От кровати, где лежит Маша, до окна два шага, а до двери – пять. По коридору до холла с телевизором двадцать шагов. Но телевизор не нужен, Кирилл его не смотрит. Ему просто надо ходить. Если все время сидеть в палате, можно сойти с ума.
Сегодня он уже спокоен, не бегает туда-сюда, задыхаясь от бессильной злости и обиды. Сидит, смотрит на жену, иногда касается ее руки.
Она в коме.
– Не нравится мне это слово, – бормотал Кирилл. У него появилась привычка разговаривать с самим собой. – Не буду я его произносить. Просто Маша спит, вот и всё. А я просто жду, когда она проснется.
Кирилл ждал уже двадцать два дня. И в тысячный раз вспоминал, как всё начиналось.
– Кирюша, да не волнуйся ты так, – сказала Маша. – Все будет хорошо.
– Конечно.
Они сидели в палате, держась за руки. Муж нервничал, жена поглаживала его по щеке, как будто это не ей, а ему предстояло неприятное.
– Мы же хотим ребеночка, да? Дааа. Так что надо пройти все эти сложности. Зато потом! И медицина у нас знаешь какая? И врачи.
– Ага, врачи, – вторил он. – И медицина.
Повторял, как молитву. Чтобы всё было хорошо. Даже странно, почему он так нервничал. Стольким людям делают всякие операции, вон даже органы пересаживают, и ничего.
До операции оставалась пара часов. Накануне Маша проходила обследование в этой клинике. Они хотели выяснить, почему она не может забеременеть, так как Кирилл уже прошел тесты и с ним было всё в порядке. И вдруг – как снег на голову: у его жены опухоль!
– Доброкачественная, – авторитетно уточнил врач. – Но она препятствует кое-чему. – И говорил еще много умных слов.
Короче говоря, если удалить эту опухоль, то Машенька сможет года через полтора-два родить ребенка. Она сразу согласилась на операцию.
– Подумаешь, опухоль удалить, – сказала смелая женщина. – Это совсем несложная процедура.
Тем не менее на неё ушли две трети денег с карточки мужа. Хотя ему ни на секунду не было жалко: это же на их здоровье и счастье. «Мы еще заработаем, – говорила Маша – Кучу денег заработаем, не переживай».
По сравнению с операцией финансовые переживания как-то поблекли.
– Кирюш, – сказала Маша. – Я вдруг подумала про томатный сок, и еще почему-то про виноград. Купишь? Думаю, когда я проснусь, мне этого ужасно захочется.
– Конечно!
Он вскочил с больничного дивана и пошел к выходу. До операции оставалось полчаса.
– И еще купи свежих газет с кроссвордами! – крикнула любимая ему вслед.
Кирилл бежал до торговых павильонов и назад так быстро, как только мог. Но не успел: операция уже началась. И только тут он догадался, что Маша специально отослала его, чтобы не затягивать прощание. Пощадила его, нервного.
Всё дальнейшее он помнил плохо, как ночной кошмар. Ходил по коридору туда-сюда, а когда его попросили не пугать пациентов, уселся в холле, но нервно хрустел суставами пальцев. Потом – тревожные лица врачей, беготня.
– Что с Машей? Как прошла операция? – спрашивал муж.
– Погодите, – отмахивались они.
И только вечером его позвали в кабинет к лечащему врачу. Отводя глаза, он сообщил, что Маша после наркоза не проснулась.
– Почему? – глупо спросил Кирилл.
Его прошиб пот. Голова и щеки, да и все тело как будто оказались под наркозом – он перестал себя чувствовать. Собственный голос с противной интонацией откуда-то со стороны, а не из головы, проскрипел: ты нервничал не случайно, ты чувствовал, что случится страшное.
Ему долго объясняли, что ничего пока не известно. Все прошло хорошо, но вот. Анестезиолог клянется, что дозу не превышал. Но это очень индивидуально, такое бывает. Очень редко, правда. Но всё-таки. Надо запастись терпением и ждать.
Терпением! Да у Кирилла его целые пласты, ископаемые залежи. Он столько терпения накопил, что скоро лопнет. Вначале каждую минуту ждал, что Машенька проснется. Но она не шевелилась. Тогда он начал разговаривать с ней. Рассказывать ей новости.
– У Никитиных дочка в школу пошла, – говорил он. – Осень пока теплая. А Эрик передает тебе привет хвостом и ушами.
Эрик – это их спаниель, Геркулес, домашнее имя Эркюль, как у знаменитого детектива.
Шли дни, Кирилл проводил вечерние часы у Машиной койки и с ужасом ловил себя на мысли: он начинает сдаваться, уже не верит, что жена проснется. Дома устроил себе ужасный скандал и навсегда постановил: ты обязан верить!
Как-то наткнулся в коридоре на доктора.
– Вы же обещали, что всё будет в порядке! – упрекнул его.
– В семи процентах случаев бывают неблагоприятные исходы, – хмуро бросил он. – Вы сами согласились на сложную операцию, ваша жена знала, на что идет.
– Сложную! – крикнул Кирилл, сжимая кулаки.
Хотелось разорвать его на куски. Но вдруг где-то далеко, в каком-то потайном уголке мозга Машин голос произнес: «Не надо».
Почудилось? Придумал?
Когда виноград и сок скисали, он покупал всё новое и приносил. Жена проснется и захочет получить всё это.
Но она не просыпалась.
Кирилл стал сентиментален. На улице начал подавать попрошайкам, чего с ним сроду не бывало. «Не поздно ли ты начал делать добро?» – спрашивал он себя. Перестал бриться, решил – вот любимая очнется, тогда побреюсь. Мрачный пес лежал под столом, отворачивался. Наверное, решил, что хозяйка его бросила. Что ему сказать? От его ушастой печальной морды слезы на глаза наворачиваются.
Но Кирилл упрямо продолжал сидеть возле Маши и разговаривать с ней.
Пять шагов до двери. Два шага до окна. За окном уже совсем осень, даже почти зима. Холодно. Еще два шага до стула, снова можно сесть.
Вдруг он увидел, что у Маши дрогнули ресницы.
– Машенька, – прошептал он, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать.
Тишина.
Показалось или нет? Он заставил себя сидеть, не бежать за врачом. Надо дождаться, убедиться. Столько ждал, можно подождать еще пару минут.
Он взял ее руку в свою, закрыл глаза. Представил, что макушкой вдыхает воздух, а с ним – весь этот мир, суетливый, но прекрасный. А выдыхает ладонью в её ладонь.
Да, Кирилл может ждать сколько угодно. Только бы любимая проснулась.
Нет, лучше так: собственно, неважно когда, времени не существует, но она проснется, это понятно.
А когда она откроет глаза, он будет рядом.