Пришло, наконец, то время, которого ждали в окопах, в танках, в самолётах и везде, где все мысли солдатские были о наступлении. Как только стемнело, полетели огненные смерчи в сторону гитлеровцев. Многие впервые увидели и услышали гвардейскую "Катюшу" и ласково шутили в окопах.
- Дочка будет, Катей назову,- шумел Мари.
А пылающие снаряды всё летели и летели над головами бойцов и они благодарно провожали их взглядом.
- Гитлера бы сюда,- подумал Лёнька,- заодно и Геббельса подпалить.
Неспокойно и мало спалось в эту ночь бойцам Южного фронта. Завтра наступление большое и долгожданное. До утра приглушённо фыркали моторы. С рассветом потянуло бодрящим холодком с реки. Крепчал мартовский ветер, набирал силу, рвал в клочья взметнувшиеся столбы взрывов.
В четыре утра закончилась артиллерийская подготовка и сразу же в бой пошла пехота.
Перед наступлением Устюжин принёс Лёньке каску и долго подгонял её, то отпуская, то подтягивая ремешки. А мальчишка тем временем заталкивал в вещмешок круглую, свежеиспечённую, терпко пахнущую буханку хлеба. Он втайне надеялся встретить ту женщину, что поддержала его в трудную минуту тогда в подвале, когда он навсегда попрощался с детством. И кто знает, что случилось бы с ним, если не эта встреча. Устюжин знал зачем нужен хлеб, но делал вид, что занят каской и не замечает стараний своего сынка, как он называл Лёню.
Наступление главным направлением развернулось на Матвеев Курган, а село Ряжное оказалось на левом фланге общего потока.
Вместе с разведвзводом в общей лавине наступления затерялся и Лёнька. Нарастал шум со стороны флангового удара. Введённые в прорыв танки, бронированным кулаком врезались в первую линию обороны. По сигналу пошёл в атаку и Лёнькин батальон. В полдень на плотах и лодках под смертельным огнём форсировали Миус. Добежал Лёнька до разрушенного фашистского дота, остановился задыхаясь. Каска сползла на глаза, пот заливал их, мешал смотреть, как бросая оружие, убегали немцы, как падали наши бойцы под отчаянным огнём обречённых фашистов. Уже распирало грудь радостью в предчувствии скорой победы, уже слышалось громкое УРА штыкового всесокрушающего удара. Вдруг где-то рядом блеснула молния, будто железным прутом ударило по руке, взметнулся столб земли и разом оборвался гул боя. Резко отбросило Лёньку, стопудовой кучей земли засыпало ноги, померкло сознание. Медленно, нехотя оно стало возвращаться вновь, а когда от резкой боли в руке совсем прояснилось в голове, он поднял тяжёлые веки и увидел синее небо, до рези в глазах бездонное, и единственное облачко, похожее на акулу.
- Вот и отвоевался,- с горечью подумал парень,- как же теперь без руки?
Стало жалко себя, хотелось плакать. Левая рука, опухшая, лежала в луже крови. Правой рукой нащупал автомат, стряхнул с него землю, осторожно пошевелился и тут же с радостью почувствовал, как иглами закололо ноги. Поднял голову,но от нарастающего звона запело в ушах. Пересилив боль, напрягая всю силу воли, поднялся на локте и с трудом сел. Достал перочинный ножик, надрезал рукав и увидел рваную рану. С трудом снял вещевой мешок с хлебом, развязал узел и достал перевязочный пакет. Как смог, намотал бинт, перекинул его остаток через шею и подвесил руку.
Далеко впереди мелькали фигуры бойцов, атакующих вторую линию обороны, так хорошо знакомую Лёньке. Откидал землю с ног и, опираясь на автомат, встал. Закружились, замелькали чёрные с золотым ободком круги перед глазами. Пошатываясь, медленно пошёл вперёд за наступающими. Эхом прояснялся грохот боя в ушах. Окопы немцев, обжитые, пахнущие кожей и карболкой многих похоронили в беспощадной штыковой атаке.
Навстречу прошли, поддерживая друг друга, раненые бойцы.
- Ну как там?- слабым голосом спросил Лёнька.
Раненые что-то сказали в ответ и пошли дальше к переправе. Обогнув небольшой дощатый наблюдательный пункт, Лёнька едва не столкнулся с бойцом, который как показалось ему, оказывал помощь раненому младшему командиру, в петлицах которого чётко выделялись рубиновые треугольники. С каким-то безразличием он узнал Марчука. Тот перебирал и осматривал в своих руках документы и деньги, отобранные у командира. Почувствовав или услышав шаги, Марчук вздрогнул, уставился на Лёньку, как на привидение. И в это время младший командир пошевелил рукой. Как ужаленный, отскочил Марчук в сторону и бросил награбленное на землю. Вяло открывались губы раненого, как бы прося о помощи. Сенька, пятясь задом,отходил за наблюдательный пункт.
- Стой! Стой, гадина!- с ненавистью, не помня себя, во всю силу закричал Лёнька,- он же раненый.
Марчук пятился, беззвучно, словно рыба открывал и кривил рот. Лёнька не слышал слов, но понимал, что Сенька страшно ругается. Он видел, как поднимается винтовка, зияя круглой чёрной дырочкой ствола.
Всё, что было в короткой жизни, за эти доли секунда пролетело вихрем и закончилось автоматной очередью, которая неслышно для него, дробно отстучала, будто не здесь, а где-то далеко там, в первых рядах атакующих бойцов. Сенька Марчук медленно опускался на землю, оскалив жёлтые прокуренные зубы. В судороге откинув от себя винтовку, он как подкошенный рухнул навзничь.
- Убил!- Мелькнуло в сознании.
Хотелось кричать и не было сил. Хотелось пожаловаться, но некому. Лёнька бросил на землю автомат и тупо смотрел на него. Набухли вены на висках. А в голове стучало одно страшное слово - убил!
Потянулся за автоматом и увидел свою руку грязную, скрюченную, чужую. В глубине широко открытых глаз появились прозрачные, дрожащие капли. Они набухали, округляясь и вдруг брызнули безвольным потоком.
Наступал вечер этого тяжёлого дня. Горизонт опоясался кровавыми переливами уходящего солнца. Кто-то дотронулся до плеча Лёньки, это подошёл Устюжанин. И всё что было пережито,путаясь и плача навзрыд, не стыдясь и не утирая слёз, высказал ему Лёнька, не слыша себя:
- Раненый, а он Марчук мародёрничал. Я его,- задыхаясь вытолкнул из себя страшное слово,- убил.
- Да как же ты, брат, сам?- Еле расслышал Лёнька.
- Не я, так меня бы,- ожесточаясь кричал он.
- Постой, не шуми, где раненый-то? Живой поди?
Устюжин торопливо подошёл к младшему командиру:
- Жив кажется! Ты посиди, сынок. Сейчас мы его перевяжем и санитаров позовём. Выживет командир наш.
Подобрал Устюжин документы и деньги, засунул в карман ему и стал перевязывать.
Что осталось делать Лёньке? Стоять и оплакивать пережитое горе, оправдываться, или бежать без оглядки домой, туда где нет крови, нет страха. И вдруг всё дёрнулось внутри:
- Как же я домой теперь приеду, что соседям скажу?
И он, до конца не осознавая своего решения, направился в сторону, где продолжался бой. Устюжин, перевязывая раненого, крикнул вслед:
- Постой, куда ты?
Лёнька не слыша окрика, продолжал вышагивать огромными не по размеру ботинками.
Бой затихал. Разгромленная оборона противника дымилась, покрытая воронками. Уже в темноте Устюжин нашёл Лёньку на подступах к последнему укреплению немцев. Лежал он, уткнувшись лицом в землю, откинув вперёд правую руку, с цепко сжатым автоматом. Осторожно перевернув мальчишку на спину и положив его голову себе на колени, прислушался. Дыхания не было. Устюжин достал зажигалку, тряхнул, бензин вспыхнул слабым мерцающим огоньком. Расстегнув гимнастёрку, увидел на груди Лёньки маленькую дырочку от пули. Потом прильнул ухом и долго прислушивался,- не бьется ли сердце. Оно билось! Слабо, но билось! Жив!
- Жив мой сынок, да как же ты, да я ж за тебя...- Устюжин плакал, слизывая языком солёные слёзы. Нес он его на руках, прихватив два автомата, знал что бывает за потерю оружия. Теряя силы, шёл вперёд и всё твердил:
- Держись, паря. Держись, паря. Держись, парень.
С трудом раскрыв отяжелевшие веки, Лёнька увидел заросшее щетиной такое родное лицо Устюжина. И мысль как молния пронизала сознание,- жив!
ЭПИЛОГ.
Прошли годы, страна победила в Великой Отечественной Войне. Свой вклад в победу внёс и юный разведчик Леонид Ионов. После госпиталя он вернулся в строй, окончил училище и стал военным лётчиком.