dekameron 1 - 23 антология интима

                Книга первая.
   
                Антология интима.

               
                Новелла первая


          Коктейль  "Глория".

Сок гранатовый             2 ст. ложки.
Сок виноградный          2 ст. ложки.
Мякоть дыни                100  гр.
Газированная вода       100 мл. 
Лед, несколько кубиков
Положить в стакан лед, мякоть дыни, влить соки, долить газводой.



               
                Исцеление любовью.
               
                Грусть подави и судьбу не гневи
                глупой тоской пустяковой;
                раны и шрамы от прежней любви –
                лучшая почва для новой.
                Игорь Губерман               
      
    Погода задалась с самого утра. Голубое небо без единого облачка радовало своей чистотой, яркое солнце заливало светом улицы, дома, деревья, скверы и площади, и это говорило о том, что празднование Дня города в этом году пройдёт по полной программе, и ему не помешают ни ветер, ни дождь.
    Я выбрался из дому в полдень, когда солнце уже палило вовсю, и был немало удивлен тем, что по улицам, несмотря на жару, дефилировали целые толпы празднично одетого люда: тут были и старики, и люди среднего возраста, разбавленные весёлой ребятнёй. Повсюду слышался смех, разговоры, шутки; откуда-то из центра города доносились звуки живого оркестра; казалось, все без исключения жители нашего города – «Города белых лилий», как его недавно стали называть, вышли отмечать любимый праздник.   
     Я неторопливо брел по аккуратно прибранным и торжественно принаряженным улицам, рассеянно взирал на девушек и молодых женщин, которые в этот знойный день обнажились настолько откровенно, насколько позволяли им их наряды, на их открытые солнцу и мужским взглядам прелести, которые еще совсем недавно буквально очаровывали меня, однако сегодня они оставляли меня равнодушным, совершенно не волнуя, и даже не радуя глаз.         
     Я кивал и кланялся многочисленным знакомым, машинально пожимал протянутые для приветствия руки, почти не замечая лиц этих людей. Некоторые пытались заговорить со мной, но я, приветливо улыбаясь, напускал на себя озабоченный вид и, извинившись, продолжал свой путь.
       А дело было в том, что в этот замечательный и радостный для большинства окружающих меня людей день я чувствовал себя прескверно, как, впрочем, и в любой другой день на протяжении вот уже двух последних месяцев, пребывая в некотором оцепенении с того самого дня, как моя спутница жизни, моя жена Марта, которую я обожал, любил и боготворил, изменила мне.
     Я узнал об этом от одного своего приятеля в тот самый день, когда это случилось – в нашем небольшом провинциальном городке трудно что-либо утаить от окружающих. А откуда об этом узнал он, тоже не вопрос: моя супруга сама же и расхвастала об этом своей подруге, его жене, которая тотчас сообщила об этом ему, моему хорошему знакомому. Если уж начистоту, то эту измену можно было предугадать, исходя из того, как моя милая женушка в последние месяцы демонстрировала явную симпатию этому самому докторишке... Но у меня и в мыслях не было, что она... с ним... женатым человеком... отцом двоих детей... К тому же они были хотя и не близкими, но всё же родственниками...
   Узнав эту новость, я бросился домой и застав там Марту, - в эти минуты, признаюсь, сознание мое было слегка затуманено, и в порыве обиды и ревности я ничего не соображал, - я добился от нее признания в измене с ножом в руке. Да, именно с ножом, так как поначалу моя милая супруга пыталась все отрицать, лгать и изворачиваться. Но правду я прочел в её глазах; они беспокойно бегали по сторонам, а еще в них мерцал страх нашкодившей кошки. Марта пыталась что-то говорить в своё оправдание, мол, в современном мире нет места застарелым устоям и правилам, но я, не слушая ее сбивчивых и путаных объяснений, в сильнейшем душевном волнении ушел из дому и в дальнейшем в течение многих часов слонялся, сам не помню где.
    Вернувшись и застав ее дома, я по ее просьбе все же выслушал Марту, которая поняв по моему виду, что угроза ее жизни миновала, заявила, что я попросту отстал от нынешних реалий, что иметь любовника - теперь «модно», и добавила, чуть ли не с гордостью, что, мол, каждая уважающая себя женщина должна периодически иметь отношения с разными мужчинами для того, чтобы свежее ощущать отношения семейные, и вообще, мол, ей было интересно изведать, каковы они, другие. Такое вот откровенное объяснение – измена для эксперимента, экивок в угоду моде. Видимо, моей супруге это - легко и просто, даже нормально, для меня же после этих слов стал рушиться мир.
     С того дня, я, практически постоянно словно сумасшедший, разговариваю и спорю с тобой, Марта, хотя тебя теперь нет рядом со мной.
     Я с тобой, мягко говоря, не согласился насчет того, что у каждой «уважающей себя» женщины должен быть любовник, такое, я считал, могло случиться с кем угодно, но только не со мной, не с нами, не в нашей семье. Ведь мы так любили друг друга, нам было столь замечательно вдвоем. В минуты близости я, задыхаясь от наплыва чувств, говорил тебе: «Ты не представляешь, любимая, как я счастлив, ведь у меня есть ты!» – «Э нет, милый, – отвечала ты, – это мне необыкновенно повезло, потому что у меня есть ты!».
      Да, ты умела говорить красиво, и особенно на тему любви: на школьных литературных вечерах многие учителя, слушая стихи в твоем великолепном исполнении, не стесняясь, вытирали платочками слезы, и даже отъявленные хулиганы сконфуженно умолкали, когда в актовом зале разносился твой звонкий волнующий голос: «Самая страшная кража – это кража доверия…».      
      Кража доверия. Измена. Крах. С самого первого дня, когда мы только познакомились с тобой, а затем стали гулять и бывать вместе, встречные, зачастую посторонние люди, едва завидев нас, улыбались, а затем еще долго глядели вслед. «Какая красивая пара!», – говорили они, по-хорошему завидуя нашему счастью. И это были не просто слова – ты была, несомненно, прекрасна, и я, светясь от счастья, тоже, наверное, выглядел рядом с тобой вполне достойно. Помнится, как-то раз на улице с нами поравнялась какая-то сельская девчонка, которая подойдя и трепетно прикоснувшись ладонью к твоей щеке, сказала бесхитростно: «Какая вы красивая! Как артистка!»
     Мои чувства к тебе за те три с половиной года, что мы с тобой прожили вместе, ни на йоту не остыли, я был по-прежнему влюблен, наш медовый месяц всё не кончался, и мне казалось, что так будет всегда, и мы проживем вместе в любви и согласии все те годы, что нам отведены Богом и судьбой. Но твое безответственное отношение к нашим, как тогда казалось, лучезарным отношениям перечеркнуло все: любовь, радость, счастье – и теперь у меня на сердце осталась лишь горечь, печаль, боль и… растерянность. Да, именно растерянность – как мне теперь с ощущением всего этого жить дальше? Ведь мое счастье в один ужасный момент исчезло, улетело, испарилось, словно облачко.
     И вновь я продолжаю свой монолог.
    Ты – первая и, скорее всего, единственная в моей жизни любовь. Ты же – и первая боль. Боль от поруганной и растерзанной любви. Что же мне остаётся теперь? Страдания, терзания и стенания? Да, я знаю, что пронесу эту боль в своем сердце через всю свою жизнь. Знай же и ты, что для меня с твоей изменой разрушился мир, я перестал ощущать себя его частичкой, да я и не желал больше быть ею. Я стал терять зрение, буквально слепнуть, мне стало казаться, что я вот-вот сойду с ума, в моей густой шевелюре пробилась седая прядь – ото лба и до макушки, и это – в двадцать четыре года!   
      Предательство – вот точное название твоему поступку! Наивный, я прежде верил в то, что браки заключаются на небесах, но ты безжалостно низвергла меня с небес на землю.
      В тот день, выслушав твои излияния, я собрал свои вещички и ушел из дому, ушел от любимой женщины. Бывшей любимой женщины, как мне хотелось думать – я решил навсегда вырвать тебя из своего сердца. И стал, чтобы больше не встречаться с тобой, жить и спать там же, где работал – в ресторане, благо работа забирала практически всё время. Я не мог ни есть, ни пить, похудел в первый же месяц на 27 килограммов, в свои 24 года я стал выглядеть, наверное, на все 30, а главное – женщины для меня перестали существовать: я, общительный по натуре человек, прежде замечающий всех окружающих меня симпатичных девушек, стал их попросту избегать, а при необходимости общения с ними старался закончить разговор как можно скорее и уйти.
      Ты сказала мне на прощание, что теперь я наверняка сопьюсь с горя, но я не спился, нет. Произошло нечто гораздо более страшное - я утратил веру в людей, в любовь, мне было больно даже слышать о любви от других. Да, я разочаровался в любви, пройдя при этом последовательно все возможные стадии: отчуждение, охлаждение, отрезвление и, наконец, ненависть – не к тебе, нет, а к романтике любви, которая вначале возносит нас к вершинам восторга, а затем бесцеремонно низвергает с них, раня столь больно.
     Я не сумел простить тебе измену, только очень сильный мужчина может простить по-настоящему – просто взять и вырвать этот факт из своей памяти и из жизни, – но, увы, я не был сильным!
      И вновь я продолжаю свой немой монолог, обращенный к тебе, Марта!   
      Мы встретились, когда тебе было 18, а мне 20. Оба мы до этого уже имели кое-какой сексуальный опыт, но очень скоро ты призналась мне с восторгом: ты, Савва, и только ты сделал меня женщиной. Настоящей женщиной, в полном смысле этого слова – чувственной, любящей, восторженной, раскрепощенной...
     И вот, спустя всего несколько лет – итог, финал наших отношений. По большому счету мне плевать на измену физическую, гораздо страшнее измена моральная, кража доверия…
      Мой юный приятель Кондрат, с которым мы познакомились и подружились несколько месяцев тому назад, когда я уже работал на новом месте, в строящемся ресторане, несмотря на свой совсем еще, как говорится, нежный возраст – 17 лет, каким-то непостижимым образом хорошо понимал, что со мной происходит. Он, как теперь говорят, из ранних, и наш с ним опыт общения с женщинами, несмотря на приличную разницу в возрасте, был примерно одинаков. Так вот: Кондрат изо всех сил старался мне помочь, периодически приводя с собой в ресторан молоденьких, глупеньких и легкодоступных девушек с целью познакомить меня, сблизить с ними, но я всякий раз, едва завидев их, уходил, находя для этого какую-либо причину и избегая, таким образом, каких-либо контактов с женским полом – мне все они были безразличны, почти противны, и я ничего не мог с собой поделать.
     Теперь, спустя некоторое время, вновь оценивая все мною пережитое, я твердо решил: если и будут еще когда-либо в моей жизни женщины, они не дождутся от меня признаний в любви, ну уж нет, я заставлю их страдать; и при этом всегда, при любых обстоятельствах, буду в отношениях с ними спокоен и холоден – до равнодушия, а в случае необходимости стану легко расставаться с ними, то есть беспощадно бросать.
     В настоящий момент я направляюсь к себе на работу – в ресторан. Вот сейчас, свернув в конце улицы Ленина налево, я наискосок пересеку часть городского парка, затем миную здание Дворца культуры, обойдя которое я окажусь на месте. Только напряженная работа без какого-либо ограничения рабочего времени и без выходных еще как-то поддерживает мои силы, не дает расклеиться окончательно, – ведь в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, или, вернее, в которое сам себя загнал душевными терзаниями и копаниями, недалеко до депрессии, а то и до самоубийства.
      Торопясь укрыться от яркого солнца под спасительной сенью деревьев, я шагнул в широкую тенистую аллею.
     Аллея эта, едва начавшись, через десятка два шагов упирается в огромную усаженную цветами клумбу, от которой лучами расходятся три другие, более узкие аллеи: по одной из них, если идти прямо, мы через пару сотен шагов приходим к заброшенной полуразрушенной православной церкви, а сразу же по правую руку, рядом с входом в парк находится мемориальная стена с именами героев Великой Отечественной войны и чаша Вечного огня перед ней, ну а мой путь лежит налево, - это кратчайший путь к ресторану.    
     Бросив случайный взгляд направо, я заметил у мемориальной стены группу молодых людей – юношей и девушек с цветами в руках. Скользнув взором по их юным, веселым и одновременно торжественным лицам – что соответствовало месту, где они находились, - я невольно вздохнул: с трудом верилось, что люди могут быть такими счастливыми и беззаботными – мне казалось, что я уж наверняка никогда больше не смогу быть таким же.
      Одна из девушек в этой группе молодежи показалась мне знакомой, и я, приостановившись, поневоле задержал на ней взгляд. Это была высокая стройная брюнетка с красиво посаженной головкой и четким, почти классическим профилем, одетая в белую блузу и короткую, до колен, темную юбку. Но что могло меня в ней заинтересовать? То, что она юна и красива? Да, пожалуй. Ну, так и что? Нет, дело было вовсе не в ее внешности, а в том, что что-то неуловимо знакомое мне привиделось в ее облике. Однако, присмотревшись внимательнее, я засомневался, что знаком с этой девушкой. Наверное, мы встречались с ней когда-либо прежде, возможно, она сестра или дочь кого-либо из моих друзей или знакомых. Просто, подумал я, она сейчас в том удивительном возрасте, когда девушки взрослеют неуловимо быстро и расцветают буквально за один год, превращаясь из неуклюжих голенастых подростков, которыми мы их когда-то знали, в очаровательных красоток.
    Бросив на девушку еще один, как бы прощальный взгляд, я еще раз отметил про себя ее четкий профиль, живые глаза, тонко очерченное лицо, гордую осанку, осиную талию, длинные ноги, узкие лодыжки, стройные, не слишком развитые икры. Странно, подумал я, все в этой девушке – внешность и даже разворот плеч – откуда-то было мне неуловимо знакомо, и в тоже время сама девушка – нет.
     Я уже хотел было повернуться, чтобы продолжить свой путь, и в этот самый момент девушка, очевидно почувствовав мой, обращенный на нее взгляд, тоже поглядела в мою сторону. Пару мгновений она всматривалась, потом сделала несколько неуверенных шагов, затем сорвалась с места и побежала в мою сторону.
     В растерянности я стал озираться по сторонам – как знать, может, она бежит вовсе не ко мне, а к кому-либо еще, потому что, хоть убейте, я совершенно не был уверен, знаю ли ее вообще. Однако девушка подбежала ко мне и с криком: «Здравствуй, Савва, мой милый Савва!» бросилась мне на шею.
     Признаться, я был шокирован, так как такого в моей жизни никогда прежде не случалось: никто из взрослых девиц, не считая, конечно, жены, вот так запросто не запрыгивал мне на руки. От неожиданности я чуть было не уронил девушку, из-за чего был вынужден обнять ее покрепче чуть пониже талии. Она же обвила руками мою голову и замерла так на несколько секунд, потом сползла с моих рук, отступила шаг назад и, слегка откинув назад голову, поглядела на меня своими пронзительно синими глазами. В них, к моему удивлению, светилась радость от нашей встречи, и даже, кажется, нежность, и, еще до конца не осознав, кто она, я понял, что она-то уж наверняка меня помнила.
– Савва, неужели ты не узнаешь меня? – взволнованно спросила она, заметив растерянность на моем лице. - Ты что же, забыл свою Аленку, Лену, ну же, вспоминай, мы с тобой так дружили когда-то... И даже, мне кажется, любили друг друга.
– Ленка? Леночка! Аленка! – вскричал я, затем схватил ее в охапку и закружил на месте.
  – Ленка! Девочка моя! Аленка! Прости меня. Ты ли это? Глазам своим не верю.
      Моя растерянность прошла, уступив место радости от встречи со «старой» знакомой.
      Бережно опустив девушку на асфальт, я восторженно разглядывал ее, одновременно припоминая тот день, когда мы впервые познакомились. Тогда, а это было семь лет тому назад, она, двенадцатилетняя угловатая девочка-подросток, внешностью, да и поведением больше похожая на мальчишку, направлялась вместе со своей мамой на отдых к Черному морю - у нас оказались путевки в один и тот же пансионат, до которого мы добирались небольшим служебным автобусом местного строительного треста.
     С самых первых минут нашего знакомства ее мать, еще довольно красивая, но уже изрядно пополневшая женщина лет 37-38, с мольбой просила меня, чтобы я присматривал за ее дочерью, – сама она с этим явно не справлялась.
     На остановках Лена – это настоящее имя девочки, выскакивала из автобуса первой и мгновенно исчезала – уже через минуту ее можно было видеть общающейся с какой-нибудь лохматой, грязной уличной собакой, или же с серьезным видом наблюдавшей, как на земле, возле лужи, стайка воробьев дерется за хлебную корку. Водитель автобуса приходил, садился за руль и объявлял отправление, а Алена – так звала девочку мать – все не показывалась, и ее приходилось звать персонально.
     Вера Степановна, мама Алены, вконец измучившись от переживаний за дочь, с радостью поручила мне опеку над ней, одновременно дав любые полномочия, вплоть до физических наказаний. Чем я не замедлил воспользоваться: когда мне надоело, что все в автобусе, включая меня, должны были на каждой остановке эту негодную девчонку ждать, я нагнал Аленку, на этот раз увлекшуюся погоней за какой-то разноцветной бабочкой и носившейся за ней вокруг палисадника, грубовато схватил за руку, а когда та, надув губы спросила: «А ты кто такой?» и стала вырываться, я шлепнул ее ладонью по костлявой попе, пообещав, что это лишь начало и дальше будет еще хуже.
      Все оставшееся время, пока мы добирались до курортного местечка в районе Одессы под названием «Каролина – Бугаз», девочка, надувшись, просидела возле матери, а та была этим чрезвычайно довольна и исполнилась ко мне чувством благодарности.      
       Позже, когда нам, проживавшим в соседних домиках и посещавшим одну и ту же столовую, волей-неволей по нескольку раз на день приходилось встречаться, я каждый раз испытывал перед девочкой неловкость за то, что ее шлепнул, она же, проходя мимо, гордо поднимала голову, делая вид, что в упор меня не замечает.
     Однако через пару дней она все же снизошла до общения со мной и обратилась с просьбой. Заметив, что я неплохо ныряю, она попросила достать со дна раковину, которые, как она видела, местные ребята, ныряя, доставали.
     Я, радуясь тому, что могу заслужить ее прощение, полдня провел на пирсе, беспрерывно ныряя, и достал для неё с десяток различных раковин, пока она, наконец, не была удовлетворена. Тогда девочка сменила гнев на милость и простила меня, при встречах она теперь кивала, а, будучи в это время вместе с матерью, даже здоровалась.
       Так прошло несколько дней, пока в нашем лагере не появилась еще одна, старшая дочь Веры Степановны, Аленкина сестра. Ее звали Мила, она провела у моря вместе с матерью и сестрой всего два дня, после чего уехала в Москву – поступать в театральный институт; девушка мечтала выучиться на актрису.   
     Мила, надо признать, произвела на меня неизгладимое впечатление: моя сверстница – ей было всего семнадцать, – была удивительно хороша собой: высокая, стройная красивая брюнетка с гордым, и я бы даже сказал, надменным взглядом.
    Что и говорить – с первых же минут, едва увидев девушку, я так и влюбился в неё без памяти, как, впрочем, и вся мужская половина нашего лагеря.
    Надо отметить, что Аленкиных сверстников в лагере и ближайшем окружении почти не было, и малышка, нуждаясь в товарище по играм, стала привлекать к своим играм меня. Я не отказывался, но, играя и общаясь с ней, старался находиться поближе к тому месту, откуда мог видеть ее старшую сестру – Милу. Но мне это почти не удавалось, потому что та то и дело куда-то исчезала, и за то короткое время, что она провела в нашем лагере, я смог понаблюдать за ней, наслаждаясь, всего несколько раз. Будучи впечатлительным по натуре и еще, если можно так выразиться, не целованным юношей, я ужасно расстроился, когда Мила, так и не удостоив меня хотя бы одним взглядом или словом за два прошедших дня, уехала; мать отправилась вместе с ней в Одессу провожать дочь на поезд, поручив мне опекать свою младшую – Аленку. Никакого сходства в чертах родных сестер, я, сколько не вглядывался в Аленку, не находил, – тогда она, честно говоря, больше напоминала мне гадкого утенка из известной сказки.
      Мать девушек вернулась из Одессы только следующим утром; именно в тот день у нас и произошло чрезвычайное происшествие.    
      Мы с Аленкой находились на берегу моря. Загорая на солнышке, я задремал, и потому попросту проморгал момент, когда девочка, верная себе, исчезла из поля моего зрения и отправилась купаться. Одна. Я увидел ее, вернее услышал, лишь тогда, когда она, находясь в воде метрах в тридцати-сорока от берега, заверещала от страха. При этом она неуклюже размахивала руками и беспомощно шлепала ими по воде.
     Я сразу и не сообразил, что это кричит она, просто среагировал на крики и побежал к воде. Аленка барахталась на малой глубине, как потом выяснилось, что-то около полутора метров, впрочем, как известно, порой человеку для того, чтобы утонуть, достаточно и того, чтобы воды было по колено.
     Когда я добрался до нее, девочка почти скрылась под водой. Поймав Аленку за волосы, я выудил ее на поверхность и, придерживая ее лицо над водой, поспешил к берегу, два-три раза проплывая глубокие места, так как дно здесь оказалось неровным, с ямами. На берегу, не обращая внимания на тут же окруживших нас людей, я быстренько провел парочку известных мне приемов по правилам спасения утопающих, и вскоре Аленка задышала, забилась в кашле, а затем в рыданиях; рядом с нами, почти в судорожном состоянии находилась мать – Вера Степановна, которая только что прибежала к берегу, а до этого спокойно отдыхавшая в своем домике.
     Когда спустя полчаса приехала «скорая помощь», Аленка уже расхаживала по берегу, радуя своим бравым видом маму, меня и окружающих, однако врач, опасаясь возможных последствий, скомандовала немедленно грузить девочку в машину, и я, конечно же, поехал вместе с ней; Вера Степановна, не имея сил сдвинуться с места, осталась сидеть на песке.
      Более двух часов мы провели тогда с Аленкой в медпункте, затем столько же в местной больнице, врачи боялись, что у девочки может оказаться в легких вода и все делали всевозможные проверки и анализы. Слава Богу, в итоге все обошлось, и к ночи, когда обеспокоенная мать уже не надеялась увидеть свою дочь живой и здоровой, мы попутной машиной приехали на базу отдыха.
     С того дня и до самого нашего отъезда домой мы с Аленкой были вместе, практически не разлучаясь: в столовой, у моря, на спортивной площадке, и даже на рыбалке, на которую я удосужился сходить пару раз. И купаться, естественно, мы теперь ходили только вместе: я не оставлял Аленку у воды одну. За это время она привыкла ко мне, могла преспокойно забраться ко мне на руки, вскарабкаться на спину, короче, была мне словно младшей сестричкой. При этом, глядя на Аленку, я часто вспоминал ее старшую сестру Милу, которая, сверкнув, словно яркая звездочка, на моем небосклоне, исчезла навсегда.    
      В оставшиеся дни отдыха я обучал Аленку плаванию, часами держал ее на руках, терпеливо объясняя как вести себя на воде, и к окончанию нашего отпуска она уже довольно прилично плавала, так как от природы была сильной, выносливой, а главное упрямой девочкой.
     Вместе вернувшись с отдыха, мы потом еще долгое время общались, то и дело встречаясь в городе, разговаривали, вспоминали, шутили, но Аленка по-прежнему казалась мне гадким утенком – в свои теперь уже четырнадцать она еще не сформировалась, да и лицом была не столь привлекательна.
      Тем не менее, она была мне дорога хотя бы уже тем, что я спас ей жизнь, поэтому мы с ней теперь были на всю жизнь, словно одной пуповиной, повязаны.
      Из разговоров с Аленкой я узнал, что ее сестра Мила поступила, как и мечтала, в один из московских театральных вузов, а вскоре их отцу, отличному специалисту своего дела, предложили в столице работу с предоставлением двухкомнатной квартиры. И семья не замедлила воспользоваться этим замечательным предложением. С тех пор как они уехали из нашего города, прошло, наверное, лет пять, и мы с Аленкой больше не виделись и не встречались.
      И вот теперь, когда мы, наконец, свиделись, Аленка меня сразу узнала, а я ее – к своему стыду – нет. Что, кстати говоря, и не удивительно, если учесть, что передо мной теперь стояла статная и весьма  хорошенькая внешне девушка, синие глаза ее смотрят на меня изучающе, хотя во взгляде присутствует и теплота, и – что неожиданно - нежность, и веселый задор.
– Аленка, – уже в который раз повторил я с восторженной интонацией в голосе, – милая моя девочка Аленка. Мама твоя, надеюсь, жива, здорова?
– Мама в порядке, она со мной приехала, у неё в отличие от меня, прибывшей на встречу выпускников, тут проходят встречи с прежними подружками, остальные члены семьи остались в Москве, и тоже неплохо себя чувствуют, – с улыбкой отвечала она.
    Тут Аленку, не дав мне задать очередной вопрос, окликнули друзья, она нетерпеливо махнула им рукой, сейчас, мол, иду, затем спросила меня:
– Савва, скажи мне, где я тебя смогу найти? Назови адрес. Знаешь, я хочу прийти к тебе, посмотреть, как ты живешь, с кем, надеюсь, это возможно? Ты теперь женат, наверное, и счастлив, растишь детей?..
     От ее слов мне в один миг захотелось разреветься, с огромным трудом я сдержался, улыбнулся – со стороны в этот момент я выглядел, наверное, жалким и растерянным, - и сказал:
   -Если у тебя сегодня вечером найдется время, приходи вместе со своими друзьями, а хотя бы и с мамой ко мне на работу. Это недалеко отсюда, вон там, сразу за Дворцом культуры расположено новое двухэтажное здание ресторана, и хотя сам ресторан еще не функционирует, ты найдешь меня в баре на первом этаже – в любое время дня и ночи я там. Мы всего неделя, как открылись.
      -Хорошо, договорились, - Аленка приблизилась, заглянула мне в глаза, мило улыбнулась, затем сжала обе моих руки в своих, отпустила, после чего сразу же убежала, несколькими секундами позднее присоединившись к своим друзьям; дорогой она еще несколько раз оборачивалась и я видел на ее лице улыбку, адресованную мне, затем она исчезла в одной из боковых аллей парка. Проводив ее взглядом, я продолжил свой путь теперь уже бодрым шагом - на душе у меня было светло и радостно – всегда приятно встретить человека, с которым тебя связывают милые воспоминания детства и юности.
     Придя на работу и окунувшись в обычную трудовую суету: уборка в баре, раскладка товара, подготовка посуды, заготовка льда, - я периодически вспоминал о минутной встрече с Аленкой, и мое сердце при этом радостно трепетало. 
      Аленка пришла в бар тем же вечером: на этот раз передо мной предстала очаровательная девушка в легком шерстяном трикотажном костюме цвета бордо и в туфельках на высоком каблучке. Она была не одна: Аленка привела с собой друзей – двоих ребят и двух девушек. Усадив их за столик, я спросил, чего они желают, и, выслушав заказ: «сок, кофе и пирожные» - улыбнулся, вернулся за стойку, а вскоре принес на их столик требуемое, добавив от себя бутылку шампанского и ликер в рюмках.
       Торговля в тот вечер шла весьма оживленная: клиенты буквально осаждали бар, и я торопливо лепил коктейли, наливал рюмки, стопки, бокалы; касса быстро наполнялась разноцветными шелестящими купюрами. Официантка бара Сонечка, беспрерывно кружа по бару и собирая грязную посуду на подносы, которую потом перемывала в подсобке, едва справлялась со своими обязанностями. Вечер, тем не менее, вышел приятный, нескучный, было много молодежи, которая танцевала и веселилась. Спустя какое-то время я отнес за столик, где сидела Аленка с друзьями, еще бутылку шампанского, умоляя их чувствовать себя свободно, отдыхать и развлекаться по полной.
     Аленка с милой улыбкой встречала и провожала меня, и я вдруг с удивлением подумал, что вот, есть же на свете девушка, которая радует мое сердце – правда, она пришла ко мне прямиком из моей юности.
     Лишь около полуночи мне удалось выпроводить из бара последнего клиента; компания Аленки к этому времени тоже стала собираться. Уговорив их еще на полчасика задержаться, я увлек Аленку танцевать, и нам, наконец, удалось поговорить. Я расспросил ее о маме, папе, осторожно – о сестре Миле. Аленка с улыбкой поведала мне, что сестре на втором курсе пришлось бросить театральный институт – она не прошла экзамен – вы не поверите!!? – на поцелуи, так как преподаватель этого предмета – пятидесятилетний лысый мужчина с гнилыми зубами и нечистым ртом, требовал от нее – и не только от нее, а и от всех остальных студенток курса – многоминутных поцелуев взасос, и девушка, не сумев перебороть свою брезгливость, сломалась.   
     Бросив занятия в институте и отказавшись от мечты стать актрисой, она вскоре встретила мужчину своей мечты, вышла замуж, родила сына и теперь работает в каком-то торговом предприятии.
– Ну, а как же ты сама? – спросил я, мягко обнимая тонкую талию девушки. – Как ты себя чувствуешь в Москве, хорошо ли тебе там? Не давит на психику это засилье огромных зданий из стекла и бетона, а также повсюду мечущаяся бесчисленная и вечно жужжащая человеческая толпа?
– Нет, не давит, – засмеялась она, доверчиво прижимаясь ко мне. – Я привыкла, мне там нравится, хотя и скучаю порой за родным городом, за одноклассниками, и еще… за Черным морем.
      Не удержавшись, в приливе нежности я привлек ее к себе и крепко по-дружески обнял. Как обнял бы, возможно, ее тогда, когда она была еще девочкой-подростком.
– Ты разве не боишься моря? – спросил я.
– Нет, особенно когда рядом есть такой как ты, мой могучий защитник, – улыбнулась она.
– Я хочу признаться тебе, Аленка, что когда мы с тобой познакомились, я был немного влюблен в твою сестру.
– Я помню это, – перебила она, легким движением ладони взъерошив кудри на моей голове. – Тогда даже мама заметила это.
– Но теперь, скажу тебе откровенно: ты, Аленка, стала интереснее сестры, красивее ее.
– Просто я повзрослела, пришло, наконец, и мое время, – мягко улыбнувшись, сказала Аленка и тут же сменила тему: – Знаешь, Савва, я хочу пить, сделай какой-нибудь освежающий напиток, ладно? Только без алкоголя, хорошо? – погрозила она мне пальцем.
– Что ж, в таком случае давай сделаем его вместе, – сказал я, с сожалением убирая руку с ее талии. – Пойдем, поэкспериментируем.
      Мы прошли за стойку, я выставил на нее ведерко со льдом, бутылки с минеральной водой, придвинул сиропы, а также бутылку натурального лимонного сока. Аленка выбрала самый большой, в треть литра стакан, щипцами бросила в него несколько кусков льда, плеснула сиропа, затем долила минералки – это была «Варница», следом я успел добавить немного лимонного сока, после чего все это перемешал специальной стеклянной ложкой.
     Окунув в стакан две соломинки, мы одновременно попробовали получившийся напиток, после чего вмиг опорожнили стакан – он оказался приятным на вкус, освежающим и одновременно тонизирующим. Со значением поглядев друг на друга, мы одобрительно закивали головами. «Неплохо» – произнесла Аленка, «Очень даже хорошо» – поддержал ее я, после чего мы не сговариваясь стали изготовлять два новых полных стакана того же напитка.
     Закончив, мы тут же выпили их до дна, а вскоре к стойке подтянулись друзья Аленки, попросили им сделать то же самое, и минут через пять, когда все сосредоточенно цедили из стаканов новый напиток, я, отозвав Аленку в сторону, сказал:
- Нам сообщили, что через неделю в Кишиневе будет проводиться республиканский конкурсный отбор коктейлей. Мы, естественно, тоже в нем участвуем, так же, как и все другие бармены республики, подавшие заявку. Участвуем, конечно, заочно, поедет только старший технолог общепита, который повезет с собой документы и рецептуры, которые на месте воспроизведут профессионалы, после чего их опробуют другие профи. Я собираюсь представить и этот безалкогольный напиток, пять алкогольных коктейлей мы с Сашкой, моим напарником, уже разработали, и еще один пусть будет безалкогольным. Я назову его «Аленка», если ты не возражаешь.
      Аленка смотрела на меня во все глаза.
– А что, такое реально возможно?
– Конечно, возможно, - улыбнулся я. - Завтра я сделаю технологическую карту, затем технологи ее утвердят, подпишут, и напиток «Аленка» с твоим именем навсегда получит прописку в этом баре, а может и в других тоже.
      Аленка восторженно взвизгнула и бросилась меня целовать, чем несколько удивила своих друзей-одноклассников. Заметив их реакцию, Аленка, не стесняясь, сказала с озорной улыбкой:
– У нас, я должна вам признаться, ребята, с Саввой давняя, можно даже сказать, застарелая любовь, я уже вам как-то об этом рассказывала, так что принимайте все как есть и не удивляйтесь. Он много лет тому назад безнадежно влюбился в мою сестру, а я – столь же безнадежно – в него.
– Минуточку-минуточку, а вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – сказал я, шутливо округлив глаза. – Почему я узнаю об этом только сейчас? 
– А чего же ты хотел, – рассмеялась Аленка, вновь обнимая меня, – чтобы я, тогда двенадцатилетняя писюха, стала объясняться тебе в любви?
– Зато у тебя есть возможность сделать это теперь, – подмигнув мне, с улыбкой заметила Ирина, Аленкина подруга, хорошо сложенная шатенка.
– Действительно, – весело поддержали остальные. – Давай, Аленка, раскалывайся.
     Аленка повернулась ко мне, лицо ее в секунду сделалось серьезным.
– Я люблю тебя, Савва, и уже давно, целых семь долгих лет, большой и безысходной любовью.
– Почему же, простите, безысходной? – включился я в игру. - Знай же, я ловлю тебя на слове и с этой самой минуты я весь целиком принадлежу одной тебе: хочешь – люби, хочешь – топчи меня, от тебя я все готов стерпеть, как терпел когда-то.
      Аленка шагнула ко мне вплотную, посмотрела в глаза – долго и серьезно, затем поцеловала. В губы. Сильно и требовательно. Этот поцелуй по всему моему телу отозвался сладостным, подзабытым уже томлением. Посмотрев на ребят и девчонок, которые напряженно наблюдали за нами, я решил превратить этот эпизод в шутку и сказал:
– Ну, кто еще желает в этот замечательный вечер поцеловать бармена, причем совершенно бесплатно? – Молчаливая пауза. Ребята растерянно переглядывались между собой, но молчали. - Ну, раз желающих нет, значит, нам пора отправляться по домам.
     Несколькими минутами позже мы покинули бар, ребята ушли вперед, а Аленка ожидала меня у дверей ресторана, пока я его запирал.
      Она взяла меня под руку, и мы неторопливо тронулись следом за ее друзьями-одноклассниками.
– Ты сейчас пойдешь домой, к своей жене? – спросила Аленка, и вновь какой-то спазм перехватил мне горло.
    Я ответил глухо, с усилием:
– Нет, Аленка, я не… В общем, мы с ней расстались и больше не живем вместе.
– Я почему-то почувствовала это, – нахмурившись, очень серьезно сказала она. И тут же спросила, легко коснувшись моих волос рукой: –  А эта седая и такая симпатичная прядь у тебя от нее?
– Да, от нее, – ответил я. – Это копия той раны, которую она оставила в моем сердце.
– Твоя жена, она красивая? – спросила Аленка.
– Да, пожалуй, даже слишком красивая, – буркнул я. – Оттого, наверное, и беспутная. Но это не важно – я любил ее, очень сильно любил, и не только за красоту, но теперь уже все в прошлом.
– И ты, я вижу, ужасно страдаешь?
– Просто я знаю, что больше никогда и никого так не полюблю. Уже, наверное, не смогу. Прости, Аленка, мне тяжело об этом говорить. А тебе и вовсе знать и слышать об этом ни к чему.
– Ты знаешь, Савва, мне кажется, что я готова ее убить, – неожиданно для меня, голосом, наполненным неподдельной страсти, произнесла она. – Только за то, что она сделала тебе больно, заставила тебя страдать.
– Все красивые женщины больно ранят и заставляют мужчин страдать, – скривившись, произнес я.
– Я бы не смогла сделать тебе больно, Савва, – просто сказала она, сжимая своей ладошкой мою руку. Затем, после минутной паузы спросила: –  А где ты… теперь живешь?
– Я… я живу прямо здесь… в ресторане, – проговорил я, и мне отчего-то вдруг стало стыдно за эти слова.
–  Так ты ночуешь в баре? – удивилась она.
– Да, – смущенно сказал я. – Там у меня для этого все условия: душ, матрас, постель, еда, да и напитки всякие под рукой, «Аленка», например.
– Ага, –  усмехнулась она. – И напитки тоже.      
      Некоторое время мы шли молча. У выхода из парка нас дожидались Аленкины друзья.
– Ленка, – окликнул ее один из ребят, Игорь, – тебя домой проводить?
– Нет, спасибо, – ответила она. – Меня Савва проводит. Правда, Савва?
– Ну конечно, – ответил я.
     Ребята стали прощаться и ушли, а мы все стояли и разговаривали.
– Послушай, давай вернемся к тебе, в бар, – мягко сказала Аленка, взяв меня под руку. И тут же спросила: – Это, надеюсь, возможно?
– Конечно, возможно, – произнес я бездумно.
– Ты знаешь, я нашла тебя через много лет, после того как потеряла, и теперь боюсь потерять вновь, - произнесла Аленка, старательно приноравливаясь к моему длинному размашистому шагу, но по-прежнему не выпуская моей ладони из своих рук. – Причем, вижу, встретила тебя не в самый лучший период твоей жизни.
– Это уж точно. И все равно это замечательно – наша встреча, потому что я очень рад тебе. Вне зависимости от всего остального. Ты – это часть моего прошлого, моей юности, ее милый и радостный миг.
– И ты – часть моей жизни и моего детства.
     Я даже не заметил, как мы вновь очутились в баре.
     Убавив регулятором мощность светильников до минимума, мы с Аленкой присели за столик рядом, рука об руку.
– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.
– Нет, ничего не хочется, - ответила она. – Мне и так хорошо. Потому что ты и я – вновь вместе. И от этого мне просто чудесно.
– А спать ты разве еще не хочешь? – спросил я, беря и прижимая ее ладонь к своим губам. – Ведь уже час ночи.
– Но ты ведь не выгонишь меня? – спросила она. – Ты не прогонишь свою маленькую, непослушную Аленку? Не отшлепаешь меня как когда-то?
– Нет, не выгоню и не отшлепаю, - ответил я. – Хотя, наверное, так было бы правильнее.
     Аленка встала, наклонилась ко мне и, обхватив мое лицо ладонями, вплотную приблизила свое.
– Обними меня, Савва, – прошептала она, прижимаясь ко мне всем телом.
      Я повиновался, осторожно обняв ее. 
  – Ну же, не так, обними, как мужчина обнимает женщину.
– Я не… Аленка… Ну, я не знаю…
– Глупенький, я еще тогда, в двенадцать лет мечтала о том, что ты когда-нибудь сожмешь меня в своих объятиях. По-настоящему. До боли в теле. Вот этими своими крепкими руками.
     Я жалко улыбнулся и совсем опустил руки.
– Савва, я же вижу, как ты сильно страдаешь. Это же… Это неумно, наконец. Ты себя попросту сжигаешь.
– Да, возможно. Но я ничего не могу с собой поделать.
– Поцелуй меня, слышишь. – Аленка вновь прильнула ко мне всем телом. – Я часто думала, вплоть до сегодняшнего дня, что тогда, когда я была еще девчонкой, эта моя тяга к тебе была несерьезной, неосознанной, но сейчас, когда увидела тебя вновь, я уже так не думаю…
     Я смутно помню, как мы разложили матрас, покрыли его простыней, затем Аленка взбила подушку и сказала просто, как-то совсем по-домашнему:
– Одна подушка у нас будет на двоих, но она большая и мягкая, так что ее будет достаточно.
      Мы разделись и легли нагими поверх простыни. И тогда я сказал Аленке:
– Ты такая красивая. Тысячи парней и мужчин мечтают, наверное, хотя бы пальцем, словно невзначай, прикоснуться к тебе, а я лежу здесь рядом и боюсь… боюсь, что ничего не смогу, –  голос мой стал глуше, –  не смогу любить тебя. Прости. Прости меня, моя милая Аленка.
– Боже, что с тобой сотворила эта ужасная, эта бессердечная женщина, до чего довела? – прошептала Аленка, ласково обнимая меня. (Моё тонкое чувствительное обоняние мгновенно пленилось ее чудесным запахом – чистым запахом женщины!) – Отвлекись от всего. Ты любил, а теперь ты ужасно страдаешь, и все же, уверена, сможешь когда-нибудь полюбить вновь. Не меня, нет. Какую-нибудь другую женщину, потом, не сейчас, через время. Для этого нужно, чтобы прошло время.
      Я слушал ее и удивлялся. Откуда она, девчонка, может что-либо об этом знать? Или она интуитивно чувствует это своим женским сердцем? Но откуда у столь юной пигалицы трезвый ум и такое глубокое житейское понимание вещей.    
     Руки Аленки гладили мое тело, скользили по нему уверенно, словно она ласкала меня не впервые.
      Я почти не помню, как это произошло. Какой-то миг – одновременно возвышенный и низменно-безумный, и мы с ней слились в одном сладостном порыве. Как сейчас помню: ее лицо внизу – словно в муке, губа закушена; потом вверху, надо мной, её восторженные глаза, затем вновь внизу, теперь лицо искажено, словно она вот-вот заплачет; её стон, и наконец, улыбка блаженства.
– Ты – удивительный, я всегда знала об этом, - шептала она в те короткие минуты, когда мы разжимали наши объятия. –  И я счастлива, что нашла, что встретила тебя. Ты был словно завороженный, но я сниму с тебя это проклятие, слышишь?! И ты это сразу почувствуешь, милый. Однажды ты спас меня, и я буду рада ответить тебе тем же – я спасу тебя. Ты имеешь право жить и любить, и я прошу тебя лишь об одном, Савва, – забудь о ней.
– Я забуду, - шептал я, жадно целуя ее горячие податливые губы. – Я за... буду, буду, –  повторял я, пьянея от этих поцелуев, затем целовал ее прекрасное тело, отчего-то пахнущее шафраном, и от этого пьянел еще больше. В одно из мгновений она наклонилась надо мной, лежащим навзничь, и с хитрой улыбкой играючи легко наступила мне коленом на грудь.
– Ты мой поверженный герой, –  прошептала она. – Но ты восстанешь, слышишь, ты вновь будешь гордым и сильным.
      Приподняв голову, я поцеловал ее прекрасное округлое колено. И тут вдруг отчётливо вспомнилось: когда-то, еще шестилетним мальчиком, когда я ходил в круглосуточный детский сад, я слушал рассказанную нам воспитательницей на ночь сказку о богатыре и Синеглазке, которая, победив его в единоборстве, тоже наступила коленом ему на грудь и занесла над его головой свой меч. Но, затем, кажется, бросила меч и поцеловала богатыря. Тогда этот эпизод, несмотря на мой весьма нежный возраст, помнится, очень сильно меня взволновал и из-за этого я полночи не спал.    
      Такая вот сказка, в эту минуту очень ярко мне вспомнившаяся.   
      Время бежало незаметно, и мы застали тот момент, когда за окном забрезжил рассвет. Тело мое было легким до невесомости, зато голова бодрой и ясной. Я лежал в постели, нашей с Аленкой общей постели, полностью опустошенный. Моя спасительница спала. Много лет тому назад, когда мы с ней по воле случая вместе проводили отпуск у моря, я не раз наблюдал как Аленка, тогда еще совсем девчонка, спит.    
     Только теперь со мной рядом была совершенно другая Аленка – прекрасная молодая девушка, моя милая женщина, неистово любившая меня всю эту долгую волшебную, чудодейственную ночь. А до этого –  возможно ли такое вообще? –  смутной девчачьей любовью семь долгих лет.
     Конечно, сейчас она ничего общего с той 12-летней девочкой из моей юности не имела. Только спала, пожалуй, так же сладко, то хмурясь, то порой улыбаясь чему-то во сне.
      Всего три ночи были нам подарены судьбой. Три ночи, наполненные необычайной нежностью и всепоглощающей страстью. Две из которых мы провели на снятой моим напарником квартирке, расположенной неподалёку от ресторана. Затем Аленка уехала.
     После ее отъезда я какое-то время тосковал, мучился, не находя себе места, затем встряхнулся, ожил, и вдруг понял, что жизнь моя не закончилась, что тоска, еще недавно сковывавшая мое сердце будто льдом, отпустила, и что, возможно, я еще смогу когда-нибудь любить и быть любимым.
                1980г


               
                Новелла вторая


 Коктейль «Фокстрот»
 Светлый ром      40 мл
 Ликер любой      10 мл
 Лимонный сок    20 мл
 Все компоненты вместе с кубиками льда встряхните в    шейкере, и нацедите в стакан.

                Новый ресторан.
               
                Секретари и председатели,
                директора и заместители               
                их как ни шли к ****е матери,
                они и там руководители.
                Игорь Губерман.
   
     Открытие в нашем прекрасном южно-молдавском городе, курорте всесоюзного значения по статусу, нового ресторана обещало стать грандиозным событием, настоящим праздником, как для городских руководителей всех профилей и рангов, так и для простых его граждан.
     На это долгожданное мероприятие, – а новый ресторан строился почти десять лет, - местное начальство, то есть райком партии и горисполком, планировало пригласить чуть ли не всех республиканских министров и руководителей ЦК, при этом, не мудрствуя лукаво, обещало приурочить празднество ни много, ни мало, к открытию летних олимпийских игр в Москве. Однако их разгоряченные головы вовремя остудил звонок сверху – из ЦК компартии Молдавии. Мудрые коммунистические руководители республики в лице завотделом ЦК по идеологии праздновать открытие разрешили, а также благосклонно приняли приглашение, пообещав приехать на это торжество, но вот связывать как-либо открытие ресторана с олимпийскими играми запретили.
     А вообще история с новым рестораном началась гораздо раньше, когда выяснилось, что старый ресторан, построенный еще в девятнадцатом веке при румынских властях, и просуществовавший в этой ипостаси более ста лет, все это время оставаясь единственным в городе, к середине 70-х уже совсем обветшал, а какой же город, согласитесь, да еще город-курорт имеет моральное право называться таковым, если в нем нет хорошего ресторана? Нет, местные власти побеспокоились, конечно, о поддержании реноме города и вот уже почти с добрый десяток лет на смену старому строился новый современный двухэтажный ресторан. Только вот незадача – «умные» городские архитекторы отвели ему место точно посредине между зданиями ДОСААФ, Дворцом культуры, детским садом и спортивным комплексом, – более неудачного места для ресторана, согласитесь, нельзя себе и представить. Хотя чего уж там, нынешний городской дом пионеров, например, и вовсе располагается в бывшем, существовавшем до 40-х годов, публичном доме, что неизменно вызывает смех старожилов нашего города, а теперь стало предметом шуток и анекдотов для их детей и внуков.
     Итак, из-за не слишком удачного расположения ресторана, что многократно обсуждалось на всевозможных городских и республиканских совещаниях на всех уровнях, работы на строящемся объекте велись ни шатко, ни валко, власти даже всерьез подумывали о перепрофилировании здания, когда в 1977 году в румынских Карпатах грянуло землетрясение, сильно потрясшее всех и вся в самой Румынии, а также в соседней с ней Молдавии. При этом весьма ощутимо пострадал наш город Кагул, расположенный всего в нескольких километрах от границы с Румынией. Многие здания в результате этого землетрясения были признаны аварийными, по большей части старой постройки, и среди прочих здание старого ресторана, по стенам и потолку которого пошли широкие опасные трещины. И тогда было принято решение – новому ресторану быть!      
      Каким-то чудом дознавшись, что в новом ресторане вместо кондитерского магазина в качестве эксперимента решено было устроить коктейль-бар – дело в нашем городе совершенно новое и незнакомое – я, взлелеяв почти утопическую мечту устроиться работать на новом месте барменом, наудачу отправился в кадры общепита: до чертиков надоело работать по специальности, а именно – мастером на стройке. И моя мечта сбылась: меня приняли на работу, правда, пока лишь в старый ресторан и с испытательным сроком, но с перспективой последующего перевода в новый.
     Итак, теперь я с раннего утра приходил в строящийся ресторан, так как меня назначили ответственным за все материальные ценности, там находившиеся – то есть теперь я считался на объекте кем-то вроде сторожа; и, кроме того, уже по собственной инициативе, я наблюдал за ведущимися на объекте работами, – как строителю, мне все происходящее там было небезынтересно. К слову сказать, в ресторане в этот период оставалось устранить лишь ряд недоделок и закончить малярку, а основные работы были практически закончены.
    Вечерами, обычно к 19 часам, когда строители покидали объект, я запирал все входы-выходы и отправлялся из строящегося ресторана в старый, действующий, расположенный отсюда в паре минут ходьбы, где до 24 часов, то есть до полуночи, работал в качестве мальчика на побегушках, эдаким фигаро, заменяя того, кто требовался на текущий момент: когда швейцара, когда рубщика мяса, иногда гардеробщика, а то и кухонного рабочего, то есть я принимал и выдавал пальто и куртки, рубил мясо, перемещал с места на место тяжелые мешки и ящики, или же помогал буфетчице получать со склада различные товары.
          По штатному расписанию я стал числиться в старом ресторане администратором, но работу эту, естественно, знал весьма поверхностно. Подчиненные мне официантки – в подавляющем большинстве прожженные дамочки возрастом от 40 до 50, – воспользовавшись этим обстоятельством, быстро нашли мне применение: любая проблема, возникавшая в зале, в гардеробной или же на кухне, – и меня бросали в «прорыв».
     Ко всему прочему я, почти единственный в ресторане мужчина (вторым и последним был дядя Володя, человек 60 с лишним лет, наш швейцар), должен был улаживать периодически возникавшие конфликты официанток с клиентами, то есть успокаивать пьяных и агрессивных, а также не упускать и стыдить тех, кто не желал платить по счетам. Проработав в таком режиме пару недель, я смекнул, что при договорах об оплате всевозможных банкетов и свадебных торжеств подчинённым мне официанткам администратор почему-то не требовался, они, очевидно, и сами неплохо умели деньги считать и между собой распределять.
     Постепенно постигая все эти премудрости, я  понял, что мне необходимо повысить свой образовательный уровень и, засев за специальные книжки, которые только сумел добыть, в течение нескольких недель проштудировал многие из них, и вскоре, по моему предложению и последовавшему за ним прямому указанию директора общепита, была проведена аттестация всех работников ресторана, во время которой я был самым требовательным экзаменатором.
    Ах, что тогда началось! Великовозрастные официантки, многоопытные работницы – ветераны общепита, а ведь среди прочих в нашем коллективе была и призер Всесоюзного конкурса официантов (!) (в 60-ые годы) Вера Николаевна, прежде едва замечавшие меня, бледнели и краснели, когда я без улыбки на лице, со всей строгостью требовал от них исполнить то сервировку стола юбиляра, то обслуживание в обнос, то детские именины – их высокие разряды требовали знания и умения всех этих видов обслуживания.
      Уже на следующий день после аттестации мои коллеги, а некоторым из них были понижены разряды и, соответственно, оклады зарплаты, стали относиться ко мне всерьез, и называть только по имени-отчеству, а вскоре я был допущен в сферу расчетов с  клиентами, где меня особенно интересовали свадьбы, банкеты и другие торжественные мероприятия, на которых я теперь решил обязательно присутствовать в качестве администратора и одновременно официанта, – семью-то надо было кормить, а зарплата администратора, а это сто пять рублей в месяц, меня не вполне удовлетворяла.
     В таком режиме прошло несколько месяцев, а вскоре из отдела кадров мне сообщили, что на работу в бар ко мне напарником принят новый человек.
     Мы познакомились: моего будущего напарника звали Саша, фамилия Чумаков. Это был высокий – за 190 см, парень с умными насмешливыми глазами и косым прибором русых волос. Он был лишь двумя годами старше меня, недавно отпраздновал 26-летие, но его житейский опыт, как вскоре выяснилось, на целый порядок превосходил мой.
    У Саши были большие грубые ладони рабочего человека с длинными, слегка подрагивающими пальцами. Подшучивая над собой, он говорил, что дрожь эта оттого, что его пальцы машинально отбивают ритм, потому что он, мол, профессиональный музыкант, контрабасист и барабанщик.
     С приходом Саши мы решили начать собственно обустройство бара, так как оказалось, что он был единственным человеком в нашем городе, кто знал в этом толк.
     Наш непосредственный руководитель, директор строящегося ресторана – Александра Семеновна Н., - энергичная женщина возрастом 50 с небольшим, руководила всеми ресторанными делами; мне, по молодости лет, было поручено самое беспокойное занятие - поставки оборудования и инвентаря, и в течение последующих нескольких недель я завез из Кишинева все необходимое для функционирования ресторана – от специальной мебели и ковров молдавского национального колорита, до последнего гвоздика для дверной ручки, от жарочных шкафов с мармитами и варочных котлов, до бокалов, стаканов, вилок, ножей и ложек.
      Саша, мой напарник, как вскоре выяснилось, оказался человеком весьма незаурядным, мастером на все руки. Он без дела не сидел и в течение нескольких последующих месяцев превратил – с моей помощью, конечно - ободранное непрезентабельное помещение, предназначенное для кондитерского магазина, в весьма элегантный современный бар, создав его практически из ничего – то есть, из подручных материалов.
   Потолок мы выровняли подвесным алюминиевым уголком, к которому затем прикрепили куски фанеры, обтянутые арабской красной набивной тканью. За счёт этого он получился объёмный, очень симпатичный и стал теперь казаться ниже, что для бара даже лучше в плане интима. Позади стойки создали витрину с местом для аппаратуры, а поверху разместили зеркальные полки для рекламы нашего товара. Левую от стойки стену сплошь покрыли деревом, собранным с разных мусорных площадок из остатков мебели, после чего украсили чеканкой. Две оставшиеся стены были заняты огромными окнами, которые мы затянули занавесками, а также шторами всё из той же плотной красной ткани, полностью защитив помещение от света. Создали интимные кабинки на один столик – всего четыре, который шёл в комплекте с двумя-тремя креслами, разделили их деревянными перегородками, обитыми войлоком, а сверху кожзаменителем красного же цвета. В каждой кабинке над столиками повесили небольшие симпатичные светильники с регулируемым светом.
     Саша, в отличие от меня, человека, несведущего в барменском деле, прежде уже работал в баре, причем, не где-нибудь, а в Ялтинском международном молодежном центре. Кроме того, в межсезонье, когда у него, как у профессионального музыканта, были перерывы в работе, он подвизался работать в ресторанах родного ему города Ворошиловграда официантом «на хозрасчете», то есть за чаевые, не получая при этом зарплаты – администратор попросту присваивал ее себе, после чего делился с вышестоящим начальством.
     Таким образом, мой напарник был специалистом в барменском деле – и, слава богу! – хорошо бы мы с ним выглядели, если бы оба оказались дилетантами.   
     Как раз в описываемый период в наш город судьба занесла очередную группу музыкантов Росгосконцерта с «сольником» – они вели свой круглогодичный «чес». И  вот от них во время дружеской застольной беседы в ресторане я узнал, что мой напарник прежде действительно был профессиональным музыкантом и неплохим: кто не слышал в середине и конце 70-х об ВИА «Лейся песня», «Добры молодцы» и джаз трио «Ленинград», – во всех этих коллективах наш Саша периодически работал барабанщиком. А вообще на эстраде он подвизался с 12 лет, играя в столь юном возрасте профессионально на контрабасе; даже школу он закончил не как все нормальные дети, а заочно, не имея, в связи с частыми гастролями и переездами, возможности посещать ее нормально.
    От себя относительно него я могу лишь добавить, что столь всесторонне одаренных и талантливых людей, как Саша, мне в жизни ни до, ни после не приходилось встречать, – что и говорить, повезло мне с напарником.
     Тем временем близился день открытия ресторана, и в частности бара – со складов стали завозить товары: коньяки, водку различных видов, шампанское, и некоторые вина – из дорогих, а также ликеры, сиропы, соки, в том числе импортные, пиво чешское, польское и немецкое в бутылках; мешок кофе в зернах, растворимый в банках, сигареты в коробках и многое другое, а также ведерки для шампанского, стаканы, бокалы, фужеры, рюмки и даже соломинки для коктейлей – прежде невиданная в наших краях вещь. И всё это не считая прочей мелочи, включающей в себя всяческие барменские приспособления; кое-что я сам выбрал, облазив все склады, что-то было заказано в Кишинёве специально.
   Замдиректора общепита Мария Ивановна, находящаяся в приступе эйфории в связи с открытием ресторана и бара, принесла из дому несколько банок различных сортов лично сваренного ею варенья для оформления и украшения коктейлей.
     Накануне, обойдя несколько вещевых магазинов, я приобрел для нас с Сашей белые и черные пиджаки, а он сшил из шелка и бархата несколько пар белых и черных бабочек, – ведь наш внешний вид за стойкой тоже немало значил.
     Руководство общепита, видимо, для «обкатки», решило запустить бар на несколько дней раньше ресторана, что и произошло одним тихим июльским вечером без всякой помпы и рекламы. Десятки наших знакомых, едва знакомых и даже вовсе незнакомых нам людей, жителей нашего города, которые все предыдущие месяцы то и дело заходили и спрашивали нас, когда же, наконец, откроется, собственно, бар, наконец, были удовлетворены, - этот день наступил. Местная молодежь, конечно, была нами оповещена о дате открытия, и в бар в этот день потянулись первые клиенты. Саша стал за стойку, я был на подхвате. Он работал, а я внимательно наблюдал за действиями напарника, с интересом и удовольствием постигая секреты совершенно новой для себя деятельности, и вскоре уже сам обслуживал клиентов. Накануне всё свободное от работы время я изучал доступную литературу, откуда черпал сведения о ресторанах, барах, буфетах и прочем; особенно я интересовался коктейлями. Кстати, уже через пару недель после открытия мы совместно с Сашей создали и наработали коктейли, которые вскоре отправили в Кишинев на утверждение; это было сделано больше для развлечения, но вышло довольно удачно, о чём речь ещё пойдёт впереди.
     И вот спустя еще несколько дней – в официальный день открытия - мы должны были принимать в баре «дорогих» – во всех смыслах этого слова - гостей, «слуг народа». В зал ресторана, который располагался на втором этаже, во избежание возможной сумятицы и беспорядка по случаю открытия, на всякий случай решено было посторонних не пускать, а... отпраздновать день рождения, так сказать, междусобойчик, на котором могли бы присутствовать только свои – работники торга и общепита, а также некоторые приглашенные гости. Да, в ресторане в этот вечер был проведен обыкновенный день рождения – 18-летие дочери заведующей складами общепита Тамары Васильевны – Елены.
      Тамару Васильевну Финолис, женщину на первый взгляд практически  незаметную, знали в нашем городе все, кому положено было знать: работники райкома партии, райисполкома и горисполкома, высокое и среднее городское начальство и что-либо значившие в городе и районе руководители – председатели, директора, заведующие, управляющие, их замы, ответственные; а также некоторые врачи – заведующие отделениями. Потому что все дефициты к ним на семейный стол попадали через руки Тамары Васильевны: икорка черная и красная, колбасы копченые, полукопчёные и вареные, рыбка всякого рода, вида и различного посола, и консервы – из тех, которых не бывает в свободной продаже; а также конфеты – в коробках, весовые и прочее.
      Отец именинницы – Константин Васильевич, также был весьма известной и уважаемой в городе личностью: он трудился на лесоторговой базе в должности старшего продавца и, несмотря на наличие над ним директора, а также заместителя директора, фактически всем там единолично заправлял, так как был, в отличие от двух первых товарищей, материально ответственным.
     Сама Елена, виновница торжества, уже вполне физически созревшая к своему совершеннолетию девица, была роста выше среднего и ладно сложенной - что называется, кровь с молоком, и при этом вполне симпатичной внешне. Круглое лицо, полные девчоночьи щёки, озорные, вечно смеющиеся глаза, обыкновенный среднего размера нос, кудрявые волосы до плеч. Она была весьма общительной и вечно улыбалась, что ее еще больше красило. Познакомившись с ней и ее неразлучной подругой Ольгой несколькими месяцами ранее, мы с Сашей, моим напарником, завели с девушками приятельские отношения, и уже очень скоро все окружающие считали нас неразлучной четверкой. Внутри самой четверки мы, естественно, разбились на пары – Саша дружил с Еленой, я с Ольгой. Еще до открытия мы проводили довольно много времени вместе: днем - гуляя по городу и просто общаясь, вечера же коротали в баре с пирожными и кофе, иногда под шампанское или ликёр; после работы, ближе к полуночи, мы отправлялись к соленому озеру, где, гоняясь друг за другом, бесились, дурачились, смеялись и купались, конечно, причем нередко нагишом. Отношения внутри пар уже долгое время балансировали между дружескими и любовными, но до сих пор, как ни странно, не включали в себя интим: нас с Ольгой связывала некая почти платоническая дружба – иногда мы с ней до запоя целовались, но к телу она меня почему-то не допускала; а Саша, в свою очередь, боясь возможных последствий, могущих помешать его дальнейшей работе в баре, оберегал честь Елены.
     И вот сегодня, впервые взглянув на именинницу под иным углом, я вдруг сообразил: да ведь Елена – невеста! И весьма достойная со всех точек зрения!!! А первым кандидатом в женихи выступал, к моему несказанному удивлению, мой товарищ и напарник Саша Чумаков. Почему к удивлению, спросите вы, как я мог не знать об этом? И будете правы, я даже не подозревал, что Сашка на полном серьезе решил свататься к Ленке. И лишь хорошенько поразмыслив над ситуацией, я наконец-то уразумел, с чего это он - парень, в отличие от меня, весьма опытный и практичный по жизни - проводил с нами, можно сказать, несмышленышами по сравнению с ним, массу времени: у него, оказывается, были на то свои причины, то есть его целью, по большому счету, были деньги. ДЕНЬГИ! 
      Да, именно так, с большой буквы, большие деньги, путь к которым открывала женитьба на Елене. Потому, что кроме всего того, что могли «заработать» на своих «хлебных» местах родители Елены – а это, согласитесь, совсем немало, речь шла о совершенно других деньгах, даже не снившихся десяткам миллионам простых советских людей.
     Дело было в том, что дядя Костя, отец Елены (все знакомые, и стар и млад, именно так его и называли – дядя Костя), грек по происхождению, был одним из основных наследников своего отца-миллионера, проживавшего на данный момент в Греции, и слухи, наводнившие в последнее время наш город, говорили о том, что в городской банк уже поступили на имя дяди Кости деньги – что-то около полутора миллионов рублей – официальный эквивалент двух миллионов долларов, подаренных отцом сыну на шестидесятилетие. Да, это был бы, доберись Саша до этих денег, действительно куш! А я, наивный, поначалу еще удивился, чего это он сегодня прибыл в ресторан весь из себя такой нарядный и солидный, – а напарник мой, надо признать, немало лет проработав на сцене, умел красиво одеться и достойно себя подать. К тому же его сопровождала мама, тоже разряженная, словно новогодняя елка, с множеством крупных золотых украшений на руках, в ушах, а также на груди и на шее.
     Небрежно кивнув мне, они, деловито проследовав через бар, направились наверх – поздравлять Елену. Тем временем Ольга, неразлучная подруга именинницы, покинув торжество и двигаясь в обратном направлении, спустилась ко мне в бар. Сообщив, что соскучилась, она перегнулась через стойку и, застенчиво ткнувшись носом мне в шею, поцеловала где-то за ухом, после чего присела напротив.
– Я хочу побыть с тобой, Савва, – сказала она, жеманно улыбнувшись. – Там, – она указала пальчиком вверх, – сейчас проводится конкурс подарков, им не до меня. – И тут же спросила кокетливо: – Ты разрешаешь мне здесь с тобой посидеть, пока твои гости не пришли?
– Сиди, конечно, – разрешил я, затем спросил: – Выпьешь какой-нибудь коктейль? – И, не дожидаясь ответа, достал высокий, фирменный, с изображенным на нем гоночным автомобилем, чешского стекла стакан; каждый из нашей четверки имел в баре свой стакан, персонально Ольгин был «Мак-Ларен», мой – «Лотус».
-Что ты, что ты, какой коктейль в столь раннее время? – замахала руками она. - Налей мне, пожалуйста, березовый сок, чувствую, что вся гулянка с выпивкой еще впереди. – И Ольга, откинувшись на пуфе, посмотрела на меня долгим и преувеличенно томным взглядом. Отведя свой взгляд, я вздохнул: следовало признать, девушка была весьма эффектна – высокая, стройная, на голове роскошная прическа из длинных, вьющихся волос тёмно-пепельного оттенка; она была весьма интересная внешне и дразняще привлекательна: чего стоили лишь её глаза – большие, светло-карие, с лёгкой поволокой. Аккуратное черное, в меру открытое на груди и спине приталенное платье лишь подчеркивало великолепные, по-девичьи стройные формы. Ей, так же как и имениннице, 18 – исполнилось несколько месяцев тому назад. Признаюсь, с самого первого дня нашего знакомства я был влюблен в нее, я хотел, я буквально жаждал ее, но дальше объятий и поцелуев у нас дело не шло, несмотря на то, что я был вполне зрелым, женатым 24-х летним мужчиной, а она – женщиной: в ее жизни, как мне недавно стало известно, уже «случилось» несколько коротких романов. Нет, я не думал, что она столь строга со мной, из-за того что еще девственна. Получив информацию о её сексуальных партнёрах совершенно случайно, я задумался. Ведь весьма вероятно, что Ольга придерживает меня на дистанции лишь потому, что видела во мне потенциального жениха (зная о моих, мягко говоря, не очень хороших отношениях с женой). Неужели я ей нужен в качестве мужа? Или же это простая женская игра?
      Прервав свои размышления, и вновь бросив взгляд на Ольгу, я улыбнулся своим мыслям, полагая, что теперь-то уж наверняка знаю мечту-задумку наших подружек-невестушек. «Через несколько месяцев будем гулять две свадьбы, причем и пары уже составлены: Ольга и Савва, Лена и Саша» – так, наверное, думали они.
     Однако вернемся к нашему повествованию.
     Итак, открытие ресторана выпало вроде как на обычный летний выходной день – субботу, явившийся, однако, также днём открытия Олимпиады – 80 в Москве! Беспокойная душа первого секретаря райкома партии Юрия Никитовича Посуляка, большого любителя ресторанных застолий, проявившего, и это надо особо отметить, весьма деятельный интерес к строительству и обустройству ресторана, буквально рвалась и жаждала праздника, – и он его получил, праздник состоялся! 
     В гости к нам – прямиком из Кишинева, столицы солнечной Молдавии, на своих служебных автомобилях прибыли следующие лица (без оглашения фамилий): министр гражданского строительства МССР; министр торговли МССР; министр сельского строительства (не путать с первым!) – наш земляк, выходец из нашего города, он приехал вместе со своим заместителем; завотделом ЦК МССР, курирующий торговлю – его, соответственно должности, надо было бы поставить в список первым номером, ну да ладно, переживёт; заместитель председателя госплана МССР – почетный гость; председатель госкомитета печати на правах министра – совсем еще молодой мужчина, также наш земляк, и, кстати, давний обожатель моей дражайшей супруги, не раз делавший ей всевозможные привлекательные и одновременно недостойные предложения; а также первые секретари партии соседних районов – Вулканештского и Леовского; председатели гор. - и райисполкома; и, наконец, сам «именинник», имя которого я уже называл в самом начале – орденоносец, дважды кавалер Ордена Ленина, первый секретарь райкома Посуляк, – всего набралось 25 человек; последним из приглашенных в списке оказался Володя по кличке Толстолобик (под этой кличкой его знала практически вся Молдавия) – единственный человек, имеющий непосредственное отношение к оформлению ресторана, а по должности главный инженер объединения «Молдторгреклама». Он, впрочем, при первой же возможности улизнул из «высокой» компании и устремился наверх, в зал, где праздновался день рождения Елены – публика там была попроще, да, пожалуй, и получше, а главное, там находилась вожделенная им с давних пор заместитель директора общепита Марья Ивановна – женщина еще довольно молодая и весьма привлекательная внешне.
     Для обслуживания «высокого начальства» к нам в бар определили опытную официантку, 28-летнюю Машу из старого ресторана, который, кстати, с сегодняшнего дня получил пониженный статус и другое название – кафе «Весна». Маша была довольно аппетитная бабенка, не старше тридцати пяти, обладательница круто очерченных бедер и других выпуклых в нужных местах частей тела, рвущихся из-под узкого форменного платья, что всегда притягивало мужские взгляды. Ей в работе помогали, периодически спускаясь со второго этажа, наши новенькие официантки – 17-летние Виктория и Нина – эти девушки совсем недавно прибыли в наш город, получив сюда направление прямиком из Кишиневского торгового училища, которое закончили всего несколькими неделями ранее.
     Вскоре стол, составленный из трёх обыкновенных, устроенный в центре бара, был сервирован по высшему разряду – исключительно хрусталь и серебро; и все блюда, расположившиеся на нем, следует признать, были исполнены с высоким мастерством и исключительно из высококачественных продуктов.   
     Наверху, в ресторанном зале, уже играла музыка, сразу два оркестра по очереди озвучивали сегодняшний именинный банкет: молодежное ВИА, которые в эту пору входили в моду по всей стране, в составе которого было двое гитаристов, ударник, клавишник и  солистка; а также оркестр из старого ресторана: контрабасист, барабанщик, аккордеонист, скрипач, флейтист и саксофонист. Сегодня начальству предстояло решить, какому из этих оркестров отдать предпочтение, что, соответственно, открывало избранным возможность работать в новом ресторане, то есть, по сути дела, для музыкантов это был своего рода конкурс.
     ВИА, повторяю, был представлен четырьмя молодыми худощавыми парнями с пышными неухоженными прическами «под битлов» плюс девушка; старый оркестр был еще более живописен и являл собой эдакий малый интернационал: в нем играли русский, цыган, болгарин, молдаванин, украинец и еврей – то есть, в нем были представлены все основные национальности, населяющие Молдавию, исключая разве что гагаузскую, – очевидно, размеров оркестра не хватило.
      Празднество началось шумно и весело – наверху, в зале, стали слышаться здравицы в честь именинницы, перемежаемые бравурным тушем, а у нас внизу, в баре – в это же время звучали здравицы в честь первого секретаря райкома партии Юрия Никитовича, так как все знали, что ресторан – это весьма любимое им,  выпестованное под его руководством детище.
     Первый тост, произнесенный завотделом ЦК, был самым уместным – за победу коммунизма во всем мире (видимо, предполагалось, что открытие нашего ресторана могло существенно поспособствовать этому процессу). Затем пошли тосты менее глобальные, по очереди вставали министры, их сменили местные партийные бонзы, затем, тем самым завершая круг, встал наш первый секретарь райкома – Юрий Никитович. Он с высоты своего почти двухметрового роста медленно обвел всех присутствующих строгим взором, и они притихли.
     Известно было, что в руководстве республики его весьма уважали, а некоторые даже побаивались, стараясь заручиться его дружбой и поддержкой, так как Посуляк имел все реальные шансы для дальнейшего продвижения вверх по служебной лестнице, – статность, солидность, представительность, относительно молодой возраст; был достаточно грамотен – высшее сельскохозяйственное образование и высшая же партшкола в Москве при ЦК КПСС; а главное - он умел выпить три бутылки водки и, при этом, как ни в чем не бывало, продолжать говорить исключительно партийными цитатами; кроме того, на груди его уже красовались два ордена Ленина, а третий, как известно, давался обязательно в паре с медалью Героя Социалистического труда.
     Свою речь, которую мы здесь по понятным причинам приводить не будем, наш герой завершил, как обычно, своим любимым выражением: «Желаю вам, дорогие товарищи, мира, здоровья, процветания и всяческих благ!» И все, конечно же, выпили. До дна. А спустя пару минут, не затягивая паузу, повторили.
      Вскоре я обратил внимание, что присутствующие на банкете гости – все без исключения – не пропускают ни одного тоста, которые звучали каждые несколько минут, методично накачиваясь водкой, словно верблюды водой после долгого перехода в пустыне.    
      Я заметил также, что строгости в этикете по ходу празднества не было никакой – все, кто желал, могли выйти из-за стола и пойти прогуляться, что многие и делали, из-за чего у меня с подполковником Иван Ивановичем, начальником райотдела милиции, в самом начале вечера вышел казус: он вдруг вспомнил, что является ответственным за безопасность высоких гостей (наш районный начальник КГБ, большой любитель выпить, тоже, кстати, присутствовавший тут в качестве гостя, и одновременно в качестве супруга нашей Наины, директора общепита, отговорился от этой обязанности тем, что у него не было в наличии достаточного количества людей). Короче, в какой-то момент Иван Иванович сказал мне: «Савва, я запрещаю кому-либо из начальства покидать бар без моего разрешения».
– Попробуй-ка сам скажи это кому-либо из присутствующих, – прошептал я ему на ухо. – А знаешь, что, пожалуй, лучше будет, если ты вызовешь сюда из дому пару оперативников в гражданской одежде, да чтобы рожи у них были поинтеллигентнее, дабы не напугать гостей. И пусть станут по одному у каждой двери, всем улыбаются и одновременно следят за порядком.
      Иван Иванович молча пошамкал губами, я так понимаю, он собирался на меня обидеться, при этом лицо его, прежде розоватого оттенка, налилось кровью и приобрело свекольный цвет, однако, ему все же достало ума понять, что я был прав, и он сказал:
– Гм... Пожалуй, так и сделаем. Где тут у тебя... ну-ка дай мне по телефону позвонить.
      Я пропустил его в подсобку, а тем временем к стойке бара присели двое из присутствующих гостей: министр торговли и министр строительства.
– Сделай-ка мне, Савва, большую чашку кофе, –обратился ко мне по имени министр торговли, – и добавь туда для вкуса пару капель коньяка.
      Министр строительства, тем временем, указывая на меня пальцем, спросил его:
– А почему, собственно, уважаемый Петр Николаевич, мои дипломированные работники, как, например, наш бармен, Савва, уходят работать к тебе, в торговлю?
     При этих словах я, честно говоря, немного струхнул и, нацепив на лицо угодливую улыбку, весь превратился в слух  - как знать, возьмет сейчас министр торговли и «отдарит» меня своему другу-министру обратно. Да, и самое интересное, откуда он узнал о том, что я по профессии строитель, ведь прежде нам с ним встречаться не приходилось. 
– Видать, недостаточно платишь, – ответил коллеге министр торговли, по-мальчишески подмигнув мне. – Вот и бегут ваши люди к нам, в торговлю. И вообще, у нас веселее, не то, что у тебя на стройке – бетон, раствор, пылища, скукотища, хотя и там и здесь все одно и то же – пьют.
     Не успел я вздохнуть, успокаиваясь и уже понимая, что разговор, на мое счастье, принял шуточный характер, как мои клиенты встали и куда-то ушли, прихватив свои чашки, а к стойке подошел завотделом ЦК – главный гость, то есть самая большая «шишка» на празднестве.
-Слышишь, как тебя там?.. – вперившись в меня тяжелым пьяным взглядом произнес он. – Сколько ты тут имеешь в месяц?
– Вы, наверное, имеете в виду, какая у меня зарплата? – спросил я и тут же бодро ответил: – Оклад у нас 87 рублей.
– Нет, – скривился он. – Сколько ты имеешь сверху, кроме зарплаты?
– Вот этого я не знаю, – стараясь не раздражаться, ответил я. – Я, извините, первый месяц здесь работаю и еще не знаю, сколько буду иметь сверху или сбоку.
– Вот у меня, например, зарплата 370 рублей, – дико вращая глазами и наваливаясь на стойку, произнес он, – а у вас, барменов, как я слышал, гораздо больше в месяц выходит.
     Мне бы сдержаться, промолчать, улыбнуться, опустив пониже голову, но я действительно работал в торговле первый месяц и потому опыта никакого не имел, особенно в общении с высокопоставленными работниками, поэтому сказал:
– Я что-то не пойму, товарищ, вы со мной что, местами работы желаете поменяться? Так я, имейте в виду, уже заранее согласен. Если только меня на ваше место возьмут.
      У «большого босса» от гнева перекосилось лицо, и он, размашисто шлепнув ладонью по стойке, открыл, было, рот, желая, видимо, продолжить и дальше разговор на интересующую его тему, но, к счастью для меня, в эту самую минуту к месту спора подоспел наш директор торга Владимир Викторович Ткачев. Он нежно за плечи обнял своего главного республиканского начальника по партийно-торговой линии и увел куда-то, а на душе у меня от этого разговора остался тошнотворный осадок.
     Устав от начальственных лиц до ряби в глазах, я решил выйти на свежий воздух и, сунув в зубы сигарету, направился к выходу, на ходу сообщив девушкам, обслуживающим банкет, что иду прогуляться.
     Маша-официантка, легко порхая по бару и при этом успевая наводить на столах должный порядок, приветливо махнула мне рукой, – иди, мол. Я, между тем, невольно залюбовался ею: она, несмотря на свои довольно крупные формы, владела своим телом виртуозно, успевая одновременно и работать и еще каким-то чудом изворачиваться, избегая  многочисленные протянутые к ней руки уже возбужденных алкоголем клиентов, которые, не сумев обнять ее, старались хотя бы ущипнуть за какую-нибудь аппетитно оттопыривающуюся часть тела.
     Первыми, кого я увидел, выйдя на улицу, были замминистра сельского строительства и наш заместитель председателя горисполкома: они шли, покачиваясь, обнявшись за плечи, тем самым уравновешивая друг друга, у обоих брюки до самого низа были мокрыми, и я даже не сразу понял, что они банально обоссались. Одновременно, так сказать на брудершафт. Веселые ребята, подумал я, им, наверное, не сказали, что рядом с баром, в вестибюле ресторана, функционирует туалет.
      Пройдясь с десяток шагов по аллее, ведущей от ресторана в сторону ближайшего к нему комплекса зданий ДОСААФ, я вдруг обратил внимание на то, что кусты, которые в этой части аллеи растут особенно густо, как-то странно шевелятся. Я немедленно направился туда в надежде обнаружить нечто любопытное, но заметил вначале офицерские погоны с тремя маленькими звездочками на каждом, тускло блеснувшими в свете луны, а затем и их обладателя, милиционера, который с придыханием, сосредоточенно и методично пинал ногами распростертое на земле тело.
     Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости больше никого нет, я шагнул в самую гущу кустов.
– Достаточно с него, ты не думаешь? – сказал я, крепко схватив милиционера за плечо. Тот вначале дернулся, резко обернулся, затем, увидев и узнав меня, оскалился и пробормотал:
– Погоди, Савва, я тут одного гада… не обращай внимания, я должен его проучить.
– Передохни секундочку, – сказал я и наклонился к лежащему человеку. Не без труда повернув незнакомца окровавленным лицом вверх, я узнал в нем… сына начальника милиции, Игоря. Возрастом совсем еще мальчишка, парень этот заметно отличался от сверстников наглым поведением, а внешне – ранней взрослостью, при этом и лицо его было необычным: крупным, породистым, с резкими чертами, больше подходившими какому-нибудь голливудскому актеру, играющему гангстеров. Однако в настоящую минуту этот самый Игорь представлял собой весьма жалкое зрелище, лицо его было разбито в кровь, и парень дышал шумно, с натугой.
– Знаешь что, старлей, - сказал я милиционеру строгим, не терпящим возражений тоном, - давай-ка ты сваливай отсюда по-хорошему. А я все улажу.
– Да я его… – дернулся было тот, – на куски порву, он меня сукой ментовской назвал.
     Я усмехнулся.
– Эх ты, да ему ведь позволено такие вещи говорить, потому что он сын Иван Ивановича, твоего босса. А начальственных детей, дорогой страшный лейтенант, надо знать в лицо.
     Лицо милиционера в одну секунду побелело, на нем, что было заметно даже при  свете луны, не осталось и кровинки.
– Ёрш твою мать, что же теперь будет-то? - его голос из грозного еще минуту назад сделался плаксиво-жалостливым, - вот меня угораздило…
     – Немедленно уходи отсюда и понадейся на меня, я все устрою, – повторил я, хлопнув милиционера по плечу, после чего выбрался из кустов и направился к ресторану. Набрав 02 на телефоне-автомате, висевшем в фойе, я сообщил дежурному по РОВД, что в кустах у ресторана лежит избитый сын начальника милиции, и, не назвавшись, сразу положил трубку. Хотя отец Игоря Иван Иванович находился совсем рядом, в ресторане, с ним о случившемся я говорить не стал, и вы сами, наверно, догадываетесь, почему. Пока я звонил, рядом послышались громкие голоса, затем я увидел группу людей: оказалось, это министр торговли делал по ресторану обход; с двух сторон его под руки подобострастно поддерживали наш первый секретарь и директор торга, который каким-то образом уже успел избавиться от завистливого и склочного завотделом ЦК.
-Что-то я не видел таких люстр в моем хозяйстве, – сказал министр торговли, задрав вверх голову и указывая на огромную люстру, висевшую над лестницей, ведущей в зал.
– А это наш бармен своими руками изготовил, – гордо сказал Владимир Викторович, и, оглядевшись по сторонам, указал на меня пальцем. Мне оставалось только с достоинством поклониться, не мог же я в эту минуту начать им объяснять, что люстру сделал вовсе не я, а мой напарник Саша – настоящий мастер «золотые руки».
– А из чего сделал? – спросил министр, не переставая удивляться, какой красивой и солидной вышла самодельная люстра.
– Собрали и сварили из шести настенных бра, - бойко пояснил я, приблизившись. – Не знали, куда их прицепить и вот...
– А что, надо сказать, неплохо, очень даже неплохо получилось, – похвалил министр, – талантливые у вас тут ребята, как я погляжу, все умеют. – И обращаясь ко мне, хитро спросил: – Вот все у вас хорошо, все замечательно, а скажите мне, девушки у вас есть? – И тут же добавил: - Для развлечений, я имею в виду. Блондинки там, рыженькие или брюнетки, ну, ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю, а как же, – не сморгнув, ответил я. – Имеются, конечно. Вам с какой пропиской, подойдет с местной или же обязательно требуется столичная, кишиневская?
     Министр, мужик совсем еще не старый, и вполне привлекательный внешне, при последних моих словах смутился, вспомнив, наверное, что в Кишиневе у него семья – жена и дети, поэтому лишь вздохнул и, махнув рукой, стал подниматься по ступеням.
– Пойдемте все наверх, – обратился он к своим попутчикам, – мы ведь еще именинницу не поздравляли. Некрасиво получается – мы вроде как бы тоже приглашены. – И в окружении сопровождающих лиц он продолжил свой путь; позади всех водитель министра, пыхтя от натуги, волок в одиночку большой картонный ящик, очевидно, с подарком. 
     Как очень скоро выяснилось, Сашке Чумакову вместе с его мамой не удалось превратить день рождения в день обручения, а при благоприятном развитии событий, и в свадьбу. Родители именинницы твердо отвергли их поползновения после первых же намеков на женитьбу и на наследство, к тому же Тамара Васильевна, как неожиданно выяснилось, почему-то решила, что не Сашка, а именно я встречаюсь с ее дочерью Еленой. Не пойму, каким образом моя личность вообще бралась ею в расчет, так как по всем раскладам – будь у Ленки женихов даже под сотню – я был бы в их обойме, безусловно, последним номером, ведь по своим финансовым возможностям я был никчемной фигурой, а главным мерилом значимости в этом кругу считались, ясное дело, деньги. Возможно, по тому лишь, что мы с мамой именинницы относились друг к другу с доверием и даже некоторой симпатией.
     Тем временем главный оформитель ресторана Володя по кличке Толстолобик, - об этом мне на следующий день рассказала подруга Ольга, - станцевал с Марией Ивановной несколько танцев подряд, не обращая внимания на ее мужа, и, вероятно, не подозревая о том, что они с партнершей со стороны выглядят несколько забавно, так как Володя был на голову ниже своей дамы, после чего, видимо всерьез огорчившись тем, что такая шикарная женщина принадлежит не ему, а кому-то другому, направился к столу и в короткий период времени – в какие-нибудь полчаса – вылакал 7(семь?!) полных фужеров водки, а ведь буквально накануне хвастал всем вокруг что «завязал» – бросил пить. Запив это аховое количество крепкого алкоголя тремя фужерами шампанского, он, ни с кем не прощаясь, вышел на улицу, сел в свой знаменитый на всю Молдавию автомобиль «Запорожец» и укатил к себе в Кишинев.
     Он оказался первой «потерей» среди гостей, а вскоре следом за ним по домам потянулись и другие.    
     Пока я делал обход ресторана, бар жил своей обособленной жизнью: партийные начальники среднего звена, очевидно, ввиду отсутствия руководителей, «расползшихся» по ресторану словно тараканы, очень скоро дошли до предела: когда я вернулся, они по очереди на спор выпивали из 700-граммовых наполненных водкой фужеров штучного чешского стекла ручной работы, каждый из которых, не побоюсь этого слова, был произведением искусства, после чего с размаху шлепали ими об бетонный пол, уничтожив, таким образом, в короткое время около полутора десятков фужеров из 24, имевшихся в наличии. Остановились они лишь тогда, когда я, успев вернуться до полного их уничтожения, демонстративно убрал со стойки все оставшиеся фужеры.

     Чуть позднее, в самый разгар празднества, было где-то около полуночи, мой напарник Саша и его мама, заметно расстроенные неудачным сватовством, по пути домой заглянули ко мне в бар; Саша, рассеянно посмотрев сквозь меня, небрежно буркнув на прощание «доброй ночи», затем, подхватив маму под руку, отправился восвояси.      
      Следом за ними в бар заскочили разрумянившиеся, разгоряченные танцами и шампанским Оля и Ленка-именинница. Девчонки громко и весело разговаривали; тут только я и узнал от них о неудачной попытке обручения. Затем Ленка, подойдя и взявшись руками за борта моего пиджака, притянула меня к себе и звучно поцеловала в губы, после чего девушки признались мне по секрету, что хотят сбежать в город, так как им здесь, среди взрослых, без сверстников скучно. Я, заговорщицки подмигнув им, сказал, что если их хватятся и начнут разыскивать, то только в этом случае сообщу маме именинницы, где они, после чего девушки, взявшись за руки, выпорхнули из бара и исчезли в ночи.
      Спустя еще какое-то время мои гости – «стойкие» коммунистические вожаки - были уже совсем никакие: их опытные и привыкшие ко всему водители обманом и уговорами стали выводить «слуг народа» по одному на улицу, усаживать в машины и увозить кого по домам, а кого в гостиницу райкома партии. «Большой босс» – завотделом ЦК, перед уходом вновь подошел ко мне, и я весь напрягся. «Ну, что этот «товарищ» на этот раз придумает?» – неприязненно подумал я. Предчувствие меня не обмануло: он таки придумал.
– На вот, возьми, – порывшись в кармане, он швырнул на стойку две смятых рублевых бумажки. – Чтобы потом не было разговоров, что на банкете я ел-пил бесплатно. – Он звучно рыгнул. – Надеюсь, ко мне претензий нет?
– Боже сохрани, о чём вы! – ответил я, смахнув бумажки в кассу и подняв руки вверх, в смысле сдаюсь.
– То-то же.
      Было около четырех утра, когда наши даже самые стойкие клиенты, наконец, покинули ресторан, и обслуживающий персонал, в частности официантки, уже почти падавшие к этому времени с ног от усталости, смогли перевести дух. В баре в этот час вместе со мной еще оставалась Виктория – невысокая, черноволосая, постриженная под «гарсон», пропорционально сложенная девушка. Ее всегда улыбающиеся глазки, раскосые как у японки, от которых я, признаюсь, был в восторге, к этому времени превратились в едва видимые щелочки.
– Послушай, Вика, – остановил я девушку, совершающую очередной «рейд» в подсобку с полным подносом грязной посуды. – Ты не имеешь желания после такой работы принять душ?
-Искупаться? А где? Здесь, в ресторане? Да, я слышала, что здесь есть душевая, но еще ею не пользовалась, – откликнулась она. – Я бы с удовольствием, только у меня нет с собой шампуни и полотенца.
– Так у меня всё это есть, – сказал я, доставая пакет из своей сумки. – Вот тебе шампунь, а полотенце у меня достаточно большое, рассчитано на двоих.
– Так ты и спинку мне собираешься потереть? – спросила она кокетливо, принимая пакет из моих рук, и я, не имея сил ответить, лишь кивнул ей. Я проводил девушку до душевой, где настроил в кране горячую воду, затем, извинившись, быстренько вернулся в бар, молниеносно постелил в одной из кабинок матрас, который вот уже несколько месяцев как получил здесь постоянную «прописку», и вновь бегом отправился назад.
      В душевой, преодолевая стеснение, мы действительно потерли друг другу спинки, после чего, чистые и взбодренные водными процедурами, вернулись в бар. Ресторан, наконец опустевший после долгого и бурного празднества, показался нам совершенно безжизненным, вымершим. На мое робкое, сделанное шепотом предложение провести остаток ночи вдвоем, Виктория не ответила, а лишь доверчиво потянулась ко мне своими маленькими ручками и почти упала в мои объятия.
    Так начался наш с ней «роман», затянувшийся на целых два года, и окончательно завершившийся лишь с ее отъездом в Кишинев.
     Телефонный звонок разбудил нас до обидного рано, в восемь утра, и мне пришлось, поцеловав Вику на прощание, потихоньку выпроводить девушку за дверь, потому что, как сообщил мне по телефону дежурный по райкому партии, я должен был срочно выехать в село Старые Криганы за свежей рыбой, а заодно и за поваром, проживавшем в том же селе, имевшим специальный статус при райкоме партии, как специалист, умеющий варить необыкновенно вкусную уху. Ну а уха, понятное дело, требовалась начальственным желудкам на опохмелку, поскольку, как вы сами понимаете, самое главное в любой пьянке – грамотно опохмелиться.
       Райкомовская «Волга», уже поджидавшая меня на ресторанной стоянке, быстро домчала меня до места, и вскоре из окна автомобиля стала видна цепь искусственных каналов и озер, принадлежавших местному рыбхозу, расположенному в пойменной части реки Прут. Тут выращивалась рыба самых разнообразных видов и размеров. Главный цербер на входе в это рыбное царство, бывший офицер, служивший раньше в рядах НКВД-МГБ-КГБ капитан Сергеев, ныне пенсионер, а на настоящий момент стойкий и неподкупный страж на складах рыбхоза, был, по-видимому, предупрежден о нашем приезде заранее, поэтому безропотно выделил требуемое количество дефицитной рыбы (естественно, бесплатно и без каких-либо сопроводительных накладных), и даже помог погрузить две полные корзины – что-то около ста килограммов, - в общепитовский мотороллер, как раз подоспевший к месту событий. По не до конца понятной даже мне самому причине Сергеев этот был мне глубоко антипатичен, так как давно знавшие его люди говорили, что он-де в сталинские времена был ГБ-шным палачом. Тем временем посланная машина привезла выдернутого из постели повара, и мы, не теряя времени, отправились в обратный путь.
     Спустя час-полтора у себя в баре я хлебал деревянной ложкой из средних размеров кастрюльки необычайно вкусную наваристую уху, и с ручкой в руке подсчитывал наши финансовые потери.
     Всего накануне вечером начальственными лицами было выпито «горячительных» напитков на сумму 650 рублей, и это не считая поданных со складов и кухни блюд и закусок. То есть, вместе с тем, что было украдено днём ранее электриками охраны РОВД, устанавливающими в моем складе сигнализацию, - я, по простоте душевной оставил их на 20 минут без присмотра, - это составило 650+350=1000. Тысяча рублей недостачи в кассе – хорошенькое начало! Ах да, я чуть было не забыл, два рубля ведь мне вчера заплатили, их лично босс ЦК-овский внес, так что итоговая циферка уже не круглая, и всего лишь трехзначная - 998 р. в убытке.
     Если бы сейчас взяли да провели ревизию в баре, то нас с Сашей Чумаковым по результатам всего лишь одного дня работы вполне можно было судить и посадить в тюрьму, и получили бы мы ни много, ни мало от 3 до 7 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Здорово, а?! Бежать что ли, пока не поздно, с этой работы, мелькнула у меня шальная мысль.
     Нет, поздно, сам себе ответил я. Теперь будем биться до конца.
               
               

          Июль 1980



                Новелла третья               
 


           Коктейль «Cеренада»


Апельсиновый сироп    20 мл.
Ванильный сироп          20 мл.
Гранатовый сок            100 мл.
Газированная вода      100 мл.
Ломтики апельсина.
Смешиваем ингредиенты, украшаем ломтиками апельсина.







       
   
                Капитанская дочка.
               
                Приснилась мне юность отпетая,
                приятели – мусор эпохи,
                и юная дева, одетая
                в одни лишь любовные вздохи.
                Игорь Губерман
    
      Душно. Воздух в комнате сперт, буквально стоит и не движется, несмотря на открытое настежь окно, и оттого, наверное, мне не спится. Внезапно,   без видимой причины проснувшись и приподнявшись в постели, я с осторожностью повернулся на другой бок. Диван, несмотря на все мои старания, все же противно скрипнул, однако дыхание моей супруги, спящей рядом, оставалось по-прежнему ровным и спокойным. Я осторожно сполз с дивана и в этот самый момент в прихожей негромко зазвонил телефон. Он прозвенел всего один раз и на втором звонке оборвался. Я сморщился словно от зубной боли, затем посмотрел на жену, но и на этот раз она не шелохнулась и не сбилась с дыхания. И лишь выйдя на кухню и залпом выпив кружку прохладной воды из холодильника, я понял, что это был не случайный, а наш с Кондратом условный, то есть кодовый звонок! Один – плюс. Целый звонок и на втором обрывается. Это означало, что я срочно нужен своему товарищу Кондрату, то есть мне надлежит в течение ближайших десяти минут быть во дворе около дома. А на часах без двадцати минут двенадцать.
     Сняв со стула брюки и рубашку, я на цыпочках вышел в коридор и, не включая света, стал торопливо одеваться, недоумевая, зачем в такое позднее время мог понадобиться моему товарищу. Заметив на тумбочке рядом с телефоном пачку «Мальборо», я сунул ее в карман, следом спички, обулся, затем вышел за дверь, и тихо затворив ее за собой, запер на ключ.   
     Спустившись вниз и обойдя дом вокруг, по его левой стороне, я подошел к бетонной коробке автобусной остановки. Все вокруг – небо, земля, здания сливалось в темные полутона. Пустынное в этот час шоссе едва отличимой на общем фоне серой лентой лежит передо мной, окаймленное с обеих сторон невысокими деревьями.
      Я присел на деревянную скамеечку внутри остановки. В ожидании прошло несколько томительных минут, затем я заметил свет фар едущей по дороге машины, они на добрую сотню метров освещали впереди себя шоссе, вырывая из темноты то дома, то деревья, то фонарные столбы. Я вышел на край дороги и призывно помахал рукой. Машина, приблизившись, резко затормозила, съехала на обочину, при этом ее слегка занесло на придорожной пыли. Наконец она остановилась, фары погасли, и тишина, окружавшая меня еще несколько мгновений назад, тотчас же взорвалась громкими голосами, доносившимися изнутри автомобиля.   
     Конечно же, это были наши!   
     Передо мной была гастрольная машина нашей компании – до предела раздолбанный желто-песочного цвета «жигуль», принадлежащий Игорю по кличке Жердь, который сидел за рулем, рядом с ним находился Кондрат, оба – мои лучшие друзья.
– Ну что, Савва, ты не удивился, что я так поздно позвонил? – через окно спросил меня Кондрат, осторожно выбираясь со своего места. Это у него из-за высокого роста получается не слишком ловко.
– А вот наконец и наш дружбан Савва нашёлся, – кузнечиком выпрыгивая из водительского сидения и подбегая ко мне, громко кричит Игорь, перебивая товарища, – стоит, бедняга, ожидая нас, и уже просто помирает со скуки.
     Игорь в порыве дружеских чувств со всего размаху хлопает меня по плечу – заметно, что он здорово навеселе. Мы обнимаемся, жмем друг другу руки, смеемся, отчего-то хохочем. На заднем сиденье, как я уже заметил, сидят три незнакомые мне девушки, их трудноразличимые в неверном свете луны лица то и дело мелькают в проеме открытого окна, и я с интересом на них поглядываю. Судя по переливчатому смеху и громким восклицаниям, они тоже выпили изрядно. В какое-то мгновение Кондрат берет меня за руку, отводит в сторону и шепчет:
– Я тут задумал одно дельце, и для этого мне понадобился ты. Сейчас поедем на озеро, ты там вплотную займешься моей бывшей подругой – Маринкой. Помнишь, я тебе как-то говорил, что решил от нее избавиться?
– Ага, – киваю я, смутно припоминая что-то подобное, – говорил. Ты еще сказал, что она твоя подруга чуть ли не с детских лет.
  -Именно так, – соглашается Кондрат, затем шутливо кривится: – Настолько застарелая зазноба, что я уже устал от нее и ее дурацких претензий. Ну, поехали. По машинам, друзья мои, –  командует он, зачем-то поглядев на часы.
     Мы залезаем внутрь, ребята – по своим местам, я назад – к девушкам; они теснятся, уступая мне место, я усаживаюсь поудобнее, и сразу же ближайшую из них перетягиваю к себе на колени – так свободнее сидеть остальным и мне гораздо приятнее.      
     Игорь трогает с места и вскоре переполненная машина, управляемая нетрезвым водителем, противно визжа шинами на виражах, мчится по ночным улицам.      
     Кондрат, полуобернувшись назад, знакомит меня с девушками: Саша, Люся и Марина; назвав последнее имя, он легко щиплет меня за локоть. Я пытаюсь приглядеться, но в темноте девушек практически не различаю – передо мной мелькают славные девчачьи лица и все. И лишь пару раз подпрыгнув на ухабах, я наконец начинаю соображать, о чем собственно речь.
     Одна из девушек – Марина, по кличке «Капитанская дочка» - еще совсем недавно считалась подругой Кондрата, причем настолько близкой, что водой не разольёшь, и хотя жениться им по возрасту было еще рановато – обоим всего по 17, – буквально все: друзья, знакомые и даже родители считали их женихом и невестой, настолько они были дружны и близки между собой. Но недавно что-то надломилось в их отношениях, отчего эти самые взаимоотношения, как это нередко случается, моментально разладились, и теперь Кондрат решил уже изрядно поднадоевшую ему подругу спихнуть товарищу, в данном случае мне, с вполне конкретной целью – избавиться от нее.
     Лучший способ провернуть подобное мероприятие – это устроить хорошую пьянку в дружеской компании, чтобы затем, если даже товарищу и не удастся соблазнить твою девушку, все равно всегда найдется повод для «сцен ревности» со словами укора: «А помнишь, ты с ним обнималась…»,  «сидела у него на коленях…», «вы целовались…», «он тебя трогал за задницу...» - и так далее, короче, претензии можно предъявлять до бесконечности.
     Метод, конечно, нечистоплотный, но зато, согласитесь, весьма действенный.
     Свою кличку «Капитанская дочка» Маринка, как рассказывал мне когда-то Кондрат, получила благодаря своему отцу, причем уже довольно давно. Отец ее, офицер, служил на расположенной вблизи города радиолокационной станции, но, несмотря на солидную армейскую выслугу, вот уже на протяжении целых десяти лет оставался капитаном безо всякой, как все уже понимали, надежды на повышение.
      Машина подпрыгнула на очередной кочке, что прервало ход моих мыслей, и я с беспокойством посмотрел на водителя. Игорь умудрялся на ходу, просунув руку назад, между сидений, щипать девушек за коленки – визг и громкий пьяный хохот разносился из нашей машины далеко по городу, и, отражаясь от домов, возвращается дробным эхом. Тем временем я вновь пытаюсь разглядеть лицо девушки, которую зовут Маринка. Моя будущая «жертва» очень весела, она даже не предполагает, бедненькая, какая «угроза» над ней нависла в моем лице.   
     Впрочем, не менее веселы были и обе ее подруги – вся честная компания, оказывается, с самого обеда и до сих пор, вплоть до приезда ко мне, пила на квартире у Кондрата десертное вино, а под конец и вовсе перешла на коньяк. А закусывали, за неимением чего-либо более существенного, яблоками.
      В верхней части улицы Танкистов – представьте, в нашем городе имеется и такая, – около столовой №6 мы притормаживаем, и 01-ая «старушка», поскрипывая всеми своими склерозными железками, сворачивает направо, на грунтовую дорогу, которая перерезает микрорайон частных домов, спускается по ней к пресному озеру, минует кафешку с народным названием «Приют утопленника», катится по насыпной дамбе, затем сворачивает налево и, въехав на территорию пляжа, останавливается.
     Вот мы и на месте; вся компания дружно покидает машину. С тех пор как по решению горисполкома «с целью искоренения в городе мест разврата» служба благоустройства рьяно принялась за уничтожение двух прекрасных парков,  расположенных в центре города, и, надо сказать, достаточно преуспела в этом деле, молодежная ночная жизнь постепенно сместилась сюда, к озеру, которое хотя и было расположено всего в двадцати минутах ходьбы от центра, все же находилось за чертой города. Теперь здесь можно было практически в любое время суток встретить любителей искупаться в его тёплых водах, а также наблюдать множество гуляющих и целующихся под луной пар; а в местах, несколько удаленных от пляжа, можно было также услышать ахи-охи-вздохи, и при этом был немалый риск споткнуться об чьи-либо ноги, торчащие из-за кустиков.
     Однако сегодня, когда мы вышли из машины и осмотрелись на местности, несмотря на достаточно теплую ночь купающихся в озере мы не обнаружили, и даже влюбленных парочек поблизости не было заметно; нас приветствовал лишь громкий хор сверчков, а из растущих неподалеку высоких, больше чем в рост человека камышей, ему вторило нестройное кваканье лягушек.    
     Игорь, явно не удовлетворенный этими звуками, вставил кассету в магнитофон автомобиля, включил его на полную мощность и мы тут же устроили вокруг машины что-то наподобие танца африканских аборигенов под музыку великолепных «Роллинг стоунз», ревущую из автомобильных динамиков.
     Для того чтобы гармонично вписаться в общий разухабисто-бесшабашный пьяный ритм, я опрокинул в себя полстакана коньяка, любезно преподнесенного мне Кондратом – благодатная жидкость приятно защекотала горло, пролилась в желудок, обожгла внутренности и весело побежала по жилам, взбадривая еще не до конца проснувшийся организм. Укусив теплое яблоко, услужливо протянутое Маринкиной рукой, я вдруг явственно ощутил себя участником известного библейского сюжета – искушение: я был Адамом, вкусившим яблоко от древа познания; Маринка (а она была очень даже неплоха в образе Евы) – тоже откусывает от яблока; на роль змея-искусителя вполне подходил Кондрат (вот только я, не очень внимательно читая Библию, не уверен в том, что змей когда-либо наливал Адаму коньяк).
     Спустя пару минут, вспомнив о своем задании, я хватаю Маринку за руку, и вот мы уже продолжаем танец вдвоем, словно старые знакомые, хотя до сегодняшнего дня друг друга и в глаза не видели.    
     Внезапно заканчивается кассета, но накал всеобщего веселья настолько высок, что мы, не теряя темпа, продолжаем беситься, отделывая головокружительные па, а также кувыркаемся в песке.    
     Игорь, самый «мелкий» по размерам в нашей компании мужик, от избытка эмоций подхватывает на руки самую крупную из девушек – Сашеньку, и несет ее к воде. Все хохочут, а секунду спустя уже Маринка тянет меня за руку с криком: «Бежим купаться».
     Кондрат, самый степенный из нас и рассудительный, в это время что-то объясняет Люсе, усердно жестикулируя, а «моя» Маринка кричит: «Дикий пляж, давайте устроим дикий пляж», после чего, ни на кого не обращая внимания, начинает раздеваться. Мне вроде как бы тоже стесняться нечего, но трусы я снимаю лишь после того, когда Маринка остается в чем мать родила. (А ведь линия библейского сюжета – эй-эй! – продолжается).
     Мы с ней, взявшись за руки, восторженно визжа несемся к воде, серебристая лунная дорожка бросается нам навстречу, и мы, не разжимая рук, шлепаемся в теплую, как парное молоко воду, разбивая эту дорожку вдребезги на множество отдельных светлячков. Игорь, не дожидаясь, пока Сашенька разденется, затягивает ее в воду прямо в одежде, а мы с Маринкой те временем отгребаем в сторону, в десяти шагах нас уже практически не видно. Необычайное чувство свободы и восторга охватывает меня, и я заключаю Маринку в объятия – ее прохладное, гладкое тело приятно скользит в моих руках. Она откидывает голову и, черпая ладошками воду, брызжет ею во все стороны, заливаясь хохотом. Потом внезапно замолкает и, обхватив меня за шею руками, забрасывает свои ноги мне на бедра. Я лихорадочно ищу, куда вставить мое уже напряженное «естество», нахожу, проталкиваю в узкую упругую щелочку, Маринка, помогая мне, откидывается назад, и наши тела сливаются, затем начинают ритмично двигаться. 
     Пытаясь управлять движениями, Маринка лихо вертит бедрами, отчего тут же выпадает из моих объятий и плюхается головой в воду, тут же смыкающуюся над ее лицом. Я со смехом вытягиваю партнершу из воды, Маринка отфыркивается, при этом мы, естественно, теряем контакт и все приходится начинать сначала. Мы хохочем, будто это веселая игра, однако обмануть нам никого не удается: Игорь и Сашенька, заметив наши «водные упражнения», ничуть не стесняясь, направляются к нам. Игорь на ходу сдерживает и пытается повалить Сашеньку на мелководье, но та без труда стряхивает его с себя.
      Нам с Маринкой приходится прерваться на самом интересном месте, и мы выбираемся из воды на сушу. Прижавшись головой к моему плечу, она шепчет: «Савва, я хочу тебя по-настоящему, слышишь?» - «Слышу», - дрожащим и охрипшим от возбуждения голосом отвечаю я. Держась за руки, мы не оборачиваясь назад, направляемся к небольшой рощице, темнеющей в сотне шагов от нас; Игорь с Сашенькой, судя по голосам за нашей спиной, вновь увязываются следом, хорошо хоть Кондрата с его партнершей пока не видно и не слышно.
     Углубляться в рощицу не имеет смысла, и мы, оторвавшись от преследующей нас пары шагов на пятнадцать-двадцать, валимся в траву. Маринка со стоном потягивается, затем, схватив меня за руку, опрокидывает на себя; мы оба горим желанием, и я, раздвинув ей коленки, захожу в «боевую» позицию.
     Однако что-то в этой позе сразу же показалось мне некомфортным: как бы я Маринкины ноги не задирал, вожделенная щелочка все ускользала куда-то вниз и тогда я одним движением, обхватив девушку за талию, перевернул и поставил на коленки. Ну, конечно же! Теперь все было чудесно, щелочка сразу же нашлась и раскрылась мне навстречу – просто по физиологическим своим параметрам Маринка оказалась выраженной «сиповкой» (по народному), то есть ее Дундочка (так в нашем городе принято называть женский половой орган), природой устроена ближе к попе. Такое расположение женских органов встречается, если судить по моему скромному опыту, сравнительно редко.
     Наверное, что-то особенное было в природе и в атмосфере в эту ночь, или же меня попросту обуяло некое любовное сумасшествие, но я, кончив, не мог остановиться и продолжил движения, словно стараясь закрепить достигнутый успех. Отдавшись ощущениям, я ничего не замечал вокруг, и только ладони мои продолжали крепко держаться за Маринкины ягодицы.
– Савва, Савва! – вдруг услышал я ее испуганный голос, донесшийся до меня словно издалека. – Смотри, что это там, в кустах?
     Я с большим трудом, не теряя при этом контакта с партнершей, выхожу из транса, наши тела еще продолжают трепетать, когда вдруг в кустах буквально в нескольких шагах от нас, слышится громкий шорох, затем треск ломаемых веток. Я уже, было, открыл рот, чтобы наорать на Игоря с Кондратом, предполагая, что это они нас дразнят, как вдруг послышались новые звуки: «Тхру, тхру...», – этот звук неразрывно и органично сплелся с предыдущими.
     «Дикие кабаны!» – мелькнула у меня в голове тревожная догадка. Не говоря ни слова, я прижал Маринку к земле, а сам стал напряженно всматриваться в окружающую нас темноту. Звуки повторились, теперь уже ближе, и, наконец, в неверном лунном свете, пробивающемся сквозь ветви деревьев и редкий кустарник, я увидел целое семейство диких свиней, находившихся буквально в пяти-шести шагах от нас. Я, даже не успев испугаться, одним движением поднял Маринку на ноги, шепнув ей: «Лезь на дерево». Она, подстегиваемая первобытным страхом, переданным нам многотысячелетним опытом предков, тут же ловко вскарабкалась по гладкому стволу и прилепилась к нижней развилке дерева, находившейся чуть выше моего роста. Я же встал за ствол дерева, продолжая наблюдать за кабанами, которые, фыркая и причмокивая, вскапывали рылами землю вокруг кустов. Мгновение проходит за мгновением, и вдруг за моей спиной слышится дикий визг, от которого меня вмиг прошибает холодный пот. Решив, что кабаны нас окружают, я в ужасе оборачиваюсь и вижу... Игоря с Кондратом, несущихся прямо на меня и размахивающих при этом палками – это именно они, мои друзья-товарищи, производили эти ужасные звуки. Еще не придя в себя и не в силах произнести хоть слово от пережитого страха, я, вновь вспомнив о кабанах, оглянулся, и по топоту и треску сучьев понял, что дикие свиньи, испугавшись шума, производимого моими товарищами, бросились наутек.
     Проходит секунда, другая, и вдруг мое тело, независимо от моего желания, начинает сотрясать смех; обнаженные, в одних трусах, Игорь и Кондрат останавливаются рядом и тоже, осознав, что лишь минуту назад все мы действительно были в опасности, и что теперь она миновала – кабанов уже не видно, – начинают хохотать вместе со мной.
      В какое-то мгновение Игорь, смеясь, задирает вверх голову и замечает распластанную на ветке Маринку.
– Ага, вот ты где, бесстыдница! – кричит он возбужденно, подпрыгивая и безуспешно пытаясь ущипнуть девушку за голое тело, – мы тут, понимаешь, подвергаемся смертельному риску, ведь запросто могли погибнуть от клыков диких животных, а ей, видите ли, на дереве захотелось потрахаться. Слезай немедленно, развратница.
     Мы продолжаем безудержно ржать, тычем при этом друг в друга пальцами и вновь покатываемся от хохота. Маринка что-то жалобно бормочет, затем пытается слезть с дерева, но у нее ничего не выходит: она повисает, держась обеими руками за ветку, ноги не достают до земли самую малость, я поддерживаю ее за бедра и шепчу: «прыгай же, отпускай руки», но она, не чувствуя высоты, боится, и продолжает висеть не разжимая рук.
– Прыгай скорее, Маринка, – громко кричит Игорь, – один кабан по случаю здесь задержался. Мы решили принести тебя ему в жертву, пусть он тебе вшпилит разок.
– Закрой рот, Жердь, – ору я на своего товарища, – не то она будет висеть здесь до самого утра.
     Несколькими минутами позже, вчетвером, целые и невредимые, мы выходим из леска и направляемся к машине.
     Сашенька и Люся, уже успевшие к этому времени одеться и привести себя в порядок, ожидают нас у машины и, судя по мелькающим огонькам, курят. Маринка, завидев их, вдруг останавливается на полпути, всхлипывает, и, протягивая ко мне в мольбе руки, с жалким выражением на лице шепчет:
– Такое впервые в моей жизни, Савва... Вначале все было хорошо, даже чудесно, а потом этот жестокий облом... – Ее голос вибрирует. – Полюби меня. Прошу тебя. Прямо здесь и сейчас, плевать мне на них. Полюби меня по-настоящему. А то я никогда в жизни больше не захочу, не смогу любить  мужчину. – Маринка почти плачет.
      Игорь и Кондрат, то ли услышав ее мольбы, то ли поняв что-то по ее тону, деликатно покидают нас. Я беру девушку за руку, мы возвращаемся на несколько десятков шагов назад и подходим к низенькой скамейке, одной из тех, что во множестве расставлены по всей территории пляжа. Маринка поворачивается ко мне спиной, наклоняется, выпячивая попку, и упирается руками в скамейку...
     Я пристраиваюсь сзади и отдаюсь движениям, со второй минуты примерно моя партнерша опять начинает всхлипывать, я, приостанавливаясь, спрашиваю: «Что случилось?», но Маринка шепчет:
– Продолжай, я всегда плачу, когда мне хорошо...
    Минут через двадцать, когда мы, закончив и быстренько окунувшись в озере, нисколько не стесняясь своей наготы, подходим в обнимку к машине, Кондрат швыряет нам наши с Маринкой вещи и, не удержавшись, выпаливает:
– Ну вы, блин, и даете! – Затем отворачивается и, заметно ссутулившись, уходит прочь.
    Мы с Маринкой удивленно глядим друг на друга, затем, ни слова не говоря, начинаем одеваться.
     Это потом уже, позднее, после того как мы развезли девушек по домам и остались с Кондратом вдвоем на пустынной улице рядом с моим домом, он ломающимся от волнения голосом спросил:
– Она плакала, когда ты ее… это?
– Да, – ответил я.
-Извини, брат Савва, – сказал Кондрат и тяжело вздохнул. – Не сдержался. Я, конечно, хотел, чтобы ты ее... отымел. – Голос его дрогнул. – Но вот уж не думал, что это у вас получится так... легко и быстро.
    Часы показывали начало третьего, когда я, бесшумно раздевшись, юркнул в постель и тут же услышал сонный голос жены:
–Где это ты болтаешься среди ночи?
– Да так, душно, подышать, а заодно и покурить выходил, – ответил я и вдруг вспомнил, что за прошедшие три часа так ни разу и не закурил.
               
                Август 1980г.



                Новелла четвертая


               
            "Очарование".

Сок черной смородины  0,5 литра.
Молоко                0,5 литра.
Яйцо                1 штука.
Сахар, лед.
Яйцо растираем с сахаром добела, доливаем молоко, сок, лед.



               

                Альфия.               
               
                Ключ к женщине – восторг и фимиам,
                ей больше ничего от нас не надо,
                и стоит нам упасть к ее ногам,
                как женщина, вздохнув, ложится рядом.               
                Игорь Губерман               

     В любой день вне зависимости от времени года, едва мне выпадает свободный часок, я отправляюсь сюда, к озеру, чтобы поупражняться на природе: я бегаю, отжимаюсь, приседаю и, конечно же, если погода позволяет, плаваю, в общем, наслаждаюсь движениями на свежем воздухе и в водной среде.
    Простой хлопчатобумажный спортивный костюм составляет мой нехитрый наряд, под ним – плавки, а обувь я и вовсе не надеваю: во-первых, озеро от дома близко – всего в десяти минутах ходьбы, а во-вторых, мой нынешний тренер Иван, мастер спорта по дзюдо и обладатель черного пояса по карате, как-то сказал мне, что, помимо основной тренировки, мне необходимо укреплять и закалять стопы, а лучшим упражнением для этого является ходьба босиком, и, мол, как раз сейчас самое подходящее для этого время года – лето. Усиленно я тренировал также и руки: приходил к озеру еще до шести утра (чтобы не пугать безобидных физкультурников, которые появляются здесь позднее) и планомерно, ребрами ладоней сносил сучки и сухие ветки с окрестных деревьев.
     Получасом позднее на пляже можно было заметить еще парочку «ненормальных» физкультурников: одним из которых был Федор Урсу, мой давний приятель: он прибегал с обмотанным вокруг шеи полотенцем, приветствовал меня взмахом руки, с ходу раздевался и лез в воду, причем купался он непременно голышом, в любое время года, - зимой, например, он проделывал это в проруби. Следом за ним прибегала девушка, которая появлялась здесь с завидным постоянством вот уже пару лет. Прибегала она с той же целью – искупаться, но раздевалась она чуть в стороне от Феди и, к нашей с Федором жалости, не догола, а лишь до купальника. Несколько позднее, часам к семи, подтягивались и другие физкультурники – в основном это были пенсионеры и школьники, или, как мы их снисходительно называли – «группа здоровья».
     Сегодня я чувствовал себя в хорошем тонусе – тело буквально горело от желания заниматься, поэтому я, решив чуточку расширить программу, подался от озера направо, к склону невысокого, но крутого холма, где, выбравшись на тропинку, ведущую на подъем, пошел, с каждым шагом на выдохе нанося удар воображаемому противнику: удар левой рукой, затем правой ногой, теперь правой рукой, левой ногой и так далее – в три уровня: в голову, в грудь, в пах, затем все повторяется сначала. Ужасно утомительное упражнение, доложу я вам, хотя это был всего лишь так называемый «бой с тенью».    
       Когда я, основательно вспотев, достиг вершины холма, навстречу мне из-за ближайших кустов выскочил какой-то парень. Он, выпучив глаза, глядел на меня словно на сумасшедшего – его, очевидно, напугали мои сумбурные взмахи руками и ногами.
     Я, прекратив упражнение, улыбнулся ему как можно дружелюбнее и даже помахал рукой, но парень, рванув с места, уже пропал из поля моего зрения.
      Все, домашнее задание, полученное от тренера, выполнено, и я, спустившись трусцой по другую сторону холма, окуная при этом свои ступни в пока еще приятно прохладную дорожную пыль, толстым слоем покрывавшую обочины дороги, отправляюсь обратно к озеру. Добравшись до ближайшей пляжной скамеечки, я присел отдохнуть, расслабился, затем от созерцания солнечных бликов на поверхности воды сморился, прилег и… провалился в сон.
      Проснулся я оттого, что солнце уже довольно сильно пригревало – было, наверное, не меньше десяти утра. Я встал и направился к воде, чтобы, окунувшись, стряхнуть с себя несколько дурственное состояние после незапланированного утреннего сна.
      Вдоволь наплававшись, я вышел из воды отфыркиваясь и приглаживая волосы, затем огляделся по сторонам. Отдыхающих у озера в этот час было уже немало, но мое внимание привлекла небольшая группа девушек в пестрых купальниках, расположившихся неподалеку на двух смежных покрывалах. На ближайшем из них в живописных позах возлежали две девушки с книжками в руках, а на другом, чуть поодаль, сидела еще одна девушка с парнем, которого я вначале и не приметил.
     Белые, незагорелые тела девчонок выдавали в них приезжих, а особый раскосый разрез их глаз подсказал мне, что я наблюдаю за «бойцами» стройотряда Казанского университета – в этот летне-осенний уборочный сезон, если верить районной газете, на колхозных полях нашего района и местном консервном заводе трудились не менее двух тысяч студентов из этого города.
     Приглядевшись внимательнее, я отметил для себя, что парень, собеседник девушки, судя по всему, не был студентом – он отличался от девушек хорошим загаром, причем не морским, а озерным (не удивляйтесь, читатель, между этими загарами есть заметное отличие) по которому легко можно было определить, что он наш, местный.
     Я встал и неспешной походкой отправился в обход пляжа с единственной целью - разглядеть девушек получше. При ближайшем рассмотрении все трое показались мне довольно симпатичными, и все же одна из них, та, что сидела с парнем, была особенно привлекательной.   
     Делая вид, что изучаю окрестности, я исподволь, из-под ладони стал разглядывать ее. Однако девушки, очевидно, тоже заметили наблюдавшего за ними оболтуса, потому что одна из тех двух, что сидели отдельно, встала и направилась ко мне. Подойдя, она открыто улыбнулась и спросила:
– Вы не подскажете, молодой человек, где здесь можно напиться воды?
– Отчего же, подскажу, неподалёку отсюда есть родник, – приветливо отозвался я.
     Девушка, вытянув руки вверх, с легким стоном-выдохом приподнялась на цыпочках и, не стесняясь меня, с удовольствием потянулась, после чего обратилась к подруге, сидевшей рядом с парнем:
– Аля, ты не хочешь сходить на родник попить?
     Аля, повернувшись на голос подруги, приподнялась с покрывала, словно давая мне возможность получше себя разглядеть, и в одно короткое мгновение я окончательно понял, что именно привлекло мой взгляд несколькими минутами ранее: лицо девушки было удивительно красиво. Первым, на что я обратил внимание, были ее огромные раскосые глаза на приятном с нежным овалом лице, обрамленном густыми черными волосами, постриженными по последней моде под «Сассун»; густые с изломом бровки, небольшой аккуратный нос, маленький ротик с чётко вырисованными губами безукоризненной формы. Да и сложена девушка была, на мой взгляд, великолепно: красивые руки и плечи, средних размеров грудь, почти целиком скрытая купальником, узкая талия, красивая линия бедер – и все это при небольшом росте.
     Разглядывая девушку, я почувствовал легкое головокружение – я всегда терялся перед настоящей женской красотой, ну а такой прелестницы, пожалуй, я никогда еще прежде в своей жизни не встречал!
– Нет, что-то не хочется, Зойка, – ответила девушка, окинув меня безразличным взглядом. – Но если принесете мне попить, не откажусь.
– В клювике, что ли, принести? – вырвалось у меня. (Это была дежурная на тот период в нашем городе шутка-хохмочка).
     Аля вновь поглядела на меня, на этот раз более внимательно, затем снисходительно улыбнулась:
– Ну, если не будет в чем, тогда уж в клювике.
    Эта ее улыбка, обращенная ко мне, показалась мне необыкновенно очаровательной.
    К сожалению, кафе, расположенное у самого въезда на озеро, прозванное в народе «Приют утопленника», вот уже два года как не функционировало, иначе бы я мигом туда сбегал и принес для понравившейся мне девушки холодного лимонада, - увы, этот вариант отпадал.   
     Тем временем девушка по имени Зоя выбрала из кучки одежды тонкую бирюзового цвета блузку и, накинув ее на плечи, обратилась ко мне с кокетливой улыбкой:
– Так вы сходите со мной к роднику? А то ведь я сама его не найду.
     Я с готовностью кивнул, и мы с ней отправились в путь. Спустя пару минут из разговора с Зоей я уже выяснил, что полное имя красотки Али - Альфия, как объяснила моя словоохотливая собеседница. Сама Зоя тоже была ничего себе: лицо симпатичное, живое, задорное, только улыбка у нее была несколько жестковатая, с хитрецой; при этом тело ее было вполне зрелым и не по возрасту женственным (Зоя успела сказать мне, что ей восемнадцать).  Все формы ее были отлично развиты: крупная, полная грудь, казалось, чудом удерживалась на месте тонкой материей купальника, крепкий живот, достаточно широкие бедра и округлые, плотные икры ног с небольшими красивыми ступнями. Вполне достойная внимания девушка, вот только в голову мне с первой же секунды запала Альфия, да так, что, лишь думая о ней, я уже начинал чувствовать оглупляющий щенячий восторг.
     Что ж, это были столь знакомые мне симптомы – я влюбился! Причем с первого взгляда – со мной такое, хотя и изредка, но случается. Дорогой Зоя рассказывала мне о Татарии, где я никогда не бывал, а я, с гордостью – о Молдавии и о своем родном городе; это дало нам возможность сравнить, что хорошо там, и что – здесь; так, за десять-пятнадцать минут неспешной ходьбы мы, болтая обо всем на свете, добрались до «второго» родника – так местные жители называют родник на вершине холма с удобным к нему подходом. Существовал еще и «первый» родник, расположенный буквально в полусотне шагов от пляжа, но доступ к нему был затруднен, источник сильно зарос осокой и другими сорными травами, к тому же он бил прямо из-под земли, из-за чего им было неудобно пользоваться. В районе озера, кстати, имелся еще и «третий» родник, до которого идти было от двадцати минут до получаса – в зависимости от темпа ходьбы. Местные ловеласы с восторгом рассказывали, что там, в платановой роще, в поистине сказочном по красоте месте, в тени огромных, роскошных платанов, деревьев, которые у нас называют бесстыдницей, где в полдень царил мягкий полумрак, даже девушка-недотрога могла позволить своему парню в обращении с собой гораздо больше, чем сама на то рассчитывала, так как тамошняя обстановка – целая сеть малюсеньких речушек-родников с уютными крошечными островками, размером в несколько квадратных метров каждый, сплошь покрытыми густыми мягкими травам высотой чуть ли не до пояса, в которые так и хотелось улечься – весьма располагала к интиму.
     Дорогой я нашел пустую пыльную бутылку из-под лимонада, у родника тщательно ее отмыл и наполнил водой. Мы с Зоей сделали из горлышка по нескольку неспешных глотков – вода здесь была довольно холодной – затем я вновь наполнил бутылку – для Альфии. На обратном пути Зоя уже откровенно кокетничала со мной, при этом часто и беспричинно смеясь. Я в ответ глуповато улыбался и отвечал междометиями. Порой девушка внезапно останавливалась, заглядывая мне в глаза, и тогда ее груди так энергично подпрыгивали, что я боялся, что они вот-вот вырвутся из плена тесного купальника наружу.
     Когда мы вернулись, Зоя, пригласив меня присоединиться к ней, присела на покрывало, но я направился к Альфие, которая располагалась на соседнем покрывале, по-прежнему беседуя с парнем.
     Я, надо признать, уже с первых секунд невзлюбил этого парня, даже еще не разглядев, как следует. Набрав в рот воды из бутылки и спрятав ее за спину, я что-то промычал, привлекая к себе внимание девушки и, когда она обернулась, продемонстрировал, что у меня полон рот воды. Альфия встала и подошла – движения ее были неспешными, лениво-грациозными, а походка и вовсе царственная. У меня при ее приближении едва не подкосились коленки – вблизи красота этой девушки оказалась поистине обжигающей! К тому же на ее прекрасном лице в этот момент играла мягкая чарующая улыбка.
     Глаза мои округлились от восторга, пальцем я указывал на свой полный рот, но Альфия протянула свою руку мне за спину, при этом изящно изогнулась и почти обняла меня, пытаясь дотянуться до бутылки. Я, едва не выплеснув на нее изо рта воду, поддаваясь ее гипнотическому влиянию на меня, подал бутылку, а затем зачарованно глядел, как она, сложив свои чуть полноватые вишневые губки бантиком, поднесла ко рту бутылку и стала пить из горлышка (в этот момент я готов был выпить ее саму до последней капли!).    
     Затем я медленно перевел свой взгляд на собеседника Али. Он, по моему мнению, должен был оказаться, по меньшей мере, Аполлоном, чтобы быть достойным находиться рядом с ТАКОЙ девушкой, однако оказался вполне обыкновенным парнем, причем моим старым знакомым, а еще вернее соучеником – прежде мы вместе учились в техникуме, только на разных отделениях: я – на строительном, а он – на овощеводческом. И имя, представьте, у этого агронома было вполне прозаическое – Григорий. Узнав меня, он встал и, улыбаясь, протянул для приветствия руку:
– Здравствуй, Савва! А я тебя сразу и не узнал.
– Богатым буду, – пообещал я и тут же спросил: – Неужели за три года, что мы с тобой не виделись, я так изменился?
– Ну, ты ведь меня тоже не сразу узнал,  - немного обиженным тоном заявил он.
     «Вернее, не заметил» – согласно кивнув ему в ответ, подумал я.
     Альфия, утолив жажду, вновь присела на покрывало и с интересом стала слушать разговор бывших соучеников, которые на протяжении четырех лет совместной учебы едва ли обмолвились несколькими фразами.
     «Что нового?», «Как живешь?», «Где теперь работаешь?» – спрашивал Гриша, я односложно отвечал. Из его последнего вопроса я понял, что в ресторан, где я теперь работал, он не ходит, и в ответ пробормотал что-то невнятное, затем улыбнулся и попробовал сменить тему, заведя разговор о стройотряде, консервном заводе и о девушках-студентках, которые там работали.
     С этого места Альфия, грациозным движением руки поправив свои роскошные волосы, приняла живое участие в нашем разговоре. Слушая ее, мне показалось, что она разговаривает с нами, словно учительница с неразумными школьниками – так хорошо была поставлена ее речь, плюс великолепная дикция, а еще – эта ее самодовольная улыбка и непоколебимая уверенность в себе. Вскоре я совсем пал духом и, признаться, закомплексовал – такая красавица, и, к тому же, необычайно умна!
     Позднее мы вновь переменили тему и стали говорить о том, как молодежь в нашем городе живет, трудится и отдыхает, чем интересуется. затем мы с Гришей наперебой стали расхваливать местные достопримечательности и места отдыха, которые приезжим и гостям нашего города следовало бы посетить в первую очередь. В ходе разговора я плавно ввернул словечко о том, что в городе недавно открылся новый ресторан вместе с баром, которому тоже стоило бы уделить внимание. Григорий, к моему удивлению, тут же страстно поддержал идею посещения бара, но когда я попытался уточнить день и час, подходящий девушкам для этой цели, он как бы невзначай спросил:
– А ведь ты как будто женат, Савва?
     Я машинально кивнул, и лишь секундой позже понял: вот оно что, благодаря его замечанию я сразу как бы «выпал» из разговора, оказавшись БРАКованным. Зато теперь к этой теме подключилась Зоя, которую не напугало, очевидно, Гришино восклицание, а вроде даже в какой-то мере приободрило, потому что девушка стала теперь поглядывать на меня, как мне показалось, еще более ласково и благосклонно. Позднее в разговоре двух юных дамочек я как-то услышал такое мнение, что если уж и закрутить с мужчиной короткий роман, так лучше уж с женатым, чем с истасканным и пресыщенным Казановой, - и уважения к ней будет больше, да и всяческих рисков меньше.
     Вскоре, устав от болтовни и жаркого солнца, мы все вместе отправились купаться, и пышный «Сассун» Али после купания несколько смялся от воды, но ее чудесные блестящие волосы по-прежнему хорошо смотрелись, тем более на столь прелестной головке.
      Тем временем небесное светило, миновав полуденный рубеж, привычной дорогой устремилось на запад и девушки стали собираться в лагерь: скоро у них должен был начаться обед – с 13.30 до 14.30, а там уже совсем немного времени оставалось до второй смены на консервном заводе, которая начиналась в 16 часов, а ведь надо было еще успеть сполоснуться под душем и отдохнуть перед работой.
     Выяснилось, что всем присутствующим оказалось по пути, и я отправился домой вместе с Гришей и девушками; да и время после полудня – самое пекло, поэтому не имело смысла далее оставаться у воды. Стоит ли говорить, что в компании с Альфией я, ни на секунду не задумываясь, отправился бы и на край света.
     Зоя и Аля шли впереди, дорогой о чем-то разговаривая, я шагал позади между Гришей и третьей девушкой, имени которой так и не запомнил, и украдкой бросал взгляды на Алю, невпопад отвечая на вопросы своего бывшего соученика, который то и дело спрашивал меня о том или ином из наших соучеников по техникуму.
     Пару раз, ловя на себе мои взгляды, Аля удивленно оборачивалась, и тогда я опускал глаза, и в один из таких моментов она спросила:
– А почему вы, Савва, ходите босиком?
      Помявшись, я объяснил:
– Понимаете, в туфлях к озеру не пойдешь, неудобно потом обуваться, а босоножек у меня нет.  (Натягивать на влажные ноги носки, а затем туфли, - нет уж, увольте. И вообще, тогда, в 80-м, было просто невозможно купить или достать приличные босоножки, хотя настоящая причина, была, собственно, в другом, я, как вы помните, ходил босиком для закалки стоп).
     И напросился – весь остаток пути девушки меня жалели, их, очевидно, разжалобил мой бедненький внешний вид и отсутствие подходящей обуви.    
    Расставаясь около моего дома, мимо которого лежал наш путь в студенческий лагерь, мы не договорились о следующей встрече по причине того, что Гриша, чувствуя себя в компании со мной не совсем комфортно, поспешил от меня избавиться и стал торопить девушек. Однако теперь я уже знал, в какие смены девушки работают и когда отдыхают, и в ближайшие дни надеялся встретить их там же где и сегодня – у озера, так как, желая хоть немного загореть, они обещали приходить почаще.
     Следующим утром я, естественно, был у озера еще раньше, чем обычно, при этом меня занимала одна лишь мысль, вернее, надежда – еще раз увидеть Алю, Альфию.
     В это утро я срубал руками и ногами сучки с деревьев с таким воодушевлением, что в районе озера, наверное, уже невозможно было найти ни одного дерева с сохранившимися на них сучками и даже небольшими ветками.
     Федор Урсу появился на пляже четверть часа спустя после моего появления, он взмахом руки поприветствовал меня и, раздевшись, направился к воде. И тут с ним произошел забавный случай, немало потешивший меня.
     Когда Федор уже собирался войти в воду, к нему, откуда не возьмись, подбежала маленькая, лохматая, но, судя по всему, необычайно злая и агрессивная собачка, которая тут же яростно набросилась на него и едва не тяпнула за ногу. Федор успел в какой-то момент отпрыгнуть в сторону, но собачка буквально подкатывалась, заливаясь в лае, к самым его ногам, – каждому из нас, думаю, еще с детства знакома такая, не очень приятная ситуация. Противостояние длилось недолго: Федя, присев на корточки, стал одной рукой, дразня ее, водить перед самой мордой собачки, а другую тем временем незаметно завел ей за спину. Увлеченная атакой собачка не почуяла подвоха, тем более что цель – Федина рука – была так заманчиво близка. Рывок – зубы клацнули в сантиметрах от его ладони, зато второй рукой Федор успел ухватить злобного песика за загривок, затем выпрямился, и пес беспомощно забарахтался в воздухе, забавно семеня всеми четырьмя лапами. Затем Федор широко размахнулся и пес, описав в воздухе дугу, шлепнулся в воду, подняв целое облако брызг. Я похлопал в ладоши, оценив находчивость и ловкость товарища, одновременно наблюдая за собачкой, минутой позже вылезавшей из воды – вид у нее, надо сказать, в этот момент был совсем не грозный. При этом из-за намокшей шерсти она уменьшилась в размерах раза в два, и теперь песика, больше похожего на крысу, было даже жалко. Хотя Федя находился от него в трех шагах, песик теперь уже без единого звука, и весьма осторожно обошел его, направляясь к траве, где немедленно стал кувыркаться, вытираясь об нее, после чего улегся обсыхать.
     Вдоволь насмеявшись от увиденного, я устроил себе на ближайшей к дамбе скамеечке удобный наблюдательный пункт, с которого были хорошо видны все вновь прибывающие к озеру, и стал внимательно вглядываться в пологий спуск, чтобы не пропустить появления «моих» девушек.
      Время, казалось, тянулось бесконечно, и я уже отчаялся было увидеть в этот день «своих» татарок, когда на дамбе обозначилась, наконец, группа студентов, среди которых еще издали я безошибочно определил по фигурам и купальникам Алю и Зою. На этот раз их было семеро: пять девушек и двое ребят.
      Когда они подошли ближе, я направился к ним, выразив удивление нашей «случайной» встречей. Те, кто был со мной знаком со вчерашнего дня, а именно Аля, Зоя и третья девушка, приветствовали меня словно старого знакомого, остальные поначалу стеснялись меня, чужака, но затем, в течение короткого времени, после парочки рассказанных мной анекдотов, я сделался для всей компании почти своим.
     Пошел уже второй день моего знакомства с Алей, я уже немного привык к девушке, и, казалось, очарование первых минут должно было уступить место трезвому аналитическому, а может и критическому взгляду на ее внешность и мое отношение к ней, а ведь нет, наоборот: я стал еще более робеть в ее присутствии, толком не мог ничего ни сказать, ни рассказать. И этот факт меня угнетал: ведь главным моим козырем всегда было красноречие, а в общении с девушками это, как известно, вообще первейшее оружие, особенно на начальной стадии – но, увы, перед Альфией я был нем, и, следовательно, безоружен. Григорий сегодня по какой-то причине не смог присоединиться к компании, поэтому, улучив удобную минуту, я робко пригласил девушку прогуляться на родничок тет-а-тет, и Аля, к моему восторгу, согласилась.
     День стоял погожий и жаркий с радостным голубым небом без единого облачка. Воздух был прозрачен, но пахуч, словно настоян на травах, во множестве растущих в районе озера. Мы молча поднимались вверх по узкой извилистой тропке, я ступал босиком по сухой, прогретой солнцем земле, в моей руке позвякивали друг о друга две пустые бутылки; Аля шла также босиком рядом с тропинкой по высокой шелковистой траве, игриво пропуская ее между пальцами ног, она то и дело касалась ладонью стволов невысоких, чуть выше человеческого роста деревьев, целый лесок которых, искусственно высаженный у озера несколько лет тому назад, нам предстояло пересечь.
      Я, отстав от девушки на пару шагов, зачарованно разглядывал ее, отмечая совершенные линии ее рук, шеи, плеч. Иногда Аля останавливалась и обнимала деревце обеими руками, откидываясь при этом назад и слегка зависая на нем, и тогда я тоже останавливался, ожидая ее, отчаянно завидуя деревцу, к которому она прикасалась. А она тем временем перебегала к другому дереву, и, прижимаясь к нему, шевелила губами, словно разговаривала с ним и при этом едва слышно смеялась. Затем, когда мы вновь продолжали наш путь, я всматривался в мельтешащие перед моими глазами стройные икры ее ножек, и не мог оторвать от них глаз.
     Изумрудные травы, представшие нашему взору на вершине небольшого холма, были заметно выше и гораздо гуще, чем в других соседних с этим местах, что ясно указывало на близость источника.
    То ли яркое солнце было тому причиной, то ли близость этой фантастически красивой девушки, только когда мы достигли цели и оказались у родника, голова у меня кружилась, словно у пьяного. Достигнув вершины, мы свернули с тропинки направо и ступили под обширную тень одиноко стоящего здесь высоченного платана, под сенью которого находился родник, бьющий из небольшого, метра в два высотой, природного каменного выступа.
          Аля протянула руки к струе, бегущей из короткого куска трубы, кем-то вставленного для удобства в отверстие родника.
– Не спеши пить, – предостерег я девушку, – вода здесь холодная, как бы горло не застудить.
– Тогда, может, присядем пока? – осматриваясь по сторонам, спросила Аля нерешительно. – Наберем воды в бутылки, а чуть позже попьем.
– Конечно, присядем, – сказал я, ловя горлышком бутылки тонкую прозрачную струю.   
     Вода с высоты примерно в метр с четвертью падала в овальную впадинку, образуя на ее дне золотистое песчаное завихрение. Вокруг наполненной водой впадинки тут и там из земли торчали полузатопленные кирпичи – на них было удобно стоять, так как глинистая почва между ними сильно размокла, превратившись в болотце.
     Секунда, и я, рассчитав расположение кирпичей, резко прогнувшись назад, встал на гимнастический «мостик» под самый родничок, и, подставив лицо под льющуюся струю, поймал ее ртом и сделал несколько глотков. Вода в источнике была холодной, и зубы мгновенно занемели. Вернувшись затем в нормальное положение – это оказалось несколько сложнее, чем стать на «мостик», я отфыркался – вода попала в нос и в уши, а Аля, смеясь, захлопала в ладоши. Затем подошла и, балансируя на одной ноге, другой потрогала воду и спросила:
– А что, если я стану сюда обеими ногами? Можно ведь? Я устала с непривычки от ходьбы босиком, а холодная вода, говорят, бодрит.
– Я лишь надеюсь, что ты из-за этого не превратишься в сосульку, – с улыбкой отозвался я, подавая ей руку и помогая сойти в воду, – иначе мне придется тебя возвращать в нормальное состояние - оттаивать, а тем временем ваши друзья забеспокоятся и прибегут сюда.
– Оттаивать – это как? – Аля произнесла эти слова, опустив голову, затем резко подняла ее, заглянув мне в глаза. Я сглотнул, пытаясь скрыть волнение.
– Дыханием, естественно, – осмелев, ответил я, и она, улыбнувшись, грациозно вышагнула из воды и, отойдя немного в сторону, села в траву.
– А затем, – сказал я, устраиваясь у ее ног, – я бы отнес тебя к озеру на руках.
– Спасибо тебе, Савва, – Аля, склонив голову набок, одарила меня ослепительной улыбкой. – Я вижу, ты ради меня готов на многое.
     «Пожалуй, на все, что в моих силах, а может, и на нечто гораздо большее», – подумал я, чуть не произнеся это вслух.
     Мы сидели в густой шелковистой траве под небольшим оливковым деревцем, которое в наших краях скорее напоминает куст; я слышал шепот ветра, ласкающего листья деревьев и травы, тихое журчание падающей воды, и был молчалив и задумчив, не решаясь поднять глаза на девушку.
    Я был зол на себя за неумение завести с Алей интересный разговор, чувствуя банальность и даже пошлость произносимых мною слов, так как мне очень хотелось выглядеть в глазах этой прекрасной девушки необычным, особенным.
– А что, когда эти оливы вырастут, они станут большими и съедобными? – спросила Альфия, разглядывая мелкие незрелые плоды деревца.
– Нет, в наших краях они до конца не вызревают, – ответил я. – Думаю, им тепла не хватает.
     Внезапно мне от собственных слов стало грустно. Вот так же, наверное, и с моим чувством к Альфие: не успеет оно созреть, перерасти во что-то большее, чем простая влюбленность, то есть в настоящую всепоглощающую любовь, как нам по ряду причин придется расстаться. Первая и главная причина была в том, что студенты приезжали в наши края на ограниченный срок, и этот срок, как я знал, уже совсем скоро заканчивался, ведь была уже середина августа; второй причиной являлось то, что за это время мы просто не успели бы достаточно узнать друг друга, а в-третьих… В-третьих, неожиданно подумал я, все это ерунда, и когда молодые люди нравятся друг другу, никаких преград перед ними просто не существует! 
     Посидев еще некоторое время и поговорив о всяких пустяках, мы напились воды, затем, дополнив бутылки, отправились в обратный путь; теперь мы шли рядом, рука об руку, но почти всю дорогу молчали. Аля иногда, словно невзначай, опиралась на мою руку, и в эти секунды мое сердце вначале замирало, затем начинало биться с бешеной силой.   
     Мы принесли ребятам бутылки с водой, и они, встретив нас шуточными, но откровенно радостными аплодисментами, повскакали с мест, завладели бутылками и тотчас опорожнили их. Аля тем временем присела на покрывало и рассеянно уставилась на серебрящиеся воды озера, видимо потеряв ко мне всякий интерес, а я, не желая ее тревожить, остался стоять, будучи еще под впечатлением от нашей прогулки, и тех, совсем незначительных, но, как мне казалось, многообещающих соприкосновений наших рук.
    Не зная чем себя занять, я огляделся, приметил стоявшую невдалеке Зою и направился к ней.
     Сегодняшний день был пятница, и ребята с девушками, в числе которых оказались и мы с Зоей, усевшись в кружок, стали планировать свой отдых на ближайшие дни: на этой неделе у тех, кто работал во вторую смену, выпадало целых два выходных дня, - редкая удача! 
     Время в разговорах пролетело незаметно, а когда стрелка часов добралась до половины первого, студенты вновь, как и вчера, засобирались в студенческий лагерь, и мы в точности повторили вчерашний маршрут, то есть меня всей компанией опять проводили до самого дома, возле которого мы расстались.
     А утром следующего дня я, прервав свой, уже надо сказать, порядком затянувшийся отдых, в срочном порядке принял у напарника бар: Саша Чумаков, позвонив мне из дому, сказал, что ему необходимо срочно выехать на Украину по делам его «бизнеса», а уже вечером я, облачившись в белый пиджак при черной рубашке и белой бабочке, трудился за стойкой, обслуживая клиентов; в зале и подсобке с делами управлялась наша работница – милая и симпатичная 16-летняя официантка Софочка.
     После девяти вечера наплыв клиентов увеличился, и среди них я стал замечать студентов в стройотрядовских куртках. Я загадал желание, и предчувствие меня не обмануло: в одной из вновь входивших в бар молодежных компаний я увидел Алю и Зою и нескольких ребят с ними, среди которых к моей досаде был, конечно же, и Григорий. Все столики к этому времени оказались занятыми, и только у стойки, как раз напротив моего рабочего места, еще оставались свободными два высоких стульчика-пуфа.      
     Ребята расступились и пропустили к ним девушек, а сами встали, сгрудившись вокруг них, словно почетный караул. Альфия, взобравшись на стульчик, окинула меня быстрым взглядом, но не узнала сразу, а, приподняв вопросительно бровки, повернулась к ребятам, но все впечатление от нашей неожиданной встречи испортил, конечно же, Григорий. Он толкнул Зою в спину и громко сказал:
– Ба! Так здесь же наш человек работает! – И, обращаясь уже ко мне, добавил: – Привет, Савва!
–Привет, привет, здравствуйте, ребята, – заулыбался я. И пошутил: – Я бесконечно рад, друзья, вашему приходу сюда и особенно тому, что вы меня узнали.
       Зойка, мило улыбаясь, сказала:
– Лично мне весьма приятно видеть тебя в этом симпатичном месте. – Она выразительным взглядом обвела помещение бара. – А ты, кстати, в этом интерьере очень даже неплохо смотришься, соответствуешь, так сказать. 
     Я улыбнулся и молчаливым поклоном головы поблагодарил ее. Затем поставил перед девушками бокалы и налил в них шампанское. Обе девушки были в выходных, нарядных платьях: Зойка в желтом с красными розами по всему полю, Альфия в белом, однотонном, расклешенном книзу, чем-то похожем на подвенечное. На мгновенье я представил себя в строгом черном костюме при галстуке, стоящим рядом с ней, с этой девушкой неземной красоты, но тотчас это видение испарилось и растаяло – даже в мечтах своих я не смел надеяться...
           Гриша, улучив минуту, передал мне пятилитровую канистру в сумке, – она была с десертным вином, – и попросил налить в несколько стаканов – для него и ребят.
      Шло время, я подливал в бокалы девушек шампанское, шутил и смеялся вместе с ними, и мне вдруг показалось, что Альфия теперь как-то по-другому на меня смотрит. С большим интересом, что ли, чем прежде, а может, мне это просто показалось.
     Присутствие Али одновременно и радовало меня, и затрудняло мне работу: во-первых, от нее невидимыми волнами исходило какое-то особое, по-женски притягательное обаяние, заставлявшее всех вокруг и особенно мужчин глазеть на неё и улыбаться чаще обычного; во-вторых, я и сам вот уже третий день подряд находился под гипнозом её прекрасных глаз; а в-третьих, внимание к ней окружающих попросту начинало меня раздражать. Тем более что сегодня Альфия была не столь сдержанна и молчалива как прежде: она вместе с другими заразительно смеялась, шутила сама, и даже, как мне показалось, кокетливо постреливала глазками по сторонам. Зойка, в свою очередь, всеми способами пыталась завладеть моим вниманием, то спрашивая о чем-нибудь ее заинтересовавшим, то просто трогая меня за рукав.
    Я вежливо отвечал, рассеянно ей улыбался, а сам при этом не сводил взгляда от Али.
     После шампанского девушки потребовали себе по коктейлю, а распробовав его, – а я, естественно, не сдержавшись, похвастал, что этот коктейль моего собственного изобретения, названный «Мулатка» – стали нахваливать его, а заодно и меня в придачу. Для пущего эффекта я сообщил девушкам, что этот коктейль всего неделю назад был утвержден министерством торговли МССР как лично мой, так сказать авторский, за что был вознагражден восторженными улыбками. После коктейля я вновь налил девушкам шампанского, оно, как мне казалось, всегда способствует веселью и радостному настроению.   
     Приближалась полночь - время, когда необходимо было закрываться, и публика, отдыхавшая в баре, загодя предупрежденная мною, постепенно стала расходиться; после коротких переговоров с девушками ушли и ребята-студенты, оставив Зою и Алю под патронажем Григория, причем инициатором этого выступила, как вскоре выяснилось, Зоя. «Так-так, - подумалось мне, - на сегодняшний вечер что-то намечается!». Выпроводив последних посетителей, я запер сейф и кассу, а затем, оставив внутри Софу-официантку разбираться с горами немытой посуды, закрыл обе входные двери бара, после чего мы вчетвером, выйдя на улицу, отправились пешком в студенческий городок. До места было примерно полчаса ходьбы. Зоя и Аля шли, как обычно, впереди, мы с Гришей – несколькими шагами позади них, в руке он нес сумку с заметно полегчавшей канистрой.
      Дорогой мы продолжали шутить и веселиться, затем стали гоняться друг за другом, толкались, смеялись, и вскоре миновали мой родительский дом. Моя мама, будучи в отпуске, отдыхала сейчас на одном из курортов Кавказа, а ключ от квартиры находился в моем кармане. Но я даже не посмел заикнуться перед компанией, что у меня есть свободная жилплощадь – это означало бы, как я понимал, собственными руками уложить Альфию с Гришей в постель, а уж Зойка, я был почти уверен в этом, постаралась бы, чтобы именно так все и произошло, а она бы осталась наедине со мной. К тому же, я до сих пор не знал, в каких именно отношениях находятся Альфия и Григорий, и мое тайное желание оказаться наедине с Алей шло, как мне представлялось, вразрез с желаниями всех остальных.
     Мы уже порядком углубились в старый микрорайон под названием Валинча, сплошь застроенный небольшими частными домиками, миновав который, мы вышли бы к студенческому городку, когда на плохо освещенной грунтовой дороге перед нами неожиданно возникли четыре безмолвные мужские фигуры.
     Аля, увидев их, осеклась на полуслове и замерла на месте, словно остолбенев, а Зойка испуганно ойкнула и ухватила меня обеими руками за локоть. Наш Григорий, балагур и дамский угодник, выронив из рук сумку с канистрой, стал растерянно оглядываться по сторонам, ну а я, честно говоря, занятый описанными выше мыслями, на их появление никак не прореагировал и по инерции сделал еще несколько шагов.
     Тем временем первая фигура из четырех, приблизившись к нам, обрела форму и плоть.
– Эй ты, фраерок, дай дяде закурить! – услышал я нахальный сиплый голос, обращенный, как я понял, ко мне. Меня обдало мощным винным перегаром, и запах этот оказался, доложу я вам, не для слабонервных.
– Извини, дядя, лично я курить бросил, – сказал я, для сохранения дистанции делая шаг назад, критически оценивая обстановку и одновременно полностью расслабляясь, как учил меня тренер по карате в случае возникновения непредвиденных ситуаций. – И тебе тоже советую.            
     Оглянувшись на своих попутчиков, я сделал еще шаг назад, рывком высвобождая локоть из цепкого Зойкиного захвата. Альфия, прижав руку ко рту и закусив кончики пальцев, силилась не крикнуть; Зойка шагнула к ней и вцепилась руками теперь уже в локоть подруги, а вот Григория я почему-то в этот момент не увидел. Несмотря на серьезность создавшейся ситуации, я рискнул отвлечься и поискать его глазами, и только вглядевшись в темноту за своей спиной, обнаружил нашего товарища уже в переулке, быстро удаляющимся с места событий. Я почти физически ощутил, как за ним гонится... его страх. С этим все понятно, только и успел подумать я. Теперь я остался один, если не считать девушек, против четверки пьяных шалопаев. С силой выдохнув через ноздри воздух, я одновременно выбросил из головы все ненужные эмоции и сконцентрировался. И, как оказалось, весьма вовремя. Фигура, вновь приблизившись, качнулась в мою сторону, и на этот раз я увидел перед своим лицом небольшое белое пятно – занесенный для удара кулак. Естественное в данном случае, целенаправленное злобное действие.
      Но что это? Движения этого парня были словно в кино при замедленной съемке, я способен был двигаться в несколько раз быстрее. Поворачиваясь корпусом влево, блоком правой я отбил удар, направленный мне в голову правой рукой моего оппонента, а затем локтем этой же руки одновременно с подшагом вперед, ударил ему навстречу, целясь в челюсть. Попал: мой локоть жестко вонзился во что-то твердое, после чего послышался шум падающего тела. Минус один, мелькнуло в голове, после подобного удара невозможно быстро прийти в себя, так что этот парень уже неопасен. А что же мои девчонки, как они? На мгновенье оборачиваюсь. Молодцы, они по-прежнему вместе и находятся у меня за спиной! Ага, а вот и вторая тень стремительно надвигается на меня. Шагаю ему навстречу, по ходу стараясь увернуться от мельтешащих перед моим лицом кулаков и, выбрав мгновение для  сближения, наношу два мощных удара: правой рукой - в область живота, левой – выше, в грудь. Человек, вскрикнув, смещается назад и теряется из виду. Третий из нападавших, судя по звукам за моей спиной, тем временем добирается до девчонок: слышится возмущенный Зойкин писк, Аля же молчит, в шоке, наверное. Повернув голову, я успеваю заметить, что этот рослый недоумок тянется к ним руками. Интересно, зачем это, ему что, именно в эту минуту хочется девушек лапать?
     Воспользовавшись тем, что он увлекся и меня не замечает, я захожу этому сластолюбцу во фланг и наношу мощный удар левой, целясь в солнечное сплетение, а затем, взбесившись, наношу три-четыре футбольных удара по уже падающему телу. И тут же, что-то почувствовав позади себя, оборачиваюсь. Блин, едва успел! Один из нападавших летит на меня торпедой, он, наклонившись, целит мне головой в живот. Интересно, что это за прием такой новомодный, я с ним, кстати, уже не впервые за последнее время сталкиваюсь. И это, любопытно знать, последний из четырех нападающих, или один из тех, кто уже успел очухаться? Я на ходу хватаю парня за волосы и, используя его собственную инерцию, бью головой об колено раз, затем еще раз – чего его жалеть, ведь их четверо против меня одного!   
     Получается даже лучше чем в кино, и мой оппонент со стоном мешком оседает на землю, а у меня в руке остается целый клок его волос, которые я с брезгливостью отбрасываю. И вдруг, - о боже! - удар сзади по моему затылку! Я слегка увлекся и забылся, за что, конечно же, тут же поплатился. Слава богу, что удар тупой, кулаком, а не какой-нибудь железякой или камнем. По инерции, стараясь смягчить удар, я двигаюсь вперед, затем резко оборачиваюсь и встречаю бойца, сумбурно машущего в воздухе кулаками, ударом основания ладони в челюсть, так, чтобы наверняка вырубить.    
    Жестоко, скажете вы? Пожалуй! Зато мой противник падает как подкошенный, а других желающих драться больше нет. Кончились. Двое лежат, отдыхают, двое других вон удаляются от места событий, причём один на четвереньках, но при этом довольно быстро, другой медленно, вдвое согнувшись.
     Прошла минута, а может и меньше того, а четверо моих противников повержены. А что, поделом им, доигрались, «герои». Мой тренер, мастер спорта по самбо и дзюдо, обладатель черного пояса в карате, Иван Борзунский, был бы мной доволен. За что я этих парней наказал? Так ведь они хулиганы и сами к нам пристали. А что мы им сделали, чем помешали? Им, возможно, в эту ночь после немалых возлияний не хватало лишь «женской ласки»? То есть вчетвером, «геройски», или как у нас еще говорят, «колхозом» изнасиловать какую-нибудь встреченную ими на темной улице беззащитную девушку.
     Все мышцы моего тела буквально горят огнем, теперь я уже был готов драться по-настоящему, но двое парней, лежащих на земле, на свое счастье, подняться не могут, а двое других уже далеко отсюда, их и не видно.
     Я направляюсь к девчонкам, собираясь приободрить их и успокоить, и только теперь замечаю, что руки у меня липкие. Что это, кровь? Да, кровь, причем, скорее всего, не моя, а из носа того «козла», что бодался с моим коленом. Девчонки стоят, сцепившись руками, у их ног в сумочке канистра с вином. Они, как я вижу – в порядке, и даже канистра в целости и сохранности. Да… а хозяин ее – Гриша - исчез в неизвестном направлении... Я стою, выравниваю дыхание, и внимательно осматриваюсь по сторонам. Хотя нам ничего теперь не угрожает, идти в студенческий городок расхотелось. Тем более что в нужную нам сторону ушли и двое из этих...
  Намочив носовой платок вином, тщательно вытираю руки и тут вдруг, где-то вдалеке послышались звуки то ли «скорой» то ли милицейской машины, и это взбодрило меня, заставило действовать. Я сбивчиво в нескольких словах объясняю девушкам ситуацию, мол, светиться с этой дракой ни мне, ни им никак нельзя, мне – как работнику общепита, работающему в общественном месте, а им – как студенткам, потому что любая драка с их прямым или даже косвенным участием – это пренеприятное ЧП, которое будут разбирать вплоть до райкома партии, и мы, взявшись за руки и поминутно оглядываясь, быстро уходим в обратном направлении, то есть в сторону моего дома. Девчонки идут бодро, хотя чувствуется, что они все еще в подавленном настроении. Когда мы уже подошли к самому дому, и я остановился у подъезда, Зойка подошла ко мне и сказала восхищенно:
– Ну, ты и дал им! Молодец, Савва!
– Да чего там, ерунда. Просто повезло, что эти хулиганы пьяными оказались, – отвечаю я, дружески обнимая девушку за плечи. 
     Аля тоже подошла и без слов уткнулась мне головой в грудь. Нужна ли мне была большая благодарность? Да все богатства мира по сравнению с этой благодарностью были для меня ничто. Обнимая этих двух девушек, я в собственных глазах выглядел героем и чувствовал себя на вершине блаженства.
      Минутой позже мы поднялись в квартиру. Усадив девчонок в зале на диван, я включил нижний свет – торшер, заправил в магнитофон – старенькую «Комету» – бобину с «итальянцами», а сам отправился в ванную – отмывать руки. Закончив, я направился на кухню, Зойка вошла следом.
– Доставай стаканы, хозяин, – сказала она бодрым голосом. – Сейчас нам просто необходимо выпить, нервы успокоить.
– Вот это правильно, Зойка, это по-нашему, – поддержал ее я, протирая кухонным полотенцем уже ополоснутые бокалы. Когда минутой позже я вышел с бокалами в зал, Зоя уже принесла из прихожей канистру. Какая же она все-таки молодчина, подумал я, ведь не бросила ее, а всю дорогу  несла, словно драгоценный груз! 
     Мы вместе с ней стали разливать по бокалам вино и вдруг, поглядев друг на друга, рассмеялись: руки у нас с ней одинаково дрожали. Лишь Аля была все еще безучастна к происходящему, а может, ее испуг просто еще не прошел; девушка сидела на диване, сцепив руки, ноги поджав под себя; она, казалось, никого и ничего вокруг не замечала. Замкнулась в себе. Отгородилась от всего мира.
– И где же теперь наш дружочек Гришенька? – сделав глоток из своего бокала, напевно спросила Зойка. Она ни к кому конкретно не обращалась, но, как мне показалось, поглядывала при этом на подругу с ехидцей.
     Да, Гриша… как-то неловко с ним получилось.  Теперь, я так понимаю, для нас троих он просто перестал существовать. Наверное, это его проступок так расстроил Алю, что она до сих пор не в себе. И это мешает ей правильно оценить мой поступок. Хотя, если честно говорить, какой уж там поступок, просто хорошо тренированный спортсмен отработал серию учебно-тренировочных ударов на четверых почти неподвижных макиварах – так в каратэ называют чучела для учебного боя, - или, вернее, «портвейновых героях». Зря я, что ли, каждое утро бегаю на озеро, а потом еще дополнительно тренируюсь по нескольку часов в день.
– Аля, да не расстраивайся ты так. – Подойдя, я присел на диван рядом с девушкой. – Ну, ведь все уже позади. – Я осторожно коснулся ее руки, – ну-ка, давай, улыбнись.
      Она повернула ко мне свое лицо, на нем застыло судорожно-мучительное выражение.
– Понимаешь... просто я уже была прежде в такой ситуации, – наконец с дрожью в голосе выдавила она из себя. – Тогда, в первый раз, еще в Казани, я умудрилась получить по лицу.
– Получить? – удивился я. – За что же?
– Как за что? – усмехнулась Аля. – За то, что давать не хотела, вот за что. За то и получила. Потом врач еще боялся, что мой нос от удара может скривиться.
–Ладно, – сказал я и вздохнул. – Давай забудем это, как неприятный сон. Тем более что все уже позади. А нос твой, кстати сказать, находится на своем законном месте, и, должен заметить, замечательно выглядит, и даже не спорь, мне со стороны лучше видно.
     Аля, которая и не собиралась спорить, слабо улыбнулась, реснички ее глаз вздрогнули, губки полуоткрылись, я обнадеживающе улыбнулся девушке и уже вознамерился получить улыбку взамен, но тут нашу идиллию прервал голос Зои.
– Ну, ребята, давайте, наконец, выпьем за то, что все закончилось благополучно, – сверкнув глазами, призвала она нас, поднимая свой бокал.
     За каких-нибудь полчаса мы выпили по четыре бокала вина, и лишь тогда Аля стала понемногу оттаивать, шевелиться, разговаривать, при этом мы с Зоей закусывали изготовленными на скорую руку бутербродами с колбасой и сыром, найденными нами в холодильнике, а Аля закусывать наотрез отказались. Я пил вино как воду: сегодня алкоголь на меня не действовал, хотя десертное, в отличие от сухого, обычно быстро разбирает.
      Магнитофон теперь выдавал танцевальные мелодии, и я пригласил вначале Зойку, а после мы покружились в танце с Алей. Мы неторопливо двигались посреди комнаты, я восторженно и бережно держал в объятиях драгоценное для меня тело и в то же время чувствовал, что девушка все еще не в себе. Я не представлял себе, как ее можно вывести из этого замороченного состояния. Когда мы вернулись к столу, Зойка вновь стала наливать из канистры, и только теперь я обратил внимание, что сама она старается пропустить, или недопить из бокала, а Але льет от всей души, полным бокалом, а та, дурочка, и не замечает – пьет, что ей подают. Я погрозил Зойке пальцем и шепнул: «Але уже хватит», но мое замечание, увы, несколько запоздало – Альфия к этому моменту была уже пьяненькая. Вино, приятное на вкус и совсем как будто не крепкое, имело каверзное свойство и «догнало» ее, как говорят у нас в Молдавии. Когда после очередного танца я усадил ее на диван, Аля просто сползла по его спинке и повалилась навзничь со словами:
– Савва, Зойка, ребята, извините, я не знаю, что это со мной сегодня, я такая пьяная... В жизни не была такой...
     Я склонился над ней, хотел предложить девушке знакомый многим прием «лечения»: два пальца в рот над умывальником, но Аля только виновато улыбалась и просила дать ей возможность немного полежать. Когда Зойка, отлучившись на минуту в туалет, вернулась, Аля уже спала. Я принес подушку и подсунул ей под голову, девушка, не открывая глаз, сразу обхватила, обняла ее руками, платье ее немного задралось, и моему взгляду открылся белый треугольник ее трусиков, увидев которые я смущенно отвернулся.
– Готова к употреблению! – с непонятным мне злорадством сказала Зоя и рывком поправила на Але платье. – Савва, принеси хотя бы простыню, чтобы ее укрыть.
Я исполнил ее просьбу, затем мы с Зойкой посидели еще некоторое время за столом, изредка перекидываясь словом, но больше не танцевали, пить тоже не хотелось, а вскоре мне и вовсе стало грустно, видимо, оттого, что Аля спала. Зоя, испросив моего разрешения поставить на плиту чайник, вышла на кухню, я бездумно проводил ее взглядом. Через некоторое время, когда чайник, закипев, просигналил об этом бодрым свистом, она прошла с ним по коридорчику, направляясь в ванную, и вскоре я услышал, как девушка там плещется. Странно, а мне показалось, что она ставила воду для того, чтобы попить кофе, отвлеченно подумал я. Я стоял у дивана и смотрел на спящую Алю, когда Зоя, вернувшись, подошла и встала рядом со мной. Взяв меня за руку, она шепнула: «пусть поспит, не беспокой ее» и потянула за собой в соседнюю комнату - спальню. Там она, ничуть не стесняясь, стала стелить постель и спросила меня:
– Ты как, не против, хозяин? А то время уже позднее.
– Конечно-конечно, пожалуйста, – пробормотал я.
– Принеси мне какую-нибудь свою рубашку, пожалуйста, – сказала Зоя, закончив стелить простыню и расправляя поверх нее одеяло.
     Я достал рубашку из шкафа и направился, держа ее в руках, к Зойке, однако она уже успела нырнуть под одеяло и я, подойдя, услышал ее жаркий шепот: «Ну, иди же скорее сюда, Савва. Иди ко мне».
     Я стоял, по инерции протягивая ей рубашку, но Зоя, отталкивая мою руку с рубашкой, потянулась навстречу и громко прошептала мне в лицо:
– Савва, я хочу тебя с самого первого дня, с той минуты, как увидела там, на озере. Неужели ты не замечаешь и не чувствуешь этого?
    Я безвольно опустился рядом с ней на край кровати.
– Ну же, давай, обними и поцелуй меня! – сказала она, хватая меня за руку.
– Извини, Зоя, но я... я не могу... – сказал я, мягко высвобождая свою руку, затем встал и вышел из комнаты в зал.
     Аля продолжала спать, по-детски подогнув под себя ноги и сладко посапывая. Спустя минуту или две из спальни вышла одетая Зоя, ее лицо было искажено злобной гримасой.
– Так вон оно что, ты хочешь остаться с ней? – кивая на спящую Алю, прошипела она.
– Если честно, то дело не в этом и в данный момент я не хочу ничего и никого, – сказал я.
– Чтоб тебе не проснуться, сука! – вдруг с чувством выкрикнула Зоя и быстрым шагом направилась к дверям. Я, потрясенный этими словами, рванулся за ней со словами: «Зоя, постой, что ты такое говоришь?», но догнать ее не сумел – входная дверь хлопнула так, что, казалось, содрогнулся весь дом. Отворив дверь, я выглянул на лестничную клетку, но быстрые шаги сбегавшей по лестнице девушки становились все глуше и вскоре смолкли. Тогда я запер дверь и вернулся в комнату. Аля мирно спала, пока я снимал с нее платье и укрывал одеялом.
     Наступил момент, о котором я даже мечтать не смел – мы с Алей остались вдвоем, наедине, она лежала в моей постели раздетая и практически беззащитная, но особой радости от этого я не испытывал, а была лишь огромная нежность к ней и какая-то неопределенная грусть. В слабом свете торшера, стоявшего поодаль, я видел прелестное лицо Али, прикрытые одеялом холмики грудей, раскинувшиеся маленькие руки с тонкими, словно прозрачными пальчиками и вдруг подумал, что вот так, наверное, выглядит спящая богиня. Я продолжал смотреть на нее бесконечно долгое время, не в силах оторвать взгляда или хоть на минуту отойти, боясь, что с ней в мое отсутствие что-нибудь произойдет и девушка исчезнет словно мираж. Затем я осторожно прилег рядом с ней, но уснуть не мог, и лишь потом, много позже, прижавшись лицом к ее руке,  ненадолго забылся.
      За окном уже забрезжил слабый рассвет, когда Аля пошевелилась, и мы одновременно с ней открыли глаза. Несколько секунд она бессмысленно взирала на меня, потом приподнялась и села в постели, инстинктивно натягивая до подбородка одеяло.
     Я улыбнулся, глядя на нее.
– Савва! – наконец произнесла она чуть хрипловатым и слабым со сна голосом, и этим словом, к моей неописуемой радости, было мое имя. – А почему я в постели? Где все? Где Зойка?..
– Мы с тобой здесь вдвоем, – сказал я.
– Боже, а который теперь час? – спросила она, затем увидела часы на стене. – Шесть утра?! – И без паузы: – А почему я раздета?
––Видимо, ты сама ночью разделась, неудобно было в платье спать, - соврал я. – А Зойка ушла в лагерь.
– Значит, она бросила меня! – гневно воскликнула Аля, и тут же добавила, что-то вспомнив: – Постой, ведь она хотела остаться с тобой вчера, она мне сама об этом говорила.
– А мне, – пожал я плечами, – она пожелала спокойной ночи!
   Аля растерянно глядела на меня своими огромными глазами.
– А где ты был все это время? – мягко спросила она.
– Я был рядом и… смотрел на тебя.
– Всю ночь?!
– Да, прости, я даже не смог уснуть.
– А ведь ты мог восполь... – прошептала она, и тут же, не договорив, воскликнула: – Ты что, Зойку выгнал, да?!
– Она сама ушла.
– Ты просто сумасшедший!
– Я знаю это и скажу тебе больше того: после сегодняшней ночи я просто уверен в этом.
– А теперь позволь мне встать, Савва! – В эту минуту голос девушки стал чист, громок и строг. – Сейчас же! Выйди в другую комнату и сюда не входи!
     Я повиновался.
     Прошло минут пятнадцать, а может быть и больше, и все это время я пролежал в спальне на кушетке, заботливо постеленной Зойкой накануне вечером. А затем в комнату вошла Аля. Мой Бог, как она была прекрасна! В своем красивом белом платье, так похожем на подвенечное. И это после вчерашнего вечера – вначале этот тяжелый нервный стресс, затем выпитое вино и забытье... – а теперь: никаких следов на лице, ни темных пятен под глазами, ничего – свежая и чистая, как невеста, да что там, как ангел! 
      Я поднялся с кушетки. Аля шагнула навстречу, взяла меня за руку (!) и мы вместе вышли в зал.
     Мы стояли друг к другу близко-близко, Аля запрокинула голову, ее глаза смотрели в мои.
– Я хочу быть твоей, Савва! – едва слышно проговорила она. – Хочу, чтобы ты любил меня. Нежно. И долго-долго.   
     Она привстала на цыпочки, потянувшись ко мне, и наши губы встретились.
     И действительно, у нас был дивный день после чудной ночи. Мы любили друг друга нежно и страстно, а устав, замирали, обессиленные, затем вновь сливались в любовном сумасшествии. Это было как сон, как наваждение!
Я пропустил, конечно, рабочие часы с 12 до 17, и отправился в ресторан лишь к 19-ти, к вечерней смене. Шли мы туда вместе с Алей, держась при этом за руки, и все встреченные нами по пути люди оборачивались на нас и еще долго улыбаясь, глядели вслед, – наверное, беспредельное счастье было написано на наших лицах.
     Весь вечер, пока я работал, Альфия просидела на стульчике-пуфике напротив меня со стаканом апельсинового сока в руке. Она сидела и улыбалась мне. Одному мне. Я работал в этот вечер как на автомате: машинально наливал и подавал заказанные напитки и давал сдачу, машинально отвечал клиентам, машинально им улыбался и мечтал лишь о том, чтобы этот вечер поскорее закончился, чтобы наступила ночь, а в этой ночи остались бы только мы двое – я и Аля. В баре в этот вечер много танцевали, что случалось нечасто, но никто из присутствующих парней не решился пригласить Алю: наверное, даже посторонние замечали, что нас с ней что-то неразрывно связывает. А после закрытия мы шли домой, в руке я нес пакет с едой, захваченный из ресторанной кухни – ведь мы оба целый день ничего не ели.
     А потом мы сидели за столом, что-то ели, понемногу пили шампанское и радовались тому, что вместе.
     После чего у нас была дивная ночь, мы упивались друг другом и не могли утолить нашу жажду – жажду страсти. Потом, позже, когда сладостное безумие немного отступило, уступив место ласковым взглядам и нежным поцелуям, Аля, устраивая свою прекрасную головку у меня на плече, спросила:
– Скажи мне, Савва, как ты ко мне относишься? Кто я тебе теперь: любовница, подруга или просто случайная знакомая? Ведь ты, кажется, женат, не так ли?
– Будем считать, что последнего вопроса я не слышал, – сказал я, нежно привлекая девушку к себе. – А на предыдущий постараюсь ответить: об этом уже как-то сказал очень красиво поэт Михаил Светлов – вот послушай:
«Я не знаю, где граница между пламенем и дымом,
Я не знаю где граница меж подругой и любимой».
      Аля, прикрыв глаза, потянулась ко мне, подставляя губы для поцелуя:
– Действительно, прекрасно сказано, я этого стихотворения раньше не слышала.
     Ее шелковистые волосы щекотали мне плечо, ее запахи волновали меня, и я, застонав от вожделения, перевернул Алю на спину и мы вновь соединились в любовных объятиях. Потом Аля немного поспала, и я опять смотрел на нее: в моем взгляде были и восторг, и нежность, и преклонение перед этой милой, такой необыкновенно красивой девушкой-женщиной. Это были, несомненно, минуты настоящего счастья.    
     Ранним утром понедельника мы тайком пробрались к студенческому городку, и Аля проникла внутрь сквозь дыру в заборе – этим путем пользовались все влюбленные и просто опоздавшие.  Вернувшись домой, я завалился в постель: сегодняшний день был для меня выходным, и я проспал почти целые сутки.
     Прошло несколько дней, а нам с Алей все никак не удавалось встретиться: я пару раз приходил в студенческий городок, но ее там не заставал – она, как оказалось, была активным общественным деятелем и комсомольским активистом, и находилась то на совете стройотрядов, то еще где-то, а однажды ее даже отрядили в Кишинев, на встречу в ЦК комсомола республики.      
     В один из этих дней я пришел на работу и наш швейцар, Ильич, сказал мне, что меня искала девушка. «Как она выглядела? Она назвалась?» – взволнованно спросил я. «Не знаю ее имени, – ответил он, – но такая красивая…».
     Спустя еще пару дней в центре города состоялся прощальный сборный концерт студентов Татарии: в нем участвовали все студенческие отряды, работавшие в городе и районе. Я случайно в это время оказался тут, проходил через площадь, торопился на работу. Тысячи людей – съехавшиеся из всех близлежащих сел студенты, местные жители и просто зеваки заполнили ее и близлежащие улицы практически до отказа.
     С трибуны, специально установленной для этой цели у кинотеатра, произносились речи, первым выступал наш секретарь райкома комсомола, а после него от имени студентов Татарии слово взяла какая-то девушка, и  уже в следующую секунду у меня замерло сердце – я узнал ее, это говорила Альфия:
    «Мы, студенты Казанского университета, в котором учился великий вождь революции В.И.Ленин...» и т.д., – ее чарующий голос волновал и пьянил меня. Я пробрался почти к самой трибуне, - дальше меня не пустили милиционеры, стоявшие в оцеплении, - слушал ее и глядел на нее – тогда я еще не знал, что вижу Алю в последний раз, и ни встретиться больше, ни даже проститься нам не удастся.
       Прощай же Аля, Альфия, возлюбленная фея прекрасная моя!..
               
                август 1980г.


               






                Новелла пятая

Коктейль «Дайкири»
Светлый ром         30 мл
Сок лимона            20 мл
Сахарный сироп   10 мл
Компоненты вместе с кубиками льда встряхнуть в шейкере и нацедить в бокал для коктейлей.

                После матча.            
               
               
                Ловил я кайф, легко играя
                ту роль, какая выпадала,
                за что меня в воротах рая
                ждет рослый ангел – вышибала.
                Игорь Губерман
      
      Я приходил на спортплощадку, расположенную в самом центре города, рядом с полуразрушенной церковью, по понедельникам и четвергам – в эти дни здесь собирались такие же, как я любители погонять мяч; в основном это были бывшие спортсмены возрастом от 25 лет и старше, – в шутку мы называли себя ветеранами. Приходил, когда не был занят на работе, теперь же у меня выдалось несколько свободных дней, а в баре заступил на смену мой напарник Саша Чумаков.
     Собирались мы с ребятами на футбол обычно к пяти часам вечера, делились на две примерно равные по силам и количеству игроков команды и начинали игру на площадке для ручного мяча, сопровождаемую смехом, шутками, анекдотами и бесконечными приколами – старыми и новыми, а порой рожденными экспромтом прямо во время игры.
    Сегодня меня, как игрока, мягко говоря, слабого, от которого мало пользы в нападении, уже в который раз назначили голкипером команды, и я самоотверженно защищал свои ворота, а в опасные моменты то и дело бросался в ноги футболистов команды соперников, за что заслужил похвалу от своих коллег.      
     Мой трикотажный спортивный костюм отечественного производства, и без того далеко не «Адидас», к концу игры покрылся грязными пятнами от падений на землю и попаданий в него мячом и совсем потерял вид. Матч в итоге мы выиграли, хотя и задержались на поле дольше обычного, после чего отправились все вместе в расположенное поблизости кафе «Белая акация». Там каждый из нас выпил по нескольку стаканов сока – команда проигравших, как было с давних пор заведено, платила.      
     Разговорившись с симпатичной коллегой – буфетчицей кафешки, я задержался в кафе и после ухода ребят. Жажда все не проходила, и я выпил еще пару стаканов моего любимого яблочного сока – теперь уже я пил за свой счет, хорошо хоть единственный бумажный рубль за время игры не выпал из кармана брюк. Гордый победой и потому счастливый (согласитесь, как мало порой человеку нужно для счастья!), я попрощался с буфетчицей и, покинув кафе, уже заторопился было домой, где намеревался привести себя в порядок: искупаться и побриться, и только теперь вспомнил, что Саша, мой напарник, расставаясь со мной вчера вечером, велел мне прибыть сегодня в бар к 20.00, так как он договорился на это время о встрече с двумя приезжими дамочками из Москвы, отдыхавшими в местном санатории, на предмет провести время вчетвером.
    Я взглянул на часы – они показывали без десяти минут восемь. Домой, естественно, я не поспевал, поэтому, решив, что раз уж все равно мы вместе с дамами отправимся ко мне на квартиру, где я смогу быстро привести себя в порядок, и ни на секунду не задумываясь над своим внешним видом – волосы торчком, трехдневная небритость, да еще этот запятнанный спортивный костюм, – я ровно в восемь толкнул дверь бара, на которой висела табличка «Закрыто» и вошел.
     Меня встретила интимная затемнённость помещения, негромко играл блюз. Александр, как всегда подчеркнуто элегантный, в черном костюме и черной бархатной бабочке при белой рубашке, стоял за стойкой и грациозными движениями наливал шампанское в бокалы двух сидевших перед ним у стойки девиц.
     Сашины гостьи, насколько я сумел их рассмотреть в эти несколько коротких секунд, добротно по последней моде постриженные и шикарно разодетые, обе при золоте и бриллиантах, имели красивые, холеные и несколько надменные лица. Да уж, мелькнула у меня мысль, следовало признать, пожалуй, что не было еще в нашем кругу дам столь высокого класса, поэтому при виде них я даже слегка закомплексовал.
     Подойдя к стойке, я встал рядом с ближайшей ко мне дамочкой - коротко стриженой блондинкой с зелеными кошачьими глазами, одетой в тонкий кожаный костюм серого цвета, и открыл, было, уже рот, чтобы поздороваться, как вдруг, неожиданно для самого себя, смещая свой говор к украинскому акценту, жалостливым голосом говорю Александру:
– Наляйте, товарыш бармен, стаканчик вина, будьте добры. – И лезу в карман, где у меня была сдача, полученная с рубля за выпитый накануне в кафе сок в сумме 76 копеек, причем в наличии были одни медяки. Саша, сохраняя серьезное выражение лица, мгновенно включается в игру и говорит мне:
– Бар закрыт, товарищ, у нас сегодня по случаю понедельника выходной.
     Ага, вдохновляюсь я, понимает шутку, молодец! Смущенно разведя руками в стороны, я указал на девушек, после чего сказал ему противно-занудным тоном, который мне, как вы понимаете, хорошо знаком по поведению некоторых наших клиентов:
– Ну, вот же, я вижу, тут у вас выпивают люди, и мне наляйте стакашку. Не хуже всех. – И при этом вываливаю свои медяки на стойку.
Зеленоглазая блондинка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся обладательницей роскошной фигуры, медленно поворачивает голову, оглядывает меня с головы до ног, затем брезгливо поджимает губы, поворачивается к Саше и говорит:
– Ну, тут у вас и клиенты!? От него же потом разит!
      После чего на всякий случай отодвигается от меня подальше вместе со стульчиком-пуфиком.
     От стыда я опускаю голову, а от обиды надуваю губы:
– Так я же только с работы иду, а не с гулянки, как некоторые! – А про себя решаю – все, буду теперь придуриваться,  сколько возможно, и тут же продолжил: – Я тружусь здесь неподалеку, на заводе, и в баню мыться, чтоб ты знала, каждую неделю хожу.
     Блондинка, хмыкнув на мои слова, демонстративно отвернулась к подруге и стала что-то шептать ей на ухо. Бармен тем временем наливает в стакан каберне и ставит его передо мной. Даже до риски в 200 граммов не долил, сволочь, а ведь я за вино свои кровные плачу.
      Я тянусь за стаканом, рука моя после футбола слегка подрагивает, и в этот момент блондинка, вновь повернув ко мне свое красивое, но в настоящий момент искаженное злостью лицо, шипит:
– Давай уже пей и скорее сваливай отсюда, алкаш!
    Сделав глоток вина, я чуть не поперхнулся от ее слов, а в это время Сашка, вот же все-таки нахальная рожа, не поленившись пересчитать медяки, заявляет:
– Тут у вас 44 копейки не хватает, товарищ, у нас каберне не ординарное, а марочное, поэтому стоит дороже.
    Я ставлю недопитый стакан на стойку и начинаю хлопать себя по единственному брючному карману на заднице, в котором кроме ключей от квартиры ничего не звенит, и выкладываю их на стол.
– Нет у меня больше денег, – говорю я, и, отпив еще глоток, резко отодвигаю от себя ополовиненный стакан. – Вот, возьми назад, мне и полстакана хватит. А если поверишь в долг, так я тебе разницу завтра занесу.
    Вино, частично расплескавшись из стакана, оставляет на стойке малюсенькие багровые озерца. Заметив это, блондинка не выдерживает:
– Саша, убери отсюда этого козла, он меня уже достал своей простотой.
    Я чуть было не подпрыгнул на месте от этих слов, но тут вторая девушка, брюнетка, кладет руку на плечо подруге и говорит, тонко улыбаясь:
– Оставьте человека в покое, вы что, не видите, какая у него жизнь? – И спрашивает у меня эдаким участливым тоном: – Мужик, у тебя дети есть?
– Есть, – отвечаю я глухим голосом, обидевшись на «козла», – трое.
– И жена, наверное, дура лохматая и страшная, как вся моя жизнь! – вновь не удержалась, чтобы не съязвить блондинка.
– Конечно, дура! – едва сдержав смешок,  согласился я. Потом добавил ехидно: – Самая настоящая дура, как и все вы, тётеньки. А по внешности – так не страшнее тебя! (Сказав это, я не соврал, ведь моя супруга считается одной из самых красивых женщин в нашем городе).
     Бармен и брюнетка от этих слов прямо-таки покатились со смеху, каждый подумав при этом о чем-то своем; блондинка же, надув губы, молчит.      
     Затем брюнетка, очевидно находившаяся в добром расположении духа и желая сделать широкий жест, спрашивает меня:
– Мужик, сто грамм выпьешь? Я заплачу.
– Ну, заплати, – говорю, – раз такое дело, я и сто пятьдесят осилю.
     Она достает из сумочки и небрежно роняет на стойку три рубля, которые Сашка тут же смахивает в кассу. И что вы думаете? Этот придурок, – других слов для него и не подберу, – напарничек, твою мать! – наливает в стакан чуть больше ста граммов «русской», да еще теплой! А ведь в барном холодильнике, что слева от него, в морозильном отделении, лишь протяни он руку, лежат бутылки ледяной «столичной» и «пшеничной». Не-на-ви-жу! Мне даже в какое-то мгновение захотелось набить ему физиономию. С трудом справившись с собой, я поднимаю свой стакан. «За твое здоровье, красавица!» – говорю я брюнетке и выпиваю водку залпом. Проглатываю ее и с великим трудом удерживаю в себе, не давая ей выплеснуться обратно; причем эта борьба длится целую минуту, если не больше. Не знаю, как я в эти мгновенья выглядел со стороны, однако во мне нарастает справедливый пролетарский гнев. Против этих, с холеными наглыми рожами, которым – все самое лучшее.    
      С трудом отдышавшись, я приготовился уже, было, высказаться в адрес каждого из присутствующих, но выхода своему гневу дать не успеваю. Вначале брюнетка спросила участливо:
– А вы, случаем, не торопитесь домой к вашей жене и детям?
– А чего? Я сейчас уже ухожу! – буркнул я. Затем, уже немного успокоившись, обращаюсь к бармену: – У тебя, парень, случаем кусочка хлеба не найдется? А то водка у вас какая-то колючая, в горле застряла.
    Брюнетка понимающе захохотала, а блондинка тут же среагировала и говорит эдак протяжно-презрительно: 
  – Ну, бляха, когда ты уже уе@ёшься отсюда, наконец?
     Тут открывается дверь, ведущая в фойе ресторана, и в баре появляется новое действующее лицо – милиционер, работник вневедомственной охраны. Он медленно обводит всех присутствующих проницательным ментовским взглядом, затем спрашивает:
– Саша, ты будешь сдавать сигнализацию?  А то мы собираемся весь ресторан одновременно проверить.
     Я с безразличием отворачиваю лицо в сторону, чтобы он чего-нибудь не ляпнул в мой адрес и не раскрыл меня.
– Сейчас, всего одну минуточку, шеф, и мы уходим, – отозвался Саша преувеличенно бодрым голосом, после чего милиционер вышел наружу. Девушки, вопросительно поглядев на Сашу, поднимаются со своих мест, а он, нырнув в подсобку, выносит оттуда спортивную сумку, быстро укладывает в нее пару бутылок шампанского, сверху кладёт коробку конфет, смахивает туда же с полки несколько пачек «Мальборо» и вся наша четверка отправляется на выход.
     Сашкина машина стоит на своём обычном месте, прямо у входа в бар. Он запирает двери бара, затем открывает ключом дверцу машины, садится за руль и заводит двигатель. С другой стороны рядом с ним усаживается брюнетка, а блондинка устраивается на заднем сиденье, с комфортом расположившись посредине.
    Я открываю заднюю дверцу и говорю:
– Звыняйте, товарэш бармен, подбросьте пожалста, будь ласка, до дому, а то мэнэ сейчас эти мент... милицейские загребут в вытрезвитель. – И добавляю, обращаясь уже к девушке: – Слышь, стриженая, можно к тебе? – И, не дожидаясь ответа, лезу на сиденье рядом с блондинкой.
     Та от подобной наглости мгновенно переменилась в лице, затем повернулась ко мне всем корпусом, подняла обе ноги над сиденьем, явно целясь ими мне в голову, и как завизжит:
– Пошел вон, педераст вонючий! Саша, ну скажи ты ему! Что тут у вас вообще происходит?
      С трудом поймав ее ноги, довольно привлекательной, кстати, формы, я мягко опустил их себе на колени и захлопнул дверцу. Сашка тем временем втыкает первую передачу, и машина трогается с места.
– Подбросим товарища, – говорит он негромко. – А то действительно мусора могут сказать, что это я клиента напоил.
– Да тише ты, Томка, – хохочет тем временем брюнетка, обернувшись к подруге, уже просто задыхающейся от злости. – Не дергайся, подруга, знать это судьба, раз этот мужик все время рядом с тобой.   
– Да пошла ты, блин! – огрызнулась блондинка и откинулась назад, чтобы высвободить из моих рук свои ноги. Затем отряхнула зачем-то рукой колготки и, отодвинувшись от меня подальше, забилась в самый угол сиденья.
     В поездке прошло несколько минут, никто за это время не произнес ни слова. 
– Так ты где живешь, как тебя там?.. –  небрежно спросил меня водитель.
– Так вот здесь же, сразу за поворотом, – отвечаю я, заметив, что мы подъезжаем к моему дому. – Первый подъезд. А меня Савкой кличут.
– Надо же, – усмехнулся водитель, – мы с тобой, оказывается, соседи, да еще и почти тезки, меня Сашей зовут.
-Очень приятно, - вставляю я.
– Во, бля! – перебивая меня, не унимается Томка и добавляет брезгливо: – Сейчас, Линка, этот чувырло еще нас к себе в гости домой пригласит.
– А шо..., – весело отзываюсь я, открывая дверцу и выходя из машины, остановившейся у самого подъезда, – да пожалуйста. Бутылка у вас есть, –  я кивнул на сумку, – хлеб-соль, картошка и цибуля в доме найдутся, заходите, будем рады.
– Договорились, мужик! – озираясь по сторонам, говорит Лина, – в следующий раз обязательно к тебе зайдем. Давай, Томка, выбирайся.
     Тома вышла и громко хлопнула дверцей. Я обошел машину спереди и незаметно сунул ключи от квартиры в ладонь Сашке. Он и девушки вошли в подъезд, я – следом за ними. В том же порядке мы вошли в квартиру. Сашка войдя остановился в прихожей, приготовившись ловить кайф от происходящего; Лина, уловив его взгляд, обернулась и в удивлении выпялилась на меня.
     А Тома, бедная Тома, глаза ее округлились, и она, обведя всех нас растерянным взглядом, дрожащим голосом спросила:
– Так ты, что ли, и есть тот самый Саша или Савва, которого мы все это время ждали?
– Да-да, Томочка, – уже своим нормальным голосом и без всякого акцента отвечаю я и широко улыбаюсь. – Это я и есть. – И тут же участливо добавляю: - А что, собственно, изменилось? Ты можешь продолжать в том же духе, надеюсь, это тебя хотя бы немного возбуждает. И вообще, Лина ведь сказала тебе: «Это судьба!».
      Лина, схватившись за живот и переломившись в пояснице, в голос захохотала, Сашка, теребя рукой ус, довольно ухмылялся, а Тома, бедная Тома стояла без сил, привалившись к стене, – казалось, она была близка к истерике. 
                1980г.


               
                Новелла шестая.
    

           Коктейль «Рабочая пчела».
                Ром                30 мл
                Лимонный сок 10 мл
                Мёд                10 гр.
Все компоненты встряхнуть в шейкере вместе с кубиками льда и подать в бокале.
               
                Елдаков.

         За женщиной мы гонимся упорно,
   азартом распаляя обожание,
            но быстро стынут радости от формы
         и грустно проступает содержание.
       Игорь Губерман
      
       Я увидел Вячеслава, моего приятеля, в тот момент, когда он, войдя в зал ресторана, остановился у столика администратора и стал озираться по сторонам. Я помахал рукой, привлекая его внимание, он, заметив меня, в ответ кивнул и двинулся в моём направлении. Пробираясь между столиками, он то и дело останавливался, пожимая руки друзьям и знакомым, которых у него в городе было великое множество. Вячеслав был известным спортсменом, неоднократным призёром республики по боксу и многие жители нашего города видели его на ринге во время проведения в городе соревнований – общегородских, районных и республиканских.
     Я сидел за одним из столиков, расположенным вблизи эстрады, вместе с двумя девушками, к которым бесцеремонно, без всякого приглашения и даже согласия с их стороны, подсел минут десять тому назад. Славик подошел и, вытянув из-под соседнего столика свободный стул, пододвинул его к нашему, и сел.
– Добрый вечер всем присутствующим, – сказал он вежливо, и тотчас, без паузы, спросил: – Савва, познакомишь меня с девушками?
– Конечно, - ответил я, сам узнавший имена своих соседок пятью минутами ранее. – Знакомьтесь, девушки. Это – Слава, мой старый приятель, спортсмен, комсомолец и так далее, а главное - просто хороший парень. (Единственным, о чем я не сообщил девушкам, было то, что он также являлся самым известным в нашем городе ходоком по женщинам, но об этом, насколько мне известно, в приличных компаниях не принято распространяться). – А это, – я повернулся к девушке, сидящей за столом по правую руку от меня, – Наташа.
     Девушка в знак приветствия коротко кивнула. Обрамленное густой копной каштановых волос, ее лицо было довольно привлекательным. Кроме того, девушка обладала роскошными формами, которые я не переставал разглядывать при каждом удобном моменте на протяжении нашего недолгого знакомства: красивые плечи, крупная, туго обтянутая тонкой батистовой блузкой грудь, и относительно узкая талия, плавно переходящая в широкие, привлекательных линий бедра – эти формы уже с первого взгляда на них делали их обладательницу пленительно желанной.   
     – Лида, – я повернулся к другой девушке, сопроводив это действо искусственной улыбкой; девушка была подругой Наташи и одновременно являлась ее антиподом. Худая, нескладная, с удлиненным невзрачным лицом и сосульками белесых волос на голове, торчащими в вольном беспорядке в разные стороны, прикрывающих лоб и даже глаза, – трудно было отыскать в природе двух других, более несхожих между собой женщин. (Поэтому, кстати, Лидию я сразу, с первой минуты, окрестил про себя «бледной спирохетой»). Кроме того, вся кожа ее тела, не скрытая одеждой, была усыпана мелкими розоватыми, явно припудренными прыщиками – лицо в большей степени, шея, плечи и руки – в меньшей. Это, мне думается, именно о таких, как она в народе говорят: «Ни рожи, ни кожи, и попа с кулачок».
      Славик, удовлетворенно хмыкнув (девушки, судя по всему, ему понравились, впрочем, насколько я знал, он был не слишком разборчив и даже непривередлив в этом вопросе), сразу же завладел вниманием дам и без предварительной подготовки стал им что-то говорить о красивых и романтических отношениях между мужчиной и женщиной, с трудом перекрывая шумную разноголосицу ресторана и звуки оркестра.
     Я, общаясь с ним накоротке не слишком продолжительное время – всего что-то около месяца, - даже подивился подобному красноречию товарища и подумал про себя: «Да, вот, оказывается, до чего может довести человека длительное отсутствие женской ласки». Впрочем, это не мои слова, а его собственные, так как, насколько я знал,  и однодневное воздержание от секса для Славы было почти что трагедией.
     Воспользовавшись вдохновением ни на секунду не умолкающего напарника, я еще раз оглядел переполненный ресторанный зал в поисках альтернативных лиц женского пола на случай несовпадения наших желаний с желаниями этой пары девушек, но, не обнаружив ничего примечательного, решил сосредоточиться на «наших овечках». Краем уха, улавливая в рассказе напарника обрывки фраз: "...японский магнитофон... красивая музыка… по бокалу шампанского… потанцевать при свечах..." – я при последних словах бросил на него удивленный взгляд, но Славик, перехватив его, подмигнул мне едва заметно, после чего продолжил в том же духе.    
     Я впервые взглянул на него как бы со стороны: весьма привлекательный внешне парень, 26-и лет, роста выше среднего, Вячеслав, несомненно, был красив той мужской красотой самца-покорителя и оплодотворителя – широкие плечи, атлетическое сложение, четкий, резко очерченный профиль, мощный с красивыми модуляциями бас, – которая, как известно, привлекает к себе столь многих девушек и женщин. Фамилия у него, правда, была несколько странная – Елдаков, услышав которую и мужчины и женщины нередко начинали хихикать. Но было в нашем городе немалое количество молодых женщин и девушек, которых одно только упоминание его, Славика, имени, вгоняло в трепет, а то и в ужас, которые могли к своему несчастью (а кое-кто, вероятно и, наоборот, к счастью) подтвердить, что его физиологические параметры весьма даже соответствовали этой фамилии. Дело в том, что он, имея (по рассказам очевидцев и особенно очевидиц) мощный детородный орган, обладал к тому же высокой сексуальной активностью и буквально преследовал каждую понравившуюся ему женщину до тех пор, пока не совершит с ней половой акт, не оставляя своей жертве ни единого шанса его избежать. В парке или у кинотеатра, в подъезде ее собственного дома или около детского сада, куда она водит своего ребенка, на пляжах обоих озер – соленого и пресного – которые расположены в черте нашего города, или же у дверей учреждения, где она работала, если, конечно, там имелось подвальное помещение, он настигал свою жертву, причем это могло произойти в любое время суток – утром, днем или вечером, и никак не зависело от того, замужем ли была его избранница, либо она девица легкого поведения, или же и вовсе девственница, и по-хорошему предлагал ей отправиться к нему домой или еще куда, по её желанию, и заняться сексом. Тех, кто отказывался, ожидал «спонтанный» половой акт прямо на месте встречи, и это, доложу я вам, вовсе не было преувеличением.
      Естественно, об этих его «подвигах» в тот период я не знал (он, кстати, и не хвастал ими), но кое-какие слухи, естественно, до меня доходили. Следует отметить, что и потерпевшая сторона – женская, - не стремилась афишировать эти истории (и вам, надеюсь, понятно почему), но все же со временем в жизни Славика сложилась такая ситуация, что те женщины, которые ему нравились, панически боялись и избегали его, а тех, которые жаждали с ним встречи, – да-да, были, конечно же, и такие, в основном много повидавшие в жизни и мечтавшие об острых и сильных ощущениях, – избегал он, так как не любил рутины постоянных отношений, а обожал новизну, что, собственно, было единственным, что нас с ним объединяло и связывало. Что же касалось наших сегодняшних «овечек», то они прозябали в счастливом неведении о «подвигах» Славы, так как являлись студентками Кишиневского мединститута и, соответственно, временными гостьями нашего города, проходившими тут короткую осеннюю практику.
     Стряхнув с себя лишние мысли, я мельком взглянул на Славика: к этому моменту красноречие нашего героя уже стало иссякать, и я, уловив это по тону и зная вспыльчивый и грубый характер своего партнера, поймав его взгляд, приложил указательный палец к губам, показывая тем самым, что ему пора замолчать, – теперь я уже не сомневался, что «наши» девушки пойдут с нами когда угодно и куда мы пожелаем.
     Обычно девицы, как, например, эти две, сбиваясь в пары, преследуют одну и ту же цель: быть востребованными. В плане развлечений и секса, естественно. Нет, Наташа, обладательница великолепных внешних данных, вне всякого сомнения, не испытывала трудностей с этим, скорее наоборот, однако вдвоем с подружкой в любых передрягах всегда веселее, да и безопаснее. И другое: имея напарницу типа Лидии, Наташа была попросту обречена являться центральным объектом внимания со стороны мужчин, быть ведущей в паре, если можно так выразиться, и при этом не сомневалась, что ей одной достанутся все восторги и комплименты – ведь та, другая, была ей не соперница, и ее можно было использовать как угодно, хоть в качестве прислуги. Вторая девушка в таком тандеме, ведомая, тоже обычно только выигрывает от подобной дружбы. Ей за компанию оказывается внимание со стороны мужчин (не выставят же ее, в конце концов, за дверь); у нее практически всегда есть сексуальный партнер (опять же за компанию, потому, что в одиночку ей, девице малосимпатичной и непривлекательной, заполучить такового крайне мало шансов); вдобавок – еда, выпивка. Одним словом, она получает все в комплекте – беспроигрышный вариант. (Признаюсь вам, немало таких пар мне довелось повстречать на своем весьма извилистом жизненном пути).
      После того как Славик, истощив свое вдохновение, умолк, я взял слово и втер еще несколько фраз-мазков-штришков в картину, расписанную им девушкам. Девушки навострили ушки, глаза обеих подернулись влажным, романтическим блеском. Все! «Овечек» можно вести «на заклание».
     Итак, мы встаем из-за стола, и я, невзирая на вялые попытки девушек достать из кошельков деньги, на ходу достаю десятку, рассчитываюсь с официантом за скромный ужин, поглощенный ими накануне, затем мы спускаемся в фойе за своими куртками, после чего покидаем ресторан.
     Все дальнейшее у нас происходит так гладко, будто идет по заранее написанному сценарию. На стоянке около бара мы усаживаемся в Славкин бежевый «жигуль» и отъезжаем. Спустя несколько минут, прибыв на Липованку – это название микрорайона в нашем городе – мы останавливаемся у 4-этажки, и минуту спустя входим в 2-комнатнаю квартиру Вячеслава, расположенную на первом этаже. На несколько мгновений в тесной прихожей создается толчея, после чего хозяин квартиры ведет нас прямиком на кухню; в коридоре и в открытые двери комнат видны разбросанные в беспорядке вещи – очевидно, следы поспешного бегства последней из многочисленных «жен» Славика, – так он, во всяком случае, называет тех женщин, которые имели обыкновение сбегать от него после двух-трех недель совместного проживания.
     Обстановка небольшой стандартной кухни, в которую мы вошли, не страдала избытком комфорта: вся ее утварь состояла из газовой двухкомфорочной плиты, хилой этажерки, на которой кастрюли и сковороды мирно соседствовали с книгами по строительному делу, жутко гудевшего приземистого холодильника «Апшерон», и эмалированного умывальника между ними. В углу, у противоположной стены, располагался кухонный столик с четырьмя квадратными табуретами под ним, на которых мы тут же и расселись. Надо сказать, что девушки в недоумении осматривались по сторонам, и их можно было понять: стены не беленой со дня постройки дома кухни были сплошь покрыты сетью трещин и множеством каких-то странных однородных отверстий, очень похожих на пулевые, словно хозяин квартиры был не рядовым советским прорабом, работавшем на стройках коммунизма, а техасским ковбоем, который во время обеда развлекается стрельбой из кольта по надоедливым мухам. Не меньше чем наши дамы, был удивлен увиденным и я, так как тоже находился в этой квартире впервые.
     Первой от всего увиденного пришла в себя Лидия.
     – Ну а где же обещанная музыка, мальчики? – бодро спросила она, по-хозяйски осматриваясь по сторонам. Славик, плотоядно поглядев на нее, криво усмехнулся (здесь, у себя дома, ему уже незачем было изображать из себя джентльмена – это занятие было для него, прямо скажем, неестественным и потому весьма утомительным).
    – Да младший братишка приходил, пока меня дома не было, он и забрал японский магнитофон, – лениво пояснил он, после чего встал, шагнул к умывальнику и щелкнул тумблером косо висевшей над ним радиоточки. В следующую секунду кухня наполнилась картонными звуками какого-то вальса. Таким образом, вопрос музыки был решен. Лидия, не успокоившись на этом, распахнула дверцу холодильника и первым делом выудила оттуда стеклянную литровую бутылку из-под молока, наполненную какой-то прозрачной жидкостью и заткнутую бумажной пробкой. Она внимательно осмотрела ее на свет, затем поставила на стол.
   – Водка?! – спросила она, приподняв брови. Слава хмыкнул и неопределенно качнул головой. Я, подивившись тому факту, что водка в доме моего приятеля хранится в молочной бутылке, решил прийти Лидии на помощь и достал из холодильника миску приготовленных для жарки свиных отбивных и бутылку «жигулевского».
    – О, я буду пить пиво! – воскликнула молчавшая до сих пор Наташа, слегка подутратившая с момента прихода в квартиру свой внешний лоск и от этого как будто даже ставшая немножечко менее эффектной. 
   – Это – запивать! – безапелляционным тоном заявила Лидия и отодвинула бутылку от Наташи, поместив ее на противоположный край стола. Слава, с интересом наблюдавший за дамами, встал со своего места и отправился на балкон, откуда вскоре вернулся, неся  банку с солеными огурцами, а я, стараясь не привлекать внимания товарища и следуя за ним по пятам, обнаружил на полке среди домашних заготовок банку моего любимого вишневого компота и приволок ее с собой, на что хозяин, заметив мои действия, неодобрительно заворчал, очевидно, сочтя подобные  накладные расходы сегодняшнего вечера чрезмерными.
     Наташа, решив, видимо, немного отвлечься от гнетущей обстановки, создавшейся в нашем коллективе, взяла в свои руки стряпню и, поставив на газ сковороду, сбрызнула ее подсолнечным маслом, после чего стала укладывать на нее отбивные. Она даже подвязала себе на талию фартук, найденный ею на кухне, скорее всего впопыхах забытый здесь одной из предыдущих хозяек. Девушке он был явно мал, однако, стянутый в талии, весьма удачно подчеркивал ее роскошные формы, которые не могли оставить равнодушным ни один мужской взгляд, не говоря уже о наших со Славиком, буквально распаленных близостью этой дамочки.      
     Вскоре в кухне уютно запахло жареным мясом; я нарезал хлеб и открыл банки с огурцами и компотом; Славик же был занят лишь тем, что, жадно затягиваясь сигаретой, плотоядно посматривал то на Наташу, то на Лидию.
     Лидия же, оставшись без дела, вновь открыла холодильник и со словами: «Может, где-то тут все же есть шампанское?» – наклонилась, изучая его содержимое, но затем, случайно обернувшись и перехватив жесткий взгляд Славика, обращенный на нее, сконфузилась и промямлив: «Наверное, его тоже брат забрал...» – с сожалением захлопнула дверцу.
     Наташа тем временем разложила готовые отбивные по тарелкам, добавила тушеных овощей, обнаруженных ею в казанке на плите, и все мы, не дожидаясь особого приглашения, вооружившись ножами и вилками, принялись за ужин.
     Лидия, взяв на себя роль виночерпия, налила из молочной бутылки в граненые стаканы щедро, до половины.
    – Ну, за дружбу! – подняв свой стакан, сказал тост Славик.
     Лидия для чего-то выдохнула воздух и одним махом опрокинула в себя содержимое стакана.
      В следующее мгновение глаза ее вылезли из орбит, свободной рукой она схватилась за горло. «Спирт!» – понял я и, не придумав ничего более действенного, выхватил из миски огромный соленый огурец и поднес его ко рту Лидии. Она издала какой-то полузадушенный звук, более всего напоминавший воронье карканье, затем судорожно потянула в себя воздух, тут же закашлялась, потом скосила заслезившиеся глаза и, увидев перед собой огурец, в мгновение ока отхватила от него зубами добрую треть и вкусно им захрумкала – при этом глаза ее не переставали бешено вращаться.
     Несмотря на серьезность момента, мы со Славой и даже Наташа улыбнулись: наверное, со стороны это выглядело весьма сексуально – Лидия, жадно жующая огурец, косой скус с внушительным остатком которого я продолжал держать у ее рта. Наконец Лидия шумно сглотнула, и постепенно стала приходить в себя, глаза ее приняли почти нормальное выражение, а лицо покрылось испариной.
– Предупреждать же надо! – отдышавшись, сказала она.  – Это чистый спирт, 96 градусов.
      Наташа, поджав губы, отодвинула стакан от себя, но Славик пододвинул к ней другой стакан, с компотом, и сказал:
– Добавь и пей!
– Медикам ли бояться спирта, девчонки? – сказал я с излишней веселостью в голосе, стараясь сгладить создавшееся за столом напряжение, затем добавил: – Как вы помните, после бала у сатаны булгаковская Маргарита тоже пила чистый спирт, причем полным стаканом и неоднократно. – Поглядев на неулыбчивые лица девушек, я понял, что это литературное сравнение в данном случае пришлось не совсем кстати, и, замолчав, долил компот в Наташин и в наши со Славиком стаканы, после чего мы все выпили. Уговаривать закусывать никого не понадобилось.   
     Прошло несколько минут в тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов и треском разрываемого молодыми здоровыми зубами жареного мяса, и я налил всем еще по такой же порции. Девушки пытались было протестовать, но под жестким взглядом Славика примолкли, затем выпили и по второму разу.
     Но теперь, прежде чем выпить, Наташа оглядела нас со Славиком долгим ненавидящим взглядом, а когда выпила – закашлялась, девушка привыкла, видимо, к более нежным алкогольным напиткам. Славик, выждав несколько мгновений, привстал со своей табуретки и легонько шлепнул ее по спине. Наталья от удара прогнулась в пояснице и грудью легла на стол. Глаза ее при этом округлились от бешенства, и видит бог, сколько ей стоило усилий, чтобы сдержаться и ничего не сказать ему. Зато когда она минутой позднее выпрямилась, то уже не кашляла. Лидия тем временем разлила в свой и Наташин стаканы пиво. Мы со Славиком не протестовали: скорейшее опьянение наших дам было нам только на руку.
    – Ну а сейчас!.. – взяла слово Наташа, вставая из-за стола и отодвигая от себя пустую тарелку, стараясь при этом не смотреть на нас со Славиком, – мы должны поблагодарить хозяев за теплый прием... А нам пора возвращаться в студенческий городок, так как уже поздно!
     Следом за ней, на ходу дожевывая огурец, остаток которого она держала в руке, встала и Лидия, – огурцы, судя по всему, девушке понравились. Дамы проследовали в прихожую, Славик – за  ними, а я задержался в коридоре, уже догадавшись, что мое присутствие там не потребуется.
     – Ну а сейчас! – гаркнул Славик так громко, что «наши» девушки от звука его голоса в ужасе пригнулись. – Ты! – указал он на Наташу, – ступай в спальню. А ты, – обращаясь на этот раз к Лидии, – в зал. Бегом, мля!
     Сказав это, он потянул с себя через голову джемпер, обнажая мощный покрытый волосами торс боксера-полутяжеловеса. Девушки при виде его голого тела, ни секунды больше не мешкая, побросали свои куртки и, не произнеся более ни слова, шмыгнули по комнатам.
     Славик повернулся ко мне и, ткнув себя пальцем в грудь, указал на дверь спальни, за которой скрылась Наташа.
– Не-а! – коротко бросил я, и он, недовольно скривившись, но не споря размашисто пошагал в зал.
      Минутой позднее, толкнув дверь спальни, я вошел внутрь. Наташа сидела на краю разложенного  и застеленного постельным бельем дивана. Она встретила мое появление надменно-презрительным взглядом. Я, совершенно не стесняясь ее, разделся догола и полез под одеяло.
    – Выключай свет, сладенькая, – сказал я, – и иди скорее ко мне! Или, может, тебе вообще не в эту комнату? – добавил я ехидно, видя, что она не торопится выполнять мою просьбу.
     Это подействовало. Наташа встала, выключила свет, но и при тусклом освещении уличного фонаря, проникавшего внутрь комнаты, наблюдая за тем, как она раздевается, я наслаждался видом ее превосходных форм и, наливаясь истомой, сладостно вздрагивал при мысли о близости с ней. Девушка откинула край одеяла и, потеснив меня своим роскошным телом, улеглась рядом. Не теряя времени, я потянулся к ней, желая поскорее ее приласкать, согреть, подготовить к близости, но уже спустя несколько  мгновений мне пришлось убедиться, что она уже готова, да еще как! То ли спирт был тому причиной, то ли что-то еще, но Наташа, обхватив меня руками за плечи, потянула на себя, затем, энергично действуя бедрами, произвела введение моего мгновенно напрягшегося естества в свою Дундочку, которую в данном случае можно было назвать Дундой!, прошептала что-то наподобие: «мальчик» и стала энергично двигаться. Я почувствовал себя словно тот кораблик на бушующих волнах, который болтается в штормящем море, не находя берегов. (О! – это было необычное для меня ощущение, именно такое – впервые в жизни, и оно оказалось далеко не из приятных). Это действо, которым моя партнерша полностью руководила, продолжалось довольно долго, и я уже перестал ориентироваться во времени и в пространстве, когда, наконец, моя пассия, издав сладострастный стон, прекратила движения, по ее телу прокатилась мощная судорога, и в это мгновение мне тоже удалось кончить.
     Мы, успокаивая дыхание, какое-то время лежали рядом, затем я встал и, натянув трусы, направился в ванную комнату. На обратном пути меня из кухни окликнул Слава. Он сидел за столом нагишом и курил, перед ним на столе лежала открытая пачка «Космоса» и зажигалка. Взяв и себе сигарету, я прикурил и коротко спросил:
    – Ну и как там... мадам Лидия?
    – Тебя дожидается! – усмехнулся Славик. – Иди к ней, Савва, не пожалеешь, классная «трехстволка»!
     Внезапно наш разговор прервался каким-то шорохом. Одновременно повернув головы, мы увидели в проеме двери совершенно нагую Наташу, судя по всему, направлявшуюся в ванную. На мгновение задержавшись у кухонного проёма, она одарила нас надменным взглядом, и мы отчетливо услышали негромко сказанное ею презрительно-насмешливое:
– Козлы!
    Усмешка в мгновение ока слетела с губ Славика, лицо его окаменело.
    «Нарывается баба!» – пронеслось у меня в голове, но было уже поздно. Теперь Славик захочет ее за эти слова проучить, а я не смогу помешать ему в этом, не драться же мне с товарищем, который ко всему прочему является мастером спорта по боксу. Затушив сигарету, я вышел из кухни, прошел по коридору и заглянул в полуоткрытую дверь зала.
     На разложенном диване, обхватив ладонями коленки, боком ко мне сидела полностью обнаженная Лидия. Отрешенно уставившись в какую-то только ей видимую точку на противоположной стене, она легонько раскачивалась и едва слышно что-то бормотала. Подбородком она упиралась в свои худющие коленки и сидя в такой позе, занимала на диване меньше места, чем нераскрытая книга обычного формата.
      Разглядывая ее, я хмыкнул, а уже в следующую секунду услышал позади себя шаги шлепающих по полу босых ног. Я обернулся. По коридору, мерно покачивая обнаженными бедрами, шла Наташа, направлявшаяся в спальню, а позади нее, словно хищник, готовый наброситься на свою жертву, крался Славик, при этом он вопросительно глядел на меня; его ладони, крупные как лопаты, находились на уровне Наташиных ягодиц. Встретившись с ним взглядом и поняв, что от меня в данной ситуации уже ничего не зависит, я обреченно махнул рукой. Торжествующе взревев, словно победивший в единоборстве буйвол, Славка шагнул вперед, подхватил Наташу под ляжки, усадив ее таким образом на вытянутые руки, и понес в спальню.
      Я, честно говоря, никогда не интересовался чьими-либо сексуальными играми, но тут меня будто что-то подтолкнуло подглядеть тайну чужого соития. Кстати, в описываемый период ещё не наступила эра видеомагнитофонов и секс-фильмов к ним, так что мой интерес был объясним. Войдя в комнату, Славик подошел к дивану, выпустил Наташу из рук, и она, ойкнув, шмякнулась навзничь в постель, не успевшую еще остыть от наших с ней тел. Затем он завис над ней, мелькнул его детородный орган размером в пол-литровую пивную бутылку, а несколько секунд спустя его партнерша напряглась, задергалась и вскричала:
    – Славик, да он же у тебя... о боже?.. Пощади меня, пожалей!..
     В какое-то мгновение я, потеряв бдительность, высунулся из-за двери и тут же был замечен Наташей, которая при виде меня замычала что-то нечленораздельное и стала тыкать в сторону двери пальцем.
    – Савва, уберись к черту, – не оборачиваясь, проревел Славик, и я удалился, прикрыв за собой дверь. От нечего делать я направился на кухню, где сделал еще один уже ставший модным на нашем сегодняшнем вечере коктейль из спирта с компотом, и отправился в зал. По пути я придержал шаг и услышал за дверью громкие сладострастные стоны Наташи, которые мне получасом назад пробудить было никак не под силу, затем проследовал дальше. Лидия пребывала все в той же позе, в которой я наблюдал ее десять минут назад; взгляд ее был по-прежнему бездумен, она, казалось, медитировала. Когда я вошел, она медленно перевела свой взгляд на меня, и внезапно ее лицо исказилось гримасой ужаса!
    – Спокойно! – сказал я, миролюбиво поднимая ладонь, давая ей этим понять, что меня не надо бояться. – Я твой друг, и я принес тебе выпить.
     В течение следующих нескольких секунд на ее лице отобразилась вся сложная гамма бушевавших в ней чувств, затем Лидия стала понемногу успокаиваться и, наконец, взяв своей дрожащей ладошкой предложенный стакан, выпила залпом. Минуту спустя она была уже почти в норме, а я все смотрел на ее тщедушное тело и откровенно удивлялся, как такой бугай как Славик, вообще смог ее поиметь, да притом еще во все три естественных отверстия! Потому-то она и испугалась, увидев меня! Фантазия, вероятно, подсказала ей, что с моим приходом ей наверняка конец. После такого «полового гиганта» как Славик, чего, спрашивается, она могла ожидать от меня? Ведь перед ней возник самец размером не менее крупный, чем предыдущий.
    – Ты не будешь меня насиловать? – прервав мои размышления, спросила Лидия трепещущим голосом.
    Я улыбнулся, даже отсюда слыша, как в соседней комнате, за стеной, громко стонет то ли от боли, то ли от удовольствия, а может от того и от другого одновременно ее подруга и отрицательно покачал головой.
    – Хочешь, я тебе сделаю приятно, минет в смысле? – спросила она опять, на этот раз как-то участливо, ей явно хотелось доставить мне удовольствие.
     Я вновь отрицательно покачал головой и, покинув комнату, отправился на кухню.
     Остаток ночи для меня прошёл спокойно, я, кое-как пристроившись на диване рядом с Лидией, завернулся в одеяло и тотчас уснул.       
      Наутро я, как настоящий джентльмен, провел девушек до остановки автобуса, чтобы они не заблудились в незнакомом им районе чужого города; с самого пробуждения и до сих пор никто из нас не произнес ни слова. Посадив их в городской автобус, идущий в студгородок, я помахал на прощание рукой и навсегда исчез из их жизни и, очень бы хотелось надеяться, из памяти тоже.
     Так бы, наверное, и случилось в итоге, но примерно месяц спустя меня в городе встретил Славик и спросил:
    – Ты помнишь, Савва, тех стерв, медичек, что были тогда у меня дома?
    – Помню, конечно, а что? – вопросом на вопрос ответил я.
    – Так вот знай!.. Я проверился в вендиспансере инкогнито через одну знакомую и у меня нашли сифилис!.. Уже колюсь – бициллин, бийхиноль. Сходи и ты проверься. Ну и вляпались мы с тобой в дерьмо, Савва, ядрена их мать!
     Что я мог ему ответить? Буквально на днях я проверялся по линии медосмотра, обязательного по роду моей работы, и у меня, славу богу, все было в порядке.       
     «Бледная спирохета» – подумал я и покачал головой, вспомнив худую и тщедушную Лидию – какое точное, оказывается, «имечко» я дал ей тогда.
               
                1980г.
            
   


                Новелла седьмая

            Коктейль «Поцелуй Ямайки»
 
Темный ром            20 мл
Кофейный ликер  20 мл
Сливки                10 мл
Влить в бокал ром и ликер, сверху тонкой струйкой долить сливки.


             
                День Конституции.
               
                День Конституции напомнил мне
                усопшей бабушки портрет:
                портрет висит в парадной комнате,    
                а бабушки давно уж нет.               
                Игорь Губерман 
               
                1.               
      Этот праздничный октябрьский день 1980 года – день советской Конституции, - оказался чрезвычайно богатым на события.
      Итак, обо всем по порядку. Рано утром в наш прекрасный южно-молдавский город из Ворошиловграда приехали старинные друзья моего напарника Саши Чумакова. Их было двое: Иван – невысокий, плотно сложенный кудрявый цыган с острым и цепким взглядом небольших, черных, круглых как две пуговицы глаз из-под густых, косматых бровей. Как сообщил мне Сашка, он работал директором крупного мясного магазина на одном из рынков города; второго парня звали Сергей – это был голубоглазый шатен, тоже крепыш, только он был повыше ростом и постройнее своего товарища. Этот его приятель работал в Ворошиловграде директором коктейль-бара. Ребята эти были совсем еще молодые – до тридцати, а в таком возрасте занимать столь престижные и доходные места в крупном областном центре – это, скажу я вам – ой-ой-ой! – немало значило.
     Не знаю, какие такие дела они имели с моим напарником Сашей, скорее всего серьезные, денежные, а для меня, человека непосвященного, как, впрочем, и для любого другого, версия звучала так: друзья, взяв отпуска на своих местах работы, приехали навестить своего старого приятеля, с которым они были знакомы чуть ли не с пеленок, а заодно повеселиться, то есть погулять и попьянствовать.
     Свою машину, серого цвета «Волгу» со спортивными колесами, ребята поставили у входа в бар, чтобы всегда была под рукой, да и под присмотром – ведь машина эта была не совсем обычной: в ней было наворочено немало всяких разных дополнительных прибамбасов, таких как форсированный двигатель, особая, широкая резина с усиленным протектором, хитрые импортные сверхсильные фары, японская стереосистема, а также миниатюрный телевизо
 р внутри салона, пять-шесть разнокалиберных антенн на крыше для телевизора и радио, а в багажнике даже имелся небольшой холодильник-бар.
     Саша попросил меня принять его друзей, как и полагается добрым и гостеприимным хозяевам: выставить им кабак, пригласив для украшения компании представительниц прекрасного пола, а затем, после закрытия ресторана, продолжить мероприятие в баре. Я, естественно, согласился, и мы распределили обязанности: Саша отправился заказывать столики на вечер в зал ресторана, предварительно набросав примерное меню, я же взял на себя решение деликатного вопроса, касающегося представительниц прекрасного пола – поиск подходящих девушек для нашего мероприятия. И это, скажем, весьма непростое задание мне удалось решить неожиданно быстро: в обеденное время, когда я, весь в делах и заботах, носился по ресторану, распределяя и раскладывая по кладовкам и складам полученные товары – очередной недельный завоз, в вестибюле я случайно наткнулся на трех хорошеньких девушек, крутившихся у трюмо около женского туалета.
     Остановившись, я с удовольствием стал разглядывать их, одновременно пытаясь угадать, девушки только пришли в ресторан или уже отобедали и собираются уходить, затем, набравшись храбрости, направился к одной из них – среднего роста блондинке с короткой стрижкой платиновых волос, так как в эту самую минуту девушка на пару шагов отдалилась от своих подруг. Лицо ее мне показалось открытым и приветливым, я, подойдя, поздоровался, назвал свое имя и сказал ей, что был бы счастлив познакомиться. Девушка удивленно оглядела меня, посчитав, видимо, что я грузчик или уборщик, так как на мне был синий рабочий халат, и мне пришлось сказать ей, что работаю барменом, после чего она одарила меня лучезарной улыбкой, и мы тотчас же  нашли общий язык и  познакомились. Но не успели мы с Людмилой, - так звали девушку, - перемолвиться и несколькими фразами, как она огорошила меня сообщением, что они уже отобедали и теперь торопятся в студенческий городок, где обязаны присутствовать на торжественном собрании, посвященному дню Конституции.   
      Увидев, что я расстроился тем, что они уже уходят, Людмила сказала, чтобы я не огорчался, и что она постарается уговорить своих подруг прийти в ресторан позднее, вечером, когда все праздничные мероприятия в студенческом городке закончатся. Я, воодушевлённый этим, сказал ей, что буду их ждать и специально выйду в фойе к десяти часам, чтобы встретить у входа.
     Проводив Людмилу до дверей ресторана и мило с ней попрощавшись, я возликовал: приглашать в нашу компанию на сегодняшний вечер наших, местных дамочек легкого поведения у меня не было никакого желания, так как они все уже порядком нам поднадоели, а вот встреча со студентками Кишиневского медицинского института предвещала нам интересные и разнообразные приключения. Да-да, и я сейчас поясню почему: быть может, студентам-медикам, работавшим на местном консервном заводе, и важно было знать, как консервируются продукты: мясо, овощи и фрукты, перед тем как попасть в банки; я также не в курсе, как там у них обстояло дело в плане процентно-производственных показателей, но в развлекательной программе нашего города столичные медики, и особенно медички в этом году проявили себя весьма активно и были на первых ролях, пользуясь у городских ловеласов бешеным успехом и заслуженным уважением.
     Бар я открыл в семь вечера, по расписанию, а уже около восьми часов в дверях возник мой нарядно одетый напарник Александр: он почему-то прибыл не один, а вместе со своей мамочкой, которая, кстати говоря, присутствовала на всех без исключения увеселительных мероприятиях вместе с сыном, независимо от того, по серьезному ли поводу предстояла встреча, или же намечалась банальная, как, например, сегодняшняя, пьянка.
     Сашина мама, - здесь я хочу специально остановиться на этом, - была особой весьма примечательной: на первый взгляд она казалась обыкновенной располневшей провинциалкой с простым русским лицом, возрастом 50+, однако когда вы видели ее глаза, этот пронизывающий вас насквозь взгляд, более подходивший какому-нибудь полковнику КГБ, вы чувствовали себя, словно просвечиваемым рентгеном. Эта женщина целых тридцать лет проработала в торговле, из них двадцать – заведующей областной промтоварной базой все в том же Ворошиловграде, и имела огромный опыт общения с людьми самого разного пошиба и ранга, начиная от алкашей-грузчиков и заканчивая руководителями областного масштаба, а порой и повыше.
     Итак, Саша вместе с мамой поднялся в зал, где накануне им был заказан банкет на десять мест, для чего официанты попросту состыковали вместе три столика.
     Наши гости, Ваня-цыган и Сережа, прибыли в ресторан вскоре вслед за ними, и я их сопроводил наверх. Ваня, как выяснилось несколько позднее, до прихода в ресторан обошел в сопровождении своего друга весь центр города; прилично подвыпив, он пребывал в прекрасном расположении духа, любил весь мир, а посему желал облагодетельствовать всех местных одноплеменников, а если конкретно, то повсюду, где Иван встречал цыгана, а в нашем городе их проживает немало, он обнимал, целовал его или ее, и дарил каждому по пяти рублей.
     Уже поднимаясь по лестнице, ведущей в зал ресторана, он остановился, заметив крутившегося около швейцара чернявого кудрявого мальчишку лет десяти, вернулся, несколько секунд умильно на него глядел, затем подошел и, произнеся что-то по-цыгански, обнял его, поцеловал в макушку, затем вынул из кармана пять рублей (он их специально наменял, что ли, пятерки эти?), сунул мальчику в нагрудный карман рубашки, шлепнул его легонько по спине и, вполне довольный собой, продолжил свой путь, – товарищ его, Сергей, стоя на лестнице, все это время терпеливо его дожидался.
     Став очевидцем этой сцены, я невольно улыбнулся: мальчика, которого Ваня принял за цыгана, звали Яков, а фамилия его была Зильбер – его отец, Лева, мой давний приятель и карточный партнер, живший неподалеку от ресторана, часто присылал сюда своего сынишку за сигаретами.
     Когда часы показали без нескольких минут десять, я вышел в фойе. Парадная дверь с обращенной наружу табличкой «Мест нет» была заперта: дядя Леша, наш «гвардии» швейцар исполинского двухметрового роста, сегодня был как никогда официален и строг, и никого внутрь не пропускал; даже постоянных клиентов, которые, как он знал, всегда дадут рублик, или нальют ему в баре полста, а то и сто граммов водки.   
     А дело было в том, что в этот праздничный вечер количество желающих попасть в ресторан оказалось гораздо большим, чем позволяло наличие посадочных мест, что, на мой взгляд, говорило о том, что день Конституции свято чтится жителями нашего городка, а также славно празднуется.
     Всмотревшись сквозь стеклянную дверь в толпившихся за ней людей, я заметил трех нарядно одетых юных дам, не смешивавшихся с публикой, а скромно стоявших в сторонке, и в одной из них я узнал Людмилу, с которой познакомился накануне днем. Дядя Леша по моей просьбе на минуту приоткрыл половинку двери, и я, выскользнув наружу, притянул каждую из девушек за руки сквозь толпу прямо к дверям, а затем с немалым трудом протащил внутрь. Во время этой «операции» меня кто-то из толпы тянул за одежду в обратном направлении, некоторые просительно звали по имени, кто-то даже требовал, чтобы я им помог пробраться внутрь, а кое-кто даже посылал вслед ругательства, но я не имел никакой возможности уделить внимание еще кому-либо и потому остался к этим просьбам глух и нем.
     Пока девушки приводили себя в порядок в вестибюле у зеркала, поправляя платьица и слегка помятые прически, я с большим удовольствием их разглядывал. Что ж, признаюсь сам себе, да и вам, дорогой читатель, что такого шикарного «букета», примкнувшего к нашей компании, я просто не припомню – все три девушки были просто прелестны, одна другой краше.      
     Людмила, с которой я познакомился накануне днем, была одета в обтягивающее синее платье, великолепно подчеркивающее ее формы – особо приметны были ее красивые плечи и руки, узкая талия, изумительной формы бедра и стройные ножки. Немного неожиданно на этом фоне смотрелся ее относительно небольшой бюст, однако и этой милой, на мой взгляд, диспропорции имелось объяснение – на ту часть тела, что выше талии, Людмила могла надеть вещи 42-44 размера, а размер ее бедер был, наверное, 50, не меньше. Когда девушки закончили свои манипуляции у зеркала, Людмила представила меня своим подругам. Одна из них, Елена, была прекрасно сложенной шатенкой чуть выше среднего роста с привлекательным умным лицом, и, как вскоре выяснилось, с хорошими, я бы даже сказал аристократическими манерами, другая девушка – Эльвира, была, быть может, попроще и не столь эффектна на фоне своих подруг, но, тем не менее, с красивой прической и добротным макияжем она выглядела вполне приемлемо, к тому же девушка была улыбчива и весела, что делало ее желанной и востребованной в любой компании.
     Мы поднялись на второй этаж, и я не без торжественности, а даже с некоторой помпезностью препроводил девушек к столу, за которым уже вовсю веселились остальные члены нашей компании.
     Я ожидал подобной реакции: появление девушек было встречено восторженными возгласами присутствующих мужчин, и я понял, что свою миссию выполнил с блеском. Девушек тут же усадили на почетные места, пара минут ушло на представление и знакомство, после чего кто-то из мужчин предложил выпить за прекрасных дам. Елена и Эльвира попросили себе шампанского, Людмила же шепнула мне на ухо, что ничего, кроме водки не пьет, считая ее своим любимым напитком. Интересное дело, подумал я, наливая в ее рюмку водку, лично мой любимый напиток лимонад, без всех остальных я мог бы без проблем прожить до самой старости. Тем не менее, выпив за компанию рюмку водки, я поспешил в бар, где к этому времени уже образовалась очередь «страждущих» клиентов.
     К одиннадцати часам в баре появилась Людмила Гончакова, деловая партнерша моего напарника Саши, которая по роду своей деятельности была спекулянткой всесоюзной, а заодно и международной категорий, а главное – для нас – числилась постоянной клиенткой бара с самого его открытия. Войдя, она небрежным кивком поздоровалась со мной, попросила для себя безалкогольный напиток и, опершись локтем на стойку, со стаканом в руке, стала наблюдать за находившимися в баре клиентами. Почти следом за ней в баре появился Володя Сладков, мой приятель. Парень пел и играл на гитаре на танцульках во Дворце культуры, впрочем, в последние месяцы он, зачастую пренебрегая своими прямыми обязанностями, большую часть времени обретался в баре, благо, что ДК соседствует с рестораном. Эту пару я тоже отправил наверх, для укрупнения и укрепления компании, где, таким образом, уже собралось вместе с ними девять человек, – я, таким образом, был десятым.
    Время за работой летело быстро, и вскоре стрелка часов перевалила отметку 23.30, что, согласно распорядку бара, позволяло мне закрыть заведение, о чем я и объявил вслух присутствующим своим обычным: "Dear friends, see you tomorrow". (Дорогие друзья, увидимся завтра). Следует отметить, что мои клиенты в этот вечер оказались столь послушными, что я удивился: неужели уже одно только название праздника – день Конституции – так дисциплинирует граждан? Короче, в течение последующих пяти минут мои клиенты без препирательств, которые нередко случаются в другие дни, покинули бар, причем часть из них отправилась домой, а другая часть поднялась в зал ресторана.
    Следом за ними отправился и я. Наверху, и это можно было предположить, мне открылась впечатляющая картина - праздник был в полном разгаре: за каждым из 4-местных столиков сидели семь-восемь, а порой и до десяти человек, стаканов и рюмок на всех не хватало, но, слава богу, в Молдавии существует обычай пить по кругу из одного стакана, лишь бы алкогольных напитков было в достатке, поэтому трезвых и недовольных не было, – все выпивали, веселились и развлекались, как умели. Гул голосов, смех и звон столовых приборов порой заглушали музыку; взмыленные официанты, держа над головой переполненные подносы, носились по залу, удивительным образом лавируя среди множества гостей. При этом видимость в зале была минимальной, но не по причине недостатка освещения: так, если встать в одной части зала, то противоположная ее часть едва просматривалась сквозь сизую завесу сигаретного дыма, так как курили все. На балконе, опоясывающем ресторан по полупериметру, выставлены были все столы, имевшиеся в наличие, включая столик администратора, а также всевозможные вспомогательные тумбочки, столики из комнаты официантов, буфета, кабинета директора и даже огромный поварской металлический стол для разделки мяса – все пошло в ход, когда народ жаждал ПРАЗДНИКА.
     На небольшом пятачке перед эстрадой под разухабистую мелодию извивались в танце до полусотни лиц обоего пола, возрастом от пятнадцати до семидесяти лет; горящие взоры кавалеров были устремлены на дам, которые в своих платьях в обтяжку и глубоким декольте действительно были все поголовно красивы, или, как минимум, дразняще-привлекательны.
     Сегодня в зале трудилась бригада «мальчиков» - то есть все официанты в смене были молодые ребята, которые совсем недавно – всего несколько месяцев тому назад закончили торговое училище, и звали их: Виктор, Петр, Иван, Григорий, вновь Виктор и Кирилл, – все они вполне заслуживают того, чтобы я здесь озвучил их имена, а с некоторыми из них нам еще придется встречаться и в дальнейших повествованиях. Кивая знакомым, которые составляли не менее половины собравшихся здесь отдыхающих, и, отвечая на их приветствия, я всего в каких-нибудь десять минут сумел пробраться к нужному мне столику, расположенному в центре зала, где, наконец, влился в свою компанию. Там, завладев половинкой стула, которую мне любезно предоставила одна из «моих» студенток - Людмила, и, вооружившись бокалом, который ее же дружеской рукой тут же был наполнен водкой, я принял живейшее участие во всеобщем праздновании.
     Незаметно бежали минуты, звучали тосты и заздравные, торжество продолжалось, все более набирая обороты, и все его участники, а их здесь было никак не менее трех с половиной сотен (при норме в 200 человек), усиленно накачивались спиртным. Лица мужчин тяжелели, но одновременно их морщины разглаживались, так как проблемы улетучивались, мир становился добрее, дамы становились все красивее и доступнее. Разгулявшаяся не на шутку публика никак не отреагировала на наступление полуночи, когда в зале наполовину уменьшили освещение: народ, как ни в чем ни бывало, продолжал пить и веселиться, совершенно не торопясь покинуть ресторан; а наша компания тем временем в полном составе перебралась в бар.
               
                2.
               
                Люблю, с друзьями стол деля,
                поймать тот миг, на миг очнувшись,               
                когда окрестная земля               
                собралась плыть, слегка качнувшись.               
                Игорь Губерман
    
      Едва мы, смеясь и весело переговариваясь, вошли в бар и стали рассаживаться вдоль стойки, как Ваня-цыган, профессиональный мясник, завладел всеобщим вниманием и безапелляционным тоном заявил, что теперь нам всем придется пить коктейли, приготовленные по его собственному рецепту.      
     Заинтригованные гости вначале с восторгом, а затем с выражением легкого ужаса на лицах наблюдали, как  он, став на барменское место и решительно закатив рукава, словно прямо на глазах присутствующих собирался разделать тушу как минимум мамонта, не мудрствуя лукаво, поставил перед каждым большой фирменный стакан емкостью в треть литра. После чего Иван одну за другой стал открывать бутылки с КВВК (коньяк выдержанный, высшего качества), 45* – это был самый дорогой коньяк, имевшийся в наличии на тот момент в баре.
     Он наполнил коньяком все стаканы доверху, после чего бросил возле каждого по шоколадной конфетке и строго предупредил присутствующих, чтобы все выпили до дна. Я не буду здесь описывать саму процедуру происходящего, скажу только, что мы ввосьмером – три девушки и пятеро парней (Людка-спекулянтка и Сашина мама к этому времени уже покинули нашу компанию), - в три приема с небольшими перерывами выпили 16 бутылок коньяка, то есть на каждого пришлось ровно по литру этого напитка, не считая всего того, что было нами выпито прежде наверху.
     Пока мы таким образом «взбадривались» коньяком, часы на стене пробили второй час ночи. Саша вышел в фойе, а вернувшись, сообщил нам, что зал ресторана уже пуст, и что вслед за клиентами его покинул обслуживающий персонал, то есть мы остались в здании одни. Узнав об этом, я тут же открыл настежь дверь бара, ведущую в фойе, чтобы иметь свободный доступ в любые помещения ресторана, включая туалет.
     Я, надо признать, участвовал в пьянке со всеми наравне, хотя, пожалуй, имел перед остальными собутыльниками некоторую фору – ведь до полуночи я выпил немного (зато, кстати сказать, и не закусывал), и, таким образом, принял на себя в основном последний, коньячный, но все же достаточно тяжелый, если не сказать нокаутирующий удар.
     Кружась в танце с Эльвирой, я своей быстро хмелеющей головой пытался решить, которой из трех девушек мне следовало сегодня отдать предпочтение. Более всех мне импонировала красивая аристократичная Елена; Людмила, обладательница великолепной фигуры, тоже привлекала меня; да и Эльвира, чего уж там, была вполне достойной партнершей, таким образом, у меня, нахала, от этого изобилия попросту глазёнки разбежались.    
     В очередной раз оглядев стройную фигурку Елены, которая, на мой взгляд, выглядела весьма импозантно, что делало её несколько предпочтительнее своих подруг, я сделал, наконец, свой выбор, и по «секрету» шепнул Вовке Сладкову, что с удовольствием завершил бы этот вечер с ней, на что мой товарищ одобрительно кивнул. Для реализации своего плана я первым делом собрался было пригласить девушку на танец, чтобы поговорить с ней конкретно по существу дела, однако, как назло, она в это самое время куда-то вышла, и я вновь отправился танцевать с Эльвирой. Как только закончилась мелодия, показавшаяся мне бесконечной, я усадил свою партнершу в кресло, огляделся по сторонам, разыскивая Елену, но она, как ушла куда-то, так до сих пор назад не возвращалась, хотя прошло, по-моему, не менее 20-ти минут, а то и все полчаса. Тогда я решил отправиться на поиски девушки, отметив для себя, что Людмила находится на месте, сидит с Володей и Сашей за столиком и о чем-то увлеченно с ними беседует. Таким образом, в баре кроме Елены отсутствовали двое наших гостей – Ваня и Сережа, – и этот факт меня насторожил. И, как очень скоро выяснилось, не зря.
     Воспользовавшись тем, что в ресторане было полно укромных местечек, наши «дорогие» гости, перехватив Елену на выходе из туалета, с шутками и прибаутками утащили девушку наверх, в банкетный зал, где и совершили над ней акт насилия. Когда я ее там после нескольких минут поисков обнаружил, девушка сидела в кресле под большим фикусом в кадке и, уткнувшись лицом в ладони, плакала. Нехорошо плакала, обиженно, навзрыд, плечи ее при этом мелко вздрагивали.
– Леночка, что с тобой? Что произошло? – спросил я, легко касаясь ее плеча. – Тебя кто-нибудь обидел?
    Девушка не отвечала, но в это самое время меня сзади за шиворот потянула чья-то рука, я обернулся – это был Вовка Сладков. Он отвел меня в сторону и зашептал на ухо:
 – Можешь с этой Леной делать все, что тебе захочется, только не целуй ее, слышишь, потому что она – «законтаченная». Пацаны меня специально послали тебя предупредить.
    В одно мгновение силы оставили меня, и я опустился на ближайший стул. Скоты! Эти наши гости – Иван и Сергей – мерзкие твари. Они надругались над девушкой, тыкая ей в лицо своими членами. Нет, я лично не против секса и каких-либо его разновидностей, но ведь не таким же способом – угрозами и силой, да еще и вдвоем! Пожалуйста, встречайся себе с девушкой один на один, и занимайся с ней всем тем, что она тебе позволит. И что теперь делать, думал я, что я мог изменить, исправить? Да ничего. Попросту поздно. Да еще попробуй, скажи им что-нибудь, этим Ване и Сереже, да что им, даже мои друзья Саша и Володя, если я начну возникать и возмущаться случившимся, поднимут меня на смех, скажут: какого черта? Ведь эта Елена тебе никто – всего лишь несколько часов тому назад ты с этими девушками впервые познакомился.
     Да, уныло подумал я, нехорошо как-то все складывается по отношению к девчонкам, которых, кстати, я сам же на этот вечер и пригласил. Тем более что свои дальнейшие планы я в большей степени связывал именно с Еленой, и она, как мне казалось, отвечала мне взаимностью, или, по крайней мере, симпатизировала мне. Но теперь ей, после всего произошедшего здесь, конечно же, не до меня и не до секса. Когда я окончательно осознал это, оставаться в этой компании мне стало попросту противно и гадко. Я помог Елене встать, затем обнял девушку за плечи и отвел в бар. Оба «героя» Ваня и Сережа уже находились там. Стараясь не смотреть на них, я отозвал Сашу в сторону и сказал ему, что хочу покинуть компанию, и предложил ему выпроводить парней из бара, а девчонок отвезти в студенческий городок, или же, если кому-либо такой план не подходит, пусть тот до утра в баре и остается.    
     Саша уже знал о том, что произошло с Еленой, он также заметил мое состояние, поэтому первым делом поспешил меня утешить:
– Савва, да не убивайся ты так, что с этой девкой сделается? Подумаешь, пошутили с ней чуток, ну и что с того, от нее ведь не убудет. Откуда нам-то знать, может, ей это нравится? Давай забирай с собой какую-нибудь девку, а с остальными, положись на меня, я сам все улажу.
– Отвези меня... отсюда, пожалуйста, – брезгливо скривился я, вынимая из кармана связку ключей от бара и протягивая ему.
               
                3.
               
                Где ты нынче? Жива? Умерла?
                ты была весела и добра.
                и ничуть не ленилась для ближнего               
                из бельишка выпархивать нижнего.               
                Игорь Губерман               
      
      Саша, захватив с собой ключи от машины, отправился на выход, я же, следуя за ним, безотчетно ухватил за руку девушку, находившуюся ко мне ближе всех, - ею оказалась Людмила, - и увлек за собой.      
      Нет, Людмила не была против того, чтобы уйти со мной – она лишь бросила на меня удивленно-вопросительный взгляд, затем подхватила со стула свою сумочку и послушно последовала за мной. Девушка, конечно, замечала, что я целый вечер уделял повышенное внимание Елене, поэтому, наверное, и удивилась моему неожиданному порыву.
     Спустя несколько минут Саша на своем «Жигуленке» отвез нас с Людмилой в район Липованки, к дому нашего общего товарища Вячеслава Елдакова – какого-либо другого подходящего места, куда я бы мог заявиться на ночь вот так запросто с девушкой, у меня попросту не было. А Славка, мой приятель, проживал в своей собственной двухкомнатной квартире, в которой, как он неоднократно заявлял, для меня всегда найдется уголок.
     Поблагодарив Сашку, который тут же отправился в обратный путь, мы с Людмилой вошли в подъезд, где в потемках, так как лампочка в нем отсутствовала, с трудом нашли нужную нам дверь. Я постучал. На часах было почти три часа ночи и Славка, конечно же, спал и на стук не отозвался. Не желая будить соседей, я решил немного изменить план действий и увлек Людмилу на улицу, где по узкой бетонной дорожке-отмостке, опоясывающей дом, мы пробрались к окнам нужной нам квартиры, расположенным по другую сторону дома. То есть, я намеревался попасть в квартиру через балкон. С тоской в сердце я думал о том, что если бы не литр коньяка, плещущийся в моем нутре, который, периодически вызывая тошноту, отравлял мне тем самым само существование, то вечер не казался бы мне окончательно испорченным. Людмила же, моя замечательная спутница, к моему глубочайшему удивлению, казалась вполне в норме, кстати, я еще в баре заметил, что Людмила была трезвее всех остальных, включая мужчин. Весьма похвальная стойкость для молоденькой женщины, скажу я вам.    
      Славкина квартира располагалась на первом этаже, но имела, как и все прочие квартиры первого этажа в этом доме балкон особой постройки, благодаря чему окна здесь располагались значительно выше, чем в обычных домах.
     Итак, обойдя дом, мы увидели перед собой сплошной ряд нависающих прямо над головой балконов. Прикинув расположение подъезда и квартир в нем, я стал вычислять нужный нам балкон, и вскоре, как мне показалось, это мне удалось. В слабом свете уличного фонаря, расположенного неподалёку, мы с Людмилой осмотрели его снаружи. Балкон находился высоко, на два десятка сантиметров выше моей головы, но всё же снаружи можно было, обладая достаточной ловкостью и сноровкой, забраться внутрь, при этом окна в нем были относительно узкими, то есть не приспособленными для того, чтобы в них лазить. Но где, скажите мне, не пройдет нетрезвый искатель приключений, когда рядом с ним хорошенькая, терпеливая, а главное, готовая на все юная дева? Пару раз подпрыгнув, я открыл одно из окошек, затем взялся за раму, подтянулся на руках, и, сделав выход силой, подтянул тело на уровень окна, после чего с немалым трудом протиснул одну ногу внутрь. Балансируя на этой ноге – вторая пока еще оставалась снаружи, – я протянул Людмиле руку, чтобы помочь девушке забраться наверх. Но едва она подала мне руку, как мы услышали чей-то мужской голос:
– Это еще кто тут, бляха муха, ко мне в окно лезет?
– Не ссы, Славка, это свои, – сказал я не очень уверенно, потому что голос говорившего показался мне незнакомым. Повернув голову, я вгляделся в темноту квартиры и увидел в проеме балконной двери незнакомого мне мужика в нижнем белье, в руке которого тускло блеснула железка, судя по всему топор. Уже сообразив, что это не Славик, но, еще не догадавшись, что забрался на чужой балкон, я сказал ему храбрясь:
– Ну ты, герой в кальсонах, сходи, позови Славку. И спрячь топор, не то ведь отберу и задницу надеру.
     Хотя позиция, в которой я в настоящий момент находился, мало подходила для борьбы с кем-либо, пьяного гонору мне было не занимать. А вот двинуться ни вперед, ни назад я уже не мог – вперед было попросту опасно, назад вроде как позорно.
     Тем временем рядом с темным силуэтом мужчины возник еще один – светлый, которой при виде меня рассмеялся женским голосом:
– Вот это интересно! Хотелось бы знать, кто это к нам в такое время в гости пожаловал?
– А ну-ка ты, баба, закрой рот, смотри, интересно ей, – прикрикнул мужик на женщину, и обращаясь уже ко мне, спросил: –  А ты зачем вообще сюда полез? К моей жене, что ли, добираешься?
– Вообще-то я лезу в квартиру к Славику, - ответил я. – А жена мне твоя и на фиг не нужна, у меня, вон, видишь, своя имеется.      
     Мужик опасливо, все еще держа топор наготове, приблизился к окну и стал всматриваться сквозь стекло наружу, а я тем временем перенес внутрь балкона вторую ногу и оказался внутри целиком, в результате чего почувствовал себя более уверенно. Разглядев внизу сопровождавшую меня девушку, мужик уже гораздо более дружелюбным голосом сказал:
– Славкин балкон следующий будет, вон он, слева, ну а ты можешь выйти через двери.
– Нет, через двери нас не устраивает, – заявил я, пускаясь в обратный путь. – Извини, брат, попутал.
    «Штурм» второго балкона прошел гораздо быстрее и успешнее, сказался, наверное, приобретенный опыт. Теперь я уверенно затянул за собой на балкон Людмилу, и мы вместе стали вглядываться внутрь темной комнаты, при этом я, сделав неосторожное движение, ударил локтем в остекленную дверь, которая завибрировала с характерным звоном. Спустя несколько секунд внутри помещения загорелся свет и сквозь оконное стекло мы увидели могучий голый торс, принадлежавший, несомненно, Славику. Я радостно закричал:
– Ты что же это, сволочь, своим не открываешь?
     Славик шагнул к балконной двери и одним рывком открыл ее. По виду моего приятеля нельзя было сказать, чтобы он был рад нашему появлению; Славик равнодушно протянул ладонь для рукопожатия и сонно сказал:
– Какого черта в такое время болтаетесь, спать не даете?
– Ну-ка, давай, вначале приглашай к себе старого приятеля, а все остальное потом, - сказал я, пожимая ему руку. И тут же спросил: –  Можешь нас приютить до утра?
– Да куда же от вас денешься? – сказал он, стоя перед нами в «семейных» трусах и почесывая волосатую грудь. – Давайте проходите быстро в спальню.  - Славик повернулся и пошел впереди нас, по дороге щелкнув выключателем верхнего света. По ходу я успел заприметить женскую фигуру в постели, скрытую от нас простыней до самых глаз. Однако в то самое время, когда мы проходили мимо, обладательница фигуры вдруг вывалилась из-под простыни и свесилась с дивана, заголив крупную белую спину и широкую задницу, а руки ее проворно стали вправлять ленту в прорезь магнитофона. Надо же, меломанка, даже посторонних не постеснялась, ухмыльнулся я, когда вслед нам заиграла негромкая танцевальная мелодия. Славик, шедший впереди, толкнул дверь в спальню, включил свет, и пока Людмила, щурясь, осматривалась в комнате, он глядел на нее долгим, липучим взглядом.
– Спасибо, хозяин, - как можно беззаботнее сказал я, - а теперь можешь идти к своей девушке, не то она, бедненькая, того и гляди вспотеет под простыней, тебя дожидаясь. 
      Славик, похабно ухмыляясь, с вопросительным выражением  на лице попытался поймать мой взгляд, но я быстренько вытолкал его из комнаты и закрыл дверь на защелку.
     Оставшись наедине, мы с Людмилой внимательно поглядели друг на друга: здесь, в этой комнате, посреди которой стояла уже застеленная не слишком свежим бельем кровать, нам предстояло знакомиться и любить друг друга. Пытаясь стряхнуть с себя то муторное алкогольное состояние, в котором я пребывал последние час-полтора, я помотал головой, отчего мне немедленно сделалось еще хуже, после чего, с трудом сфокусировав взгляд, уставился на роскошные бедра своей спутницы (выше я попросту не мог поднять глаз – голова бы закружилась) и слабовольно подумал: вот, пусть она, блин, сейчас только скажет что-то вроде: «Я не могу... мне не хочется... давай в другой раз...», и я тотчас же завалюсь спать, не обращая внимания на то, что рядом со мной находится столь привлекательная женщина, – до того мне было в этот момент худо от выпитого. Людмила же, которая, судя по всему, чувствовала себя вполне нормально, выключила верхний свет (теперь лишь немного лунного света проникало сквозь окно) и преспокойно разделась передо мной. Последовав ее примеру, я тоже стал разоблачаться, с радостным удивлением, почти с трепетом разглядывая великолепное тело своей партнерши – божественной красоты бедра, стройные, крепкие икры и тонкие лодыжки, а прямо напротив моих глаз, обезоруживая своей естественной наготой, дерзко торчали направленные прямо на меня темные сосочки, растущие из совсем еще на вид девичьих, в форме опрокинутых чаш грудей.
     Боже, как она мила в своей наготе, мелькнула в моей голове последняя разумная мысль, после чего я шагнул вперед, припадая к этим чашам губами, лицом, руками, а затем мы повалились на простыни.
     Наша первая с Людмилой встреча в постели продолжалась совсем недолго и носила сумбурно-хаотический характер, после чего, наверняка так и не прочувствовав меня как следует, девушка получила торопливый поцелуй с пожеланием спокойной ночи, после которого я, отвернувшись к стене, провалился в тяжелое забытье, мало напоминавшее сон. Увы, выпитый накануне в чрезмерном количестве коньяк, отравляя самоощущение, напрочь лишил меня радости и ощущений от естественных прелестей жизни.
     Казалось, прошло всего несколько минут, когда мой сон, и так далеко не спокойный, был потревожен сильным стуком в дверь. С огромным трудом я разлепил веки, поднялся с постели и подошел к двери, твердо решив послать любого, кто бы за ней не оказался, куда подальше.   
     Это был, конечно же, Славик. Как только я открыл, он предстал передо мной все в том же виде, то есть в семейных трусах. Бросив взгляд внутрь комнаты, он басовито зашептал:
– Давай, что ли, меняться, Савва, за эти два дня мне моя подруга вот уже как надоела. – В подтверждение своих слов он провел ладонью по горлу.
– Иди-ка ты к черту, друган, - четко произнес я, соорудив перед самым его носом дулю, - я свою сам еще толком не распробовал. (И это была истинная правда. Но еще большей правдой было то, что я свою партнершу не собирался ему отдавать не при каких обстоятельствах).
      Славик обиженно засопел носом, повернулся и отправился восвояси, а я бегом, потому что так и не сподобился одеть хотя бы трусы, помчался в туалет. Через минуту, совершая обратный путь, я услышал стук во входную дверь, и, ни на секунду не задумываясь в правильности своих действий – а ведь я находился в чужой квартире - отправился открывать.      
     Щелкнул замок и в следующее мгновение дверь, распахнувшись, прижала меня к стене, затем мимо моих глаз прошелестело что-то пугающее багрово-темное, потом я увидел перед своими глазами непонятно откуда здесь взявшуюся спину моего напарника Саши – он шагал по коридору, держа в руках большое красное знамя с серпом-молотом и профилем Ленина. Вот черт, это и вправду он, или у меня уже начались галлюцинации, подумал я, шагнув следом за Сашкой, и как раз в это мгновение он в полный голос запел:
     «Вставай, проклятьем заклейменный...».
     Я поневоле на ходу подравнял шаг, но уже в следующую секунду, почувствовав за своей спиной движение, обернулся – оказывается, позади нас следовала вся остальная братия, оставленная мной накануне в баре. Причем, в полном составе: первыми шли гости из Ворошиловграда Иван и Сергей, за ними следовали подруги Людмилы Елена и Эльвира, замыкал «колонну» едва державшийся на ногах Володя Сладков – певец и музыкант; все они на разные голоса подхватили слова интернационала и стали вразнобой подпевать знаменосцу.
– С днем Конституции вас, друзья! –  заорал Сашка. Дойдя до конца коридора, где, обернувшись, заметил меня. – С днем проституции тебя, дорогой напарник!
     Отвечать ему у меня не было ни сил, ни желания, и я лишь молча покрутил пальцем у виска. Внезапно дверь слева от меня, мимо которой я только что проследовал, отворилась – следуя за Сашкой, я, оказывается, прошел мимо «своей» комнаты, и рука Людмилы втянула меня внутрь, другая одновременно сунула мне в руки плавки, и я услышал ее шепот: «Оденься сейчас же, ненормальный». Я облачился в плавки и вновь выглянул в коридор, а в это самое время из своей комнаты вышел, застегивая брюки, Славик. Окинув всю веселую гопкомпанию гневным взглядом, он воскликнул:
– Да вы охренели, черти, пять утра, а мне в семь на работу вставать.
    Нестройный хор смолк, и Сашка сказал пьяно, с пафосом:
– Я пришел сюда, друзья мои, убедиться в том, что вы живы и здоровы.
– Со мной все в порядке, – сказал Славик сердито, - а если ты беспокоишься о своем напарнике, можешь его забрать отсюда к чертовой матери.
     Пока он это говорил, я стоял и с виноватым видом поглядывал на девушек, ведь это именно я пригласил их на этот вечер, и в какой-то мере был ответственен за них, поэтому испытывал сейчас глубокий стыд, особенно перед Еленой, которая остановилась рядом со мной. Девушка, тем временем, подозрительно оглядев меня с головы до ног, толкнула дверь и раскрыла ее шире.
– Людмила, ты в порядке? –  спросила она в темноту.
– Да, Ленца, со мной все нормально, - сказала Людмила, появляясь на пороге комнаты, причем, что меня особенно удивило, она уже успела надеть платье. – Как вы? Все в порядке? Эльвира с вами?
– Да, –  был ей ответ.
     Чувствуя, что меня покидают последние силы, я шагнул внутрь, подошёл к дивану и кулем повалился на него. Девушки вошли в комнату следом и, косясь на меня, стали о чем-то шептаться, а я, закрыв глаза, мгновенно провалился в сон.
     Проснулся я довольно поздно, будильник, стоявший на трюмо, показывал 12.30 пополудни. Вот это да, ведь уже полчаса как у меня началось рабочее время, невольно подумал я. Людмила, сладко посапывая, спала рядом. Наклонившись, я поцеловал ее в нежную белую шейку, ресницы ее дрогнули, и девушка открыла глаза.
– Вставай, соня, нам пора, - сказал я, вылезая из постели. Людмила призывно мне улыбнулась и весьма сексуально потянулась под простыней. В ответ на ее молчаливые, но недвусмысленные намеки я чмокнул губами воздух и направился на кухню. Голова раскалывалась, а во рту было ужасное ощущение.
      В холодильнике я обнаружил 3-х литровую банку, в которой сиротливо плавали два последних уродливо искривленных соленых огурчика, но главное – ура! –  в наличии имелось более трети банки драгоценного рассола.
– А даме, - услышал я за своей спиной голос Людмилы, когда, запрокинув банку, стал хлебать спасительный холодный рассол прямо через край горловины. Я с удивлением уставился на нее, а девушка, уверенно забрав из моих рук банку, стала наливать рассол в два стакана.
– Да я за стакан рассола утром, моя милая, –  сказал я, легко сдавливая ее тонкую шейку двумя пальцами, –  могу человека убить. Поняла меня, девочка? – И, наклонившись, поцеловал ее в висок, прикрытый нежными завитками волос.
– Поняла, милый, - безбоязненно ответила Людмила и открыто мне улыбнулась.
     Уже собираясь уходить, мы обошли всю квартиру –  кроме нас в ней никого не было, а наружная дверь и вовсе оказалась не запертой.
– Вот те на, как тебе это нравится?! – пожаловался я Людмиле, когда мы вышли в общий коридор, и я захлопнул за собой дверь на английский автоматический замок. – Когда мы ночью пришли сюда, нам даже на стук не открыли, а сейчас, пожалуйста –  входи кому не лень.
     Держась за руки, мы с Людмилой поспешили в ресторан, но это, пожалуй, было сильно сказано - «поспешили», потому что каждый мой шаг, как бы я осторожно не ступал, отдавался в голове ужасной тупой болью, и вообще ощущение было такое, словно она стянута железным обручем. Но все же был во всем этом один приятный момент –  осознание того, что рядом со мной находилась такая замечательная девушка, которая дорогой поддерживала меня, не давая упасть.
       Невзирая на это, путь, которым мы с Людмилой добирались от Липованки к ресторану, минуя соленое озеро, путь, хорошо известный большинству кагульчан, а вернее сказать, просто тропинка, причём весьма бугристая, по которой зимой было гораздо удобнее спускаться на заднице по снегу, а летом это была еще та каверза, была нами кое-как преодолена.
     Прибыв на место, я отпер наружную дверь бара запасным ключом, намереваясь по-тихому, пока нас никто не заметил, пробраться внутрь. Людмила мышкой юркнула следом за мной, но тут мы уткнулись в… запах. Запах этот за прошедшую ночь сгустился в помещении до того, что стал, казалось, осязаемым, и при этом вызывал такую тошноту, что я поневоле скривился.
     С трудом преодолевая приступ рвоты, я запер дверь, и мы вместе с Людмилой стали вглядываться в темноту. И тут нашим глазам, пока они привыкали к полумраку, открылась такая картина: вся пятерка наших вчерашних собутыльников вповалку, тесно прижавшись один к другому, дружно храпя на разные голоса, создавая тем самым сложную музыкальную композицию для квинтета, спала, расположившись прямо на ковре, причем компактно занимая своими телами всего одну кабинку. Обойдя спящие тела, мы с Людмилой проследовали в подсобку, где в холодильном шкафу к моей огромной радости, обнаружили целый ящик холодного «боржома», предусмотрительно заготовленного мной вчера вечером. Вот оно, спасение, подумал я, откупоривая сразу три бутылки. Однако две подряд выпитые залпом бутылки заметного облегчения мне не принесли, и я с завистью поглядывал на Людмилу, выглядевшую в отличие от меня вполне нормально и медленно потягивающую «боржом» из стакана через соломинку.
     Открыв дверцу льдогенератора – это такой аппарат для изготовления льда - я вспомнил добрый совет от моего одноклассника, а ныне коллеги Славки Карася, тоже работавшего барменом, - он ходил в рейсы от дунайского пароходства на кораблях заграничного плавания. Итак, я разгреб ладонями внушительную горку ледяных кубиков в стороны, после чего зарылся в образовавшуюся ямку лицом, а сообразительная Людмила тут же присыпала мою голову и шею оставшимися кубиками общим количеством около ведра. После нескольких минут, проведенных «во льдах», я почувствовал некоторое облегчение. Выбрался из ледяного плена, и вскоре головная боль стала постепенно проходить, а сама голова соображать, и – самое главное – теперь я знал, как мне следовало действовать дальше.
     Открыв дверь, ведущую в вестибюль ресторана, я повесил снаружи табличку «Санитарный день», затем поднялся в производственные цеха, где набрал в пластиковый ящик несколько бутылок с холодными молоком и кефиром, только что завезенных с молокозавода, а замшефповара Марьяша, войдя в мое положение, а может, как знать, ее просто напугала моя физиономия, дала мне в придачу – какое благородство! – целую кастрюльку с различными солениями, от одного вида и запаха которых мой рот наполнился слюной.
     Когда, держа в руках все это богатство, я вернулся в бар, вся компания была уже на ногах. Увидев помятые рожи вчерашних собутыльников, то и дело мелькавшие передо мной, словно в кинофильме о привидениях, я вновь почувствовал себя нехорошо и поспешил укрыться от них в подсобке.
    Никто не произнес ни слова, для этого, видимо, не было ни сил, ни желания, хотя некоторые и издавали горлом непонятные звуки; кто-то расчесывался, кто-то отряхивал одежду, короче, каждый приводил себя в порядок как мог.    
     Через некоторое время, когда привидения обрели возможность выражаться членораздельно, мы с Людмилой выдали каждому по парочке соленых огурцов и помидоров, затем напоили крепчайшим кофе и, по желанию, опохмелили коньяком, после чего выгнали всех вон из бара, проследив в окно, как они все вместе погрузились в «Волгу» Сашиных друзей и отъехали.
    После этого я с тяжелым вздохом отпер наружную дверь и принялся за уборку; Людмила, которая в эту нелегкую минуту не бросила меня и не уехала вместе с подругами в студенческий городок, облачилась в мою рабочую клетчатую рубаху и стала наводить в баре настоящий порядок, который могут сделать лишь заботливые женские руки.
     Каждые 5-10 минут, терзаемый сушняком, я прерывал работу, подходил к стойке и залпом выпивал стакан молока, кефира или рассола, затем их сменили чай и кофе, иногда «боржом» и прошло, наверное, не менее двух часов, прежде чем в голове у меня окончательно прояснилось.
– Ну, как ты теперь себя чувствуешь, милый? – спросила Людмила, останавливаясь и прижимаясь ко мне так чувственно, что мое полумертвое тело в ответ на это прикосновение неожиданно для меня отозвалось сладострастной судорогой. – Я, например, ужасно соскучилась и хочу тебя. Кстати, дверь я уже закрыла на всякий случай.
    Я с пылкостью признался, что тоже ее хочу, и мы, не теряя больше ни секунды, расстелили в одной из кабинок матрас и в нетерпении, раздевая друг друга, повалились на него. А спустя еще полчаса, счастливые и обессилевшие, мы лежали в обнимку и нежно целуясь, беседовали.
– Ты знаешь, Савва, на этот раз у нас это получилось уже гораздо лучше, чем ночью! –  прошептала моя пассия, красиво вытягиваясь на матрасе. –  А то я вчера перепила, и совсем тебя не чувствовала, осталось лишь приятное ощущение от того, что переспала с барменом.
    «Вот что значит медик, хотя и будущий, - с легким раздражением подумал я, мое самолюбие было слегка уязвлено ее словами. –  Она ведь ко всему диагноз прилепит, даже к своим постельным ощущениям».
– А кстати, ты знаешь, Савва, – вновь начала она, и на этот раз мне в ее голосе послышался совсем новый, тревожный мотив, – что из-за Ленки, моей подружки, у нас могут быть неприятности.
– С кем это, хотелось бы знать? – удивился я, отметив это ее «у нас».
– Дело в том, что у нее через пару недель намечена свадьба. В Кишиневе. 
Я пренебрежительно хмыкнул.
-Ну так и что?
- А жених знаешь кто? –  повысила она голос.
– Не-ет.
– Впрочем, жениха ты можешь не знать, а вот папа его – второй человек в республике, - почему-то шепотом сообщила Людмила. – И говорят, он очень скоро будет первым.
– О-го-го, как высоко мы забрались! –  с легким сарказмом заметил я, однако, в глубинах моего мозга возник и затаился небольшой, но противный такой липучий комочек страха. Поэтому каждое последующее слово я уже взвешивал: –  Если это действительно так, то теперь важно, Людка, чтобы она не проболтала кому-либо о вчерашнем, и не пожаловалась – ведь и сама она, как я понимаю, тоже не заинтересована в утечке информации, а то как бы свадьба не расстроилась.
– Я поговорю с ней об этом, - задумчиво произнесла Людмила, а ты объяснись с этими... чтобы не хвастали, а то последствия для них могут выйти самые непредсказуемые.
– Хорошо, спасибо, усек, – сказал я, закрывая эту опасную тему.
      С того дня прошло около двух недель. Мы с Людмилой, используя любую возможность встретиться, а это происходило почти каждый день, за это время очень сблизились, буквально привязались друг к другу, и уже не могли, а главное, не желали расставаться, а о дне нашей первой встречи вспоминали с улыбкой.
     Кстати, друзья моего напарника Сашки Чумакова утром того же дня, когда мы выпроводили их из бара, отвезли девушек в студенческий лагерь, после чего, не задерживаясь более в нашем городе, укатили в свой родной Ворошиловград. И скатертью дорога! Кстати, они прихватили с собой и Сашку, из-за чего мне пришлось работать одному три последующих недели, вплоть до его возвращения. Впрочем, скучать мне не приходилось, так как все это время я силился покрыть недостачу в кассе, составившую восемьсот рублей – последствия того самого, праздничного загула в честь друзей-товарищей моего напарника.
     А 25 октября студенты медицинского института, закончив свой трудовой семестр в нашем городе, возвращались в Кишинев, где должны были продолжить свою учебу, и настало время нам с Людмилой прощаться. Исполненный грусти, я обещал ей при первой же возможности приехать, навестить ее в столице Молдавии, хотя сам из-за занятости мало верил в это.
     А еще спустя пару недель после ее отъезда, в один из обычных будничных дней, когда я, как обычно, ровно в полдень открыл бар для посетителей, первым к стойке подошел клиент – моложавый чернявый мужчина на вид лет сорока и малоприметной внешности. Поведение клиента было не совсем обычным: он, заявив, что нам необходимо серьезно поговорить, вежливо попросил меня закрыть двери бара и повесить снаружи одну из табличек, имевшихся у меня в богатом разнообразии. На мое обоснованное возмущение (хотя я уже догадывался, конечно, с кем имею дело, и даже подозревал о чем пойдет речь), товарищ, не церемонясь, достал и показал свое удостоверение, и выяснилось, что мне предстоит разговор с подполковником КГБ. Он назвал мне свое имя – Валентин, и, предупредив, что тема нашего разговора будет щекотливой и сугубо личной, сразу перешел к делу. Он стал меня расспрашивать про тот самый вечер и последовавшую за ним ночь, когда в баре и ресторане праздновался день Конституции. Причем его не интересовали наши манипуляции с флагом в квартире Славика, о чем Валентин, оказывается, тоже был информирован, а также не ночное пение Интернационала, а интересовало его все, что касалось девушек, и в особенности одной из них –  Елены.
     Наш с ним разговор, признаюсь, оказался одним из самых серьезных разговоров в моей жизни, напряжение в ходе которого было колоссальным. Мне пришлось выгораживать всех, включая этих уродов, Сашиных друзей из Ворошиловграда – Ивана и Сергея, для того чтобы обезопасить тем самым и свою задницу, при этом я рассказывал все насколько возможно достоверно (опуская главные, дискредитирующие нас детали), но стараясь избегать интимных подробностей, в которых комитетчик, как мне удалось сообразить, в виду щекотливости темы и сам не был заинтересован. Одновременно мне пришлось раскрыть ему всю эту тему целиком, чтобы ему не понадобилось обращаться к какому-либо другому источнику информации - очевидцу этих событий. Ведь тогда, вполне вероятно, вся эта некрасивая история, да еще, скорее всего, дополненная совершенно ненужными деталями и подробностями, выплыла бы наружу, и, еще неизвестно, чем бы все в итоге закончилось.
-Скажите, Валентин, - улучив минуту, прервал я своего собеседника, - а свадьба Елены состоялась? Все прошло нормально?
-Состоялась, - скривив губы, сказал он, - я и сам на ней присутствовал в качестве гостя.
-Вот и ладненько, - вздохнув, сказал я, затем задал новый вопрос:
-Вы с самой Еленой беседовали?
-Да… честно тебе скажу, деталей она мне не сообщила, говорит, была в шоковом состоянии, почти ничего не помнит. А что?
-Да просто… - протянул я, - вы поймите меня правильно, копание в этой истории, вы уж меня простите, не в ее интересах. Особенно теперь, после ее замужества. Я, например, лично себя виновным ни в чем не считаю, так как у меня с ней близости не было, а что там у кого и как – не в курсе. Помню только, что пьяны мы все были до безобразия, и ничего больше. Так что у меня к вам предложение: давайте похороним это дело навечно.
   Лицо моего собеседника вновь скривилось:
-Если бы это случилось с моей дочерью, то я сам бы лично застрелил мерзавцев.
-Я бы тоже, поверьте мне, - твердым голосом поддержал его я.    
      Разговор наш продолжался около двух часов, а завершая его, Валентин сказал:
– Смотри, Савва, я лично надеюсь, что вся эта история постепенно забудется. Но если когда-нибудь всплывут какие-нибудь гаденькие, неизвестные нам ранее подробности, в особенности подтверждающие твою личную причастность к этому делу, я могу лишь тебе пообещать, что последствия будут весьма печальными. Весьма серьезные люди возьмутся за это дело и тогда все те, кого сочтут виновными, пойдут в тюрьму, ну, скажем, лет, эдак на...
-На пятнадцать? – спросил я, желая как-то сгладить жёсткость разговора.
-А трижды по пятнадцать не хочешь? – воскликнул он.
-На сколько-сколько? - вырвалось у меня. - Мы пока что, слава богу, не в Италии живем. Насколько я знаю, у нас в стране максимум – пятнашка.
– Ты сам прекрасно знаешь, в какой стране мы живем, – повысил голос Валентин. –  Держи язык за зубами и тогда следующие 45 лет, ты, возможно, проживешь на свободе.
– Я все понял, спасибо, - только и смог я выцедить из себя на прощание.               

               
                1980 г. 







                Новелла восьмая
               
 "Ералаш".

Красное столовое вино  250 мл.
Молоко                100 мл.
Пиво                100 мл.
Сах. песок, перец – по вкусу.
Смешиваем ингредиенты, солим, перчим, коктейль готов.





                Моя «римлянка».
               
                Вот женщину я обнимаю,
                она ко мне льнет, пламенея,
                а Ева, я вдруг понимаю,
                и яблоко съела, и змея.
                Игорь Губерман
               
               
                1.
      
      Следующим вечером, после весьма памятной мне пьянки в честь дня Конституции и последовавшей за ней не менее памятной ночи, а затем и сладостного утра, студентка Людмила пришла ко мне в бар. Случилось так, что здесь уже находилась моя постоянная пассия Ольга, которая сидела за стойкой напротив меня, поэтому у девушек произошла интересная встреча. Да, это была та самая Ольга, из «великолепной четверки», которую все наши общие знакомые прочили мне в невесты. (И это при том, что моя законная жена была жива, здорова, весьма жизнерадостна, и главное, не собиралась от меня отказываться).
     Случилось так, что девушки – Людмила и Ольга – успели «познакомиться», если можно так выразиться, в те короткие пять минут, пока я отсутствовал в баре, находясь на складе; скорее всего Людмила, войдя, спросила, где бармен, и Ольга, чувствуя себя здесь хозяйкой, ответила, что я буду через пару минут и, в свою очередь, спросила, чего та желает. На что Людмила самонадеянно ответила, что нужен ей лично я. Тут Ольга, естественно, взъерошилась и девушки, слово за слово, схлестнулись в мгновенно завязавшейся между ними словесной перепалке.
     Словом, когда я вернулся в бар, они перебрались за один из свободных столиков, где, усевшись напротив друг дружки, стали вести спор, сопровождаемый энергичной жестикуляцией, спустя минут пять едва не переросший в схватку физическую.    
     Картина эта, которую мне посчастливилось наблюдать, признаюсь, немало потешила мое самолюбие, еще бы: две хорошенькие женщины сцепились в «битве» за меня!
     Девятнадцатилетняя Людмила, не по возрасту развитая, умная и весьма самоуверенная особа, и притом довольно рассудительная, явно брала верх в споре с восемнадцатилетней Ольгой, эмоциональной и страстной, и потому непоследовательной в аргументах.
     По мне, так обе они внешне были замечательно хороши, но по сути спора преимущество Людмилы над ее оппоненткой было в том, что она со мной спала (впервые, по пьянке, вчера, а во второй раз сегодня утром, так сказать, на похмелье), а вот Ольга, которая провела рядом со мной шесть долгих месяцев, нет. Причем, попутно замечу, я со своей стороны, естественно, очень стремился с ней сблизиться. Но… несколько моих попыток, предпринятых в этом направлении, были ею решительно пресечены, и в какой-то момент я решил, что с меня довольно, и теперь уже ей придется домогаться меня.
     Я слышал их разговор ввиду занятости с клиентами вполуха. Людмила умело вела диалог: снисходительно улыбаясь, она то и дело называла соперницу «девочка моя», и, в конце концов, своими аргументами и контраргументами довела Ольгу до отчаяния, намекая на то, что та, не имея со мной интимных отношений, соответственно не имеет на меня никаких прав, – каким-то женским чутьем, видя девушку впервые в жизни, она догадалась какие именно у нас с Ольгой отношения.
    Ольга распалилась, лицо её раскраснелось, крылья носа гневно раздувались, что, следует отметить, её совсем не портило, а делало еще более привлекательной. Девушки на меня даже не смотрели, и потому я решил не вмешиваться в этот отчаянный спор, понимая, что он либо оттолкнет Ольгу от меня навсегда (что было маловероятно, и, по сути, нелогично), или же, что казалось более вероятным, бросит в мои объятия, что вскоре, о чем спешу сообщить читателю, и произошло.
      Разговор девушек в считанные минуты достиг апогея и прервался на полуслове: не выдержав напряжения словесного поединка, Ольга встала и, бросив поочередно, вначале на Людмилу, а затем и на меня испепеляющие взгляды, метнулась к двери, распахнула настежь и громко хлопнула ею на прощание. Надо отдать должное Людмиле, она спокойно, как будто ничего серьезного не произошло, с гордым видом подошла к стойке и спросила:
– Ты, может быть, хочешь, чтобы я сбегала и вернула эту девочку?
     Я махнул рукой:
– Да ладно, я думаю, что через пару дней она остынет и сама вернется.
     Людмила, выслушав меня, преспокойно уселась на Ольгин стул-пуфик, заняв, таким образом, ее место за стойкой, а заодно и около меня.
– В таком случае она вернется сюда только тогда, когда меня здесь не будет, - твердо заявила она, глядя мне прямо в глаза, затем добавила: –  Теперь я буду твоей единственной женщиной.
– Да, но… - пробормотал я, сраженный столь самоуверенным заявлением, - для этого тебе, моя милая, придется продемонстрировать самые разнообразные таланты…
     Ее предупреждающе поднятая рука и многообещающий взгляд были мне ответом, причем столь исчерпывающим, что я смолк.
     Наш бар в этот, так сказать, установочный период, работал без постоянного графика, так как ресторан открылся официально всего несколько недель тому назад. Поэтому первое время руководство разрешило нам поработать как бы экспериментально, ориентируясь на посещаемость, но закрывать его было велено не позже двенадцати, а если клиентов не было, то и вовсе в половине одиннадцатого. Воспользовавшись этим пунктом договоренности с администрацией общепита, я дождался, когда мои прежние клиенты разошлись, а новые еще не появились, закрыл предприятие, повесил на обе двери – внутреннюю и наружную – таблички «Закрыто» и мы с Людмилой вновь, как и накануне утром, едва успев постелить на ковре матрас, целуясь и срывая друг с друга одежду, ринулись навстречу новым сексуальным ощущениям.   
     Спустя некоторое время, отдав должное первому порыву страсти, мы передохнули, выкурили по сигарете, а затем Людмила, хищно вытянувшись всем своим гибким телом, вновь привлекла меня к себе; ее маленькие крепкие груди легли прямо в мои ладони, легко уместившись в них, а нежные сосочки, столь трогательно беззащитные, буквально напрашивались на поцелуи. Восторженный, я ласкал и целовал ее аккуратный животик с милой ямочкой пупка, а моя ладонь, опускаясь все ниже, достигла того места, где ее узкая талия плавно переходила в стройные и крепкие, дивной формы бедра, обещающие мужчине неземное наслаждение; казалось, можно было без устали созерцать эту совершенную красоту, и любить хозяйку столь великолепного тела.   
     Теперь мы предавались любви долго и прочувственно, а потом усталые и влажные от любовного пота, лежали в обнимку, шепча друг другу всякие милые глупости, и, наконец, уже глубокой ночью, уснули.
      Признаюсь, эти любовные отношения не на шутку увлекли нас обоих: используя любую возможность вырваться из студенческого городка, Людмила стала приходить ко мне в бар почти каждый вечер, и тогда время от полуночи до утра было только нашим. В общей сложности у нас набралось не очень много встреч, может быть десятка полтора, и в каждой из них Людмила раскрывалась мне как женщина постепенно, как бы порциями, словно боясь спугнуть меня своей сексуальностью и жадностью до любовных утех. Я, естественно, как и любой другой мужчина на моем месте, ставил это себе в заслугу, считая, что именно со мной пробуждается ее чувственность, в моих руках расцветает этот еще совсем недавно закрытый бутон, раскрываясь в зрелый цветок любви, и вскоре вдруг осознал, что увлекся Людмилой не на шутку, практически позабыв о существовании других женщин.
     Мы бы, наверное, вскоре достигли пика, некоего совершенства в наших сексуальных отношениях, но к несчастью, а может, кто знает, и к добру, наступило 25 октября, - это был  день, разлучивший нас. Утром этого дня студенты Кишиневского мединститута, закончив свой трудовой семестр, покидали наш город и возвращались в свою альма-матер, чтобы продолжить дальнейшие занятия.
     От предстоящей разлуки с Людмилой я был сам не свой, и любой мужик, который хотя бы раз видел мою милую женщину, понял бы меня. Я это говорю столь уверенно вот почему: как-то раз мы с ней имели удовольствие прогуляться вместе по городским улицам, и, надо сказать, во время этой прогулки я едва не испытал шок: мужики, буквально все, независимо от возраста – и подростки, и мужики за сорок, не говоря уже о моих сверстниках, встреченные нами по пути, буквально немели при виде моей Людмилы и потом еще долго провожали ее восхищенными взглядами, так как кроме великолепной фигуры, девушка обладала царственной осанкой и красивой походкой «от бедра».
     Я в шутку называл Людмилу «моя гордая римлянка», так как она носила древнюю римскую императорскую фамилию, которая, как она считала, ей досталась от весьма далеких предков, а потомки пронесли ее словно стяг, сквозь тысячелетия – нигде и никогда больше, кроме как в книгах по истории древнего Рима, я подобной фамилии, где четыре согласные буквы соединены посредине одной гласной, не встречал.
     И вот, поздним утром 25 октября, когда я, думая только о своей возлюбленной, и уже заранее переживая предстоящую разлуку, занимался в баре уборкой, Людмила, сумев каким-то образом вырваться за час до отъезда, забежала ко мне. Я открыл дверь на условный стук, и Людмила, шагнув внутрь, упала в мои объятия.
– Я пришла специально, милый, - прошептала она, приподнимаясь на носочки и подставляя губы для поцелуя, –  чтобы сказать тебе, что буду ужасно скучать и ждать, когда ты ко мне приедешь. А сейчас я объясню тебе, как и где в Кишиневе меня можно разыскать.
     Не в силах больше слышать о предстоящей разлуке, я захлопнул дверь, нежно прижал к груди эту обожаемую мною женщину, глаза которой в этот момент безвинно глядели на меня снизу вверх, и, не удержавшись, стал целовать ее, на ходу срывая с девушки джинсовый комбинезон, который так удачно подчеркивал ее великолепные и весьма соблазнительные формы.
– Савва, любимый мой, милый, сумасшедший, –  шептала она, помогая мне расстегивать пуговицы на комбинезоне, –  мне же нельзя, автобус не будет ждать, и если я вовремя не приду, мне влетит.
– Ты не опоздаешь, - хрипел я, разворачивая ее к себе спиной и подталкивая к низкому барному креслу. Людмила взобралась на него коленками и передо мной открылась ее великолепная попка, на ощупь тугая, как резиновый мяч. Я с рычанием набросился на нее. Стул от наших движений внезапно заходил, весело заплясал под Людмилой, - как потом выяснилось, из-за ослабевшего болта, скрепляющего ножку с сиденьем, то есть оказался сильно расшатанным. Моя пассия лишь покрепче вцепилась руками в спинку стула и теперь виляла из стороны в сторону, балансируя задом, охая от восторга и легкого ужаса, боясь, что он опрокинется, а я был уверен, что она охает от удовольствия. Конечно, при таком запале не стоило надеяться на сколько-нибудь продолжительный половой акт – я приплыл в считанные минуты, – но Людмила после него выглядела вполне довольной и даже счастливой. Натягивая трусики, она шептала мне:
– Ты просто ненормальный, Савва, на прощание устроил такой сексуальный фейерверк!.. И почему мы не знали этого фокуса со стулом раньше, я бы вообще отсюда не уходила, не покидала твой бар.
     Не переставая бешено целоваться, мы покинули здание ресторана, я тут же поймал попутную легковушку, а еще через несколько минут мы добрались до небольшого пустыря перед студенческим городком, где увидели стоявшие в ряд десятка два автобусов, предназначенные для отправки студентов домой. К нашему приезду погрузка почти завершилась, все автобусы были заполнены.
      Подтолкнув Людмилу к ее автобусу, я присоединился к кучке провожающих, среди которых обнаружилось немало знакомых мне городских парней. Оглядываясь по сторонам, я с удивлением отметил, что девушки, прощаясь с ними, плачут. Моя Людмила тут же вернулась, выяснилось, что у нас есть еще несколько минут для прощания, так как ожидали еще какого-то главного распорядителя, задерживавшегося в райкоме партии. В отличие от других девушек моя Людмила не плакала, лишь повторила еще раз, что будет ждать. Последний поцелуй, - и Людмила, не стесняясь, повисла у меня на шее, - затем прозвучал сигнал к отправке, и она побежала к своему автобусу.
               
                2.
      
     Следующая наша с ней встреча состоялась в Кишиневе, куда я специально приехал, чтобы повидаться с милой моему сердцу женщиной. Разлука в пару месяцев не заглушила, а лишь усилила мою тягу к ней.
     В Кишинев я прибыл рейсовым автобусом вместе с моим другом Кондратом: наметив встретиться вечером в назначенном месте, мы с ним разъехались каждый по своим делам.
     Такси доставило меня на «Малую малину» –  микрорайон, где размещались общежития мединститута. Найдя нужный мне корпус и убедившись по журналу проживающих в нем студентов, что Людмила находится именно здесь, я, оставив дежурной свой паспорт в залог, поднялся на нужный мне четвертый этаж.
     А в это самое время в комнате, которую я разыскивал, меня будто специально поджидали: едва я постучал, дверь немедленно открылась, и уже в следующую секунду я оказался в объятиях моей милой Людмилы. Почти не удивившись моему неожиданному появлению здесь, она втащила меня внутрь, где я был представлен двум девушкам, ее соседкам по комнате, а также женщине лет шестидесяти, сидевшей за столом, по внешнему виду явно иностранке. Людмила сообщила присутствующим, что я ее двоюродный брат, приехавший навестить любимую сестренку из ее родного городка Сороки. Я, помнится, успел шепнуть ей на ухо, что бывал в этом городе лишь проездом, на что она махнула рукой, сказав мне, что эти девушки вообще там никогда не бывали.
– Тогда скажи им, что меня зовут Тиберий, и все поверят, что мы родственники и у нас одна фамилия, - сказал я, и вместо ответа получил дружеский тычок в бок. Познакомились, девушки оказались иностранками, и к тому же двоюродными сестрами, приехавшими учиться в Кишинев из братской Болгарии и изучающими здесь медицину. (В Молдавии – к сведению тех, кто, может быть, этого не знает, - проживают еще и свои, молдавские болгары).
    В ходе разговора выяснилось, что моя Людмила, являясь старостой группы, еще в начале учебы получила от руководства института общественное задание, согласно которому обязана была проживать вместе со студентками-иностранками в одной комнате, тем самым осуществляя над ними шефство. (Всего лишь через час мне предстояло узнать, к чему это «шефство» в итоге привело).
    На столе, стоявшем в центре комнаты, в литровой бутылке из-под молока торчали цветы – пять красных гвоздик. Поймав мой вопросительный взгляд, Людмила пояснила, что у одной из девушек сегодня день рождения – ей исполнилось 20 лет. А пожилая женщина оказалась тетушкой именинницы, приехавшей накануне из – откуда вы бы думали? - Румынии! Вот так: племянница живет в Болгарии, а ее тетушка – в Румынии. (Таким вот образом, сегодня, в этой маленькой комнатке волею судеб и случая собрался эдакий малый интернационал; не правда ли, любопытное стечение обстоятельств?!).
     Сразу после знакомства все присутствующие были приглашены за стол. Я, как единственный в компании джентльмен, занялся его сервировкой, внеся свою скромную лепту в его украшение – бутылку коньяка и коробку конфет. Тетушка из Румынии, мадам Габриела, опорожнив свою большую кожаную сумку, дополнила сервировку богатым набором импортной провизии и, самое главное, блоком сигарет «Кент». Я разлил по граненым стаканам коньяк, затем Людмила произнесла тост, и веселое празднование дня рождения началось.
     В самый разгар торжества, когда мы, выпив коньяку и наевшись всяких вкусностей, все впятером дружно закурили, в дверь постучали, а секундой позже в комнату кто-то вошел. Вошедший этот несколько секунд был бестелесным невидимкой из-за сизого облака, наполнившего небольшую комнатку. Но вот он уверенными движениями разогнал рукой дым, и, возникнув перед нами уже во плоти, оказался мужчиной представительного вида лет сорока с лишним, с посеребренными сединой висками и благообразной бородкой клинышком.    
       Внимательно оглядев всех по очереди, он, повернулся к нам - мадам Габриэле и ко мне, и учтиво, но с достоинством представился и оказался, - к моему легкому ужасу, - профессором, преподавателем девушек. Спросив, кто мы такие, - я, естественно, продолжал придерживаться версии двоюродного брата, - он выслушал мой исчерпывающий ответ, и сказав: «Очень приятно, вы здесь оказались весьма кстати», - присел за стол. Еще в момент его появления девушки натренированными движениями успели пригасить свои сигареты. Но вот дым нельзя было как-либо спрятать, поэтому мы с Габриэлей одновременно, только на разных языках, стали извиняться за курение в помещении и причиненное тем самым неудобство. Профессор не отказал себе в удовольствии и с ходу прочел нам лекцию о вреде курения. (Хорошо хоть я движением фокусника успел сунуть под стол бутылку коньяка, а то лекция бы заняла вдвое больше времени, включая в себя также сообщение о вреде алкоголя). Закончив с этим, он перенес свое внимание на девушек. Призвав нас с Габриэлей, как родственников своих студенток в свидетели, он стал распекать девушек-болгарок за слабую учебу и... плохое поведение. Людмиле тоже досталось – она получила нагоняй за плохой контроль над соученицами, а затем профессор пообещал студенткам-болгаркам, что и вовсе выгонит их из института уже к началу следующего семестра, если они, соответственно, к тому времени не исправятся и не подтянутся с учёбой.
     Покончив с нравоучениями, профессор вновь обратил свое внимание на меня. (О приезде румынской тетушки его, очевидно, уведомили заранее, потому он, скорее всего, и пришел, а вот мое появление тут, судя по всему, было ему подозрительно). Я успокоил профессора, продолжив уже обкатанную мною накануне тему «брата из Сорок» и заверил его, что объектом моего внимания и ухаживания сегодня будет исключительно тетушка-иностранка. На этом наш разговор исчерпался, и профессор ушел.   
     После его ухода настроение в нашей компании упало до нуля, девушки сидели расстроенные и притихшие, а я от скуки стал было выказывать знаки внимания болгаркам, тем более что они были таки ничего себе, общительные, и вполне симпатичные внешне. И к тому же иностранки...  Но Людмила не дала мне здесь ни единого шанса, единолично и полностью завладев моим вниманием, а вскоре мы с ней, еще раз поздравив именинницу и поблагодарив остальных за компанию, откланялись и отправились в город.
      Время клонилось к вечеру, когда такси привезло нас к гостинице «Турист», где я планировал снять номер на сутки. Войдя в полутемный вестибюль, мы с Людмилой увидели у окошка администратора обыкновенную для советских гостиниц картину: десятка полтора командировочных, разнородно одетых, и по разному выглядевших – тут были мужчины маленького, среднего и высокого роста, полные, худые и нормального сложения, но все с одинаково унылыми лицами, сжимающие в руках паспорта и дешевые шоколадки, предназначенные, очевидно, для ублажения администратора, переминались с ноги на ногу, и с тоской и подозрением поглядывали друг на друга – а вдруг сосед получит койко-место раньше него.   
      Администратор, сидевшая за стойкой, женщина средних лет и приятной внешности, сохраняла неподвижное в своей официальности лицо, которое вкупе со строгой табличкой над ее окошком «Мест нет», составляло, казалось, единое целое.
     Я с улыбкой обогнул очередь, подошел прямиком к окошку, протянул строгой даме два паспорта (паспорт жены я на всякий случай, будучи на выезде, всегда ношу с собой) и негромко сказал:
– Здравствуйте. У меня тут имеется бронь, вы сверьтесь, пожалуйста, со своими записями, а мы с женой подойдем сюда попозже, через пару часов.
     Очередь зашевелилась, командировочные стали вздыхать, с завистью поглядывая на меня, «счастливчика с бронью», затем вполголоса начали переговариваться между собой, – от многочасового стояния в очереди они все здесь уже успели перезнакомиться.
      Администратор, профессионал своего дела, оказалась догадливой: не меняя выражения лица, она взяла паспорта, открыла их, полистала, затем заглянула в свой журнал, и кивнула мне утвердительно, дескать, все в полном порядке.
      Сочтя дело решенным, я взял Людмилу под руку и увлёк её к выходу. В паспорт, между листочками, я заранее вложил 25 рублей –  это была самая надежная в нашей стране бронь, которую ничем не разрушить.
     Людмила удивилась такому молниеносному оформлению, но на вопрос «как?» я только поцеловал ее в щечку, а тут как раз около нас остановилась свободная «Волга» с шашечками, мы сели в нее и укатили в названный мною таксисту мотель «Стругураш».
     Около ресторана с одноименным названием к этому часу нас должен был дожидаться мой друг Кондрат, который обещал появиться там со своей новой пассией, жительницей города Кишинева, с которой я еще не был знаком.
     Мы подъехали к интуристовскому комплексу, расположенному в нескольких километрах от города, когда на часах было около восьми вечера, и очень скоро обнаружили ожидавшую нас пару: Кондрат и его новая подруга, рослая светловолосая девица с открытым симпатичным лицом, оба одетые в похожие коричневые кожаные куртки спортивного покроя, прогуливались под растущими вдоль аллеи оголенными деревьями, потерявшими свою последнюю листву во время недавних первых заморозков. Мы поприветствовали друг друга, затем познакомили, представив друг дружке наших дам - девушка Кондрата назвалась Ириной, - и уже вчетвером, проголосовав куда пойти - в бар или ресторан, подчиняясь мнению большинства, направились в бар.
     Подарив швейцару-распорядителю наши трехрублевые входные билеты, на которые клиенты обычно получают тут свой первый, обычно весьма плохонький коктейль, мы прошли внутрь этого вместительного, но слабо освещенного - разумеется, в целях удобства отдыхающих - помещения.   
     Круглые, полузакрытого типа кабинки этого самого любимого мною в Кишиневе бара также были весьма удобны в смысле интима, и мы, вооружившись стаканами с напитками, заняли одну из них. Людмила, как всегда, предпочла пить водку, я заказал себе коньяк, а Кондрат со своей девушкой - шампанское. Настроение у всех было отличное, мы без конца шутили и смеялись, а наши девушки быстро сдружились между собой.
     Ирина тоже была студенткой университета, а также спортсменкой, гандболисткой, и, несмотря на свой совсем еще юный возраст – то ли 18, то ли 19 лет, уже была членом сборной молодежной СССР, чемпионкой Европы среди юниорок.    
     На протяжении всего вечера в нашу кабинку (она рассчитана на 6-8 мест), то и дело заглядывали вновь прибывающие в бар посетители, но я всем делал отмашку рукой, давая понять, что мы к себе никого не желаем пускать. Пару раз к нам приходил парень – тот самый распорядитель, и умоляющим голосом просил принять к себе румын, или, для разнообразия, финнов или норвежцев, объясняя это тем, что народу сегодня приперла тьма-тьмущая и мест на всех не хватает. Наконец я шепнул ему на ухо: «Да ну их всех на хрен», сунул ему в руку десятку, и он отправился искать места для своих иностранцев в другом конце бара. Спустя некоторое время к нам в кабинку заглянул с тем же, видимо, вопросом, старший бармен Жорик, личность весьма незаурядная, известная всему Кишинёву. Однако он, едва заметив наши уже знакомые ему физиономии, кивком поприветствовал всех, после чего, безнадежно махнув рукой, удалился.
    Танцевали мы, выбираясь из кабинки по очереди парами, чтобы посторонние не смогли покуситься на нее и занять в наше отсутствие.      
    Танцуя, я обнимал Людмилу, сжимая в своих объятиях ее милое и столь желанное тело, и от предчувствия предстоящей нашей близости уже загодя трепетал от возбуждения.
     В самый разгар гулянья в нашу кабинку сунулись двое «бездомных» японцев, к этому моменту уже прилично подвыпивших, и мы, глядя на их умильные физиономии с глазами-щелками, – от выпитого, казалось, почти совсем уже закрывшимися, – сжалились и пригласили их к себе. С японцами, знавшими по-русски всего несколько слов, мы быстро нашли общий язык, и уже спустя несколько минут я «заговорил» по-японски – это, конечно, были исключительно команды из дзюдо и каратэ, которые я знаю достаточно полно, добавкой к ним были также несколько десятков расхожих фраз на английском, которых для дружеского контакта оказалось вполне достаточно. Вскоре наши японские друзья уже вовсю заказывали шампанское для всей компании и целовали нашим дамам ручки – они были очень симпатичные и забавные, и мы не пожалели что пустили их к себе.
     Вечер был великолепен, время протекало весело и незаметно, однако, ближе к полуночи мы с Людмилой были вынуждены попрощаться с друзьями и откланяться – настало время отправляться в гостиницу. Кондрат с Ириной решили еще немного задержаться в баре, так как в общежитие, в котором они планировали заночевать, явиться было чем позднее, тем лучше, чтобы избежать чужих любопытных глаз.
     Мы с Людмилой надели в гардеробной свои тёплые вещи и, не переставая целоваться, выбрались на свежий воздух. Такси на стоянке не оказалось, лишь в стороне от гостиничного комплекса, примерно в сотне шагов от него, стоял одинокий «москвич». Решив, что это по всей вероятности частник, желающий подзаработать, мы  направились к машине. Когда мы с Людмилой, не размыкая объятий, приблизились, у машины уже крутились двое каких-то типов, почему-то сразу вызвавших во мне чувство неприязни; они о чем-то переговаривались с водителем, молодым парнем в зеленой болоньевой куртке и берете.
    Завидев нас, один из парней, одетый в черную меховую куртку, с непокрытой головой, сказал:
– О, а вот еще двое попутчиков. Вам куда, ребята?
– В гостиницу «Турист», –  ответил я. – Если по пути, конечно.
– Ну, это выходит как раз по пути, давайте сбросимся бабками и поедем вместе, нам с другом надо на Рышкановку, - воодушевился один из парней.
– Так чего же вы до сих пор не поехали? Не сговорились? –  кивнул я на водителя.
– Дорого просит, - ответил парень. Во все время нашего разговора второй из парней, одетый в серое пальто, на голове кепка, исподтишка бросал на Людмилу недвусмысленные взгляды, которые мне были не по нраву.
– Ну, так что, – нетерпеливо спросил меня первый парень, –  едем?
     Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что тут что-то не так, в их поведении кроется какой-то подвох и эти двое каким-то образом могут быть опасны, поэтому я сказал водителю:
– Шеф, не теряй зря времени, заводи шарманку, дорогой назовешь свою цену, я бы хотел поехать вдвоем со своей девушкой. При любом раскладе договоримся, торговаться не стану.
     Водитель посмотрел на меня каким-то странным отсутствующим взглядом, передернул плечами, и… ничего не ответил. С этой секунды я еще больше насторожился; я был уже почти уверен в том, что дело здесь нечисто –  водитель, который, казалось, находился тут именно для того, чтобы заработать, закалымить денег, как у нас выражались, на мое заманчивое предложение никак не отреагировал, пробормотав после минутного молчания, что он-де собирается ждать какого-то мифического клиента, о встрече с которым якобы договорился заранее. При этом он в глаза нам не глядел, бестолково топтался вокруг машины, все время курил и явно нервничал. А тут еще и второй из парней, тот, что в кепке, тоже стал уговаривать меня ехать всем вместе. Почуяв во всем этом фальшь, я, стараясь действовать незаметно, нащупал и обхватил пальцами находившуюся за поясом под замшевым пиджаком и курткой японское оружие - нунчаку, и сказал парню, который уже надоел мне своими приставаниями:
– Все, земляк, отстань, я с тобой делов не имею, мне – в одну сторону, а тебе, как ты сам сказал – на Рышкановку.
– Да че ты в натуре, братан, давай скинем башли пополам и поехали, –  вновь стал нажимать он, прибавляя к своему лексикону жаргонные словечки.
– Чего ты меня уговариваешь, словно девку? – разозлился я. – С вами вместе я никуда не поеду. Точка, разговор закончен.
     Парень сразу же после моих слов смолк и, отвернувшись, отошел в сторону. Людмила, кутаясь в свою куцую искусственную шубейку, жалась ко мне, а я, бросив взгляд на ее демисезонные легкие ботиночки, в нетерпении стал вглядываться в пустынное шоссе, надеясь увидеть там огни едущих в сторону ресторана машин, которых, как назло, все не было.
     В какое-то мгновение я, наверное, каким-то сверхчувством уловил за своей спиной движение и резко обернулся – один из парней, тот, что был в черной куртке, о существовании которого я совершенно позабыл, подкрадывался к нам сзади! При этом мне показалось, что в руке у него что-то тускло сверкнуло. Уточнять что, как и почему, у меня уже не оставалось времени, и я, резко развернувшись к нему лицом и одновременно отталкивая в сторону Людмилу, зарядил парню в голову мгновенно выхваченными нунчаками, нанеся в течение двух-трех секунд пять-шесть ударов средней тяжести. Продержавшись под градом ударов несколько мгновений, парень мешком свалился мне под ноги, и только уже лежа схватился за голову и завизжал, будто его режут. По ходу, продолжая движение, я достал нунчаками и второго его товарища, сексуально озабоченного, которой в растерянности, дико вытаращив глаза, взирал на мои действия, ничего не предпринимая. Все это оказалось нетрудно проделать, я уже лет десять этими японскими игрушками балуюсь, но второму парню я, все же, кажется, по голове не попал, а только по рукам, и он, развернувшись, с криком сиганул в кусты.
      Пока я глядел ему вслед, водитель «Москвича», чего уж я совсем не ожидал, тоже бросился наутек.
    «Надо же, все они, оказывается, заодно, - понял я, прижимая к себе правой рукой ничего не понимающую Людмилу, а левой все еще вращая нунчаками, чтобы быть готовым к отражению возможной атаки. - Ну, кто бы мог подумать, а, это же банда грабителей, да еще и по нашу душу». Страха у меня не было совсем, с пистолетом в наших краях бандиты и хулиганы не ходили, а ножа я не боялся.
      Я все еще озирался по сторонам, ожидая нападения, когда вдали, на шоссе, показался свет фар, затем приближающаяся машина свернула к мотелю, а несколькими секундами позже мы увидели, что это такси с приветливым голубым огоньком наверху.
     Мы с Людмилой энергично замахали руками, затем побежали машине наперерез, тут же, не спрашивая цену, прыгнули в пустой салон, и, торопя водителя, укатили в город. Моим желанием было поскорее покинуть это место, как знать, с кем мы здесь связались, в любом случае, лучше бы нам быть подальше от места событий.
– Слушай, Савва, - сказала Людмила, когда огни ресторана скрылись за одним из холмистых поворотов дороги, –  а ведь нас могли убить. И ты – мой герой, и одновременно ангел-хранитель, ты защитил нас обоих.
– Бог с тобой, что за глупости ты говоришь, милая, –  я наклонился к ней и поцеловал девушку в прохладные губы, одновременно тем самым давая ей понять, что продолжать этот разговор при постороннем человеке не следует. – Эти ребятки простые хулиганы или карманники, ты же сама видела, они ждали, чтобы я достал деньги, а до этого первые не начинали. – Я фальшиво засмеялся, а девушка, успокоенная этими словами, прижалась ко мне, и до самой гостиницы сидела не шевелясь и не выпуская меня из своих объятий.
     Войдя в знакомый вестибюль, мы обнаружили у стойки цепочку командировочных все в том же составе, только некоторые из них, уже потеряв, видимо, надежду получить номер, свои шоколадки сами сжевали.
     Я назвал администратору свою фамилию, и оказалось, что «бронь» моя в порядке, в силе и действует, и даже листики прибытия заполнены чьей-то заботливой рукой, а нам осталось лишь расписаться в них. 
     Дежурная денег с меня не взяла, сказав вполголоса «там хватит», и мы, получив ключи от нашего полу-люкса, поднялись на второй этаж.
     В эту ночь Людмила была со мной особенно нежна, а в меня словно вселился бес –  я был агрессивен и неутомим, и вертел девушку в постели как хотел, не давая ей опомниться.   
     Во время одной из коротких передышек в неярком свете ночника я увидел, как она полотенцем вытирает со своего живота... пену. Это наши любовные жидкости смешались, и мы их взбили до состояния пены, с восторгом подумал я.
     И все же моя милая медичка и на этот раз не удержалась, чтобы не поставить происходящему свой диагноз, назвав то, что сотворилось между нами в постели, сладкой экзекуцией. Каково, а? Выслушав Людмилу, я счастливо рассмеялся, после чего вновь сжал ее в своих объятиях.
     Зато, когда я ее, наконец, отпустил, она так и осталась лежать, закатив глаза, слабо шевеля губами; мне даже показалось, что она молилась.
     Было около четырех утра, когда мы, обнявшись, уснули, и буквально через несколько минут в дверь постучали. Я вскочил с постели, вынул из кармана пиджака пять рублей, собираясь просунуть их, приоткрыв дверь, в образовавшуюся щель, когда вспомнил, что Людмила находится здесь со мной вроде как на законных правах, «официально», то есть по документам считается моей женой. Что-то здесь не так, подумал я, замерев у двери, несмотря на то, что в нее вторично постучали; теперь и Людмила приподнялась в постели, она тоже не на шутку обеспокоилась. Я нагнулся к ней, поцеловал, велел, пока я не разрешу, из-под одеяла не высовываться, затем вернулся и отпер дверь, очень надеясь на то, что хотя бы здесь и сейчас мне не придется использовать свои нунчаку.
     За дверью обнаружились трое: дежурная по коридору, какой-то мужчина в гражданском, в котором мне сразу почудился гебист, и старший лейтенант милиции, который, завидев меня, гаркнул:
– Проверка документов.
    Радостно вздохнув, я мгновенно успокоился и сказал:
– Ну, если и представитель власти здесь, то нам не о чем беспокоиться.
– Назовите вашу фамилию, товарищ, –  буркнул милиционер, посветив мне в лицо фонариком. В руке у него были два паспорта –  мой и жены, уже открытые на тех страничках, где были вклеены фотографии.
– Чуть потише, уважаемые, - называя свою фамилию и стараясь быть максимально вежливым, сказал я, – жена спит.
– Придется ее тоже побеспокоить, мы должны на вашу жену взглянуть, такой порядок, –  сказал гражданский.
– Что ж, пожалуйста, посмотрите, –  усмехнувшись, сказал я, делая шаг назад и впуская нежданных ночных визитеров в комнату, –  я вот каждый день и каждую ночь на нее смотрю и никак не налюбуюсь.
– Гражданка А-ва, –  позвал милиционер, осторожно касаясь ноги Людмилы через одеяло, и держа перед собой паспорт моей жены. – Прошу вас приподняться на минутку.
     Людмила немного приспустила простыню, и подслеповато взглянула на присутствующих, так как дежурная включила в номере верхний свет.
–Вроде это не она на фотографии, - вновь подал голос гражданский, заглянув в паспорт и сопоставляя лицо в нем с оригиналом.
– А вы посмотрите повнимательнее, товарищ, это все же она, - спокойно произнес я, лихорадочно перебирая в голове варианты выхода из положения, если наша ложь обнаружится, затем, решив, что в данной ситуации самое лучшее все же шутка, сказал с усмешкой: – Улыбнись, Марта, на тебя смотрят. – И, уже обращаясь к нашим нежданным гостям: - Разве что ночью мне ее незаметно подменили, то тогда это не она. Впрочем, давайте поднимем вас в четыре утра с постели и взглянем, будет ли ваше лицо соответствовать фотографии?
– Да нет, все в порядке, я пошутил, - сказал гражданский, делая в своем блокноте какую-то пометку. –  Спокойной ночи, товарищи, отдыхайте, извините за вторжение.
      Я закрыл дверь и полез к Людмиле под горячий бочок.
– Неужели я так похожа на твою жену, ведь я ее так ни разу и не видела? – прошептала она.
– Тебе незачем ее видеть, недаром ведь говорят, что все красивые женщины чем-то похожи между собой, - сказал я, добираясь рукой до самого горячего ее местечка, –  ну-ка, живо встань на коленки, жена должна мужа слушаться.
– Есть, мой повелитель, –  сказала Людмила, принимая столь любимую нами обоими позу. – Я вся твоя.
     Наутро, еле шевеля истомленными в любовном запале губами, она прошептала:
– Савва, что это было? Я млею от счастья, я на вершине блаженства. Ты подарил мне лучшую ночь в моей жизни!
– Это тебе на память обо мне и о том городе, где мы с тобой встретились и познакомились! – сказал я, крепко целуя ее в губы. –  Ты же знаешь, бармен – это своего рода визитная карточка города, поэтому я всегда должен быть на высоте.
      На учебу Людмила отправилась на такси, правда с двухчасовым опозданием, то есть на вторую пару, а я, дождавшись на автовокзале Кондрата, рейсовым автобусом уехал вместе с ним в наш прекрасный южный город Кагул.

***
    
   …С тех пор прошло около полугода, окончилась зима, незаметно пролетела весна, и лето вступило в свои права. Ритм жизни у меня был настолько насыщенный и напряженный, что новые лица и события мелькали передо мной, словно в калейдоскопе, и теперь лишь изредка, расслабившись под рюмочку коньяка, я с улыбкой вспоминал «мою римлянку».
     Примерно в этот же период случилось так, что мой напарник, Саша Чумаков, перебравшийся к этому времени на постоянное место жительства в город Кишинев, встретил женщину, на которой решил жениться. Свадьбу намечено было праздновать в ресторане, расположенном вблизи поселка Новые Анены, потому что невеста, как выяснилось, была родом из тех мест.
     Естественно, я был приглашен на это мероприятие и потому взял два выходных дня. Собираясь на свадьбу и подыскивая для этой цели себе партнершу на торжество, я вспомнил о Людмиле и решил, что лучшего варианта, кроме как, отправившись в Кишинев, найти ее там и взять с собой, мне не найти; и, кроме того, я сам для себя уяснил, что все это время по ней скучал...
     С этой мыслью в назначенный день я заблаговременно выехал в столицу Молдавии. В знакомом уже мне общежитии на «Малой малине» я Людмилу не застал, и по совету крутившихся у здания студентов бросился ее искать в учебный корпус - естественно на такси, – потому что время уже поджимало.
    Доехав до нужного мне места, я выскочил из машины у перекрестка, и охватил взглядом несколько десятков ближайших ко мне пешеходов, идущих по тротуару, - это была сплошь молодежь с портфелями или  же пакетами в руках, наполненными учебниками. Вдруг я словно почувствовал толчок в сердце, и несколько секунд спустя, пробежав несколько шагов вперед, обнял сзади за талию идущую по тротуару девушку, одетую в расклешенное серое платье и с портфелем в руке. Ну конечно же, ни у кого в мире не могло быть такой классной фигуры и таких стройных ножек, как у «моей» Людмилы, а это, конечно же, была она.    
     Людмила, откровенно обрадовавшись мне, и все еще не веря в то, что это именно я перед ней, смеясь и теребя за руку, отвела меня в сторону, в небольшой скверик с  четырьмя скамеечками, составленных квадратиком, и поминутно оглядываясь по сторонам, стала расспрашивать, как мои дела.
    Я удивленно спросил ее:
– Ты что, кого-нибудь ждешь или торопишься куда-то?
– Мой муж должен сейчас подъехать за мной на машине, – с некоторой досадой в голосе сообщила она.
– М-у-уж?.. – удивленно протянул я, немало огорчившись этой новости.
– Да, не удивляйся, я уже два месяца как замужем.
– Бог мой, как же, однако, у вас, у женщин, все это быстро случается... – не удержался я. –  Ну, да черт с ним, с мужем, поехали со мной вместе на свадьбу в Новые Анены, там мой напарник Сашка, которого, ты, конечно, помнить, женится. А мужу своему ты уже оттуда перезвонишь, скажешь, подруга, сестра, бабушка заболела, и тебе необходимо было, мол, срочно выехать и так далее, ну, в общем, вместе придумаем и соврём ему чего-нибудь.
– Нет, милый, этот не поймёт, - сморщив носик, с сожалением произнесла Людмила, глядя мне прямо в глаза, - он у меня дагестанец. Сам понимаешь, Кавказ, горячая кровь.
    Едва она это выговорила, как от группы студентов, проходивших мимо скверика, отделился, направляясь к нам, какой-то парень, по внешности кавказец, который издалека воскликнул с заметным, но красивым акцентом:
– Льюда, а я тъибя вэзде ишщу!
     Она призывно махнула ему рукой, затем открыла свой портфель и достала из него какую-то папку  (молодец, не растерялась), кавказец подошел, я протянул ему для приветствия руку, которую он автоматически пожал, а Людмиле, включаясь в игру, сказал:
– Если с курсовой помочь не сможешь, то дашь хотя бы контрольную списать, ладно?
    Она кивнула, улыбнувшись мне одними глазами, – и этим было сказано все: люблю, помню, прости, прощай, – после чего я, повернувшись, побежал к шоссе ловить такси.   
     На свадьбу к напарнику мне пришлось отправиться самому, а на сердце легла легкая печаль и грусть от того, что я  расстаюсь с одной из самых замечательных в моей жизни женщин, «гордой римлянкой», и потом еще много-много раз за эти годы я вспоминал ее и думал о ней.
               
                Осень 1980, зима и лето 1981гг. 



               
    


  "Сердитый".

Немецкий шнапс     30 мл.
Сборная настойка   30 мл.
Перечная настойка  30 мл.
Огуречный рассол   30 мл.
Все, кроме рассола, смешать в стакане, выпить залпом, запить рассолом.




                Новелла девятая

                Несовершеннолетний.
               
                "Учитель, воспитай ученика,               
        чтоб было у кого потом учиться".
                Е.Винокуров
               
                Вся жизнь моя – несвязный монолог               
                где смех и грех текут одновременно,               
                и если не заметил это Бог,
                то дьявол это видит непременно.
                Игорь Губерман
               
               
                1.
      
     Я неторопливо шагал по аллее, ведущей к ресторану, бездумно пиная красные, желтые и коричневые листья, причудливым разноцветным ковром устлавшие землю на радость художникам, поэтам и романтикам, и в укор нерасторопным дворникам. Был поздний вечер, обе стрелки на моих часах - часовая и минутная - приблизились к одиннадцати, но я все же надеялся встретить в ресторане кого-либо из своих друзей, которых почти целую неделю не видел: несколько суток кряду, практически без перерывов, я провел на чужих квартирах - катранах, за игрой в карты. Единственным утешением в связи с потраченным временем была тугая пачка купюр – мой выигрыш. Кроме прочего, я уже весьма соскучился также и по дамскому обществу.
     Двухэтажная громадина ресторана смотрит на меня с главного фасада огромными окнами-витражами, из которых два крайних слева на первом этаже забраны глухими, не пропускающими свет темно-бардовыми шторами, за которыми скрывается помещение бара. Следующие три окна наоборот ярко освещены, сквозь них виден вестибюль со стойкой швейцара и рядами вешалок на заднем плане.   
     В центральной части вестибюля имеется широкая лестница, уходящая вправо и вверх, она ведет на второй этаж, где собственно и расположен ресторанный зал.
      Неудивительно, что двухстворчатые входные стеклянные двери заперты, ведь в этот поздний час посетителей внутрь уже не пускают.
   Заметив в глубине вестибюля швейцара, я негромко стучу. Еще не старый мужчина двухметрового роста и могучего сложения подходит к двери, близоруко вглядывается сквозь стекло, наконец, узнает меня, открывает одну половинку, и добродушно улыбаясь, впускает внутрь. Уважительно жму ему руку и спрашиваю о здоровье. Нашего швейцара все здесь – и стар и млад - зовут одинаково: дядя Леша. Многие посетители его даже побаиваются – за внушительный вид, наверное, а он, добрейшей души человек, всю свою сознательную жизнь, почти сорок лет, провел у плиты, работая поваром, за это время достиг в своем ремесле вершин мастерства, накормил тысячи и тысячи людей, практически никогда не видя их, так как имел дело лишь со сковородами и кастрюлями. И лишь по выходу на пенсию, он выпросил себе у начальства должность швейцара, мотивируя это тем, что он, мол, хочет хотя бы теперь на людей посмотреть, да и пообщаться с ними.
     Приветливо кивнув гардеробщице, задумавшейся о чём-то у  стойки раздевалки, я поднимаюсь по широким мраморным ступеням на второй этаж. Огромный ресторанный зал, представший передо мной, ярко освещен, с потолка льется ровный белый свет. Шестьсот сорок матовых шаров (поверьте мне на слово, сам считал, причем, будучи в тот момент абсолютно трезвым), каждый размером почти с футбольный мяч, образуют на потолке причудливый узор. На сверкающем от мастики паркетном полу в несколько рядов стоят столики – 2 и 4-местные, но лишь немногие из них в этот поздний час заняты. Полупериметр зала - вся левая сторона, а также дальняя, противоположная входу – это череда окон, расположенных в ряд, с видами на улицу; в настоящий момент они задрапированы легкими полупрозрачными занавесями. Вдоль правой стены, отделяющей зал от кухни и подсобных помещений, располагаются 6 и 8-местные кабинки; следом за ними, в дальнем правом углу зала, находится оркестровая сцена, густо заставленная аппаратурой, среди которой почти затерялись музыканты. Звучит какая-то грустная мелодия; яркие софиты, стоящие по краям сцены, освещают в настоящий момент лишь солистку ансамбля, стройную томную брюнетку по имени Светлана – артистично держа в руке микрофон, она увлеченно поет какую-то грустную песню о любви, слегка покачиваясь в такт музыке. Она не обладает какими-либо особенными певческими данными, но её  здесь любят и ценят за душевность и привлекательную внешность. 
     Это мелодия, вероятно, одна из последних в сегодняшней программе, так как рабочее время музыкантов обычно истекает к 23.00; вот уже и метрового диаметра зеркальный глобус цветомузыки, висящий под потолком перед сценой и бросающий разноцветные блики по всему залу, совершил, замедляясь, последний круг, остановился и погас.
    По своему опыту знаю, что с этой минуты в ресторане начинается обычная для этого часа суета: усталые, набегавшиеся за смену официанты, подходя к столикам, строчат в своих блокнотах счета, их клиенты рассчитываются, встают и покидают зал; администратор от своего столика у выхода, откуда видно всех и вся, зорко следят за тем, чтобы кто-то из них впопыхах не позабыл заплатить по счету; и лишь неторопливая судомойка, переходя от стола к столу и собирая в свою безразмерную тележку грязную посуду, кажется, ни о чем не беспокоится.    
     Направляясь к эстраде, где, по моему предположению, должен был находиться мой товарищ Кондрат, подвизавшийся тут в качестве запасного, то есть второго барабанщика, я уже почти пересек зал по диагонали, когда поддавшись секундному порыву, остановился перед одним из не сервированных столиков, за которым сидели две незнакомые мне девушки. 
     Меня удивил и даже несколько озадачил тот факт, что лишь они, невзирая на всеобщую суету вокруг, спокойно сидели на своих местах, словно никуда не торопились. Я быстро оглядел девушек с одной лишь целью - оценить их внешность и предположить, каковы могли быть здесь мои шансы на успех. Дамочки эти, возрастом никак не старше двадцати, были одеты вполне обыкновенно – одна в ситцевое платье в красный цветочек по сиреневому полю, другая – в джинсовое платье-комбинезон. И все же, подумал я, эти девушки, невзирая на цивильную одежду, наверняка принадлежат к славному племени советского студенчества, многие тысячи представителей и представительниц которого в эти осенние месяцы были оторваны от учебного процесса и брошены в районы юга Молдавии для выполнения авральных сезонных сельскохозяйственных работ. Подтверждалось это предположение еще тем, что девушки эти были мне не знакомы, а я не без основания считаю, что знаю в своем городе всех без исключения местных девиц этого замечательного возраста, если уж не по именам, то в лицо наверняка. Студенты же были обязаны носить форму стройотрядовцев – брюки и куртки полувоенного образца, но разве запретишь юным представительницам прекрасного пола снять опостылевшую форму и надеть платье…
-Добрый вечер, милые дамы, прошу вас извинить меня за опоздание, – сказал я и без приглашения уселся на свободный стул за их столиком.
– Как это?.. Кто вы? – встрепенулась одна из девушек, та, что была в платье, и удивленно уставилась на меня. Внешне, как я успел заметить, она была вполне привлекательна: у нее было круглое лицо с живыми голубыми глазами на нём и вздернутым носиком, а также прямые светло-русые волосы до плеч. На лице девушки блуждала озорная улыбка. – Мы никого не ждем!
– Как же, как же, минуточку! – с трудом сохраняя на лице серьезное выражение, удивился я в свою очередь. – Швейцар внизу сказал, что меня в зале ожидают две милые симпатичные девушки. А других двух девушек, – я обвел широким жестом все помещение, – я здесь не наблюдаю. – И действительно, в зале в настоящий момент кроме работников ресторана можно было заметить лишь нескольких блуждающих туда и сюда одиночек. – Значит, это вы! – улыбнувшись, заключил я.
– Увы, вы наверняка ошиблись, – тонко улыбнувшись, заметила вторая девушка, шатенка с удлиненным интеллигентным лицом. На ней было импортное джинсовое платье-комбинезон, модное в этом сезоне в молодежной и студенческой среде. – Да и ресторан уже закрылся, так что вы опоздали.
-Как это закрылся, и что значит "опоздал"? – деланно возмутился я, в негодовании даже привстав со своего места и озираясь по сторонам.
– А то вот, что мы хотели заказать отбивные, а официантка сказала, что повара уже ушли, и кроме водки она нам ничего предложить не может, – опять вступила в разговор круглолицая.
– Ай-ай-ай, какое безобразие! – сказал я, уже заметив, что на столе перед девушками кроме пустых тарелок и набора специй ничего не было. – Так что же нам теперь, с голоду помирать? – Я вновь огляделся по сторонам, затем, повернувшись в сторону эстрады, прокричал: – Эй, музыканты, сыграйте-ка что-нибудь веселенькое для души, только, пожалуйста, не прощальный марш!
     Унылый блюз почти мгновенно смолк, и мы услышали усиленный микрофоном голос:
– В чем проблема, товарищ? Дайте в руки и будут звуки!
     Коллеги, конечно же, уже заметили и узнали меня, поэтому я ответил им в том же, шуточном ключе:
– Ладно, играйте, только пойте.
     Спустя несколько секунд ВИА после отсчета: раз; раз; раз-два-три, заиграл какую-то разудалую мелодию из легко узнаваемых произведений современных советских композиторов. А еще минуту спустя к столу вразвалочку подошел рослый и хорошо сложенный, хотя и совсем еще молодой человек. Он остановился у столика, представ перед нами во весь свой прекрасный рост – сто девяносто сантиметров, если считать с небольшим каблуком.
         Едва он приблизился, я ткнул его пальцем в живот:
– Ты, что ли, официант?
– Нет, извините, я музыкант, – отступив на шаг, ответил «юный барабанщик» Кондрат. (Хотя мы с ним и были дружны вот уже несколько месяцев, он все еще не успел привыкнуть к моим неожиданным экспромтам и шуткам).
– Все равно! – безапелляционным тоном прервал его я. – Поди, принеси нам три, нет, четыре отбивные, водки, естественно, и... – я бросил взгляд на девушек, – бутылку шампанского. Да, и скажи буфетчице, чтоб обязательно холодного. – С этими словами я протянул ему пятерку. – Это – музыкантам, остальное – позже.
     Кондрат взял деньги, и, не произнеся ни слова, ушел.
– А дело все в том, милые дамы, – обернулся я к совершенно растерявшимся от моей прыти, и потому, наверное, безмолвным девушкам, – что я работаю массовиком-затейником, и кто-то заказал на это время мой визит сюда и даже оплатил аванс. Вот поэтому я сейчас здесь и с вами.
– Ага, ну это сразу видно, что затейником, – отозвалась шатенка и, подтолкнув свою круглолицую подругу под локоть, негромко засмеялась. Черты ее интеллигентного лица можно было, пожалуй, назвать приятными, но в то же время они были несколько нечеткими, будто смазанными. Такие лица требуют постоянного ухода и хорошей косметики, что их совершенно меняет, преображая к лучшему.
-Итак, не кажется ли вам, милые дамы, что пришло время познакомиться? – вновь обратился я к девушкам. – Меня зовут Савва, а вас?
– Елена, – с готовностью отозвалась круглолицая. 
– А вашу подругу? – тут же спросил я.
- Ирина, – бойко ответила за подругу Елена.
     Шатенка, поглядев на подругу, поджала губки и приподняла бровки (ей, видимо, совсем не хотелось открывать свое имя первому встречному незнакомцу), но ничего не сказала.
     В это время к нашему столику с огромным круглым подносом в руках подошла официантка Татьяна, которая, проговорив скороговоркой: «Добрый вечер!» и одновременно едва заметно подмигнув мне, расставила перед нами тарелки с отбивными - с пылу, с жару, в сопровождении сложного гарнира, а также салаты и хлеб. Следом за ней у стола появился и сам музыкант - «официант»: в одной руке он держал бутылку водки, в другой – запотевшую бутылку шампанского.
– Ну, что скажете, девушки? – спросил я, забирая из его руки шампанское и начиная раскручивать проволоку, стягивающую пробку, – заслужил музыкант, чтобы присесть к нам за столик?
– Пусть сидит, – смутилась Елена, и, глянув на подругу, добавила: – Да, Ира?
– Ну конечно! Он же тут хозяин, – ответила Ирина. Она откинулась на стуле и внимательно по очереди оглядела нас с Кондратом, который уже занял свободное место за столиком. Затем, указав рукой на накрытый стол, Ирина спросила:
– А в чей счет это все?
– Это, милые девушки – в счет наших будущих хороших отношений! – сказал я, и мысленно поцеловал себе руку – обожаю красивые экспромты, да еще, тем более, в собственном исполнении.
     Кондрат наполнил две рюмки водкой, а я тем временем налил в бокалы девушек шампанское, затем поднял свою рюмку и предложил тост:
– Предлагаю, милые девушки, выпить за знакомство; то есть, мы с вами уже успели познакомиться, а вот этого молодого человека, присоединившегося к нам, зовут Кондрат.
      Мой товарищ, привстав со своего места, слегка поклонился, девушки ответили ему тем же, после чего все уселись на места и выпили.
     В следующую минуту ансамбль вновь заиграл вальс, считающийся у них, как я знал, прощальным, на мои пять рублей музыканты, видимо, уже наиграли; мы же, налив и выпив по второму разу, уже не обращая внимания на музыку, налегли на отбивные, поданные в сопровождении жареного картофеля, солёных помидоров, консервированного зеленого горошка, грибочков и жареных баклажан. Минут через десять, когда мы утолили голод и вновь выпили, на этот раз «за милых дам», я встал и увлек Елену танцевать, так как «прощальный» вальс, к нашей радости, еще не закончился.
     Елена была среднего роста и среднего сложения, ее ситцевое в цветочек приталенное платье с короткими рукавами приятно оттопыривалось в нужных местах, – обычно такие девушки при одном только взгляде на них пробуждают в мужчинах самые смелые сексуальные фантазии.
     Неторопливо скользя по паркету, мы с Еленой поболтали о том, о сем, и в ходе разговора выяснилось, что девушки – студентки (как я уже и сам успел догадаться), живут в студенческом городке, и сегодня решили после первой смены – а работали они, как и большинство студентов, на консервном заводе, посменно, – прогуляться по городу, отдохнуть, а заодно поужинать в ресторане, – уж очень им приелись безвкусные столовские харчи. А в ресторан девушки пришли попозже, потому что знали, что до десяти вечера сюда нередко заглядывают их преподаватели, которые выискивают и вылавливают здесь своих подопечных – ведь гордое звание советского студента несовместимо с посещением ресторанов.
– Вот мы поужинаем, а заодно и отдохнем вместе, раз уж так обстоятельства сложились, – сказал я, подытоживая наш с Еленой разговор, когда мы возвращались к столику. А за столиком примерно такую же тему развивал Кондрат, правда, нам удалось услышать лишь последнюю сказанную им фразу:
– Я, например, когда образуется подходящая компания, готов  гулять хоть до утра!
– И чем же мы, к примеру, будем заниматься до утра? – едко спросила Ирина, красиво приподнимая бровки (следует признать, что это движение бровями у нее было отработано великолепно).
– Мы будем наслаждаться общением, - усаживаясь на свое место, вступил в разговор я. – Я где-то читал, что общение – это самое ценное, что есть у людей. (Если не ошибаюсь, что-то подобное когда-то сказал А. де Сент Экзюпери).
     Девушки переглянулись, но, не найдя что сказать на это, промолчали.
     Тем временем в зале ресторана стали последовательно, один блок светильников за другим, гасить свет, что было сигналом к закрытию, следовательно, и нам настало время собираться.
     Я на ходу рассчитался с Таней-официанткой, затем под звуки прощального вальса, пожалуй, восьмого, а возможно и десятого за этот вечер (музыканты, не в пример официантам, до самой последней минуты надеются на щедрого клиента, который в состоянии заказать музыку и оплатить ее), мы спустились в фойе и покинули заведение.
      Естественно, что по выходу из ресторана мы направились к центру города, так как путь к студенческому лагерю лежит через него. Итак, миновав комплекс зданий ДОСААФ, мы, непринужденно беседуя обо всём и не о чём, прошли еще полтора квартала, сплошь застроенных небольшими частными домиками. Поравнявшись с одним из них, я уверенно толкнул калитку в заборе и шагнул внутрь дворика, ничего не подозревающие девушки как само собой разумеющееся последовали за мной, и, сделав еще несколько шагов, мы оказались… на пороге дома, в котором, к слову сказать, жил Кондрат. Тут, пожалуй, следует отметить, что мы с товарищем уже многократно, начиная с середины минувшего лета, знакомясь в баре, ресторане, в кинотеатре или даже просто на улице с девушками, в итоге приводили их именно сюда, к нему домой. У нас этот дом даже получил свое кодовое название: «хата №1», - то есть квартиры, на которых мы базировались и куда приводили девушек, для удобства классифицировались у нас по мере их удаленности от ресторана, и эта, естественно, была первой, то есть ближайшей к нему.
     Кондрат отпер дверь ключом и вошел внутрь, я, следуя за ним, включил свет в прихожей, а девушки, явно пребывая в легком замешательстве, но, ни о чем нас не спрашивая, вошли следом. Не успели мы войти и разуться, как входная дверь, которую мы не успели запереть, вновь открылась и в дом вошла... мама Кондрата.
     Я, признаюсь, увидев ее, струхнул и даже слегка запаниковал: во время недавнего весьма серьезного разговора с сыном, мама – Ивонна Ульяновна – пообещала Кондрату, что при следующей встрече со мной обязательно обольет мне кислотой лицо за то, что я втягиваю его, совсем еще - по ее словам, ребенка, - в омут взрослых безобразий.
    Мама Кондрата, попутно замечу, в свои сорок с лишним лет, была моложавой и красивой женщиной. Войдя, она поздоровалась, мы нестройно ответили, затем мама внимательно всех нас оглядела: спокойно – девушек, с улыбкой – Кондрата, затем меня – взгляд ее в этот момент стал строгим и даже жестким, но минутой позже лицо ее все же несколько смягчилась, подобрело, и мама попросила нас (ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь), вести себя прилично, затем прошла на кухню, поснимала с полки кухонного шкафа какие-то кульки и пакеты, сложила их к себе в хозяйственную сумку, после чего, толкнув наружную дверь, вышла и, не прощаясь, по-английски ушла, растворившись в ночи.
     Мы с Кондратом, не успев с момента ее появления до ухода даже словом перемолвиться, лишь удивленно переглянулись между собой, после чего он задумчиво наполнил под краном и поставил на газовую плиту чайник. Ирина, тоже молчавшая все это время, наблюдая за его манипуляциями, сказала менторским, не терпящим возражений голосом:
– Сейчас, Елена, мы попьем кофе, а потом пойдем в студенческий городок, а то время уже позднее.
     Кондрат, услышав эти слова, вопросительно посмотрел на меня, пытаясь уловить мою реакцию на них, но я прикрыл на секунду глаза и улыбнулся уголками губ, что означало: все будет в порядке, не беспокойся.
     Я был почти на сто процентов уверен в том, что этот вечер закончится так же, как и большинство предыдущих: выпив кофе, мы разобьемся на пары, затем, помурлыкав девчонкам на ушко словеса на тему любви, а порой и без этого, разойдемся по комнатам и мирно уляжемся в постельки. Но никто в это мгновенье и предположить не мог, что через каких-нибудь несколько минут все мы окажемся в весьма неординарной, хотя и с несколько комическим оттенком, ситуации.
     Кофе мы пили вчетвером в «моей спальне», она же «зал», первой по счету от кухни проходной комнате; второй и, собственно, последней из комнат в доме была спальня Кондрата.    
    Обстановка в моей комнате была довольно проста: по правую сторону от входа, у окна, располагался допотопный черно-белый телевизор на четырех ножках, на котором, опершись ощеренной челюстью на вязаную салфетку, стоял, взирая на окружающий мир пустыми глазницами, натуральный человеческий череп. Далее, в центре комнаты, располагался небольшой обеденный стол, по правую сторону от которого стояла пара стульев, а левой своей стороной он примыкал к дивану, который был всегда в разложенном, то есть готовом ко сну состоянии. Рядом с диваном, у двери, ведущей в следующую комнату, размещалась впечатляющих размеров старинная радиола с проигрывателем; около нее стоял торшер с очень слабой лампочкой, свечей в 20, не больше.
     Войдя в комнату, мы с Еленой запустили на вертушке пластинку «Led Zeppelin», после чего, усевшись на диван, завели обыкновенный треп о современной музыке, при этом мы то и дело соприкасались то плечами, то коленками, – то есть с самой первой минуты знакомства между нами возникла взаимная симпатия, из-за которой нас теперь буквально притягивало друг к другу. Сложнее приходилось моему товарищу: Кондрат с Ириной, устроившись по другую сторону стола на стульях, сидели скромно, словно ученики за партой и вяло односложно переговаривались. Заметив это, я толкнул локтем Елену, указав ей глазами на Ирину. Та поняла меня без слов, и тут же обратилась с каким-то пустяковым вопросом к своей подруге, Ирина ответила, и так повторилось несколько раз. Однако, следует признать, что нам стоило большого труда втянуть эту парочку в общий разговор. Перескакивая с темы на тему, мы поговорили о музыке, а также о других незначительных вещах, затем выпили кофе с печеньем, так как девушки отказались от любых алкогольных напитков, включая шампанское.   
     Кондрат установил на радиолу новую виниловую пластинку, и из динамиков, сопровождаемая характерным шуршанием и потрескиванием, полилась легкая танцевальная музыка в исполнении Джо Дассена. Елена, демонстрируя мне свое особое расположение, легонько наступила мне на ногу, в ответ я нежно ей улыбнулся и пожал руку; тогда она, схватив мою руку, утянула ее под стол, прижала к своему бедру и стала приглаживать сверху ладошкой.   
     Ощутив ее молчаливую, но столь нужную поддержку, я был рад тому, что «нашего полку прибыло» – Елена на нашей стороне, а это означало, что она тоже за продолжение вечера и, следовательно, за интим.    
      Кондрат, от которого не ускользнуло, что мы с Еленой достигли полного взаимопонимания, решив ускорить события, встал из-за стола, и, не дожидаясь, пока Ирина допьет свой кофе, подхватил девушку под руку и без слов увлек ее в спальню, дверь за ними тихо затворилась.
– Может, лучше бы ты занялся ею? – игривым тоном шепнула Елена, кивком указав на уходившую Ирину, после чего встала со своего места и вольготно потянулась. Уловив мой удивленный взгляд, она добавила: – Просто я это к тому говорю, что Кондрат еще очень молод, а Ирка – капризная девушка.
– Он справится, – сказал я уверенно. – А ты, значит, Леночек, девушка не капризная?
     Вместо ответа в меня полетело мгновенно сдернутое ею через голову платье, следом за ним последовали колготки. После чего девушка красивым змеиным движением улеглась на диван и, потянув на себя одеяло, сложенное здесь же, с краешку, укрылась им с головой. Тогда и я, недолго думая, стал на ходу сбрасывать с себя вещи, затем щелкнул по дороге выключателем верхнего света – теперь лишь торшер у проигрывателя оставался включенным, - и тут же ринулся под одеяло на поиски Елены.
     Примерно двадцать минут спустя, после непродолжительной, но весьма бурной любовной схватки, произошедшей между нами, мы с Еленой, усевшись лицом друг к другу, и вплотную с переплетенными под одеялом ногами, мирно и любовно беседуя, попивали из бокалов шампусик, - теперь, когда подруги не было рядом, Елена потребовала для себя этот напиток. Но, увы, наша столь милая идиллия была грубо нарушена: в какую-то минуту дверь, ведущая в соседскую спальню, распахнулась и оттуда выскочила Ирина. Девушка, к нашему удивлению, была все еще одета, а в руках она держала невесть откуда взятый ею утюг.
     Мы с Еленой одновременно удивленно на нее уставились. Ирина же, бывшая явно не в себе – глаза ее в этот момент метали молнии - увидев нас, остановилась, но при этом руки ее, ни на секунду не переставая двигаться, теребили шнур утюга, в результате чего из него получилось некое подобие петли.
     Не успел я спросить девушку, что это ей среди ночи так приспичило гладить, как начали происходить совсем уж невероятные вещи.
– Где, я вас спрашиваю, я могу тут повеситься? – ужасным голосом вскричала Ирина. Пересекая комнату, девушка накинула петлю шнура себе на шею. – Меня в этом доме хотят изнасиловать, понимаете вы, а я вам заявляю, что этому не бывать. А ты, подруга, значит так, да? – взвизгнула она, остановившись у дивана и  вперив свой полный ненависти взгляд в Елену. – Нет, чем это, лучше смерть!
- Ирочка, остановись, подумай, что ты делаешь, в своем ли ты уме? – воскликнул я, сбрасывая с себя одеяло. От нереальности происходящего я на мгновение перестал трезво соображать, но инстинктивно добавил жутким шепотом, соответствующим ее тону: – Ты можешь, конечно, повеситься, если желаешь, только не здесь же, не в этой комнате! – Мне показалось, что перед нами разыгрывается какой-то нелепый фарс, и я, немного придя в себя, продолжил, намереваясь превратить этот инцидент в шутку:  – Не знаю как других, а меня, например, раздражают запахи мертвых. Иди-ка ты вон туда. – Я неопределенно махнул рукой в сторону. – В кухню, в прихожую, во двор, наконец, там где-нибудь пристроишься.
– Ах так, да, вот какие вы равнодушные, оказывается?! – завопила Ирина, останавливаясь в проеме двери между комнатой и кухней. Вероятно, уже передумав вешаться, она размахнулась и запустила в нашу сторону утюгом. Описав над нашими головами дугу, – мы с Ленкой едва успели пригнуться – утюг тяжело рухнул на радиолу. От этого удара у радиолы подломились ножки и вся наша «музыка», место которой, честно говоря, давно уже было на свалке или же в музее, грохнулась на пол и с жалобным звоном развалилась на куски.
Череп со своего места на телевизоре беспристрастно наблюдал за происходящим.
     Но уже в следующее мгновение из спальни, очевидно на шум, выскочил полуголый Кондрат (и весьма вовремя, а то меня уже всерьез начинало беспокоить его отсутствие на месте событий). Он, сделав два гигантских шага, подлетел к Ирине, и с ходу без слов залепил ей размашистую оплеуху. Ирина от удара медленно повалилась навзничь на пол, голова ее, издав глухой стук, оказалась под телевизором, как раз между четырьмя его ножками. На ходу натягивая трусы, я побежал на кухню, вернулся обратно со стаканом воды, и стал, обмакивая пальцы в воду, брызгать ею в лицо Ирине. Кондрат, вырвав из моей руки стакан, с размаху плеснул все его содержимое ей в лицо. Ирина дернулась, закашлялась и открыла глаза.
– Встань, стерва! – заорал Кондрат, – встань сейчас же, сучка, а не то я тебя живо в стойло поставлю, мать твою...
     Ирина, медленно перевернувшись на живот и встав на карачки, задом полезла из-под телевизора, затем, цепляясь руками за стол, так же медленно поднялась на ноги; от слабости девушку покачивало. Кондрат рывком за плечо развернул её лицом к себе, взялся обеими руками за модное джинсовое платье-комбинезон с множеством пуговиц по всей его длине, и рванул его у нее на груди. Пуговицы с печальным дробным стуком осыпались на пол, комбинезон, лишенный поддержки, медленно сполз вдоль тела почти до колен, и Ирина осталась стоять перед нами в одной коротенькой белой рубашечке и трусиках. Теперь вид ее, еще несколько минут тому назад угрожающий, вызывал жалость.
– В моей квартире – этом милом гнездышке любви – позволены лишь слезы восторга, – строго глядя на нее, сказал Кондрат, – а не сопли и вопли, поняла ты, овца? А сейчас, – он указал рукой на дверь спальни, - шагом марш в койку!
Ирина качнулась, и безвольной рукой придерживая сползшее платье, побрела в комнату; а я, все еще плохо воспринимая происходящее, ужом скользнул в свою постель. Заключив друг дружку в объятия, мы с Еленой еще долго лежали и молчали, ошарашенные увиденным.
      Еще какое-то время в соседней комнате были слышны всхлипывания Ирины и голос Кондрата, читавшего ей нравоучения, затем все стихло.
     Успокоенный, я опрокинул Елену на спину, она всем своим гибким телом мягко потянулась мне навстречу, и я, входя в нее, разгоряченную, жаждущую и желанную, едва не заурчал от удовольствия. Елена оказалась ласковой, чертовски любвеобильной партнершей, и еще долго, до глубокой ночи, девушка не выпускала меня из своих объятий.
               
                2.               
               
     Проснулся я, когда за окном было уже совсем светло, от тяжести. Ленка, навалившись на меня всем своим телом, сладко посапывала, наши головы находились в сантиметрах друг от друга, и я ощущал на своем лице ее дыхание. Я поцеловал ее звучно в нос, и девушка, открыв глаза, с недоумением уставилась на меня, затем улыбнулась, и, подняв голову, стала осматриваться в комнате. Ирину мы увидели одновременно: та сидела на стуле через стол от нас и, закинув ногу через ногу, пришивала пуговицы к своему джинсовому платью-комбинезону.
– Вставай, Ленка! – сказала она, заметив, что мы проснулись. – Я сейчас закончу, и мы с тобой пойдем в милицию. – Лицо Ирины, не защищенное в этот ранний час косметикой, было злым и непривлекательным.
     Услышав это заявление, я немедленно облачился в трусы и сполз с дивана; похоже, дело принимало нешуточный оборот.
– Тут у нас одна уже ходила в милицию, – сказал я, протягивая руку и бережным движением снимая с телевизора череп. – И ведь говорил я ей, предупреждал: «Не ходи ты в милицию, у нас везде свои люди!»  Жаль, не поверила, дурочка. – Окинув суровым взглядом своих слушательниц, я продолжил, теперь уже с драматическим надрывом в голосе: – И сейчас можно, конечно, сунуть ей в глазницу или в оскал зубов, но только что толку, она, бедненькая, уже все равно ничего не почувствует.
     С этими словами я горестно вздохнул и поставил череп на место. Ирина вскочила, платье выпало из ее рук, глаза округлились от ужаса:
– Это неправда! Ты лжешь! Ты хочешь меня запугать!
– В том-то и дело, милая, что все это правда, – заверил ее я. – А милиция, что ж, пожалуйста, совсем рядом: от нашего дома – всего каких-нибудь двести метров. И еще двести – обратно, но учтите, когда вы вернетесь, а дядя милиционер, не сомневаюсь, приведет вас прямо сюда, якобы для осмотра места преступления, мы уже не будем столь добренькими.
    Скрипнула дверь и из спальни вышел Кондрат, на нем, как и на мне, из одежды были лишь трусы. Зато лицо его выражало крайнее негодование. Он подошел и остановился посреди комнаты прямо перед Ириной во весь свой прекрасный рост, так что ее голова едва доставала ему до плеча. Елена, одевшись в считанные секунды, но все же не так быстро, как раздевалась накануне вечером, подошла и прижалась ко мне.
– Ты тоже пойдешь в милицию, милая? – спросил я, нежно обнимая ее.
– Я... не... нет, - прошептала она.
– А то тебя вроде и убивать не за что, - просто сказал я.
– Да, кстати, девушка, а что ты им скажешь там, в милиции? – с усмешкой спросил Кондрат Ирину.
– Скажу, что ты меня изнасиловал, вот! – ответила та, держа перед собой джинсовое платье, словно вещественное доказательство.
– Я?.. Тебя?.. Изнасиловал? А позвольте узнать, милая девушка, сколько вам лет?
– Двадцать три, – простодушно ответила за Ирину Лена, видя, что та не торопится отвечать.
– А мне всего 17, – сказал «мальчик» Кондрат (рост 187, вес 87 кг). И я, как ты сама понимаешь, пока еще несовершеннолетний. Вот и придется мне пожаловаться дядям милиционерам, что ты меня развратила.
  – А потом, если тебя, конечно, не засудят за растление малолетнего и не посадят в тюрьму, я займусь тобой персонально, после чего твой череп займет место рядом с этим. Так сказать, до пары, – жестко и одновременно нежно, почти с любовью в голосе проговорил я.
– И тогда каждый вечер вместо пистона ты будешь получать от меня щелбан по черепушке, – улыбнувшись сквозь зубы, произнес Кондрат, изобразив движение натурально, пальцами. 
– Постой-ка, коллега, – перебил я товарища, – мне кажется, необходимо прояснить ситуацию, может быть, этой ночью в ваших объятиях оказалась невинная девушка? – Ирина при этих словах мгновенно вспыхнула и покраснела, а Кондрат промолчал, но едва заметным движением отрицательно покачал головой.
– Ответа не требуется, – сказал я, состроив скорбное лицо, затем, вздохнув, добавил: – И так все ясно.
– Да, девушки, я хотел было вам приготовить кофе на дорожку, – сказал Кондрат с фальшивым сожалением, – но раз вы торопитесь в милицию, то пусть вас там кофе и угощают.
    Теперь уже у обеих девушек в глазах стояли слезы.
     Я привлек к себе Елену и поцеловал в щечку, уж она-то как раз этой ночью, в отличие от своей подружки, была на высоте. Ирина же, нисколько нас не стесняясь, стала надевать свое платье-комбинезон.
– А я так думаю, уважаемый друг мой, Кондрат, – прокашлявшись, начал я, – что нам необходимо судить Ирину прямо сейчас, на месте, по законам нашего сообщества – так, я думаю, будет милосерднее, надо же дать девушке шанс оправдаться. Я надеюсь, тогда она, наконец, прочувствует, что была неправа, и какого наказания за свое поведение заслуживает. – Кондрат согласно кивнул и я, повысив голос, продолжил: – Что ж, не будем откладывать этот эпизод в долгий ящик, и разводить пустые антимонии: за дело! – Затем продолжил, сменив тон на торжественно-строгий: - Я как судья, в силу права, данного мне нашим тайным сексуальным сообществом, действие которого распространяется на всех, кто в настоящий момент находится в этой квартире, начинаю судебное разбирательство. Обвиняемая Ирина, уважьте суд – станьте ровно. Сейчас наш уважаемый прокурор зачитает параграфы обвинения!
     Девушка, непроизвольно дернувшись, выпрямилась, а Кондрат начал громко озвучивать пункты, загибая при этом пальцы на руке:
– Разбитая магнитола – раз!
    Я молча кивнул, и даже Елена согласно качнула головой.
– Утюг, увы, тоже не работает – два!
– Меня, малолетнего паренька, соблазнила и растлила – три!
– Классную компанию испортила – четыре!
– Мама, между прочим, накануне вечером просила, чтобы все было прилично, а вышло, как мы видим, с точностью до наоборот, – он досадливо махнул рукой и загнул последний, большой палец, – пять!
– Далее, – сказал он, меняя руку, – хороших ребят за пустячный случай хотела отправить в тюрьму – шесть!
– Подпортила подруге кайф – семь! – подсказал я.
   У Ирины от этого перечня подогнулись коленки, и она, чтобы не упасть, оперлась обеими ладонями на стол.
    Я уже было начал беспокоиться, что Кондрату для перечисления пунктов обвинения не хватит пальцев на руках, но он как раз остановился в счете, решив, видимо, что вышеперечисленного будет вполне достаточно.    
    Повернувшись ко мне, он сказал:
– Я требую, ваша честь, судить и наказать эту дамочку по всей строгости законов нашего сообщества.
– Встать ровно, обвиняемая! – гаркнул он, сурово взглянув на Ирину, и та, с трудом выпрямившись, поглядела на него измученными заплаканными глазами. – Сейчас будет оглашен вердикт судьи.
     Я опять прокашлялся и поправил резинку на трусах:
– На основании вышеизложенного, принимая во внимание вполне зрелый возраст обвиняемой, что не дает ей права быть амнистированной по малолетству, а также ее особую вредность по отношению к окружающим (в этом месте я повысил голос), но, в то же время, учитывая смягчающие обстоятельства, как то, что у нее, насколько нам известно, такой казус произошёл впервые, плюс состояние стресса, и, давая вышеназванной Ирине возможность реабилитироваться, я приговариваю обвиняемую на основании статьи свода законов нашего тайного сексуального сообщества к самому легкому наказанию. Статья первая, она же последняя прим, которая гласит:
– Семь бед – за всё один ответ: минет, – одновременно, в унисон с «прокурором» проговорил я. 
     Елена, которая не менее напряженно и внимательно, чем Ирина, вслушивалась в каждое произносимое мною слово, услышав вердикт, почему-то облегченно вздохнула.
– Это и есть приговор, – бросив на нее строгий взгляд, проговорил я. – Он, как вы понимаете, окончательный, и обжалованию не подлежит. В ближайшие полчаса приговор должен быть приведен в исполнение. Исполняет сама обвиняемая, - я вновь строго поглядел на Елену, которая, казалось, была готова понести наказание вместо подруги, - а прокурор ответственен за исполнение приговора. Все. За сим наш суд объявляется закрытым. А теперь – всем встать и к едрени мать!
– Слушаюсь, ваша честь, – торжественно произнес Кондрат. – И добавил, тоже заметив, что приободрившаяся Ленка готова ради подруги пойти на любые жертвы: – Приговор, повторяем, исполняет сама подсудимая, в результате чего судимость и все обвинения с нее снимается. 

     P.S. Послесловие:
     Спустя два дня, вечером, приняв у напарника смену, я с полной отдачей трудился у себя в баре, за стойкой. Среди вновь входивших внутрь заведения клиентов я увидел двух уже знакомых мне девушек, одна из которых была одета в джинсовое платье-комбинезон. Девушки подошли, приблизившись с той стороны стойки, где у нас имеется невысокая дверца, перекрываемая барьером.    
     Невольно улыбнувшись, я шагнул им навстречу, и Ленка, блестя глазками, быстро перегнувшись через барьер, поцеловала меня в щеку.
– Савва, я ужасно соскучилась, –  сказала она, улыбаясь. – Мы специально поднялись в ресторан, чтобы увидеть Кондрата, и он сказал нам, где тебя можно найти. – И добавила, оглядываясь по сторонам: – А ты неплохо смотришься здесь, в баре, мой милый «массовик-затейник».
– Ну, с тобой все понятно, – сказал я и повернулся к Ирине. – А ты что скажешь?
    В следующую секунду девушка приблизилась, и, неловко ткнувшись носом мне в шею, пролепетала застенчиво:
– Если вы не против, Савва, мы с Леной хотели бы провести сегодняшний вечер вместе с вами.
                1980г.

 

               
                Коктейль  "Букет моей бабушки".
 
Пиво                0, 5литра.
Шампанское       0,5 литра.
Коньяк                2-3 ст. ложки.
Разлить в высокие узкие бокалы, подавать со льдом.




 


                Новелла десятая               
               
               
                Волшебный пар.
               
                Живи, покуда жив. Среди потопа,
                которому вот-вот наступит срок,               
                поверь – наверняка мелькнет и жопа,               
                которую напрасно ты берег.
                Игорь Губерман 
 
                1.   
    
      Пошли уже вторые сутки с того момента, как я почувствовал общее недомогание, вдобавок к этому в теле сегодня с утра появилась какая-то нездоровая легкость и слабость – увы, это были знакомые мне симптомы: так было всегда, когда я простужался и заболевал.      
     Сегодня была суббота, и моему напарнику Саше в баре предстоял напряженный рабочий день. Но в то же время это был и наш совместный банный день и поэтому, видимо, позвонив мне по телефону домой, Саша попросил прийти, помочь ему в баре, после чего мы, мол, поедем, как обычно, в спортивную школу – париться. Я сунул подмышку градусник, вынул – так и есть, температура 39.8 – несомненно, грипп. Надо бы остаться дома, мелькнула у меня мысль, попить таблеток, чаю, отлежаться, но я встал и пошел – в надежде, что поход в парную поможет мне избавиться от простуды, как случалось уже не раз прежде, таблетками же можно было лечиться целую неделю, а такой роскоши я себе позволить не мог.
     Пешком от дома до ресторана я добрался легко, словно на автопилоте, хорошо хоть дорога почти все время была немного под уклон, а вот прибыв на место, помогать Саше за стойкой уже не мог – ко всем предыдущим ощущениям добавилась неприятная одышка. Остаток сил я использовал на то, чтобы взобраться на высокий стул-пуфик в закутке, образованном спереди барной стойкой, слева - окном и колонной сзади, где забился, словно обреченный зверек, и замер в этом изолированном от всего остального мира уголке размером в половинку квадратного метра, чтобы никого не видеть и не слышать.
     От нечего делать наблюдаю за напарником и вижу, что с работой Саша пока и без меня неплохо справляется: он виртуозно варганил коктейли, лихо наливал полтинники и сотки коньяка и водки, в свободные минуты делал кофе, получал деньги и при этом успевал шутить с клиентами и кокетливо улыбаться девушкам. Сонечка, наша официантка, хорошенькая шестнадцатилетняя девушка - эдакая пышечка - вальяжно передвигаясь по залу, собирала посуду, которую затем сносила в подсобку - мыть; а я безучастно, словно сквозь пелену тумана, наблюдал за их действиями и пил чашку за чашкой крепкий, горячий, ароматный кофе по-восточному без сахара, который Саша едва успевал мне подавать – мне очень хотелось надеяться, что кофе каким-то образом облегчит мое болезненное состояние.
     За час до полуночи в баре появились наша постоянная клиентка – хорошо известная в родном городе, а также далеко за его пределами спекулянтка Людмила Гончакова в сопровождении своей давней подруги Татьяны, которая в последние годы была в нашем городе редкой гостьей, так как жила теперь где-то в Прибалтике. Татьяна приехала в родной город вместе со своим красавцем мужем – капитаном дальнего плавания. Видимо, решив им похвастать, девушка привела мужа в бар; двухметровый симпатяга крепко пожал мою вялую ладонь и назвался: «Владимир», после чего протянул руку Саше. Тот, радостно-фальшиво улыбаясь, долго тряс ему руку, а затем немедленно налил себе и Владимиру по фужеру водки – для закрепления знакомства, я же пить с ними благоразумно отказался.    
     К закрытию ресторана Володя и Саша уже «крепко» сдружились (хотя с начала их знакомства прошло никак не более получаса) и, пока Людмила с Татьяной, болтая о всякой всячине, потягивали из своих фужеров шампанское, мужики поклялись друг другу в вечной дружбе, за что и выпили неоднократно, что в сумме составило не меньше полутора литров водки на двоих.    
    В итоге в парную мы отправились впятером: я, Саша – мой напарник, Володя с супругой Татьяной, а также Виктория – официантка нашего ресторана, как раз освободившаяся к этому часу от своих обязанностей; подруга Людмила сказалась занятой и ушла домой. Мне, ввиду моего болезненного состояния, женщина, понятное дело, была ни к чему, но Саша попросил взять с собой Викторию, мою близкую подругу, для того, чтобы Татьяна не чувствовала себя одиноко в мужской компании.
     Честно говоря, я, если и планировал накануне пойти сегодня в парную с девушкой – а это было у нас, как я уже сказал, еженедельным ритуалом, -  то, конечно же с Ольгой, моей постоянной подружкой по «великолепной четверке», в которую кроме нас с ней входил, естественно, мой напарник Саша, а четвертой, к нему в пару, была Лена Финолис. Поэтому я и позвонил Ольге домой еще перед уходом в ресторан, однако трубку взяла ее мама и сказала, что Оли нет дома, она, мол, ушла на день рождения к какой-то однокласснице. После этого я решил, что совесть моя чиста, и я могу пригласить кого угодно.
     Итак, я поднялся в зал ресторана, разыскал Викторию, работавшую в зале, и попросил ее по окончанию всех дел спуститься в бар, что она вскоре и исполнила. Теперь, когда все оказались на месте, сборы заняли не более пяти минут: в багажник Сашиной машины мы уложили несколько бутылок водки и шампанского, ящик импортного пива «Окоцим», который до этого целиком прохлаждался в холодильнике, а также кое-какую закуску и шоколад. В спортивной школе, расположенной в зоне отдыха трудящихся, а конкретно в районе соленого озера, нас уже ожидали, причем ожидавших оказалось двое: сторож, он же истопник, ответственный за поддержание чистоты, и, что еще важнее, нужной температуры в парной, а также замдиректора по учебной части Николай Николаевич.   
    Последний, увидев, что мы приехали с дамами, обиженно поджал губы, едва слышно поздоровался и сразу ушел – он планировал, очевидно, выпить с нами в чисто мужской компании, общение же с дамами, судя по всему, в его планы не входило.
     Татьяна с Викторией получили полную свободу передвижения, и, разоблачившись в тренерской раздевалке, завернулись в простыни, которые им любезно предоставил истопник, после чего из женского любопытства изучили сначала само здание спортивной школы, заглянув во все ее помещения, затем сделали робкую попытку войти в парную. Пока они там грелись, я искупался под горячим душем, а двое оставшихся мэнов, Сашка и Володя, продолжая мероприятие, начатое накануне в баре, уселись в директорском кабинете беседовать под водочку. Я заглянул к ним – завернутые в простыни, словно римские сенаторы, оба высокие и статные, они с удобствами расположились на стульях и вели глубокомысленную неторопливую беседу, которая, по собственному опыту знаю, начинается непременно обсуждением международного положения, а заканчивается доверительным разговором об интимных отношениях, и, как следствие их, венерических заболеваниях.
    Я, извинившись перед Володей, отозвал Сашу в сторону и спросил его напрямик:
– Скажи мне, ты намерен его подпоить?
– Да, – честно ответил он (в этом плане между мной и напарником секретов не было).
– Если ты будешь и дальше пытаться споить моряка, наливая ему водку, – сказал я с усмешкой, – то через час-другой тебя можно будет выносить отсюда. – И тут же спросил: – А ведь ты, друг мой, наверняка собираешься добраться сегодня до Танькиных прелестей, то есть, простите, сделать ей интимный массаж, не правда ли? Да еще чтобы муж ни о чем не догадался?
– Ну да, конечно! – скосив взгляд в сторону ни о чем не подозревающего Володи и цинично усмехнувшись сквозь усы, ответил он.
– Тогда скажи Вовке, что водки больше нет, а я сейчас попрошу сторожа, чтобы он сгонял в любой из соседних частных домов и принес домашнего вина – ведра, я думаю, вам хватит, хотя мне кажется, Вовке достаточно будет и пары фужеров; ты понимаешь, о чем я говорю, дурень ты стоеросовый?
    Сашка закивал, до него только теперь дошло, что вино для человека, непривычного к нему – полный отпад, и уж тем паче после водки.
   Покинув директорский кабинет, я прошел к сторожу в его закуток, дал ему десятку на вино, а от себя лично презентовал ему бутылку водки, так сказать, для сугрева организма.
     А дальше события развивались так.
     Вино было доставлено, и после нескольких стаканов Володю, как я и предполагал, сильно развезло (про молдавское вино не зря говорят, что его действие сказывается не сразу, а лишь спустя некоторое время, будто говорит: «ты иди, я тебя догоню»), вот оно и догнало нашего гостя. Его жена, Татьяна, наблюдая за происходящим, только понимающе улыбалась, – она, несомненно, догадывалась, с какой именно целью все это затевалось, и любопытство толкало ее на эксперимент.
     Сашка умудрился совсем уже опьяневшего Володю затащить в парную, выбравшись из которой, бедный парень уже ничего не соображал и вскоре отключился, после чего мы его отнесли спать в малюсенькую комнатку, используемую под кладовку, что расположена рядом с парной, уложив на две сдвинутые вместе скамеечки из тех, на которых штангисты делают свои упражнения лежа. Теперь, даже если бы Володя смог очнуться и встать (что в ближайшие пару часов казалось весьма сомнительным), то выбраться из этой комнаты без посторонней помощи уже не смог бы, так как помещение (якобы для спокойствия самого отдыхающего) заперли снаружи на массивный засов.
     Когда мы с Сашей, завершив эту операцию, вернулись в комнату отдыха, Татьяна с Викой казались слегка расстроенными недостатком внимания к ним со стороны мужчин. Поняв это, нам пришлось немедленно реабилитировать себя в их глазах, и мы принялись наших дам развлекать.
    Вначале все мы дружно выпили по паре бокалов шампанского, – Саша каждый тост непременно сопровождал анекдотом, – затем коллективно попарились, после чего окунулись в бассейн с холодный водой, а после посещения бассейна наши дамы перестали заворачиваться в простыни, представ перед нами в чем мать родила. Таким образом, у меня появилась возможность досконально их разглядеть, чем я с удовольствием и занялся.
     Татьяна, молоденькая женщина 23 лет, среднего роста и сложения, была весьма хороша собой и чертовски привлекательна: яркая брюнетка с мягкой очаровательной улыбкой, очень женственная, чувственная, гибкая, грациозная, податливо-нежная и эротичная с небольшими, словно детскими ручками и ножками, – при этом ее грудь и бедра были вполне нормально развиты. Внешне она как будто не очень подходила своему мужу – высокому, атлетического сложения мужчине, но меня, признаться, уже не в первый раз удивляют эти парадоксы: живут же пары вместе внешне как будто несовместимые – и все у них хорошо, все замечательно. Все дело, тут, наверное, в том, что природа женщины – приспосабливаться, подстраиваться под партнера и подчиняться – и если им это удается, вот вам и разгадка секрета.
     Виктория – вторая дама в нашей компании, в сущности, совсем еще девчонка, еще не достигшая восемнадцатилетнего возраста, внешне чем-то походила на Татьяну – такого же роста и тоже брюнетка, она, однако, не отличалась броской внешностью первой, черты ее лица были не столь выразительны, зато у нее были раскосые, азиатского типа глаза, а своей застенчивой, милой улыбкой и негромким, мелодичным голосом она просто покоряла, завораживала окружающих. Формы ее тела соответственно ее возрасту еще не были вполне развиты, как например у той же Татьяны, но уже имели ту приятную округлость, которая так привлекает нас, мужчин, в молоденьких женщинах. Мы с Викторией были знакомы около полугода – со дня открытия ресторана: она вместе с другими выпускниками ее курса - официантами, поварами и кондитерами сразу после окончания кулинарного училища в городе Кишиневе была направлена в наш город, во вновь открывающийся ресторан. Уже в день открытия (вернее, в ночь после него) мы стали с ней близки, и с тех пор, с регулярностью примерно раз в пару недель встречаемся на почве романтических отношений. (То есть, если уж говорить начистоту, то исключительно в тех случаях, когда не имеем других партнеров).      
      Налюбовавшись нашими дамами, я вновь направился в парную, уже в третий раз за сегодняшний вечер, и в голове моей мелькнула шальная мысль, что таким способом – клин клином вышибая – я или окончательно избавлюсь от простуды, или же загнусь к чертовой матери! На этот раз мы с Викой оказались в парной вдвоем. Мы сидели на нижней полке, и она в истоме то и дело, будто невзначай касалась меня своим влажным чувственным телом. В какое-то мгновение я, не выдержав, поставил ее в позу «на коленках» прямо на раскаленном полке и при температуре не менее чем в 100*С, полюбил, думая восторженно, что если уж мне суждено сегодня «отбросить коньки», то хоть скажут, что если и жил как дурень, то умер как мужчина.
     После парной мы с Викой выскочили в предбанник и наперегонки бросились под душ – нам с ней даже пришлось шутливо побороться за место под спасительными струями прохладной воды. Саша с Татьяной тем временем продолжали болтать, попивая шампанское; я, конечно, следовать их примеру не собирался, но сто грамм водки, ненадолго присоединившись к ним, хватанул, после чего опорожнил пару бутылок холодного польского пива «Окоцым», которое мы шуточно перевели на русский как «окосеем», – настолько оно было крепким по сравнению с другими – нашими, отечественными, а также другими импортными сортами пива.

                2.
 
                С тихой грустью художник ропщет               
                что при точно таком же харче               
                у коллеги не только толще,               
                но еще и гораздо ярче.               
                Игорь Губерман
    
    Девчонки после очередного захода в парную кокетливо продефилировали мимо нас, затем вышли наружу – во внутренний дворик, который располагается сразу за комнатой отдыха; минутой позже мы с Сашей отправились следом за ними. На этот раз мой напарник почему-то оставил свою простыню на стуле, хотя до сих пор ходил завернутым в нее. По моему мнению, лучше бы он этого не делал, не оголялся. В отличие от меня – я хоть в одежде, хоть нагишом никогда и никого не шокирую, Сашка, будучи голым, мог шокировать кого угодно. У Виктории, например, при виде его детородного органа глаза полезли на лоб. Татьяна же, наоборот, исподволь наблюдая за Сашей, внешне казалась вполне спокойной – все же замужняя женщина в отличие от той же Виктории. Однако мне все же кажется, что разглядев Сашкин весьма внушительный «корень жизни», она могла лишь сожалеть о том, что ее муж не может каким-то образом помешать Сашке, который – а это уже просто бросалось нам с Викой в глаза, – всерьез был настроен отыметь Татьяну, невзирая ни на какие препоны и трудности.
     Не желая становиться невольным очевидцем этого события, я, придумав и озвучив вслух какой-то предлог, увел Викторию вглубь спортивной школы, где в полутьме помещений нас встретили отливающие холодным блеском металлические грифы штанг, стоящие в пирамидах «блины» и специфический запах спортзала. Обнимая девушку за плечи, я водил ее из помещения в помещение – из зала тяжелой атлетики в борцовский, оттуда – в зал гимнастики и т. д., рассказывая ей, сколько пота было пролито мной в этих помещениях – наверняка тонны,  потом, остановившись, прижал ее к себе и зашептал, что я не против столько же пота пролить ней в постели. Вика при этих словах подняла на меня свои японистые глаза-щелочки, хитро улыбнулась и сказала:
– В таком случае ты должен на мне жениться, Савва. А все остальное доверь мне – пота будет много.
     Я улыбнулся и поцеловал ее нежно в висок; эта юная женщина знала толк в любви и была великолепной сексуальной партнершей – отзывчивой,  любвеобильной, чувственной, – и это в ее-то семнадцать!
– Скажи-ка мне, – спросила Вика, зябко передернув плечиками, – а как у них, я имею в виду Сашку и Таню, получится... ну... это... У него же… о боже!.. такой огромный. Он ей там все наизнанку вывернет.
– Не знаю, – честно ответил я. – Я еще как-то могу представить, как было бы, если бы я с Танькой этим занялся: думаю, никто бы из нас двоих не разочаровался...
     Еще не закончив фразу, я получил чувствительный тычок в бок – вот не предполагал, что Вика может меня к кому-либо ревновать.
– Вспоминаю один случай, – продолжил я, – когда вот такая, как ты, молоденькая нерожавшая дамочка 17 лет, ночевала с Сашкой при мне, - тогда нам, двум парам, из-за тесноты пришлось находиться в одной комнате, - и ничего, они замечательно сладили. А в другом случае с ним была женщина, мать двоих детей, так она потом жаловалась мне, что ей так больно не было даже во время родов, и вся кровать наутро была у них в крови, так, что даже смотреть было страшно.
– А тебе что, обязательно было смотреть на это? – приподняв бровки, спросила Вика.
– В том-то и дело, что происходило все это в снятой мной квартире, в моей собственной постели, – усмехнулся я.
– А-а... ну тогда понятно, – протянула она.
     Еще несколько минут мы провели, смеясь и кривляясь у зеркальной стены, наблюдая за своими отражениями. Прошло уже около получаса, как мы отправились гулять; Виктория, да и я сам совсем уже озябли в своих простынях, поэтому, развернувшись, мы решительно направились в парное отделение – греться.
      Татьяны, когда мы туда вошли, нигде не было видно, зато Сашка, довольный как слон, лежал навзничь на массажном топчане, его «сокровище», хотя и в расслабленном виде, казалось нелепым куском пожарного шланга, случайно оказавшимся у него между ног. Завидев нас, Саша глумливо заулыбался и пьяно захихикал, так что мне даже пришлось брызнуть на него из бутылки остатками шампанского.
      Прошло еще около часа, когда мы, целиком завершив программу, уже одетые, собрались в коридоре, с четырех сторон поддерживая наполовину одетого, ничего не соображающего Володю, намереваясь вывести его на улицу. Но тут у входа послышался чей-то громкий голос, а спустя несколько секунд перед нами предстал Андрей Никульча – самый главный спортивный начальник города и района, председатель комитета по спорту. Из-под его локтя маячила испуганная физиономия сторожа, который, водя пальцем в воздухе, что-то невнятно мычал, пытаясь, очевидно, оправдаться перед высоким начальством за непорядок и присутствие посторонних людей во вверенной ему спортивной школе, – к этому моменту он, как я понял, успел уже основательно приложиться к бутылке с водкой и оказался изрядно пьян.
     Увидев нас, спортивный босс района резко прекратил читать сторожу мораль, отправив его в сторожку, затем подошел и обнял меня, – мы с Андреем были давними добрыми приятелями.
    Затем мы вчетвером – я, Саша, Андрей, а также вовсю старавшийся, при этом бестолково суетившийся и всем мешающий сторож, - погрузили Володю, который счастливо проспал последние пару часов, в «жигуль» на заднее сиденье; затем Саша сел за руль, рядом с ним уселась Татьяна, и они, помахав нам на прощание, уехали. А мы с Викой сели в машину к Андрею и отправились через центр города на улицу Танкистов, собираясь отвезти девушку к общежитию городского торга, где она жила.
– Савва, – сказал Андрей, когда Вика вышла, и мы с ним остались вдвоем, –  меня тут в одном селе неподалеку дожидается женщина, давай поедем к ней – она будет, поверь мне, просто счастлива, даже если я приеду среди ночи и с другом.
– Поехали, – тут же согласился я, и вдруг вспомнил, что так и не видел сегодня Ольгу – мою подругу, и даже по телефону с ней не разговаривал, поэтому добавил: – Давай-ка, Андрей, сначала двигай на улицу Комсомольскую, потратим еще несколько минут, возможно, нам удастся и мою девушку захватить с собой, если, конечно, твоя не будет против.
– Что за вопрос, места там, куда мы едем, на кучу народу хватит, поверь мне, – усмехнулся Андрей. - Моя женщина живет одна в огромном доме.
     Спустя пару минут мы подъехали к двухэтажному 8-квартирному дому, расположенному напротив центральной автобусной остановки. Я вылез из машины и подошел к окну Ольгиной спальни, которое, к счастью, находилось на первом этаже, и тихо, без особой надежды на успех постучал. Однако почти сразу с той стороны к стеклу приникло лицо моей милой, примерно с полминуты она так и этак разглядывала меня, затем приложила пятерню к стеклу и сразу исчезла, из чего я сделал вывод, что должен ждать ее пять минут.   
     Ольга появилась, выскочив из подъезда раньше, даже пяти минут не прошло; поверх вязаного шерстяного платья на плечи ее было наброшено легкое пальто, а высокие сапоги вообще не застегнуты; она нырнула в машину и, поздоровавшись с Андреем, прижалась к моему лицу своей теплой щекой. Затем спросила:
– Ты что, пил сегодня?
– И сегодня тоже, – усмехнувшись, ответил я, затем, обращаясь к Андрею, добавил: - Можно отправляться, шеф.
     Однако, вместо того чтобы ехать, Андрей вышел из машины, деловито, пиная ботинком скаты, обошел ее вокруг, затем открыл дверцу и упавшим голосом сообщил, что левое переднее колесо у машины спущено, и поэтому потребуется поставить запаску, которую прежде еще требовалось накачать.
    Я вышел на улицу в одной рубашке, было безветренно,  стоял легкий морозец в 2-3 градуса и медленно падал мелкий, очень красивый в свете уличных фонарей снежок. Когда я накачал колесо, установил его и вернулся в салон, автомобильные часы показывали три часа ночи. Ольга заботливо накрыла мои плечи курткой, обнимая при этом с необычайной нежностью, и я неожиданно понял, что она, Ольга, та самая недотрога, которая «парила» мне мозги с начала лета, то есть уже более полугода, именно сегодня созрела для того, чтобы впервые мне отдаться. И выбрала же денек, с легкой досадой подумал я, когда ее избранник, мягко говоря, не совсем здоров, и, кроме того, уже имел половой акт с женщиной.
     Машина тем временем направлялась в Котиханы – небольшое сельцо, расположенное в нескольких километрах от города, в котором жила любовница Андрея.
     Приехав на место, мы увидели огромный дом, явно недавно построенный, изнутри ни огонёчка, однако над трубой вился лёгкий дымок, сообщая нам о том, что дом обитаем. Разбудив и подняв хозяйку из постели, - ей, кстати, пришлось наспех одеться, - мы посидели некоторое время за столом на кухне у этой приятной и гостеприимной женщины, выпили холодного домашнего вина, а затем еще шампанского – тоже холодного, – я случайно захватил одну бутылку из Сашкиной машины. Заели мы все это горячей тушеной бараниной, а также курицей в белом сметанном соусе, которую я очень полюбляю – стол на кухне еще, видимо, с вечера был уставлен всевозможными закусками и разносолами. После непродолжительного застолья (ведь на дворе была совсем уж поздняя ночь, чуть ли не раннее утро!) нас с Ольгой определили в полупустую прохладную комнату, где мы обнаружили лишь постеленную кровать и пару стульев, впрочем, нам другой мебели и не требовалась.
      Пока Ольга, заставив меня отвернуться, раздевалась, аккуратно складывая вещи на стул, я, уже успев разуться и раздеться, стоял босиком на холодном, из струганных досок полу, и вспоминал историю, рассказанную мне на днях моим приятелем Славой Елдаковым – бо-о-о-ольшим любителем женщин, известным всему городу бабником, и, как я знал уже наверняка, агрессивным насильником.
      В тот вечер он стремительно вошел в бар, громко поприветствовал меня, затем, заметив сидевшую у стойки Ольгу, попросился пройти в подсобку, и там уже шепотом спросил, в каком качестве эта девушка здесь присутствует. Я ответил ему, что она моя подруга. «Я надеюсь, ты не собираешься на ней жениться?» – криво усмехнувшись, спросил меня Славик. «А что такое?» – осторожно ответил я вопросом на вопрос. «А то, что как-то раз еще в начале этого лета я зацепил ее на озере, – цинично улыбаясь, начал он свой рассказ. – Затащил в кусты, поставил «на четыре кости», и пока драл в обе дырки, она от злости всю траву вокруг зубами погрызла».
     Честно говоря, от этих его слов мое сознание затуманилось и мне захотелось Славика убить – ведь Ольга мне очень нравилась. А учитывая то, что я собирался разводиться со своей, теперь уже лишь формально женой Мартой, то, весьма вероятно, что мы с Ольгой после этого решили бы быть вместе. Ох, и разозлился же я в тот день: на Славку, на Ольгу, на себя, и на всю ту несправедливость, что владеет миром! Дрожащим голосом я спросил Славика: «Ты ничего не путаешь, это точно она?», -  а он спокойно ответил: «А ты спроси ее, она тебе сама расскажет, да и этого не потребуется, понаблюдай только за ней, за ее лицом, когда я буду отсюда выходить».
     Мне не было резона не верить Славику. Этот, в отличие от многих моих знакомых, был не болтун и не трепач. Он мог только скрыть что-нибудь, или преуменьшить, и никогда своими победами на женском фронте не хвастал, а в данном случае вот решил меня по-дружески предостеречь – из мужской солидарности, так сказать, считая, видимо, что Ольга для меня – так, эпизод, одна из многих. И он достиг своей цели – предостерег: с того момента я был в ужасном расстройстве. О, конечно, я мог попытаться забыть, что Ольга периодически спала с Тузом – известным в городе музыкантом, шутником и балагуром, который был моим приятелем, а также забыть еще кое-кого из упомянутых тем же Тузом ребят, тоже якобы состоявших с ней в интимных отношениях, тем более что Туз при случае мог и приврать. Но Славик со своими приемчиками – это было уже чересчур, хотя я и понимал, что если что-то подобное и произошло между ним и Ольгой в тот летний день на озере, то, конечно же, это случилось против ее воли. Да, все это так, но при этом список Ольгиных половых партнеров, с грустью подумал я, становится длинноват для 18-летней девицы, претендентки в невесты – а ведь я с женой-то, откровенно говоря, собирался разводиться по той же причине – из-за ее аморального поведения.  Теперь выходило, что из дамочки-задачки с несколькими неизвестными она превратилась в дамочку-многочлен, как бы грустно это для меня не звучало.
     После того разговора со Славиком наши отношения с Ольгой постепенно стали охлаждаться и мы встречались все реже. (Ольге я, конечно, тогда ничего не сказал, хотя она и пыталась исподволь выяснить, о чем мы со Славиком беседовали в подсобке, что, на мой взгляд, лишь подтверждало его слова. Я отбрехался, заметив небрежно, что разговор у нас со Славиком шел о деньгах, которые он, якобы, был мне должен). 
     Ноги мои уже хорошо чувствовали холод деревянных половиц, когда я, очнувшись от своих мыслей, полез под одеяло – Ольга уже с минуту или две, как лежала в постели. Не догадываясь, возможно, о настоящей причине моего к ней охлаждения, Ольга в какой-то момент женским чутьем поняла, что еще немного, и потеряет меня навсегда, поэтому, думаю, и поехала сегодня со мной – попытаться освежить наши отношения, придать им новый вкус, и возможно, перевести их, наконец, в статус любовных.
     Я потянулся к ней, собираясь обнять, приласкать девушку, однако пауза, после которой я последовал за Ольгой в постель, оказалась длиннее, чем мог бы себе позволить «умирающий от желания» претендент в женихи – каковым, по крайней мере, я до сих пор считался. Женщины, в отличие от нас, мужчин, прекрасно чувствуют все эти тонкости, и Ольга не была исключением – отталкивая мои руки, она стала сопротивляться, не очень активно, впрочем. После короткой схватки я все же сократил дистанцию до минимума, она же, видимо, решив поиграть со мной в эту ночь в «женихи и невесты», еще несколько минут сдерживала меня, противясь близости, а чуть позже, когда я, задрав ее ноги до ушей, одним решительным толчком вошел в нее, изобразила легкий стон, и, наконец, отдалась мне. По ходу, коснувшись рукой её промежности, я был удивлён, обнаружив там огромного размера и густоты шапку волос.
     Конечно, то, что произошло между нами, никак нельзя было назвать страстным любовным поединком, а если выразиться точнее, это оказалось каким-то скомканным, потребительским – с моей стороны, актом – сунул, кончил, отвалил, но, как вы понимаете, за всем этим наверняка стояла хитрая женская задумка, не зря ведь Ольга выбрала момент, когда я был достаточно, с ее точки зрения, пьян, и попыталась изобразить из себя девственницу. Возможно, я повторюсь, сказав, что Ольга была весьма привлекательна внешне, и обладала, к тому же, великолепным, я бы даже сказал точеным телом, однако, увы, она разочаровала меня этой ночью окончательно. Я понял простую вещь, что она на этом этапе своей жизни на полную мощь изучает ее во всех проявлениях, в частности, ее сексуальную сферу, ну и на всякий случай придерживает около себя парочку женихов, одним из которых был я. Поняв это, я успокоился и вскоре уснул, кстати, это произошло почти перед самым рассветом; Ольга к этому времени уже давно спала.
     Хозяйка большого дома, в котором мы по воле случая оказались этой ночью, добротная, в теле бабенка немногим за тридцать, но уже вдова, веселая и счастливая ввиду присутствия рядом с ней Андрея, робея и конфузясь - городские гости, все-таки, - разбудила нас в полдень (раньше, сказала, не решалась) и пригласила на завтрак, а может, это был обед, – судя по тому, что было подано на стол, она совместила эти два приема пищи вместе.   
     Хозяйка, вероятно, очень удивилась тому, что первым делом, войдя на кухню, я попросил у нее градусник, но еще больше был удивлен я сам, когда градусник показал температуру моего крайне измученного за последние сутки тела + 36.6*С.   
     Итак, если не заострять внимания на способе борьбы с ней, можно было сказать, что болезнь была побеждена.       
     После завтрака-обеда я наговорил хозяйке кучу комплиментов, после чего Андрей отвез нас в город. Ольга во все время нашего пути демонстративно от меня отстранялась, я же, чувствуя свою вину, не оставлял фиктивных попыток обнять ее. Андрей всю дорогу напевал себе что-то под нос и снисходительно улыбался, изредка поглядывая на нас в зеркало заднего вида. Когда мы уже подъехали к Ольгиному дому, она вдруг притянула меня к себе и шепнула в самое ухо: «Эх, рано я, дура, отдалась, надо было тебя еще помучить». 
     Что и говорить, надеюсь, читателю и так понятно, что эта встреча с Ольгой оказалась для нас последней.
               
                1980-1981гг.


• Исцеление любовью           1
• Новый ресторан                32
• Капитанская дочка           64
• Альфия                79
• После матча                122
• Елдаков                133
• День Конституции           152
• Моя «римлянка»               171
• Несовершеннолетний    197
• Волшебный пар                247