предполагал: московских гостей было девять человек, – все они, включая двух дам, были одеты в строгие, темных тонов костюмы и держали себя несколько напряженно и скованно. Кроме приезжих, были также и «свои»: «знакомые все лица» – завотделом ЦК МССР по партийной работе, довольно частый гость в нашем городе, и, соответственно, в ресторане – его я хорошо запомнил по туповатой, самодовольно надутой роже; а также наш «папа» – первый секретарь райкома Юрий Никитович – высокий представительный мужчина; и еще один секретарь райкома – соседнего, Вулканештского района, – его первейший друг и собутыльник. Как я и предполагал, среди московских оказался и «старпер» – правда, всего один, но его я сразу определил за главного: это был сухой и подтянутый, среднего роста старичок на вид чуть за 70, с хитроватой крестьянской улыбкой уже почти выцветших серых глаз, в которых светился недюжинный ум – он был, несомненно, интеллигентом, правда, вероятнее всего, в первом поколении, так как, ну, вы сами прекрасно знаете, куда делись уже при советской власти наши предыдущие поколения интеллигенции…
    Когда вся эта партийная братия вереницей вошла в бар, я, поздоровавшись из-за стойки, широким жестом пригласил всех за стол, а официантка Вика, пододвигая стулья, стала всех рассаживать. Старичок тем временем что-то негромко сказал нашим, местным руководителям, сгрудившимся у входа, и все они, во главе с завотделом ЦК Молдавии, пятясь задом и при этом подобострастно вполголоса прощаясь, покинули бар с пожеланием остающимся приятного аппетита.
     Я теперь уже с интересом поглядел на старичка, который, не повышая голоса, произнеся всего два-три слова, выпроводил высокое республиканское, а заодно и местное начальство вон. Не только я, но и Вика, официантка, которой доверили обслуживать высоких гостей, была поражена этим удивительным фактом. Мы ведь уже привыкли, что подобные мероприятия заканчиваются обычно грандиозными попойками совместно с местным начальством, и теперь моя юная коллега  пребывала в большой растерянности, как, впрочем, и я сам. Что ж, похоже, этот случай был из ряда вон. Да, подумал я, вспоминая досужие разговоры всезнающих обывателей, теперь смело можно было предположить, что партийная проверка по нашему району предстоит нешуточная.
     Решив как-то сбросить напряжение первых минут знакомства, я обратился к нашим гостям с такой фразой:
   -Рад вас приветствовать в нашем прекрасном южно-молдавском городе, уважаемые гости Молдавии! Прошу вас игнорировать тот факт, что помещение, в котором мы вас принимаем, называется баром, на время вашей командировки он будет считаться просто рабочей столовой. Так что прошу чувствовать себя соответственно и обращаться к персоналу за любой надобностью и без излишних церемоний.
  Выдав эту фразу, я вздохнул с облегчением. Позднее, в ходе общения с членами комиссии, я выяснил, что старичок, выделенный мною, работает в должности заместителя заведующего отделом ЦК КПСС. Согласно своей должности, этот товарищ, конечно, был для местных, молдавских руководителей, весьма крупной фигурой, тем более что он приехал не просто в гости – попить молдавского вина, - а проверять работу партийных органов нашего района за какой-то там отчетный период, а знающие люди говорили, что в основном из-за жалоб граждан на руководителей райкома партии и персонально на первого секретаря, которые дошли аж до Москвы. Кроме крупного ЦК-овского чина, как я уже говорил, среди приезжих было еще восемь специалистов различных профилей, среди которых две высокие и энергичные – обе на вид до тридцати, симпатичные женщины, - сказать по правде, чем-то даже схожие между собой: строгого вида и одной масти темные шатенки. Они были одеты в практически одинаковые, строгого покроя костюмы, хотя и прекрасно на них сидевшие.
     У одной из них, той, что помоложе, на отвороте пиджака был комсомольский значок, а я, признаться, питаю некоторую слабость к женщинам – комсомольским работникам, и отчего-то считаю, что этот значок каким-то образом прибавляет им сексуальности, а может, как знать, это у меня небольшое такое извращеньице.   
     Ей, обладательнице красивого, холеного лица, было лет 27. Строгая прическа лишь подчеркивала ее официальный вид.
     Вторая, всего несколькими годами старше первой, внешне, на мой взгляд, была не столь интересна, и взирала она на окружающих еще более надменно, а может, официальная обстановка или должность и не позволяли ей быть другой; у нее также имелся значок, только покруче, чем у первой – депутатский, кажется, верховного совета России, впрочем, я в них не очень-то разбираюсь.
     Я, выбрав подходящий момент, уже в процессе ужина, представил нашим гостям список деликатесов на выбор – кто что предпочитает, и, сказав, что все необходимые продукты уже находятся здесь, в баре, предложил в соответствии с личными вкусами каждого внести сразу после ужина дополнения и замечания в меню на весь период их пребывания здесь, добавив, что официант запишет все, а я и повара «возьмем на вооружение».
     Легкая итальянская музыка сопровождала ужин, а ближе к его окончанию Матвей Остапович – так звали главного московского гостя, - взяв в руки список, пробежал его глазами и сказал во всеуслышание:
– Ничего такого особого, Савва, я думаю, нам не понадобится, надо жить по средствам и быть скромнее. – И обернувшись к коллегам, сказал: – Правильно я говорю, товарищи?
    «Товарищи», в этот момент активно пережевывающие пищу, согласно закивали, но мне показалось, что никто из них толком его слов не расслышал.
     Несколько позднее, когда все отужинали, я запустил в работу кофеварку, и она вдруг засвистела, запела на разные голоса, сбрасывая через клапан лишний пар (интересное все же дело, если кто заметил: все приборы, кипятящие воду – будь то обыкновенный чайник, подвешенный над огнем костра или стоящий на газовой плите, электрические чайники и самовары, и даже, как в нашем случае, фирменная итальянского производства кофеварка «Уголини» – все они поют, хотя и разными голосами, но на один мотив, радую душу предчувствием скорого вкушения чая (или кофе).
    Матвей Остапович настороженно поднял голову и спросил с легким беспокойством:
– А что это ваша кофеварка так свистит, не взорвется ли?
– Не должна, – сказал я. – Хотя ее и сделали проклятые капиталисты – итальянцы, до сих пор эта машинка нареканий не вызывала. – И, после паузы, добавил: – Боюсь только, как бы она не попыталась взлететь и отправиться в родные края, а то, судя по звукам, очень похоже на то.
     Присутствующие, принимая шутку, рассмеялись, после чего некоторое напряжение, возникшее, как мне показалось, на первых минутах нашего знакомства, спало, после еды все немного расслабились; кофеварка перестала, наконец, свистеть, и вся компания, возглавляемая шефом, выйдя из-за стола, стала рассаживаться у стойки. Я сделал несколько чашек кофе и чая - каждому по его вкусу; пирожные не менее десятка наименований, доставленных в бар из соседствующего с баром кондитерского цеха, приятно дополнили сладкий стол. Официантка тем временем убрала со столов посуду, а Матвей Остапович присел прямо напротив меня и стал задавать самые разные вопросы о трудностях жизни в нашем районе, о том, чем могут быть недовольны люди – жители района: простые труженики, колхозники, рабочие и мелкие служащие. Затем он стал забирать по темам глубже, коснулся даже философии, и тогда я, как бы сдаваясь, шутливо поднял руки вверх, после чего он перевел разговор на литературу и поэзию, стал перечислять советских и зарубежных писателей и поэтов, при этом он порой называл имена запрещенных у нас литераторов, спрашивая, знакомы ли они мне.    
     То, что запрещенных литераторов в нашей стране оказалось такое множество, было для меня откровением, и я ему честно в этом признался. Познания мои по сравнению с его собственными оказались, мягко говоря, скудными, но, тем не менее, Матвей Остапович под конец похвалил меня за полноценное общение и, сказав «спасибо за ужин и за беседу», встал неожиданно легко для своего возраста и пошел на выход, все остальные как по команде поднялись со своих мест и направились следом; я вышел на улицу вместе с ними. Уже садясь в машину первого секретаря райкома (который уступил высокой комиссии свою «Волгу», пересев в менее комфортабельный «уаз»), Матвей Остапович, задержавшись на секунду, сказал мне:
– Сегодня все было хорошо, замечаний и нареканий нет, только официантку эту в следующий раз видеть в баре не хочу, прошу заменить ее на другую.
– Будет сделано, – ответил я четко как солдат. Не спросишь же его, в самом деле, чем ему эта не понравилась, не угодила.
     Три машины отъехали одновременно: машина первого секретаря райкома, а также председателей райисполкома и горисполкома, и неспешной вереницей направились к гостинице райкома партии, – их прежним хозяевам теперь, в течение десяти ближайших дней, предстояло мотаться по городу и району в обычных «уазиках».
     Итак, начиная со следующего дня каждое утро, около восьми часов, группа проверяющих приезжала в бар, только уже в несколько усеченном составе – всего пять человек, – где завтракала, затем отправлялась на работу в райком; другие четверо, как я понял, находились на местах – в совхозах и колхозах - практически безвыездно: эти люди даже на ночь не возвращались в райкомовскую гостиницу – то есть, были приняты местными властями на полное довольствие. Примерно через день «моя» пятерка в том же составе и ужинала в баре, обедали же всего два раза за весь срок. Никаких гостей эти работники с собой не приводили, вольностей и пьянства не допускали, а Матвей Остапович как-то даже пожурил меня за то, что я дамам вместе с кофе по своему вкусу подал малюсенькие рюмочки, размером с наперстки, с рижским бальзамом. На деликатесы, которые я с таким трудом вырвал на базе, москвичи тоже особо не налегали, насытились, наверное, ими у себя в столице, поэтому мне приходилось с каждой их трапезой списывать то баночку икры, то печени трески, то кусок балыка, или еще что-либо из продуктов, чтобы обозначить хоть какое-то движение - расход дефицитного товара, - а то ведь директор общепита по отъезду высокой комиссии могла скомандовать сдать  остатки дефицита на склад, что было бы мне весьма обидно и досадно.
     В один из вечеров, как раз в то время, когда высокая комиссия ужинала, дверь, ведущая из фойе в бар, открылась, и внутрь вошел мой юный товарищ Кондрат. С высоты своего немаленького роста он оглядел присутствующих долгим изучающим взглядом и спросил меня:
– Надолго сие мероприятие, коллега?
– Как ты сюда вошел? – от удивления округлив глаза, спросил я его шепотом, зная, что никто из посторонних не может попасть внутрь.
– Просто сказал охраннику, что я твой напарник и все, – ответил Кондрат беспечно. Эти же слова, по-видимому, слышал Матвей Остапович, который как раз в это время встал, заинтересованный появлением в баре нового человека, и подошел к нам.
– Вы не возражаете, если мой напарник войдет и побудет в подсобке? – сделав бешеные глаза Кондрату, обратился я к нему.
– Если он тебе нужен, – ответил Матвей Остапович, – то пусть его, конечно.
     Кондрат прошел в подсобку, я – следом, где мы, усевшись, один на стул, другой на бездействующий мармит и закурив, заговорили о наших общих делах. В связи с приездом в наш город партийной комиссии у меня нарушился обычный рабочий и даже жизненный ритм: отсюда, из ресторана, я теперь вообще домой не уходил – ужин заканчивался порой около 23 часов, а в 7 утра – накануне завтрака, мне уже необходимо было вновь быть на месте – при парадной форме и шпаге, как говорится, то есть, пардон, гладко выбритым и в костюме при бабочке. Спать из-за этого сумасшедшего ритма приходилось в баре, купаться и бриться в душевой ресторана, а Кондрат каждый день-два приносил свежие сорочки, которые ему передавала для меня моя мама. Иногда он приходил не один, а приводил с собой пару девушек, и тогда мы, если, конечно, позволяло время, накрывали для них шикарный стол с лучшими советскими закусками и разнообразными импортными напитками. Девушки, буквально ошарашенные столь щедрым угощением, безропотно отдавались нам тут же, в баре, на матрасах, а утром зачастую не хотели уходить, ожидая продолжения банкета. 
     Покурив, пуская при этом дым в окошко, и наметив наши нехитрые планы на ближайшие несколько дней, мы вышли из подсобки, но Матвей Остапович, уже поджидавший нас, отозвал Кондрата в сторонку, решив завести с ним разговор о поэзии, в частности о творчестве Сергея Есенина. Однако уже спустя пару минут, выяснив, что Кондрат имеет весьма смутное понятие о предмете разговора, Матвей Остапович потерял к нему всякий интерес и подсел за дальний столик к одному из своих коллег, а Кондрат тем временем направился к младшей из женщин, Веронике, – в данный момент обе они, присев у стойки, попивали кофе. Подойдя, он как бы невзначай опустил Веронике руку на бедро. При виде этого меня чуть кондрат не хватил, – нет, не Кондрат, который мой друг, а тот самый – настоящий, – но Вероника, спокойно полуобернувшись к нему, сказала:
-Юноша, я, может быть, кажусь вам сверстницей, с которой можно заигрывать, но по занимаемой должности я выше вашего первого секретаря райкома, так что уберите, пожалуйста, руку с моего тела.
     Кондрат, исполнив требуемое, хотя и неспешно, самым обыденным голосом спросил:
– Так что же теперь, вас и любить нельзя, если вы так высоко стоите над нами, простыми смертными?
     Вторая женщина, Раиса, повернулась к Кондрату и, снисходительно улыбнувшись, сказала:
– Ты должен любить нас платонически, как любишь… ну, родной комсомол, например.
     На этом разговор был закончен, Кондрат, посуровев лицом, отошел от женщин, а я облегченно выдохнул воздух из легких, впервые, наверное, с начала этого разговора.
– А кто эта, молодая? – наклонившись к моему уху, спросил Кондрат. 
-Она комсомольский босс, то есть твой непосредственный начальник, – пошутил я, имея в виду, что Кондрат всегда и везде, когда это было необходимо для наших амурных дел, представлялся работником райкома комсомола.
     Следующим вечером, за день до окончания работы и отъезда комиссии, Матвей Остапович по моей подсказке и «наводке» посетил винсовхоззавод Чумайский, который, кстати сказать, был общеизвестен тем, что являлся официальным поставщиком вин ко двору ее величества, королевы Англии. Накануне Матвей Остапович сообщил мне, что его старый приятель, живущий в Кишиневе, должен сегодня приехать навестить его, вот и я решился посоветовать ему по этому случаю запастись приличным вином.    
      С наступлением вечера один из членов комиссии, мужчина лет сорока по имени Валерий – он был постоянным спутником Матвея Остаповича и, как я подозревал, одновременно его личным секретарем и телохранителем, - хмурый необщительный человек, не сказавший при мне за эти дни и пары слов, принес в бар огромный коричневой кожи потертый портфель и взгромоздил его на стойку. Он и прежде изо дня в день таскал этот портфель с собой, но только сегодня, в последний день, я смог оценить разрешающие возможности этого портфеля – когда я заглянул внутрь него, то увидел там не менее 20 бутылок с вином. Я помог Валерию извлечь их наружу, – это были покрытые пылью и паутиной стеклянные бутылки незнакомой мне формы и с неизвестным содержимым. Впрочем, горлышки бутылок были запечатаны сургучом, из-под которого торчали нитки с клочками бумаги, на которых значилось что вино в данной бутылке под названием таким-то, урожая такого-то года, изготовлено в таком-то месте. Рассматривая их, я обнаружил, что все эти бутылки по датам розлива являются примерно моими «сверстниками» – 1954 -1958 годов, а некоторые были даже и постарше. Выставив их на стол, я подготовил соответствующие случаю винные бокалы - особые, чешского производства, ручной работы, и мы стали ждать гостя Матвея Остаповича.
     Его кишиневский друг появился в баре около восьми часов вечера. Это был невысокий, худощавый мужчина лет пятидесяти, малоприметной внешности. Впечатление производили лишь его глаза – они смотрели проницательно, будто лазером ощупывали. Мужчина прибыл не один, вначале у входа возникло какое-то движение, потом вошли двое гражданских с пытливыми глазами ищеек: они внимательно осмотрели весь бар, один даже заглянул ко мне в подсобку, но прежде дежурный у дверей сделал мне знак рукой, что эти люди – свои. Затем они разделились, заняв места снаружи у дверей, по одному у каждой. Таким образом, у нас сегодня была двойная охрана.
     Этот прощальный вечер, на котором вновь не оказалось ни одного из представителей местных властей, начался как настоящая дегустация: десять человек расселись вокруг стола, и я, заняв место у торца, поочередно доставая бутылки, торжественно объявлял марку вина, год урожая и закладки, затем осторожно, с некоторым даже благоговением, стирая с каждой бутылки, скажу здесь без преувеличения, пыль времен, откупоривал ее, отливая первые 50 граммов в отдельный бокал, затем разливал содержимое по бокалам гостей, стараясь его не взбалтывать и оставляя осадок по возможности в целости. После чего я поднимал свой бокал, делая вращательное движение, чтобы вино как бы размазалось по стенке бокала и затем пленкой опустилось вниз (я неоднократно наблюдал эту процедуру во время профессиональных дегустаций, на которых мне доводилось присутствовать), потом вдыхал аромат напитка, пробовал вино на язык, и лишь после этого делал первый глоток. После чего все присутствующие брали свои бокалы, пробовали вино, затем медленно выпивали.   
     Впервые, пожалуй, в моем баре вино пилось столь осмысленно, да и то сказать: представленные напитки более чем соответствовали тому. Конечно и я, и гости, были, в лучшем случае, обыкновенными любителями вина и не более того, но на мое предложение Матвею пригласить от винзавода технолога, который мог бы провести дегустацию более грамотно, чем я, он сказал:
–Ты знаешь, Савва, когда мы только выбирали вино, директор завода чуть не плакал, прощаясь с каждой бутылкой, а ты еще хочешь, чтобы мы пригласили технолога, тогда, боюсь, его вообще откачивать придется.
– Скажите, – спросил я, усмехнувшись на эти слова, – а кто этот ваш знакомый, который прибыл сюда с охраной?
– А ты разве с ним не знаком? – удивился Матвей. – Он уже два года как ваш молдавский министр КГБ. Генерал-лейтенант Ноздренко. – И наклонившись к моему уху, добавил: – Его за кое-какие прегрешения сослали сюда из Москвы, но не думаю, что он тут у вас надолго задержится – не тот уровень.
     И действительно, подумал я, когда Матвей отошел и присел к своему другу за столик, в нашей маленькой плодово-ягодной республике, в которой за всю ее историю не был задержан ни один, даже хоть какой-нибудь завалящий шпион, даже майор, ну в крайнем случае полковник вполне мог бы быть министром безопасности, а не то что целый генерал-лейтенант.
     Неторопливо смакуя сладкое, тягучее вино – а все сорта, представленные здесь, были с добавлением сахара, иначе, понятное дело, оно не сохранились бы столь долго, присутствующие - и я не исключение - уже через час-полтора после начала возлияний оказались в довольно приличной стадии подпития.
     Матвей Остапович сегодня пребывал в добром расположении духа, он все время тонко шутил, смеша окружающих, затем, проводив своего друга, который торопился вернуться в Кишинев, сел напротив меня и мы стали по памяти декламировать стихи; я – Блока, Есенина и Пушкина, он – непочитаемых и не понимаемых мною (в тот период жизни) Маяковского, Мандельштама и Пастернака. Примерно через час, когда я выдохся, то есть, мои поэтические познания истощились, Матвей Остапович пригласил принять участие в поэтическом марафоне Веронику и Раису, скромно сидевших до этого в одной из угловых кабинок. Оставшиеся представители комиссии, уловив лирическое настроение своего шефа, решили использовать его с пользой для себя, для чего, отозвав меня в сторону, краснея и стесняясь, выпросили четыре 750-граммовые бутылки «Сибирской» водки крепостью 45%, и тут же незаметно покинули бар.
      Часам к десяти вечера я уже с трудом шевелил губами, голова моя работала замедленно и, кроме как рубаи Омар Хайяма, я уже ничего больше не мог воспроизвести по памяти. Тем, кто хорошо меня знал, это говорило о том, что я нахожусь в предпоследней стадии опьянения. (Последняя известна практически всем: лицом в салат).
      Кондрат, появившийся на вечеринке незаметно даже для меня – охрана, казалось, уже запросто впускала его сюда как своего, - сидел теперь у стойки рядом с Вероникой и что-то с улыбкой нашептывал женщине на ушко, а та смеялась, на мой взгляд, чересчур игриво и громко, а может быть, я попросту немного ревновал ее к Кондрату. Матвей Остапович, видимо, почувствовав в какой-то момент, что «нагружен» сверх меры, огляделся растерянно по сторонам, а я, заметив это, подошел к нему, завуалированно предложил свою помощь, и он не отказался. Поблагодарив меня кивком, он оперся на мою руку и мы вместе, словно два добрых приятеля, чуть ли не в обнимку выбрались на свежий воздух. Три исполкомовские машины, как и во все предыдущие дни, стояли у дверей бара; невозмутимые водители, немало повидавшие на своем веку и умеющие молчать в самых разнообразных обстоятельствах, сидели внутри своих «Волг» и подремывали. В одну из машин погрузился сам Матвей Остапович с кем-то из коллег; во вторую села Вероника, сопровождаемая Кондратом – при этом было слышно, как она объясняла ему, что истинный джентльмен всегда должен находиться рядом со своей дамой. Вместе с ними я отправил охранников, после чего машины тронулись с места, увозя всех вышеперечисленных товарищей. 
      Вернувшись в бар, я обнаружил там одну лишь Раису, которая сидела за стойкой и, казалось, дремала, опустив голову на сложенные руки. При моем появлении она приподняла голову и спросила слабым голосом:
– Все уже ушли, Савва?
– Да, все ушли, – подтвердил я, присаживаясь рядом и осторожно обнимая женщину за плечи – даже сейчас, когда мы остались вдвоем, я не был уверен в том, что, пытаясь с ней сблизиться, поступаю правильно – ведь нельзя же с такой высокопоставленной мадам вести себя как с простой провинциалкой.
     Раиса на секунду оторвала руки от своего лица, и я, заглянув в ее глаза, внутренне содрогнулся – они показались мне абсолютно трезвыми и холодными.
– Признайся же, коварный, – сказала она игривым голосом, – ведь ты хотел этого, а может и жаждал остаться со мной наедине?
– Да, конечно хотел, – «сознался» я, улавливая в своем голосе фальшивые нотки, которые, надеюсь, Раиса отнесет на счет моего опьянения. – Я все это время мечтал, что мы хотя бы один вечер посвятим друг другу.
– И где ты предполагаешь меня соблазнить? – вновь спросила она, посмотрев прямо мне в глаза, затем обвела взглядом помещение бара. – Здесь?
    Я хотел было сказать, что не более чем в пяти минутах ходьбы от ресторана у меня имеется квартира с удобствами, но, подумав, произнес твердо:
– Да, именно здесь и прямо сейчас.
– И как это ты себе представляешь? – задала Рая очередной вопрос. – Как ты меня собираешься любить?
– Я буду тебя любить, как родную партию - сильно и самозабвенно, – ответил я, слегка раздосадованный ее вопросами и, обняв за талию, одним движением стянул женщину с пуфика и поставил на пол. - Потому, что твои объятия, Рая, обещают мне райское наслаждение.   
     Женщина, качнувшись, прижалась ко мне всем телом, я крепко обнял ее и поцеловал в шею. Затем мне пришлось выпустить ее из своих объятий, но только для того чтобы вытащить и мгновенно постелить матрас, стыдливо накрыв его не совсем свежей простыней. Моя же партийная пассия – между прочим, кандидат философских наук, - являвшаяся женой широко известного в узких специфических кругах писателя, в это время грациозно, но все же при этом слегка покачиваясь, ступая по коврам бара, последовательно снимала с себя по одному предмету туалета, бросая их на кресла, в результате чего все они оказались заняты ее вещами, а их хозяйка вернулась ко мне обнаженной.
     Что ж, это многообещающее начало, подумал я, одним движением укладывая свою высокопоставленную гостью на матрас и вторым - взгромождаясь на нее, посмотрим теперь, чего можно ожидать от Раисы в постели. Однако в постели она – ответственный партийный работник, заведующая сектором ЦК КПСС по работе с молодежными организациями, – оказалась совсем не нимфоманкой: она лежала подо мной скованная, на ласки мои почти не отвечала, и мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем Раиса немного расшевелилась и стала мне неуклюже помогать, подмахивая бедрами, причем делала она это как-то порывисто и не в такт. Но я, признаться, уважаю и таких дам – независимо от возраста и социального статуса – не похотливых и не пылких в постели; пожалуй, я был даже рад, что Рая именно такая, а не какая-нибудь развращенная фурия – а вдруг я не смог бы удовлетворить ее начальственное тело так, как ей бы того захотелось – что тогда?  А так я почти наверняка знал, что ночь любви у нас будет долгой и прочувственной, и что Раиса, отдавая мне всю себя, имеет все шансы получить полное удовлетворение.
     В конце концов, именно так и случилось: моя пассия, перестав стесняться, уже со второго захода стала заметно раскованней и активней, и я услышал, к своему удовольствию, и ахи, и охи, и вздохи, и даже обращенные ко мне слова любви. На этот раз, после гораздо более продолжительной любовной схватки, мы обнялись и тотчас уснули.
     Проснулись мы уже под утро от прохлады, проникающей с улицы в бар. Часы показывали пять утра, когда Раиса, размягченная алкоголем, любовными играми и сном, потянулась сладко на матрасе и сказала:
– И чего это я, дура, с первого дня тебе не отдалась? А ведь хотела. К черту эту партийную, а заодно и семейную мораль, столько времени зря потеряли, – и она, в стеснении пряча глаза, уткнулась лицом мне в плечо. Я не ответил, потому что слова эти были сказаны просто так, безадресно, и только крепко обнял ее, а она, затихая в моих объятиях, вскоре почувствовала, как мое  «естество» твердея, уткнулось ей в живот и я опять ее «захачиваю», поэтому сказала чуть ли не просительным тоном:
– Мне кажется, милый Савва, нам пора в гостиницу, так что давай уже пойдем, пожалуйста.
– Да, пожалуй ты права, – отозвался я, неохотно поднимаясь с нашего импровизированного ложа. Желание позаботиться о дискретности нашей встречи было даже поважнее секса.
     Спустя несколько минут, предварительно выпив по стакану холодного бутылочного апельсинового сока – Раиса старалась даже не смотреть на бутылки с алкоголем, – мы вышли в предрассветную темноту и бодрым широким шагом направились к центру города, где располагалась гостиница райкома партии.
     Сонная администратор, которая в течение целой минуты разглядывала нас сквозь стеклянные двери, наконец, открыла, а когда мы вошли, исподволь оглядела нас с головы до ног, после чего, напустив на себя равнодушный вид, отвернулась, – работницы гостиничного хозяйства были вышколены не хуже райкомовских водителей. Когда я осторожно поцарапался в нужный нам номер, за дверью, казалось, нас уже ждали, так как я услышал нахальный голос моего товарища, Кондрата:
– Кто там? Что надо?
– Открывай скорее, мудилка, это мы пришли, – склонившись к замочной скважине, радостно зашептал я. Через минуту дверь открылась, выпуская наружу одного и впуская другого человека.    
     Раиса, видимо стесняясь Кондрата, протянула мне на прощание руку, и я пожал ее прохладную ладошку.
– Зря ты не остался с Вероникой, – сказал Кондрат, когда мы с ним вышли на улицу, и я, оглядевшись по сторонам и, не заметив кого-либо, следящего за нами, с облегчением вздохнул. – Это, скажу я тебе, целый фонтан любви.
– Ага, в следующий раз я буду иметь это в виду, – язвительным тоном сказал я. – Она, между прочим, сама тебя выбрала, и мое мнение в данном случае никак не учитывалось.
– Я об этом почему-то не подумал, братишка, – извиняющимся тоном сказал Кондрат. И добавил, не преминув кольнуть: – Раньше, насколько я помню, мнение женщины в таких случаях тебя не очень-то и интересовало.
    Я самодовольно улыбнулся, но не отвечал, наслаждаясь по-утреннему прохладным воздухом, пока мы энергично шагали к ресторану.
      Когда мы вошли внутрь и заперли за собой дверь, часы показывали половину седьмого. А спустя десять минут, едва мы успели выпить кофе, в нее постучали, я открыл – и мы с Кондратом увидели перед собой «всю сборную» общепита: директора Наину Васильевну, замдиректора Марью Ивановну, и новую нашу – с сегодняшнего дня - заведующую производством Дору Марковну; за их спинами маячили еще несколько работников рангом пониже, следом за ними выстроились повара и официанты; чуть в стороне стояли две уборщицы с орудиями своего труда наготове.
     Ах, да-да-да, запоздало вспомнил я, ведь все они пришли, чтобы организовать для партийной комиссии заключительный торжественный стол – так называемый прощальный завтрак. Я настежь открыл двери помещения, затем включил на полную мощность все светильники и бар словно ожил: уборщицы тут же засуетились, убирая всё, что только возможно – пол, стены, протирая мягкую мебель и столы; затем два стола были составлены в центре, покрыты скатертями, после чего повара и официантка произвели их сервировку по самому высокому разряду – хрусталем и импортной посудой; я вдобавок к этому выставил фирменные цветные бокалы чешского стекла. Когда все было готово, придирчивая Мамочка, сопровождаемая своей свитой, сделала обход с тщательным, детальным осмотром, но все было безукоризненно: в вазочках блестящими в искусственном свете горками лежала черная и красная икра; рыба была нескольких видов – в основном лососевые: заливные, копченые, соленые, в масле, в собственном соку и еще черт знает в чем. Печень трески, приготовленная салатом; паштеты – печеночный ресторанного приготовления и из банок – гусиный и куриный; салат «оливье» – конечно! - как же без него; салат плебейский – с соленой капустой, закуска «по-молдавски» – лук, редис, брынза и огурцы; на краю стола высились вина, шампанское, коньяк и отдельно поставлено охлажденное пиво трех дружественных нам государств – чешское, немецкое и польское, при этом каждого было по два сорта.   
– И все это предназначается слугам народа на завтрак, – задумчиво, как бы про себя сказал я.
– Да уж, на завтрак, – усмехнулась Мамочка, директор общепита. – А ведь блинчиков и творожку со сметанкой и медом под горячий кофе с молоком нормальным людям вполне хватило бы для завтрака.
     Прерывая наш разговор, в подсобке неожиданно зазвонил телефон. Извинившись, я подошел и снял трубку.
– Алло! – послышался в ней чей-то далекий голос. – Ресторан?
– Да, – ответил я, – бармен Савва слушает.
– Это дежурный по райкому Стряпко говорит. Тут Матвей Остапович хочет вам пару слов сказать.
– Я весь внимание.
– Савва, – послышался в трубке уже хорошо знакомый мне низкого тембра хрипловатый голос, – это я, Матвей Остапович.
– Весь внимание, уважаемый, – повторил я.
– Скажи мне, вчерашний вечер удачно завершился? А то я ведь раньше всех уехал.
– Да... удачно, как и всегда, – ответил я неуверенно. «Знает, – понял я. – Наверняка все знает: за вечер, и за ночь, старый лис, я уверен, знает, уж слишком интонации его голоса игривы – для него необычны, я ведь с ним каждый из последних десяти дней по пару часов общался, достаточно изучил». И в трубку: – Для меня, собственно говоря, вечер еще не завершился, я ведь вас тут с завтраком жду.
– Я хочу поблагодарить тебя за все, – проговорил в трубку Матвей Остапович. – Кстати, мы через пять минут выезжаем, поэтому передаю тебе привет от всего коллектива. Особенно от женской его части.
     «Знает, чертяка!» – теперь уже я был уверен в этом.
– И вам спасибо, за науку, за стихи, за то время, что вы уделили нам. А что же, Матвей Остапович, насчет завтрака? 
– Завтракать мы будем в Кишиневе, а то в такое раннее время, да еще в дорогу наедаться вредно, – засмеялся он и положил трубку.
     Несколько секунд я простоял, держа трубку в руке, затем осторожно повесил ее на рычажок и вышел из подсобки. На моем лице, видимо, было написано безмерное удивление, так как директор тут же вопросительно уставилась на меня, а через секунду и все остальные застыли, глядя на меня словно в немой сцене «не ждали». Я прошел во главу стола, поклонился всему коллективу и сказал:
– Уважаемые товарищи коллеги, сообщаю вам, что гости наши, которых мы так напряженно ждали, выехали в Кишинев. А теперь слово вам, - и я указал рукой в сторону Наины Васильевны.
– И, значит, к нам в ресторан они уже не приедут!? – ахнула Наина Васильевна, следом за ней вскрикнула, всплеснув руками ее зам, Марья Ивановна – высокая, красивая, импозантная женщина, остальные по-разному выразили свои чувства – кто-то вздохнул с облегчением, кто-то, по-моему, шеф-повар, даже всхлипнула.
     Первой, как и следовало ожидать, взяла себя в руки Мамочка - Наина Васильевна. Шагнув к столу, она оглядела-охватила его одним взглядом, затем села в кресло, и только тогда, решившись, выдохнула:
– Давайте-ка садитесь все, позавтракаем. Ведь мы с вами, коллеги, это действительно заслужили. Только Савва, – обратилась она ко мне, – убери со стола крепкие напитки и налей всем по стакану вина. Сухого. По одному на каждого, не больше – впереди у всех нас долгий трудовой день.


               



                Новелла третья
               


   Коктейль  "Ассорти".

Водка                10 мл.
Виски                10 мл.
Коньяк                10 мл.
Джин                10 мл.
Сладкий вермут             20 мл.
Мартини                10 мл.
Малиновый ликер           10 мл.
Земляничная наливка   20 мл.
Колотый лед.
Шейкер, высокий стакан.
"гарнир" – дольки фруктов на шпажке.
 


               
                Лёка.   
               
                Не знаю выше интереса,
                чем вечных слов исполнить гамму
                и вывести на путь прогресса               
                замшело нравственную даму.               
                Игорь Губерман               
               
               
                Ночь первая

      Когда мы с моим товарищем Кондратом пробрались на территорию консервного завода, воспользовавшись для этой цели хитроумно скрытым, мало кому известным, но вполне удобным лазом в заборе, мои часы показывали 11.30. Вечера, естественно.
    Мы знали, что через 30 минут произойдет пересменка, и тогда работники второй смены, уступая коллегам свои рабочие места из третьей смены, повалят гурьбой через проходную к автобусам, уже стоявшим в ряд у заводской конторы. После чего автобусы отвозили их в студенческий городок, так как 80% работниц завода составляли приезжие студенты из молдавских ВУЗов. А в студгородке им предстояло принять душ – если, конечно, хватит на это сил, - после чего спать! спать! спать! Что и говорить, устают девушки, работая посменно, по 8 часов. 
     Что же касается нас, меня и моего партнера по амурным делам Кондрата, то наша вторая смена к этому часу только начиналась, – так мы называли наши почти ежевечерние вылазки сюда с целью знакомства с девушками, и ближайшие полчаса мы должны были потратить именно на это, то есть на подбор кадров для дружеско-интимных встреч.
    Период, включавший в себя сентябрь и октябрь месяцы, считавшийся у местных студентов трудовым семестром, по срокам был совмещен с плодоовощным сезоном в наших южно-молдавских краях, поэтому на местном консервном заводе, во всех его многочисленных производственных подразделениях, а также на полях и в садах близлежащих совхозов и колхозов сейчас трудились многие сотни девушек-студенток. Да, именно девушек, а вот ребят тут было совсем мало, так как они в большинстве своем, сбиваясь в стройотряды, уезжали на северные рубежи нашей великой страны, где, строя поселки, города и дороги, можно было заработать гораздо больше денег, чем на юге.
     Ну а там, где мало парней и много девушек, нам с Кондратом, искателям легкой любви, было самое место: вот уже второй год подряд мы выбирали себе подруг – или, иными словами, партнерш для развлечений - именно здесь, на консервном заводе. В прошлом году, к примеру, в этот же период тут трудились студентки столичного медицинского института, а в этом году их сменили студентки Кишиневского университета.
    Обходя все подряд цеха, мы везде, где только можно, заводили с девушками короткие знакомства и, начав разговор на какую-либо обиходно-бытовую тему, как можно скорее переводили его в нужную нам область, предлагая своим новым знакомым целый комплекс развлечений. Интерес, как мы надеялись, был обоюдовыгодным: наша цель, думаю, ни для кого не являлась секретом, а девушки, среди которых встречались очень даже прехорошенькие внешне, и сами были не прочь отдохнуть и поразвлечься в свое свободное время с местными ребятами, ведь для многих из них это была почти единственная возможность расслабиться в бесконечной череде утомительных и скучных трудовых будней.
     Знакомясь с девушками, мы старались выбирать по совокупности симпатичных, веселых и контактных, после чего приглашали их на ночной променад. Если все задуманное нами удавалось, а девиз наш для достижения цели был прост и звучал так: «Быстрота, натиск и нахальство», - то эти встречи в девяти из десяти случаев заканчивались интимом.
     А почему, спросите вы, нас интересовали именно приезжие студентки, разве в городе не хватало своих, местных девиц этого возраста? А дело в том, что наши землячки, в сущности провинциалки, были по сравнению со столичными гораздо более закомплексованными, менее интересными в общении и, кроме прочего, попросту примелькались и изрядно надоели нам (как и мы, в свою очередь, им). А кишиневские студентки одним своим присутствием весьма благодатно оживляли наш тихий, можно сказать, сонный городок, ощутимо поднимая его жизненный тонус.   
      Перемещаясь от цеха к цеху, мы вскоре добрались до фабрикатного, который еще иногда называют цехом готовой продукции, где на заре своей юности, сразу после окончания восьмого класса, успел какое-то время поработать и я.
    У самого входа в цех мы чуть ли ни лицом к лицу столкнулись с молодым мужчиной, одетым в костюм-тройку, поверх которого был небрежно наброшен белый халат. Увидев его, я испытал некоторое беспокойство от этой не предвещавшей нам ничего хорошего встречи, так как мы находились на территории завода незаконно, без разрешения, и мне не хотелось терять драгоценное время на оправдания перед кем-либо из заводского начальства. Однако мужчина, едва мы с ним сблизились, оказался моим давним знакомым по имени Захар, который, завидев нас, заулыбался приветливо и заторопился навстречу. Обменявшись энергичными рукопожатиями, мы похлопали друг друга по плечу, а на его вопрос, что мы тут делаем, я ответил доверительно, что мы заехали сюда за знакомыми девушками.
– А ты-то сам, кстати, что здесь делаешь? – в свою очередь спросил я его с усмешечкой, намекая на то, что он, вероятно, находится здесь с той же, что и мы, целью, ведь Захар был немногим меня старше, то есть ему было тридцать, или чуть больше.
– А я здесь директор завода, – просто ответил он, и это оказалось для нас столь неожиданной новостью, что мы с Кондратом, растерянно посмотрев друг на друга, рассмеялись.
– Да… – многозначительно сказал я, шутливо склонив голову вбок, – все вокруг растут в чинах и должностях, только мы с тобой, Кондрат, топчемся на месте.
– Ну-ну, уж вам-то, думаю, грех жаловаться, – усмехнулся Захар. – Вы тоже, ребята, насколько я знаю, неплохо устроены. – И добавил, вновь пожимая нам руки: – Ну, не буду вам мешать. Желаю удачи.
    И ушел.
    А мы, продолжив свой путь, вскоре поравнялись с группой девушек в синих рабочих халатах, сгрудившихся вокруг этикеточно-штамповочного станка, который наклеивает этикетки на банки. Девушки, о чем-то переговариваясь, осторожно трогали различные части механизма, видимо, пытаясь самостоятельно отрегулировать станок, так как в противном случае им предстояла дополнительная трудоемкая работа – наклеивать эти самые этикетки вручную. Кондрат подошел, вежливо поздоровался, затем, мягко приобняв за талию, отодвинул одну из девушек в сторону, с полминуты поковырялся в станке, нажал пуск и станок, как ни в чем не бывало, заработал, – товарищ мой, надо признать, был с любой техникой на ты. Впрочем, он неплохо ладил и с девушками, и, закончив работу, а вернее, еще в процессе ее, уже успел завести с ними разговор.
     Две девушки из этой группы оказались уже немного знакомыми мне по прежним посещениям, в прошлый раз, помнится, мы с ними даже перекинулись парочкой ничего не значащих фраз, правда, уехали мы в ту ночь совсем с другими, так уж получилось.      
     Девушки, беседуя с Кондратом, открыто и располагающе улыбались и смеялись его шуткам, а я стоял в стороне и наблюдал за ними. Наконец, мой товарищ, оглядевшись по сторонам, окликнул и подозвал меня, при этом девушки, продолжая разговор,  обращались к нам по именам, а я, да и Кондрат тоже, как назло, ни одной из них по имени не могли припомнить, – ведь бывало, что за один визит на завод мы знакомились с десятком, а то и более девушек с целью максимального расширения круга знакомств. Именно по этой причине нам и пришлось теперь обращаться к ним безлично, на "ты" да на "вы".
     Одна из девушек, хорошенькая шатенка со стройной фигурой, – подруги звали ее Ириной, – извинившись, увела Кондрата в сторону, оставив меня со второй девушкой наедине. Пока я с интересом разглядывал стоявшую рядом со мной девушку, одновременно раздумывая, с чего начать разговор, мой товарищ вернулся. Довольно улыбаясь, он легонько подтолкнул меня под локоть и, ни слова не говоря, двинулся к выходу. Извинившись перед девушкой, которой я так ни слова и не сказал, я пошагал следом за ним, ожидая, что он мне расскажет, о чем ему удалось так быстро с Ириной договориться, но Кондрат, все также загадочно улыбаясь, молчал и  весь отрезок пути до машины.
     Спустя некоторое время, когда мы уже сидели в машине, расположившись неподалеку от проходной, а мой товарищ, продолжая многозначительно молчать, подравнивал маникюрной пилкой ногти, три фигурки в темных одеждах вынырнули из-за стоящего неподалеку автобуса и подошли к машине.
– Угу, явились, – удовлетворенно произнес Кондрат, и, протянув свою длинную руку за мое сиденье, открыл заднюю дверцу. Наши гостьи, не заставляя себя упрашивать, тут же забрались внутрь. Я, обернувшись к ним, поздоровался и с интересом стал разглядывать девушек, удобно расположившихся на заднем сиденье и, в свою очередь, с любопытством поглядывавших на нас. Одну из них, Ирину, я уже запомнил, двух же других видел впервые. Девушки, судя по всему, не торопились сегодня в лагерь, подобно их подругам по вечерней смене, а были готовы составить нам компанию. Чтобы развеселить их, что, как известно, способствует скорейшему сближению, я тут же «приколол» какую-то расхожую хохму, от которой все рассмеялись – девушки, которые радовались окончанию нелегкой рабочей смены, готовы были смеяться любой шутке. Интересно, подумалось мне, а почему они пришли втроем, ведь нас-то двое? Вероятно, решили, что так им будет спокойнее, а может веселее, возможно так же, что они были неразлучной троицей, то есть все три девицы оставались вместе при любых обстоятельствах, такое на нашей памяти тоже случалось. Впрочем, нас с Кондратом сей факт не огорчил, скорее даже наоборот, обещал придать предстоящим отношениям особую пикантность.
      Машина, тронувшись с места, медленно вырулила со стоянки, а я, вынув из автомобильного «бардачка» большую шоколадку «Аленка» (специально для таких случаев предназначенную) передал ее назад.
– Угощайтесь, девчонки, десерт, – сказал я. – После всех этих запахов на вашем заводе, и, в особенности, от запаха сгоревшей баклажанной икры, впору чем-нибудь сладеньким закусить.
     Девушки рассмеялись моим словам и, ломая шоколад на кусочки, стали есть, попутно отпуская в адрес друг дружки незлобливые колкости. Тут же мы с помощью Ирины и перезнакомились, вторую девушку звали Милена, а третью – Ольга, после чего Кондрат, подмигнув мне, сказал:
– Ну что, милые дамы, если нет других мнений, я предлагаю поехать к нам на квартиру.
   Девчонки зашевелились на своих местах, с минуту пошептались, затем Ирина сказала:
– Давайте-ка, ребята, лучше отправимся куда-нибудь на природу, так для первого знакомства будет лучше.
– Ага, после тяжелой работы хочется свежим воздухом подышать, – мечтательно заявила хорошенькая брюнетка по имени Милена.    
      Выслушав их, мы с Кондратом в легкой растерянности переглянулись – накануне мы планировали, собрав компанию, отправиться прямиком на квартиру, где у нас уже все было готово для приема гостей, а тут девушки выбрали поездку на природу...
      Тем временем наш автомобиль миновал автовокзал, и у светофора, на перекрестке, Кондрат, поминутно бросавший взгляды в зеркало заднего обзора, отчего-то резко свернул направо, на одесскую трассу, и дал полный газ.
    Я, наверняка зная, что наши планы от перемены мест ничуть не изменятся, усмехнулся: впереди, не далее чем в километре пути отсюда, по правую сторону от шоссе, сразу за территорией воинской части, начинался огромный военный полигон с великим множеством укромных местечек, где можно было не только спрятаться от посторонних глаз, но, при желании, и вовсе затеряться на энное количество часов, а то и дней; далее по трассе, в нескольких километрах от города, в районе аэропорта располагался молодой саженый лесок - тоже довольно уютное место для отдыха на природе, если уж не брать в расчет многочисленных посадок деревьев вдоль дорог, также вполне удобных для интимных встреч, а ведь ночью, как известно, каждый кустик является другом молодежи. Я уж не упоминаю тут о нескольких благоустроенных базах отдыха, которые тоже были в нашем полном распоряжении, правда, расположены они были совсем в другой стороне: одна у озера около села под названием Котиганы, другая на пасеке в районе села Московей, третья - в лесничестве, и в каждом из этих мест имелись домики типа дачных, где можно было великолепно провести время.
       Однако же, несмотря на обилие мест отдыха, мы с Кондратом предпочитали комфортабельные домашние условия. Но что поделаешь, не вступать же с девушками, выбравшими поездку в лес, в перебранку, ведь своей цели мы могли добиться в любом месте.
-Что ж, раз девушки желают отправиться в лес – значит в лес, – произнес Кондрат, и я вновь усмехнулся – у нас, конечно же, были предусмотрены самые различные варианты практически на все случаи жизни.               
               
                *            *            *               
                Эта мысль – украденный цветок,
                просто рифма ей не повредит:               
                человек совсем не одинок –            
                кто-нибудь всегда за ним следит.               
                Игорь Губерман
    
      Итак, повторю свою мысль, отправляясь с девушками на природу или же на квартиру, мы целеустремленно стремились к одному – физической близости с ними, и это было нашей целью, забавой, развлечением, если хотите, и во имя этого мы были готовы потратить все свое свободное время, ну и деньги, эти мероприятия обеспечивающие.
      Тем временем Кондрат, проехав несколько километров по главной трассе, свернул на дорогу, ведущую к местному аэропорту, затем, примерно еще через километр, сбавил ход, и наша машина, притормозив у обочины, остановилась.
    Я огляделся по сторонам, затем недоуменно уставился на своего товарища: мы, не доехав примерно километр, или чуть больше до так хорошо знакомого нам места отдыха, называемого «барменское гнездо», где имелась весьма удобная полянка, остановились на краю какого-то неухоженного кукурузного поля.
– Что, брат?.. – спросил я его, так как лицо моего товарища мне показалось чем-то озабоченным. – Что-то с машиной?
– Нет, причина в другом, – ответил он, и выключил все огни, включая габаритные. Затем загадочно-трагическим голосом сообщил: – За нами следят. – И обращаясь уже к девушкам, добавил: – Давайте посидим несколько минут тихо и спокойно, посмотрим, что это за герой висит у нас на хвосте.
     Девушки, услышав эти слова, слегка переполошились, стали оборачиваться, вглядываясь в пустынное шоссе позади нас и шептаться между собой, а Кондрат тем временем продолжил, обращаясь уже ко мне одному:
– За нами, когда мы только отъезжали от завода, сразу увязалась какая-то белая «Нива», причем ехала она на ближнем свете фар. Я сразу обратил на нее внимание, а когда мы свернули у автовокзала направо, она тоже повторила наш маневр, и тогда я окончательно убедился в этом.
     Это сообщение неприятно резануло по нервам, и я полез в карман за сигаретами. Вообще-то, сказать по правде, мы давно подозревали, что кто-то контролирует наши ночные перемещения и встречи с девушками – и раньше уже были кое-какие наметки в этом плане, но сегодняшнее преследование можно было считать установленным фактом, и теперь хотелось бы разобраться, кто и зачем это делает, кому пришла в голову идея за нами следить.    
     Выйдя из машины, мы с Кондратом стали внимательно всматриваться в участок дороги, видимый нам с этого места, но шоссе по-прежнему казалось пустынным, на нем не было заметно никакого движения, не было видно и огней. Тогда мой товарищ, состроил таинственно-загадочное лицо, сунул голову в окно салона и шепотом предложил нашим дамам выйти из машины, попросив остаться девушку с необычным именем Милена. Внешне, как я успел для себя отметить, она была, несомненно, самой хорошенькой, да и сексапильной из всей троицы; кстати, фамилия ее, которую по дороге несколько раз озвучили подруги, тоже была необычной – Гайворонская.
– Она побудет в машине для прикрытия, – заговорщически толкнув меня в бок, пояснил Кондрат, одновременно вешая мне на плечо сумку, которую он достал из багажника. После этого, ничего больше не говоря, он вновь завел двигатель, развернул автомобиль и, не включая огней, погнал его к автотрассе, вероятно в надежде перехватить машину, преследовавшую нас. Перед отъездом он успел шепнуть мне, что в любом случае минут через 20-30 вернется.
     Я осмотрелся по сторонам и невольно скривился. Полная луна детально освещала местный ландшафт. Кругом, куда не брось взгляд – поля, неподалеку виднелись виноградники, изредка перемежаемые полосками лесопосадок – обычная картина для южной части Молдавии. Само же место, где нас оставил Кондрат, как я уже говорил, было совсем захудалым – кукурузное поле, судя по всему, заброшенное, причем прямо перед нами находилась ложбина, неглубокая прогалина в земле, казавшаяся в лунном свете почти черной; со всех сторон нас окружали стоячие, а местами уже поваленные стержни кукурузы – пейзаж, прямо скажем, не располагающий к веселью, и уж тем более к интиму. А у меня в руках сумка, в которой позвякивали две бутылки шампанского, один на всех граненый стакан и – никаких перспектив на этот вечер. Одно успокаивало – это не могло продолжаться долго, – Кондрат обещал вскоре вернуться.
    Итак, я остался в этом богом забытом уголке один наедине с двумя девушками. Ирина, к моей удаче, оказалась вполне свойской: веселой, остроумной, смешливой и казалась лишенной каких-либо предрассудков; другая же, Ольга, была, в противовес своей подруге эдакой тихоней, голоса которой я до сих пор не слышал.
     Собрав валявшиеся поблизости на земле кукурузные стержни, мы сложили их в два слоя, один поперек другого, получив в итоге некое подобие настила, и уселись на него. Костерок, не рассчитывая на сколько-нибудь продолжительное прозябание здесь, решили не разжигать, да и лень было им заниматься.   
    Признаюсь, настроение мое было почти безнадежно испорчено: вначале это малоприятное сообщение о том, что за нами следят, затем грустным видом этого неприглядного места, а главное, тем фактом, что я никоим образом не мог повлиять на ситуацию, так как от меня ничего не зависело.         
       Соответственно настроению я, игнорируя Ирину, обратился к Ольге-тихоне, желая завести с ней задушевный разговор, так как знал, что с такими девушками, спокойными и молчаливыми, хорошо поговорить за жизнь, поплакаться, как говорится, друг другу в жилетку. Но Ольга была молчалива и рассеянна, на мои вопросы отвечала невпопад, при этом она все время смущенно улыбалась и едва слышно вздыхала. Не знаю, чем уж она меня привлекла, но я расположился к ней всей душой. Она была среднего роста и сложения, густые вьющиеся каштанового цвета волосы едва доставали плеч. Лицо девушки было миловидным, овальной формы, но ее черты казались слишком мягкими и потому маловыразительными. Весь ее вид и поведение выдавали ее настроение: девушка чувствовала себя здесь, в компании с незнакомым парнем, не совсем уютно, наверняка ей были непривычны и даже, может быть, неприятны такого рода развлечения, которыми мы планировали сегодня заняться.
    «И все же тихони бывают разные, – задумчиво поглядывая на Ольгу, рассуждал я сам с собой. – Есть в некоторых из них что-то загадочное, что влечет к ним с особой силой, а порой среди них встречаются и такие, что если уж пробудятся от спячки (если, конечно, им в этом помочь), то могут взорваться таким неожиданным темпераментом, что это будет, по меньшей мере, Везувий».
    Подруга Ольги, Ирина, была совсем другой – веселой и беззаботной болтушкой, она с первой же минуты нашего появления здесь беспрерывно рассказывала всякие короткие истории и анекдоты, и даже острила, то есть была вполне в моем вкусе, с ней, уверен, все было бы легко и просто, но - увы! – под другое настроение.
     Закончив рассказывать очередной анекдот, Ирина взялась наливать по кругу шампанское, открытое мною, в единственный имевшийся у нас стакан. Заметив, что я заботливо накинул на плечи Ольги свою курточку, она весело подмигнула мне, а вслух сказала:
– Думаю, тебя здесь ожидают, Савва, большие трудности. – И не дожидаясь от меня расспросов, тут же пояснила: – Дело в том, что Ольга у нас недотрога и мужчин, да и парней тоже к себе близко не подпускает.
      Ольга вскинула голову, порывисто оглядела нас обоих, словно мы раскрыли ее какой-то тщательно скрываемый секрет, затем потупила взгляд, а я загадочно улыбнулся: в нашем с Кондратом тандеме недотроги были как раз по моей части, но я об этом из скромности умолчал.
      Время неустанно бежало, и сверх обещанных Кондратом 20 минут прошло уже более двух часов, луна в своем неутомимом движении успела прочертить треть небосвода, а наш неугомонный «Штирлиц» все еще продолжал гоняться за неуловимым соглядатаем. Устав ругать его, а заодно и его спутницу Милену, пересказав друг другу все известные нам шутки и анекдоты, мы улеглись плотно друг к другу, свернувшись в замысловатую трехголовую фигуру практически на голой земле, если не считать жестких стеблей кукурузы, и медленно замерзали, – ведь на дворе стоял уже конец сентября и ночи порой были прохладными. Вот где пришлось сожалеть о том, что у нас с собой шампанское, да к тому же сильно охлажденное, а не бутылка водки или коньяка, более подходящие к случаю.    
     Воспользовавшись тем, что от холода Ольга – на ней был лишь тонкий свитерок, – прижалась ко мне почти вплотную, и мы с ней оказались укрыты моей курткой, я стал осторожно целовать ее лицо, сначала куда придется - щеки, нос, глаза, подбородок, потом, целенаправленно, стараясь отыскать ее губы, но девушка, стесняясь, едва заметными движениями уворачивалась от меня, не удаляясь, впрочем, ни на сантиметр, отчего мне стало казаться, что она нарочно подставляется под мои поцелуи так, чтобы я чего-нибудь случайно не пропустил, и я продолжал целовать ее, напоследок добравшись и до губ.
     Признаюсь, я увлекся поцелуями, что для меня было в новинку: во-первых, я не люблю целоваться, и, несмотря на мой вполне зрелый возраст, считаю, что не умею этого делать; во-вторых, в отношениях с женщинами вообще предпочитаю обходиться без поцелуев, из-за чего, по вполне понятным причинам, имел лишь в последние несколько месяцев парочку скандалов и массу мелких сцен от своих многочисленных подружек. А тут мне вдруг почему-то хотелось и даже нравилось целоваться, – именно с этой девушкой. Так, когда в одно из мгновений я захватил губами пухлые Ольгины губки с легким горьковато-сладким привкусом на них шампанского, то больше уже не хотел расставаться с ними – это были милые, наивные, девчоночьи губы. Ольга, чуть не задохнувшись, дернулась испуганно - и лишь тогда я с сожалением отпустил их. На Ирку, прижавшуюся спиной к моей спине, мы не обращали никакого внимания, а она делала вид, что ей происходящее рядом глубоко безразлично. Мне, лежащему между девушками, было, в отличие от них, тепло и почти комфортно: они с двух сторон согревали меня своими телами, а Ольга, сверх того, согревала мои уста и... мое сердце, которое радостно замирало от необычных для него ощущений.
     Казалось, прошла уже целая вечность с момента отъезда Кондрата; я злился на товарища и даже подумывал о том, чтобы отобрать у него по приезде домой ключи от машины. Эту машину, старенькую, раздолбанную и основательно проржавевшую «копейку», которой было уже более десяти лет от роду, мне отдала в пользование соседка, вдова, оставшаяся без мужа, и, соответственно, без водителя, а я передал машину в распоряжение Кондрата, так как сам не водил и прав не имел. Кондрат, впрочем, их тоже пока не имел, ведь ему совсем недавно исполнилось восемнадцать, но мой товарищ заверил меня, что проблем никаких не будет, он, мол, берет все на себя: поездки, ремонт, покупку бензина, а также, если понадобится, взаимоотношения с милицией.
      Мое бедное тело уже буквально ныло от врезавшихся в него жестких стержней кукурузы, предутренняя сырость как пологом накрыла местность, знобким холодком проникая под одежду, терпение давно было на нуле, и даже ниже, когда мы, наконец, увидели свет фар и услышали шум мотора. Прошла еще минута, и вот, наконец, нахально улыбающийся Кондрат предстал перед нами.
– Странно, что ты вообще о нас вспомнил, Кондратий Спиридонович, – не удержался я от упрека, с трудом вставая с нашей импровизированной лежанки и подавая поочередно девушкам руку, чтобы помочь им подняться.
– О, да вы тоже, как я погляжу, зря тут времени не теряли, – нашелся он, кивая на Ольгу, опиравшуюся на мою руку. От такой явной наглости я даже не нашелся, что и сказать. В следующую секунду мы атаковали машину, тормоша молчаливую и отрешенно взиравшую на нас Милену, а спустя двадцать минут, проехав через весь город, мы уже подъезжали к студенческому городку.      
     Когда наши девушки, преодолев дыру в сетчатом заборе, смешались с другими студентками, собиравшимися на работу в первую смену, на улице было уже совсем светло. А пятью минутами позже, высаживая меня у дома, Кондрат сказал:
– Не обижайся, брат, я тебе расскажу сегодня вечером, как все было-происходило, и почему это получилось так долго, а теперь извини, поеду домой, очень спать хочется.    
               
                Ночь вторая

     Когда следующим поздним вечером мы вновь заблаговременно подъехали к воротам завода, Кондрат, сидя на водительском месте и барабаня пальцами по рулю, детально рассказал мне, как он ловко вчера вычислил наших преследователей. Я по ходу его рассказа не делал никаких замечаний, ни о чем не спрашивал, только повторял периодически: "угу, угу, ну-ну, так-так, н-да, конечно", что, в конце концов, выбило его из колеи повествования и Кондрат умолк, и я тоже молчал, все еще досадуя на товарища за то, что всю прошлую ночь провел в какой-то канаве благодаря, конечно, в первую очередь, тому мерзавцу, который за нами следил, а уже во вторую очередь несвоевременно вспыхнувшей страсти Кондрата.    
      Следившим за нами человеком, как выяснилось в ходе вчерашней ночной погони, на этот раз уже за самим преследователем, оказался опер уголовного розыска по прозвищу Банан, который вплоть до вчерашнего дня считался нашим приятелем, - так, во всяком случае, он сам об этом неоднократно и во всеуслышание заявлял. Впрочем, мы и раньше подозревали, что это именно Банан за нами следит – собирает, шкура ментовская, компромат, но чтобы вот так нагло, с преследованием на машине – такого прежде не было, во всяком случае, мы этого не замечали.   
       Рассуждая об этом, я стал склоняться к мысли, что кто-то, возможно, попросил его об этом – последить, а вот кто именно – теперь нам это предстояло выяснить. И лишь одно воспоминание во всей этой вчерашней неприятной истории согревало мою душу, вернее одна девушка – Ольга, целовавшаяся со мной предыдущей ночью, и я уже не мог об этой ночи сожалеть, вспоминая ее мягкие, податливые губы с горьковато-сладким привкусом...
      Кондрат, продолжая свое красочное повествование, уже перешел к рассказу о том, что когда он узнал в водителе преследовавшего нас автомобиля мента Банана, счел свою миссию выполненной, после чего свернул в одну из лесополос и там со всей силой страсти набросился на Милену, заставив девушку отдаваться ему всеми известными способами и во всех мыслимых позах. Его рассказ, включавший в себя мельчайшие интимные подробности, заставил меня удивиться поведению Милены, безропотно исполнившей все его циничные предложения. Впрочем, удивляться тут было особо нечему: эта бедная девочка оказалась темной ночью в чужом для нее городе и незнакомом месте, наедине с таким «монстром», – что ей еще оставалось делать. Уж я-то знаю его методы и подходы к женщинам, я и сам, признаться, такой же, если не хуже.
      Закончив свой рассказ, Кондрат поглядел на меня по-щенячьи вопросительно-преданно в надежде на прощение за свое неэтичное поведение по отношению ко мне, и был, конечно же, прощен, о чем я ему просигналил небрежным взмахом руки, – ну не мог же я, в самом деле, из-за такой ерунды обижаться на своего друга по-настоящему.
– Послушай, брат, – сказал я ему. - Если девчонки и сегодня опять придут втроем, то на этот раз настанет твоя очередь развлекать двоих, а мне достаточно и одной.
– Я надеюсь, сегодня этой твоей цыпочки Оленьки (в его тоне прозвучало эдакое снисходительное пренебрежение – сам Кондрат скромниц и девственниц терпеть не мог) не будет, и мы отдохнем красиво, с полной взаимоотдачей с двумя оставшимися девчонками, – самонадеянно заявил он.
– Погоди-ка, ты, значит, хочешь сказать, что Милена после вчерашнего и сегодня к нам присоединится? – удивился я.
– А куда она денется? – удивился в свою очередь Кондрат. – И вообще, я уверен, что наше вчерашнее приключение ей понравилось.
     На столь циничное заявление у меня не было что и сказать, однако, как это ни странно, Милена, как вскоре выяснилось, действительно после всего между ними произошедшего вновь жаждала встречи с Кондратом. (Мне было бы гораздо легче понять это, если бы целью этой новой встречи с ним было ее непреодолимое желание отрезать ему яйца).
      Уже минут десять, наверное, прошло с тех пор, как мы, сидя в машине, наблюдали за потоком студентов у проходной, преодолев которую людской поток растекался, разбиваясь на ручейки, по территории стоянки, направляясь к автобусам. Но вот  от безликой толпы отделились две девичьи фигурки, которые оглядываясь через каждые несколько шагов, направились в нашу сторону. Кондрат, когда они приблизились, удовлетворенно хмыкнул, затем завел двигатель, задние дверцы машины открылись, и Ирина с Ольгой – наши вчерашние приятельницы – нырнули внутрь и стали устраиваться на сиденье.
– А где Милена? – спросил Кондрат, трогая с места и медленно маневрируя между автобусами.
– А она сказалась больной, и не была сегодня на работе, – простодушно ответила Ольга.
– Видимо перетрудилась вчера, много сил отдав на производстве, – кольнула Ирина, насмешливо поглядев на Кондрата.
– Так что же это получается, сегодня ты вместо нее? –спросил Кондрат, поглядев на девушку в зеркало заднего обзора.
– Ну, наверное, – спокойно ответила та.
     Тогда мы еще не знали, что после вчерашней прогулки Ирина решила взять инициативу в свои руки и начала с того, что быстренько отшила Милену, тянувшуюся к Кондрату. Холодный, расчетливый ход умной Ирины смог помешать их встрече, а вскоре ей удалось совсем вывести Милену из игры, предложив Кондрату вместо нее себя, а вместе с тем, очевидно, еще более интересные взаимоотношения и развлечения. Завидую товарищу – что-то я не припоминаю у кого-либо из моих партнерш такого рвения в достижении цели.
      На этот вечер свободной квартиры у нас не оказалось – ею сегодня воспользовались другие наши приятели, - и мы решили поехать ко мне на работу – в ресторан. Был поздний час – половина первого, ресторан был уже закрыт и включена сигнализация.
      Я открыл ключом боковую дверь бара, войдя, отключил сигнализацию, конечно же, не забыв при этом сказать по телефону несколько теплых слов девушке-оператору, работавшей на пультовой в милиции и пригласив ее в бар на бокал шампанского в любой из ближайших вечеров по ее выбору. С ночными операторами у нас давным-давно было все полюбовно обговорено, так что эти полночные посещения бара в их журнале попросту не фиксировались, – если мы, конечно, просили об этом.
     Кондрат с Ириной, быстро найдя общий язык, отправились за стойку, где, гремя стаканами и бутылками, принялись сооружать какие-то напитки.
    Налив себе стакан сока, я уселся у стойки и принялся наблюдать за Ольгой. Она, неторопливо обойдя помещение и внимательно всё осмотрев, так как оказалась здесь впервые, уселась на высокий пуфик-стульчик у стойки и закурила; как и вчера, она была молчалива и невозмутима.
     Ирина, которая в весьма короткое время освоилась за стойкой, взяла на себя роль бармена и вскоре подала всем нам какой-то только что ею изобретенный коктейль – это были яблочный сок и водка в равных долях. Одновременно она с откровенной улыбкой повествовала мне о том, что Ольга – единственная в их компании девственница, и вновь, как и вчера, вслух искренне пожалела меня, намекая на то, что мне с ней нелегко придется.
– Что ж, такова, видно, моя тяжкая доля, – фальшиво вздохнув, проговорил я. Даже в слабом свете барных светильников я заметил, как лицо Ольги во время нашего с Ириной разговора о ней залилось румянцем, и девушка, одним движением скомкав в пепельнице окурок, тут же потянулась за новой сигаретой.      
    И тогда, опустившись перед Ольгой на одно колено, я продекламировал девушке свое стихотворение. Навеянное лирикой Пушкина, оно было написано сегодняшним утром.
               
                К Ольге.
Ах, Ольга, демон мой сердечный,
Предмет печали бесконечной,
К твоей руке я ниц склоняюсь,
Тебе, единой, поклоняюсь.
           *     *     *
Ты ж, ангел мой чистосердечный,
Всегда с улыбкою беспечной
Меня не замечая, dio,
Проходишь мимо горделиво.
            *      *      *
Настала ночь. Любовью вечной
Тебе клянусь, мой друг сердечный
И просыпаюсь... Что за сон?..
Иль я действительно влюблен?!
               
                (dio - дорогая).  (автор).   
 
      Ольга во все время декламации смотрела на меня, широко раскрыв глаза и недоверчиво покачивая головой, затем, когда я закончил и остался стоять перед ней коленопреклоненным, протянула руку и робко потрепала мои кудряшки; о большей нежности с ее стороны я не смел и мечтать. Конечно, подумал я, подымаясь и присаживаясь рядом с Ольгой, я мог бы сегодня оставить эту девочку в покое и переключить все свое внимание на Ирину, девицу озорную, сексапильную и наверняка гораздо более доступную, внеся тем самым полный разброд в ее с Кондратом планы; тот после вчерашнего своего поступка не посмел бы мне возразить, а Ирина... да кто бы ее спрашивал. Но... признаться, я не думал в эти минуты о ком-либо кроме Ольги, и уж тем более мне не хотелось, чтобы она каким-либо образом попала в лапы Кондрата.
      После опробования приготовленных Ириной весьма крепких коктейлей выяснилось, что все мы не отказались бы чем-нибудь перекусить. Тут следует отметить, что у меня, человека по натуре запасливого, имелись ключи от всех без исключения ресторанных кладовок, складов, и холодильников (еще до открытия ресторана полная связка которых была мною обстоятельно собрана и припрятана), и потому задача эта решалась без труда, то есть мы с Кондратом, наказав девушкам сидеть тихо и ждать нашего возвращения, вооружившись фонариком, отправились в «рейд» по ночному ресторану. В ходе рейда, в результате тщательной инспекции шкафов и холодильников, нами была обнаружена масса вкусных вещей, которыми мы заставили целый поднос. 
     В итоге, когда мы, наконец, уселись за стол, он оказался сервирован весьма недурно – в особенности по нынешним, не слишком, мягко говоря, изобильным временам.    
     Тут был и холодный отварной телячий язык, и рыбное заливное, бутерброды с красной и черной икрой, салат "оливье", шпроты и многое другое, - всего понемногу. Пили мы, как у нас в компании принято, каждый что пожелает; впрочем, после Иркиного коктейля мы с Кондратом не сумели осилить более чем по рюмке коньяка, а девушки даже от шампанского отказались.    
Почему-то мне в этот вечер есть не хотелось, хотя обычно не могу пожаловаться на отсутствие аппетита. Ольга тоже съела совсем немного из предложенного, и уже через несколько минут, сказав «спасибо», встала из-за стола, закурила сигарету и уселась на прежнее место у стойки.      
      Словно волк, преследующий беззащитную косулю, я стал кружить около нее, затем, нежно обняв сзади, начал ласково целовать все, что мне было доступно: волосы, шею, уши, щеки, а она, словно ребенок, смешно уворачивалась от моих поцелуев и прятала голову в плечи. Тем временем Кондрат с Ириной, откровенно флиртуя, и тем самым подавая нам, «скромным влюбленным», пример, без всякого стеснения стали обустраивать «ложе любви» прямо за стойкой.
– Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – спросил я Олю, обняв девушку за талию и тесно прижавшись щекой к ее щеке.
– Зови меня Лёка, – попросила она.
– Лёка, – медленно и со вкусом проговорил я, вкладывая в это слово необъяснимое даже еще самому себе чувство. С этой минуты я десятки, сотни раз произносил это имя вслух и про себя, а сейчас, обнимая девушку, я шептал ей слова любви и вообще был сам не свой – мое сердце замирало от нежности к ней.
     Однако нам с Лёкой не дали насладиться этими минутами – ее подруга Ирина, потеряв терпение, во всеуслышание заявила, что мы им мешаем, и что если сейчас же не уберемся куда-нибудь, нам придется присутствовать при их совокуплении. Я взял Леку за руку и помог ей сойти с пуфика. Когда я увлек ее из бара в темное фойе, девушка, которая и так шла неохотно, и вовсе остановилась.
– Давай уйдем отсюда, Лека, – шептал я, обнимая и нежно целуя девушку, – посидим где-нибудь, короче, не будем мешать нашим друзьям выражать друг другу свои чувства.
     Лека, однако, не двигалась с места: она мягко упиралась мне в грудь ладонями и, шепча, повторяла одно и то тоже: «Нет, Савва, нет». При этом она беспокойно озиралась по сторонам; девушка, конечно же, не доверяла мне, понимая, что едва мы останемся вдвоем, наедине, с ней может произойти все что угодно.   
     И тогда в моей, уже плохо соображающей голове в одно мгновение созрел коварный план: я подхватил девушку на руки и понес ее в единственное подходящее для любовного контакта  помещение - комнату официантов. Дорогой она пыталась вырваться из моих рук, освободиться, громко шепча: «Ну пожалуйста, Савва,  не надо, прошу тебя!», но я, не слушая ее, в считанные секудны преодолев два длинных коридора, толкнул ногой нужную мне дверь и вошел внутрь.
       Комната, в которой мы очутились, была едва освещена – единственное окно, снизу на три четверти скрытое рядами шкафчиков для одежды, пропускало внутрь лишь немного света от уличного фонаря. Я поставил Леку на ноги и она, судорожно вцепившись в рукав моего пиджака, стала озираться по сторонам, пытаясь определить, где мы находимся. Мне, в отличие от нее, этого место было очень хорошо знакомо: в этой комнате я и на ощупь знал, где, что и как расположено, так как неоднократно бывал здесь прежде. Вот прямо перед нами чернеют шкафчики раздевалки, стоящие в ряд, справа расположен большой стол, а вот здесь, слева, сбоку, в промежутке между стеной и шкафчиками находится предусмотрительно припасенный кем-то из официантов полуторный матрас.
      Пока Лека осматривалась, я достал матрас и бросил его на пол, после чего опустился на него коленями, одновременно увлекая девушку за собой. Ольга, споткнувшись о мои ноги, повалилась навзничь, но тут же, вскрикнув, стала барахтаться, даже попыталась встать, но я, нежно обняв девушку, покрыл ее лицо поцелуями и, удерживая на месте, зашептал:
– Лека, милая, хорошая, прелесть моя, умоляю, не о чем не волнуйся и не бойся.
     Шли секунды, минуты, и Лека, не чувствуя какой-либо агрессии с моей стороны – ведь я касался ее одними губами – стала понемногу привыкать к новому для себя положению и вскоре почти успокоилась. Она даже не требовала, чтобы я ее отпустил – понимая, видимо, что это не в моих силах. Мы лежали рядом, я склонился над ней, и, поглаживая рукой ее роскошные каштановые локоны, спрашивал:
-Ты меня боишься, милая? Или себя? А может, тебя страшит близость между мужчиной и женщиной? Так знай, что я буду самым нежным и ласковым из всех мужчин, кто когда-либо прикасался или прикоснется к тебе в будущем.
    «Да уж... – думал я в замешательстве, почти физически осязая страх, волнами исходящий от моей партнерши, – об этом можно говорить сколько угодно, но какие именно слова нужно произнести, чтобы убедить девушку отдаться в первый раз? Ведь даже если она сама этого хочет, то все равно боится, просто потому, что не понимает, что ее при этом ждет; она испытывает чувство страха перед неизведанным. Это только слово такое красивое – дефлорация, звучит так, будто цветок срываешь, – а сам процесс...».
– Савва, – прошептала Ольга. – Я понимаю, я все понимаю, но я не могу...
– Не можешь «что»? – спросил я, мгновенно сжав ее в своих объятиях.
– Я понимаю, что ты мужчина, что тебе нужна женщина, что ты хочешь..., но я не могу... ведь у меня, ты же знаешь, Ирка тебе говорила, есть парень, там, в Кишиневе, и через месяц у нас с ним должна состояться свадьба. Нашими родителями уже все решено и договорено.
– Ну, так и что из того? Да, Ирина успела мне сказать об этом. Значит, я тебя подготовлю к семейной жизни, – жестко сказал я, не переставая ее целовать.
– Нет, нет, милый, – просила она, отвечая, тем не менее, легкими поцелуями на мои, – не надо, не сегодня, не сейчас.
– Но я хочу тебя, и ты будешь моей, слышишь? – не сдержался я и вновь крепко сжал ее в объятиях. В ответ вместо слов послышались всхлипывания. Тогда я разжал объятия и вновь стал нежно целовать ее, очень целомудренно, как в прошлую, первую ночь нашего знакомства. Спустя некоторое время, чувствуя, что она опять стала успокаиваться, я сказал: – Лека, знаешь что, ты можешь сейчас встать и уйти, и тогда ничего между нами не будет. Только сейчас, слышишь, а уже через минуту будет поздно, потому что я ужасно хочу тебя, хочу так, что не смогу за себя отвечать.
Она покачала отрицательно головой и, всхлипнув, прижалась ко мне...
     Признаюсь, в это мгновение кровь, бушующая во мне, достигла точки кипения, и я, почувствовав ее молчаливое согласие, тут же набросился на нее, срывая с девушки одежды. И мне это почти удалось; Лека, попискивая, лишь слабо сопротивлялась. Но когда я добрался до нижнего белья, она стала сопротивляться с удвоенной силой, непонятно откуда взявшейся в столь хрупком теле. С огромным трудом мне удалось справиться с этими вещами и вот она, моя милая Оленька, лежит передо мной – прекрасная в своей наготе. Ее тело было прелестно – девичье тело, невинное, трепещущее и оттого столь желанное. Лека уже ни о чем не просила, все свои силы направив против моих объятий, она даже слегка вспотела, при этом ее тело стало пахнуть еще более соблазнительно. Мы по-прежнему лежали на матрасе, расположенном перпендикулярно ряду шкафчиков, и Ольга попыталась выбраться из-под меня ползком, двигаясь назад, на спине. Послышался скрип – половица, поддавшись давлению веса наших тел, слегка прогнулась, из-за чего ножка ближнего к нам шкафчика опустилась и его дверца отворилась.
     Секундная пауза, последовавшая за этим звуком, затем я опять пытаюсь сократить расстояние между нашими телами. Лека вновь ползет от меня на спине и... ее голова по плечи исчезает в проеме шкафчика. Я преследую ее – моя голова влезает в тот же шкафчик, только полкой выше – теперь между нашими лицами находится тонкая фанерная перегородка. Ситуация эта казалась смешной и курьезной одновременно, но, думаю, ни моя пассия, ни я сам из-за серьезности момента не могли этого по достоинству оценить.
      Лека вздохнула мучительно, почти со стоном: в какое-то мгновение она поняла, что ей больше некуда отступать. И действительно – мы обнажены, она у меня в руках, наши тела тесно соприкасаются, а мое естество предельно напряжено. Но, хотя я уже в миллиметрах от цели, я все еще не делаю решительных движений. Проходит минута в таком положении, затем другая, девушка чуть-чуть успокаивается, немного расслабляется, и я шепчу, не видя ее лица:
– Лека, ты самая прекрасная девушка во всем белом свете. Доверься мне, позволь любить тебя, милая.
– Нет-нет, ты сделаешь мне больно, Савва, – шепчет  она, вновь напрягаясь, пытаясь тем самым сохранить между нашими телами дистанцию, хотя это ох как непросто – удержать на дистанции моих восемьдесят агрессивных килограммов.
– Не бойся, – шепчу я сквозь фанеру, – просто вылезай и все.
– Я хочу, но я боюсь, – шепчет она в ответ тихим, почти сдавленным голосом.
     «Моя милая девочка – она хочет!» Мое сердце бьется учащенно и восторженно – ее желание выбраться из этого капкана я воспринял как желание близости. Секунды кажутся мне минутами, я уже не уверен, что делаю то, что нужно, и где-то начинаю понимать, что, может быть, пора остановиться, когда вдруг неожиданно ощущаю, как Ольга меняет позу, пытаясь выбраться из шкафчика, и при этом движется мне навстречу.
– Только не делай мне больно, пожалуйста, прошу тебя, Савва, – опять шепчет она.
– Ты в моих руках, и я буду делать то, что хочу... и чего хочешь ты, – голос мой делается хриплым и прерывистым от возбуждения.
– Нет, милый, нет, пожалуйста, не надо, – вновь шепчет Лека, и в этот момент ее лицо показывается из-под фанеры. Контролируя положение ее тела, я позволил ей только на самую малость выбраться из шкафчика, тем самым предоставляя девушке возможность полюбоваться моей напряженной и раскрасневшейся физиономией, и в ту секунду, когда наши глаза встречаются, я, направляя пальцами руки своё орган любви в цель, медленно, но неумолимо опускаюсь на нее всей тяжестью своего тела – другого такого шанса, я знаю, мне больше не представится. Плоть вошла в плоть, разрушая преграду; Ольга вскрикнула от пронзившей ее боли и порывисто обняла, обхватила меня руками за плечи. Это было так неожиданно – этот ее порыв, говоривший, как мне хотелось думать, о доверии – оно вызвало во мне огромную волну радости, нежности и восторга. Не желая продлевать ее болезненные ощущения, я, введя Удальца до конца, вынул его обратно и прекратил движения. Затем стал целовать ее руки, лицо, грудь, живот – до пупочка и шептать всякие милые глупости – такое было со мной впервые в жизни.
Это была нежность, восторженная и возвышенная. И благодарность. Первой в моей жизни девственнице.
     Некоторое время мы лежали, приходя в себя, я в этом нуждался, пожалуй, не меньше своей партнерши.  При этом я без конца нашептывал Леке ласковые и нежные слова. Чуть позднее мы оделись, я бережно обнял ее, и мы направились в бар.
     Сладкая парочка – Кондрат с Ириной, очевидно, уже  пресытившись сексуальными играми, мирно, в унисон, посапывали в угловой кабинке бара, где они устроили себе постель из матраса и подушек – настоящее любовное гнездышко. Однако когда мы вошли, Ирина тотчас же проснулась, приподнялась со своего места, оглядела нас, и сразу, невзирая на темень, все поняв, с размаху треснула спящего Кондрата ладонью по спине.
– Ну вот, так я и знала, что эти двое влюбятся друг в друга, – воскликнула она. – Кондрат, глянь-ка на них, как тебе нравятся эти голубки?
     Кондрат разлепил один глаз, поднял свою длинную руку и, закрыв Ирине ладонью рот, ловко, одним движением уложил ее обратно на матрас.
– А ведь какая девушка была! – никак  не успокаивалась Ирина, барахтая в воздухе голыми ногами и порываясь встать. – Никто не мог найти к ней подхода.
     Лека, совершенно смущенная ее словами, остановилась и прижалась ко мне. Я обнял ее и нежно поцеловал.
– О, ненасытные! – продолжала Ирина, в голосе ее, как мне показалось, слышалась едва скрываемая зависть.
      Некоторое время спустя, посоветовавшись, мы решили, что девчонкам на случай ночной проверки будет лучше оказаться хотя бы под утро в студенческом лагере. Часы показывали без четверти четыре утра, когда мы пробрались туда сквозь дыру в заборе, и я повел их по территории лагеря; Кондрат остался дожидаться меня в машине. Над входом в барак, в котором жили девчонки, горела слабосильная желтая лампочка, а внутри его, у двери виднелся край стула и нога в женской туфле – на стуле кто-то сидел.
– Это старший преподаватель кафедры математики Алевтина Борисовна, – прошептала мне на ухо Ирка. – Она сегодня ночью дежурит и, представь себе, не спит, дура набитая.
– Может, как-нибудь отвлечь ее? – предложил я.
– Но как? – Ирина с нетерпением поглядывала на вход.
      В это время послышался шум отодвигаемого стула, затем легкие шаги, и я рискнул сунуть голову внутрь. По коридору медленно шла женщина, удаляясь от нас в правое крыло барака.
– С какой стороны находится ваша комната? – спросил я девчонок.
– Слева, – мгновенно ответила Ирка.
– Тогда вперед! – сказал я, и они шмыгнули в здание, я едва успел поцеловать Лёку на прощание. Однако проскользнуть в свою комнату незаметно моим девчонкам не удалось. Преподаватель, видимо, уловила движение у себя за спиной, и до меня донесся ее голос:
– Девушки, немедленно вернитесь и подойдите сюда! Ольга Ко...ай, – целиком фамилию я не расслышал, но, конечно, прекрасно понял, что это именно мою Оленьку она имеет в виду.
      Настало время вмешаться. Не хватало еще, чтобы у Леки из-за меня появились проблемы еще и с руководством университета. Я переступил через ступеньку и оказался внутри.
– Алевтина Борисовна? – спросил я громким властным голосом, увидев в нескольких шагах от себя высокую женщину лет тридцати пяти в очках с тугим жгутом собранных наверху темных волос. Женщина замедлила шаг, подойдя ближе, она остановилась.
– Да, слушаю вас?! – ответила она, близоруко вглядываясь в мое лицо, пытаясь, видимо, определить, знакома она со мной, или нет.
– Задержитесь на секундочку! – сказал я, добавляя в свой голос как можно больше металла, а левой рукой в это время у себя за спиной махнул девушкам, чтобы они уходили.
– Что вы?.. Кто вы, собственно и что вам надо?.. – спросила она, щурясь на меня сквозь свои очки с сильными диоптриями.
     Я шагнул к ней еще ближе.
– У меня к вам большая просьба... – начал я, еще не зная, как закончу это предложение. – Я очень прошу вас, не надо записывать этих девушек в опоздавшие...
      Женщина смерила меня взглядом сверху вниз (на каблуках она была повыше меня), затем, не меняя позы, толкнула рукой ближайшую к ней дверь, на которой висела табличка «Завхоз». Пошарив ладонью за дверью, она на ощупь извлекла на свет какой-то журнал, по-видимому, прямо у входа в комнату стоял стол.
– Это почему же? - строго спросила меня женщина. Я сделал еще пару шагов, молча подойдя к ней вплотную. Она, восприняв это как угрозу, заслонилась от меня журналом, словно он мог защитить ее от неизвестного мужчины, возникшего перед ней из ночи.
   - Так чего вы от меня хотите? – воскликнула она. – Объяснитесь.
– Я хочу, Алевтина Борисовна, – сказал я, забирая из ее рук журнал, и мягко ладонью подталкивая женщину к приоткрытой двери полутемной комнаты, – чтобы в эту прекрасную ночь никто не был обижен.
     Женщина, растерявшись, не нашлась, что сказать на это, а секундой позже мы оказались внутри помещения, где, как я и надеялся, никого кроме нас с ней не оказалось. Правой рукой я швырнул журнал, который держал в руке, на стол, а левой взял женщину за кисть руки и легким движением вывернул ее так, что она против своей воли оказалась ко мне спиной. При этом она не закричала и не стала сопротивляться, так что я еще успел снять с нее очки, а в следующую секунду, схватив ее обеими ладонями за грудь, прижал к себе. По правде говоря, я уже сам не соображал, что делаю, все происходило на одних инстинктах.
– Вы не посмеете!.. Я сейчас!..  – женщина наконец-то пришла в себя и стала вырываться из моих рук. При этом без очков она выглядела растерянной и совсем не строгой, а скорее наоборот, какой-то беззащитной. 
Прикрыв ей рот ладонью, я сказал строго:
– Не надо лишних слов, Алевтина!
     Затем, шагнув вместе с ней назад, словно в танце, я закрыл дверь на защелку, после чего мы шагнули вперед, теперь уже по направлению к кушетке, и Алевтина, увлекаемая мной, уселась, почти упала на нее, затем, продолжая движение, опрокинулась навзничь. Уже совсем не контролируя свои действия, я задрал на ней юбку, и женщина задышала учащенно, пытаясь выпрямиться и помешать мне. Тогда я сказал ей:
  -Давай-ка, голубушка, прекрати сопротивляться и быстренько разоблачайся, потому что у нас в городе, к твоему сведению, сейчас проводится «месячник борьбы с одеждой».   
    Алевтина, словно восприняв мои слова буквально, неожиданно опустила руки и позволила снять с себя юбку. Когда я потянул с нее через голову легкий джемпер вместе с блузкой,  и она сделала еще одну слабую попытку встать с кушетки, ее крупные тяжелые груди сами прыгнули мне в ладони.
      Алевтина осталась передо мной в одних трусиках, глаза ее метали молнии, но она молчала! За эти короткие мгновения я еще успел разглядеть, что преподавательница моей Ольги была довольно привлекательной женщиной с приличной фигурой, хотя и оказалась голенастой, словно школьница. Я наклонился, прильнул лицом к ложбинке между ее грудей, а мои ладони скользнули вниз, под ее ягодицы.  С ходу, без промедления, я повалился на нее, затем, не прекращая движения, ужом выскользнул из брюк, коленкой раздвинул ей ноги и уже через несколько мгновений почувствовал, как вошел в нее. Алевтина, приняв меня в себя, вздрогнула и напряглась – мне показалось, что она еле сдержала стон.
– Тс-сс! Не будем деткам мешать спать! – сказал я, начиная ритмичные движения, с каждым разом все более энергичные. Минуты две-три женщина лежала неподвижно, затем задышала чаще и порывисто обхватила меня руками за плечи.
– Медленнее... медленнее... пожалуйста, – попросила она, запрокидывая голову назад.
– Не волнуйся, я не мальчик, – прошептал я, –  в этом деле я, можно сказать, и сам доцент, у меня быстро не бывает.
     В предыдущей постельной игре с Лекой я вынужден был сдерживать себя, теперь же мне нечего было опасаться, не надо было жалеть партнершу, и всю нерастраченную в эту ночь энергию я выплеснул, направив на эту, совсем незнакомую мне женщину и отыгрался на ней сполна!    
     Когда уставшие, но оба вполне довольные друг другом, мы раскинулись на кушетке, каким-то чудом до сих пор не рассыпавшуюся под нашими телами, Алевтина спросила:
– Послушай, ты кто – насильник или же сумасшедший? Откуда ты взялся и кто ты на самом деле?
– Я – посланник небесный, ангел любви, – скромно ответил я. – Ночь, одинокая женщина, любовь – что тут непонятного?
     Алевтина придвинулась и опустила голову мне на руку; показалось, что она едва подавила смешок.
– Ну, это, допустим, любовь не ко мне, – она улеглась поудобнее на моей руке. – Мне, как я понимаю, достался лишь кусочек чужого счастья, Ольгиного, как мне кажется...
      Я приложил палец к ее губам.
– Тсс-с... что касается Ольги, так она и вовсе еще девушка, так что, пожалуйста, давай не будем о ней...  Помолчав несколько секунд, я добавил: – Да и ты, честно говоря, мне показалась...
     Алевтина после паузы виновато пробормотала:
– Да... так получилось, что вот уже скоро год как я одна.
     Я обнял ее и крепко прижал к себе – теперь, когда эта женщина лежала рядом со мной, она казалась мне совсем молоденькой и какой-то беззащитной. Странно, а ведь этот женский возраст – 32-35 лет – я с некоторым презрением называю «возрастом утраченных иллюзий».
     Когда спустя некоторое время я словно кот, тайком, уходил из барака, Алевтина стояла у входа на «шухере». Быстро преодолев расстояние до дыры в заборе, я выбрался на улицу.
     Кондрат, откинувшись на спинку водительского сиденья, спал с полуоткрытым ртом, сладко посапывая во сне.
– Ну вы товарищ «гребун» и даете! – только и сказал он, очнувшись, когда я открыл дверцу и без сил повалился рядом с ним на сиденье. – Ты что там, брат, ушки доделывал?
– Ага, и ушки тоже, – сказал я. – Прости, брат-Кондрат, у меня было незапланированное, но экстренное, я бы сказал, неотложное дело, детальнее расскажу как-нибудь в другой раз.
               
                Ночь третья

      Ее по случаю, перехватив Ирину и Леку с завода после вечерней смены, мы провели в частном доме одного нашего общего знакомого, работавшего директором специализированной городской школы №6. Михаил – так звали хозяина – дал нам ключи, объяснил, как до его дома, расположенного неподалеку от автовокзала, доехать-добраться, сам же обещался быть несколько позже, но так и пропал куда-то и до самого утра не объявился.
      Дом, в котором жил Михаил, оказался огромным новостроем, комнат в шесть или семь, я так и не удосужился их сосчитать, но вид у него был нежилой, даже немного запущенный, так как жена Михаила, по его же словам, от него сбежала, а родители проживали в стареньком домике, расположенном на этом же подворье – так называемой времянке, там они прожили всю свою жизнь, и где им, старикам, было, наверное, удобнее и привычнее.
     Поставив машину у дома, мы отперли дверь, вошли внутрь, распили на кухне принесенную с собой бутылочку коньяка, закусив шоколадом и яблоками, после чего, не теряя времени, заняли соседние, смежные между собой комнаты-спальни, к счастью, оборудованные кроватями и укомплектованные чистым постельным бельем.

      Прошло уже несколько дней после нашей первой ночи, – жалея Лёку, я дал ей время отдохнуть и прийти в себя. Она не спрашивала меня за то раннее утро, когда я, спасая ее от неприятностей с университетским начальством, не нашел ничего лучше, как наброситься на ее преподавательницу Алевтину Борисовну и терзать ее около часа на скрипящей кушетке. Лёка сказала лишь, что их опоздание не имело никаких последствий, и при этом посмотрела на меня вопросительно, но я, сделав непроницаемое лицо, ничего не стал объяснять, лишь недоуменно плечами пожал.
     Целуясь и воркуя, словно голубки, мы с Оленькой отправились в постель. Меня, признаться, радовало ее теперешнее поведение – девушка безропотно разделась и легла рядом, стараясь, впрочем, держаться от меня на расстоянии, насколько это было возможно в полуторной кровати. Мгновенно сократив дистанцию, я притянул ее к себе, но она стала шутливо отталкивать меня, после чего мы долго кувыркались, утопая в глубокой перине и путаясь в огромном ватном одеяле, затем стали целоваться и, наконец, соединились в любовных объятиях. Когда у нас дошло дело до близости, Кондрат с Ириной, судя по всему, уже спали.
     А немногим ранее, когда они в соседней комнате занимались любовью, я, признаться, испытал настоящий шок: Ирина громко стонала и при этом издавала такие звуки, точь-в-точь моя жена Марта, ну просто один к одному. Меня так и подмывало встать, пойти и убедиться, что это не она там через стенку стонет в объятиях Кондрата. До сих пор не могу поверить, что звуки любви у разных женщин могут быть столь схожими.
     Лёка доверчиво, хотя и с некоторой настороженностью принимала меня, а я, не форсируя событий, ласкал ее бережно и нежно. Это продолжалось довольно долго, пока я вдруг не услышал ее легкий стон – не боли, нет, стон удовольствия (хотя грань между этими двумя ощущениями, как вы сами понимаете, очень тонкая). Естественно, я почувствовал себя на вершине счастья, но стоило мне попытаться проникнуть в нее чуть глубже, как она замирала, закусывая от боли губы и напрягаясь.   
     Не знаю, сколько времени это длилось – для меня как один счастливый миг и, одновременно, как целая вечность. Когда мы разжали, наконец, наши объятия, за окном уже серел рассвет.
– Как же я устала, – прошептала она.
– И я, милая, – шептал я, покрывая ее прекрасное лицо поцелуями.
– Ты сумасшедший, сколько в тебе неутолённого желания, я уже сама себя не чувствую от твоих объятий.
– А что-нибудь беспокоит тебя? – спросил я.
– Нет. Не знаю. Мне хорошо. И уже ничего не болит.
– Ах, вот как?! – коршуном навис я над ней. – Я ее, значит, берегу, жалею, отказывая себе в удовольствии, а у нее, оказывается, уже давно все прошло. Вот я тебя сейчас полюблю по-настоящему…
– Нет, нет, Савва, нет! – с притворным ужасом воскликнула она, обхватывая мою шею руками.
     Я повалился рядом, и она тут же уютно устроила свою головку у меня на груди.
– Савва, знаешь что?
-Что?
– Ты... не поверишь, но мне кажется, я почувствовала сейчас, несколько минут тому назад, что-то такое необычное, новое для себя. Что это было, ты знаешь?
– Я знаю, – ласково сказал я. – Я тоже заметил это. Все нормально, милая, просто ты становишься женщиной.
– Ты негодник! – проворковала она, опять обхватывая меня за шею.
– Еще как «годник»! – прошептал я, еле сдерживаясь, чтобы вновь не наброситься на нее.
– Скажи мне, – вдруг спросила она, – а почему ты не стал встречаться с другой девушкой, с Иркой, например, – она такая опытная, сексуальная женщина. Почему именно я?
– Потому что ты, только ты и именно ты мне интересна, – прошептал я, – потому что ты для меня – целый мир, потому, что:

В тебе одной –
Все женщины Земли,
В тебе одной –
Глаза их, слёзы, губы,
И нежность,
И рождения... и сны... 

     После этих стихов старинного автора, имени которого я, к сожалению, не знаю, мы уснули в объятиях друг друга.
     Было, наверное, уже около десяти утра, когда нас разбудил сильный стук в дверь. Не сомневаясь, что это объявился наш гостеприимный хозяин Михаил, я отодвинул занавеску на залитом солнцем окне. 
   У двери, расположенной поблизости от окна, топталась пара: дедок с бабкой.
– Вам кого, дедушка? – крикнул я, постучав изнутри в стекло.   
      Дед удивленно уставился на окно, затем сквозь стекло увидел меня, и вдруг, тыча в окно пальцем, как завопит:
– Смотри, бабка, воры в доме, в нашей хате! И он еще спрашивает, кого мини надо. Идемо, треба срочно у милицию звоныть. ( В состоянии испуга дед заговорил по-украински).
– Успокойся, отец! – сказал я, отпирая дверь ключом и высовываясь по пояс наружу. – Мне Миша, хозяин дома, сам ключи от дома дал.
– А где же тогда он сам? – переменившись в лице, вопрошал дед, - где он? – И, не слушая моих объяснений, стал кричать: - Поможите, люди добрые, грабють! 
       Я стоял, от растерянности не зная, что и сказать, а старики тем временем, раскачиваясь на непослушных ревматических ногах, со всей возможной скоростью удалялись от дома. Я закрыл дверь на ключ и вернулся в комнату чтобы одеться; ситуация складывалась совершенно идиотская: дед, старый дуралей, очевидно, совсем спятил, решив, наверное, что я его сыночка Мишу по меньшей мере убил и съел.
     Лека, когда я вошел в комнату, была уже почти одета. Она смотрела на меня вопросительно, с легким беспокойством в глазах, а из соседней комнаты слышались смех и громкий говор Кондрата и Ирки. Усмехнувшись их безалаберности, я обнял Леку, поцеловал, успокоил, сказав, что все будет хорошо и стал одеваться.       
      Минут через десять, чувствуя себя в доме, словно в осажденной крепости от непрерывного барабанного стука в двери и окна, мы собрались у входа, и я открыл дверь.
      У дверей дома собралась целая толпа десятка в полтора людей, по-видимому, соседей старика, собранных им со всех окрестных домов. Они приготовили нам достойную встречу: старики со старухами и парочка еще не старых мужиков лет под сорок были настроены весьма воинственно, многие были вооружены граблями и лопатами, другие просто палками, и вся эта братия стояла теперь у нас на пути. Кондрат даже вынул из-за пояса свои «бронебойные» нунчаку, приготовившись отражать атаку. Выйдя первым, я протянул старику-хозяину ключи:
– Вот, возьми, батя, ключи от дома и успокой всех, это Миша меня пригласил сюда на ночь, а сам он обещался утром приехать.
– А вы, значит, тута в доме с шалавами на ночь расположились, бардак устроили, – указывая пальцем на наших девушек, с усмешкой заявил неряшливо одетый небритый мужик лет сорока, державший наперевес лопату.
Глаза мои от гнева затуманились, я шагнул к нему и сильно ткнул кулаком в грудь:
– Не болтай о том, чего не знаешь, придурок недоделанный!
      Мужик этот, кстати, нехилого сложения, пробежал задом наперед, сшибая на своем пути виноградные жерди, шагов пять-шесть, затем выронил из рук лопату, после чего шлепнулся навзничь на вскопанную землю. Толпа тут же расступилась, давая нам пройти; от вида этого происшествия боевой дух собравшихся мгновенно угас, никто больше не желал конфликтовать, благодаря чему мы спокойно и без помех смогли выйти со двора.    
     Машину нашу, слава богу, никто не тронул, и мы, погрузившись в нее, в считанные секунды отъехали. Минутой позже, уже в дороге нас стал разбирать хохот: смеялись мы с Кондратом; хохотала, тонко заливаясь, Ирина; упрятав лицо в ладони, едва слышно, словно всхлипывая, смеялась Лека.
    День выдался чудесный - теплый и солнечный, и нам захотелось как можно дольше оставаться вместе. Приехав в центр города, мы прежде всего отправились перекусить. После завтрака в молочном кафе, состоявшего из омлета, блинчиков с творогом и кофе с молоком, мы отправились гулять по городским  улицам. Шли медленно, по очереди рассказывая всякие истории, байки и небылицы. Проходя мимо рынка, мы наткнулись на длинную очередь, перегородившую всю улицу. Начало этой очереди терялось у центрального мясного магазина, а составляли ее сплошь женщины и дети. За чем именно стоял народ, разобрать было невозможно, хотя не было ни шума, ни гама, столь обычных для любых очередей.
– Подойдем, что ли, посмотрим что там? – спросил Кондрат, и мы согласно закивали, ведь очереди – это неотъемлемая, одна из жизненно важных, и, как мне кажется, наиболее интересная составляющая существования советского человека, во всяком случае, на текущий период времени.   
     Приблизившись к началу очереди, мы едва разглядели сквозь частокол тел тележку мороженщицы. Я улыбнулся: вот почему в очереди сплошь женщины и дети, они попросту успели соскучиться по любимому лакомству. Как работник торговли я знал, что завоза мороженого в наш город не было вот уже более месяца.
– Хотите мороженого, девчонки? – медленно обведя взглядом очередь, спросил Кондрат, и наши девушки радостно закивали. – Ну давай, Савва, дерзай, – повернулся он ко мне, – продемонстрируй нам свои способности, у тебя, мы знаем, это получится лучше всех.
     Мне захотелось испепелить его взглядом, но отказываться и отнекиваться было уже поздно: девушки ждали, улыбаясь мне одобрительно. При всем моем нахальстве, ужасно стыдно было лезть впереди женщин да детишек, но Лёка смотрела на меня так умоляюще. Обойдя очередь стороной, я подошел к тележке сзади и бросил металлический рубль в коробку из-под обуви, которую продавщица использовала под кассу.   
     Продавщица – работница общепита, по счастливой для меня случайности официантка моего же ресторана по имени Фрося, обернулась, и широко улыбнувшись, спросила:
-Тебе чего, Савва?
-Того же что и всем. Четыре, пожалуйста. Без сдачи. – И дружески подмигнул ей. Продавщица без слов достала четыре вафельных стаканчика в бумажной обертке и, вопросительно поглядев на женщину, стоявшую первой в очереди, протянула их мне. Женщина, бросив на меня укоризненный взгляд, насупилась и спросила:
– А по какому праву, мужчина, вы берете без очереди?
– А мне, знаете ли, положено без очереди, потому что я – ветеран советской торговли, – смиренно сказал я, опуская руку в карман и делая вид, что собираюсь достать соответствующей документ, а таковых, между нами говоря, в природе не существует.
– Да бери уж, – махнула рукой женщина, – только в следующий раз сначала удостоверение показывай.
– Спасибо, уважаемая, дай тебе бог здоровья, – проговорил я, ловко одной рукой подхватывая холодные вафельные стаканчики, затем вновь кивнул продавщице и собрался уже уходить, когда кто-то сзади меня многозначительно кашлянул. Обернувшись, я увидел небольшого роста узкоплечего мужчину, в котором узнал дядю Володю, бессменного продавца мясного магазина. В нашем маленьком городе его знали все от мала до велика, так как мясной магазин в городе был всего один. Тот стоял в наполеоновской позе – задрав подбородок вверх, скрестив руки внизу живота, и глядел на меня, прищурившись, укоризненно качая головой.
– Я, молодой человек, да будет вам известно, работаю в торговле, а конкретно в мясном магазине скоро вот уже сорок лет, – сказал он негромко, – со дня возвращения Советской армии в наш город в 1944, а мне такого звания - «ветеран советской торговли» - почему-то не присвоили.
– Тебе, уважаемый дядя Володя, – сказал я, – за это уже можно Героя Социалистического труда давать... а можно и лоб зеленкой помазать (что по-русски означает поставить к стенке, то есть расстрелять), – ты, я думаю, честно заслужил и то и другое. – Шутливо отдав ему честь, я повернулся и направился к своим друзьям, которые предусмотрительно стояли в сторонке; в вытянутых руках я торжественно нес стаканчики с мороженым.
               
                *               *                *

      С того дня миновала неделя, а мы с Кондратом все никак не находили возможности съездить к нашим девушкам: то на работе аврал и от дел не оторваться, то еще что-нибудь мешало, а тут еще этот бывший участковый, а ныне опер Банан со своими ментовскими «штучками-дрючками»...               
     Что касается поведения Банана, тут потребуется небольшое разъяснение: после того как Кондрат выяснил, что это именно он за нами следил, мы провели собственное расследование и нам открылись таа-а-акие вещи...
      Впрочем, обо всем по порядку. Начальник уголовного розыска Толик Ротару, а также его друг и помощник Банан, которые неоднократно заявляли, что являются нашими лучшими приятелями, располагали, очевидно, массой свободного от работы времени, так как ими были взяты под контроль большинство девушек, бывавших когда-либо в нашей с Кондратом компании.    
      После чего Банан, встречая где-либо или же специально вылавливая этих девушек в самых разнообразных местах – будь то учебное заведение, где они занимались, кинотеатр, кафе, или же просто на улице, приглашал их в свой милицейский опорный пункт, и там, используя опыт и знания, приобретенные им в школе милиции, начинал на девушку давить, делая акцент на то, что она знакома с барменом таким-то и, по имеющимся у милиции данным, имела с ним «интимные связи».
     Были ли эти связи в действительности, ментов не интересовало, Банан внушал девушке, что по их сведениям бармен такой-то, то есть я, был болен сифилисом и все девушки, когда-либо с ним общавшиеся, автоматически попадают под подозрение, в связи с чем срочно обязаны пройти принудительный курс лечения от этой болезни, что означало, что он немедленно препроводит ее в вендиспансер для проверки, затем сообщит о ее аморальном поведении в то учебное заведение, в котором она занимается, а также родителям по месту жительства, – ведь многие из девушек-студенток были в нашем городе приезжими.
     Все это – сифилис, несомненно, ужасная болезнь; а также перспектива вылететь из учебного заведения; и ко всему прочему осознание того, что обо всем узнают родители – ложилось на девушку непереносимым грузом, парализующим ее волю. При этом девушка, естественно, оказывалась на грани обморока, ей и в голову не приходило, что если бы бармен действительно был болен, то и одного дня не работал бы в сфере общественного питания, и, с другой стороны, если бы даже все сказанное оказалось правдой, никто и под каким предлогом не имел права разглашать подобные данные по месту учебы и, тем более, сообщать родителям.
     Но, согласитесь, нужно быть уж очень большого ума и иметь сильный характер, чтобы понимать все это и не попасть в зависимость от мента, сообщившего девушке столь пренеприятную новость. Таким образом, запугав и вогнав девушку в шок, а таких, запуганных им, как вскоре выяснилось, оказалось немало, я думаю, не менее двух-трёх десятков, Банан в какой-то момент из злобного мента чудесным образом превращался в «добренького дядю», который не желает «такой юной и симпатичной» неприятностей и изо всех своих сил постарается ей помочь. Несчастные девчонки, понятное дело, соглашались на все что угодно, и нашим «мусоркам» всего-то и оставалось, что брать их голыми руками за задницу. Да-да, в буквальном смысле этого слова, укладывая их на диван прямо в опорном пункте. Девушки, правда, не догадывались «после этого» спросить у ментов, почему это они сами не боятся заразиться от них, «заподозренных» в столь ужасных болезнях, ведь те во время полового акта даже не предохранялись.
      Выведав всю эту инфомацию от одной из пострадавших девушек, я явился в ресторан в сильном расстройстве, в надежде увидеть кого-либо из них, этих «ревнителей порядка», а если повезет, то и сразу обоих.
     И мне таки повезло! В зале ресторана на втором этаже я обнаружил Банана, который, видимо, считал своим долгом каждый день здесь появляться. Завидев меня, он, предварительно надев на лицо свою фальшивую, словно приклеенную улыбочку, заторопился навстречу и протянул для приветствия руку. Я, словно не замечая его протянутой руки, предложил ему выйти на улицу поговорить, и он, надо признать, без боязни пошел со мной, еще, возможно, не совсем понимая, в чем дело. Мы вышли из ресторана на улицу и остановились друг против друга.
-Что это с тобой сегодня, Савва? – спросил он шутливо, но, видя, что я молчу, надулся: – Ты, кажется, собираешься мне что-то предъявить? – (Ага, и ведь чувствует свою вину, мусорок!). Он усмехнулся. – С офицером милиции не боишься поссориться?
      Брезгливо скривившись, я ответил ему:
– Да видал я тебя... в членах Политбюро. Иди и застрелись соленым огурцом, который ты носишь в кобуре вместо пистолета.
      Произнеся это с чувством, в сердцах, я в душе, конечно же, понимал все возможные аргументы в защиту и оправдание их с Толиком гадкого поведения. Они могли мне сказать, что все их хитрые приемчики мелочь, ерунда, что, мол, у каждого существует свой способ добиваться от девушек близости, а наша мужская дружба выше и дороже этого. Вон, к примеру, скажут они, Славка Елдаков – почти официальный, можно сказать, в нашем городе насильник, и мой, кстати, товарищ, – он что, разве лучше их? И что все мы, мол, живем в атмосфере греха. И я прекрасно понимал, что это было бы правдой. Однако, кроме всего прочего, был во всей этой гнусной истории еще один важный, сугубо личный момент: компромат, собранный ментами на нас с Кондратом, им был нужен для чего? Только ли для того, чтобы держать нас в случае чего на коротком поводке, и управлять по мере возможности? Нет, я думаю, еще и для того, чтобы при первом же удобном случае выложить все эти подробности моей жене и подруге Кондрата, посредством чего войти к обеим в доверие, и тут же выразить им сожаление и сочувствие по поводу нашего столь безнравственного поведения, о котором они, доброжелатели, сообщили исключительно по дружбе, а затем, что вполне естественно, пристроиться ненавязчиво у них между ног! А что, сильный ход, а! Да, неслабый!  И, что интересно,  тому уже имелось немало примеров: мы знали, что наши товарищи - милиционеры Толик и Банан - уже отличились на этом поприще во многих семьях наших общих друзей и знакомых. Нет, ну согласитесь, это ведь просто беспроигрышный вариант, высшее мастерство! Грести всегда, грести везде, грести - и никаких гвоздей… (Да простит меня Маяковский за то, что я здесь переиначил его стихотворение) – то есть, «иметь» всех подряд, включая жен друзей, и не испытывать при этом никаких угрызений совести – вот их принцип. Да, и кроме того, компромат ведь никогда не помешает, менты, как я знал, собирали компромат и друг на друга, и на своих начальничков, как знать, может завтра тот или иной матерьяльчик пригодится, а пустил его в ход и, глядишь, начальничка задвинут в сторонку, а тебя выдвинут на его место. Поэтому и не хотел я выслушивать оправданий своих «товарищей» – ментов, а просто потому, что меня прямо распирало возмущение, жаждал надавать за немужское поведение кому-либо из них по физиономии.
     Едва Банан открыл рот, очевидно собираясь сказать что-то в свое оправдание, как возле нас появился возникший из темноты, словно черт из табакерки, его коллега и шеф Толик – начальник УГРо. Мгновенно оценив ситуацию, он понял, по какой причине мы здесь находимся (когда-то же должно было все открыться) и заступил нам дорогу:
– Привет, Савва, ты отчего такой злой сегодня?
– Вы прекрасно знаете, ребятки, отчего я такой злой, и знаете также, кто в этом виноват, так что давайте обойдемся без предисловий, – скрежеща зубами, проговорил я, полный решимости подраться, пусть даже моим противником будет и мент.
     Менты переглянулись между собой, после чего Толик заявил:
– Ну, тогда давай, пожалуй, ты со мной объяснишься, я старший и по званию и по должности и, кроме того, отвечаю за действия своего подчиненного. А он, – Толик кивнул на Банана, – делает то, что я ему приказываю, потому что я его шеф.
    Последний аргумент пересилил, и я нехотя согласился. Банан был спортсменом, кандидатом в мастера по самбо, но я был уверен, что без особого труда, из одной злости ему накостыляю по шее. А Толик был каратистом-любителем, и хотя в этом случае я тоже был уверен в своем превосходстве (ведь тренер у нас был один, и потому я хорошо знал возможности Толика), я не испытывал лично к нему никакой злости - уж очень мне хотелось добраться сегодня именно до Банана.
– Я, ребятки, хоть и не Д’Артаньян, и не Брюс Ли, но с удовольствием накостылял бы вам обоим, все равно как – сразу обоим или же по очереди, – самонадеянно заявил я.
– Давай-давай, – сказал Толик, становясь в стойку, – ты болтай, да не забывайся. Поехали.
– Ну, так я тебе сейчас накатаю по мордасам, – говорю я ему с усмешкой, – а ты меня завтра, а может еще и сегодня в КПЗ упрячешь. Очевидец вон уже наготове стоит, он прямо слюной исходит от желания свидетельствовать против меня.
– Банан, иди в ресторан, – повернувшись к коллеге, резко сказал Толик, – мы туда же чуть позже подойдем.
     Однако Банан, судя по всему, уходить не торопился.
– Ну что стоишь, небоскреб твою мать! Пошел вон отсюда... убирайся хоть в Катманду, я все равно тебя найду! – прокричал я, не имея больше сил сдерживаться.
     Банан, ежесекундно оглядываясь на нас, поплелся прочь и скрылся за углом ресторана, а Толик вновь стал в стойку, и мы, точно каратисты в кино, стали кружить один возле другого.   
     Выбрав мгновение, когда Толик выводя руками какие-то сложные пируэты, остановился в некомфортной для себя позе, я, сделав шаг вперед, размахнулся и, целя ему в зад, врезал ногой, попав по наружной стороне бедра, а когда он неловко повернулся, согнувшись, я подшагнул и добавил еще один тяжелый удар другой ногой, который пришелся ему сбоку по пояснице. Толик упал на четвереньки, и в эту самую секунду из-за угла ресторана выскочили и словно бультерьеры рванулись по направлению к нам два милиционера в форме, я еще успел разглядеть, что из рядовых.
   «Банан постарался, успел уже вызвать подкрепление, змей» – понял я. Тем временем один из милиционеров бросился поднимать Толика, а другой, толстяк, широко расставив руки, вприсядку пошел на меня, словно танцевать собрался. И чему их только в милиции учат, подумал я, сбивая обе его руки в сторону, после чего, используя его же собственную инерцию, пропустил милиционера мимо себя и подтолкнул слегка в спину, от чего тот пробежал еще несколько шагов и приземлился на карачки. Второй милиционер, подняв с земли Толика, решил прийти первому на помощь, и теперь они уже вдвоем, широко раскрыв объятия, стали приближаться ко мне с двух сторон. Я уже подумывал, как бы мне их половчее уложить обоих на асфальт, не травмируя при этом, однако Толик окликнул их, приказав остановиться, затем отряхнулся, после чего слегка прихрамывая подошел ко мне, пожал руку и сказал своим:
– Вы что, не видите, у нас тут товарищеская схватка? Уходите отсюда, идите к тому, кто вас послал.
     Отряхивая на Толике одежду, я чувствовал себя  неловко оттого, что нам с ним пришлось подраться - ведь до сих пор мы с ним были в очень хороших отношениях, и повел он себя сегодня вполне достойно, как мужик. Минутой позже, когда мы с ним входили в ресторан, Толик сказал:
– Ты конечно прав, Савва, насчет девок, и мыслишь ты по-джентльменски, но я тебя по-дружески прошу, чтобы мы выяснение отношений на этом и закончили. Ну как, договорились?
     Я кивнул. Был ли у меня выбор?!.  И где вы еще видели такого честного мента, который получил бы хороших пинков, и не принял при этом никаких ответных карательных мер? Я пожал ему руку, дружески посоветовал больше и чаще тренироваться, и на этом мы расстались.

                Ночь последняя
      
      А на утро следующего дня в районе соленого озера  было запланировано проведение общегородской общепитовской ярмарки, на которую я должен был выехать вместе с ресторанным буфетом в роли второго, то есть запасного буфетчика, а если говорить точнее, то грузчика.   
     Ночь накануне этого мероприятия мы с Кондратом решили провести с нашими девушками, поэтому вечером загодя мы отправились за ними в студенческий лагерь. Девушки оказались на месте. Лека встретила меня восторженно-радостной улыбкой, и тут же, подхватив меня под руку, доверчиво прижалась всем телом. Однако часом позже, когда мы с ней оказались в постели, она вопреки моим чаяниям, вновь, как и прежде, была со мной застенчива и скромна. Эта ночь, которую мы с ней провели в снятой мною накануне квартире на новеньком диване, была нашей и только нашей; Кондрат с Ириной отправились на квартиру №1, расположенную, как вы помните, вблизи ресторана.
     Мы с Лекой не сомкнули глаз, так как всю ночь целиком посвятили любви, и это было впервые по-настоящему, как должно быть между мужчиной и женщиной. А ранним утром следующего дня, еще до рассвета Кондрат с Ириной заехали за нами на машине, и мы все вместе отправились на ярмарку.      
      Ярмарка, как я уже сказал, была устроена в районе соленого озера, на пустыре, и к нашему приезду ее организанизация подходила к концу. Прибыв на место и оглядев ее, мы были весьма впечатлены, так как по площади ярмарка занимала весьма приличную территорию. Десятки столов, ломившихся от разнообразной продукции, выставленной на них, были выстроены в форме огромной буквы П. Буквально все столовые и кафе города, а также ресторан, общим числом около семидесяти торговых точек, выставляли сегодня здесь свою продукцию; конторское начальство, заведующие производствами и все поголовно повара с буфетчиками также находились на месте.   
    Здорово оголодавшие после ночи любви, мы оказались первыми из тех, кто опробовал качество представленной на ярмарке продукции. Ввиду раннего часа покупателей было еще совсем мало, и вряд ли они были голодны, потому и не было обычной в такой ситуации толчеи. Что дало нам возможность в короткое время обойти практически все прилавки, радовавшие разнообразием представленной продукции. Мы с Кондратом, где за деньги, а где и просто за комплимент или за спасибо набрали полные руки различных вкусностей и накрыли, таким образом, шикарный стол, находившийся до сих пор в резерве; установив его чуть в стороне от людских потоков, в укромном месте. Не секрет, что мы с Кондратом в общепите числились любимчиками как у начальства, так и у среднего звена, и многие заведующие столовыми, которым мы годились в сыновья, к нам очень хорошо и доброжелательно относились. Кроме того, с некоторыми из них меня связывали и финансовые отношения, а иметь дело со мной любили все – никто при этом не оставался в накладе.
     Бутылку коньяка «Белый аист» Кондрат достал из багажника машины, остальное было перед нами на столе – ешь, чего только душа пожелает. Тут были и колбасы, приготовленные домашним способом, куски ветчины и окорока, а также запеченное в духовке «мясо по-молдавски», язык в маринаде, салат «оливье», салат свекольный, соленая капустка и прочие разносолы, а также хлеб нескольких сортов. Еще не было и семи утра, когда мы под хихоньки да хахоньки распечатали бутылку и налили по первой.    
     Наши девушки, поминутно озираясь по сторонам, поначалу стеснялись снующих туда и сюда покупателей, их, по-видимому, пугало столь большое скопление незнакомого люда, а народ, надо сказать, на ярмарку все прибывал. Однако после основательного завтрака под коньячок все эти ложные страхи были ими забыты, и вскоре наши дамы успокоились и повеселели. Насытившись раньше нас, девушки отошли в сторонку и стали о чем-то шептаться. Ирина, как мне удалось услышать краешком уха, что-то спросила у Ольги об ее предстоящем замужестве, та ей ответила, и девушки заговорили на эту вечно важную для них тему.
    Мы же с Кондратом, не мешая дамам, продолжали отдавать дань еде. Непроизвольно я попутно подслушивал разговор девчонок и в какое-то мгновение услышал сказанную Ольгой фразу:
     «Я своему мужу поставлю условие, чтобы он приносил мне каждый месяц 400 рублей, и никак не меньше!» 
– А  куда же, милая, я буду девать остальные деньги? – спросил я, шагнув к девушкам и опуская подбородок на Ольгино плечо, но та, не разобрав слов, мягко повела плечом, затем медленно повернулась ко мне лицом и ласково улыбнулась. Зато мои слова услышала Ирка, которая засмеявшись, понятливо подмигнула мне.
     После завтрака – а к этому времени уже полностью рассвело, – мы сделали по ярмарке прощальный круг; со стороны она теперь напоминала огромный человеческий муравейник – ведь любая ярмарка для наших граждан, ее посетителей, является праздником. Слушая, как продавцы покрикивают, каждый расхваливая свою продукцию, мы с Кондратом тоже внесли свою лепту в рекламу. «Пирожки горячие! – разносилось по пустырю, – с ливером, картошкой, капустой и повидлом. Вертута сладкая, котлеты «по-киевски» – куриные, свежие!»
– Котлеты «здоровья не вернуть», налетайте, всем не хватит, – вплелся громкий голос Кондрата в общий фон.
– Покупайте пирожки «с погибелью и изжогой», – вторил ему я, - лучшее угощение любимой теще, нудной свекрови, а также опостылевшему начальнику.
     Девчонки шикали и одергивали нас, но настроение у нас было веселое, ярмарочное, подогретое к тому же коньяком, и поэтому нас было не удержать от шуток.
     Было около восьми утра, когда мы посадили девушек в машину и отвезли на консервный завод – им необходимо было поспеть на работу к началу первой смены.
      Девчонки наши, следует заметить, были скромны и нетребовательны в своих запросах: единственное, о чем Лека регулярно просила меня, это сигареты – я им на двоих с Ириной давал блок в 20 пачек «Космоса», которого, им правда, не хватало и на неделю.
      А утром следующего дня мы вновь свиделись с девчонками, так как они не пошли на работу, а явились прямо ко мне в бар. Я тут же позвонил Кондрату, оказавшемуся дома, и вскоре он присоединился к нам. На часах ещё не было двенадцати – час открытия - когда мы поднялись в ресторан позавтракать, а за одно и пообедать, расположившись для этого со всем возможным комфортом в банкетном зале. Ольга, как и всегда, была скромна, мила и улыбчива; Ирина же – в своем репертуаре – веселой, заводной и дерзкой: шутки и анекдоты без конца сыпались с ее язычка. Сделав заказ, мы стали ожидать прихода официантки, когда вдруг, откуда ни возьмись, в банкетном зале появилась моя мама.
– Ну, могу я узнать, девушки, кто же из вас похитил моего сыночка, которого мне уже целый месяц не удается дома застать? – сказала, подойдя к столу мама, с интересом разглядывая наших подруг. Лека густо покраснела и опустила голову.
     Я встал, обнял маму за плечи и увел в коридор, где мы перекинулись двумя-тремя фразами, затем она спросила:
– А которая из них твоя девушка?
     Я сказал.
– Рада за тебя, – сказала мама. – Вторая девушка, конечно, красивая, но выглядит вульгарно, чем-то напоминает мне Марту, а эта на вид скромная и при этом очень даже миленькая. – С этими словами мама послала мне воздушный поцелуй и ушла.
      Я был счастлив тем, что мама меня понимает. Мне было хорошо с моими друзьями. Я ценил и уважал Кондрата, верного друга и великолепного напарника во всех без исключения делах, и любил его как брата. Я обожал Ольгу, Лёку, мою милую девочку, «манную кашу» – как ее называли подруги-соученицы по факультету математики. А также я любил Ирку за то, что она в тот самый первый вечер привела с собой Ольгу и практически нас с ней познакомила. Я любил в эти дни весь мир.          
      После обеда мы с девушками расстались, и каждый из нас четверых отправился по своим делам, а вечером того же дня я неожиданно для себя повстречал Ольгу в городе. Обрадовавшись, я поспешил к ней навстречу и лишь в последнюю секунду увидел, что она не одна, а вместе с ней рядом были еще двое – мужчина и женщина, оба возрастом за пятьдесят. Понаблюдав за ними с минуту, я понял, что это ее родители, которые приехали навестить свою дочь. Странно, подумал я, она ведь ничего не говорила мне об их приезде. Постеснялась, наверное, сказать, а возможно также, что и сама не знала, так как из Кишинева в наш город легче приехать, чем дозвониться по телефону.
     Я на минуту задумался. Должен ли я подойти и представиться им? Но что я мог сказать ее родителям? Что я люблю их дочь? Что меня переполняют теплые и нежные чувства к ней? Что нам хорошо вместе? Или ошарашить их тем, что у нее не будет свадьбы с тем парнем, который считается ее женихом?..
      Я долго с легкой грустью наблюдал за ними, стараясь оставаться незамеченным. Я видел перед собой тихую интеллигентную семью, и в какое-то мгновение понял, что не имею права врываться в их мир, пугать их, ломать все их планы... И я ушел.
      Ольга уехала на следующий день вместе со своими родителями домой, в Кишинев, и так получилось, что мы даже не успели попрощаться. А может, так было и лучше, не знаю. Но с того самого дня в сердце моем поселилась тихая грусть.

P.S.
               
      Вскоре после Нового года Кондрат созвонился с Ириной и договорился с ней о встрече в Кишиневе, которую мы когда-то, когда были еще все вместе, запланировали. Естественно, на этой встрече должна была присутствовать вся наша четверка.
      И вот, тихим зимним вечером, на часах было что-то около восьми, мы с Кондратом топчемся у входа в ресторан гостиницы «Интурист». Деревья стояли голые, знобкие, с редкими сохранившимися на них листочками, шел робкий влажный снежок. Внушительная многоголосая толпа роскошно разодетых людей, утаптывая ногами и быстро превращая этот самый снежок в грязную кашицу, громоздится у входа, горя желанием проникнуть внутрь, где за огромными стеклянными окнами многочисленными разноцветными огнями светился большой и уютный европейский зал ресторана, из которого до нашего слуха доносится легкая танцевальная музыка. Однако двухстворчатая стеклянная входная дверь была заперта, на ручке висела уже столь привычная в подобных местах отдыха табличка «Свободных мест нет», а изнутри ее охранял солидный, похожий на генерала в своей торжественной форме швейцар. Кондрат исподволь оглядывает собравшихся здесь дам и, нашептывая мне на ухо, дает на каждую из них свои характеристики, а я тем временем нетерпеливо поглядываю в том направлении, откуда должны появиться наши девчонки, и ничто другое в этот момент меня не интересует.
      Наконец я их замечаю: девчонки – Ирина и Ольга, прибыли вместе, рука об руку, явно договорившись обо всем заранее. Мы тут же поспешили им навстречу. Что вам сказать, пред нами предстали две роскошно одетые и при этом очень хорошенькие юные дамы. Мы сошлись и обнялись. Все вместе, вчетвером, не сговариваясь, встав в кружок, голова к голове, лицом к лицу. Мелкий, едва видимый снежок кружил в воздухе и падал на наши лица, а мы жадно разглядывали друг друга и улыбались без слов. Наконец, сдвинувшись с места, мы направились к входу в ресторан.
      Кондрат, уверенно пройдя сквозь толпу собравшихся у входа людей, прижал ладонь к стеклянной двери так, чтобы только швейцар мог видеть сквозь стекло сложенный вдвое червонец – десять рублей. Спустя несколько секунд дверь, словно по мановению волшебной палочки открылась, толпа ожидающих напряглась и подкатила к входу.
– Извините, заказ! – дежурно улыбаясь и пропуская нас внутрь, сказал разряженный в сине-красно-золотую униформу седоусый швейцар разочарованной толпе, затем вновь надел на лицо официальное каменное выражение и тут же за нашими спинами закрыл дверь, после чего десятка, «честно» им заработанная, перекочевала в карман форменного мундира.         
     Пока Кондрат ухаживал за нашими дамами, помогая им в вестибюле снимать пальто, я изловил одну из пробегавших мимо официанток, выбрав из них ту, что посимпатичнее, и, сунув ей в руку четвертной, сказал:
– Это тебе задаток. Если будешь себя хорошо вести, он преобразуется в чаевые. Организуй нам столик на четверых не слишком близко к эстраде, поставь бутылку хорошего коньяка и флакон полусухого шампанского, остальное – закуски там, горячее - на твое усмотрение и без ограничений, но так, чтобы все – только самое лучшее.
      Девушке, судя по тому, как у нее блеснули глазки, очень понравился мой заказ, сделанный на ходу, и она, мило улыбнувшись, указала мне пальцем сквозь стеклянный витраж на столик, предназначенный нам, после чего упорхнула по своим делам.
      Наши дамы, с моей помощью избавившись от верхней одежды, оказались в шикарных вечерних платьях и в модельных туфельках на каблучке, из-за чего мы с Кондратом, хотя и были одеты, что называется «из «Березки», все же испытали перед ними стеснение и даже некоторую робость, как провинциальные молодые люди, приехавшие в столицу. Каковыми, впрочем, мы и были на самом деле.
      Спустя минут двадцать, которые понадобились девушкам, чтобы покрутиться у зеркала и припудрить носики, мы вчетвером, не торопясь, прошли, направляясь к нашему столику через весь зал, и остановились перед ним. На наших лицах выразилось удивление.
     Ах, чего только не было на том столе! Прежде всего скажу, что того количества еды, что на нем разместилось, хватило бы и на десять человек, видимо, официантка восприняла мои слова буквально. И какой еды?! Все здесь было приготовлено и сервировано по высшему разряду. Столик – шестиместный – был заставлен самой разнообразной снедью так, что официантка едва не вспотела, пытаясь примостить на него пепельницу. И все это, заметьте, предназначалось двум «бедным» студенткам, сопровождаемым двумя молодыми людьми. Но лично меня все это изобилие не интересовало, я глядел только на Леку, ведь у нас с ней до сих пор еще не было возможности и словом перемолвиться.
      Ольга была прекрасна. Прекрасна, как почти любая девушка в тот короткий переходный период своей жизни, когда становится молодой женщиной. Жаркая волна подкатывала к сердцу, когда я глядел на нее, такую близкую недавно, а теперь такую невероятно далекую (я уже знал, что свадьба состоялась в назначенный срок и она теперь замужем). И дело было вовсе не в физической близости, ведь мы могли, не заходя в ресторан отправиться прямиком в гостиницу «Турист», где у нас с Кондратом, как обычно, было снято два номера и...
     Возможно, это во мне просто заговорил эгоизм, когда я увидел Леку, такую красивую и... такую недоступную теперь. И еще защемило сердце, ведь не было и дня за минувшие два с половиной месяца нашей разлуки, чтобы я не вспоминал ее, не думал о ней.
     Мы с Ольгой, не присаживаясь за столик, и не сговариваясь, сразу же влились в толпу танцующих пар, дорогой наши руки встретились, чтобы потом очень долго, почти весь вечер не разлучаться. Мы танцевали; вначале Лёка вела себя робко и стеснительно, и, пользуясь преимуществом своего небольшого роста, прижималась ко мне так, чтобы я не мог видеть ее глаз. Затем, когда мы оба несколько успокоились, Ольга стала рассказывать о своей новой семейной жизни и о своем муже. Свадьба прошла пышно, красиво и весело, вот только ее благоверный после первой брачной ночи упрекнул Лёку в том, что она не девственница. (Эх, а ведь я ее, дурочку, учил, как и при каких обстоятельствах можно - и нужно - обдурить жениха!).
    А затем началась семейная жизнь. Как мужчина он (при этих словах Ольга сжала губы, и рассказ ее едва не прервался слезами) оказался резким и грубым.
– Ничего с ним в постели кроме дискомфорта не ощущаю, – пожаловалась она. В голосе моей милой слышались затаенная боль и разочарование.
– Ничего, это пройдет, вот увидишь, со временем у вас все наладится, это все только поначалу так, по молодости и неопытности, – шептал я Леке на ухо, стараясь успокоить ее и почему-то злясь при этом на себя, понимая, что говорю чушь.   
Музыка окончилась, сменилась другой, затем следующей, а мы, не замечая времени, стояли, сцепившись пальцами рук, у эстрады и были заняты исключительно друг другом. Неожиданно Лёка взяла мою ладонь обеими руками и прижала ее к своим губам.
Мое сердце замерло.
– Савва, спасибо тебе за все. Знаешь, я счастлива, что встретила тебя, что у меня есть ты, и если ты теперь не рядом со мной, то навсегда - в моей памяти. Спасибо за то, что ты сделал меня женщиной. Я ни о чем не жалею, поверь. Тем более что я сама этого хотела, поэтому и пришла тогда к тебе, на второй день.
     Глаза мои наполнились слезами, и я едва сдержался, чтобы не расплакаться как мальчишка.
     Когда мы вернулись к столику, даже Ирина, весьма бойкая и острая на язычок, глядя на нас, воздержалась от комментариев, лишь вздохнула тягостно и стала наливать в рюмки коньяк. Мы выпили, затем закусили, вновь выпили, а вскоре повторили к заказу еще по бутылке коньяка и шампанского. Но алкоголь совсем не действовал на нас. Ирина, чтобы разрядить обстановку, и не дать нам с Лекой разрыдаться прямо за столиком, увлекла меня танцевать, и в ходе его рассказала об Ольге то, о чем та сама о себе сказать постеснялась. Чуть позднее, когда мы сели на свои места, Ирина, завладев нашим вниманием, объявила:
– Вот ведь какие казусы, друзья, иногда случаются с нами в жизни. Начали мы наше знакомство, как вы помните, в канаве, а заканчиваем его в «Интуристе». А не выпить ли нам за это восхождение?!
–Вот замечательный тост! – воскликнул Кондрат и стал доливать в бокалы девушек шампанское.
       Официантка, ставшая невольной свидетельницей этих слов, удивленно оглядела нас, затем растерянно улыбнулась, покачала головой, и незаметно ушла.
     Позже, ближе к полуночи, когда мы уже покидали ресторан, и я помогал Лёке в раздевалке надеть пальто, она взяла мои руки своими маленькими ладошками и прижала к своей талии. И тут мне показалось, что я почувствовал некоторую округлость ее живота, не замеченную мною прежде.
      Я держал ее так, не решаясь убрать руки, несколько минут, пока она не подняла голову и, закрыв глаза, подставила губы для поцелуя. Минутой позже, когда мы вышли на улицу, я спросил ее:
– Лёка, и как теперь все будет? С тобой, с ребенком, с вами обоими? (Не решаясь спросить о главном – от кого ребенок, которого она носила под сердцем, ведь могло статься, что он был мой).
– Не волнуйся за нас, все будет хорошо, – не столько услышал, сколько понял я по движению ее губ.
     Кондрат по какой-то причине задержался в фойе, а мы тем временем выбрались к стоянке такси. Чмокнув Ирину в щечку, я усадил ее в такси, дал водителю трешку и отправил машину, а для Ольги, жившей в противоположном направлении, сумел поймать лишь частника, и то лишь спустя четверть часа.
     Поцеловав Лёку в последний раз, и осторожно усадив ее на заднее сиденье «жигуленка», я протянул водителю, молодому парню, десятку, так как меньшей купюры в кармане не оказалось, и сказал, записывая номер его машины на спичечном коробке:
– Довезешь мою... эту девушку до самого дома аккуратно и не спеша, слышишь?!
– Да-да, конечно, – удивленно поглядев на меня, ответил он. Затем добавил: – Не волнуйтесь, уважаемый, все будет в наилучшем виде.
     Машина уехала, и я еще долго с печалью смотрел ей вслед, пока голос Кондрата, подошедшего сзади, не вернул меня к действительности:
-Идем, герой-насильник, или герой-любовник, уж и не знаю, как тебя правильнее называть. Я там, в ресторане, договорился с двумя девушками, они нас будут ждать в баре. Вернее, уже ждут, – поправился он, поглядев на часы. 
               
                198?год.               
               
               

            

            
           Новелла четвертая


          "Горячая Мэри".

Сборная ягодная настойка          50 мл.
Лимонный сок                15 мл.
Острая перeчная приправа       2 капли.
Соль и перец по вкусу.
Шейкер, стакан, украсить дольками лимона.


               
                Женитьба Чумакова.
 
          Ты вечно встревожен, в поту, что в соку,               
          торопишься так, словно смерть  уже рядом,               
          ты видно, зачат был на полном скаку               
          каким-то летящим в ночи конокрадом.               
                Игорь Губерман
               
               
                1.          
    
     Я как раз заканчивал обслуживать за стойкой очередного клиента, когда в бар вошел мой бывший напарник Саша Чумаков. Высокий – за метр девяносто, импозантный – в темно-сером безукоризненно сидевшем на нём костюме, благоухающий французским парфюмом, он сделал несколько шагов по бару, быстрым взглядом окинул обстановку и присутствующих, затем вернулся и остановился у входа в подсобку. На плече помещалась увесистая кожаная сумка средних размеров.
     Обслужив клиента, я повернулся к нему и он, расплывшись в своей широкой располагающей улыбке, протянул мне для приветствия руку, затем, попросив разрешения пройти за стойку, в подсобку, открыл дверцу и вошел внутрь; минуту спустя я последовал за ним.
–Я тут тебе немного сувениров привез, так, ерунду всякую, чтобы было чем витрину дооформить, – радостно блестя глазами, сказал Саша, указывая на полку шкафчика, где красовались принесенные и выставленные им вещи: квадратная бутылка виски с яркой наклейкой «Балантайн», плоская фляжка джина, банановый боллз, пять баночек финского пива, по блоку сигарет "Кемел" и "Мальборо", а также моих любимых на тот период "Джон плаер спешл" в круглых пластиковых чёрных коробках по 50 сигарет в каждой.
    Я улыбнулся, сказал «спасибо, дружище!», шагнул к нему и мы обнялись.
– А ведь я, друг мой, не просто в гости зашел, – сказал Саша после того, как мы расспросили друг друга о здоровье, а также о самочувствии родных и близких. – Я приехал для того, чтобы пригласить тебя на свадьбу. – Глаза мои против воли полезли на лоб, так как мне мгновенно вспомнились совсем еще недавние Сашины слова: «Теперь, после двух неудачных попыток, я если когда-нибудь и женюсь, то исключительно на дочери миллионера». – Да-да, не удивляйся, я в Кишиневе нашел такую девку, – продолжал тем временем Александр, картинно поднеся к губам и чмокнув два пальца, – обалдеть можно: красивая, и все при ней. К тому же целяк еще.
    Услышав это, я потупил взгляд и усмехнулся: девственницы, насколько я знал, Сашу вовсе не интересовали, так как в сексуальном плане он и с взрослыми и опытными женщинами имел немалые трудности, и все из-за огромного размера своего «мускула любви».
– Девка, скажу тебе, что надо, – продолжал тем временем Саша, – а главное – родственники у нее подходящие – в самых верхах обитают, а ее родной дядя, представь себе, вообще в ЦК сидит.
– А-а, ну да, тогда, конечно, всё понятно, – протянул я, стараясь ни лицом, ни тоном не выказать усмешки. Я прекрасно знал, что Саша на обыкновенной женщине или же по любви вряд ли бы женился.
– Я тебе что-то должен за сувениры, ведь ты прилично растратился? – спросил я, кивая на полку.
– А, это? – Он махнул рукой. – Ерунда, мне это копейки стоило. В ЦК-вском спецмагазине отоварился, а там цены... ну ты же в курсе, один доллар равен 63 копейкам.   
     Далее Саша объяснил мне, где и когда будет свадьба, вручил приглашение, напечатанное на красочном куске картона, после чего мы, опрокинув по рюмочке коньяку, а на закуску по обычаю разломив пополам конфетку, распрощались, так как он очень торопился.
     Я вернулся за стойку и в процессе работы стал невольно прокручивать в памяти его многочисленные рассказы о себе.
     В первый раз Саша женился еще в 17-летнем возрасте, когда его включили в состав вновь образованного ВИА при филармонии в его родном городе Ворошиловграде. Ему очень понравилась солистка их ансамбля, Вероника, женщина 22 лет, давняя любовница руководителя ансамбля, о чем, впрочем, Саша тогда и не догадывался, и, не теряя времени, тут же объяснился ей в любви. Та шутки ради возьми и скажи: «Женись, если любишь и хочешь, чтобы у нас были интимные отношения, а так – ни-ни». И Саша, долго не думая, тут же сделал ей предложение. После росписи в загсе и хорошей коллективной пьянки, во время которой неопытный жених быстро сморился и уснул, молодая по старой памяти отдалась руководителю ансамбля, а затем, чтобы никому не было обидно, и всем остальным музыкантам, а утром, наконец, и молодой муж решил воспользоваться своим законным правом. Но не смог. Нет, он был в подходящем настрое и тонусе, и потенция его не подвела, просто ему не удался половой акт.   
     Многоопытная молодая и так старалась и этак - и все ничего не получалось. Списали неудачную попытку на неопытность жениха, а на следующий день вновь попытались, но опять ничего не получалось, проникновения вновь не произошло. Зная, что такого в принципе не может быть, стали пробовать и на третий день, и на четвертый, и вновь у них вышла досадная неудача. Молодые были в отчаянии.
     «Послушай, может это оттого, что ты девственница еще?» – спросил Веронику наивный муженек, на что измученная женщина ответила так: «Да какая там…, блин, даже не знаю, как быть, я уже вся измучилась-извелась, а все потому, что он у тебя размером с оглоблю».
    Наконец догадались все же, несмотря на условности и ханжество того периода – середина 70-ых, пойти к врачу-специалисту. Повидавший виды доктор-сексопатолог после тщательного осмотра обоих заявил молодым:
– Ну, ребята, даже не знаю, что вам и сказать. Бывает, конечно, когда между мужчинами и женщинами существуют всякие несоответствия, но чтобы такие... Обычно, скажу вам по секрету, подобные проблемы я устраняю специальным массажем – с помощью пальцев - максимум в две-три недели, но в вашем случае мне и за год не управиться... извините. Вы не сможете жить половой жизнью... совместной, я имею в виду. Придется вам подыскивать себе других, более подходящих партнеров.
     Услышав этот приговор, молодые, так ни разу и не переспав, расстались со слезами на глазах.
     Через какое-то время после этого случая Саша вновь влюбился и еще раз попал в подобную же историю, после чего уже жениться не торопился, если не считать реальной попыткой недавнее его сватовство к Ленке Финолис, дочери заведующей складами общепита, о чем я рассказывал ранее, в одной из предыдущих новелл. Тогда Александр вместе со своей мамой были весьма настойчивы в достижении цели, но и в этом случае, по другой, правда, причине, номер, как говорится, не удался, жених не пришелся ко двору. И вот теперь еще одна попытка – на этот раз с перспективной невестой из Кишинева. Главное, что я понял из его рассказа, родственники у неё были подходящие, с большими связями, иначе бы Саша не решился на брак, вон и дядю ведь не зря упомянул.      
     О да, я был уверен, что именно Сашина мама, женщина многоопытная, весьма изощренная в житейских делах, хитрая и дальновидная, решила организовать счастье обоих своих сыновей, используя их особые физические данные; вот и старший брат Саши – Володя, которому на тот момент было тридцать лет, весьма, кстати, привлекательный внешне мужчина и притом еще кандидат наук, совсем недавно женился на одной столичной мадам, и не кишиневской, а бери выше, на москвичке, да ни на ком попало, а на дочке то ли генерала армии, то ли целого маршала. Дочка та, возрастом тоже под тридцать, работала в одном из престижных валютных баров столицы, и, хотя на ней уже негде было, как говорили, пробы ставить из-за ее фривольного поведения, Володю, тем не менее, брак с ней устроил. А что, столь заслуженные родители престижной работой и жильём обеспечат, денег на безбедную жизнь подкинут, а там, глядишь, и докторская диссертация нарисуется. А попробуй ты сунься в такие верхи без каких-либо особых данных, никогда и ни при каких обстоятельствах простому смертному человеку до их уровня не подняться. Дочку большого генерала тоже всё устроило, так как пора было семью заводить, а тут жених умница, симпатяга, да еще и со столь весомым «аргументом».
     Итак, отвлекся я от воспоминаний, чтобы отправиться на свадьбу к своему бывшему напарнику, я должен был позаботиться о двух вещах: отпроситься у начальства на ближайшие выходные, а также найти себе подходящую партнершу. Первый вопрос решился легко, по телефону, а вот второй… Кого взять с собой на свадьбу, я не представлял. Для такого случая в моем окружении на текущий момент никакой подходящей кандидатуры не было, а приглашать абы кого попало, не хотелось, а самому туда нагрянуть было как-то... неловко.
     Постой-постой, вспомнил я после некоторого раздумья, а ведь я могу взять с собой Людмилу, ту самую, что в Кишиневском мединституте занимается, и как это я сразу не сообразил, о ней не подумал? И внешне она вполне соответствует, да и соскучился я по ней, откровенно говоря, ведь уже несколько месяцев не виделись. На этом варианте и остановимся, решил я, и даже настроение у меня после этого улучшилось.
 
                2.
     В означенный день, надлежаще одевшись и экипировавшись, я выехал в Кишинев, однако прибыв на место, в общежитии, что на «Малой малине», я Людмилу не обнаружил. А когда все-таки нашел – мне повезло поймать ее уже на выходе из корпуса института, - в коротком разговоре с ней выяснилось, что Людмила теперь замужем, причем, пока мы с ней разговаривали, к нам подошел ее муж, красавец-мужчина, дагестанец, поэтому мне пришлось, сохраняя достоинство, прикинуться студентом, обратившимся к ней по поводу помощи в занятиях, а затем, извинившись, спешно ретироваться. В итоге на свадьбу мне пришлось отправиться самому, а так как времени было уже в обрез,  я поймал для этой цели междугороднее такси.
     Нужный мне ресторан находился под Новыми Аненами, я прибыл туда через час с лишним пути на такси. Ресторан оказался оригинальным каменно-деревянным отдельно стоящим сооружением в два с половиной этажа. Благодаря толково задуманному проекту, он располагался интимно-изолированно, на окраине городка, при этом удачно и ненавязчиво вписываясь в городской пейзаж, и был окружен высокими хвойными деревьями. Уже прибыв на место, я обратил внимание на то, что вокруг здания выставлена почти незаметная постороннему взгляду охрана, которая, тем не менее, имела возможность остановить любого нежелательного человека, приблизившегося к ресторану. И это, сообразил я, не было излишней предосторожностью: на свадьбе, о чем Саша сообщил мне давеча, вручая приглашение, должны были присутствовать следующие высокопоставленные лица: родной дядя невесты, заведующий общим отделом ЦК КП МССР Зяур, с ним еще двое завотделами ЦК, а также несколько их коллег рангом пониже, не буду здесь перечислять их имена и фамилии, и, кроме них, несколько республиканских министров, включая основного по нашей республике – сельского хозяйства, а также мясомолочной промышленности и т. д. Кроме прочих, среди приглашённых гостей была также парочка генералов, один из которых – министр КГБ, генерал-лейтенант, который был мне знаком по прежним нашим встречам еще в нашем городе, и прочие начальнички.
    У входа в ресторан стояли двое молодых людей с пронзительным взглядом, одетые в черные костюмы при белых рубашках и галстуках, которые ненавязчиво, но детально расспросив, кто я такой, пропустили меня внутрь. Войдя, я с интересом стал осматриваться по сторонам, ожидая увидеть что-то необычное, выходящее за рамки обыкновенных свадеб, и мое ожидание в конечном итоге было удовлетворено. В огромном прямоугольном зале, украшенном многометровыми гирляндами бантов и надувных разноцветных шариков, подвешенных к потолку и вдоль стен, стоял уже частично накрытый стол в форме огромной буквы П. Чуть в стороне от него на стульях в ожидании свадебного банкета разместились гости в количестве не менее чем в две сотни человек, которые, негромко переговариваясь, производили многоголосый равномерный рокот. В центре зала, остававшегося свободным, бегали нарядно одетые детки; официанты в белых рубашках при черных бабочках, а их тут было десятка полтора, заканчивали сервировку столов. Во главе стола, то есть в верхней перекладине буквы П, судя по особенным креслам, явно доставленными из банкетного зала, были места, предназначенные для жениха с невестой, их ближайших родственников, а также, очевидно, для важных персон, перечисленных мною выше.
    Всех остальных гостей, как вскоре выяснилось, тоже распределили соответственно местам, причем сообразно их занимаемым должностям или же приближенностью к жениху и невесте. Гостям из нашего города, которых я тут встретил и радостно поприветствовал, а их вместе со мной насчитывалось всего около двух десятков, отвели наружный конец левой планки буквы П, то есть, как я понял, нам достались наименее почетные места.
     Пока я все это выяснял, со специального балкона, как бы нависающего над залом, на котором размещался оркестр, зазвучала музыка - туш, после чего я увидел молодых – жениха с невестой, которые, медленно и торжественно пройдя через весь зал, подошли к отдельно стоящему столику, предназначенному для приема гостей; секундой позже их плотной стеной окружили родственники, свидетели и родители молодых, среди которых я узнал маму Саши и ее супруга, Сашкиного отчима. Чуть впереди всех устроился тамада с микрофоном в руке, и тут же принялись за своё дело два фотографа, обвешанных фотоаппаратами.
     Гости чередой направлялись поздравлять молодых, и я, видя, что их чересчур много, оставался на месте, с интересом наблюдая за всем происходящим. Спустя четверть часа, с немалым трудом пробившись к столику сквозь толпу, я разглядел, что Саша одет в великолепно сидевший на нем черный костюм и белую рубашку с бабочкой, на нагрудном кармане его пиджака белел цветок, невеста же, лица которой мне все никак не удавалось разглядеть из-за ее невысокого роста и столпившихся вокруг людей, была в пышном, трехъярусном, со множеством оборочек и рюшек, со вкусом сшитом платье белого цвета, как принято для невест, но с нежно-розовой накидкой. По правую сторону от молодых располагался стол, уставленный многочисленными вазами, в которые невеста складывала принесенные гостями цветы.      
     Люди подходили парами, семьями, подносили невесте цветы, а жениху подавали конверты с наличными, после чего вещали в микрофон короткие пожелания, затем проходили к отдельно стоящему столу с угощениями, где им наливалась традиционная первая рюмка водки или же стаканчик вина – по желанию. Так как я был на свадьбе один, без пары, меня тамада, который ужом крутился перед молодыми, не заметил и не представил, пришлось, подойдя, взять его под локоток, приблизить физиономию к микрофону и представиться самому.
– Близкий друг и коллега жениха поздравляет молодых с бракосочетанием.
     Оркестр мгновенно отреагировал на мои слова тушем, тут же в поисках лучшего ракурса засуетились-запрыгали вокруг меня сразу оба фотографа, а тамада, не поскупившись на широкую улыбку, что-то отметил в своем блокноте. Тем временем я обнял жениха, одновременно засовывая ему в карман конверт с двумя сотенными бумажками (горчичниками), затем повернулся к невесте и... заготовленная заранее улыбка на моем лице замерла, а букет чуть не выпал из моей руки.   
     Невеста была мне знакома. Несмотря на обильный макияж на лице, и тот особенный, гордый вид, свойственный лишь невестам, да и то исключительно в день свадьбы, я её узнал. И тотчас вспомнил имя невесты, которое мне вскользь назвал Саша – Нелли. Точно, ее звали Нелли, и это была та самая мадам, с которой несколько месяцев тому назад мне довелось познакомиться в гостинице «Кишинэу». Тогда она, припоминаю, была с Вольдемаром, режиссёром «Молдова-фильм». В качестве сопровождающей его девицы, или, прошу прощения, проститутки. У меня, кстати, в записной книжке даже телефон ее сохранился, этой девушки по вызову, гостиничной пташки, имеющий статус валютной.
     Я пожал протянутую ею ладошку, затем подал ей цветы, пробормотал слова поздравления и быстро ретировался.
     Что ж, подумал я, выбор Александра, если учитывать внешние данные невесты, был весьма недурен, ведь мне она при первой встрече тоже понравилась. «От нее просто пахнет сексом», – сказал я тогда Вольдемару. По крайней мере, это будет справедливо, если такие парни как Саша, будут жениться на проститутках, тем ведь тоже надо за кого-то выходить замуж; а заодно, кстати, и другая Сашина, весьма немаловажная проблема решится – сексуальная: тут уж, как мне кажется, никаких проблем с партнершей не будет, повидала она на своем веку всякого и разного…
     Отправляясь на своё место, я прошелся вдоль всего стола и нашел его сервировку весьма достойной. Проще, пожалуй, было бы сказать, чего на этом столе не было.
     Молочные поросята, запеченные целиком, возлежали в огромных овальных блюдах, зажав в пятачках пучки зелени; гуси, утки и куры, также зажаренные целиком, – как раз в эту минуту их начали разносить, –  вызывали своим видом и запахом непроизвольное отделение слюны. Метровые копченые и соленые рыбины, соседствующие с поросятами, подозрительно косили на тех выпученным глазом; между ними стояли тарелки с холодцом и заливной рыбой, а также с оливье и сельдью с маслинами; между тарелками лежали сочные желтого с припалиной цвета куски вертуты, которую подали вместо хлеба; овощи тушеные, жареные и свежие – резаные и целиком; горки сыра, натертого с чесноком и политого майонезом. На столах, за которыми располагались особо важные персоны, стояли также розетки с черной и красной икрой, обставленные кусочками батона, нарезанного кругляшками, и к нему подано было масло сливочное. Из напитков на каждом столе – водка "Столичная" и коньяк "Солнечный", гордо стоявшие в окружении разноцветных кувшинов с молдавским вином, доставленным сюда прямиком, - кто бы сомневался! - из подвалов лучших винодельческих совхозов республики. Что ж, все здесь было в духе Чумаковых, усмехнулся я про себя – пустить пыль в глаза они умели.
     Некоторые из приглашенных гостей какое-то время бродили между столами, удивленно разглядывая все эти деликатесы, но вскоре по просьбе тамады и с помощью специального распорядителя в зале все расселись; я занял свое место между двумя своими старыми приятелями, которых, кстати, звали одинаково: Василий Ивановичами. Не забыть бы желание загадать, подумал я, но какое именно, еще не придумал.   
   Зазвучали здравицы и поздравления от важных лиц – из первого ряда руководства республики, потом от родственников и приближенным к ним, затем, когда все они высказались, было представлено слово и простым смертным. Опрокинув в себя к этой минуте уже несколько рюмок коньяка, я тоже не удержался, вышел к микрофону и в красивой форме поздравил молодых, пожелал им счастья, здоровья и радости, достатка и кучу детей, после чего отправился на место. Сашка улыбался мне вслед несколько растерянно, как и положено жениху, а его мама даже зааплодировала, оценив мое красноречие.
     Еды и напитков на свадебном столе было предостаточно, начальственных физиономий вокруг – даже в излишке, не было лишь самого главного – настоящего, разудалого и бесшабашного веселья; тамада, очевидно непривычный к столь большому скоплению официальных лиц, стеснялся и заикался, не решаясь использовать в своем арсенале привычные двусмысленные ниже пояса шуточки, и потому слишком часто кричал в микрофон спасительное «Горько!». Простой люд тоже смущался и конфузился в присутствии высоких гостей, те же, в свою очередь, ощущали некоторый дискомфорт. В какой-то момент жених, решив дать себе передышку от бесконечных криков «горько» и желая при этом повеселить гостей, поднявшись наверх, присоединился к музыкантам и, сев за ударные инструменты, выдал несколько приличных соло, а затем вместе с ансамблем сыграл пару мелодий, за что был награжден долгими и громкими аплодисментами всех присутствующих.
     Прилично выпив, вдоволь наевшись всяких вкусностей и насмеявшись в кругу своих старых приятелей и их жен, я вскоре стал скучать и, по своему обыкновению, принялся озираться по сторонам в поисках хорошеньких лиц женского пола.    
    Большинство из присутствовавших здесь гостей, естественно, прибыли на свадьбу парами, однако внимательно изучив диспозицию, я все же обнаружил на противоположном крыле нашего стола стайку молоденьких женщин без партнеров, количеством около десятка. Несмотря на несолидный возраст, - на вид всем им было не более двадцати-двадцати пяти, - они чувствовали себя здесь довольно вольготно, то есть раскованно, из чего, а также по некоторым другим признакам, например, по одежде – дорогой, импортной, я сделал вывод, что все они – теперь уже бывшие коллеги невесты Нелли, то есть, проститутки. Делать было нечего, вернее, выбирать было больше не из кого, и я, покинув свое место, отправился искать себе подругу среди этого контингента. В этой ситуации меня утешала мысль о том, что такой выбор я делаю, в отличие от Саши, не на всю жизнь, а лишь на одну ночь.
     Оглядев внимательно всех девиц и сделав свой выбор, я дождался медленного танца и пригласил понравившуюся мне девушку на танец.
– Как зовут тебя, пёрышко? – спросил я свою партнершу, увлекая ее в круг танцующих.
-Лилия, – просто ответила она. Девушке было около двадцати, роста среднего, нормального сложения, волосы светло-русые, до плеч; она была вполне симпатичной, часто улыбалась, и ее макияж, в отличие от прочих девиц из ее компании, был не слишком броским. Темно-синее платье с разрезом сзади очень ей шло, так как ноги ее были приятной стройности, а на груди, у сердца, красовалась крупная искусственная белая роза, какие, по идее, должны носить лишь подруги невесты.
– Ты числишься среди подружек? – спросил я, касаясь ее цветка.
     Лилия улыбнулась.
– Конечно, к тому же я надеюсь, что Нелька бросит мне свой букет невесты.
– А что такое, тоже уж замуж невтерпеж? – не удержался я от колкости.
– Конечно, все девушки когда-нибудь должны выходить замуж, – спокойно ответила Лилия.
– И это правильно, - согласился я и хитровато улыбнувшись, спросил: – И давно ты... знакома с невестой?
     Лилия подняла на меня глаза и посмотрела долгим изучающим взглядом, который на минуту добавил ей с десяток лет.
– Не читай в моих глазах, спроси прямо, и я тебе честно отвечу, – сказал я.
– Так ты... в курсе?
– В курсе ваших занятий, что ли? Ну конечно. Да ты не удивляйся - я бармен, а значит профессионал: мне на девушку только разок нужно взглянуть, и я тут же скажу, кто она и чем дышит.
- Ага, я теперь припоминаю, ты, кажется, работал вместе с Сашей, с женихом в смысле? – после секундной паузы спросила она.
– Ага, примерно так же, как и ты работала с Нелей, невестой.
– Я... – моя партнерша вдруг вспыхнула и даже остановилась посреди танца, едва не задохнувшись от возмущения. – Куда мне. Я не такая как она, она даже... даже с узбеками с рынка имела дело, в смысле, трахалась, вот!
– А что, – не отставал я, – узбеки у вас вызывают высшую степень отвращения?
– Не знаю, – опустив голову, сказала Лилия, – из наших девчонок никто с ними не хотел идти, только она соглашалась.
-Прости, Лилек, – извинительно склонил голову я, – я не хотел тебя обидеть, так что...
– Да ладно, - она капризно скривила губки, - я уже привыкла.
– А это, знаешь ли, милая моя, непрофессионально так реагировать на слова людей, ты или отвыкай или меняй работу.
– Ага, знакомая песня: бросай это дело и иди работать на завод с зарплатой максимум в сто двадцать рублей.
– И то правда... чего это я? Лилек, давай сделаем так: замяли и забыли.
– Замяли и забыли, – легко согласилась моя партнерша.
– Знаешь что, а давай-ка, если ты не против, мы с тобой прогуляемся, изучим ресторан, - предложил я.
– Давай, – легко согласилась она, беря меня под руку.
     Мы поднялись на второй этаж, осмотрели два банкетных зала, в этот вечер пустующих, прошлись по балкону, некоторое время постояли около музыкантов.
– Ты как, не прочь чуть позднее уединиться со мной на часок-другой? – спросил я.
– Если на душу капать не будешь, тогда можно, – ответила она.
– Мы же договорились, помнишь? – прошептал я, обнимая ее за плечи.
– Помню.
-Ну что ж, тогда можно считать, что у нас с тобой будет своя маленькая свадьба, - сказал я, а Лилия на эти слова едва заметно улыбнулась. Чуть позднее я проводил девушку до ее места.
     Спустя час с чем-то мы с Лилией вновь встретились, затем администратор за десять рублей выдал мне ключ от уютного, с невысоким покатым потолком кабинета на третьем этаже, где из мебели были лишь небольшой журнальный столик, телевизор на ножках и удобная тахта – низкая и большая размером. Оказавшись в кабинете и едва заперев за собой дверь, мы тут же приняли горизонтальное положение и без промедления отдались друг другу. Алкоголь и молодецкий азарт вполне заменяли нам чувства. При этом нам с Лилией в этом кабинете так понравилось, что и после сеанса любви мы не захотели оттуда уходить, поэтому, наскоро одевшись и спустившись в зал, я попросил официанта, сопроводив свою просьбу червонцем, принести нам в комнату шампанского и поднос с закусками, что вскоре и было исполнено.
   Таким образом, мы пропустили завершающую часть свадьбы и все, что с этим было связано.
     Проснулись мы поздно, где-то около одиннадцати утра, и то лишь потому, что в дверь кто-то постучал. Мы оделись, открыли дверь и, никого за ней не обнаружив, спустились вниз, где с удивлением отметили, что в зале уже не было заметно даже следов вчерашней свадьбы: столы и стулья были расставлены по местам, все убрано. Мы вышли на улицу, даже не представляя себе, как из этой глуши будем выбираться в Кишинев, и тут нам повезло – оказалось, одна из машин охраны еще не уехала, и водитель за десятку согласился доставить нас в столицу.
       Дорогой я попытался подарить Лилии бумажку номиналом в полсотни рублей, но она, усмехнувшись и отведя мою руку в сторону, сказала:
-Знаешь, я вчера не из-за этого с тобой пошла, у нас ведь тоже есть какие-то чувства и симпатии.
       Я извинился – уже в который раз в течение последних суток.
-Встретимся вечером в баре у Саши, - сказала мне Лилия на прощание, когда мы прибыли в столицу. – У его молодой жены сегодня день рождения, соберутся все бармены города и подружки Нелли.
   Я машинально кивнул и лишь потом вспомнил, что Саша что-то такое мне говорил насчёт дня рождения супруги, да я запамятовал.
               
                2.
               
                Да, был и бабник я, и пьяница,
                и враг любого воздержания               
                зато желающим останется          
                дурной пример для подражания.               
                Игорь Губерман    

     Отоспавшись в Кишиневе на квартире у своего товарища Сережи Березкина, а затем, купив в местной «Ауреоле», расположенной на улице Ленина, на первый взгляд простые, но оригинальные и совсем не дешевые золотые сережки в восточном стиле, в девять часов вечера я на такси отправился в ресторан «Бутояш», или, по-народному «деревяшку», что на Скулянке, в котором теперь работал мой бывший напарник, вчерашний молодожен, а ныне законный муж красавицы Нелли Саша Чумаков. В этот вечер в баре, что при ресторане, как сообщила мне утром Лилия, на празднование дня рождения Сашиной супруги Нелли должны были собраться все их общие друзья, а также бармены города, свободные в этот день от работы, и я решил, что мне в этом мероприятии тоже имеет смысл поприсутствовать, хотя персонального приглашения так и не получил.
     У входа в ресторан меня остановили два грозных цербера – представьте, уже тогда, в 80-ые, кое-где проводился фейсконтроль. Я сообщил им, что прибыл на сборище барменов, и меня без малейших препятствий пропустили внутрь. Солидная внешность и уверенно-нахальный вид – это не последние составляющие моего имиджа. Пройдя от центрального входа с десяток шагов и свернув налево, я вошел в полутемный бар необычной треугольной формы и остановился. Закурив, я стал оглядывать присутствующих там гостей, сидевших за столиками, количеством около полусотни, среди которых действительно обнаружилось около десятка знакомых мне столичных коллег. Впрочем, тут могли быть и те, которых я вообще не знал, ведь баров в Кишиневе, пожалуй, несколько десятков, и в некоторых из них работало по нескольку человек. Обстановка здесь царила непринужденная: интимный свет, легкая негромкая музыка. Гости вальяжно располагались тут и там: некоторые парами, кто-то по трое или четверо, а за одним из столиков сидели сразу пятеро; все, вполголоса беседуя между собой, что-то пили: кто шампанское, кто-то водку, кто-то коньяк, а кто и вовсе виски, что можно было определить по этикеткам на бутылках. Коктейлей я не у кого на столах не заметил, и потому не сумел сдержать улыбку: бармены не особенно любят употреблять свою продукцию, а коллегам и вовсе не доверяют, это я по себе знаю. Кроме напитков на столах стояли подносы с бутербродами и канапе, а также вазочки с орешками и конфетами.   
     Своего приятеля Сашу я обнаружил не сразу, так как его не было видно за стойкой, которая занимала гипотенузу треугольника данного помещения. Но вскоре выяснилось, что он был занят тем, что настраивал громоздкую итальянскую кофемолку, ковыряя в ней отверткой. Увидев меня, он на секунду выглянул из-за кофемолки, поприветствовал взмахом руки, попросил без стеснения располагаться, пообещав скоро освободиться, а затем увлеченно продолжил свое занятие, разбирая капризный аппарат, который, по словам Саши, не желал молоть кофе нужного ему размера, то есть помола. Я твердо решил вести себя сегодня, не в пример вчерашнему дню, скромно, и потому попросил себе у бармена, Сашиного напарника, бокал шампанского и, усевшись в одиноко стоящее кресло в самом дальнем углу помещения, исподволь продолжил  разглядывать присутствующих. Однако уже через несколько минут, Саша, освободившись от дел, заметив мой хитрый маневр, прямо из-за стойки, громко, во всеуслышание, представил меня своим гостям. Нельзя сказать, чтобы кто-то из вальяжно сидевших барменов всерьез воодушевился на знакомство со мной, лишь некоторые бросили на меня равнодушные взгляды, и все же мне - по просьбе Саши - пришлось встать, обойти всех и поздороваться с каждым персонально. Впрочем, это оказалось приятным занятием: когда еще представится такая возможность - пообщаться практически со всеми барменами столицы. Не ошибусь, если скажу, что все они были сплошь неординарные личности - хотя бы уже потому, что другие в наше время просто не смогли бы удержаться на подобной работе. С некоторыми из барменов, - таковых здесь оказалось, повторюсь, не более десятка, - я был знаком и прежде, других знал лишь в лицо или по именам, а о третьих и вовсе понаслышке. Тем не менее, почти с каждым мне пришлось выпить: с одними за знакомство, с другими за встречу, а с третьими за именинницу. Среди прочих здесь присутствовали также четыре барменши-женщины. Их холеные, практически лишенные эмоций лица – вне зависимости от возраста, так как младшей из них было чуть больше двадцати, а старшей за сорок, – немного оживлялись лишь в тех случаях, когда они общались с кем-либо из своих, и я тоже был удостоен их кислых улыбок.    
Подружек Нелли, то есть коллег по панели, которых здесь было пять-шесть, включая и вчерашнюю мою подружку Лилию, я обнаружил позднее: они пришли уже после меня, и сели отдельно, тесно сгрудившись за одним из столиков.   
       Когда я, обойдя большинство гостей, уже завершал церемонию знакомства, в зале появилась Сашина жена Нелли, сама виновница торжества, выступавшая сегодня, как я понимал, в качестве хозяйки банкета. Словно подтверждая это, она подхватила со стойки поднос с разнообразными напитками и стала разносить их гостям, находя для каждого приятное слово. Оказав уважение всем присутствующим и одновременно отяжелевший за последнюю четверть часа не менее чем на литр, благодаря приему внутрь алкогольных напитков, я устало присел за свободный столик. Нелли, бросив на меня мимолетный взгляд, отправилась к стойке и минутой позже принесла за мой столик два полных фужера с коньяком и розетку с шоколадными конфетами.
– Правда, Савва, это классная идея: собрать всех барменов города вместе? – спросила она, поставив передо мной принесенное, и присаживаясь напротив.
-Идея просто замечательная, – согласился я, – сомневаюсь, чтобы они когда-либо прежде так вот дружненько собирались.
– Кстати, мы ведь с тобой практически незнакомы, Савва, – мгновенно сменив тему, сказала она, легко касаясь моей руки ладонью, – и это, я считаю, несправедливо, так как ты знаешь моего мужа гораздо лучше всех остальных его приятелей и знакомых, и, конечно же, лучше меня. Но при этом, кажется, избегаешь меня, негодник. – Она шутливо погрозила мне пальцем. – Видимо, вы много нагрешили сообща, пока вместе работали и тебе есть, что от меня скрывать.
– Возможно и так, спорить с тобой не стану, – с улыбкой ответил я. – И если ты хочешь, чтобы я быстренько выболтал тебе все секреты твоего мужа, закажи еще бутылку коньяка, запасись вниманием и терпением, присядь рядом и тогда располагай мною в полной мере, потому что от такой женщины как ты, я не сумею чего-либо скрыть.
– Да? Правда? Ну-ну! Это уже становится интересным, – сказала она, пододвигаясь ко мне поближе вместе с креслом; как раз в это время к нашему столику подошел официант и поставил на него большое блюдо с самыми разнообразными канапе, а также сок в кувшинчике.
– Спасибо, Никулаш, – улыбнулась ему Нелли, – принеси нам еще из бара бутылку коньяка, самого лучшего, и можешь идти по своим делам. – И, обращаясь уже ко мне: – Итак, с чего начнем?
– Начнем с того, милая Нелли, что если уж мы решили говорить начистоту, то, ты не обижайся, конечно, Саше я тоже вынужден буду потом рассказать о тебе все, что знаю.
– Все? Обо мне? И что же ты обо мне знаешь? – Она откинулась в своем кресле и с интересом посмотрела на меня.
– Многое. Возможно, даже слишком многое, - уже без улыбки ответил я. -  Мелкие детали, вроде нашего с тобой знакомства в гостинице «Кишинэу», о чем ты, вероятно, подзабыла, ввиду обыденности этого случая, опустим, они, пожалуй, будут ему неинтересны.
– Ты думаешь, Саша ничего не знает о моих художествах, которые я называю «ошибками юности»? – вновь спросила она, после чего в один долгий глоток ополовинила свой фужер.
– Почему же, думаю, что «доброжелатели» ему уже успели кое-что доложить об этих самых «ошибках». Да ты на меня не обижайся, – мягко сказал я, – это я так неудачно пошутил. Я, конечно же, не собираюсь никому ничего рассказывать, а о твоем супруге могу сказать лишь одно: Сашка – замечательный парень, умный и талантливый, и, что особенно важно, перспективный, то есть далеко пойдет, поэтому, я надеюсь, что ты со своим немалым жизненным опытом сможешь ему в этом помочь, послужив отличным дополнением.
– Да... – протянула она. – Вот ты говоришь, что знаешь кое-что обо мне, а думаешь, мне легко? Меня, Савва, жизнь била и наотмашь и прямо в лоб, не жалела. Я ведь выросла без родителей, отец сбежал из семьи, когда я была совсем маленькой девочкой, а мать вскоре умерла, представь себе, от бешенства матки, поэтому воспитанием моим никто не занимался. Зато многие окружающие почему-то сразу заметили, что уже в тринадцать лет у меня были сиськи второго или даже третьего размера, ну и...
– Давай не будем о грустном, Нелли, тем более в такой торжественный для тебя день, – остановил я ее излияния, – тебе, как я теперь понимаю, не в чем себя упрекнуть, и уж тем более я этого делать не в праве. Да, вот, кстати, возьми, это подарок тебе, - протянул я ей коробочку с сережками.
-Ой, какая прелесть! – воодушевленно воскликнула Нелли, открывая коробочку и внимательно разглядывая их. – У тебя, оказывается, есть вкус на эти вещи.
-Да нет, просто понравились, вот я их и взял, - растерялся я от ее восторга.
-Спасибо большое! – сказала она с чувством.
-Носи на здоровье, - отозвался  я.
– Ну, я, пожалуй, пойду? – сказала она, вставая со своего кресла спустя минуту или две. – Пойду к остальным, чтобы другие мои гости не оказались обделенными вниманием и на меня не обиделись.
– Ну хорошо, ладно, иди. И прошу тебя: забудь этот наш разговор и прости мой поначалу возможно не слишком доброжелательный тон, теперь я просто уверен в том, что мы с тобой навсегда останемся добрыми друзьями, – откровенно и уверенно сказал я.
     Нелли, сверкнув белозубой улыбкой, ушла, но я недолго оставался в одиночестве: ко мне подсел Саша и мы с ним, тут же налив, выпили.
– Познакомились? – закусывая конфеткой, кивнул он в сторону жены.
– Познакомились, – ответил я.
– И как тебе наша свадьба? – спросил он. – Впечатлило?
– Шикарное мероприятие, – честно ответил я. – Думаю, деньгами ты получил меньше, чем вложил в нее.
– Да, это так. Только смысл тут в другом, друг мой: нужные люди, знакомства, связи и еще раз связи.
– Понял, дивиденды будешь получать позднее. Ну, тогда у меня к тебе единственное пожелание, как к старшему товарищу, наставнику, ментору, если можно так сказать: большому кораблю большое плавание, постарайся взять от жизни если не все, то как можно больше.
– Спасибо, друг! - коротко отозвался он. Затем сказал, вставая: - Ладненько, я пожалуй побегу к другим гостям, ты не обижаешься?
– Давай уж, двигай, – усмехнулся я.
    Следующим, вернее, следующей, кто подсел ко мне за столик, оказалась моя старая знакомая – Шурочка.
– Ха, а ты-то что здесь делаешь? – воззрился я на нее. – Какими судьбами здесь, столичная штучка?
     Шурочка была моей землячкой, уроженкой нашего прекрасного южно-молдавского города, а по профессии проституткой, причем высшей квалификации: полгода она проводила в Москве и Ленинграде, промышляя в интуристовских гостиницах, другие полгода в Кишиневе, и лишь изредка приезжала в наш город проведать своих родителей. Выглядела Шурочка, несмотря на возраст – 28, просто великолепно: высокая, стройная, красивая брюнетка, и, как говорится – все при ней; и лишь голос у нее был необычен: высокий и писклявый, который совершенно не соответствовал ее внешности.
– Привет, Савва, – уверенно, по-хозяйски усаживаясь рядом, сказала она, будто мы с ней только недавно расстались, хотя не виделись, наверное, с год. – Ты удивлен, что я здесь? Так знай: Нелька – моя воспитанница.
– С вами все понятно, девушки, – улыбнулся я. – Мир тесен. Ну что ж, рад тебя видеть, Шурочка. – Я был откровенен: девушка была веселой и прикольной в общении, и при том совсем не глупой.
– Представляешь, Савва, я должна тебе кое о чём пожаловаться, больше некому, - капризно скривившись, начала Шурочка. - До сих пор в себя прийти не могу. – И, не делая паузы, слегка понизив тон, добавила: - Меня на прошлой неделе здесь, в Кишиневе ограбили.
– Ну-ка, ну-ка расскажи, – заинтересовался я.
– Так слушай. Выхожу я из ресторана «Интурист» в одиннадцать ночи, и тут подходят ко мне двое амбалов и берут с двух сторон под руки. Снимай, говорят, сука, с себя все эти железяки, золото, в смысле. А ребята эти, представляешь, мне знакомы: одного Сашей зовут, блондин такой плотненький, другого Гиви, я их в ресторанах и барах неоднократно прежде встречала. А я им и говорю: «А может не надо, ребята, украшения  эти - это ведь все, что у меня есть: у других машины, квартиры, дачи, а это - мой единственный капитал». А они, гады, смеются: «Снимай-снимай, а не то сейчас по морде получишь, и за месяц-два, пока будешь на больничном, больше потеряешь. А ты своим передком очень скоро все обратно наверстаешь, он и есть твой главный капитал». Еще и шутят, мерзавцы, представляешь? Отдала я им все, конечно, не то силой ведь посрывают, а там перстень с бриллиантами, да и сережки тоже, не считая цепочки с кулоном и пары колечек, и так обидно мне стало: за что? Ну и пошла я в милицию, хоть и не люблю, ты же знаешь, эту организацию, и говорю: так, мол, и так, товарищ следователь, меня ограбили, а мальчики выглядят так-то и так-то, и часто бывают там-то и там-то.
– А они тебе, – не выдержав, перебил ее я, – и говорят: "Так это же Саша Микешкин и Гиви Вардишвили, так вы их, что ли, обвиняете, девушка?".
     Шурочка выпучила на меня глаза.
– А ты откуда их знаешь?
– Да уж знаю, – усмехнулся я, – они дзюдоисты, мастера спорта, сборники Молдавии.
  – Угу, блин, в милиции мне так всё и объяснили. Уже на следующий день вызвали всех нас на перекрестный допрос. Так этот Саша, сидя напротив меня, с наглой улыбочкой говорит капитану: «Мы ее не грабили и вообще в первый раз видим, но если этой девице нужны деньги, мы ей готовы помочь материально». А милиционер этот рад стараться, чтобы я заявление забрала, и дело, значит, закрыть, спрашивает меня: «Сколько твои украшения стоят?». – «Семь тысяч», – отвечаю я. Тут Саша опять вмешивается: «Три тысячи этой сучке могу дать, больше нет». И этот милиционер, представляешь, начинает меня уговаривать: «Бери, мол, три, а то и этого не увидишь». Ну, я ему и говорю: «Пусть мое золото с бриликами вернет, нахрена мне его деньги». А тот в ответ сказал: «Улетело твое золото далеко, назад уже не воротишь», представляешь, даже не постеснявшись капитана. Ну, я и согласилась, куда деваться. Эти бандюги ушли, а капитан мне говорит: «Ты уж извини, подруга, мы их посадить не можем, им на соревнования надо ехать, честь республики защищать, сюда уже из спорткомитета и кое-откуда повыше большие люди звонили, сообщили: Саше скоро на Союз, а грузин, тот и вовсе на европейское первенство собирается».
– Деньги-то хоть отдали? – спросил я.
– Вчера вернули. Капитан к себе вызвал, дверь кабинета закрыл на ключ и говорит: «Тут тебе деньги оставили, три тысячи. Распишись и получи. Только вот что я думаю, девушка, не хочешь ли ты сначала за мое беспокойство и потерянное время сделать мне приятно, то есть отсосать?»
– А ты ему? – не удержался я, так как знал, что от Шурочки в подобных ситуациях можно было ожидать любых приколов.
  -А я ему: «Если ты вначале мне отлижешь за те четыре штуки, которые я благодаря тебе потеряла, тогда я, может, и подумаю».
– Вот дурная! – воскликнул я, откинувшись в кресле.
– Ну да, капитан, конечно, взбесился, стал меня пугать, пообещал тут же в «обезьянник» закрыть, так я ему фамилию одного полковника, замминистра МВД назвала и попросила прежде ему позвонить, так как он, мол, будет беспокоиться из-за моего отсутствия, после чего капитан сразу остыл, отдал деньги, взял расписку и выгнал меня из кабинета. Вот и вся история.
– Вот давай же выпьем за то, что хоть так все закончилось, а не хуже, – предложил я, разливая коньяк по фужерам.
     Выпили. Потом поболтали о всяких мелочах, затем опять выпили.   
       И тут только я почувствовал, что перебрал.
– Шурик, давай пойдем к озеру, искупаемся, – предложил я.
– Пойдем, – неожиданно легко согласилась она. – Ночное купание – это так романтично, давно не чувствовала себя девчонкой.
     Гуляние в баре шло своим чередом, а мы с Шурочкой, покинув коллектив, отправились на берег искусственного озерца, или пруда, расположенного неподалеку от ресторана. Раздевшись на берегу и спрятав вещи в кустах, мы крадучись, чтобы нас не заметила милиция или какие-нибудь дружинники, которых в подобных местах бывает более чем достаточно, полезли в воду. Мы плескались и дурачились, наверное, с полчаса, и уже начали мерзнуть, потому что по ночам бывает еще прохладно, лето ведь только начиналось. Зато хмель из моей головы почти полностью выветрился.   
     Только собрались мы выходить на берег, тут нас и застукала милиция: они стали светить по водной поверхности фонариками, зазвучали голоса, затем нас окликнули:
– Эй, вы там, молодые люди, ну-ка выбирайтесь из воды, да поживее!
– Шурка, дуй на другой берег, а я их на себя отвлеку, – шепнул я напарнице, – они, видишь, с этого берега подобрались, а вещи-то наши на другом.
     Шурка, оставаясь незамеченной, уплыла, а мне пришлось выбираться на берег. Когда мне оставалось уже всего ничего, пару шагов сделать, я вдруг вспомнил, что даже трусов на мне нет, о чем честно и заявил милиционерам. Они стали смеяться и кинули мне какую-то грязную тряпку, бывшую прежде, как я позднее рассмотрел, чьей-то кофтой, которую они выудили из багажника своего уазика.
    Милиционеров было трое: лейтенант и два сержанта.
– Ребята, отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду, – взмолился я, выбравшись на берег.
– С нами сейчас поедешь, в райотдел, – твердо заявил лейтенант. – Где твои вещи?
– Украли, наверное, – указав на пустой бережок, ответил я, начиная дрожать то ли от холода, то ли от начинавшегося похмельного синдрома.
– Сейчас выпишем тебе штраф за нарушение общественного порядка, за купание голым, да еще в нетрезвом виде в неположенном месте и в неположенное время. Итого: 15 суток, 30 рублей. Или просто 50 рублей, но уже без 15 суток, - скороговоркой выпалил лейтенант.
– Но ведь это озеро, все здесь купаются, – робко возразил я.
– А ты знаешь, умник, – перебил меня лейтенант, – что сегодня здесь девушка шестнадцати лет утонула, между прочим, спортсменка-разрядница по плаванию. Уснула на надувном матрасе, перевернулась и все...
– Какой ужас! – воскликнул я и тут же спросил: – А почему утонула-то, потому что штраф не захотела платить?
– Ну-ка, умник, давай показывай место, где свои вещи сложил, – сказал лейтенант, – мы здесь с тобой битый час торчать не собираемся.
– Там, – указал я на ресторан. – Мои вещи там, в баре.
– Вот и пойдем сейчас туда, это, кстати, как раз наш участок, а я уже целую неделю там не был, – скомандовал лейтенант и я в окружении трех милиционеров пошагал к ресторану: лейтенант шагал впереди, я за ним, позади нас семенили двое сержантов. Смех, да и только. В том же порядке мы вошли в бар. Можно только представить себе, что подумали мои коллеги, увидевшие нас в эту минуту.
    Во-первых, на нас одновременно уставились по меньшей мере полсотни пар глаз. Лейтенант, оглядев присутствующих, слегка опешил: люди, находившиеся в баре, явно не были похожи на постоянных клиентов-выпивох, которых он привык здесь видеть каждый день.
– Я вас слушаю, лейтенант, – окликнул его резким властным тоном один из гостей, сидевший ближе всех к входу бармен Жорик, между прочим, сын полковника то ли милиции, то ли госбезопасности.
– Я... мы..., – стал заикаться лейтенант, – мы тут одного голого в озере обнаружили, утверждает, что он пришел отсюда и что вещи его здесь.
– Да, это наш человек, – с усмешкой поглядев на меня, подтвердил Жора, но вы бы слышали его тон! – Никулаш, – крикнул он официанту, не поворачивая головы, – принеси товарищам милиционерам бутылку коньяка и что-нибудь закусить.
– Нет-нет, не надо, – испугался лейтенант, озираясь по сторонам, – мы здесь при исполнении.
– Одно из двух, лейтенант, – непреклонным тоном заявила соседка Жоры, Фаина, барменша из заведения, расположенного на Рышкановке, называвшегося то ли «двенадцать тридцать», то ли «половина второго», я уже точно не помню. – Или вы пьете по сто грамм за здоровье именинницы, или идете на фуй отсюда.
    Милиционеры стушевались и, забыв обо мне, сбившись в кучку, заторопились на выход, а я, не дожидаясь финала этого действия, шмыгнул в подсобку.
   Там сидела Шурочка, уже одетая, но с мокрыми волосами, и пила чай с рижским бальзамом; рядом с ней на стуле лежали мои вещи.
– Привет, русалка, – сказал я, снимая со спинки стула полотенце. – Рад, что ты уже на месте и в полном ажуре.
– А я рада за тебя, – сказала она обыденным голосом, затем спросила: - Чаю тебе сделать? Горяченького, с лимоном.
    Я кивнул:
    - Хорошо бы.
     Выпив пару чашек чаю, я оделся и привел себя в порядок. Шурочка, подкрашивая губы перед маленьким зеркальцем, спросила:
  – Если тебе, Савва, здесь больше делать нечего, давай поедем домой, в наш родной город Кагул. Одна я не поеду, точно усну за рулём. Махнем прямо сейчас, хочешь? У меня машина, «жигули» – шестерка. Новая. Только учти, вожу я плохо, опыта маловато. Да и поддатая малость.
     -Все равно, потому что я хочу домой, – ответил я.
     Дорогой я, для того, чтобы водитель не уснула, и мы не улетели в какую-нибудь канаву, развлекал Шурочку всякими разными историями, а по приезде в Кагул она мне в благодарность за то, что всё прошло без происшествий, сообщила бесплатный телефонный код из четырех цифр, посредством которого можно было звонить напрямую в Кишинев, и в Ленинград с Москвой из любой телефонной будки.
   - Контора подогнала код, - доверительно сообщила мне она, имея в виду КГБ, с которым она сотрудничала, и что самое интересное, этого не скрывала. Во всяком случае, от меня.
  Подъехали к моему дому, Шурочка, оказывается и адрес мой знала.
  -Ну что, сотворить тебе дружеский минетик на прощание? – спросила она обыденным голосом, словно чашечку кофе предложила, но в глазах её, как я успел заметить, играл похотливый огонёк. – Ты ведь меня выручил, не побоялся со мной ехать.
  -Давай в другой раз, Шурочка, - сказал я, выбираясь со своего места. – Честно говоря, я тебя почитаю более как друга, а друзей, как ты знаешь, не трахают.



                Новелла пятая


 
                "Взрыв".


Ликер "Амаретто"           15 мл.
Ликер "Малибу"                15 мл.
Водка                25 мл.
Темный ром                15 мл.
Апельсиновый сок            15 мл.
Ананасовый сок                15 мл.
Высокая рюмка – 100 мл.
Вливаем по порядку: ликеры, соки, водку, ром.




                Самая – Самая.
               
                Дуэт любви – два слитных слова            
                и в этой песне интересной
                девица пряного посола
                вокально выше девы пресной.               
                Игорь Губерман               
               

      Я бросил взгляд на часы, расположенные в витрине бара, они показывали без четверти одиннадцать вечера. Еще немного и можно закрываться, решил я, тем более что и клиентов в баре не густо: за столиками оставались всего две пары.
      Облокотившись на стойку, я задумался.    
     Сегодняшний день выдался не только на редкость скучным, но и к тому же грустным – ведь завтра, 25 октября, наш город в связи с окончанием фруктово-овощного сезона покидают студенты, а это означает, что тысячи молодых людей (в подавляющем большинстве это были девушки), которые провели в нашем городе два долгих месяца, проходя трудовую практику на полях района и консервном заводе, отправятся в город Кишинев, где разъедутся по своим Альма-матер, и тогда наш провинциальный южный городишко надолго, до следующего сезона заляжет в зимнюю спячку, в тупое оцепенение скучной и малоинтересной жизни. А ведь какое приятное разнообразие в нашу культурно-развлекательную жизнь вносила эта самая студенческая молодёжь!
      Огорчённо вздохнув, я вышел в вестибюль ресторана и поискал глазами Ефима Ильича – ресторанного швейцара, которого с моей легкой руки буквально все здесь – и работники и многочисленные клиенты зовут просто Ильич.
– Швейцерман, очнись и пой! – заметив швейцара, прикорнувшего в кресле в углу гардеробной, гаркнул я. – Увидев, что он вздрогнул и открыл глаза, которые спустя пару секунд обрели осмысленный вид, добавил: -  Собирай свой товар и сдавай кассу. И не забудь о нашем договоре!
     Швейцар приторговывал сигаретами и шоколадками из бара, отпуская из-под прилавка «своим клиентам» и водочку - бутылками, ну а негласный наш с ним договор, о котором я ему напомнил, входивший в прямое противоречие с внутренними правилами распорядка работы ресторана, касался кое-чего другого, был прост как все гениальное и звучал приблизительно так: «Дамы - все без исключения - прибывшие в ресторан без кавалеров, пропускаются внутрь без всяких условий и ограничений, включая время после официального закрытия, и даже когда висит табличка «мест нет». А весь фокус, то есть мой личный интерес, состоял в том, что покинуть ресторан эти самые дамочки могли, лишь пройдя через бар. Таким образом, я, находясь в баре, контролировал перемещения всех представительниц прекрасного пола, явившихся в ресторан без партнера, в надежде выловить среди них свою – ну, пусть не золотую рыбку, - а вероятную очередную пассию.
      Я вернулся к себе, а спустя несколько минут в бар прибыл Ефим Ильич, неся поднос с остатками сигарет и выручкой. Подбив дебет-кредит (швейцар, естественно, имел свой интерес в продаже: каждую пачку сигарет – чаще всего это была «Дойна», – он продавал на 10 копеек выше номинала – 30-40, а на бутылке водки зарабатывал целый рубль), мы рассчитались, затем выпили по «полтиннику» коньяку – наш обычный ритуал, – после чего он отправился на свое рабочее место - в вестибюль, а я вернулся к своим обязанностям.
     Тем временем двое из моих припозднившихся клиентов поднялись и отправились на выход, я проводил их до двери, где с пожеланием спокойной ночи выпроводил наружу.   
     Теперь в баре оставалась всего одна пара – совсем еще молоденькие парень с девушкой. Они, склонившись друг к другу головами, неторопливо потягивали через соломинки свои напитки, о чем-то шептались и поминутно целовались. Я усмехнулся – пусть их: эти двое влюбленных «голубков», увлеченных друг другом, не замечали ни течения времени, ни людей, окружавших их.
     Я не торопил эту последнюю припозднившуюся пару, так как все равно намеревался дождаться своего товарища Кондрата, работавшего наверху, в ресторанном оркестре. Перетирая салфеткой вымытые накануне бокалы, я с удовлетворением отметил про себя, что в зале наверху стихла музыка, после чего с нетерпением стал поглядывать на дверь, ведущую в фойе.
     В очередной раз бросив взгляд на дверь – в этот самый момент она распахнулась, – я вместо ожидаемого мною Кондрата увидел входившую в бар девушку. Первым, что мне буквально бросилось в глаза, было ее необыкновенно красивое лицо. Решив, что это видение, рожденное моим богатым воображением, я моргнул, но видение не исчезло, а наоборот, воплотилось во вполне реальную девушку: мой взгляд мгновенно ухватил удлиненный овал ее прелестного лица, широкие, в меру густые бровки и длинные ресницы, а глаза...  таких чарующих глаз я никогда прежде в своей жизни не встречал. Идеально прямой нос и некрупные, но природно яркие, чувственные, красиво очерченные губы завершали ее портрет, - надо ли говорить, что у меня при виде нее прервалось дыхание, и я потерял дар речи.   
     Добавлю к сказанному, что девушка эта в первую же минуту своего появления здесь мне явственно кого-то напомнила. Постой-ка, ну, конечно же, хотя я и не люблю каких-либо сравнений, внешне она была вылитая итальянская актриса Орнелла Мути, от которой я, признаться, без ума, как, впрочем, и многие миллионы мужчин по всему миру. Что я еще успел рассмотреть в эти короткие секунды: девушка была среднего роста, вьющиеся каштановые волосы, обрамлявшие ее прекрасное лицо, локонами спускались ниже плеч; нисколько не портил девушку ее скромный наряд – темного цвета свитер и синие джинсы.
     Девушка, сделав несколько шагов, остановилась у стойки прямо напротив меня, и лишь теперь я заметил, что она была не одна – за ней следовала высокая стройная блондинка, несомненно, достойная всяческих комплиментов, если бы она… не находилась в настоящий момент рядом с ТАКОЙ девушкой.
      Девушки, судя по всему, собирались покинуть ресторан, но сделать это можно было исключительно через бар, как им объяснил швейцар Ефим Ильич. Однако, войдя внутрь бара и, не обнаружив выхода, скрытого тяжелой красной портьерой, девушки в недоумении остановились посреди зала. (Это свидетельствовало о том, что в нашем баре они были впервые.) 
     Красотка нетерпеливо притопнула ножкой и сказала:
– Ну, выпустите нас, пожалуйста, мы торопимся!
    «Боже, какой у нее к тому же дивный, нет, просто чарующий голос!» – только и подумал я.
-Да, интересное дело получается!? – поддержала ее блондинка, останавливаясь рядом с подругой и бросая на меня слегка нахмуренный взгляд. – За сигаретами в ресторан впустили, а обратно, значит, выйти нельзя.
    «Наивная, – подумал я, невольно улыбаясь, – где им  понять, что это произошло не случайно, а сработала наша система перехвата. Молодец, Ильич!».
    А вслух сказал:
– Одну минуточку, девушки, тут, видимо, произошло какое-то недоразумение, сейчас мы все исправим. (Слава богу, ко мне вернулся дар речи, пропавший было при виде такой ослепительной красоты).
      Пока девушки, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ожидали моих действий, мой мозг, работая с лихорадочной быстротой, решал всего лишь одну-единственную задачу: что делать?! как быть?! Что в такой ситуации можно предпринять? И внутренний голос подсказал единственно правильное решение: «Их нельзя выпускать отсюда!»
– Ну, пожалуйста, откройте нам! – нетерпеливо воскликнула блондинка, прервав мои размышления, – нас на улице ждут.
      В эту секунду я краешком глаза увидел, что дверь в бар вновь открылась и появилась еще не рожа, нет, а только тень моего друга Кондрата, как я возликовал: уж вдвоем-то мы с создавшейся ситуацией наверняка справимся.
– Девушки, а как насчет того, чтобы выпить по чашечке кофе? – спросил я и улыбнулся располагающей улыбкой, пытаясь выиграть хотя бы еще пару секунд. – Ведь в ресторан обычно не приходят просто за сигаретами. Да и кофе у нас тут отменный.
– Да, кстати, я надеюсь, вы не очень торопитесь? – с ходу еще от двери поддержал меня Кондрат. Он, сделав несколько широких и быстрых шагов, обогнул стойку и остановился перед девушками. (Великолепная реакция, молодец, партнер!)
– Спасибо, ребята, но мы действительно торопимся, нас ждут, – дружелюбно сказала блондинка, подходя и отодвигая рукой портьеру, за которой скрывалась потайная кабинка, имевшая наружную дверь.
      И как раз в эту самую секунду из-за столика встали мои последние клиенты-голубки и тоже направились к выходу. Выйдя из-за стойки, я шагнул в кабинку, подошел к наружной двери, и, открыв ее ключом, с поклоном выпроводил их, а Кондрат, ловко перегородив большую часть двери своим туловищем, не дал выйти девушкам. Те недоуменно переглянулись между собой и в растерянности уставились на нас, затем блондинка, указывая пальцем в окно и четко выговаривая слова, сказала:
– Ребята, видите, вон там на улице нас ждет машина.
– И кто же в машине? – спросил я мягко.
– Мой брат, – ответила блондинка, смешно по детски надув при этом губки, – он нас за сигаретами послал.
     И действительно, в руке девушка держала две пачки сигарет «Дойна». «Плохо, это очень плохо, если с ними есть еще какой-то брат», – мелькнула у меня мысль.
– Знаете что? – обратился я к блондинке, – давайте поступим так: вы сходите и позовете сюда вашего брата. Скажите, что вам повезло, что вы оказались стотысячной клиенткой нашего бара и для вас сегодня все здесь бесплатно. Для вас и для ваших друзей, разумеется.
     «Моя» красотка во время этого разговора молчала и смущенно улыбалась, не делая, к счастью, никаких попыток выбраться из бара и не выказывая каким-либо образом своего неудовольствия.
– А мы с вашей подругой подождем вас здесь, – продолжал тем временем я. – Как вас зовут, девушка? – спросил я, обращаясь на этот раз к шатенке.
– Наташа, – подняв на меня бархатные ресницы, машинально ответила она. Ее приятный нежного тембра грудной голос ласкал слух и буквально завораживал меня.
– Подождем вас вместе с На-та-шей, – проговорил я и, не сдержавшись, широко улыбнулся.
– Хорошо! – неожиданно согласилась с моим предложением блондинка, затем внимательно оглядела нас с Кондратом, словно собираясь получше запомнить наши личности. – Я только схожу к машине и сразу вернусь.
     Я, открываю дверь, выпускаю ее на улицу, после чего, повернувшись к Наташе, говорю:
– У вас нет ни малейшего повода для беспокойства, Ната-а-а-ша! – Я произношу ее имя растянуто и с огромным удовольствием. – Вы ни в коей мере не заложница, вы наша почетная гостья!
    Но Кондрат, не удержавшись, высунул голову наружу и крикнул вслед блондинке:
-Ты же смотри, девушка, возвращайся, не оставляй подругу одну!
-Не беспокойтесь, не оставлю, - ответила та, удалялясь.
  «Черт, надо бы нежнее с ними, поласковей и мягче», - с неудовольствием глянув на Кондрата, подумал я. Тот, поймав мой взгляд и мгновенно стушевавшись, смущенно улыбнулся.
– Сделать вам легкий коктейль, или просто бокал шампанского? А может кофе с коньяком, рюмочку ликера или бальзама? – обратился я к Наташе, радуясь, что моя растерянность перед девушкой стала понемногу проходить.
      Наташа в легком замешательстве поглядела на меня, затем произнесла:
– Ну, может быть шампанского, только немного, один глоточек, пожалуйста.    
    Девушка, присев на стульчик-пуфик, стала осматриваться по сторонам, словно давая мне тем самым возможность получше ее разглядеть. Что ж, с удовольствием повторюсь, что она была необыкновенно, ослепительно хороша! Жадно рассматривая девушку, я с каждой минутой все больше в этом убеждался. Любой жест или поворот ее головы, наклон плеча, простое движение тела восхищали меня своей грациозностью. С трудом верилось, подумал я, наливая шампанское в бокал чешского стекла ручной работы, что такие вот небесные создания живут среди нас, смертных, ходят по земле, где-то учатся, да еще и работают в стройотрядах.
     Когда я подал девушке высокий фирменный бокал с напитком и со всевозможными прибамбасами, его сопровождавшими, Наташа взяла его в руки и с интересом стала разглядывать украшения на нем: сахарная корочка по ободку; на тонкой пластиковой заостренной палочке, зацепленной за край бокала, нанизаны свежие виноградинки, вишенка из компота, а нижней для контраста вкуса располагалась маслинка. (Закуска была составлена, конечно же, не по рецепту, и больше подходила какому-нибудь крутому коктейлю, но кому бы в такую минуту пришло в голову осудить меня за отступление от классических канонов).
      Тем временем Кондрат, скрестив руки на груди, стоял посреди бара чуть позади и сбоку от «моей» Наташи и буквально пожирал ее глазами. Поймав мой взгляд, он, словно кот от удовольствия зажмурил глаза, покачав при этом головой из стороны в сторону и шутливо закусив нижнюю губу, что означало у него наивысшую похвалу. Чтобы мой товарищ не смущал девушку, я решил удалить его из бара, моментально придумав ему занятие, которое тут же озвучил:
– Знаешь что, брат-Кондрат, сходи-ка ты, пожалуйста, в кондитерский цех, и принеси нам оттуда какой-нибудь симпатичный тортик на свой вкус.
      Торты выпекались тут же, при ресторане, в кондитерском цеху, соседствующим с баром, – даже сейчас, когда работа в цеху была уже закончена, я своим чувствительным носом улавливал дразнящие сладкие запахи, проникавшие в бар сквозь уже выключенную в этот час общую для обоих помещений вентиляцию.
      Кондрат, свысока поглядев на меня, состроил недовольную гримасу, тем самым давая понять, что он обо мне думает, но вслух ничего не сказал и направился к двери.    
     Оставшись с Наташей наедине, я спросил ее о чем-то, она ответила, мы понемногу разговорились, и в ходе нашего разговора выяснилось, что ее подругу, блондинку, зовут Вика, а в машине их ожидал ее двоюродный брат Алексей.
– А брат Виктории, Алексей, – раздумчиво спросил я, – он что, тоже из Кишинева?
– Нет, – улыбнулась Наташа, – он местный, из ваших, просто иногда, по нашей просьбе, он катает нас по городу, как, например, сегодня вечером.
– Сколько же лет братцу? – спросил я, намереваясь загодя подготовиться к предстоящему с ним разговору – ведь немало в таких случаях зависит от возраста собеседника.
– Что-то около тридцати, наверное, или чуть больше, – вновь улыбнулась девушка, а я, почти не вникая в смысл слов, сказанных ею, глядел на нее, и каждый ее жест, каждый взгляд мощным импульсом отдавался в моем теле. Её все возрастающее на меня влияние становилось всепоглощающим, – о боже, конечно же, мне было знакомо это состояние, я банально влюбился!
     К счастью, я не слишком долго оставался один наедине с Натали, иначе бы, влюбившись без памяти, окончательно поглупел. Очень скоро, буквально через несколько минут, возвратились Виктория и Кондрат; они вошли в бар одновременно, только через разные двери: Кондрат – со стороны ресторана, с тортом в руках, а Вика – через входные двери с улицы, причем девушка, к моей неописуемой радости, была одна. Своей быстрой размашистой походкой она обошла весь бар, затем остановилась у стойки и присела рядом с подругой.
– Ну, и где же ваш брат? – едва слышно, с затаенной надеждой спросил я, еще не веря в нашу невероятную удачу, – он разве не придет посидеть вместе с нами?
  – Вообще-то он мне двоюродный брат, вот. Нет, он уехал домой, – просто ответила Виктория. – Ну, вы понимаете: семья, дети. Нам же разрешил погулять подольше, ведь мы сегодня в вашем городе последний день.
      Нам ли этого не знать, подумал я; ну а Виктория – просто прелесть! – как быстро разобралась с братцем.
– Ну что ж, вот и подходящий повод найден – вместе отпразднуем последний день вашего пребывания в нашем городе, – сказал я воодушевленно. – И, конечно же, мы не будем грустить, милые девушки, а красиво отметим окончание трудового семестра так, чтобы остались одни лишь приятные воспоминания.
– Только имейте в виду, мальчики, – поглядев на меня в упор, проговорила Виктория, – утром мы должны в целости и сохранности предстать перед строгим взглядом наших преподавателей. А то, если нас не дождутся вовремя, мы рискуем вылететь из университета.
– Фирма гарантирует, – тут же откликнулся на ее слова Кондрат, присаживаясь рядом с Викторией. – Обещаем вам, что все время будем помнить об этом. Впрочем, вам не о чем беспокоиться, вы находитесь в приличной компании, и все сегодня будет в наилучшем виде.
    Я решил поддержать и дополнить товарища:
– Виктория и Натали, я скажу лишь одно: этот сегодняшний вечер, девушки, посвящается вам. И еще, - одна небольшая деталь – мы забыли представиться, имена у нас совсем простые и легкие для запоминания: меня зовут Савва, а этого молодого человека – Кондрат.
     Обе девушки, удивленно переглянувшись между собой, на разные лады стали повторять непривычные их слуху имена. Тем временем я взялся изготавливать для Виктории коктейль на ее вкус; Кондрат же, не переставая виться ужом меж девушек, принялся что-то рассказывать, не забывая при этом делать им комплименты, большая часть из которых, конечно же, доставались Натали.
     Вскоре мне показалось, что он ей уделяет избыточное внимание, отчего мне пришлось охладить пыл товарища ледяным взглядом. После чего Кондрат благоразумно переключился на Викторию, та восприняла это вполне благосклонно, и, таким образом, между нами стал налаживаться контакт, а внутри компании образовались две пары. Мы же с Натали общались в основном глазами, обменивались еле заметными улыбками, лишь изредка добавляя к нашему немому диалогу парочку слов.
– Скажи мне, Савва, – обратилась ко мне Вика, практически залпом выпивая свой уже второй по счету коктейль и опуская пустой стакан на стол. – Мы попробуем сегодня торт, или же он предназначается кому-то другому?
– Ну почему же другому, – лихорадочно соображая, как бы ей красиво отказать, ответил я. – Все, что ты здесь видишь, и кого видишь, предназначено исключительно для вас.
     Вика на мои слова понимающе усмехнулась.         
     Нет, мне, конечно же, не было жаль торта, просто хитрость заключалась в том, что у нас в связи с десертом уже издавна был наработан такой вариант: если по окончанию работы в баре рядом с нами случались девушки, то, мы, приобретя торт, не ели его на месте, а уходили, взяв торт с собой, намекая гостьям на то, что мы совместно съедим его в другом, более подходящем для этого месте. Девушки, естественно, следовали за нами – не могли же они отказаться от десерта, да и элемент таинственности и загадочности в этом тоже присутствовал.
     Действуя таким образом, мы в итоге приходили на одну из наших квартир, где этот самый торт съедался. Ну а затем, совместно насладившись десертом, мы, уже не расставаясь в надежде на не менее сладостное продолжение, проводили романтическую ночь.   
    Обыгрываемый нами многократно, этот вариант с тортом работал исправно, был стабильным и успешным; менялись лишь торты, девушки, ну и изредка квартиры. 
      Повода, чтобы отказать Вике в пробе торта, я не нашел, поэтому, вздохнув, уже решил было взяться за нож, но выручила нас, как ни странно, родная милиция: работник вневедомственной охраны постучал в дверь, затем вошел – было не заперто – и сказал:
– Нам необходимо проверить в ресторане сигнализацию, когда ты собираешься закрывать, Савва?
– Закрывать? Так прямо сейчас, – радостно пообещал я, и, когда милиционер вышел, сказал, как бы с сожалением: – Что ж, друзья, десерт нам придется пробовать в другом, более спокойном и романтическом месте, а сейчас нам пора.   
     Подхватив наскоро собранную мной сумку, я отправился на выход, девушки, переглянувшись между собой, последовали за мной, последним, с тортом в руке, шел Кондрат.
    Водитель милицейского «Уазика», скучавший  у машины, поджидая своих коллег из вневедомственной охраны у входа в ресторан, за пару пачек сигарет «Дойна», которыми я его презентовал, в пять минут довез нас до «хаты №3».
     Под кодовым названием «хата №3» у нас числилась квартира, где я проживал, а третьей она считалась потому, что нумерацию квартир мы ведем по мере их удаленности от ресторана.
– Скажи-ка, мне, Савва, – с плохо скрываемой иронией в голосе обратилась ко мне Виктория, когда мы, войдя в подъезд дома, поднялись на нужный этаж, – а какими по счету мы будем в этой квартире, если в баре оказались стотысячными?
– Ну… это, - ответил я, слегка растерявшись от ее вопроса, - одно я могу сказать определенно, милая Виктория: таких прелестных девушек как вы, здесь никогда прежде не было.
     Сказал откровенно, от всей души, и Вика, видимо почувствовав это, самодовольно усмехнулась; Кондрат же в подтверждение моих слов одобрительно хмыкнул.
    Едва мы вошли в квартиру, как каждый из нас нашел себе занятие: Кондрат отправился прямиком в зал – сделать кое-какие приготовления, я же проследовал на кухню, где, поставив на плиту чайник, стал в поисках съестного исследовать собственный холодильник, а девушки взяли курс на ванную комнату.    
     Через минуту Виктория вышла в коридор и громким шепотом позвала меня.
– Савва, нам ужасно неловко тебя беспокоить, – проговорила она, застенчиво улыбаясь, – но в кране есть горячая вода, ты не разрешишь нам искупаться, принять ванную? Мы уже так за этим соскучились.
– Ну, конечно же, почему нет, – даже обрадовался я такому повороту событий. – Я мигом принесу все необходимое.
– Ничего не потребуется, – сказала Вика, – там уже все есть – мыло, шампуни и даже свежие полотенца.
– Тогда – прошу, – сказал я.
     Пока девушки купались, мы тоже времени зря не теряли: в зале на столе появилось охлажденное шампанское и коньяк, на большом блюде – наскоро приготовленные бутерброды с сыром, колбасой и паштетом, в вазе - груши, яблоки и виноград; центр стола, конечно же, был занят тортом; свет погашен, и лишь в двух подсвечниках, расположенных по краям стола, горели зажженные свечи, создававшие уют и интим.    
 А минут двадцать спустя мы с Кондратом, став почетным караулом у дверей в ванную, встречали выходивших оттуда свежевымытых порозовевших девушек, – естественно, каждый свою. Когда Кондрат, облачив Викторию в халат (в мой, кстати, так как он был большего размера), увел девушку в комнату, я, держа в руке халат своей супруги, шагнул в ванную.    
     Наташа, стоявшая ко мне в профиль, гляделась в этот момент в зеркало, висевшее над умывальником. Она была полностью обнажена, если не считать намотанного на голову цветастого полотенца. Мощный импульс, судорогой пробежав по моему телу, толкнул меня к ней, и я еле сдержался, чтобы тут же не схватить девушку в объятия. Но Натали так естественно засмущалась, стыдливо прикрыв руками грудь, что я, отвернув лицо и протягивая ей халат, сказал глухо: «Мне не обязательно глядеть на тебя, Натали, ты и так уже, поверь, целиком в моем сердце», и вышел наружу. Тем не менее, я успел заметить, что сложена она великолепно, хотя, будучи в одежде, казалась по-девичьи хрупкой.
     Наташа, облаченная в халат моей супруги и в ее же тапочки, прямо после ванной продолжила осматривать квартиру, и у меня от этой умильной домашней сцены сердце заныло от восторга. Но усилием воли я взбодрил себя и напросился быть ее гидом.
     Войдя в спальню, Наташа остановилась у трюмо и стала изучать разложенную на нем косметику. Внимательно разглядывая очередную коробочку или бутылочку, она недоверчиво покачивала головой: косметика здесь была представлена в весьма широком ассортименте, и почти вся – женская и мужская - французского производства, навезенная мною из «Березок» либо купленная у спекулянтов.
    Несколько позднее, когда мы вчетвером сошлись в гостиной, девушки, вполголоса о чем-то переговариваясь, извинились перед нами и вышли в коридор, после чего каким-то непонятным образом исчезли. Спохватившись, мы с Кондратом отправились на их поиски, однако, буквально минуту спустя, обнаружив их в спальне, заметно огорчились. И было от чего: Наташа и Виктория вновь облачились в свою походную одежду, а на мой удивленный вопрос «зачем?» ответили, что им неудобно садиться за стол в халатах. Конечно же, мы с Кондратом не допускали даже мысли, что у девушек возникнет желание каким-либо образом ускользнуть из наших рук, а вернее объятий - теперь у них, даже если бы в их прекрасных головках могла возникнуть подобная идея, просто не было шансов на побег.
      Кондрат и Виктория, усевшись по разные стороны стола, тут же принялись друг друга подначивать, и, хотя они были едва знакомы, это у них получалось довольно лихо. Мы же с Натальей, в противовес им, по-прежнему общаясь между собой в основном взглядами и улыбками, являли собой редчайший образец единодушия. Не забыли мы и о еде, отдав должное закускам, напиткам и сладостям. Вскоре торт был более чем наполовину съеден, шампанское выпито, и я обратился к Кондрату с Викой, которые все еще продолжали подшучивать друг над дружкой, с предложением, стараясь, чтобы оно звучало как бы шуточно:
– Ребята, а вы не желаете подыскать себе более подходящее местечко для выяснения отношений?
      Кондрат понятливо кивнул, тут же встал, подал Виктории руку, и повел ее во вторую комнату – спальню, которая на время отсутствия в доме моей супруги была предоставлена в полное его распоряжение. Я с улыбкой проводил их взглядом. Да уж, эти двое были достойной парой – высокий и ладно сложенный Кондрат придерживал под локоть рослую и стройную – под стать ему – хорошенькую блондинку.
       Однако, оставшись наедине с Наташей, я, осознавая, что наступает решающий момент сегодняшнего вечера, вдруг почувствовал себя – о, ужас! – в некоторой растерянности. Ведь если она не пожелает интима, подумалось мне, я не смогу настаивать – красота этой девушки сыграла со мной роковую роль: я готов был ей как богине поклоняться, но грубить действием по отношению к ней, тем более принуждать к любви – не готов. Хотя кровь во мне в эти секунды буквально бурлила, я не смог бы позволить себе даже легкого нажима, порой даже необходимого при первой близости. Короче, теперь я был в ее власти, и наши дальнейшие отношения зависели целиком от нее, – от этой необычайно красивой девушки по имени Натали.    
     Пока же я глядел на мою пассию влюбленными (наверняка, телячьими глазами, надеясь лишь на то, что она не сможет разобрать их истинного выражения в свете свечей), девушка неспешно расправлялась с остававшимся в ее тарелке куском торта, при этом манеры ее были под стать внешности – безукоризненны.
     Стараясь скрыть от нее свои смятенные чувства, я закурил; на протяжении всего сегодняшнего вечера я нервно курил одну сигарету за другой, что, в конце концов, привело к ощущению противной горечи во рту.   
     Извинившись перед Натали, я вышел на минутку в ванную комнату – почистить зубы. А возвращаясь назад, я с огорчением для себя выяснил, что в спальне, где расположились Кондрат с Викторией, зреет конфликт: шумный спор между ними разгорался, голоса звучали все явственней и громче. Такой поворот дел меня абсолютно не устраивал, поэтому я тихонько постучал в дверь и вошел. Сцена, которую я там застал, оказалась не для слабонервных: Кондрат, ухватившись руками за джинсы Виктории в районе лодыжек, волочил ее спиной по полу, вероятно, пытаясь таким образом вытряхнуть ее из них, та же сопротивлялась изо всех сил, сопровождая свои действия ругательными словами. Кондрат раскраснелся, очевидно, уже утомившись атакующими действиями, и начинал грубить Виктории, потому что, войдя, я услышал буквально следующее: «Давай же, дура, лучше по-хорошему выпрыгивай из штанов, или ты у меня сейчас выпрыгнешь с 4-го этажа».
     Мое появление в комнате, похоже, не удивило их, и Вика тут же жалобным голосом обратилась ко мне:
– Савва, ну хоть ты скажи ему что-нибудь, видишь же, что он тут со мной делает?
– Ребята, дорогие мои, – взмолился я, – у меня к вам большая просьба: договоритесь между собой как-нибудь сами, полюбовно, только прошу вас, не шумите, не мешайте нам!
– А что он?.. – продолжая лежать на полу, хотя Кондрат уже оставил ее в покое, сказала Вика. – Я лично не собираюсь никому мешать, лишь бы меня не трогали.
    Кондрат, тяжело дыша, зло глядел на Викторию – мне показалось, что еще секунда и он, не сдержавшись, набросится на девушку и надает ей пощечин.
     Прижав к губам указательный палец, я посмотрел на каждого из них несколько секунд, затем вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и секундой позднее присоединился к Натали.
     Девушка сидела на диване, скрестив руки на груди, и наблюдала за пламенем свечи полуприкрытыми глазами.
      Я жадно оглядел ее: в мягком неровном свете свечей она казалась еще более прекрасной и привлекательной. Испытывая к этой, еще час тому назад абсолютно незнакомой мне девушке, бесконечный прилив нежности, я опустился перед ней на колени и, обняв за талию, устроил голову на ее коленях. Натали стала гладить мои волосы, пропуская кудри сквозь пальцы; девушка что-то шептала при этом.
     Я не слышал, о чем она говорит; находясь у ее ног, я  уже чувствовал себя на вершине блаженства. Но внезапно в потоке слов я расслышал сказанное ею как бы между прочим, что я ее, скорее всего, не захочу как женщину. У меня от ее слов пересохло в горле. Я?! Ее? Не захочу?! Ну уж нет, это было слишком! Услышать такое было свыше моих сил – девушка, вероятно, сомневается в моей готовности обладать ею. Кровь ударила мне в голову, и я одним движением опрокинул Натали на диван и крепко сжал в своих объятиях. И тут же встретил мощный отпор – своими маленькими ладошками она уперлась мне в грудь.   
      И откуда, спрашивается, взялось столько сил в этом хрупком теле? Мы, борясь без слов, барахтались на диване минут десять-пятнадцать и оба громко сопели. За это время мне удалось освободить Натали от одежды – тесных джинсов и свитера вместе с рубашечкой; тонкие ажурные трусики я сдернул с нее одним движением, после чего она, наконец, осталась нагой – лифчика под свитером не оказалось. Близость ее тела обожгла меня, и я замер, жадно разглядывая девушку. Натали же, когда наши глаза встретились, вдруг ослабила противодействие, а затем и вовсе уронила руки на постель. Но и теперь, когда она полностью прекратила сопротивление, я не набросился на нее, нет: я стал целовать ее прекрасное лицо, шепча какие-то бессвязные слова, а еще минуту спустя она стала нежно и страстно целовать меня в ответ. Мои руки ласкали ее небольшие, но такие прелестные, бархатные на ощупь груди, гладили ее упругий животик, затем спустились ниже, к шелковистому треугольничку, и тут мои пальцы неожиданно ощутили какие-то странные бугорки на ее коже.
      Инстинкт самосохранения в одно мгновение подавил физиологию, и я, стараясь не обидеть Натали, медленно сел в постели и спросил ее, еще ничего не понимая и не соображая: «Что это у тебя, милая?» Нет, страха у меня не было, лишь недоумение и легкая растерянность овладели мной.
– Это не то, что ты думаешь, Савва! – слабым голосом, все еще учащенно дыша, произнесла она, приподнимаясь на руках. – Это нервное заболевание и называется оно псориаз. Это не заразно, не бойся.
     Стыд обжег меня словно огнем, мне стало ужасно неловко за свой страх, за мои подозрения, но я в растерянности еще несколько секунд продолжал сидеть, не произнеся ни слова. (В действительности, это было похоже на гуммы, которые образуются при сифилисе, а я был весьма начитан по этой теме).
– Вот видишь, – сказала Натали грустно, – из-за этой своей болезни я боялась близости и говорила тебе, что ты меня не захочешь. Позволь я встану и оденусь.
     Я потянулся и обнял ее, с бесконечной нежностью прижал девушку к своей груди, затем покрыл ее лицо поцелуями; мои страхи улетучились, уступая место  жалости – такая красивая девушка и вдруг – эта странная болезнь с каким-то собачьим названием. Желание вновь пробудилось во мне; Натали, конечно же, мгновенно почувствовала это, и мы бросились друг другу навстречу – теперь уже нам ничего не мешало.
     Господи, спасибо тебе за то, что ты ее сотворил – эту девушку-женщину! Я был вознагражден сполна и гораздо более, в тысячу раз больше того: сладостное и отзывчивое тело Натали обладало какой-то особой притягательной силой и энергией, а темперамент этой девушки оказался, сверх всякого ожидания, поистине вулканическим.
      А мне, признаться, до этой ночи казалось, что в сексе я уже испытал все: взлеты и падения, подъемы и спады, восторг и ощущение парения; все испытал, преодолел, прочувствовал – и охладел. Думал, девиц всяких и разных на своем веку я повидал предостаточно и теперь ничему не смогу удивиться.
    Наивный, как я ошибался! 19-летняя девчонка мотала меня по всему дивану, ни на секунду не давая опомниться, вознося к вершинам удовольствия, легко подчиняя своему особенному сумасшедшему ритму, затем, буквально на минуту, не более, она вдруг уступала мне, выдавая свои страстные порывы за мою инициативу, после чего вновь обрушивалась на меня со всей силой своего бешеного темперамента. Мы яростно отдавались друг другу, в неистовстве не уступая один другому. Натали искусала мне грудь, ногтями исполосовала плечи и спину. Причиняя мне этим боль, она, казалось, не контролировала себя в порывах страсти. В какой-то момент я попытался освободиться из ее объятий, но мне это не удалось, и лишь когда я, оторвав от себя ее руки, громко воскликнул: «остановись, любимая!», она прекратила движения и стала, мелко вздрагивая, постепенно приходить в себя, словно выходя из глубокого транса, и, наконец, открыв глаза, сказала:
– Да, Савва!.. Да, милый!.. Что, любимый?..
– Натали, любовь моя, – чуть ли не простонал я, нависая над ней, – ты меня изорвешь в куски. Моя спина...
      Одним акробатическим движением, не теряя тесного контакта между нашими телами, она извернулась, пронеся свою ногу перед моим лицом, и секундой позже оказалась на коленях спиной ко мне. Я ухватился ладонями за небольшие упругие ягодицы – секунда, и комнату огласил ее безумный вопль, напоминающий рык молодой львицы, приглушенный подушкой, в которую Натали вцепилась зубами.   
     Боже, эта юная женщина завела меня, доведя до неистовства, пробрав до самого последнего нерва! Мое собственное тело больше не принадлежало мне. Эта девчушка словно взорвала меня изнутри, одарив бесконечной новизной радостных и сладостных ощущений!
     Эта ночь была невероятной, фантастической, феерической, любое прикосновение Натали, каждый ее вздох, возглас фонтаном будоражили мое желание; я был неистощим – она великолепна.
   Финальной была её поза всадницы, которую она умудрилась отобразить в пяти разных вариациях в течение примерно двадцати минут!
      Она уснула на рассвете, в изнеможении раскинувшись в горячей постели и забывшись  неглубоким, чувствительным сном, а я лежал рядом, опьяненный ею, и глядел на нее, дивясь, как в этом хрупком теле может бушевать столь безудержная энергия страсти.
    Каким счастьем для меня было повстречать такую ЖЕНЩИНУ! Женщину, без сомнения, достойную того, чтобы написать это слово заглавными буквами – и в этом было мое огромное счастье и невероятная удача. Природа наделила эту юную женщину чудесной внешностью и фантастическим – другого слова не подберу - сексуальным темпераментом, – ей одной достались два столь важных женских качества!
    В моей жизни, признаюсь, больше не было такого случая, чтобы эти два качества таким чудесным образом соединялись, переплетясь в одной женщине – мне безумно повезло.
     Кондрат, когда мы, спустя несколько часов, остались вдвоем, рассказал, что Виктория, услышав доносившиеся из нашей комнаты любовные вскрики и стоны, изменила тактику своего поведения на прямо противоположную и набросилась на него, словно получив разрешение от подруги, а затем терзала, не оставляя в покое, до самого рассвета...   
     Да уж, достойные подруженьки, нечего сказать.
      Утром нам пришлось подняться рано, было что-то около шести; в эту ночь я ни на минуту не сомкнул глаз. Прохладный сыроватый воздух раннего утра обвевал и освежал наши лица, пока мы бодро шагали к студенческому городку. Я и Натали шли, держась за руки, и нежно улыбались друг другу, обходясь, как и прежде, без слов. Ее невинное личико было очаровательным: сколько я ни вглядывался в него, не смог обнаружить никаких следов того, что она, эта девочка-женщина несколько предыдущих часов жила, дышала, буквально пылала сексом!   
     Кондрат и Виктория, следуя за нами, вновь нашли повод для споров и взаимных колкостей, хотя и осознавали, что через несколько минут распрощаются, причем, вероятнее всего, навсегда.
     Расставались мы с Натали у ворот студенческого городка;  мы долго стояли вместе и держались за руки, у обоих в глазах слезы; двумя часами позже она вместе с другими студентами должна была отправляться автобусом в свой родной Кишинев. На прощание я взял обе ладони девушки в свои и прижался к ним лицом. В этот момент каких-либо слов у меня не нашлось.
   Уже по дороге домой я вдруг вспомнил, что ровно год тому назад, 25 октября на этом же самом месте я прощался с Людмилой, одной из самых замечательных женщин в моей жизни, и вот... новое расставание.

***

   P.S.
       …Но вот еще один год прошел, пролетел! Как часто за прошедшие двенадцать месяцев я с нежностью, тоской и чуть грустной улыбкой вспоминал ту самую девушку-женщину Натали - «бархатные глазки» – как называл ее Кондрат.
     А с 21 по 24 октября 1982 года в городе Кишиневе, столице Молдавии, проводилось первенство СССР по борьбе дзюдо. Конечно же, как бывший спортсмен-дзюдоист, я не мог упустить такого шанса и приехал посмотреть соревнования. Устроившись на балконе второго этажа спорткомплекса, в котором проводилось первенство, я стал внимательно наблюдать за схватками на татами. Все происходящее там было мне чрезвычайно интересно, однако вскоре мне стали мешать некие посторонние звуки: на противоположной стороне зала, тоже на балконе, между колоннами, разместилась группа парней, которые своими замечаниями и выкриками то и дело отвлекали мое внимание. В очередной раз, недовольно поглядев в их сторону, я заметил в окружении молодых людей девушку, в которой, как мне показалось, я узнал… Наташу. Да-да, ту самую, с которой мы в моем городе встретились и провели всего одну, но такую незабываемую ночь, а затем простились, и это случилось ровно год тому назад.
     Что ж, подумал я: раз девушка живет и учится в Кишиневе, то, вполне возможно, что это действительно она. Одновременно я старался успокоить себя, так как лишь при одном воспоминании о Натали я вдруг пришел в необыкновенное возбуждение.
     Чтобы убедиться в том, что она не просто призрачное видение - всплеск моей воспаленной воспоминаниями фантазии, - а реальность, я попытался разглядеть девушку получше, но беспрерывно мелькавшие между нами лица ее соседей то и дело прикрывали ее, мешая присмотреться повнимательнее.
      Признаюсь, с этой минуты дзюдо совершенно перестало интересовать меня, так как я вспомнил, буквально поминутно, ту волшебную ночь, которую мне подарила Наташа год назад.    
     Сердце мое забилось с удвоенной силой, словно мне сейчас предстояло выйти на ковер и побороться за золотую медаль чемпиона. Едва сдерживая себя - так мне хотелось увидеть ее вблизи, - я пошел вразвалочку, словно прогуливаясь, по периметру балкона, опоясывавшему весь зал, и вскоре приблизился к интересующей меня группе ребят, которые наблюдали за спортивными событиями и громко сопереживали каждое действие борцов. Девушка, сидевшая прямо в центре этой группы, повернув голову в мою сторону, бросила на меня один-единственный  беглый взгляд и сразу отвернулась. Однако этого оказалось достаточным для того, чтобы я, наконец, убедился – это она! Да, это была Натали, она ничуть не изменилась за прошедший год, лишь прическа стала немного другой. Это ее движение - небрежный кивок головой – одновременно могло служить для меня и хорошим, и плохим признаком: то ли она, увидев и узнав меня, не желала нашей встречи, то ли, лишь сделав вид, что не узнала, проявила свойственную женщинам осторожность.
     Компания ребят сидела настолько компактно, что я не имел никакой возможности даже кивнуть Натали, не говоря уж о том, чтобы заговорить, опасаясь быть замеченным кем-либо из ее окружения, чего мне вовсе  не хотелось. И все же я во что бы то ни стало желал заговорить с ней, и для этой цели устроился неподалеку, делая вид, что увлеченно наблюдаю за схватками. Шло время, и вскоре я дождался минуты, когда один из парней отделился от этой группы и по какой-то своей надобности отправился к выходу.
     Остановив его, я спросил:
-Извини, земляк, мне показалось, что девушка, которая с вами сидит, подруга моей сестры, ее случаем не Марина зовут?
– Нет, нет, братишка, эту девушку зовут Наташа, ты ошибся, – ответил он добродушно, я извинился и поблагодарил его, после чего мы разошлись в разные стороны.
    Подпирая спиной колонну и продолжая делать вид, что внимательно наблюдаю за ходом соревнований, я простоял в одиночестве еще минут двадцать, изредка бросая взгляды в ту сторону, где сидела девушка. Уж не знаю, как Натали удалось отлучиться, вырваться из своего окружения, но неожиданно у себя за спиной я услышал ее голос:
– Здравствуй, Савва!
–Здравствуй, Натали! – сказал я, медленно поворачиваясь к ней, мое сердце мгновенно подпрыгнуло до самого горла, дышать стало трудно – она была столь же прекрасна, как и в тот день, когда я впервые повстречал ее.
-Извини, что я сразу не подошла.
    Я жадно вглядывался в черты ее прелестного лица.
– А я было подумал, что ты меня просто не узнала, – сказал я и сразу же пожалел об этом, встретив ее укоризненный взгляд.
– Узнала, конечно, и помню, я все прекрасно помню, – сказала она и мягко улыбнулась.
      Она помнит! Боже, каким бальзамом для моего сердца были эти ее слова.
      Не сговариваясь, мы сделали несколько шагов по направлению к лестнице, ведущей к выходу.
– Я тоже помню, Натали, я все помню, как будто это было вчера, а ведь именно сегодня исполнился год со дня той нашей встречи, помнишь ли ты и это?! – Голос мой стал хриплым от волнения, и я продолжил, не дожидаясь её ответа: – Скажи, Натали, ты можешь уйти отсюда? Прямо сейчас. Со мной вместе. Просто взять да уйти?!
– Куда уйти, Савва? Ты с ума сошел! – девушка, приостановившись, поглядела на меня вопросительно и растерянно.
– Куда? Да куда угодно... Куда ты только пожелаешь... Да, я сошел с ума. Мне кажется, это судьба испытывает нас, толкнув навстречу друг другу именно в этот день...
      Я увидел в ее глазах вопрос, сомнение, неуверенность; казалось, Натали колеблется. В какую-то секунду я вдруг пронзительно ощутил, что лишь один я в целом мире знаю ее секрет, у меня одного есть тот волшебный ключик, который может открыть и выпустить наружу ее фантастический любовный талант, ее вулканический темперамент...
– Ну же, Натали, решайся. Одно твое слово и мы немедленно уходим, уезжаем, улетаем, наконец. Куда пожелаешь. Вдвоем: ты и я… Ты слышишь меня?
– Нет, Савва, я не могу! Боже!.. Уходи!.. Прошу тебя, уходи отсюда сейчас же!.. – голос Натали дрогнул, на лице ее выразились смятение и боль, и в какое-то мгновение она даже закрыла свое прекрасное лицо ладонями. – Уходи немедленно, сумасшедший. А то я не сдержусь... Как ты не понимаешь... Тут в зале сидит мой жених. Он один из этих ребят. Прости! И прощай навсегда!
               
                1981-1982гг.




                Новелла шестая   


             Коктейль "Факел".


 Вливаем в рюмку яйцо, осторожно, не смешивая, доливаем крепкой (45 - 53*) водки, выключаем свет, поджигаем и выпиваем одним глотком, стараясь не пролить.


 
    

               
                Приз.
               
                Дымись, покуда не погас,
                и пусть волнуются придурки,
                когда судьба докурит нас,               
                куда швырнет она окурки.               
                Игорь Губерман.
      
      С наступлением вечера я, хотя и считался сегодня в законном отгуле, привычной для себя дорогой отправился в ресторан: работа в подобном заведении словно зараза – я уже просто не мыслил себя без нее. Замечу попутно, что наш новый ресторан с первого же дня своего существования стал местом сбора всех тех, без кого в наше время нельзя обойтись - теневых бизнесменов, спекулянтов, бандитов, проституток и прочих людей, которые не всегда в ладу с законом. Ресторан практически с первых дней своего существования стал для этого сорта граждан своеобразным клубом: здесь, за его столиками, каждый день происходили встречи и знакомства нужных людей, и как результат их, решалось множество дел и заключалось энное количество сделок, от простых – копеечных, до самых серьезных - многотысячных, и естественно, по большей части незаконных.   
    Многие представители этого сорта людей, встречаясь в нашем заведении, в качестве приветствия похлопывали друг друга по плечу и шутили: «Ну что, дружище, место встречи изменить нельзя, а?». Разумеется, что я, работая в этом заведении барменом, тоже вращался в этом кругу, и мне нравилось чувствовать себя в числе «избранных».
     Впрочем, сегодня у меня был еще один, не менее важный повод для того, чтобы появиться в ресторане: мой напарник, сменивший меня накануне утром в баре, Сулико, работал барменом всего лишь второй месяц, и потому нуждался в постоянной помощи и опеке и, пожалуй, контроле.
       Небезынтересен, собственно говоря, и сам факт появления у меня нового напарника. С тех пор, как Саша Чумаков перебрался в Кишинев, я преспокойно справлялся с работой бармена в одиночку, не нуждаясь ни в каком напарнике, стабильно выполняя план и не имея замечаний от начальства, однако, несколько недель тому назад меня вызвали в отдел кадров общепита, и, представив Сулико, сказали, что он будет теперь работать со мной.
      Признаюсь, я был неприятно удивлен и с естественными вопросами – кто? зачем? почему? - обратился прямиком к Мамочке – директору общепита, которая, как известно, решает у нас все ключевые вопросы, включая кадровые. Наина Васильевна на мои вопросы ответила коротко и предельно ясно: «Представь себе, Савва, меня тоже не спросили, прокурор района позвонил по телефону и сказал: «Этот парень будет работать в баре», - вот тебе и весь расклад, нравится это нам с тобой или нет». С того самого дня я и обучаю своего  напарника, то есть, откровенно говоря, буквально нянчусь с ним.
     Сокращая себе путь, я ступил на территорию парка, свернул на боковую аллею, ведущую к ресторану, и сразу же заметил шагавшего метрах в двадцати впереди меня огромного мужика, которого в нашем городе, благодаря выдающимся внешним данным, ни с кем нельзя было спутать - это был известный спортсмен, мастер спорта, мой тренер по самбо и дзюдо Евгений Ивашко.
– Молодой человек, – крикнул я ему, ускоряя шаг, – ну-ка, притормозите на минутку.
    Женя (так я позволял себе с некоторых пор его называть) обернулся, увидел меня и остановился, широкое добродушное лицо его расплылось в улыбке.
– Привет, Савва, бармен наш дорогой, – сказал он, осторожно пожимая мою руку своей лапищей, размером больше похожей на лопату. – А я как раз в бар собрался, надеялся тебя увидеть, поболтать, по стопочке выпить.
– Выходной я сегодня, Женя, но, как ты понимаешь, всегда рад тебя видеть, так что без проблем: и по сто грамм выпьем и поболтаем, – сказал я, с трудом приноравливаясь к его широкому шагу.
– Работа у меня сегодня была тяжелая, – пожаловался он, показывая свои мозолистые руки, исцарапанные во многих местах. – Ремонтируем автобус, послезавтра выходить в рейс, вот и ковырялись с напарником в моторе целый день.
      Женя вот уже несколько лет как забросил тренерскую работу, хотя он, мастер спорта СССР по пяти видам борьбы – вольной, классической, самбо, дзюдо и национальной - трынтэ, очень любил свою работу, однако же на зарплату в сотню с небольшим рублей не проживешь, его, вон, даже прокормить целая задача – метр девяносто пять рост, сто десять килограммов вес – Геракл, да и только. Да и супруга Жени, работавшая секретаршей в райкоме партии, такого мужика, да еще и двух сыновей-подростков, похожих своим мощным сложением на медвежат, на две небольшие зарплаты не могла содержать. Поэтому и подался Женя в водители-автобусники, благо имел подходящую графу в водительских правах, где можно было хоть какую-то левую денежку зашибить. Правда, и у автобусников, что не секрет, тоже по-разному бывает: когда в рейсах, почти всегда при деньгах и ни в чем себе не отказывают, но и вкалывать им приходится чуть ли не круглыми сутками, белого света не видя; зато потом, когда они стоят неделями на ремонте, всем – кладовщикам, слесарям, механикам трешки, пятерки и десятки без конца приходится раздавать, а семье ни фига не остается.
– Сколько ты сейчас весишь, богатырь? – спросил Женя, шутливо хлопнув меня ладошкой по животу.
– Готов выступить, уважаемый товарищ тренер, хоть на первенстве Союза, – заверил его я, демонстративно втягивая живот. – Только разве что в полумягкой весовой категории.
     Мы рассмеялись. Что-что, а в весе я с тех пор, как прекратил заниматься борьбой, действительно прибавил. Помнится, несколько лет тому назад, в Кишиневе на первенстве республики, где я в очередной раз стал призером и вошел в сборную, нам с Женей повезло обедать в ресторане вместе за одним столом с легендарными ветеранами-самбистами Василием Усиком, Георгием Гуцу и Володей Шарканским – чемпионами и многократными призерами страны по самбо, а также европейских и мировых первенств по дзюдо. Несмотря на то, что первые двое весили за сто килограммов, ели они вполне умеренно, перед каждым на столе стояла обычная порция. У меня же на обед кроме первого и двойного салата было три порции второго, три чая и еще что-то там из сладенького. Поглядывая, как я «наминал», работая ложкой и вилкой, Гуцу – гигант за два метра ростом, весивший не менее ста сорока килограммов, сказал басом:
– Ты, парень, если будешь так же бороться, как жрешь, обязательно станешь чемпионом мира.
     Помню, все тогда еще посмеялись добродушно. Чемпионом мира я, конечно, не стал, несколько раз еще был призёром на различных республиканских соревнованиях, и этого мне для удовлетворения честолюбия хватило.
– А тебе, Женя, прямо позавидовать можно, – сказал я, оглядывая тренера. – С таким весом и ростом ты кажешься даже стройным.
     Тренер на мои слова только добродушно усмехнулся.
     Войдя в вестибюль ресторана, мы поздоровались с швейцаром и гардеробщицей, после чего свернули налево и направились в бар. Поприветствовав Сулико Резоевича, сына грузинского народа, мы присели у стойки, и я попросил налить нам по соточке водки.
– Только смотри, бутылочку вот оттуда достань, – напомнил я, указывая напарнику на холодильник, где в морозильном отделении прохлаждались несколько бутылок «столичной» именно для таких случаев. Коллега улыбнулся своей хитроватой кавказской улыбочкой, достал, свинтил у покрытой инеем бутылки крышечку и наполнил две рюмки, тут же засеребрившиеся изморозью; водка лилась тяжело и плавно, без булек – при достаточно низкой температуре она становится густой и тягучей словно ликер.    
    Соприкоснувшись рюмками, накатили мы с Женькой по первой. Легко пошла, проскользнула водочка внутрь организма. Спустя несколько минут мы повторили, и Сулико, притворно вздыхая, жестом фокусника поставил перед нами тарелку с двумя бутербродами с копченой колбаской.
– Свой абед атдаю, – не сдержавшись, сказал он, – Дла друзэй не жалка.
  – Заслушил камплимэнт, маладэц, – копируя его грузинский акцент, отреагировал я, и вновь поднял свою рюмку:
– Давай, дорогой тренер, выпьем за твое здоровье и благополучие. Чтобы ты ездил без аварий и реже стоял в ремонте.
       За разговорами и воспоминаниями прошло не менее часа, мы с Женей «уговорили» одну поллитровку и принялись за вторую.
Обстановка в баре на мой взгляд была нормальной, клиентов – не густо, Сулико пока что с работой справлялся, из чего я сделал вывод, что этим вечером имею полное право расслабиться. 
– Может, поднимемся наверх, – сказал Женя, носовым платком вытирая с покрасневшего лба испарину. – Закажем чего-нибудь закусить. А то что нам эти бутербродики, только аппетит раздразнили.
        – Резонно, – согласился я и мы, покинув наши места, направились на второй этаж, в зал ресторана. Там нам пришлось разделиться: Женя пошёл искать столик поудобнее, а я – официантку, которая бы нас по-скорому обслужила.
     Зал был заполнен едва ли на четверть, и я, быстро обежав своим натренированным взглядом всех присутствующих, на всякий случай для себя отметил, что кроме постоянных клиентов, в одной из кабинок веселятся какие-то приезжие, ребята с девушками, – их там было не менее десятка. Уговорив официантку Вику – свою приятельницу и давнюю любовницу – оперативно нас обслужить, я отправился искать другую свою «любовь» – Машеньку.   
     Невысокого роста изящная брюнетка горячей гагаузской национальности Маша работала в нашем ресторане вот уже несколько месяцев, и при одном лишь взгляде на нее я, признаться, необыкновенно возбуждался, но, как это ни странно, до сих пор до своей охмурительницы добраться не удосужился, потому что эта турчанка – хитрющая, я вам доложу, бестия – каждый раз каким-то непостижимым образом умудрялась ускользать от меня, находя для этого все новые поводы и отговорки. Кондрат, мой товарищ, наблюдая за моими мучениями, лишь хитренько посмеивался, из чего я сделал вывод, что он, плут, уже успел заслужить ее благосклонность, и это, надо признать, весьма болезненно задевало мое самолюбие как ни в каком другом случае прежде.
      Обнаружив Машеньку около буфета, я, притянул ее за талию к себе и зажал в угол.
– Машуня, – сказал я. – Имей совесть, скажи, почему ты избегаешь меня? Ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу, посмотри, прямо на глазах сохну. Ты должна быть моей, слышишь?
– Ну хорошо, Савва, хорошо, я всё поняла. Я буду твоей. Вполне возможно, что это случится уже сегодня, - уставившись на меня своими пронзительно черными глазами, неожиданно легко и быстро согласилась девушка. – И после секундной паузы добавила: – Нет, ну правда, сегодня – это уже точно. – Выражение ее глаз было серьезным, и на этот раз мне почему-то захотелось ей верить, потому что во время наших предыдущих разговоров на эту же тему, ее глаза буквально смеялись надо мной. – Только ты не пей сегодня больше, хорошо? А теперь, пожалуйста, пропусти, я пойду работать. – Маша, мягко прикоснувшись ладошкой к моей груди, отодвинула меня в сторону и отправилась по своим делам. С полминуты, наверное, я еще продолжал стоять на месте, закрыв глаза; тепло от прикосновения ее руки огнем разлилось по всему моему телу.
    Очнувшись, я отправился в зал разыскивать Женю и нашел его сидящим за столиком, на котором уже появились закуски и даже горячее, а мой тренер сосредоточенно орудовал в тарелке вилкой и ножом.
– Ну, где же ты ходишь? – спросил он, и я без слов выставил на стол прихваченную из буфета бутылку водки. Мы выпили еще по сто грамм, закусили, но мне уже трудно было усидеть на месте – я то и дело поглядывал на часы, подгоняя время, слова Маши запали мне в сердце, и мысли о нашем предстоящем свидании не давали мне покоя. Однако время было еще совсем раннее – что-то около половины десятого вечера: то есть, до закрытия ресторана оставалось не менее двух часов. Вновь вспомнив о своем напарнике Сулико я, извинившись перед Женей, решил спуститься на минутку в бар – проверить, как у него идут дела, потому что бармен из него был, мягко говоря, никудышный, да и опыта у моего напарника было пока еще маловато.
     Разговор с Сулико, вылившийся в несколько «ценных» указаний, занял не меньше десяти минут, а когда я уже собрался было вновь подняться в зал, в дверях бара возник один из наших постоянных клиентов – Валентин. Мужик он был внешне видный, хотя и работал обыкновенным сварщиком, да и мнение его о себе было явно завышенным. Увидев меня, он состроил на лице пренебрежительную гримасу и  сказал удивленно:
– А ты чего здесь тасуешься, Савва? Там в вестибюле твоего тренера бьют, а ты...
     Не дослушав его, я бросился на выход, расталкивая стоявших на моем пути клиентов. И действительно, в самом углу вестибюля, в той его части, где располагается журнальный столик с двумя мягкими креслами по сторонам и двухметровый фикус в кадке, пятеро жлобов, - уже по первому взгляду было видно, что они не из наших, не из городских, - зажали в угол Женьку, чьё раскрасневшееся лицо возвышалось поверх их голов, и, размахивая руками, словно мельница крыльями, пытались достать его, а он, несмотря на свою огромную силищу и владение приемами, как-то вяло отбивался от них, словно отмахивался от надоедливых мух.
      Издав воинственный клич, я рванулся по направлению к дерущимся, и первого же, стоявшего ко мне спиной хлопца, кудрявого блондина, врезал сбоку с размаху левой ладошкой по челюсти. Тот, явно не ожидая нападения сзади, повалился мне под ноги. Второй из ребят успел повернуться ко мне лицом и даже изготовиться для удара, но я, прыгнув ему навстречу, ударил жестоко, головой в лицо – тут не до джентльменских изысков, когда на ногах оставалось еще трое нападавших. Парень взвыл и, схватившись обеими руками за лицо, упал на пол. Третьего драчуна я рванул рукой за ворот рубашки, затем толкнул от себя и одновременно подсек стопой под пятку, после чего он стал заваливаться назад и упал, а его рубашка-газетка (тогда было модно носить такие, словно сшитые из газетных листов) лопнула и расползлась на куски.
    С четвертым, низкорослым крепышом, пришлось повозиться подольше, но и его мне удалось свалить с ног задней подсечкой. Но как раз в тот самый момент, когда он рухнул на пол, чья-то сильная рука потянула меня за рубашку, точь-в-точь как минуту назад я проделал с одним из противников. Резко развернувшись, я занес кулак для удара и увидел… бледную, перекошенную страхом физиономию под милицейской фуражкой.
– А ёш твою мать, ты-то чего суешься? – проревел я и, вырвавшись из его рук, шагнул в сторону. Надо же, блин, по запарке мента чуть было не вырубил, подумал я, одновременно оглядывая «поле боя». Численного перевеса у наших противников теперь как ни бывало; Женька, обхватив руками последнего из оставшихся на ногах парня, пытался, казалось, задушить в своих объятиях. Еще один, лицо его было в крови, лежал на полу и тщетно пытаясь подняться на ноги, что-то мычал, других я на месте схватки не обнаружил. Зато мой взгляд поймал входивших в вестибюль не меньше десятка «красных фуражек» и тут же решил ретироваться – как знать, чем эта история в итоге закончится, а корчить из себя героя мне было ни к чему.
     Я заскочил прямиком в бар, на ходу снимая с себя щеголеватый замшевый красный пиджак. Войдя внутрь, я прошмыгнул мимо Сулико в подсобку, на ходу поцеловал в щечку пухленькую Сонечку, нашу официантку, воспользовавшись тем, что ее руки были заняты подносом полным посуды, затем мгновенно натянул на себя рабочий белый пиджак, после чего скомандовал Сулико говорить всем, кто спросит, что я нахожусь на работе и лишь после этого глянул в зеркало. Следов драки на своем лице я не обнаружил, да и откуда им было взяться, ведь меня никто даже пальцем не успел коснуться. Успокоеный этим фактом я вновь, не находя себе места, отправился на выход. У дверей меня перехватил непонятно откуда возникший милиционер - лейтенант, лицом мне немного знакомый, который спросил:
– Бармен, постой, ты Графа здесь случайно не видел?
    Я изобразил на своем лице удивление.
– Может, ты имеешь в виду Князя? – спросил я, решив сбить его с толку. Я прекрасно знал Графа, мы были друзьями, и к тому же соседями, много лет прожив в одном подъезде, а еще я знал, что милиционеры все время путают его кличку, поэтому-то и решил поводить лейтенанта за нос.
– Да черт его знает, Князь он или Граф, только он мне срочно нужен. Этот парень там, наверху, подрался с кем-то, теперь мы его ищем. Ваша буфетчица в районный отдел милиции позвонила, сообщила.
     Вот оно, значит, в чем дело, подумал я, делая вид, что задумался. Граф, оказывается, наверху драку затеял, а милиционеры, вызванные по телефону в ресторан, приехав на место событий, случайно попали прямиком на нас с Женей, когда мы махались с приезжими у самого входа. Поэтому-то они нас так оперативно «тепленькими» и приняли.
– Нет, не видел, – наконец сказал я милиционеру, который разочарованно вздохнул, затем, толкнув малоприметную дверь, ведущую в служебные помещения, исчез за ней.
     Выглянув из-за колонны, откуда был виден весь вестибюль, я увидел, что милиционеры, количеством не менее шести-семи, волокут моего тренера Женьку к выходу, а он, делая вялые попытки вырваться, дорогой что-то недовольно бурчал. Я последовал было за ними, но милиционеры буквально облепив его, словно муравьи, уже вывели Женю на улицу и толкали к милицейскому «воронку», стоявшему неподалеку от входа. Вместе с двумя-тремя другими местными ребятами я, выйдя из ресторана, стал кричать им вслед, что Женя в произошедшей драке не виноват, и что им нужно хватать чужих, залетных, которые толпой его били, но милиционеры нас не слушали, а с большим трудом погрузив Женьку в будку, попрыгали следом, затем металлическая дверца с лязгом захлопнулась и машина незамедлительно отъехала.
     Сунув трясущимися пальцами в рот сигарету, я прикурил и задумался. За тренера я особо не переживал, знал, что в городе он – достаточно популярная личность, причем, с обширными связями, поэтому вернулся в ресторан с намерением разыскать парней, с которыми мы подрались. Сведущие люди подсказали, что эти ребята – приезжие, вроде как из города Измаила, и я, вспомнив, что видел каких-то чужих парней часом ранее, в кабинке наверху, поднялся в зал. Однако в нужной мне кабинке я обнаружил лишь двух девиц, которые, увидев меня, стали испуганно жаться друг к дружке.
– Эй, цыпочки, а где же ваши пацаны? – гаркнул я подойдя, но девицы только руками развели, а одна из них сказала: «Не знаем, сами вот сидим, ждем».
     Внимательно оглядев зал и все известные мне укромные местечки, я заметил на балконе за стеклом какое-то движение и через боковую служебную дверь бросился туда. К своему удивлению я обнаружил там прячущегося за колонной Вовку Графа. Я сообщил ему, что его разыскивают, и посоветовал поскорее убраться из ресторана, воспользовавшись для этого наружной лестницей. Эта лестница, опоясывающая огромную стелу, что украшает фасад ресторана с левой стороны, служила поначалу, согласно проекту, для пожарной безопасности, но позднее была перекрыта двумя - внизу и вверху - невысокими - по грудь - барьерами и считалась нерабочей.
     Впрочем, применив немного силы и ловкости, вы, перепрыгнув их, могли спуститься по этой самой лестнице вниз и покинуть ресторан, минуя основные входы-выходы. Граф, не мешкая ни секунды, на моих глазах именно этот путь и проделал. Проводив его взглядом, я бегом спустился в вестибюль и только там узнал, где теперь находятся мои противники и это меня порядком рассмешило. Оказалось, что после моего неожиданного нападения и последовавшего вслед за этим появления милиции, «героические» хлопцы, приехавшие к нам из города Измаил, спрятались в женском туалете, где наглухо забаррикадировались, и теперь их оттуда невозможно было уговорить выйти ни под каким предлогом.
     Это удалось несколько позднее, и не мне, а начальнику УГРо Анатолию Ротару, который лично прибыл на место и пообещал им неприкосновенность.
      Делать было больше нечего, и я вернулся в бар. Несколькими минутами позднее туда вошли несколько моих приятелей: два двойных тезки - Василия Ивановича и с ними Слава Елдаков; ребята, как выяснилось, были уже в курсе всех происходящих в ресторане событий.    
     Присев за столик, мы «раздавили» бутылку водки, попутно строя планы вызволения из милицейских застенков нашего общего знакомого, старшего товарища и, наконец, коллеги по спорту – Женьки. Мнения разделились поровну: двое из нас требовали действовать немедленно, для чего надо было отправиться прямиком в отдел районного УВД, двое других – дожидаться утра, и в итоге решено было не спешить и не суетиться, а переждать, пока в ресторане хотя бы утихнет шум после двух произошедших драк. Спустя полчаса, прикончив бутылку водки и наметив план действий, мы вышли на улицу и двумя машинами поехали в отделение милиции. Первым решили «запустить» внутрь Василия-первого, так как он сам еще недавно работал в милиции, даже получил офицерское звание, правда, по каким-то неизвестным мне причинам вскоре был уволен из ее рядов. Уверенно толкнув дверь в приемную районного отдела, и войдя внутрь, он, однако, уже через минуту вернулся назад и сказал:
– Плохо наше дело, ребятки, там этот усатый черт сидит, который в прокуратуре работает. Следователем, кажется, а может, помощником прокурора.
– Это Марченко, – сказал я, вздохнув. – Бери выше, он уже с полгода, как заместитель прокурора района.
– Тогда я пойду, пообщаюсь с ним,– сказал Василий-второй, выбираясь из машины, – он меня хорошо знает, может что-то и получится.
– Хм, – хмыкнул Славик, – он наверняка всех нас знает. – В эту минуту мой товарищ еще не догадывался, насколько был точен в своих предположениях.
       Визит второго по счету Василия, имевшего высокий пост в городской иерархии – заместитель генерального директора объединения, - в районный отдел милиции также окончился неудачей, и на этот раз уже я засобирался попробовать, но друзья меня оттеснили назад: «Тормози, ты же совсем пьяный, только дело испортишь и себе навредишь».
     Тут Славик пригладил рукой волосы, откашлялся, шагнул вперед, толкнул дверь и вошел. Я последовал за ним и, затаившись, устроился на корточках перед дверью и стал подслушивать. И услышал мягкий, даже задушевный голос Марченко:
– А, Вячеслав, голубчик, явился, не запылился. Садись, садись, дорогой, да не дергайся, ты сегодня здесь очень кстати, у меня тут к тебе поднакопилась масса вопросов. Значит так, Елдаков, расклад такой: на тебя лично по моей линии в прокуратуре лежат сразу четыре заявления об изнасиловании. – В голосе заместителя прокурора слышалась издевка, и, одновременно, как мне показалось, полувосторг. – А ты, дорогой товарищ, невзирая на это, до сих пор гуляешь на свободе. Но это ничего, скоро ты нам будешь не товарищ, а гражданин, я, пожалуй, прямо сейчас тебя и закрою, чтобы ты, наконец, прекратил  гадить в нашем городе. – И, обращаясь к дежурному по РОВД, спросил: - Что вы на это скажете, товарищ капитан?
     Послышался голос милиционера, тоже хорошо знакомый мне, говорил капитан Лефлер:
– Как вы считаете нужным, так и поступайте, я не компетентен…
     Последние слова я не дослушал, так как, стараясь плотнее прижаться ухом к замочной скважине, не удержался на корточках и ввалился внутрь, представ перед глазами зампрокурора и дежурного по райотделу в весьма неудобной позе – на четвереньках.
– Нате, пожалуйста, а вот вам явление четвертое, – с явным удовольствием процедил сквозь зубы Марченко, вперив прямо в меня свой острый проницательный взгляд. – Еще один защитничек нашему хулигану выискался, уже четвертый по счету. Ты ведь тоже явился Ивашко выручать, не так ли, Савва? – прокричал он мне. – Надо же, даже на ногах не держится, насколько пьян, и вот же, не стесняется, прет прямиком в райотдел. Что ж, ты тоже проходи, дорогой товарищ, присаживайся.
     Оглядевшись по сторонам, я заметил сидящих на скамейках в углу дежурки ребят, с которыми недавно дрался, я узнал их по разодранным лицам и вещам, особенно  запомнив того, что был в рубашке-газетке, он сидел теперь по пояс голый, держа клочья рубашки, похожие на смятую газету, в кулаке. Здесь, в райотделе, эта рубашка, вероятно, считалась теперь главным вещественным доказательством. Против меня, между прочим. Проходя мимо них, я не удержался и замахнулся на парней, которые от моего движения испуганно вжались в кресла.
     Ага, значит, помнят меня и боятся, злорадно подумал я, останавливаясь перед окошком дежурного.
– Заметьте, капитан, этот - тоже весьма примечательная в нашем городе личность, – плотоядно, не без удовольствия сказал Марченко, по-прежнему обращаясь к Лефлеру. – Первое – он бармен, у всех на глазах. Второе - редкий наглец. На него у нас также имеется два заявления об изнасиловании, одно из них групповое, вот, кстати, с Елдаковым на пару они и действуют. Принимай, Вячеслав, своего дружка в компанию, хорошо посмотрите друг на друга, а то ведь потом только в зале суда будете встречаться, а уж в зоны мы вас разные определим, потому, что подельники у нас вместе не сидят. Ха-ха-ха!
     Я на всякий случай присел через одно место от Славика и, оглядевшись по сторонам, начал:
– Я к вам, собственно, по другому делу сегодня, товарищ заместитель прокурора. Вы ваши хлопцы забрали из ресторана хорошего парня, Женю Ивашко, и посадили в обезьянник, а этих красавцев, – я кивнул в сторону сидевших в углу парней, – что его впятером били, не закрыли. Что за дела, в натуре? Где справедливость? Где наше пресловутое правосудие?
– Этот ваш «хороший парень», – нахмурившись, начал Марченко, – находясь в "воронке", избил восьмерых милиционеров. Порвал им погоны, галстуки, кому-то кровь из носу пустил, и так далее.
– Так он, видимо, и не понял толком, кто перед ним находится, – усмехнулся я. – В машине ведь темно, вот он и решил, что опять те же самые хулиганы напали. Те – впятером, эти – ввосьмером. И все вместе на него одного, заметьте.
-Закрой рот, Савва, от тебя не требуется ни замечаний, ни объяснений, и, тем более, никакие претензии от тебя не принимаются, – повысив голос и ударив ладонью по столу, жестко сказал Марченко.
– Вы же знаете, – тем не менее, продолжил я, – что завтра поутру, как только ваше начальство прибудет на службу, им разъяснят, как и что, а те, в свою очередь, растолкуют вам, что можно делать и чего нельзя, в результате чего справедливость восторжествует и Женю отпустят, потому, что его жена работает секретаршей в приёмной первого секретаря райкома. – Последние слова я сказал весомо и почти торжественно.
– Ничего, – немного понизив тон, ответил Марченко, – это еще вопрос, отпустим или нет, а пока пусть посидит до утра, поразмыслит о своем непотребном поведении.
– А этих если отпустите без наказания, товарищ Марченко, – сказал я, – то мы тоже, в свою очередь, примем кое-какие ответные меры, теперь уже в отношении вас.
     Марченко медленно побагровел лицом, затем привстал из-за стола.
– А ну-ка пшёл вон отсюда. Посмотри, каков наглец, он еще угрожать мне будет. Вон, пока я тебя не закрыл вместе с твоим другом в КПЗ, понял! Оба – вон!
     Мы со Славиком, не дожидаясь обещанных санкций, поспешили на выход, а Марков кричал вслед:
– А вы, товарищ Лефлер, проследите и доложите мне, кто из этих двоих за руль сядет, пьяные же оба, сволочи.
     Оба Василия сидели в одной из машин, другая – Славика – пустовала. Мы сели в нее, Славик завел двигатель и наша машина, взревев двигателем, тронулись с места, вторая последовала за нами. Капитан Лефлер проводил нас взглядом, затем вернулся в помещение милиции – поспешил, наверное, докладывать, кто именно сидит за рулем.
– Ну, куда теперь? – повернулся ко мне Славик.
– В ресторан, естественно, – сказал я. Теперь, когда от нас в плане вызволения Жени из кутузки уже ничего не зависело, я вспомнил, что меня дожидается Машенька.
     Сулико, когда мы вошли в бар, размахивая тряпкой, словно дирижер палочкой, наводил на стойке порядок.
– Наливай, коллега, два по 150, – сказал я ему, присаживаясь на пуфик.
   Славик, обычно воздерживающийся от выпивки, на этот раз одобрительно кивнул. Мы приняли по почти полному стакану холодной водки, запили соком, затем я попросил Славика подождать меня, а сам, вновь надев свой красный пиджак, поднялся на второй этаж.
     Зал был пуст, ни клиентов, ни официантов уже не было видно, свет притушен. Бесформенная из-за своей полноты судомойка тетя Паша, неторопливо передвигаясь со своей тележкой от стола к столу, собирала и затем отвозила грязную посуду в моечную, да еще музыканты копошились на эстраде, сгрудившись возле фортепиано. Руководитель ансамбля Лилия, перебирая клавиши, что-то вполголоса напевала, видимо, разбирая с коллегами новое произведение. Заметив среди музыкантов своего друга Кондрата, я приветственно помахал ему рукой и пошагал в подсобное помещение, где, как я надеялся, я еще смогу застать «мою» Машеньку.
–Скорее приди в мои объятия, свет очей моих, – заприметив девушку, стоявшую у кассового аппарата, позвал я ласково, чувствуя, как после напряжений сегодняшнего вечера организм начинает расслабляться.
    – Чего тебе нужно, Савва? – пересчитывая деньги, игривым голоском отозвалась Машенька.
– Я тебя ищу, сладенькая, – сказал я и подошел к ней.
– А зачем? – спросила она все тем же тоном.
-У нас с тобой сегодня свидание, – сказал я. – Надеюсь, ты не забыла?
-У нас с тобой?.. – скривилась она и, пожав плечами... прошла мимо.
– Да-да, у нас с тобой, милая, ты ведь мне сама его назначила, – проговорил я, шагая за ней и начиная терять терпение.
– Я с тобой никуда не пойду, – отчеканила она на ходу. – Надеюсь, ты все понял, Савва?
-Я… это ты мне?.. – Я почувствовал себя так, словно мне со всего маху заехали кулаком под дых. – Да я же тебя грохну, Машка. – Я шел за ней и печатал слова: – Ты со мной так не шути. Или ты пойдешь со мной сегодня, или… – я не договорил, девушка эта мне очень нравилась, и пока еще, как мне казалось, был шанс, малейшая надежда завершить это дело полюбовно, по-хорошему, не хотелось окончательно портить отношения и грубить действием. Я схватил ее за локоть, но она вырвалась с криком: «пусти, дурак!». Это было уже слишком. Я настиг девушку, вновь завладел ее рукой и сказал:
-Или ты уходишь со мной прямо сейчас, или же я тебя убью, и ты не достанешься никому. (Если честно, этот момент я почему-то помню очень смутно, мне его потом сама несостоявшаяся жертва пересказывала, – то ли алкоголь шибанул в голову, то ли бешенство возобладало над рассудком, то ли то и другое вместе).
      Маша смотрела на меня с вызовом, и взгляд ее выражал столь глубокое презрение, что это меня окончательно взбесило. Я вытащил из-за пояса нунчаку – свой боевой японский инструмент, и мгновенно перехватив ими нежную шейку девушки, слегка надавил.
– Так ты идешь со мной или нет? – спросил я.
– Пусти, – прохрипела она слабеющим голосом, и тогда я нажал сильнее. Тонкая голубая жилка на ее шее, которую я в эти секунды только и видел перед собой, вздулась и стала заметно пульсировать. Машка теперь молчала, и я еще чуть-чуть нажал, дожидаясь пока она взмолится о пощаде, так как злости моей не было предела.
      Вдруг чьи-то сильные руки схватили меня за плечи сзади, и я хотел уже, было, ударить головой назад, наудачу, норовя попасть в лицо нападавшему, когда державший меня человек воскликнул голосом Кондрата:
– Остановись, брат, ты что, с ума сошел?
     Ослабив хватку и поворачиваясь к другу, я проговорил обиженно:
– А что она…  знаешь, что мне сказала?..
– Да что она может такого сказать, чтобы на нее обижаться? – проговорил Кондрат, силясь отобрать у меня нунчаку. – Ведь баба – она и в Африке баба, то есть дура, и мозгов у нее нет. Изначально. По причине их полного отсутствия.
     Мария, держась обеими руками за шею и слегка покачиваясь, пошагала от нас прочь, а Кондрат продолжал громко шептать мне на ухо:
– Люди же вокруг, ты что, не соображаешь?
        Я действительно не соображал, но пожаловался:
– Она меня обидела, брат.
– Знаешь что, завтра же после работы я зацеплю ее к себе домой, вдвоем и приговорим ее, она нам еще попоет серенады в две дудочки, можешь не сомневаться.
– Сучка, – шептал я, припав головой к плечу товарища. – Маленькая зловредная сучка. Я не хотел вдвоем, хотел с ней по-человечески, один на один, ты же знаешь, как она мне нравится.
     Медленно, словно побитая собака, в сопровождении Кондрата я спустился по ступеням вниз на первый этаж. Славка Елдаков стоял у входа, он, увидев меня, позвал.
– Иди скорее, Савва, там, на улице, та-аки-ие телки центровые тасуются.
– Где? – встрепенулся я, мгновенно забыв свою печаль по Машке.
– За рестораном. В машине сидят. Их там аж целых три.
       Я, было, последовав за ним на улицу, резко остановился.
– С ума сошел? Какие еще свободные телки в такой час? Они нас, что ли, ждут? «Аж целых три» – передразнил я его.
– Идем, на месте разберемся, – не отступал Славик, и я последовал за ним; Кондрат, махнув на прощание рукой, в одно мгновение куда-то исчез. Мы со Славиком обогнули ресторан справа, и вышли на заднюю, или служебную стоянку. Действительно, там обнаружился зеленый «жигуленок» с одесскими номерами, в салоне которого звучала музыка, мелькали женские лица, вспыхивали огоньки сигарет, слышались веселые голоса.
– Может, семья? – обернувшись, спросил я своего товарища неуверенно.
– Сам ты «семья», – посмотрел на меня Славик сочувствующе. – Я к ним подходил, прикурить попросил. Три молоденькие телки, и все курят, явно ждут кого-то, или сниматься приехали.
     Я достал из пачки сигарету «Marlboro», подошел и тихонько постучал в боковое стекло:
– Девчонки, дайте прикурить.
– В вашем городе что, проблемы со спичками? – спросила одна из девиц, симпатичная блондинка, высовываясь из окошка и подавая мне зажигалку.
– Нет, хуже, проблемы с красивыми девушками, – вздохнув, ответил я, затем, прикурив, вернул ей зажигалку. – Чего буксуете тут в такое позднее время, поехали, что ли, прокатимся с ветерком?
– Не получится, мальчики, – ответила девица не без кокетства в голосе, – мы наших ребят ждем.
     Я уже хотел было извиниться и отойти, как вдруг вспомнил эту девицу, блондинку, – именно она сидела за столиком в кабинке ресторана, когда я бегал по залу, разыскивая измаильских хлопцев. Так-так, обожгла меня догадка, значит, эти девочки ждут своих мальчиков, а те в настоящий момент прохлаждаются в милиции. Идея в моей голове созрела мгновенно.
– Славик, иди-ка сюда, – позвал я.
        Слава подошел, а я, открыв переднюю дверцу машины, сказал, поворачиваясь к нему и подмаргивая:
– А эти дамочки, товарищ капитан, подружки тех самых хулиганов, которые сейчас находятся у вас в райотделе.
– Так почему они еще здесь? – мигом включился в игру Славик. – Мы их сейчас тоже определим… пожалуй, в вытрезвитель. Для начала до утра, а там будет видно.
     Блондинка, сидевшая на переднем пассажирском сиденье, дернулась, хотела было вытащить ключи из зажигания, но я ее опередил, и ключи оказались в моей руке.
– Простите, мадам, это теперь в нашей компетенции. 
       Девушки завозились на своих местах, зафыркали, загалдели возмущенно все разом: «Что такое?», «Какая милиция?», «Вы не имеете права!», «Это частная машина!», но я уже садился за руль.
– Вы прекрасно знаете, какая у нас милиция, – сказал я, поворачивая ключ в зажигании. – Я же не угоняю вашу машину, сейчас в райотделе с вами разберемся.
     Мотор завелся и я, усевшись поудобнее на сиденье, крикнул Славке:
– Поедем товарищ капитан, на ваш опорный пункт, вы следуйте впереди, я за вами.
– Хорошо, – отозвался он, затем, остановившись и состроив недоуменное лицо, на секунду задумался, потом хлопнул себя по лбу и побежал к своему автомобилю.
     Девушки продолжали что-то бурчать, но уже стали постепенно стихать, когда я, осторожно выехав со стоянки, взял курс на Липованку – городской микрорайон, где проживал Славка.
       Я вел машину очень аккуратно, не торопясь: во-первых, потому, что почти не умею водить, а во-вторых, по возможности стараюсь себя любимого, беречь, а в-третьих, попросту был пьян, ну и в-четвертых, признаюсь честно, мне очень не хотелось, чтобы нас случайно остановила милиция, и тем самым испортила столь симпатичный план, экспромтом задуманный мной.
     Славка ехал впереди и, к счастью, не очень гнал, так что мне только и оставалось, что держаться за ним и не забывать переключать скорости, а они, надо сказать, переключались почему-то с противным скрипом, отчего моя соседка – блондинка, каждый раз кривилась.
– Вы что, водить не умеете? – наконец спросила она.
– Как видишь, не умею, – сознался я. – И права не купил, и на машину еще не наворовал.
     Когда Славик свернул к своему дому, я, следуя за ним, закрутил крутой вираж, и чуть было не зарулил прямиком в столб, не замеченный мною вовремя, и только хорошая реакция в последнее мгновенье выручила, я резко затормозил, машину занесло юзом на гравийном покрытии, и она, дернувшись в последний раз, остановилась и заглохла.
      Девицы и охнуть не успели, как я, вытащив из зажигания ключ, выбрался наружу и пригласил их:
– Прошу вас, милые дамы, сейчас пройдемте со мной, напишете объяснительные, в которых честно признаетесь, что никакой драки вы не видели…
– А мы и не видели, – сказала одна из девушек.
– Вот-вот, об этом вы нам и напишете.
      Я шел, размышляя, о каких таких изнасилованиях, имеющих ко мне отношение, говорил Марченко, и решил, что зампрокурора попросту блефует – с такими серьезными обвинениями, если они действительно документально подтверждены – имеются заявления пострадавших, объяснительные и т. д., - у него была возможность в любую удобную для него минуту скрутить меня и отправить в камеру.
     Славик, поджидавший нас у подъезда, пошагал вперед и открыл ключом дверь. Следом за ним мы вошли в его двухкомнатную холостяцкую квартиру, в прихожей загорелся свет, и девушки в недоумении стали озираться по сторонам.
     Хозяин квартиры, сняв пиджак и оставшись в рубашке с коротким рукавом, стоял перед ними, поигрывая мощным оголенным бицепсом, и плотоядно улыбался. Я невольно усмехнулся: чем мне нравилось ходить вместе с ним по девкам, так это тем, что они в присутствии Славика, стоило ему хоть слово сказать, а порой даже и без того, от одного его вида или даже взгляда начинали испытывать прямо-таки патологический страх, беспрекословно выполняя все его требования. А может, это его особый мужской магнетизм порождал в них особую смесь восторга, легкого ужаса и желания подчиняться, не знаю.
– Время позднее, друг мой, – деловито сказал Славик, оценивающе оглядев девушек. – Поэтому, ты, Савва, выбери себе подругу, а две другие пойдут со мной. Все!
       Лица девиц в этот момент надо было видеть – описать невозможно.
-Что?.. Как?.. Куда мы попали? – заголосили они одновременно в три голоса, я тем временем ловко подхватил блондинку под руку и повел ее в спальню, уже хорошо знакомую мне по предыдущим посещениям квартиры, а читателю по предыдущим историям.
     Вошли, и блондинка, обдав меня ледяным взглядом, остановилась у самого входа.
– Я тебя видела в ресторане, – наконец признала она меня. – И никакой ты не милиционер, ты дрался там с нашими ребятами.
«Дрался» – передразнил я ее. – Ха, было бы с кем драться. А ты знаешь, что ваши «герои» спрятались в дамском туалете, да так, что выудить их оттуда не было никакой возможности, тоже мне – гордые мэны.
     Девица опустила голову, и я, решив загладить неловкую ситуацию, спросил:
– Как тебя зовут?
– Зачем это тебе? – Голос девушки был все еще резок.
– Могу я узнать имя женщины, с которой собираюсь спать?
– Стелла, – неохотно произнесла она свое имя.
– А меня Савва.
– Не могу сказать, что очень приятно, – с вызовом сказала Стелла, – и знай, что спать я с тобой не собираюсь. 
– У-ху-ху, какие мы гордые! Так знай, меня не волнуют твои трудности, девочка моя, – сказал я. – Ты будешь моим призом – за все сегодняшние потрясения. Мой организм нуждается в компенсации и будет справедливо, если этим призом окажешься ты.
– Но если ты… тогда это будет изнасилование.
     Я усмехнулся, перед глазами почти явственно возникло строгое лицо зампрокурора Марченко.
– Одним изнасилованием меньше, одним больше… – пробормотал я и посерьезнел лицом: – Давай-ка, звездочка моя (стелла - звезда), не теряй времени, живо раздевайся, упала на «горизонт» и лапки в стороны!
– Даже и не подумаю.
– Да? – Шагнув к ней, я рывком подхватил девушку под бедра и поднял так, что головой она почти уперлась в потолок; блузка задралась, оголив чуть полноватый, но приятной формы животик. Продолжая держать девушку на весу, я поцеловал ее в пупок.
– Поставь меня сейчас же на место, – воскликнула сверху Стелла.
        Я медленно опустил ее на ноги, но пока держал ее тело в руках, прочувствовал его, и мгновенно пришло желание.
– Ты сильный, да? – возмущенно сказала она, но, как мне показалось, не без оттенка кокетства. – Во мне почти шестьдесят килограммов.
– Да уж вижу, что костями не гремишь.
      Я оглядел Стеллу. Наряду с приятно округлой попой и нормального размера бюстом, она сохраняла девичью стройность фигуры, да ей и было то, собственно, не больше двадцати лет, совсем еще молоденькая.
– Давай не будем понапрасну терять время, а по-хорошему отправимся в постельку, – склонив голову набок, дружелюбно предложил я.
– Послушай, хорошо, а поесть в этом доме что-нибудь найдется? – неожиданно спросила Стелла.
– Вот тебе на, вы же только из ресторана, – удивленно развел я руками.
– Я понервничала тут с тобой и снова захотела есть.
– Интересная особенность организма, - покачал я головой. - Скажи, а поужинать любовью тебя не устроит?
– Принеси мне пару бутербродов и что-нибудь попить, – обезоруживающе улыбнулась Стелла.
     Вздохнув, я оставил свою даму одну и в растерянности поплелся на кухню. «Вот же эти женщины, черт бы их всех побрал... Интересно, каким это образом они всегда безошибочно вычисляют, что я добрый человек? И при этом используют меня, как им только заблагорассудится».
     Когда я вернулся в спальню, Стелла уже находилась в постели, а вещи ее были аккуратно сложены на стуле.   
     Завидев меня, она стыдливо прикрылась простыней.
  -Ой-ой, так ты еще и недотрога! – шутливо проговорил я, ставя тарелку с бутербродами и 3-литровую банку с компотом на стол, после чего начал раздеваться. Не сводя с меня глаз, Стелла спросила:
– Слушай, Савва, я тут как последняя дура разделась и поперла в постель, а мои подружки, наверное, сидят себе сейчас там, посмеиваются, и при этом наверняка думают обо мне плохо?
-Ой, сейчас им, поверь, совсем не до смеха, да и думать тоже некогда, – сказал я со смешком, – они, уверяю тебя, в эту минуту очень заняты, изо всех сил стараются, отрабатывают по полной, и обе уже изрядно вспотели.
     Стелла, выслушав меня, вздохнула и отвела глаза в сторону.
– Двигайся, – сказал я, залезая под одеяло и пытаясь нащупать под ним какую-нибудь часть тела девушки.
-У меня, кстати, есть жених, он сейчас там, в милиции находится, – сказала Стелла, демонстративно отодвигаясь на противоположный край кушетки. – Завтра утром, как мне кажется, мне тоже придется туда пойти.
– А нам жених ваш ни к чему, мы не признаемся ему, – пропел я на ходу сочиненный экспромт, добираясь, наконец, до какой-то округлой, одновременно мягкой и теплой части ее тела. – И не пугай меня, слышишь, пупсик, я с некоторых пор живу одним днем, а что будет завтра, меня не интересует.
     Стелла, сопя, пыталась оттолкнуть мои руки, но я преодолел ее слабое сопротивление, задрал ее ноги так, что они достали ей до головы и уверенно вошел с ней в полный контакт.
     Прошло что-то около получаса, мы уже закончили постельные упражнения, Стелла отвернулась к стене, и, кажется, уснула, а мне не спалось. Жуя один из бутербродов, к которым девушка и не притронулась, я сидел в постели и размышлял. Вот уже в который раз я прокручивал в голове треволнения этого, к счастью уже минувшего злополучного дня, а какая-то непонятная тревога все же оставалась, мешая мне полностью расслабиться. Чертов прокурор, подумал я, злясь на Марченко, он так запугал меня, что я, наверное, благодаря этому скоро в импотента превращусь.   
     В раздумьях прошло еще какое-то время, а я все не мог уснуть. В конце концов, решил я, лучшее снотворное, это, конечно же, секс, и осторожно пристроившись, вновь проник в сладенькую Стелкину щелочку из позиции сзади, и она, вздохнув, тут же порывисто схватила меня за руку, чем помогла мне, затем громко и сладострастно задышала:
– Ну, чего же ты такой ненасытный-то, а?.. Да не туда, чуть пониже… да…
      Утром мне пришлось встать рано, разбудить девушек и подождать, пока они приведут себя в порядок.
          -Извини за вчерашнее, звёздочка моя, ты стала невольной и невинной жертвой моей похоти. Но мне было хорошо с тобой.
         -Да ничего, - улыбнулась она дружелюбно, - чего только в жизни не случается.
        -Жаль, что мы встретились вот так, неожиданно, потому что ты мне понравилась, - честно сказал я, затем подошёл и, стесняясь, поцеловал куда-то в шею.
      -У тебя этих встреч… - глаза её блеснули, - пойдём уже, болтун, а то сейчас  еще о любви заговоришь. 
    Спустя четверть часа мы сели в машину девушек и тронулись в обратный путь. «Моя» Стелла выглядела свежо в отличие от подруг, которые имели помятый вид. 
– Сейчас я отвезу вас к ресторану, а вы пока договоритесь между собой, где и как провели эту ночь, если кто-то из ваших мужиков окажется на месте и будет приставать с расспросами. Все ясно?
– Да ладно, – махнула рукой одна из девушек. – Это не твоя забота, Савва. Ты, главное, не болтай никому, а мы со своими делами сами разберемся.
– А где, кстати, еще две девушки, – спросил я, нисколько не обидевшись на нее, – которые вчера были вместе с вами в компании?
– Остались во второй машине у милиции ждать, – сказала Стелла. – Там Лариска сама водит и имеет права.
– Ага, понятно, – протянул я, подъезжая к зданию ДК и останавливая машину. Дворец культуры расположен вблизи ресторана, всего в полусотне метров, зато машину – и это было, на мой взгляд, главным - из-за здания с этого места не видно. Что я, враг своему здоровью, что ли, думал я, выбираясь из водительского кресла. Я совершенно не был расположен после столь сладострастной ночи выяснять с кем-либо отношения, и уж, тем более, с женихом Стеллы.      
     Пожелав девушкам всего наилучшего, я пошел в противоположном от ресторана направлении, то есть в сторону парка. Стелла, как мне показалось, хотела что-то напоследок мне сказать, но я уже углубился в заросли парковых насаждений.
     А вечером того же дня мы вновь встретились с Женькой – моим тренером, которого, как я и предсказывал накануне, выпустили из милиции еще до обеда.
-Так из-за чего вчера у тебя с теми парнями драка произошла? – пожимая тренеру руку, спросил его я, разглядывая свежие царапины и ссадины на Женькином лице.
-Уже и не припомню, – усмехнулся он. – Кажется, я там за твоего дружка, за Графа заступился, а больше ничего не помню, память как отрезало.
– Ясно, – проговорил я, хотя, конечно, мне ничего не было ясно. Мы поболтали еще немного, посмеялись, вспоминая вчерашний вечер, но выпивать на этот раз не стали и вскоре расстались.


                Новелла седьмая
               

                Коктейль    "Огонь Прометея".


Бренди              25 мл.
Ликер "Узо"   20 мл.
В рюмку вливаем бренди, потом ликер.



                Лишняя обойма.
 
                Вел себя придурком я везде,
                но за мной фортуна поспевала,
                вилами писал я на воде,
                и вода немедля застывала.
                Игорь Губерман   

 
      С самого раннего часа, занимаясь текущими делами по бару, я закончил подготовку к работе около десяти утра, и как раз в это время в дверь постучали – сильно и требовательно. Так обычно стучит моя директриса Александра Семеновна, но при этом она еще и голос подает, типа: «Савва, открой сейчас же, мне необходимо с тобой поговорить», а сейчас почему-то я ее голоса не услышал.
     Я открыл и – о, боже! - в бар, едва не размазав меня по стойке, вломились милиционеры количеством не менее десятка, причем все они, судя по погонам, были офицерами.       
    Возглавлял это вторжение, другого слова не подберу, начальник ОБХСС районного отдела милиции капитан Виталий Яковлевич Гончаков. Увидев перед собой столь внушительную милицейскую братию, да еще по форме, я удивился: обычно офицеры милиции в подавляющем большинстве случаев ходят в гражданском, а тут они были поголовно одеты в полевую форму, да еще при оружии.
     -Контрольная закупка, – грохнув кулаком по стойке, выкрикнул Виталий свою обычную шутку, чем вызвал громогласный хохот своих коллег, и я понял, что они уже с самого утра где-то хорошенько выпили. Вообще-то Виталий, несмотря на внешнюю простоту и имидж эдакого рубахи-парня, был весьма умен и хитёр; возьмите хотя бы уже тот факт, что он оказался единственным из начальников БХСС нашего района за последние тридцать лет, которого за его деятельность не расстреляли, или хотя бы не посадили в тюрьму, что, кстати, произошло практически со всеми его предшественниками; а недавно ему даже вручили орден за безупречную службу!    
       Тем временем вошедшие милиционеры обступили меня, стали жать руку, здороваться, затем я, гадая о цели их визита, отправился за стойку. Виталий, хотя и командовал парадом, не был в этой группе старшим по званию: среди присутствующих были также двое офицеров в звании майора: один из них Мунтяну, заместитель начальника РОВД по оперативно-следственной работе, и начальник уголовного розыска Шишигяну Василий Васильевич. Если Виталия я искренне уважал за ум, за юмор, и в особенности за доброжелательное ко мне отношение, а с Мунтяну практически не сталкивался, то Шишигяну, честно говоря, побаивался – уж до того хитрющий был мент, настоящий волчара. Все прочие из присутствующих здесь офицеров были простые опера и участковые, к которым я относился дружелюбно-снисходительно; среди последних были также мои старые приятели, оба старлеи, носившие клички Банан и Яник.
     Когда Виталий с шутками и прибаутками рассадил всех своих коллег за столики, Шишигяну, начальник УГро, взял слово и, напустив на себя строгий вид, обратился ко мне:
-Итак, товарищ бармен, мы пришли сюда, чтобы разобраться с вами по всей строгости закона, и для этого у нас имеется сразу несколько причин. – Я выразил на своем лице повышенное внимание. - Вот, к примеру, не далее чем вчера, - продолжил Василий Васильевич, - вы послали на фуй водителя начальника РОВД сержанта Ваню-цыгана. И кто вам, спрашивается, дал такие полномочия: человека в форме и при исполнении на фуй посылать? – Менты, внимательно слушавшие его, неодобрительно загудели, поддерживая коллегу.
– Так он же, Василий Васильевич, – шуточно начал оправдываться я, – влетел в бар в самый разгар работы и стал кричать, что сейчас сюда войдут двое особенных людей: начальник милиции и запредгорисполкома, и что, мол, поэтому я должен выгнать всех своих клиентов из бара. Ну, я и послал его подальше. Что я, этих начальников не видел, что ли? Нашли бы, где и как их обслужить, можно было и в подсобку завести, или же в банкетный зал отправить.
    Василий Васильевич выслушал меня до конца, но мои объяснения его не удовлетворили, и он продолжил, нагнетая давление:
– Ну а почему же матом послал, других слов не было, что ли?
– Так я же, Василь Василич, почему матом? За наглое вторжение и безкультурное поведение, – безвинно хлопая ресницами, говорю я. Затем, заметив, что Виталий мне подмаргивает, набрался храбрости и продолжил:
– Вот вас, Василь Василич, я бы на фуй ни за что не послал. – Лицо майора в одно мгновение вытягивается, но я тут же продолжаю: – Потому что вы – высококультурный человек, так бы себя не повели. – За столиками послышались смешки, и Василий Васильевич стал багроветь лицом. Он привстал со своего места и поочередно оглядел всех присутствующих.
– А ну-ка вы, опера, чего смеетесь, возьмите этого бармена и киньте его в «обезьянник», вы что, не видите, что он издевается над вашим начальником. Пусть посидит там денек-два, может, придет в себя, негодяй эдакий.
     Менты весело смеялись, не принимая сказанного всерьез, поэтому Василий Васильевичу тоже пришлось сделать вид, что он пошутил.
– А вот еще по какой причине я бы вас никогда и ни за что не послал, – не успокоившись на этом, продолжил я. – По самой простой: мы же все вас так любим, Василий Васильевич!
     За этими словами последовал новый взрыв хохота.
     Сверкнув глазами, Василий Васильевич, хлопнув ладошкой по столу, говорит:
– Мне твоя любовь, Савва, и на хрен не нужна, а ты давай-ка, негодяй, выставляй на столы три бутылки водки, а не то обижусь по-настоящему.
– Если сам все три выпьешь, Василич, и тем самым докажешь, что ты настоящий мужчина, – говорю я, – то выставлю.
– Давайте, ребята, поторопимся, – прервал нашу перепалку Виталий, – наливай, Савва всем по сто и не беспокойся – оплатим. Нам через полчаса на полигоне надо быть, - он бросил взгляд на часы, - там как раз стрельбы начинаются. – Лишь после этих слов я понял, отчего это все менты при форме и пистолетах. – А если будешь себя хорошо вести, – продолжил тем временем Виталий, – мы и тебя с собой возьмем.
    Я выставил на столы рюмки, три бутылки водки и с десяток пива, которые в каких-нибудь пять минут были оприходованы доблестными стражами правопорядка, а сам пошел переодеваться.
     Когда к ресторану подъехал служебный милицейский "ПАЗик", все гурьбой высыпали из бара и погрузились в него; не преминув воспользоваться приглашением, я тоже последовал за ними.
     По пути следования автобуса к армейскому дивизионному полигону из разговоров милиционеров между собой я понял, что все работники РОВД должны сегодня произвести плановые стрельбы.
      Место для стрельбы из пистолета было выбрано довольно удачно – скрытая покатыми насыпями земли ложбинка с бруствером, откуда могли вести огонь десятка полтора стрелков одновременно. Рядовой состав к нашему приезду уже отстрелялся и тем же автобусом отправился обратно в город, а к нам из оставшихся примкнули лишь ответственный по стрельбам – капитан, и пара офицеров, приехавших ранее.
      Для начала все пальнули по паре магазинов – стреляли по мишеням с 10 и 20 метров, – а потом начали "прикалываться" – пулять на бегу, лежа, с колена, с кувырка и даже с прыжка. Дело, в конце концов, дошло до стрельбы по "летящей" мишени – один из офицеров подбрасывал в воздух тряпичную куклу, непонятно откуда здесь взявшуюся, а остальные, стреляя навскидку, пытались в нее попасть. Я тоже принял в этом деятельное участие – мы с Виталиком стреляли из его пистолета по очереди. Стреляя по мишени, я выбил 63 очка из ста и стал приставать к Банану, чтобы он объяснил мне, плох этот результат или хорош. Банан был общепризнанным «экспертом», так как великолепно стрелял и все с ним советовались.
– Если бы все наши опера стреляли так же как ты, – сказал он мне, – было бы замечательно.
     Вскоре выяснилось, что боевой дух стрелков, или, вернее, их пьяный азарт с течением времени только разгорелся, а боезапас уже оказался полностью отстрелян. Виталий, дав нам команду ждать, все тем же автобусом отправился в райотдел, чтобы привезти дополнительное количество патронов. Те, у кого еще оставалось по нескольку патронов, от нечего делать отстреляли их по мишеням, после чего стали хвастать друг перед другом, тыча в мишени и выяснять, кто из них лучший стрелок. Я засунул за пояс "Макаров" Виталика с полной обоймой, и вступил в общий разговор.
     Тем временем Василий Васильевич Шишигяну, с удивлением и недоверием разглядывая свою мишень с редкими попаданиями, подошел ко мне.
– Ну что, бармен, – с гаденькой улыбочкой на лице обратился он ко мне, – ты собираешься за свое поведение прощение просить, или как?
-Или как, – без улыбки ответил я, доставая из-за пояса пистолет и взводя его в боевое положение. – Я смотрю, Василий Васильевич, ты по-доброму не отъе@ёшься, значит, настало время свести с тобой счеты. 
– Э…э! – подался он от меня. – Ты это... Сказали ведь, что ни у кого нет патронов.
– Зато у меня имеется полный магазин, – сказал я, выбрасывая обойму на ладонь и демонстрируя ему, после чего со щелчком возвратил ее обратно. Офицеры, услышав наш разговор, стали окружать нас, но близко не подходили. – Так вот, Шишигяну, сегодня ты стоишь перед выбором: или ты, наконец, станешь человеком, или тебя за все твои прегрешения постигнет тяжелая кара. Короче, я вызываю тебя на дуэль! Сейчас мы с тобой честно поделимся. Вот тебе четыре патрона, мне остается три, и расходимся на двадцать шагов.
     Василий Васильевич, отступив на несколько шагов назад, сказал:
– Савва, ты что… не шути с этим.
– А я и не шучу, – говорю я ему, одновременно незаметно для него подмаргивая окружившим нас офицерам, чтобы не принимали мои слова всерьез. – Говори, долго еще будешь мне мозги парить?
– Не буду, не буду, – тут же заверил меня Василий Васильевич, положа руку на сердце, – никаких с тобой больше дел.
– Ладно, так и быть, поверю тебе на этот раз, тем более что сказано это при свидетелях, – сказал я, ставя пистолет на предохранитель и засовывая его за пояс.
     Как раз в это время подъехал вернувшийся автобус, все потянулись к Виталику, который принес ящик с патронами и стали набивать ими магазины, однако желание продолжать стрельбу почти у всех почему-то пропало.
     Виталий по возвращению выглядел еще более пьяным, чем до отъезда. Наверняка в каком-нибудь кафе по дороге отметился, подумал я. Кто же из буфетчиц откажет начальнику БХСС? Да они со счастливым блеском в глазах нальют ему лучшей, да прохладной водочки, да еще закусить поднесут.
    Тем временем, переходя от одного стрелка к другому, Виталий каждого стал расспрашивать, где его пистолет, но все только отмахивались. Вскоре он подошел к нашей группе, где рядом со мной стояли Яник и Банан.
– Банан, где мой пистолет? – спросил он.
– Не знаю, – ответил тот, – у меня мой.
– Яник, я тебе свой пистолет не давал? – спросил он другого нашего товарища.
– Нет, – отвечал тот. – А ты номер свой помнишь?
     Пожав плечами и показав этим, что не помнит, Виталий последовал дальше, а несколькими минутами позднее, обойдя всех по кругу, он покачивающейся походкой подошел ко мне:
– Савва, ты не видел мой пистолет?
– Не знаю, – спокойно отвечаю я, – У меня, ты же знаешь, свой есть. – Сказал, и потопал на линию стрельбы.
– Вот блин, – развел руками Виталий, – отдал кому-то, а кому, не помню.
     Прошло еще около десяти минут, я уже успел отстрелять пару обойм, когда ко мне вновь подошел Виталий.
– Эй, Савва, какой это у тебя свой? – спросил он. – Ну-ка давай сюда, сверим номера.
      Я с улыбкой возвратил ему его пистолет.
     Стрельбы в тот день завершились благополучно, происшествий и пострадавших не было. Но менты меня почему-то никогда больше с собой на стрельбы не брали.


                Новелла восьмая   
         




 Коктейль "Сердцеед".


Ликер "Банановый"               15 мл.
Ликер "Кюрасо" (голубой)  15 мл.



               
                Чудеса хереса. 
               
                От акта близости захватывает дух
                сильнее чем от шиллеровских двух.
                Игорь Губерман               
    
        Впервые я увидел эту девушку, войдя в винный отдел магазина «Молдова». Она сидела за кассой. Рыжеватые кудрявые локоны до плеч, круглое озорное лицо, почти все время смеющееся, – девушка не могла не вызвать к себе симпатий окружающих. Портрет ее дополняли светло-голубые глаза, слегка курносый нос, усыпанный милыми конопушками, и полные, сочные губы. Однако при более внимательном взгляде на нее мне в глаза бросились сразу два несоответствия типу юной девы – крупная грудь, которая, надо сказать, волнующе смотрелась на фоне ее миловидного, почти девичьего лица; и совсем не по-девичьи стервозные глаза.
     В тот день мне удалось перекинуться с девушкой всего парой ничего не значащих фраз – винные отделы в нашей стране повсеместно в почете, поэтому в кассу постоянно стояла очередь. Потом на пару недель я потерял Зою – так звали эту симпатичную девушку – из виду, а во второй раз я увидел ее уже у себя в баре. Зоя пришла туда вместе со своей подругой Катюшей –хорошо сложенной миниатюрной брюнеткой с живыми черными глазами, бойкой в разговоре и постоянно улыбающейся. Было около девяти вечера, а на это время в баре приходится час пик, так что на этот раз уже занят был я, вовсю трудясь за стойкой.
     Девушки работали в одном магазине, только в разных отделах, а о Катюше я уже знал немного от Кондрата, который сообщил мне о том, что девушка к нему неравнодушна и давно пытается завоевать его внимание и расположение.
     Пригласив девушек присесть у стойки, я налил им по фужеру шампанского и едва лишь успел завести с ними разговор, как в подсобке зазвонил телефон. Извинившись, я прошел внутрь и снял трубку. Звонил Кондрат, однако не успел я, порадовавшись этим фактом, сообщить ему, какие у меня в гостях замечательные девушки, как он весьма непривычным для него упавшим, почти плачущим голосом сообщил мне пренеприятнейшую новость: накануне ему вручили на руки повестку в военкомат, в которой было сказано, что уже назавтра ранним утром он должен явиться с вещами на призывной пункт, – и вперед, в советскую армию, на защиту Отечества.
     Выслушав его, я положил умолкнувшую трубку на рычаг и на минуту задумался.      
     Нельзя сказать, что для Кондрата повестка в армию была неожиданностью – нет, он, разумеется, знал, что его час пробьет, и даже ждал этого, но все же надеялся, что у него будет достаточно времени от момента получения повестки до отправки в армию, как должно было быть по логике вещей. Он прошел несколько комиссий, на которых пару раз вставал вопрос о том, чтобы освободить его от службы по состоянию здоровья, но в итоге все же решено было признать Кондрата годным к нестроевой службе. А время призыва заканчивалось, оставались считанные дни. И вот такая шоковая для семьи новость – завтра!
      Мне некогда было рассуждать и бездействовать – мой лучший друг и напарник по амурным делам сидел сейчас дома в одиночестве и едва сдерживал слёзы. При таких обстоятельствах, согласитесь, я попросту не мог продолжать работу. Вернувшись за стойку, я выключил музыку и во всеуслышание объявил, что бар закрывается по техническим причинам, и на расчет клиентам дается пять минут. Мои гостьи удивленно переглянулись между собой, затем Зоя спросила:
-Что-нибудь случилось, Савва?
– Да, – ответил я с печальной улыбкой. – Случилось то, что моего самого близкого друга завтра утром отправляют в армию.
– Кондрата, что ли? – не сдержавшись, ахнула Катюша.
       Я кивнул в задумчивости – в голове хаотично крутились всякие мысли, нужные и ненужные в этой ситуации. Затем предложил:
– Зоечка, Катенька, девчонки, давайте вместе поедем к нему домой. Проводим парня по-человечески в армию, а то все это так неожиданно... как снег на голову в июле месяце.
– Ну хорошо, – закивала Зоя. – Конечно, поедем. Ты как, Катя?
      Девушка порывисто поглядела на нас обоих, покраснела, затем застенчиво сказала:
– Да, конечно, я согласна, проводим.
     Я по-быстрому рассчитал посетителей, которые покидая бар, недовольно ворчали, но я в утешение давал каждой паре по большой шоколадке «Алёнка». Запирая за последними посетителями дверь, я повесил снаружи картонку с надписью: «Санитарный час», затем сложил какие-то бутылки в свою сумку и вышел вместе с девушками на улицу через внешний боковой выход.    
      -Сейчас поймаем кого-нибудь с машиной, и – в путь, – сказал я им, осматриваясь по сторонам. Нам почти сразу же повезло: знакомый водитель-частник за три рубля согласился подбросить нас в микрорайон Спирина, где жил Кондрат. Девушки, расположившись на заднем сидении, о чем-то оживленно переговаривались, а я, сидя рядом с водителем, пытался привести в порядок свои запутанные мысли. В какую-то минуту, оглянувшись на девушек, я невольно улыбнулся: пожалуй, вчетвером мы – они и я с Кондратом, - составили бы великолепную компанию: одна из девушек, Катюша, симпатизировала Кондрату, другая, Зоя, нравилась мне, причем, мне казалось, что и я был ей небезразличен. По опыту знаю, насколько редко складывается так, что пара подружек идеально подходит паре друзей.      
    Однако, к большому сожалению, именно сегодняшний вечер мы с Кондратом не имели возможности полностью посвятить девушкам хотя бы уже по той простой причине, что мой товарищ не мог уйти куда-либо из дому и надолго расстаться с матерью – ведь он покидал родные пенаты как минимум на два года. К тому же, имелась еще одна, не менее веская причина – сегодня я должен был поставить Кондрату последний укол бициллина и на этом заканчивался курс его лечения от... – да кому, собственно говоря, есть до этого дело? Настоящие мужчины эту болячку всерьез не воспринимают и зачастую называют насморком.
– Савва, – послышался сзади голос Катюши. – А кто еще кроме нас там будет? Ведь мы не готовились... и не одеты подходяще.
– Никого, Катенька, из посторонних не будет, только мы вчетвером, – ободряюще улыбнулся я ей. – Ну и мама, конечно, так что парадная форма нам не потребуется.
     Кондрат, открывая нам дверь, был одновременно удивлен, обрадован и растерян: он не ожидал увидеть меня так скоро, да еще в сопровождении двух привлекательных дам. Растроганный, он молча уронил голову мне на плечо и стал шмыгать носом.
– Ну-ну, нечего тут влагу разводить, – сказал я грубовато, желая подбодрить товарища, и похлопал его ладонью по спине. – Страна, понимаешь, нуждается в героических защитниках отечества, так что крепись и мужайся.
      Сняв верхнюю одежду, мы перебрались из прихожей в зал, где девушки в унисон стали как могли утешать и подбадривать Кондрата. А вскоре из кухни подоспела хозяйка дома, мама Кондрата - Ивонна Ульяновна, и, бегло поздоровавшись, попросила нашей помощи. Мы все вместе отправились на кухню и за один заход принесли и заставили тарелками с закусками весь стол. Минутой позже хозяйка, добавив к сервировке рюмки и фужеры, пригласила всех садиться. Девушки поначалу стеснялись присутствия мамы, но я, взяв инициативу в свои руки, откупорил прихваченные из бара коньяк и шампанское и стал разливать их в рюмки и фужеры. Мы выпили (все, за исключением Кондрата), закусили, и вскоре шутками и анекдотами мне удалось немного развеять грустную атмосферу вечера.
      После нескольких рюмок коньяка девчонки оживились, освоились, и даже стали понемногу шутить. Катюша, периодически бросала быстрые взгляды на Кондрата, но, едва он это замечал, как девушка тут же отводила глаза. Зоя, с интересом наблюдая за ними обоими, заговорщицки мне подмигивала. Мама, поначалу пристально разглядывавшая девушек, постепенно свыклась с ними и успокоилась, и вскоре, извинившись, убежала хлопотать на кухню, а я, поддерживая бодрый дух  компании, стал рассказывать смешные случаи и комичные истории из своей армейской службы.
– А почему ты совсем не пьешь? – в очередной раз поднимая свою рюмку, спросила Кондрата Зоя. – А то как-то неудобно получается: Савва нам наливает, а тебе нет.
– Да я… это, – замялся Кондрат, – вы извините меня, девчонки, пить совсем не умею, наверное, аллергия у меня на алкоголь. Сто грамм выпью, потом плохо себя чувствую, два-три дня не в форме, мутит, голова болит. А завтра ведь нужно в пять утра вставать, так что, если выпью, армия меня наверняка не дождется.
     Девушки рассмеялись, а я в подтверждение его слов, не переставая жевать, энергично закивал. Тут вошла мама, она несла на исходящем паром блюде жареную кусками курицу с лапшой.
– Вот-вот, девушки, – с ходу подхватила она разговор. – Я тоже ему говорю: «Выпей, Кондрат, сегодня такой день, ты можешь себе это позволить», а он ни в какую, ну совсем не пьет парень.
– Да ладно вам, – перебил ее я, вновь разливая коньяк по рюмкам. – Ну не пьет человек, тут радоваться надо, а не удивляться. Я вместо него выпью, нечего ему баловаться – в ближайшие два года все равно пить не придется.
      Бедная мама, откуда ей было знать, что ее сыночку Кондрату по уже описанной выше медицинской причине пить сегодня было категорически противопоказано. И Катенька тоже была в пролете: если бы она даже очень захотела переспать с Кондратом, ему бы пришлось найти способ избежать этого, хотя девушка, следует признать, была довольно привлекательная.
     За столом, несмотря на все мои старания, по-прежнему царила грустная обстановка, и чтобы проводы в армию не оказались похожими на поминки, мы включили музыку и потанцевали с девчонками, а несколько позже даже спели все вместе несколько песен. А когда мы вновь сели за стол, – мама опять принесла горячее, на этот раз это были фаршированные перцы, – я поднял свою рюмку и пожелал Кондрату служить в армии так же достойно, как я служил.
     Девушки и даже Ивонна Ульяновна, отложив в сторону вилки, тут же заинтересовались этой темой, сегодня в этом доме околоармейские разговоры были явно в моде и к месту, ну я и рассказал им, как после пяти месяцев службы в стройбате меня комиссовали и отправили домой, а когда мои «однополчане» вернулись со службы, я уже благополучно работал в ресторане. Услышав финал этой истории, мои слушательницы дружно рассмеялись. Словом, я пожелал своему другу пройти службу моим «тернистым» путем. Кондрат, знавший эту историю почти дословно, только вздыхал – ему было ужасно жаль времени, затраченного на службу, а о том, чтобы «отслужить» как я, он даже не мог мечтать.
     Но кто мог знать тогда, сидя за этим прощальным столом, что Кондрата после девяти месяцев службы в стройбате комиссуют, причем из того самого госпиталя (?!), что и меня – ОВГ-367, расположенного в г.Тбилиси; и что он, вернувшись домой, вскоре устроится работать в ресторан – то есть, почти в точности повторит мой путь. И работать он станет в ресторане барменом – а где и когда, скажите, вы встречали девятнадцатилетнего бармена? (Позже, когда мы, смеясь, рассказывали эту историю в кругу друзей и знакомых, они отказывались нам верить, столько в ней было невероятных совпадений. Зато, пересказанная кем-то из тех же наших знакомых кое-кому еще, эта история заинтересовала работников из КГБ - Конторы Глубокого Бурения, из-за чего позднее мне пришлось ее дважды повторить серьезным дядям с большими звездочками на погонах. Правда, при этом никто из слушавших меня уже не смеялся, и уж тем более мне самому было не до смеха).
     ***
    Уже после полуночи, закончив свою позднюю работу, проводить Кондрата пришел его старший брат Олег, мой сверстник, который явился с женой и маленьким сыном. С их появлением стало заметно веселее, время за разговорами текло незаметно, и мы с девчонками опомнились лишь тогда, когда на часах было около трех часов ночи. В течение этого времени, выбрав удобный момент и уединившись с Кондратом на минуту в спальне, я торопливо сделал своему товарищу тот самый последний укол.
      Прощаясь, я обнял его, извинился за то, что не пойду провожать его на призывной пункт, отговорившись тем, что лучше будет, если рядом с ним в эти последние минуты перед разлукой будут только члены семьи, после чего мы – я и девушки - откланялись.      
     Катя жила в общежитие торга, так что проводить её оказалось по пути, и мы с Зоей довели ее до самых дверей этого неказистого здания. С этой минуты я взял Зою под руку, и мы пошли дальше, по направлению к магазину «Юбилейный», рядом с которым находился мой дом.
-Жаль, что я не могу пригласить тебя к себе, - сказала Зоя, на ходу все плотнее прижимая мою руку к своему боку, - хозяйка, на квартире у которой я живу, такая строгая.
-Нам это и не понадобится, проходим вот сюда, пожалуйста, - сказал я, увлекая ее в подъезд своего дома, благо мы как раз в эту минуту с ним поравнялись.
-Ты что, здесь живешь? – приостановившись, спросила Зоя.
– Да, я здесь живу. Так что, поднимемся? – не сколько спросил, сколько утвердительно сказал я. Зоя быстро взглянула мне в глаза, едва заметно улыбнулась, затем кивнула, и мы вошли в дом. Мы оба были усталыми и сонными и ужасно хотели спать, но едва я запер за нами входную дверь, как на нас нашло какое-то сумасшествие.    
      Целуясь взахлеб, и уже не размыкая объятий, мы почти бегом добрались до спальни, а там, на ходу избавляясь от одежды, сразу же повалились в постель.      
    Все дальнейшее произошло у нас скоропостижно и бурно, но так естественно, словно это было у нас не в первый, а в сто первый раз. Зоечка, как выяснилось в первую же ночь, оказалась дамочкой любвеобильной и весьма продвинутой в области секса, поэтому мы с ней играли на равных, и, вполне вероятно, что она в процессе этого еще и щадила меня, не раскрывая до поры до времени своих многочисленных сексуальных талантов.
    В жилах моей партнерши, как я узнал позднее, текло 100 % горячей гагаузской (то есть турецкой) крови, к тому же девушка в области секса была абсолютно без комплексов – а в наше время, это, согласитесь, большая редкость.
     Что и говорить, между нами в постели произошла настоящая схватка – «битва титанов» – в результате которой проигравших не оказалось – выиграли мы оба, после чего уснули обессилевшие, но при этом совершенно счастливые, в объятиях друг друга.
     Наутро, открыв глаза, я увидел Зою, склонившуюся надо мной. Она, перебирая пальцами кудри моих волос, воркующим голоском спросила:
– Тебе понравилась наша первая ночь, милый?
– Да, очень! – честно ответил я, поочередно целуя ее роскошные груди, нависшие двумя волнующими полушариями над самым моим лицом. – Это было что-то потрясающее, необыкновенное.
– Ты, я должна тебе сказать, такой сладкий и ласковый, а говорили, что ты любовник злой и жестокий, девок используешь и сразу бросаешь, – продолжала Зоя, игриво водя острыми наманекюренными ноготками по моему плечу.
– Ох уж эти сплетни, – пробормотал я, непроизвольно вздрагивая от слегка болезненных прикосновений. – Пойми, милая, работая в таком месте, как бар, невозможно не попасть на язык окружающих, ты слишком заметен. Плюс к тому слухи, домыслы, фантазии завистливых людей – и вот перед вами готовый злодей. Хотя… - улыбнулся я, - говорят, лучше грешным быть, чем грешным слыть...
– А то, что девушек у тебя было много, это тоже неправда? – спросила она, несколько меняя позу и накатываясь на меня уже всем телом. – Вот я, например, какая у тебя по счету?
– Ты, прелесть моя?.. – произнес я как бы в раздумье, потом коснулся ладонью ее плеча и спросил: – А какой сегодня день недели?..
– Пятница, – с готовностью ответила Зойка, затем на её лице отобразилось легкое недоумение. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто так, потому что я потерял счет дням. Так вот, ты у меня пятая, сладкая моя! – закончил свою мысль я.   
– Вот видишь! – воскликнула она и поцеловала меня в губы. – А говорят, говорят... А при чем здесь то, какой сегодня день? – вдруг встрепенулась она.
-Чтобы вспомнить, какая ты у меня... на этой неделе, – ответил я, честно глядя ей в глаза.
     На этот раз вместо поцелуя я едва не схлопотал пощечину, но, успев перехватить Зоину руку, опрокинул девушку навзничь и, преодолевая сопротивление, стал целовать, она же с напускным негодованием вырывалась.
– Успокойся, милая, я ведь не знал, когда именно встречу тебя. И понятия не имел, как ты выглядишь. Так что прости и попробуй понять, ведь все это время я одну лишь тебя искал.
– Ну, признавайся – на этот раз нашел? –  спросила Зойка, теперь глаза ее, озорно поблескивая, вновь смеялись.
– Боюсь... что да, – ответил я, и это было вновь честно.
***
      Спустя три дня, в понедельник, будучи в этот  день выходным, я зашел в магазин «Молдова» к закрытию, забрал Зою, и мы с ней отправились гулять по городу. Естественно, прогулка наша завершилась в баре при кафе «Весна» что на ул. Ленина, который  в этот день был открыт для посещения. (Мы с коллегами для удобства клиентов договорились чередовать выходные, так как в городе функционируют всего два бара).
      Сидевшие внутри завсегдатаи, завидев меня не на привычном месте – за стойкой, а в качестве посетителя, да ещё с дамой, зашевелились, заинтересованно поглядывая на нас, некоторые приподняли свои стаканы, салютуя ими в знак приветствия.
– Рад всех вас здесь видеть, друзья, – шутливо поклонился я присутствующим. Улыбающийся бармен – за стойкой в этот день трудился Женька – тоже тепло поздоровался с нами, затем спросил, что мы будем пить. Мне, любителю сыграть на публику, ничего не оставалось, как попросить чего-нибудь экстравагантного, и я сказал:
– Налей-ка мне, дружочек, чего-нибудь сек-су-аль-но-го.
– А что именно ты имеешь в виду, коллега? – Женька с шутливой улыбкой недоуменно развел руками. – Это, я так понимаю, связано с тем, что сегодня с тобой такая симпатичная девушка?
– Да-да, и с этим тоже, – сказал я, – налей-ка мне, пожалуй, хереса.
     В баре послышались смешки, а некоторые, очевидно, уловив созвучие в словах херес и хер, откликнулись необидными шуточками в мой адрес.
      А Женька взял и таки налил мне бокал хереса, а Зойке – шампанского. Я взглянул на Зою – от подколочек и двусмысленных шуточек, так и сыпавшихся в наш адрес со всех сторон, девушка слегка зарделась, а тут еще Женька, подливая тем самым масла в огонь, спрашивает громко:
– Скажи, Савва, тебе одного бокала хватит? На сколько заходов ты в эту ночь настроен, может, тебе еще один налить?
– Спасибо, коллега, – ответил я, залпом опустошив свой бокал. – Мой рекорд – два захода, так что, думаю, одного бокала будет вполне достаточно, а лишний все равно не поможет.
     Вновь смешки окружающих, но Женька, будто не слыша их, вновь наливает херес в мой бокал, затем шампанское - в Зойкин, после чего говорит, гад, во всеуслышание:
– А вот эти два бокала за мой счет, коллега, должен же я посодействовать товарищу в таком важном и ответственном деле.
     Я вновь поднимаю свой бокал (поверите ли, впервые в жизни пью херес, притом сразу в таком количестве) и говорю:
– Ладно, пусть теперь будет два раза. Повторю свой рекорд, но только ради тебя, коллега.
      И тут вдруг я слышу шепот моей Зоеньки, от которого меня едва в жар не бросило:
– Этой ночью, дорогой, ты полюбишь меня пять раз.
      Я рассмеялся в полный голос и поцеловал ее в щечку (конечно, приятно слышать такие слова от своей подруги, но ведь известно, что им, девушкам, легко об этом говорить).
      Почти сразу же от непривычного моему организму вина я почувствовал в желудке дискомфорт и срочно съел два пирожных подряд – это были трубочки с кремом, - чтобы вино ненароком не попросилось наружу.
     А еще спустя час мы с Зоей поднялись ко мне в квартиру. И вот тут она мне устроила «Варфоломеевскую ночь»: до самого утра мы ни на минуту не сомкнули глаз, и за это время я неоднократно подвергся изощренным сексуальным «экзекуциям» с ее стороны, и к рассвету вышло - что бы вы думали?! - пять заходов, как она и предсказывала.
     Зойка уже задремывала, когда я шепнул ей на ушко:
– Ну, зайка, хочешь еще разок?
– Хочу, – ответила она будто бы сквозь сон и потянулась ко мне своим жарким, сладостным телом.
– А больше нету, – мстительно прошептал я, зарываясь  лицом в ее роскошные груди, после чего мгновенно уснул.
     У меня с некоторых пор было заведено правило, когда первая же проведенная с девушкой ночь становилась последней, потому что, во-первых, как говорится: «Привет, невеста ночи, прощай, невеста утра»; а во-вторых, сами понимаете: «как много девушек хороших...»; а в-третьих, так проще, не успевает возникнуть стойких отношений и вытекающих из них взаимных претензий. И до сих пор, то есть до встречи с Зойкой, у меня почти со всеми девушками отношения складывались именно так - легко и просто: шампанское и многочисленные комплименты в день знакомства, угощение и полная самоотдача чувствам в день (или ночь) любви, а затем, после нее, вновь шампанское – уже как прощальный аккорд - и россыпь комплиментов в день расставания. Иногда все эти этапы соединялись в одном дне, порой даже вмещаясь в несколько часов, после чего обе стороны расставались к обоюдному, - я надеюсь, - удовольствию. И на этом всё! ВСЁ!
     Однако в случае с Зойкой на меня нашло какое-то затмение, или, скорее, наваждение: с каждой новой встречей я становился все более жадным до ее ласк, я теперь просто дня не мог прожить без нее. Это был тот случай, когда мне совсем не хотелось расставаться со своей партнершей.
    Шли дни, недели, и мне уже стало казаться, что я банально, по-мальчишески влюбился, когда произошло то, что заставило меня поостыть в моих чувствах и спуститься с небес на землю.
     В тот вечер мы с Зоей не договаривались о встрече, я должен был работать как обычно, допоздна. Но случилось так, что ресторан и бар заодно, без предупреждения закрыли после обеда на санитарный день, и после двухчасовой интенсивной уборки с использованием хлорки и других агрессивных чистящих средств, всех работников распустили по домам. Быстренько покончив со всеми делами и уборкой в баре, радостный от того, что у меня появилось свободное время, я чуть ли не вприпрыжку направился в магазин, чтобы встретить мою милую после работы. И вдруг увидел ее, Зоя как раз выходила из магазина. С обратной стороны здания, через «черный» ход. Правда, выходила она оттуда не одна, а с Сережей Птенчиком, которого к тому же держала под руку.   
       Оскорбленный до глубины души, я остановился в немой растерянности. Встал так, чтобы они меня, проходя мимо, случайно не заметили, и задумался. Конечно, Зойка мне как бы никто - не жена и не невеста, но мы с ней по-дружески договорились на период наших с ней встреч воздерживаться от каких-либо связей на стороне во избежание неприятных последствий. Ну, а нынешний её «попутчик» Сережа, по кличке Птенчик, надо сказать, и раньше «подрезал» мне с женщинами: он был двумя годами младше, стройнее, по-мужски внешне довольно привлекателен (по мнению некоторых наших общих знакомых женщин), и ко всему прочему, приходился мне родственником, правда не кровным, а благоприобретенным, являясь двоюродным братом моей супруги, так что и бить его, вроде как бы члена семьи, было, как вы понимаете,  было несподручно.
     Конечно, я мог их окликнуть, чтобы помешать этой встрече, даже рванулся было, но в последнее мгновение остановился и решил оставить все как есть. Еще у Пушкина по этому поводу сказано: «Так ваша верная подруга бывает вмиг увлечена: любовью шутит сатана».
     Я шел домой в весьма расстроенных чувствах и сам с собой рассуждал. Во-первых, я понимал, что в нашем с Зойкой случае произошло то, что называется «нашла коса на камень», то есть она, как современная  эмансипированная женщина, чувствуя себя свободной в своих знакомствах, симпатиях и поступках, сама решала, как ей жить и с кем спать. Во-вторых, я ведь не собирался связывать с ней свою жизнь, и разговора у нас об этом не было – во всяком случае, пока! – так что мне пришлось проглотить эту обиду, как горькую – и отрезвляющую –  пилюлю.    
    Правда, теперь, оказавшись в столь неприятном положении, я считал, что имею право ей за эту обиду отомстить, но месть, как известно, подается, как  шампанское, лишь в охлажденном виде, то есть через какое-то время и на холодную голову.
     Спустя несколько дней после этого случая Зоя зашла ко мне в бар, - я, конечно же, был обижен на нее и первым являться не собирался, - и сказала, что, к сожалению, работа забирает у нас обоих много времени и не позволяет чаще встречаться. Слушая ее, я понимающе кивал, глядел в ее шаловливые глаза, видел в них резвящихся чертиков, и молчал...    
      Да, я, гордый и самодостаточный мужчина, проглотив обиду, молча простил ей измену, и мы продолжали встречаться еще некоторое время, как ни в чём не бывало, пока в одну из наших бурных ночей она, со стоном вывернувшись из моих объятий, не сказала: «Осторожнее, Савва, не раздави во мне ребеночка».
     Я удивился: «ребеночка, милая?», и тогда мне пришлось выслушать ее историю.
       Двоюродной Зойкин брат, футболист сборной СССР Юрий Аржем, познакомил ее в начале лета со своим приятелем, моряком заграничного плавания. Моряк, которого звали Саша, был ростом под два метра, а лицом писаный красавец и потому являлся недосягаемой мечтой многих невест даже в своем родном городе, а уж тем более он в мгновение ока покорил Зойку – девушку из захолустного городка, и они стали встречаться.
     Все у Зойки с этим Сашей поначалу складывалось замечательно, и уже начались официальные приготовления к свадьбе, когда морячок вдруг, неожиданно для всех, заявил, что он жениться передумал. Зоя к тому времени была уже на втором месяце беременности, о чем и сообщила своему возлюбленному, однако жених пошел в полный отказ и пообещал компенсировать все ее проблемы – настоящие и будущие - деньгами. После чего надолго исчез, как потом выяснилось, отправился в очередной рейс.
     Сразу после этого Зойка переехала в наш город. Она покинула родные места, потому что ей было невмоготу больше там оставаться и смотреть в глаза матери и отцу, встречаться с близкими и знакомыми, тем более что она решилась оставить ребенка, то есть рожать. А через две недели после ее приезда я увидел ее в магазине, где мы и познакомились.
     И вот вчера, продолжила свой рассказ Зойка, в дом, где она снимала комнату, неожиданно заявился тот самый морячок Саша. Он вел себя с ней как чужой человек: буркнул что-то вместо приветствия, затем вывалил на стол горку бумажек, сунул ей под нос какую-то расписку, которую она не глядя подписала – слезы обиды застили ей глаза, – и уехал.
      Наутро после описываемых событий, когда я пошел провожать Зойку домой, она пригласила меня к себе, где показала книжечки с бонами – те самые, которыми моряки заграничного плавания получают часть зарплаты, и которыми отоваривались только в «спецмагазинах» системы «Альбатрос», если не ошибаюсь. Их принес ее бывший жених, несостоявшийся муж и отец будущего ребенка. Сумма, на мой взгляд, оказалась вполне приличной – 72 книжечки, 1800 бонов, что по курсу «черного» рынка, а шли они тогда 1 к 11, составляло примерно двадцать тысяч советских рублей. Когда я, пересчитав по ее просьбе эти бумажки, назвал итоговую сумму, Зойка, протянув руку, небрежно толкнула стопку этих книжечек по столу в мою сторону и напрямую спросила:
– Савва, а ты не хочешь жениться на мне и взять в приданое вот это, – она погладила свой живот, – и это, – указала она на деньги.
      И в этот момент, признаюсь, я сделал ей больно, сказав:
– Предложение твое, конечно, весьма заманчиво, Зойка. Вот только не знаю, Сережа Птенчик не будет против?
     Зоя потупила взгляд и закусила губу, она поняла, что я знаю о ее связи с ним. Однако ей хватило сил не заплакать, она улыбнулась и даже попыталась шутить, сказав, что его, Сережу, можно будет пригласить на нашу свадьбу в качестве свидетеля. Однако я, не приняв шутку встал, поцеловал Зою в лоб и ушел, с того дня мы с ней больше не встречались.
      А спустя некоторое время - месяц или два, она уехала из нашего города.      
     Спустя несколько месяцев бывшая ее квартирная хозяйка Нина Гребешкова, моя хорошая знакомая, встретила меня в городе и сказала, что получила от Зои письмо, в котором та сообщала, что родила девочку и передает мне большой привет.
     А вскоре в наш город приехала сама Зойка. И не одна – я увидел ее, входящей в бар с коляской, в которой находилась малышка, упакованная в розовый импортный комбинезон.
    В первые же секунды нашей встречи Зойка сказала, что ужасно по мне соскучилась, а обо всем остальном я услышал от нее позднее, когда мы с ней пришли ко мне на квартиру и оказались в постели.
– Савва, я не спала с мужчиной с той самой ночи... – прошептала она, порывисто обнимая меня. – Я приехала сюда исключительно ради тебя, я так ужасно соскучилась. Ты ведь не оттолкнешь меня, нет, любимый?
     Я гладил золотые пряди ее волос, целовал измученные стиркой пеленок и ползунков руки и говорил:
– Я тоже скучал, Зойка. Такую женщину как ты, мне, наверное, никогда больше не встретить. Но... прости меня, я не смогу воспитывать чужого ребенка, это не по мне. Прости.
     Утром следующего дня мы вместе прогуливались по городу, и я со смешанным чувством восторга и растерянности толкал перед собой детскую колясочку. Когда мы поравнялись с «золотым» магазином под названием «Ауреола», я, увидев, что девочка уснула, предложил Зойке зайти туда вместе.
     Преодолев несколько ступеней, отделявших нас от входа, мы вошли внутрь. По всему периметру помещения располагались ярко расцвеченные прилавки, в них сверкали и поблескивали, словно подмигивая нам, отливая при этом всеми цветами радуги, сотни золотых и серебряных украшений, с разнообразными камнями и без.    
      Молодая симпатичная продавщица в синей форменной одежде, вышла нам навстречу, улыбнулась и сказала:
-Чего желаете? Хотите выбрать что-нибудь?
      Зоя в растерянности посмотрела на меня.
– Да, – сказал я, улыбнувшись ей ободряюще. – Нам надо кое-что выбрать. Вот помогите девушке выбрать то, что она пожелает, любую вещь на ее вкус.
     Теперь на меня смотрели уже две пары удивленных глаз. Испытывая от собственных слов огромное удовольствие, я повторил:
– Да-да, любое украшение, которое ей здесь понравится.
– За десять лет работы в магазине я что-то подобного случая не припомню, – в замешательстве пробормотала продавщица, приглашающим жестом подзывая Зою.
-У меня тут кое-что есть из нового завоза, - проговорила она. Чтобы не мешать женщинам, я отошел к противоположному прилавку и стал рассматривать выставленные в витрине часы.
      Зойка, должно быть от растерянности, выбрала скромный, но вполне симпатичный золотой перстенек, надев который подошла, и, пряча глаза, прошептала: «Зачем, Савва? Я не заслужила от тебя такого подарка».
     Рассчитавшись у кассы, я обнял ее и прошептал на ухо:
– Дурочка, ты заслужила, конечно же, гораздо большего, а это лишь та малость, которую я могу тебе дать. На память.
     Вечером того же дня Зоя уезжала обратно в свой город, мы попрощались у автовокзала, и я ее больше никогда не встречал. Знаю только, что свою маленькую дочь она вскоре оставила на родителей – перепоручила, так сказать, воспитание ребенка бабушке с дедушкой, а сама поступила в Кишиневский университет и успешно его закончила – то есть, нашла своим деньгам наилучшее применение.         
                1981-1982.





        Новелла восьмая.
         
           Коктейль   "Камикадзе".

Настойка горького перца     15 гр.
Тминная водка                15 мл.
Пряная рогофия                15 гр.
Абрикотин                15 гр.
Вишневка                15 гр.
Ликер черной смородины      15 мл.
Ванильный сироп                30 гр.
Колотый лед, тертый грецкий орех.
 Лед, ингредиенты, посыпать тертым орехом.



            
                Компромат. 
               
                Не грусти что мы сохнем, старик,               
                мир останется сочным и дерзким,       
                всюду слышится девичий крик,               
                через миг становящийся женским.               
                Игорь Губерман               
      
      Я взглянул на часы - ровно полдень – и  распахнул двери бара; начинался новый трудовой день.      
      Откровенно говоря, я любыми способами старался избегать работы в дневные часы, потому что в это время бар посещало малое количество посетителей: наш городок небольшой, и, хотя он и считается центром юга Молдавии, в полуденное время – с двенадцати до пяти часов вечера наши потенциальные клиенты, то есть большинство нормальных советских граждан, трудятся на производствах и по барам не ходят, поэтому полуденное время я всегда считал и считаю бездоходными как для общепита, так и для себя лично.
     Конечно, иногда случалось, что в этот час в бар забредала какая-нибудь скучающая молодая особа, по большей части из приезжих курортниц; да если еще эта дамочка искала приключений и не была обременена строгими моральными устоями… и, таким образом, могла скрасить бармену, а заодно и самой себе этот столь скучный отрезок дня... Но, увы, это бывало так нечасто, так нечасто...
     Но простите, я немного отвлекся.
     Все дни недели, исключая выходные – субботу и воскресенье - зал нашего ресторана в обеденные часы – с 12 до 17 работал в режиме и по ценам обычного кафе. По этой причине сюда стекалась масса народа со всех концов города, ведь любому человеку в охотку вкусно и недорого пообедать в приятной обстановке и под музыку.
    Что же касается сегодняшнего дня, то в связи с ремонтом паркетных полов в означенном зале ресторана, обед, понятное дело, был отменен, и десятки, а может быть и сотни постоянных клиентов пришли в любимое заведение и… уткнулись носом в закрытые двери. Табличка от администрации с извинениями и адресами ближайших открытых в этот час кафе и столовых удовлетворила не всех, и поэтому часть клиентов направилась за разъяснениями... в бар, так как дверь моего заведения, в отличие от ресторанных, была гостеприимно распахнута. В результате мне пришлось многократно, терпеливо и в учтивой форме разъяснять расстроенным людям сложившуюся ситуацию. Большая часть их после этого разбрелась по другим предприятиям общепита, а некоторые, махнув рукой на пропавший обед, занимали места в баре, заказывали какой-нибудь коктейль, а к нему пару бутербродов, пирожное, сок, – что и составляло в итоге их сегодняшний обед.
     Таким образом, весьма скоро бар заполнился посетителями, преимущественно это были служащие городских учреждений возрастом от 20 до 35 лет, причем большую их часть составляли женщины. Поэтому, когда спустя какое-то время в помещение бара легкой походкой вошла очередная посетительница с улыбкой на открытом симпатичном лице, одетая в импортную летнюю курточку, я подумал: «А вот еще одна горемычная, из тех, кому сегодня придется довольствоваться бутербродами вместо полноценного обеда».
     Девушка подошла к стойке, поздоровалась, я кивнул ей приветливо, после чего, извинившись, вышел на минуту в вестибюль, чтобы передать со швейцаром на кухню записку с просьбой изготовить еще с полсотни бутербродов для нужд бара. При этом лицо девушки, на которую я успел взглянуть лишь мельком, показалось мне знакомым.
     Вернувшись на свое рабочее место, я улыбнулся ей: «Да, пожалуйста?» - и девушка, опустившись на пуфик, стоявший у стойки, попросила:
– Коктейль «Тройка», будьте любезны.
      Я ловко, одним пальцем за ножку выудил из стройных рядов посуды подходящий фужер. Коктейль «Тройка» (не классический) у нас был самый ходовой –кислый «короткий» коктейль: водка, ликер лимонный и сок лимона – последовательно 50+30+20=100, или длинный: 100+60+40=200, не считая нескольких кубиков льда, – смешал ингредиенты фирменной ложечкой - и готово.   
        Само собой разумеется, что эти незамысловатые коктейли я «лепил» за несколько секунд.
      Девушка, получив свой коктейль, принялась тянуть через соломинку золотистого цвета напиток с плавающими внутри кубиками льда, перемежающимися с ниточками лимона.
      Кого-то она мне напоминает, подумал я, бросая на девушку беглый, как бы случайный взгляд. Скорее всего, она была одной из тех девиц, которые, посещая злачные места, во множестве мелькают перед моими глазами, или же она прежняя постоянная клиентка, которая давно не заглядывала в бар. Перехватив ее встречный заинтересованный взгляд, я внутренне усмехнулся. Кажется, я знаю, о чем эта девушка сейчас думает – вполне вероятно, о том, подойду ли я ей как партнер на сегодняшнюю ночь, – с некоторых пор я уже стал привыкать к взглядам такого рода. При этом я не слишком заблуждался на свой счет: ведь раньше, до того как устроиться работать в бар, я почти не пользовался успехом у женщин, поэтому их нынешнее внимание к своей персоне я прежде всего соотношу с местом работы.
     Решив все же заговорить с ней, я начал с первого, что пришло на ум, с ее одежды:
-У вас такая симпатичная курточка...
– Да, это не советский ширпотреб, а производство Финляндии, – улыбнулась она, легко подхватив предложенную мною тему. – Мне брат привез ее из Москвы в подарок.
– Боюсь, что мы с вами сегодня не смогли бы вместе прогуляться по городу, даже если бы вы этого вдруг захотели, – с улыбкой сказал я.
– Да, это почему же? – спросила девушка, заинтригованно приподняв при этом бровки.
– Да потому, что я сегодня пришел на работу точно в такой же курточке, - благодушно улыбнулся я.
– Правда? Что вы говорите? Интересно! - тонко улыбнулась она в ответ. – Мой брат купил ее в специализированном магазине «Березка» в Москве, что на Таганской набережной; вот уж не думала, что в вашем городе найдется еще одна такая же.
– Мир тесен. Представьте себе, существует такая, и до сегодняшнего дня, кстати, единственная в городе, я ее в том же магазине, что и ваш брат покупал. – Я усмехнулся. – Весьма вероятно, что мы с ним в одно и то же время  в очереди толкались – эти курточки, как я сейчас припоминаю, расхватали за какой-нибудь час. Кстати, ведущий Александр Масляков в одной из последних передач КВН щеголял в такой же.
-Вот как? – воскликнула девушка. – Надо же...
     В этот момент повариха внесла в бар огромный круглый металлический поднос с бутербродами, и я, прервав тему куртки, предложил девушке на выбор бутеры с копченой колбасой, с маслом и селедкой, с яйцом, и даже с отварным языком, но она отказалась, сказав, что сыта.
      Продолжив интересную для нас обоих тему, мы поговорили о Москве, о чековых магазинах «Березка», которые моя клиентка, как выяснилось, посещала достаточно часто, и разбиралась в их ассортименте не хуже меня. Разговор этот занял у нас не менее получаса, после чего я, решив, что продолжать его дальше, не называя друг друга по имени, не очень удобно, предложил:
– Давайте, наконец, познакомимся, меня зовут Савва, а вас?
       Она с готовностью протянула руку, я подумал, что для рукопожатия, улыбнулся, протянул свою, и тогда она, взявшись рукой сверху за мою кисть, привстала, потянулась, перегибаясь через стойку, наклонилась почти к самому моему уху и прошептала:
– То, что ты, Савва, не помнишь моего имени, меня не удивляет, потому что я приезжаю сюда не чаще раза в год, и не больше чем на неделю, а народу, как я понимаю, за это время протекает через бар тьма-тьмущая.
-А теперь, ну-ка вспомни, милый, – добавила она, освобождая мою руку и медленно, не сводя с меня взгляда, опускаясь обратно на свой пуфик, – в прошлом году мы ведь с тобой уже знакомились, а потом провели вместе ночь – это ты тоже забыл? – Глаза ее сверкали, а голос, вначале едва слышный, теперь звучал довольно громко, и уже вибрировал, почти звенел от негодования.               
– А-а! Ну да, ну да, – протянул я, как бы припоминая, и одновременно с беспокойством оглядываясь по сторонам – еще не хватало, чтобы этот разговор услышал кто-либо из моих знакомых или постоянных клиентов, – ну конечно, то-то я гляжу и думаю, откуда мне твое лицо знакомо...
– Подлец! - прошептала она почти ласково. – Извини, конечно, за выражение, но ты циничный пошляк, и к тому же неисправимый бл@дун! Хотя и нет у меня на тебя никаких прав, я хочу сказать, что несчастна будет та женщина, что полюбит тебя.
– Да успокойся ты... Тома! (я вдруг вспомнил ее, а также имя и даже, кажется, некоторые эпизоды проведенной нами вместе ночи). – Ведь нам с тобой, надеюсь,  это не грозит: любовь... верность... права друг на друга... – Мои губы раскрылись в улыбке, и я закончил почти ласково: – Но вину свою я готов искупить. Причем сегодня же вечером.
      Не допив свой коктейль, Тома небрежно выронила из ладони на стойку трояк, слезла с пуфа, повернулась и уже на ходу бросила:
– Я еще подумаю, достоин ли ты этого.
И, тряхнув роскошными темно-русыми волосами, гордой прямой походкой направилась к выходу, а я еще, наверное, целую минуту стоял, словно оглушенный, и глядел ей вслед.
  Не знаю, сколько я бы еще времени так простоял, если бы меня не вывело из состояния ступора появление моего приятеля Кондрата, как раз входившего в бар через внутреннюю дверь, со стороны ресторана. Он негромко кашлянул, дабы привлечь мое внимание, и я обернулся. Кондрат остановился у стойки, на его усталом лице блуждала его обычная насмешливая ухмылочка, в руках он держал обрезки каких-то досок и большой прозрачный целлофановый мешок с инструментами, к его одежде и даже волосам прилипли мелкие древесные стружки.
– Здорово, брат-Кондрат, – радостно приветствовал я его. – Ну, как идет строительство? У меня, веришь ли, даже минутки свободной не нашлось, чтобы забежать, посмотреть, как у вас там идут дела.
–Отчего же, верю, – ответил он устало. – Вижу, что ты здесь не скучаешь. – И он обвел взглядом полный зал.
-Я налью тебе стакан соку? – спросил я, беря в руку кувшин с охлажденным напитком.
 Он, кивнул, затем сказал:
-Налей, если можно, два. – И взглядом указал на только что вошедшего следом за ним помощника – тщедушного смазливого внешне хлыща, который в своей униформе, сплошь покрытой пятнами побелки и краски, был похож на мастерового. 
     Надо сказать, что мой друг Кондрат все последние дни был занят нелегким, но весьма важным для нас делом: с той самой поры, как в ресторане затеяли ремонт, а заодно и обустройство малого банкетного зала на первом этаже, он с усердием и любовью отделывал этот самый банкетный зал – причем, по собственному желанию и совершенно бескорыстно, то есть, работая бесплатно. Помогал ему в этом «ассистент» – также доброволец, по имени Виктор. Этот молодой человек, совсем недавно появившийся в нашем городе, а затем и в ресторане, с первых же дней прилип к Кондрату, словно жвачка к ботинку и теперь находился при нем неотлучно.
   ***
    История моего знакомства с этим хлыщом интересна, поучительна другим фраерам, вроде него, и потому достойна краткого описания.
     Недели две тому назад, в один из субботних вечеров, в баре среди прочих отдыхала компания молоденьких женщин, прибывших из Кишинева на сезонную работу на местный консервный завод, для чего, как они со смехом рассказывали нам, им пришлось прервать свою основную, очевидно, не очень важную работу в Академии наук Молдавии.    
   Пока дамочки, а их было шестеро, пробовали мои «фирменные» коктейли и делились впечатлениями от нашего города, я с интересом к ним приглядывался, и в итоге решил, что две из них довольно привлекательны и потому достойны скрасить нам с Кондратом текущий вечер, а может быть и ночь. В знак дружеского расположения я принес за их столик бутылку шампанского. Девушки поблагодарили, щедро осыпав меня улыбками и многообещающими взглядами, однако, вскоре после того, как я вернулся за стойку, к ним за столик подсел этот самый хлыщ, на мой взгляд, ничем не примечательный, хотя и смазливый внешне. Паренек этот, оказавшийся весьма болтливым, с ходу стал с дамочками шутить и заигрывать.
     Из-за этого у меня появилось неприятное ощущение, будто почва уходит из-под ног – так непривычна была мне ситуация, когда «тёлок», на которых я уже, как говорится, глаз положил, из-под самого моего носа собираются увести «в чужое стойло».    
      Наблюдая за развитием событий за их столиком, я понимал, что мои шансы падают с каждой минутой: этот бес, надо признать, был болтун отменный и в короткий срок наплел девушкам столько всяких разных небылиц, что я уже всерьез стал подумывать, как мне от него, неожиданного конкурента, без шума и драки избавиться.
    Кстати или некстати, но тут случилось так, что этот шут гороховый в своем красноречии перешел все дозволенные границы и стал во всеуслышание говорить неслыханные вещи, как то:
– Да что это, девушки, за бар? – И он, картинно скривив губы, огляделся по сторонам. – Так себе, обыкновенная дешевая забегаловка. Вот я в Кишиневе, помнится, красиво отдыхал во всех центровых барах, меня там везде встречали как своего, потому что я и сам бармен – три года в Интуристе проработал. – Тут парень сделал паузу, наблюдая за дамочками, в надежде угадать, какой эффект он на них произвел. И произвел же, сволочь, что тут же отразилось на их лицах.
      И тут во мне взыграла профессиональная гордость. Я замечал уже этого парнишку несколько раз у себя в баре и прежде, но он никогда со мной не заговаривал, а ведь как коллега, если верить его словам, мог подойти хотя бы для того, чтобы просто поговорить, пообщаться. На мой взгляд, что-то тут было не так, паренек явно перевирал, тем более что кишиневских барменов, и в особенности интуристовских, я почти всех поголовно знаю в лицо – приходилось с ними и по делам встречаться, и выпивать сообща, а хлыща этого я среди них почему-то ни разу не замечал. Когда паренек уже совсем разошелся в своих фантазиях, я не стерпел.
– Уважаемый коллега, будь добр, подойди-ка сюда, - прервав его словоизлияния, позвал я.
      Он встал из-за столика и, состроив недоуменное выражение лица, подошел. Девушки за столиком, поглядывая в  нашу сторону, навострили ушки, а я тем временем спросил:
– Так ты, говоришь, барменом работал?
– Ну да, в интуристе, – не сморгнув, соврал он, причем настолько уверенно, что чуть не поколебал мою уверенность в обратном. Затем спросил: – Хочешь, чтобы я тебе посоветовал рецепт какого-нибудь коктейля?
– Нет, я попрошу тебя кое о чем другом, - едва не заскрежетав зубами от злости, сказал я. – А вас, девочки, я приглашаю подойти, засвидетельствовать, так сказать.
     Дамочки замялись, стали перешептываться между собой, затем одна из них, вероятно, самая бойкая, встала, подошла, и я позвал ее вместе с этим парнем-выскочкой пройти со мной вместе в подсобку.
– Послушай, как тебя там?.. – спросил я его, когда мы оказались внутри подсобки.
– Виктор, – ответил он.
– Слушай сюда, Виктор. Давай договоримся так. Если ты нам сейчас продемонстрируешь свой профессионализм, с меня извинения в виде ящика шампанского, если же проиграешь, – в этом месте я сделал паузу, – то тогда ты никакой не бармен и немедленно уходишь отсюда и в мой бар больше ни ногой. Договорились?
– Хорошо, – вздохнул Виктор. Он, конечно, подозревал, что я ему готовлю какой-то подвох, но отказываться было неудобно, да, пожалуй, и поздно.
– Возьми любой стакан, – указал я ему на груду стаканов, скопившихся в мойке, – и вымой его. Это все. Если ты работал когда-либо хотя бы в посудомойке при  баре, тебе это нетрудно будет сделать, ведь у нас, барменов, в этом деле имеется своя особая специфика.
      Виктор, тревожно на меня поглядев (он, вероятно, очень напряженно размышлял в этот момент, о какой такой специфике я веду речь, а специфики, как вы сами понимаете, никакой не существует), взял стакан тремя пальцами правой руки, и, сунув его под струю воды, сделал какое-то неловкое движение и выронил его внутрь умывальника. Затем вновь поднял, обхватил его ладонью и стал взбалтывать.
     Я, глядя на эти его неловкие движения, протяжно вздохнул.
– Итак, дорогой товарищ, теперь я вижу, что ты никогда не работал в баре, даже в качестве официанта или судомойщика. Вот я, например, перемыл, работая тут, где-то с полмиллиона стаканов. Но допустим даже, что ты к стаканам не прикасался, но кофе-то ты умеешь варить?
-Конечно! – отозвался он, но его голос звучал уже не так уверенно.
-Хорошо, тогда пройдем, пожалуйста, к аппарату.
Мы вышли из подсобки и оказались за стойкой.
-Сделай-ка мне чашечку кофе.  Двойной кофе. – И, видя, что он замешкался, добавил: - Ну-ну, смелее.
-Двойной кофе? – переспросил он. – Двойной…
-Ну да, обыкновенный двойной кофе, - ничтоже сумняшеся подтвердил я.
-А, конечно знаю. Это в турку кладется две порции кофе вместо одной. Так?
-Не знаю, я попросил тебя сварить двойной кофе.
-Э-э, ну тогда я затрудняясь… - пробормотал он и сильно покраснел, что было заметно даже при приглушенном свете.
-Ну, это же так просто, - сказал я. – Берешь турочку, закладываешь порцию кофе, наливаешь воду и ставишь турку в горячий песочек, постепенно заглубляя. Когда кофе всходит, готов, значит, в него, в готовый кофе закладываешь новую, свежую, порцию кофе и вновь варишь до готовности. Очень просто, не так ли? Ну, а теперь скажи нам, как на духу, что ты никакой не бармен, имей мужество признаться в обмане.
     Виктор выдохнул воздух, облизнул губы, глаза его виновато забегали, и я, жалея его, сказал:
– Ну хорошо, не будем усугублять. Ваше мнение? – обратился я к девушке. Она пожала плечами и улыбнулась застенчиво, затем сказала:
– Ну, я не знаю, мне кажется, что настоящий бармен наверняка такие вещи знает.
-Что ж, вот вам и ответ стороннего свидетеля, вернее, нейтрального наблюдателя, – сказал я. – Шампанское мы все равно будем пить, только теперь уже без нашего друга, как вы сказали, вас зовут, молодой человек?..
      Виктор, не отвечая, повернулся, и с видом оскорбленной гордости отправился на выход, а когда мы с девушкой вышли из подсобки, его спина мелькнула уже в дверном проеме и исчезла.
     Победоносно улыбнувшись нашим гостьям, я сказал:
– Подходите девушки, присаживайтесь у стойки. Придется мне наливать – «назвался груздем, полезай в кузов».
     А Виктора после того вечера я какое-то время не видел, а потом он вновь стал появляться в ресторане, и как-то совершенно незаметно притерся, вернее, примазался к Кондрату, а затем и к нашей компании, стараясь, по мере возможности, заходить как можно реже в бар, чтобы избегать встречи со мной. Тем не менее, в самое короткое время он стал Кондрату незаменимым помощником, выполняя любые его задания и поручения и всё это абсолютно безвозмездно.      
      Казалось бы, какое мне, бармену, дело до банкетного зала, а уж тем более Кондрату, который и вовсе был музыкантом? Но на самом деле мы с ним были заинтересованы в обустройстве этого помещения, пожалуй, более всех прочих, думая о перспективах: первое – что малый банкетный зал, подчиненный заведующей производством, возьмет на себя обслуживание местного (и не только) партийного руководства и всякого другого начальства, тем самым избавив меня от весьма сомнительного «удовольствия» – обслуживать их у себя в баре; второе – впоследствии нам можно будет иногда и самим там отдыхать: никто из клиентов не догадается стучаться в дверь, практически неприметную с улицы, а в двери и даже в окна бара они уже попривыкли колотить по-свойски чуть ли не круглосуточно, заметив сквозь шторы едва заметную полоску света.
     Кондрат, опустив на пол обрезки досок и мешок, устало уселся на пуфик и мелкими глотками попивал сок; Виктор, присоединившись к нему, подобострастно поздоровался со мной.
    В ответ на его приветствие я едва заметно кивнул: по уже понятной вам причине я еще с первых минут знакомства его невзлюбил. Во-первых, он все время отчего-то суетился, даже когда в этом не было нужды, его глазки с поволокой, гораздо больше подходившие какой-нибудь распутной женщине, так и рыскали по сторонам, и никогда нельзя было поймать его взгляд. Во-вторых, он часто рассказывал нам какие-то малоправдоподобные истории о своих многочисленных похождениях и победах на любовном фронте во время учебы в Кишиневе, то ли в университете, то ли, скорее всего, в каком-то техникуме, а также о том, как его там все уважали; и в то же самое время он преданно глядел нам с Кондратом в глаза, словно собака делая стойку, едва мы на него обращали внимание. При этом он всегда был готов исполнить любую нашу просьбу. Я как-то высказался Кондрату о нем так: «У этого козлика такой вид, будто его бедная мама через задницу родила».    
     Кондрат со своего места медленно обводил взглядом присутствующих, после чего спросил, тем самым оторвав меня от воспоминаний:
– А кто была та матрешка, что выскочила из бара в твоей куртке?
– А... так... одна знакомая, – усмехнувшись, ответил я. – Если вечером подойдет, я познакомлю тебя с ней. Можешь ею заняться.
– Заняться – это, как ты знаешь, я всегда готов, - отозвался Кондрат. – А куртку твою она зачем забрала?
– Да я сам дал, – рассмеялся я, – И добавил шутливо: – Чтобы, если вечером не явится, у меня был повод нагрянуть к ней домой в любое удобное для меня время.
      Виктор с интересом прислушивался к нашему разговору, а я, глядя на него, с трудом скрывал брезгливость, так как он в данный момент распространял вокруг себя запах пота, едкий как… у козла.
Сделав вид, что забыл его имя, я обратился к нему:
– Слышь, как тебя там...
      Виктор как раз  вертел в руках какой-то строительный инструмент, кажется угломер, и, когда я его окликнул, удивленно поднял на меня свои глазенки, при этом он так и замер с открытым ртом – подумал, наверное, что ослышался, и что я обязан был за время нашего знакомства запомнить его имя.
– Витя, – наконец ответил он, – а ты разве... не знаешь?
      Мне хотелось сказать ему что-нибудь эдакое, дабы унизить или же посмеяться над ним, но не успел, так как  мое внимание было привлечено появлением в баре сразу трех новых дамочек. Память тут же услужливо подсказала мне, что ни одной из них я прежде не видел и не встречал. Кондрат со своего места тоже заметил девушек и, стараясь разглядеть их получше, выпрямился на своем месте, – этого ему было достаточно, так как он был выше нас на полголовы.
– Так-так, одна из этих фифочек мне знакома, - негромко сказал он, не переставая смотреть в сторону девушек, – вон ту, черноволосую, Людой зовут, а двух других – не знаю, впервые их вижу.
– То есть ты хочешь сказать, что знаком с Людмилой близко, на телесном уровне? – весело уточнил я, припоминая, что в одно время у него в любовницах числились подряд не то три, не то даже четыре дамочки, носящие имя Людмила.
– Да, – коротко и просто ответил он.
– А ту, что ростом повыше других, знаете? – вклинился в наш разговор Виктор, склонившись над стойкой так, чтобы его не могли слышать посторонние. – И не дождавшись ответа, сказал:
– Ее зовут Марина. 19 лет. В Кишиневе финансово-экономический техникум заканчивает, сейчас здесь в Кагуле на практике. На машиносчетной станции работает, что возле консервного завода функционирует.
– Исчерпывающая информация... молодец. Ну и что, она хотя бы трахается? – свой вопрос Кондрат задал уже почти шепотом, потому что девушки, осмотревшись в баре, как раз направлялись к стойке. Одна из них, та, которую Виктор назвал Мариной, подойдя, кивнула Виктору как старому знакомому, впрочем, её лицо при этом не выразило большой радости. Я встал со стула и прошел на свое место за стойкой.
– Да, пожалуйста, девушки, чего желаете?
     Девушки заказали по стакану апельсинового сока и по пирожному, а получив свой заказ, отправились за дальний, единственный свободный в данную минуту столик, расположенный в угловой кабинке, а я вернулся к тому месту, где сидели Кондрат и Виктор.
– ...Конченая сучка, – услышал я продолжение рассказа Виктора. – Там и просто секс и все что пожелаешь, из этой области исполняет, - то есть минет и анал. Она за время учебы в технаре два аборта сделала. – Глаза Виктора горели, так как все наше внимание теперь было исключительно на него, а последнюю фразу он произнес почти торжественно.
     Я слушал его и одновременно наблюдал за девушкой, о которой Виктор так вдохновенно рассказывал: как раз в эту минуту она стала ко мне вполоборота, наклонившись над столом – красивый, гибкий изгиб ее по-девичьи стройного тела приятно волновал глаз. Волосы ее, стриженые под «гарсон», были пепельно-золотистого оттенка (мой любимый цвет!); красивой формы грудь, подчеркнутая обтягивающим ее джемпером, округлая приподнятая попка – из тех, что встречаются у одной молодой женщины на тысячу, – и я понял, что девушка, безусловно, весьма привлекательна, поэтому и неудивительно, что она пользуется у мужского пола вниманием, успехом и, кх-м... спросом.
– Да уж, богатая у нее биография получается, – хладнокровно резюмировал рассказ Виктора Кондрат. – Впрочем, в Кишиневе еще и не такому научат. А ты откуда о ней такие подробности знаешь?
– Да так, был с ней пару раз, – скромно потупив взгляд, пробормотал Витя. – Ты видел, наверное, как она поздоровалась... стесняется...
– Кондрат, в таком случае на тебя возлагается почетная миссия - организовать с этими дамочками встречу, - сказал я, так как азарт вероятного приключения уже стремительно захватывал меня. – Мы не имеем права обойти вниманием такой интересный субъект, или, точнее сказать, экземпляр. Возьми в компаньоны молодого Стаука, чтобы нас было три на три, или... –  Я перевел свой взгляд на Виктора – ...или, может быть, ты пойдешь с нами вместо Стаука?
– Я... нет... не знаю... не стоит, – пробормотал он. – Вы как-нибудь без меня… сами. 
– Хорошо, – продолжил я, вновь обращаясь к Кондрату:  – Поговори с этой... Людмилой, придумай что-нибудь, скажи, что тосковал по ней все это время…, ну и так далее. И пусть она обязательно пристегнет к нашей компашке новенькую, Витину протеже, и эту, третью... если та захочет, конечно, не разрушать же их спаянный коллектив. Только разговаривай с ними терпеливо и ласково, чтобы без надломов...
     Кондрат деловито выслушал меня и понятливо кивнул. Таким образом, план действий в общих чертах был набросан. Позже, когда Кондрат ушел, я вдруг заметил, что Виктор, задержавшись, все еще ошивается в баре, трется у стойки. Видимо, собирается мне что-то сказать, с неприязнью подумал я, при этом стесняется и – надо же - нещадно потеет.
– Ну? – грубовато обратился к нему я. – А ты чего не идешь домой отдыхать? Или забыл что-то про свою знакомую досказать? Давай, выкладывай, я весь внимание.
– Я… я хотел тебя спросить, Савва, – в волнении облизнув губы, начал Виктор. – Скажи, к кому надо обратиться, чтобы… меня тоже барменом взяли работать. Я торговый техникум закончил, отделение товароведения, меня ведь должны взять, а?
      Пожав плечами, я усмехнулся.
– Ну а ты бы не хотел взять меня к себе напарником, – продолжал он. – Ну, это… работать вместе. Ты не пожалеешь, вот увидишь.
– Если ты меня спрашиваешь, так я тебе отвечу очень просто: скажи, у бога есть напарник?
– А ты что, бог? – спросил Виктор, слегка заикаясь от собственной смелости.
– Я не бог, дорогой мой, я просто размышляю, что если напарник – это хорошо, то почему тогда у бога нет напарника? Дьявол же ему не напарник, а, скорее оппонент. Так вот я и спрашиваю, на хрена мне напарник, а Витек, сам посуди?! Лишние заботы, лишние хлопоты. Согласен?.. Вот то-то же.
       На этом наш разговор закончился и Виктор, опустив голову, ушел.
   
 ***
    А вечером того же дня закрутилась карусель!
     Девушки, встречу с которыми мы с Кондратом запланировали накануне днем, явились в бар  около девяти вечера, причем в том самом составе: Кондрат, оказывается, успел шепнуть своей старой знакомой по имени Людмила, чтобы она пришла и не забыла привести с собой остальных. Что та в точности и исполнила, явно имея на Кондрата свои виды. Кстати, я давно заметил одну любопытную деталь: все те тёлки, которые кувыркались с Кондратом когда-либо прежде, после разлуки с ним еще долго тосковали и всегда были рады, если он их звал вновь.
     Встретив девушек у входа, я предложил им занять свободный столик; Кондрат, к этому времени уже освободившийся от всех своих дел, успев искупаться и переодеться после работы, тут же присоединился к ним. Ему предстояло веселить и развлекать наших дам до самого закрытия бара, а чтобы гостьи не заскучали, я принес за их столик ликер, шампанское и коробочку шоколадных конфет. Какое-то время Кондрат ухаживал за девушками в одиночку, потом подоспел Стаук, которого я тут же отправил к нему в помощь.
     Саша Стаук был наш новый «боевой» товарищ, совсем недавно принятый в наш коллектив. Это был молодой, симпатичный внешне, в меру болтливый и, что ценилось в нашем кругу более всего, совсем не стеснительный парень.
     Он всего полгода как вернулся из армии, причем служил он в морском десанте, так что выглядел парень вполне достойно – рослый, широкоплечий, сильный и подтянутый. Поэтому неудивительно, что при всех этих достоинствах он пользовался успехом у девушек и молодых женщин. Кстати, лет пять-шесть тому назад он, тогда еще совсем юный парнишка, слабенький и безвольный, был записан в секцию самбо-дзюдо, которую я тренировал. Помнится еще, что все его сверстники, включая Сашу, буквально за год-два благодаря тренировкам здорово подросли и превратились в настоящих мужчин.
      Итак, насколько это мне было видно со стороны, компания явно сложилась и вскоре веселье пошло у них за столиком – любому на зависть: чуть ли каждую минуту помещение буквально сотрясалось от смеха, так что остальные посетители бара только успевали оборачиваться в их сторону и удивленно глазами моргать.
      Время текло неумолимо, и вот стрелка часов перевалила одиннадцатичасовую отметку. Я рассчитал и отправил из бара всех обычных клиентов, быстренько покончил со своими производственными делами и присоединился к ребятам, в результате чего наша компания стала выглядеть так: Кондрат, Стаук, и я – мужская часть, а из девушек – Людмила, Марина, а также третья девушка Вера, имени которой я здесь еще не называл.
      Присев за их столик, я взял инициативу в свои руки и стал щедро сыпать шутками и анекдотами, стараясь при этом поменьше глазеть на Марину, – не желая раньше времени демонстрировать девушке, что в ней заинтересован. Как знать, может, ей такие парни, как я, совсем не по вкусу, и тогда девушка начнет раньше времени фыркать, капризничать и тем самым создавать проблемы, что нам никак не подходит. Поэтому, когда мы, мужская половина компании, дружно отправились в туалет «побрызгать», то заодно там же договорились о том, что до поры до времени будем уделять Марине внимание все вместе и поровну. Когда мы вернулись и уселись за столик, Кондрат, улучив момент, сказал Марине несколько комплиментов, отчего брови Людмилы удивленно полезли вверх, затем Стаук пригласил ее на танец, и лишь тогда Людмила несколько успокоилась; я же запалил новую серию анекдотов.
     Мои шутки и анекдоты девушкам нравились, а главное, оказались весьма кстати, так как мои партнеры к этому времени уже подустали, начав выдыхаться. Впрочем, откровенно говоря, веселить наших гостий особой трудности не составляло: Вера была девушка простоватая и заливисто смеялась порой еще до того, как я заканчивал рассказывать очередной анекдот, а с лица Людмилы, особенно, когда она глядела на Кондрата, вообще не сходила жеманная улыбка. И лишь Марина пока еще пребывала в некотором напряжении, и хотя улыбку ее можно было назвать веселой и приятной, но в то же время она была и чуть растерянной. «В компании таких подружек-простушек Марина и сама того не заметит, как в постельку со мной уляжется», – подумал я, имея в виду веселых и беззаботных подруг Марины. В то же время, внимательно наблюдая за Мариной и сопоставляя свои наблюдения с рассказом Виктора, я скоро стал понимать, что что-то здесь не стыкуется: или девушка умело скрывала свою пошлую сущность, или же Виктор, описывая ее «подвиги», сильно преувеличил.      
      Кондрат, помня о главном, то и дело подливал в бокалы девушек шампанское, но подпоить Марину, что было бы неплохой прелюдией к предстоящему интиму, ему не удавалось: девушка пила понемногу, мелкими глотками, держа свой фужер в обеих руках, двух же других девушек и поить не было смысла – они и без того были достаточно веселы и, судя по всему, уже на всё что угодно готовы.
      В половине двенадцатого наша компания веселой гурьбой покинула ресторан. С собой мы прихватили пару бутылок шампанского и запакованный в картонку торт, предусмотрительно нами приобретенный в кондитерском цеху, который соседствует с баром. Все шло, как и было запланировано, и все же меня почему-то не покидало некое тревожное ощущение, да и на душе было неспокойно. А все из-за того, что мне не нравились глаза Марины. Нет-нет, они мне, конечно, нравились, как и буквально все в ней, огорчало лишь их выражение: с тех пор, как мы покинули бар, в них ясно читалась напряженность и тревога.    
    «Странно, – думал я, – с чего бы это ей беспокоиться, имея за спиной столь бурное прошлое, такой богатый сексуальный опыт. Ведь Виктор так сочно и красочно все ее подвиги описал».
       Вскоре мы выбрались на центральную улицу города, называвшуюся, естественно, Ленина, застроенную сплошь одноэтажными и двухэтажными зданиями почти что вековой давности, и тут навстречу нам из какой-то темной подворотни вынырнула девица и  остановилась перед нами как вкопанная. Мы все на неё уставились. Ба! Да это же Тома – та самая моя «старая» знакомая, которая в полдень явилась в бар и устроила мне разгон по поводу моей патологической забывчивости.
    Девушка была все в той же финской куртке-ветровке; на мне сейчас была надета точно такая же.
– О, не зря ведь говорят, что на ловца и зверь бежит, – заявила Тома, нисколько не смущаясь множеством незнакомых лиц. – А я вас чуть было не пропустила, что-то вы раненько сегодня из бара выбрались. – Тома, мельком глянув на свои изящные часики, стала оценивающе оглядывать девушек нашей компании.
– Ага, то-то я вижу - знакомая курточка! – сказал Кондрат, явно радуясь появлению в нашей компании нового человека. И тут же добавил: – Присоединяйтесь к нам, девушка.
– Я-то присоединюсь, конечно, деваться некуда, – с готовностью заявила та, – а вот с курточкой, действительно, неувязочка вышла. – С этими словами Тома вздохнула и, сняв с себя куртку, стала уминать ее в свою сумочку, бормоча при этом вполголоса: «Не будем же мы ходить все в одном и том же, словно интернатские дети-сироты».
     Стаук, успев разглядеть новенькую, воспрял духом: теперь у него появилась возможность выбора, так как Вера, изначально предназначенная ему на этот вечер, была, по его словам, не в его вкусе, о чем он заявил нам еще в ресторане.   
     Итак, Тома, с необыкновенной легкостью влившись в нашу компанию, быстро, на ходу со всеми перезнакомилась, и мы, продолжив наш путь, вскоре оказались у цели – это была пятиэтажка, где во втором подъезде, на третьем этаже, располагалась снятая мною некоторое время назад 3-комнатная квартира.
     Галантно придерживая дверь, я пропустил наших гостий внутрь. Здесь, в прихожей, над дверью, ведущей в комнаты, висела широкая картонка с простой и все объясняющей надписью:
       «Оставь надежду всяк, сюда входящий».
    (Ну, вы, конечно же, помните, уважаемый читатель, откуда это выражение; правильно, «Божественная комедия» Данте Алигьери; песнь третья: «Преддверие ада»).
     Маринка, входя и прочитав эти строки, почему-то бросила на меня испуганный взгляд, словно косуля, идущая на водопой и подспудно чувствующая прячущегося в засаде хищника. Мне даже на мгновение стало не по себе, однако я вовремя вспомнил, что девушка по специальности экономист, а не филолог.
      «Что за чушь, что это вообще с ней происходит? – одернул я сам себя, не понимая, отчего меня тревожат ее взгляды. – И какого черта я об этом думаю, голову ломаю? Ведь Виктор нам все ясно и понятно насчет нее обрисовал и объяснил. Мне бы, пожалуй, следовало подумать сейчас о другом – о возможной венерической болезни, которая очень даже может быть у моей «избранницы» – с её-то беспутным поведением и разгульным образом жизни». 
     Я продолжаю наблюдать за Мариной и, несмотря на всё то неблаговидное, рассказанное про нее Виктором, девушка мне просто нравится, причем с каждой минутой все больше. В прихожей, где мы снимаем верхную одежду, на тумбочке лежит журнал, а на нем надпись – плод моей нездоровой фантазии:
«Гостевая книга». И ниже: «Распишитесь тут, друзья! Здесь бывал когда-то я...»
– Сейчас расписываться? – немного осмелев, спрашивает Марина, беря книгу в руки и оборачиваясь ко мне.
– Лучше утром, – с циничной ухмылкой отвечаю я, – когда поднакопится впечатлений.
     И вновь она глядит долгим испытующим взглядом, заставляющим меня недоумевать. Но я, отбросив сомнения, взбадриваю себя: «Чувствует, стерва, что вот-вот окажется в моих объятиях. И понимает, что я не тюфяк какой-нибудь типа Виктора и как партнёр совсем не подарок, и это правда – люблю равных себе противников в качестве партнёрш».   
     Всей компанией мы располагаемся на кухне, но, как оказалось, ни выпивать, ни есть никто из присутствующих не желал; Кондрат, чтобы не мозолить гостям глаза, убрал со стола книжечку меню золотого теснения, переложив его на кухонный шкафчик, однако Вера успела прочесть вслух надпись на обложке:
               
                МЕНЮ – список блюдёв.
       Наш девиз: 
            "Чем лишнее съесть, лучше на хер сесть!"
– Ой, как хорошо сказано! – захлопала в ладоши Людмила, ей этот слоган, продекламированный Верой почему-то понравился. Кстати, Людмила еще не догадывалась, что Кондрат переменил свое желание провести эту ночь с ней. Преждевременно радуясь тому, что вновь обрела его, она не замечала, что он вовсю строит глазки Томе, которая, в свою очередь, думала, вероятно, что эту ночь проведет со мной, в течение которой я буду, как она полагала, извиняться перед ней за свою забывчивость.
    Нет, меня в данный момент интересовала совсем не она, а новенькая – Марина.
– А лучше и то и другое: и вкусненького съесть и на кое-что сесть, – не унималась Людмила, продолжая обсуждать заголовок в меню. Я с симпатией поглядел на нее: Людмила чувствовала себя в этой компании гораздо свободнее Марины – она была девушка простой и доверчивой, как, впрочем, и другая из их трио – Вера.   
     Посидев несколько минут за пустым столом, все вдруг вспомнили про торт, который под общие радостные возгласы был тут же принесен из коридора и торжественно напластан Стауком на небольшие куски; Кондрат достал из холодильника шампанское, которое открыл и тут же стал разливать по стаканам. Тома, чувствующая себя в компании совершенно свободно и  уверенно, подсуетившись, тоже нашла себе занятие: она установила на газовую плиту чайник, затем поставила перед каждым пустое блюдечко для торта и кофейную чашку.   
     Наблюдая эту идиллическую картину, я понял, что моей помощи при таком количестве добровольцев не потребуется и присел рядом с Мариной. От ее волос исходил легкий аромат духов, которые мне, признаюсь, ужасно нравились: это были то ли «Жижи», то ли «Фиджи», боюсь, что я эти названия, или же запахи, путаю. Исподволь разглядывая и изучая Марину, я заранее поздравлял себя – девушка была откровенно хороша, и уж наверняка привлекательнее трех остальных присутствующих здесь девушек.
– Стаук, – смеясь, спросила Вера, – а что там, в меню, сказано про пирожное?
Саша тянется рукой, дотягивается и достает со шкафчика книжечку.
– Трубочка с сюрпризом, – читают они вместе, уткнувшись головами в меню, –  «Пососи меня немножко, стану твердой, как картошка».
– Ха-ха-ха!
– Верочка, милая, – обращаюсь я к девушке, – что-то пить хочется. Чего-нибудь холодненького, безалкогольного. Сходи-ка, «пупсик», на балкон, там должна быть минералка в маленьком холодильнике, ну, быстренько.
– А волшебное слово? Забыл? – привставая со стула, игриво спрашивает Вера.
– Бегом, ёрш твою мать, – с удовольствием выполняю я ее просьбу, после чего она, смеясь, уходит. Тем временем Кондрат, наклонившись к самому уху Людмилы, что-то ей объясняет, отчего у девушки лицо в считанные секунды становится расстроенным, даже несчастным - наверное, он предлагает ей на выбор один из вариантов: или остаться на ночь со Стауком, или пойти домой, – третьего не дано.
     Я, внимательно наблюдая за обстановкой, решаю, что пора действовать, и киваю Стауку, он кивает в ответ – понял, мол.
     Спустя минуту, допив кофе, он встает и вместе с Верой отправляется в коридор, а еще минутой позже мы слышим, как за кем-то из них закрывается наружная дверь. 
     Каждый из нас, мужчин, придерживается заранее разработанного плана: Кондрат, взяв Людмилу под руку, уводит девушку куда-то в комнаты, однако спустя минуту он возвращается и уводит туда же ничего не понимающую Тому, на ходу вынимая из ее руки зажженную сигарету, которую тушит о блюдечко. Проводив их взглядом, я подаю Марине руку, – нам тоже пора. Девушка попутно оглядывается растерянно по сторонам: куда это вдруг все разом подевались?
     Мы входим в одну из спален. Маринка все еще держит марку, но теперь это удается ей уже с трудом. Я запираю дверь на защелку, она же останавливается посреди комнаты и спрашивает меня:
– Скажи, Савва, а Стаук –  твой друг?
– Ну... я бы сказал, хороший знакомый, – осторожно отвечаю я. – Он ведь совсем еще мальчишка, недавно из армии вернулся, а до этого мы только в спортзале встречались.
– Я слышала, он такой, ну... каждый день гуляет с другой девушкой, скажи, это правда? 
– Ты с какой целью им интересуешься? – усмехаюсь я. – Ведь все естественно: юноша, служа в армии, соскучился по женскому полу и теперь наверстывает упущенное.
– Понимаешь, Савва, я попала в вашу компанию как-то по-глупому... за компанию. (Невольно у нее получился эдакий каламбур).
– Что-то я не заметил, чтобы другие девушки этим фактом особенно опечалились, – сказал я, пожалуй, несколько грубовато, – а твоя проблема в чем?
– Другие, может быть, и жаждут этого, но не я… – она подняла на меня глаза, полные смятения и растерянности.
– Ну зачем же противопоставлять себя коллективу, – мягко перебил ее я . – Ты, прямо скажем, интересная, и я бы даже сказал, красивая женщина. А красивая женщина – это женщина вдвойне со всеми вытекающими отсюда нюансами и подробностями... Короче, Мариша, успокойся, и вот тебе мой добрый совет - расслабься и плыви по течению жизни. И тогда тебе откроется, как она прекрасна.
– Не знаю, я не могу, пойми, я... у меня плохое предчувствие... – пролепетала Марина и посмотрела на меня при этом так, словно собиралась заплакать, но я в ее слова старался не вникать, – цель была близка, и она меня своими женскими хитростями с толку не собьет. «Может она в действительности и шалава, но ведет себя, словно целомудренная овечка», – подумалось мне.
– Ну, киска, ты вообще... предчувствие у нее, видите ли, – вслух говорю я, подавая Марине руку. – Прошу, не терзай меня, а то я, ой-ой-ой, паренек очень чувствительный – прямо расплачусь сейчас. Давай-ка ты будешь хорошей девочкой, забудем все тревоги и печали и пойдем лучше в постельку.
– А может, я плохая девочка? – беспомощно пожимает она плечами.
– Что ж, – вздохнул я. – Тогда тем более. Признаюсь тебе по секрету: мне всегда нравились именно плохие девочки.
– И все же я бы лучше пошла домой, Савва, – говорит она, скрещивая руки на груди и опуская голову, и вновь меня не оставляет ощущение, что что-то в ее поведении не так! Или она просто хорошая актриса – такие нам, хотя и изредка, тоже попадаются, – ноют перед тем, как улечься в постельку, буквально сопли жуют, а потом, оказавшись распятыми на простынях, такое вытворяют!..
– К сожалению, у тебя нет такой возможности – уйти домой, – говорю я, раздражаясь на самого себя за весь этот бестолковый разговор. – Считай что я плохой – эдакий Карабас-Барабас, а ты Мальвина – и закончим на этом. А теперь – в постельку!
– А можно мне хотя бы в туалет сходить? – спрашивает она.
– Конечно, Маринка, здесь все к твоим услугам, – я скрипнул в нетерпении зубами.
– И ты тоже… к услугам? – спросила она дрогнувшим голосом.
         -Мы для вашей радости готовы на всякие гадости, - ответил я афоризмом, который был начертан над дверью комнаты, в которой мы сейчас находились.
    Проводив девушку до туалета, я старался не смотреть на надпись, сделанную на двери: «Тут для секса нету места».    
     «Это еще что? – усмехнулся я. – Перед ней сейчас, прямо над стульчаком, еще более интересная надпись:
    «Сняв трусы, не суетись, тут бывало много пись».
      Прошло, наверное, не менее десяти минут и я уже стал немного беспокоиться за свою пассию, когда Марина, наконец, вышла, и, опустив голову, глядя исподлобья, обратилась ко мне:
– Слушай, Савва, это, наверное, звучит смешно, но ты бы не мог меня отпустить домой? Ну, пожалуйста, ты же добрый, Савва.
     «Это было бы, наверное, самой большой глупостью в моей жизни» – подумал я, а вслух сказал: – У меня что, разве на лбу написано: "Я – добрый идиот"?
     Она промолчала и стояла, покусывая губы, а я, взяв ее за руку, опять завел в комнату и сказал строго:
– Давай-ка детка, ближе к делу, и ни слова больше. Распрягайся, и – марш в койку! Или ты предпочтешь, – добавил я, подходя ближе, и видя, что она даже не собирается раздеваться, – чтобы я все эти вещи на тебе порвал?
    Марина, глядя прямо мне в глаза, заявила:
– Но ты не можешь так поступить, Савва.
– Еще как могу, – ответил я, глядя на нее в упор циничным раздевающим взглядом, зная, что лишь очень немногие могут его выдержать. А уж эту надменную красотку тем более обломаю. Я намеренно оглядел ее именно так, зная, что девушке некуда деваться, и она, очевидно осознав всю бесполезность сопротивления, стала медленно раздеваться, и прежде всего сняв свой свитер, попросила:
– Выключи свет, пожалуйста.
– Нет, – оборвал ее я.
    Я шагнул к ней, рывком поднял блузку, защелка лифчика, подвернувшаяся мне под руку, послушно отскочила, а может, лопнула, и лифчик медленно сполз, затем мои руки скользнули к джинсам, их мы тоже умеем снимать – сдернул резко вниз, затем наступил на штанину ногой, чуть приподнял девушку и готово; а вот трусики на ней оказались плотные, хлопчатобумажные, и она мне не давала их снять, отчаянно вцепившись в них руками, словно они были последним бастионом на защите ее крепости. Я взялся за них, прохладные гладкие бедра под моими ладонями завибрировали, пробуждая желание, трусики лопнули у меня в руках, и опали бесполезной тряпкой.    
      Теперь девушка была полностью обнажена, она -  дрожала. Одним движением освободившись от собственных брюк, я обхватил ладонями ее округлые, упругие ягодицы и прижал девушку к себе. Она стала ныть, слезы слышались в ее голосе, она просила подождать, не сейчас, потом, может быть завтра, она боится... но я уже ничего не слышал, и, не отпуская ее из рук, голенькую, беззащитную, толкнул в постель.
      Ее трепещущее тело судорожно забилось в моих руках, но я, едва наши тела оказались в кровати, раздвинул ее коленки и одним расчетливым движением слился с ней. Марина вскрикнула, я, распяв ее, нажал еще, чувствуя, что разрушаю какую-то преграду; она закатила глаза, мне даже показалось, что девушка вот-вот потеряет сознание, и лишь тогда я ослабил давление...
    Девственница??? О боже, да ведь она невинна! Какого черта, твою мать?! Надо же, после двух абортов, после бурной сексуальной жизни, которую она якобы вела до сих пор, в чем нас убеждал Виктор, Марина оказалась девственницей.
     И все же, невзирая на стоны девушки, я по-скорому довел дело до разрядки, затем обнял ее, пытаясь успокоить, стал гладить ее вздрагивающее тело и целовать упиравшиеся в меня руки.    
     Маринка вся порозовела от сопротивления, а глаза ее были мутными от боли. Тут мне в глаза бросилось... даже в полутьме было видно что-то влажное и темное на простыне. Что это? Надо же - кровь! Откуда? Чья это кровь? Ах да, мы же тут имеем дело с невинной девушкой. Все, теперь я уже точно убью этого козла Виктора, мать его ети!
     Прошло немало времени, пока я успокоился, затем, почувствовав легкий озноб, понял, что попросту струхнул, испугавшись содеянного. Марина все это время лежала в одной и той же позе – лицом вверх, ладони прижаты к щекам, ноги плотно сведены, девушка, казалось, вообще не замечала моего присутствия. Я стал укрывать ее махровой простыней, но она и теперь отталкивала мои руки. Несмотря на все мои попытки поладить с ней, заговорить, Марина не отвечала мне, а сжав губы, упорно продолжала смотреть в потолок. Так она страдала, переживая  случившееся.
     Я тоже поглядел туда – в потолок, и ничего, слава богу, там, наверху, угрожающего для себя не заметил, наверное, Марина, слезами своими, молитвой, вызывала на мою голову все проклятия мира. Что ж, возможно я и заслужил их. А она гордая! Ведь не сказала прямо, что девушка еще. А может и сказала, да я не расслышал, слишком сильно ее хотел и потому не мог остановиться. Теперь она меня тоже не видит и не слышит, а когда я приближаю свою физиономию к ее лицу, она глядит сквозь меня, невидяще и ненавидяще.
     Со мной, надо признать, такое в первый раз, впервые я не могу найти к своей партнерше подхода. Хотя девственница – это не просто партнерша. И она ведь не первая у меня девственница. Но впервые, надо признать, я овладел девушкой так резко и грубо, а ведь с ними так нельзя... Да уж, черт меня побери! Но кто же знал?.. И что же делать теперь? Позвать, что ли, кого-нибудь из этих дур, что находятся в соседних комнатах, чтобы успокоили ее по-своему, по-женски, заболтали, отвлекли, вывели из транса? Ага! И чтобы потом, когда все мы окажемся в народном суде, они смогли подробно рассказать, засвидетельствовать, так сказать, как все было-происходило на самом деле?
      А может, попросту взять и надавать Маринке пощечин? Говорят, в подобных случаях женщинам это помогает. Или это надо было делать раньше, до того как?.. «Вместо того как, дурак!», – подоспела запоздалая подсказка.
     Оставив Маринку одну, я отправился на кухню. Тут уже вся пятерка была на месте, в сборе, даже Вера, которая накануне непонятно куда уходила, вернулась. Компания встретила мое появление громкими приветствиями, девушки стали требовать, чтобы Маринка тоже вышла; на столе стояла вновь откупоренная бутылка шампанского, и оставалась еще половинка торта. Я извинился за нас с Маринкой, сказал, что мы желаем еще побыть вдвоем, кто-то хихикнул, кто-то понимающе улыбнулся, а я наполнил два бокала шампанским, сунул бутылку лимонада подмышку и со всем этим вернулся в комнату. И мне было совсем не смешно.
    Предложив Маринке лимонад и шампанское – на выбор, я сел рядом  с ней в постели. Выхватив из моих рук бутылку с водой, она стала жадно пить – прямо из горлышка, затем выпустила ее из рук и без сил упала обратно в постель. Я осторожно прилег рядом, хотел обнять ее, но она, решительно отвергнув мои ласки, отвернулась, всхлипывая, к стене.
– Ну чего уж теперь, Маришка, – извиняющимся тоном говорил ей я. – давай привыкать к тому, что есть. «Нет, совсем не то, – с отчаянием подумал я, понимая, что мои слова на нее не действуют. А ничего более умного в голову не приходит. Что же делать? Ну не знаю я, не знаю…».  Я полежал некоторое время с открытыми глазами, потом вновь стал укрывать девушку одеялом, на этот раз мне это удалось, так как она не стала сопротивляться, и вскоре я, устроившись с ней рядом и завернувшись в покрывало, задремал. Не знаю, сколько времени прошло, по-моему, совсем немного, когда в полумраке комнаты я вдруг почувствовал какое-то движение, и с трудом, преодолевая сон, приоткрыл глаза. Марина одевалась, затем, внимательно поглядев на меня, – я едва успел зашторить глаза ресницами, – направилась к двери, осторожно открыла ее и вышла в коридор.
      А потом она вернулась. Или мне это привиделось, когда я вновь уснул? Я запутался: скорее всего, потому, что находился в каком-то промежуточном состоянии, между сном и явью. Словно в бреду. И хотел проснуться, но не мог, глаза никак не открывались. И тогда я уверился в том, что сплю. Сквозь прикрытые веки я видел, как она подошла ко мне. В руке у нее что-то блеснуло. Нож? Да, и вправду это был нож, теперь я его разглядел. Но зачем он ей? Это тот большой кухонный нож, которым мы резали накануне вечером торт. И хлеб для бутербродов. Что же это: Маринка собирается меня убить?.. Нет, это невозможно, невероятно. И вообще: я не согласен! Постой, но ведь она вправе сделать это. Я же убил ее честь, или, как еще говорят, невинность. И всё же - нет, это противоестественно; все это чушь, бред, виденье. Все перемешалось в голове.
     Нет-нет, это сон, успокаивал я себя, просто мне во сне снится страшный сон – со мной и прежде уже случалось такое: происходят всякие ужастики, убийства и так далее, а когда просыпаешься, в страхе, в холодном поту, все исчезает и страх, сковавший тебя во сне, постепенно уходит, испаряется. Вот я сейчас повернусь на другой бок, и этот дурацкий сон пропадет, улетит без следа.
      Нет, постой, не давал мне покоя мой воспаленный мозг, а если это ко мне пришла сама Смерть – в обличье Маринки? Что ж, решил я, тогда пусть она, смерть, будет именно такой. Молодой и красивой. Все лучше, чем Костлявая старуха, одетая в черное, и с косой в руках. От рук Марины и умереть не страшно. Мне почудилось, что Марина – или это была сама смерть? – склонилась надо мной, я уловил даже ее тихое дыхание…      
     Сон... Конечно же, это сон. Просто Маринка вернулась, смотрит на меня, вот сейчас она ляжет рядом и тоже уснет... Я улыбнулся во сне. Улыбнулся ей, Маринке, и собственному сну. И даже что-то сказал, кажется: «Поцелуй меня», затем повернулся на другой бок и тотчас уснул. Во сне. Надо же, чудеса, да и только.
      Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Я с трудом разлепил веки, надо мной маячила Сашкина физиономия.
        -Стаук, какого черта? - приподнялся я в постели.
– Вставай, уже десять, да еще с четвертью, Кондрат велел разбудить тебя в десять.
     «Ни хрена себе, это же сколько времени я проспал?!» – Я вылез из постели и огляделся. Рядом – никого. Значит, Маринка ушла? Стаук словно услышал мой безмолвный вопрос и сказал:
– Девки уже давно ушли. В начале восьмого, им же на работу. – И, не сдержавшись, похвалился: – А я им кофе на дорожку сделал. Отличный получился, не хуже чем у вас в баре.
– Молодец! – сказал я, одеваясь, – подрастешь, барменом будешь.
– Да я бы, конечно, не против, – простодушно сказал Сашка.
– Поспособствуем, – уверенно сказал я. – Не бросим товарища. А теперь сделай, пожалуйста, еще один кофе, продемонстрируй талант, - попросил я его.
      После кофе, оказавшегося, кстати, действительно неплохим, мы со Стауком вышли из дому и разошлись в разные стороны – каждый отправился по своим делам. Я поспешил к знакомому мне дому, что расположен у мельницы райпотребсоюза, где я всегда покупал цветы; к счастью, это оказалось мне по пути. Не торгуясь, я купил у хозяйки большой и дорогой, в двадцать штук букет красных и белых роз, поровну, – сложил их именно так – половина к половине – мне это показалось символичным, – и поехал автобусом на машиносчетную станцию, совсем не представляя себе, там ли сейчас находится Марина, и если да, то о чем я буду с ней говорить.
     Машиносчетная станция, занимавшая отдельное одноэтажное здание средних размеров, стояло обособленно на небольшом пустыре неподалеку от консервного завода, слева от него. Правая половинка большой двухстворчатой двери была приоткрыта, и я осторожно просунул голову внутрь. Мне повезло – я сразу увидел ее, Маринку. Она сидела в самом конце большого помещения, за столом, а вдоль его стен по обе стороны стояли большие счетные машины, которые перемигивались между собой разноцветными лампочками и размеренно жужжали. Девушка была одна, склонившись над толстым журналом, она что-то писала. Неожиданно она подняла голову, и я еле узнал ее из-за темных кругов под глазами, и увидел сами глаза, покрасневшие, вероятно от слез. С трудом переступив порог, я направился к ней – каждый шаг давался мне с большим трудом – и молча, держа перед собой цветы, опустился перед Мариной на колени.
– Как, после всего того, что случилось, ты еще посмел прийти сюда?! – Марина вскочила со своего места, шагнула мне навстречу, взмахнула рукой - цветы упали на пол и рассыпались. – Ко мне!?
– Прости меня, Маришка, – проговорил я. – Весь вчерашний вечер оказался одной большой и страшной ошибкой.
– Ах, ошибкой!? – вскричала она. – Да вы все сговорились против меня. И даже моя подруга... Верка... И Людка тоже хороша. А пострадала я... одна я. Я вас всех ненавижу! Ненавижу и презираю, всех-всех, и тебя в особенности!
 – Ты, наверное, права, Марина, - склонив голову, сказал я. – Но послушай и меня, все то, что произошло вчера между нами, в конце концов, естественно, и со всеми когда-то случается, раньше или позже. Прости меня, Марина, ты, наверное, не так себе это представляла. А подруги, что ж, может, они тебе только хорошего желали, а? Они забыли уже, что в первый раз бывает больно, ведь сами они ищут - и находят, смею тебя уверить! -  в этом только лишь удовольствие...
– Савва, я прошу тебя, замолчи и немедленно убирайся! Уходи отсюда, слышишь!.. И больше не приходи, понял?! Видеть тебя не могу. И он еще смеет рассказывать мне об удовольствии.
      Я встал с колен и медленно, чувствуя себя словно побитая собака, поплелся к выходу. Обидно, черт возьми, что именно так все сложилось. И до жути неприятно. Маринка, надо признать, была наиболее привлекательной из множества знакомых мне девушек и если бы не этот идиот Виктор… кто знает, как бы все у нас с ней сложилось.
– Постой! – окликнула меня Марина, когда я был уже у двери. – Я тут же обернулся. – Ответь мне... После этого можешь убираться...
– Да?.. – я сделал навстречу ей несколько шагов.
– Не подходи ко мне... – она подняла палец. - Скажи мне, почему ты улыбался... тогда, ночью...
?..
– Скажи, почему ты улыбался мне, когда я хотела убить тебя?.. И еще сказал: «поцелуй меня», – голос её звучал значительно громче, на грани срыва, а лицо ее исказила некрасивая, болезненная гримаса. – Ответь мне: по-че-му?!.
– Я не поверил, что смерть может быть так прекрасна, – сказал я, невольно улыбнувшись, мгновенно вспомнив свой предрассветный сон. – Ты больше похожа на жизнь, Маринка... На саму жизнь, и жизнь дающую...
     Она закрыла лицо руками.
– Уходи, Савва, прошу!.. Я больше не могу тебя ни видеть, ни слышать...
      Я вновь поплелся на выход.
    «Чему не подивишься на веку – улыбка жизнь спасает дураку» – неожиданно пришла мне в голову невеселая рифма. (автор).

      P.S Вечером того же дня, за четверть часа до открытия, мы с Кондратом сидели в баре за столиком в первой от входа кабинке, курили и разговаривали. Я ему выложил всю эту грустную историю и мой товарищ надолго задумался. И тут в дверь неожиданно постучали. Вспомнив, что не заперто, я сказал «войдите», дверь отворилась и показалась голова Виктора, затем, на ходу здороваясь, появился и сам он весь целиком. Мы не ответили на его приветствие, я резко встал, шагнул ему навстречу и без замаха левой вмазал ему хлесткую пощечину, от которой Виктор повалился на пол навзничь, а я, как ни в чём ни бывало, вернулся на свое место.
     Он сел, с трудом опираясь на одну руку, а другой стал размазывать по лицу кровавые сопли.
– За что, Савва? – прошепелявил он.
– Это так, аванс, - многозначительно пообещал я. – А если будет за что, то есть, если будут последствия, то готовься к самому худшему... ты умрешь как последняя сука, и ничто в мире тебя не спасет.
– О чем ты говоришь?.. – вскричал он. – Какие такие последствия? В чем я виноват?
– Мы сейчас говорим об этой твоей Марине, которая после двух абортов... – со злостью сказал я, вновь поднимаясь со стула. Кондрат, очевидно предвидя дальнейшее развитие событий, вскочил со своего места, бросился наперерез и повис на моей руке.
– А что...? Что произошло? – не унимался Витя.
– Произошло то, что ты, паскуда, самым мерзким образом врал нам, а на самом деле никогда с ней не был, не спал, и вообще никаких отношений не имел. Ведь не имел, гондон штопаный, говори честно, лгун патологический?
– Нет, не был, – сказал Виктор и опустил голову.
– Рассказывай, – потребовал я, усаживаясь на место.
– Я бегал за ней два года, а она... она даже внимания на меня не обращала... – Прерывистым голосом, то и дело вытирая рукавом кровь, сочившуюся изо рта и носа, начал он. - И когда я увидел ее вчера, здесь, в баре, то решил отомстить: я знал, что если она попадет в ваши руки, то... то вы ее обязательно трахнете.   
– Так для чего же ты, урод, бегал-то за ней два года? Для того, чтобы кто-нибудь другой ее отымел? – спросил Кондрат.
– Нравилась она мне, я даже, кажется, любил ее...
– Кажется ему... – передразнил его я, – так иди теперь, упади к ее ногам и проси у девушки прощения..., а может и руки, возможно, она тебя, дурака, простит. «Меня-то уж точно нет», – подумал я.
     Витя медленно, точно так же как и я, несколькими часами ранее, уходя от Маринки, поплелся на выход.
– И чтобы мы тебя здесь больше не видели, – крикнул ему вдогонку Кондрат и добавил: – Вот уж точно мама твоя несчастная тебя через задницу родила.

      
                Новелла десятая



       Коктейль "Королевский".


Светлый кубинский ром         20 мл.
Русская водка                20 мл.
Джин                20 мл.
Армянский коньяк                10 мл.
Малиновый ликер                20 мл.
Текила                20 мл.
Лимонный сок                20 гр.
Лимонад                50 мл.
Колотый лед.
"Гарнир":  засахаренная клюква или вишня.

               
                Папа.
               
                Во век я власти не являл
                ни дружбы, ни вражды,
                а если я хвостом вилял -
                то заметал следы.               
                Игорь Губерман
               
                Любовь к власти
                не в моей страсти.
                (автор)               

      Вот ведь не зря же говорят, что понедельник – день тяжелый. Сегодняшнее светлое и радостное утро ну никоим образом не предвещало плохого дня и... на тебе!
      Впрочем,  обо всем по порядку.
      Придя на работу в бар где-то около девяти утра, я облачился в синий халат, в котором выполняю все хозяйственные работы – уборку, раскладку товаров, сортировку и складирование тары и прочее, - и подумал было, что уж сегодня, в свой выходной, я спокойно и без помех сумею сделать все необходимые дела, а также подбить дебет-кредит, -  то есть самую приятную часть работы.
     Но едва я занялся делами, как в дверь бара кто-то постучал, а секундой позже я услышал голос директор ресторана:
– Савва, открой немедленно, у меня к тебе есть серьезный разговор.
  – Весь внимание, босс, – распахивая дверь и широко улыбаясь, говорю я и отступаю на шаг. – Доброе утро, Александра Семеновна.
    Директор ресторана, останавливаясь в дверях и держась рукой за косяк, продолжает:
– Здравствуй, Савва. Скажи, ты можешь мне одолжить 250 рублей?
     Сразу вот так, с порога. Несколько удивленный этим вопросом, я на секунду задумался. Он показался мне не совсем корректным: с одной стороны она, мой директор, как коллега по работе, возможно, по какой-то своей надобности хочет попросить у меня денег взаймы; с другой стороны – она мой прямой начальник и этим уже кое-что сказано; а в-третьих, она часто участвует в ревизиях, в том числе и тех, которые проводят у меня в баре, и не просто присутствует, а является председателем комиссии. А это уже совсем другой разговор и, возможно, таким способом Александра Семеновна собирается вымогать у меня деньги, или же обнулить для какой-то цели кассу бара. Тут главное – суметь правильно определиться, сориентироваться, хотя и сумма то, откровенно говоря, не ахти как велика. Правда, – а это уже тема отдельного разговора, – и такой суммы у меня при себе не было.
      Я отвечаю осторожно:
– Если вам не очень срочно, то я могу завтра из дому принести.
– А если мне нужно срочно, сегодня, сейчас?
     «Так-так, что-то манера разговора у нее агрессивная, а это не к добру», – подумал я, а сам, изобразив безвинное лицо, развел руками:
– Ну, тогда я даже не знаю...
     Моя шефиня, проявляя явное нетерпение, даже топает ногой и напрягает голос:
– Ну, у тебя же есть кассовые деньги! С вечерней выручки остались?
    «Так вот оно в чем дело, оказывается!»
– Есть, конечно, – отвечаю.
– Так ты что, не можешь дать мне их сейчас, а завтра из своих собственных в кассу доложить? – спрашивает Александра Семеновна. - И ордерок за два дня завтра же приложишь.
– Да как-то нескладно получается, – говорю я, лихорадочно соображая, как мне в этом случае поступить, затем продолжаю: – Ведь я должен деньги за выходные дни – субботу и воскресенье – сегодня сдать, это для буфетчиков, как вы знаете, обязательное правило. (Впрочем, и это не проблема, конечно, теперь мне просто любопытно, что моя директриса еще посоветует и как далеко в своих запросах и советах готова зайти).          
     Я смотрю на ее напряженное покрасневшее лицо, и тут до меня начинает доходить, что у Александры Семеновны наступил решающий момент захвата власти в ресторане, и она мне это сейчас весьма недвусмысленно демонстрирует. То-то я в последнее время стал замечать, что она постоянно конфликтует то с заведующей производством, то с начальницей кондитерского цеха, теперь вот и за меня взялась.
     Тут дело в том, что мы трое – материально ответственные лица, а директор – лицо всего лишь административное, однако она жаждет всем нам продемонстрировать свою власть.
     Словно в подтверждение моих мыслей Александра Семеновна говорит:
– Ну вот, я так и знала, Савва, что ты откажешь своему директору. И была готова к этому. И вообще, я хочу тебе сказать, что дальше так дело не пойдет. Мы с тобой не сможем больше работать вместе.
– Это почему же, Александра Семеновна? – лихорадочно соображая, к чему весь этот разговор, говорю я, старательно смягчая голос. – Разве что-нибудь не так? Ведь прежде, насколько мне помнится, все было замечательно, мы с вами так слитно и плодотворно работали...
– Да, раньше было хорошо, а теперь – плохо, тупик, то есть никак! – Александра Семеновна сходит с русла нормального разговора и срывается на крик. – Я тебя, понимаешь ли, постоянно покрываю на собраниях, защищаю от нападок начальства. Сколько уже было разговоров о том, что ты здесь, в баре, по ночам пьянки-гулянки устраиваешь, а по утрам девки от тебя выходят. – Пауза. - Да и парни тоже. Причем, целыми группами. (При последних словах моя физиономия вытянулась от удивления – с девками-то все понятно, а когда это парни от меня выходили? Постой, а… ну, конечно же, вспомнил, было как-то раз – в карты с друзьями у меня в баре допоздна заигрались, так как больше некуда было пойти).
– И все эти вопросы я улаживала, закрывала своей грудью, можно сказать, – продолжала она. – А теперь все, больше не хочу и не буду.
     Я внимательно слушал. До сих пор у нас с Александрой Семеновной действительно были нормальные рабочие отношения, как у подчиненного с директором, мы, как мне казалось, вполне друг друга понимали и все нас обоих устраивало. Раз в неделю по установленному мною же порядку я заносил ей в пакете представительский набор: бутылочку коньяка, банку икры, банку кофе, шоколад там, пивко, напитки разные, соки, но денег – ни-ни, даже разговора об этом не было.
     Повторяю, должность ее – директор ресторана – была не престижной, и поэтому у Александры Семеновны при всем ее желании не было возможности поставить себя над материально ответственными лицами.
– Короче, – прерывает мои мысли директриса, – я думаю, что нам с тобой вдвоем под одной крышей не ужиться, следовательно, теперь вопрос стоит так: в ресторане остается один из нас - ты или я.
    «Ах, вот даже как?!» –  подумал я, и от ее слов неприятно резануло по нервам, кольнуло в затылке.
– А почему не вы и я – вместе? – спрашиваю я ее. – Вы мне объясните ситуацию, я, может, чего недопонимаю, молод еще. И тогда под вашим чутким руководством мы и дальше будем по-деловому и конструктивно решать вопросы. Вместе.
– Нет, Савва! Уже поздно! Я тебе говорю, что в ресторане останется один из нас, и точка!
– В таком случае остаюсь я! – неожиданно для самого себя выпалил я. И только в следующую секунду понял, что я наделал. Нет, я не испугался, что было бы логично, я абсолютно ясно осознал, что это конец.
     Александра Семеновна от растерянности потеряла дар речи и несколько мгновений молча открывала рот, словно рыба, лишенная родной стихии, затем, не сказав больше ни слова, выскочила наружу и захлопнула за собой дверь.
     А я задумался, с лихорадочной быстротой перебирая в уме варианты:
     «Что я наделал? Я сам себе отрезал все пути к отступлению. Ну, хорошо – есть ли у меня теперь хоть один шанс из десяти, из ста, в конце концов? Нет, совсем не вижу выхода, мне просто необходимо серьезно все обдумать».
     Итак: директор общепита Наина Васильевна – Мамочка – относится ко мне неплохо, но... денег ведь я ей не заношу, поэтому она против Александры Семеновны меня не поддержит, – кто я такой, в конце концов, по сравнению с директором ресторана. И главное - жутко сказать - стаж последней в партии – 27 лет! А это весьма немаловажный в нашей коммунистически-социалистической реальности аргумент. А кто такой и что такое против нее я? Нерадивый комсомолец, который даже копеечные взносы не вовремя платит. Конечно, директор торга Владимир Викторович тоже ко мне с симпатией относится, но... и с ним ведь у меня нет денежно-любовных отношений, только как-то раз, да и то по пьянке, у нас с ним состоялся разговор о том, что мы, бармены, берем под свою ответственность банкеты для партийных гостей и друзей торга...
     И все. Да… явно недостаточно.
     Парторг торга, он же начальник отдела кадров, вроде ко мне благоволит, но... у него не так давно был личный конфликт с неоплаченными банкетами в ресторане, из-за которых он, кстати, чуть с работы не вылетел, так что он может в случае чего принять сторону моей начальницы. То есть по партийной линии опять же все замыкается... Несомненно, Александра Семеновна ему ближе, роднее, так сказать.
      Остается всего один реально сильный человек... ПАПА. Он же первый секретарь райкома партии Юрий Никитович. Самая высокая, она же и последняя в нашем городе инстанция и моя единственная надежда… Ему я денег не носил, водкой поить бесплатно не обещал, но он – ВЕЛИЧИНА, не чета остальным! Он единственный, кто может решить сегодня мой вопрос – более подходящего варианта я не нахожу. Благоприятного для меня, имеется в виду. Кроме того, мне кажется, что я уже знаю, о чем именно буду говорить с первым секретарем».
      Прошло около получаса, я с ожесточением перемываю посуду - это меня немного успокаивает, - и одновременно отрабатываю в голове детали предстоящего разговора с ПАПОЙ. 
     Вдруг дверь без стука открывается, и в бар входит заместитель главного бухгалтера Галина Ивановна, за ней Елена - товаровед,  а следом… «моя» директриса - многоуважаемая Александра Семеновна, которая прямо с порога объявляет, словно обухом по голове огрела:
– Ревизия. – И тут же, мстительно улыбнувшись, добавляет: – Наличные деньги, Савва, те, что у тебя в кармане находятся, в расчет приниматься не будут, в отчет пойдут только те, что по описи лежат в сейфе закрытые.
     Да... ситуация. Не ожидал я от Александры Семеновны такой прыти. Каверза ходячая. А у меня, дурака, еще не подсчитано, ведь я собирался начать проверяться как раз после уборки. Не говоря уже о том, что в кассе наверняка не хватает около пятисот рублей – я позавчера вечером проигрался в карты, но из дому денег не нес, по одной простой причине – у меня их не было... Что же до плановой ревизии, которая, как я рассчитывал, должна была состояться не ранее, чем через пару недель, я попросту надеялся, что все мои дела к тому времени сами собой выправятся; ну, в смысле, накапает чаевыми и т.п. Вот и выправились, как же! Твою мать, а? Тут со своими делами запутаешься – взбаламошные подруги, несерьёзные друзья, карточные игры, регулярные пьянки, женушка непутевая, и опять же девушки легкого поведения, – а на рабочем месте, в ресторане, на меня, оказывается, в это же самое время настоящая охота идет, как волка со всех сторон обложили, даже по ночам следят, вот и ревизию по просьбе этой... - я непроизвольно скрипнул зубами, - прислали.
–Ну что ж, милые дамы, – говорю я, снимая с себя халат и оставаясь в рубашке, – раз так, то я, пожалуй, пойду, погуляю, а вы тут сами разбирайтесь. У меня, к вашему сведению, сегодня выходной. – С этими словами я бросил связку ключей от бара и всех подсобных помещений на стойку и вышел наружу, хотя Галина Ивановна истерически вопит вслед, что меня уволят еще до обеда лишь за одно то, что я от проведения ревизии отказываюсь. Но я уже вышел на улицу и направился прямиком к зданию райкома партии, благо идти туда от силы десять минут.
     В приемной первого (а заодно и второго секретарей райкома – оба они сидят на одном этаже, кабинеты напротив) полно народу – десятка полтора директоров и начальников самого различного ранга и калибра дожидались своей очереди на прием.    
      Секретарша Валентина – очень симпатичная женщина, жена моего тренера по самбо-дзюдо Женьки Ивашко (она меня, кстати, давно знает, с раннего юношеского возраста) встречает меня приветливо:
– Ты что-то хотел, Савва?
– Мне нужно к ПАПЕ, – кивнув на дверь, говорю я. – Срочно!
-Иди, – просто говорит она. – Он сейчас там один. Я ему и докладывать не буду, сам разберешься.
       Я киваю ей и при общем молчании присутствующих направляюсь к дверям, осторожно открываю их, вхожу в огромный кабинет и шагаю прямиком к столу, за которым сидит высокий, с легкой сединой в волосах человек и просматривает какие-то бумаги.
– Доброе утро, дорогой вы наш Юрий Никитович, – громким бодрым голосом говорю я.
ПЕРВЫЙ отрывает глаза от бумаг на столе и удивленно глядит на меня. Затем встает, выпрямляется во весь свой богатырский рост и открыто улыбается. – Здравствуй, дорогой наш барменщик. Какими судьбами? Зачем к нам?
– Ну, не только же вы к нам. Иногда и мы к вам, – пытаюсь шутить я, но голос мой, наверное, выдает волнение: здесь и сейчас должен решиться вопрос моей работы, а возможно - как знать - и всей дальнейшей жизни. – Вот, – продолжаю я, – хотелось бы с вами встречаться лишь по приятным поводам, но, увы..., –  и я развел руками.
– Есть проблемы? – спрашивает ПАПА.
Он хмурится, в голосе его начинают звучать металлические нотки, жестом он мне показывает – садись. Но я продолжаю стоять.   
    Он большой психолог, наш Юрий Никитович, и очень крепко, уверенно сидит в своем кресле. Он высокий, около 190 см, блондин с кудрявыми волосами, красивый, осанистый, а главное – после литра водки в кругу коллег может без труда говорить одними Ленинскими цитатами, а также тезисами из Брежневских речей, произносимых им на съездах, – одним словом, несгибаемый партиец.
    А главное – он в фаворе у самого высокого партийного республиканского начальства, и два ордена Ленина уже сверкают на его груди. Еще год-два – как, кстати, и несколько предыдущих – жители нашего района перебьются без овощей (а что ему, народу нашему многострадальному, остается делать, как не терпеть), и тогда сдадим все, что соберем, в закрома Родины (чтобы оно там все перегнило к чертовой матери!) и нашему ПАПЕ дадут еще один орден Ленина, а в пару к нему прицепят медальку «Героя» Социалистического труда.
     ПАПА могуч и непотопляем – государственная комиссия ЦК КПСС, недавно присланная сюда, в наш город (я сам же и принимал их у себя в баре) никаких ошибок или злоупотреблений в управлении районом не выявила. К тому же прокурор его боится, лебезит перед ним (сам слышал); редактор районной газеты, годами собиравшая на него компрометирующие материалы, канула в лету, то есть, попросту говоря, была убита при весьма странных и не выясненных до сих пор обстоятельствах; начальник районного КГБ – подполковник, кстати, супруг нашего директора общепита – МАМОЧКИ, – и тот до срока слетел на пенсию, не сумев, видимо, правильно определиться, кто главный в районе; ну а председатель горисполкома – тот и вовсе марионетка и пустышка, умевший только губы надувать и бормотать что-то там о труде и дисциплине.
     Я стою, переминаясь с ноги на ногу, а ПАПА мне говорит:
– Ну, выкладывай, не стесняйся!
Я вдохнул и начал:
– Есть у нас в ресторане директор, зовут ее Александра Сергеевна. Вся проблема в том, что она 27 лет в партии и...
ПАПА садится на свое место, жестом повторно приглашая сесть и меня.
– ...так вот, она интересуется, – продолжаю я, осторожно присаживаясь на краешек стула, - на какие такие деньги работники райкома партии едят и пьют в баре. Интересуется и вами в частности, всякие подкожные вопросы задает и требует от меня письменных объяснений или скрытых записей. (А справедливости ради следует отметить, что недавно директриса действительно поднимала все эти вопросы – то ли по наивности, то ли по глупости).
– Ну а ты что же?.. – ПАПА буквально на глазах сделался грозен и теперь напоминал Везувий перед извержением, во всяком случае, насколько я это себе представлял.
– А я ей сказал, что нет у меня никаких долгов и счетов с райкомом, да и быть не может, а если кто изредка и бывает у нас, тот сам всегда и платит.
       Взгляд его немного потеплел и голос его смягчился:
– Молодец, хорошо ты ей сказал. Надеюсь, у тебя всегда будет порядок в этом деле?
– Со мной у вас затруднений не будет, – заверил я. – Ни записей, ни даже устных счетов я не веду. Комар носа не подточит.
     Юрий Никитович снял телефонную трубку, набрал номер, долгим взглядом посмотрел сквозь меня, затем проговорил в трубку:
– Владимир Викторович?
      К директору торга дозвонился – понял я, испытывая одновременно ужас и восторг от того, что всю эту катавасию затеял.
 – Я слушаю. – Голос ответившего в трубке был слышен даже мне.
– У тебя в общепите есть одна, ну эта, директор ресторана, - без предисловий начал ПАПА, при этом он так кривился, пока эти слова выговаривал, будто червяка жевал.
– Да?.. –  вновь послышалось из трубки. – Владимир Викторович, судя по тону, был само внимание и только ждал, что ему поручат: казнить или миловать, повышать или понижать в должности.
– Убрать!.. – перекосившись лицом, то ли рявкнул, то ли плюнул в трубку ПЕРВЫЙ.
     Я сдуру, начитавшись в юности детективов, решил, было, услышав слово «убрать», что все, убьют теперь нашу Александру Семеновну.
          – Немедленно выброси эту суку из ресторана к едрени матери, – продолжил ПЕРВЫЙ. И тут же, не прощаясь, уронил трубку на аппарат.
 Я, услышав звук роняемой трубки, спохватился, стал успокаиваться, затем встал, понимая, что мое время истекло.
      Встал и ПАПА. Лицо его было сурово.
– Змея прокралась в наши ряды. Но мы не позволим... – ПАПА, не закончив мысль, поглядел на меня изучающим взглядом и решил эту тему дальше не развивать. – А ты иди, иди, Савва. И знаешь что, подавай-ка ты заявление в партию, я тебе лично свою рекомендацию дам, хоть нам, секретарям, это делать и не полагается. Хватит тебе за стойкой скакать, директором тебя сделаем, вначале ресторана, потом общепита, а там, глядишь, Владимир Викторович, директор торга, на пенсию соберется… А пока что иди…
     Я, слегка ошарашенный всем произошедшим, в одно мгновение, не прощаясь, покинул кабинет и, едва успев шепнуть секретарше Валентине: «Спасибо!», выскочил на улицу. Я шел и не знал, радоваться мне или печалиться – ведь в такой игре пешки, подобные мне, нередко слетают с игровой доски в первую очередь.      
     Получасом позже, взяв взаймы на дому у своего товарища и карточного партнера Василия Ивановича Миханова пятьсот рублей, я отправился в кассу общепита, куда внес деньги – всего 1200 рублей вместе с долгом и наторгованными за выходные наличными – теми, что были у меня при себе, – после чего, с ордером в кармане, неторопливой походкой подошёл к ресторану.
      А к этому времени меня в баре уже поджидали. Замдиректора общепита Марья Ивановна с ходу заявила мне, что, во-первых, теперь она – председатель комиссии на ревизии вместо Александры Семеновны, а во-вторых, бухгалтером пришла на ревизию сама главбух, а третьей с ними была еще и главный технолог, – очевидно, для полного букета. Но самый большой сюрприз поджидал меня минутой позже: в бар стремительной походкой вошел сам директор торга Владимир Викторович; он, обведя всех строгим взглядом, поздоровался, потом без своей обычной улыбочки посмотрел на меня, – затем, строго - на остальных и сказал:
– Сделайте все, как полагается, а результаты ревизии передайте моему главбуху, в торг. Надеюсь, вас не надо учить, как правильно проводятся ревизии? – Сделав акцент на слове «правильно», он покинул помещение, но его слова повисли в воздухе – все стали озираться друг на друга в недоумении. (Я лишь очень надеялся на то, что присутствующие поняли главное – результаты ревизии должны быть хорошими). После короткого замешательства все, наконец, вспомнили, для чего мы здесь собрались и приступили к ревизии.
– А где Александра Семеновна? – пытаясь сохранить невинный тон, спросил я, доставая папку с документами для составления отчета.
– А ее отстранили от работы, – видя, что никто не отвечает, выпалила главный технолог Елена Владимировна, затем, посмотрев на остальных, сконфузилась и покраснела так, что мелкие розовые прыщики, которые покрывали ее лицо, резко проявились и покраснели. Больше до самого окончания ревизии никто из нас не произнес ни слова, кроме необходимых по работе.
      Ревизоры, делающие переучет товаров каждый день, уже наловчились, работая со мной в баре, заканчивать ревизию в течение часа-полутора, ну а в исполнении таких высоких специалистов, которые проводили мне ревизию сегодня, мы управились с делом тоже достаточно быстро, буквально за три часа, и ревизоры в конце ее с облегчением вздохнули: итоговая недостача, составившая 20 рублей, как раз идеально подходила под нормативное списание.
      Едва мы закончили, как в баре появился личный водитель директора торга – Петр. Он не здороваясь взял из рук главного бухгалтера папочку с результатами ревизии и, не сказав ни слова, отбыл восвояси.
    В итоге все вышеперечисленные лица остались довольны и при своих интересах, а я через неделю в приказе по общепиту получил от МАМЫ выговор – «за нарушения во время проведения плановой ревизии», но был доволен (как вы сами понимаете, уважаемый читатель) больше всех остальных.
      Вечером того же дня директор торга Владимир Викторович, находившийся в ресторане с какими-то гостями из Министерства торговли, столкнулся со мной у входа в банкетный зал, где они только что отужинали.
     Я, проходил мимо, торопился в бар, но, увидев его, остановился и поздоровался. Владимир Викторович – глаза его маслянисто поблескивали от выпитого, а сам он весь источал благодушие, – указывая на меня, сказал своим гостям, в голосе его слышались ласковые нотки:
– Вот, знакомьтесь. Это наш новый директор ресторана. Завтра хочу утвердить его в должности. Старого директора я на днях уволил, не чувствует, знаете ли, текущего момента.
     Я должен был как-то отреагировать на такое доверие, поэтому попросил:
– Владимир Владимирович, прошу заменить это назначение расстрелом!
      Директор торга и остальные недоуменно уставились на меня, но уже спустя несколько секунд шеф рассмеялся, и гости тут же его поддержали.
– Хороший парень, – сказал Владимир Викторович, жестом отпуская меня. – Это он так шутит.

• Катрин                1
• Парткомиссия                61
• Лёка                92
• Женитьба Чумакова        165
• Самая-Самая                200
• Приз                232
• Лишняя обойма                267
• Чудеса хереса                276
• Компромат                300
• Папа                345