Все будет как надо!

               
                Наши слезы по Вас, как и прежде, соленые,
               
                Наша память о Вас все острей год от года.
               
                И да Вечный Покой Вам, Владимир Семенович,
               
                На Ваганьковском - справа от входа.
               
                Александр Дольский
   
       Вот уже пятый десяток лет пошел, как его нет среди живущих на этой земле. Но, странное дело: его песни, его хрипловатый раскатистый голос, его незабываемый образ из «Места встречи изменить нельзя» - по-прежнему с нами. И мы, поколение, выросшее на его песнях, шедшие по жизни и взрослевшие вместе с ними, теперь, по прошествии стольких лет, переосмысливаем их заново и снова, повторяем про себя их незабываемые слова, которые все – от первого до завершающего – наша жизнь и наша общая горько-соленая правда.
     Имя Владимира Высоцкого всегда было окутано мифами и слухами. Много всякого сказано, написано и придумано, чтобы выяснить, каким на самом деле человеком был кумир миллионов. Его называли Пророком, Символом Эпохи – все верно, тут и я согласен на все сто, но все же, на мой взгляд, самые правильные слова были сказаны кем-то из простых современников поэта:  «Высоцкий – это пример выдающейся, гениальной личности, которую не удалось превратить в раба». Вот так – ни убавить, ни прибавить, как говорится. Вот и я тоже был просто его современником, но на заре становления личности, как принято было выражаться «высоким штилем», мне посчастливилось повстречаться с этим великим человеком. Как-то не хочется употреблять здесь слово «история», в смысле - «прошедшее», пусть будет просто – эпизод, оставшийся в памяти на всю жизнь. Итак…
  …Двадцать восьмое июня тысяча девятьсот семидесятый год, Москва. Сегодня  в нашей школе выпускной вечер. Все три десятых класса - «а», «б» и «в»,  сто восемь человек  теперь уже «вчерашних» школьников вступают в новую взрослую жизнь. И этот последний школьный вечер разведет нас по разным путям-дорогам: у кого-то коротким, у кого-то –  прямым и быстрым; крутым, тернистым; извилистым, окольным, крученым-верченым; вовсе нехоженым…  Но мы пока об этом ничего не знаем.  Да, еще не переступили порог, еще все вместе, и наши юные неугомонные сердца переполнены чувствами, слившимися воедино: радостью, гордостью, грустью, ожиданием, надеждой…  Еще немного и каждому выдадут аттестат, и… «Прощай школа!». Тогда нам казалось, что именно это называется «путевкой в Жизнь».
      В двенадцать двадцать прозвучал для нас «Последний звонок», и каждого выпускника держали за руку мальчик или девочка – первоклашки, принимая на себя эстафету школьного бытия на ближайшие десять лет жизни. Чуть позже  все наших три выпускных класса собрали в спортивном зале и, построив в три линейки, преподаватели поздравили нас с окончанием школы. Потом завуч Лариса Дмитриевна  сообщила, что торжественная часть состоится в актовом зале в восемнадцать часов, где нам вручат аттестаты о полном среднем образовании, и там же будет традиционный концерт-капустник «Прощай школа!», куда можно пригласить и родителей.
     Я стоял во второй линейке по росту третьим справа, передо мной стояли парни из «А», третий выпускной «В»-шники самые многочисленные, стояли в две шеренги через проход напротив нас, и все мы маялись от тягомотных напутственных речей преподов, изнемогая от нетерпения начать уже праздновать этот знаменательный день так, как хотелось именно нам – весело, неудержимо и дружно, а может даже и чуть более того – кто знает? Девчонки из «В» уже шушукались с парнями, и шеренга почти перестала «держать строй», а завуч все нудила о дисциплине и, чтобы мы помнили «о правилах приличий во время вечернего банкета и танцев».  За моей спиной  прыснул девичий смешок, я обернулся, чтобы сказать: «Тс-сс!», но в последний момент осекся – оказалась моя прежняя девчонка, с которой мы расстались еще год назад, даже непонятно почему – просто на ровном месте.  А теперь у меня «дружба» с другой, и она тоже стоит здесь  где-то слева – нет, отсюда не видно. Но по воле случая со мной рядом  оказалась та, первая, и наши глаза встретились снова и как-то  сразу общий шум отдалился куда-то,  фигуры и лица прочих – фоном и все, и вся - как бы «за скобками», и обоим никак не отвести взгляда…
     Сосед слева ткнул меня в бок: «равнение!». И звуки мира снова ввинтились в мои уши:
      …- И никакого алкоголя! Чтоб никто и нигде – ни грамма! – Выступала наша «классная»
 - Я, лично, и весь преподавательский состав будем контролировать. Еще дружинники от шефского завода «Изолит» тоже будут помогать, так что сразу предупреждаю – даже не пытайтесь»!
Тут уж все дружно загомонили:
 - Что вы, Марьдавыдна, да никогда - честное комсомольское.
     Девчонки захихикали и стали поддразнивать парней, те тоже вступились друг за дружку, и шеренги «ломали строй» уже повсюду, но тут в зал стремительной походкой влетела  председательша родительского комитета и что-то сходу зашептала на ухо завучу. Та слушала, склонив голову, потом закивала быстро-быстро, и  взяв в руки колокольчик «Последнего Звонка», энергично затрясла им, перекрывая разом сотню голосов:
   - Минуточку внимания! Всем тишина, важное объявление!
       Шеренги нехотя восстановили первоначальную геометрию, шорохи и шушуканье стихли. Все как-то напряглись, словно ждали чего-то, что никак не ждали.     А вдруг, она сейчас скажет, что внезапно ввели одиннадцатилетку?!    Или американцы высадились на Марс? Вот что-то типа того. Но реальность оказалась куда круче.
   - Ребята, мне только что сообщили, что на наш праздничный вечер приедет артист театра и кино Владимир Семенович Высоцкий!
   Больше никогда в жизни, даже на военной службе, я не слышал такого мощного, раскатистого  – на сто восемь голосов: «Ура-а-аа!!!».
     Вечер был в самом разгаре. Все поздравления приняты, аттестаты вручены, напутствия выслушаны, обещания отданы. И теперь:  «Только  радость, только ветер, только счастье впереди!» - Музыка, танцы, смех. Девчонки все нарядные,  в первый раз не в школьной форме: светлые платья, юбки выше колен, туфли-лодочки на «шпильках», прически с шиньонами, макияж, сережки и колечки – загляденье! Парни тоже под стать: «битловские» челки причесаны ровно, яркие галстуки, брюки со стрелками: «Разрешите вас пригласить, мисс…».  Длинные столы, покрытые белыми бумажными скатертями, поставлены буквой «П», чтобы всем хватило места.  Салаты-винегреты с бутербродами и лимонадом почти все уже съедены-выпиты, и шефский ВИА в углу зала уже два часа кряду без устали «давит» твист и шейк. Танцуют в основном «в кружок» - улыбки, шутки, смех, воздушные шарики с привязанным «серпантином»… И вдруг всему этому – стоп! Шелест, как порыв ветра, и волной друг другу: «Приехал!».
    И он вошел почти незаметно, обыденной походкой, как «тень отца Гамлета» - невысокий в голубой рубашке с закатанными рукавами, джинсах и с неизменной гитарой в руке - всенародный любимец,  Великий Артист. Директриса поднялась ему навстречу, взяла под руку, повела к столу. Учителя и родительский комитет отдельно в уголке праздновали:
     - Владимир Семенович, к нам! Сначала накормим – салатики, рыбка вот, угощайтесь! Водка есть «с винтом» или коньячку?
      – Коньяку. Ну, за встречу!   Ваше здоровье!
    Он поставил гитару у стенки, присел за стол с краю, поел того и сего, ему подкладывали со всех сторон, выпил коньяку и раз, и два…  Потом взял гитару, склонив голову к деке, проверил строй, и легко поднявшись, вышел на середину зала. Мы все встали в круг, освободив ему пространство метров шесть в центре. Он попросил микрофон, ему подали шефский из ВИА, и он нас поприветствовал - поздравил «с Окончанием и с Началом!»,  потом вернул микрофон шефам, тронул струны и… понеслось!
                «В желтой жаркой Африке,
                В центральной ее части,
                Как-то вдруг, вне графика,
                Случилося несчастье.
                Слон сказал, не разобрав:
                Видно быть потопу!..
                В общем так: один Жираф
                Влюби-и-ился в Антилопу…»

     Мы стояли тесно плечом к плечу, обступив его, и  хлопали в ладоши в такт, весело подпевая  на припеве: «Жира-аф бо-о-ольшой, ему видней!» - и это было из нашего детства, с которым мы прощались сегодня. Следующей была «Гимнастика», где: «Вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре! Бодрость духа, грация и плас-ти-ка…», помните? Девчонки размахивали вытянутыми над головой руками, мальчишки в такт делали приседания и отжимания – и это было наше теперешнее «сейчас».

     Всех без исключения поразил его голос: он пел без микрофона, да ему и не нужно - такая мощь! А он еще только набирал обороты, хотя нам казалось, что это уже предел. Но это же Высоцкий – у него все по-полной и дальше – за всеми пределами, через «точку невозврата».

                «Здесь вам не равнина — здесь климат иной.
                Идут лавины одна за одной,
                И здесь за камнепадом ревет камнепад…»

      Знакомый нам всем до боли по бесчисленным магнитофонным записям с неподражаемой, пронизывающей до костей хрипотцой и раскатистым «Р-р-рр!» на обертонах, он завораживал, обволакивал неуловимо-быстрым, как завихрение тайфуна коконом сопричастности.

                «И можно свернуть, обрыв обогнуть,
                Но мы выбираем трудный путь,
                Опасный, как военная тропа».

      И снова это было наше. Сегодняшнее, завтрашнее – то, для чего мы появились на этом свете.
                «Если друг оказался  вдруг
                И не друг, и не враг, а — так;
                Если сразу не разберешь,
                Плох он или хорош…
                Парня в горы тяни — рискни!
                Не бросай одного его:
                Пусть он в связке  одной с тобой —
                Там поймешь, кто такой».

      И гитарный бой едва выдерживали струны, и вены вздулись на шее тугими канатами страховочной связки, и хриплый голос срывался на застуженный крик:

                «А когда ты упал со скал,
                Он стонал, но держал!»…
      
       Его голос, как лавина сносил все препятствия времени, пространства и обстоятельств личной жизни каждого из нас, и именно в эту секунду – сейчас,  в безудержном, безумном риске выбора «да» или «нет» возносил нас сквозь неведомые выси полета живой человеческой души туда - на Вершину. Но мы были там все вместе – в одной связке, намертво скрепленной нерушимой спайкой школьной Дружбы.

       А потом была «Скалолазка» и «Нейтральная полоса», и «Парус», и «Охота на волков».  И это уже  совершенно новая, еще незнакомая нам стезя: с Любовью, Смертью, Отвагой, Состраданием. Та самая взрослая жизнь, в которую мы только-только вступали.
     Когда пошел «Большой Каретный», наши учителя тоже встали с нами в круг и хлопали в такт, и воодушевленно подпевали хором: «Где твои семнадцать лет? - На Большом Каретном!». Ведь и они тоже теперь были с нами – в спайке.
     А Высоцкий все пел - без перерывов, одну песню за другой, и накал все время только нарастал, хотя, казалось – куда уж еще!.. Он прервался лишь раз, когда кто-то крикнул: «Бра-а-во, бис!», повернулся и с чуть виноватой ухмылкой сказал:
      - Ребята, извините – на «бис!» не пою. И в конце не просите автографы мне еще в театр возвращаться. Уж, не взыщите, если не успею.  А дальше пошли военные песни. Он начал так спокойно, обыденно, чуть уставшим голосом, что мы сразу ни о чем и не догадались:
                «В ресторане по стенкам висят тут и там
                «Три медведя», «Заколотый витязь»…
                За столом одиноко сидит капитан.
                «Разрешите?» — спросил я. «Садитесь»…

     Но ведь, талант тем и славен, что умеет простыми словами всколыхнуть лавину чувств в любом, даже самом холодном сердце.

                «В сорок третьем под Курском я был старшиной,
                За моею спиною - такое!..
                Много всякого, брат, за моею спиной,                               
                Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!»

    И лица ребят вдруг у всех стали серьезные и сосредоточенные, как на экзамене, потому что это была наша еще не осознанная вина. За короткую память героям.
               «А винтовку тебе? А послать тебя в бой…
                А ты водку здесь хлещешь со мною!
                Я сидел, как в окопе под Курской Дугой
                Там, где был капитан старшиною».

    Гитарный перебор и задушевный, без всякого надрыва монолог:

                «Почему все не так? Вроде — все как всегда:
                То же небо — опять голубое,
                Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
                Только — он не вернулся из боя».

   Неспешно-минорный проигрыш. И как толчок в спину: «Для меня, словно ветром задуло костер, когда он не вернулся из боя».
        Певец выложился до конца, и мы подумали, что уже все, и принялись аплодировать вовсю. А он постоял с минуту, прикрыв глаза, и вдруг подобрался, как перед прыжком, и ударил по струнам. И голос -  на полную мощь без перехода:

                «Я «ЯК»-истребитель, мотор мой звенит,
                Небо — моя обитель,
                Но тот, который во мне сидит,
                Считает, что он истребитель!»

     Впечатление было, как от разрыва снаряда.  Мне потом ребята говорили, что «волосы на голове шевелились и ледяные мурашки от пальцев ног по спине…». «Мурашки» - не то слово. Это не передать словами – ком в горле и уже почти невозможно вздохнуть без всхлипа, и гитарные струны вибрируют на разрыв, и вздувшиеся вены на шее артиста кажется тоже лопнут вот-вот…
      А хриплый баритон уже пикирует прямо на слушателей, как будто идет на последний воздушный таран:   

                «Я в прошлом бою навылет прошит,
                Меня механик заштопал,
                Но тот, который во мне сидит,
                Опять заставляет: в штопор!»

    И тонкие нити нашего изумленного разума рвутся одна за другой, как перетершиеся волокна металлических тросов рулевых тяг мятежного «Яка».

                «Терпенью машины бывает предел,
                И время его истекло.
                Но тот, который во мне сидел,
                Вдруг ткнулся лицом в стекло.
                Убит он, я счастлив, лечу налегке,
                Последние силы жгу.
                Но что это, что?! Я в глубоком пике —
                И выйти никак не могу!»

     Узкая прохладная ладонь легко коснулась моей руки. За моим правым плечом стояла моя девчонка-одноклассница. Наши пальцы сплелись. Мы не смотрели друг на друга, просто чувствовали  быстрые, горячие толчки пульса, бьющегося в унисон.

                «Досадно, что сам я не много успел,
                Но пусть повезет другому!
                Выходит, и я напоследок спел:
                «Мир вашему дому!»

   Заключительная песня - «Корабли постоят и ложатся на курс». До сих пор не знаю, о себе он пел или Силы Небесные поручили ему донести эти строки до нас, потому что, конечно – «никто, кроме него».

                «Корабли постоят и ложатся на курс,
                Но они возвращаются сквозь непогоды.
                Не пройдет и полгода — и я появлюсь,
                Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода»

Последний аккорд под прощальный взмах поднятой руки:

                «Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах,
                И конечно, спою - не пройдет и полгода».

    Все, кто был в зале – выпускники, учителя, шефские дружинники с «Изолита», родители из школьного комитета аплодировали стоя не жалея ладоней. А Высоцкий откланялся «по-английски» - не прощаясь. И в общей толчее и суете почти никто не заметил, что один из наших ребят - «В»-шников, уже на выходе в самом конце зала догнал его, и оторвав кусок бумажной скатерти  с учительского стола, протянул артисту:
      - Владимир Семенович! У нас сегодня такой день… Пожалуйста, подпишите автограф – пусть будет один на всех.
    Высоцкий повернулся, перехватил гитару подмышку:
      - Ладно, давай!
Задумался на мгновенье и быстро расписался.

     Когда наш вечер закончился и все волнения улеглись, кто-то обратил внимание , что Высоцкий что-то передал нашему товарищу на выходе, а тот, как на зло, куда-то подевался, и может, упустили б его, но настырные девчонки из их класса догнали, растормошили: «Ну, чего?!». Парень смущенно отбивался от них, потом вытянул из кармана бережно сложенный клочок бумаги, развернул.
     - Вот, ребята, смотрите - для нас всех выпросил.
     Мы обступили его плотным кольцом. На обрывке «скатерти» была всего одна строчка: «Все будет как надо!» Высоцкий.

     Не хочу быть высокопарным, но прожитые годы убеждают меня что именно этот клочок бумаги с бегущей наискось торопливой строчкой и был нашей Путевкой в Жизнь. Ведь там было обозначено все: счастливое детство и юная радость школьной Дружбы и манящей бесконечности жизни, и Уважение к Памяти Героев, и Гордость за нашу причастность к Великой Эпохе. И, что ж поделать – поэта давно уже нет среди живущих на земле, но остался его Голос – на тысячах и миллионах магнитных лент, пластинок, дисков, и он продолжает звучать в наших сердцах, потому что Владимир Высоцкий по-прежнему с нами. В единой спайке.

                «Наши мертвые нас не оставят в беде,
                Наши павшие – как часовые…
                Отражается небо в лесу, как в воде
                И деревья стоят голубые».

                *  *  *