Весеннее солнце с уверенностью профессионального музыканта пробежалось по клавишам хрустальных сосулек. Они отозвались перезвоном капели.
Ободренные внезапным теплом воробьи оживленно что-то обсуждали, нетерпеливо перебивая друг друга. Подтаявший снег тихонько оплакивал уходящую зиму тоненьким ручейком, спешащим вдоль тротуара. Малыши пускали по течению бумажный пароход, на котором пристроился солнечный зайчик.
Валентина, расстегнув легкую шубку, заглянула в коляску. Ее мальчик безмятежно спал, смешно причмокивая. Девушку переполняло счастье, безмерное и безусловное: впереди целая вечность, а она на ближайшие лет пять-шесть для своего мальчика — космос, и ничто не сможет нарушить грандиозные планы и мечты!
Валентине казалось, что она растит для себя партизанский отряд, который поможет ей преодолеть любые жизненные невзгоды, и неважно, что этот отряд состоит всего из одного человека — ее сына.
«Да и потом, кто знает, — думала Валентина, — может быть, в этом отряде еще прибавится».
— Не обольщайся, — довольно бесцеремонно сбрасывала ее с заоблачных высот мама, — не забывай, что у ребенка еще был отец и генетику никто не отменял!
«А что отец?», — рассуждала Валентина, — она развелась с этим отцом, как только родился их малыш.
На то было множество причин, о которых девушка не любила вспоминать, но решение свое считала верным.
«Мне на него рассчитывать не приходится, — думала Валентина, — и вообще, у меня есть мама, и мы не пропадем!»
А мама действовала по принципу обреченных родственников всех времен и народов: если и не заплачет, так хоть скривится!
С годами Валентина только укрепилась в своих давних, и тогда еще робких, рассуждениях о том, что роль мужчины-отца в семье социально обусловлена, ведь марафон, длиной девять месяцев, — это серьезно! Мужчина же в нем участвует условно, примерно так же, как зритель на трибуне, хотя и болеет, да и то не всегда!
Поэтому лучшее, что отец может сделать для своего ребенка, — это быть хорошим мужем его матери! А отец ее мальчика хорошим мужем не стал, а значит, все было сделано правильно! И, вообще, мужчина никогда не сможет стать для ребенка космосом! Так уж заведено природой.
***
Валентина болела, но уже потихоньку шла на поправку.
«Бабушка долго и упорно выздоравливала и, наконец, умерла» — пыталась она пошутить, но получалось не очень.
«Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я, маленький, глупый, больной».
Бренность мира донимала ее сегодня особенно сильно.
«Вот только теперь я больная, но уже взрослая, и, кажется, не сильно поумнела за прошедшие годы», — вяло накручивала себя Валентина, лежа на верном диване и глядя на картину, висящую на стене напротив.
Эту картину она в свое время сразу заприметила среди остального «нагромождения ужасов» у базилики святой Екатерины Александрийской на Невском. Классический католический храм как прибоем омывался бездарными живописными поделками, на страже которых сидели наемные продавцы бомжеватого вида.
При ярком солнечном свете картина выглядела обычным, наскоро сляпанным городским видом с некоторым налетом сюра. Однако Валентина тут же купила ее, даже не торгуясь, к немому удивлению и самого продавца, и окружающих праздных зевак.
В полумраке квартиры картина казалась совсем другой: фантастический город с причудливо изгибающимися домами и деревьями. Гранитное ожерелье реки поддерживалось тяжелыми цепями. К одной из решеток набережной была прикована длинной цепью огромная черная собака.
Валентине казалось, что это ее собственная тоска, которую ни в коем случае нельзя спускать с цепи, иначе она захлестнёт и смоет квартиру, да что там квартиру, — всю Валентинину непростую жизнь…
Сегодня чертова собака все-таки сорвалась, и Валентина грустила и печалилась, рассматривая старые фотографии. Так бывает иногда: накатит тоска, и нет от нее спасения, и жизнь кажется прожитой зря!
«Письма и все фотографии
Вдруг превращаются в дым, –
И никакой биографии
Нашим годам золотым».
Вот на фотографии она склонилась над коляской и счастливо улыбается, такая молодая, симпатичная…
Но, задуманный партизанский отряд не задался, наверное, мама все-таки была права! Хотя поначалу ничто не предвещало краха надежд и чаяний. Мальчик был болезненно привязан к Валентине.
Стоило ей отлучиться, например, в туалет, ребенок начинал беспокойно метаться по квартире с криком, где моя мамочка? В ванную удавалось попасть исключительно ночью. В туалете всегда лежал запасной рулон бумаги, кончик которого в нужный момент пропускался под дверь, и малыш сматывал его, со своей стороны, понимая, таким образом, что мама здесь.
Несколько раз в день он трогательно обнимал Валентину со словами, что любит ее кепка, кепка! Это все еще продолжался космос.
А вот на этой фотографии они с мамой «пасут мальчика», сидя на скамейке в парке. Сын катается на велосипеде, ему уже восемь. Валентине вспоминается их разговор.
— Ты знаешь, — говорит мама, — после того, как я умру, (она тогда уже тяжело болела) ты должна сохранить мою квартиру, во что бы то ни стало!
— Маам?
— Да, да, моя дорогая, у тебя должна быть возможность отселить мальчика!
— Мам, ну что ты говоришь, я отлучиться-то могу только в туалет, какое там отселить… Ну посмотри, какой ребенок трепетный, неужели это все пройдет?
— Понимаешь, — втолковывает мне мама, — этот маленький человек — не наша порода, ты еще с ним намучаешься! Не забывай, что…
— Да, мама, я помню, — отвечает Валентина, — у него еще был отец!
— Ты напрасно иронизируешь, — вздыхает мама, — ты просто еще не знаешь жизни, ты ведь считаешь, что перед тобой вечность…
— Мам, ну ты же его любишь до обморока, до слез!
— Да, это так, но существует объективная реальность!
Валентине припомнились давнишние семейные баталии, заканчивающиеся всегда одним и тем же свирепо-обиженным воплем:
— Я уеду от тебя жить в бабушкину квартиру, она мне ее завещала!
Однако до этого заветного момента было еще очень далеко! Но ведь мечтать не вредно? И Валентина мечтала, вспоминая маму!
— А тебе не приходит в голову, — сдерживая бешенство, отвечала она — командир несостоявшегося партизанского отряда, — что нужно, как минимум, начать зарабатывать деньги, чтобы съехать отсюда!
Валентина отложили фотографию.
«А вечность-то оказалась шагреневой кожей…, — подумала она, вздыхая, — и космос тоже длился недолго…».
«Мой сын безбожно на отца похож,
Он также светлоглаз и белокож,
Я часто, глядя на него не верю,
Что это сын мой, что ему я мать…»
«Но я все-таки его мать», — Валентина начала высчитывать, когда они разговаривали в последний раз. Оказалось — год назад, в день ее рождения. А не виделись — еще дольше.
— Тебя Петька - то поздравил? — обильно сдабривая сольцой незаживающие раны, интересовались друзья.
— Поздравил, личным звонком осчастливил, юбилей все-таки!
— Ну и отлично, а то «наезжаешь» на ребенка все время. А подарок был?
— Подарок? — деланно смеялась Валентина, смахивая слезы,— ну нет, такое потрясения я бы, пожалуй, не перенесла! Да и потом, «у самих револьверы найдутся!»
«Как это все случилось,
В какие вечера?» — задумалась она, убирая фотографии.
Невольно вспоминалась классика: «мальчик жив, чего тебе еще?»
«Да, — признавала Валентина, — мальчик жив, и весьма упитан, обеспечен, работает и «безумствует» в самостоятельно купленной трехкомнатной квартире. Правда семья никак не вписывается в его бизнес-план, но об этом лучше не думать...»
«Да что это на меня нашло сегодня?! — встрепенулась она, — в конце концов, я мать или не мать, перемать, такую мать?»
Она потянулась к телефону.
— Не делай этого, — кричал внутренний голос, — он же все равно, как обычно, откажется, всегда найдется предлог, а тебе будет больно, будешь страдать и рыдать!
«Пусть, – решила Валентина, — разберемся по ходу дела!»
— Петя, привет.
— Привет.
— Давненько ты не звонил, а значит жизнь твоя вполне благополучна… Какие у тебя планы на сегодня? (было утро субботы).
— Абсолютно никаких, а ты что, решила встретится и закрыть какой-нибудь из наших незакрытых гештальтов?
«Вот ведь, мерзавец, хоть бы спросил, как у меня дела, — подумала Валентина, — год ведь не разговаривали. Спокойно, спокойно, — тут же сказала она себе, нет смысла пререкаться…»
— Петя, не умничай, лучше вспомни, сколько лет ты не ездил на кладбище к старикам?
— Лет пять-шесть, наверное.
— Ты сейчас думаешь о том же, о чем и я?
— Да, но….
— Петя, никакие «но» не принимаются, имей хоть грамм - моль совести!
(«совместное пребывание» в специализированной химической школе не прошло для Валентины даром)
— Часа тебе достаточно на сборы?
— Да.
— Тогда я тебя жду!
« Впрочем, как и всегда», — мысленно добавила Валентина.
«Ну, в целом, не так и плохо, — решила командующая несостоявшимся партизанским отрядом, и начала собираться, — заодно на BMW последней модели прокачусь!»
Тоска до поры, до времени затаилась, вернувшись на цепь.
В рассказе упоминаются стихи Д.Самойлова, В. Долиной, В. Турапина, А. Фатьянова.