Я не буду вдаваться в религиозные или законодательные аспекты темы, озвученной в заглавии настоящего эссе.
«Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его», Притчи 13:24.
Но!
«Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали», Кол. 3: 21.
И
«И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем», Послание к Ефесянам 6:4.
Что касается закона, то обычай первичнее. Нет и не было на свете законов, которые смогли бы побороть силу обычаев.
Вопрос в другом, — насколько полезны телесные наказания?
Насколько полезно устное замечание?
Является ли панацеей личный пример?
Обратимся к мнению профессионалов:
Чем больше у ребенка свободы, тем меньше необходимость в наказаниях. Чем больше поощрений, тем меньше наказаний, пишет Корчак. Но не вскружат ли голову многочисленные поощрения формирующемуся детскому сознанию и не перейдет ли он черту, отделяющую благоразумие от тщеславия? Переходят же ее в зрелом возрасте...
Песталоцци, Уильдерспин, Фребель... Все они дают противоречивые, в то же время — взаимодополняющие указания: наказывать в крайних случаях, подавать личный пример, пояснять, а не просто запрещать, не взращивать в ребенке раба (Антону Павловичу - привет из детства, раба, оказывается,выдавливать надо с пеленок), воспитывать сознательность, которая даст больше пользы, чем порка, в связи с чем вспоминаются строки из стихов Вальтера фон дер Фогельвейде:
- Розгами некстати
Мы грозим дитяти,
Тех, кто малость поумней,
Слово бьет больней ремней...
Но кто может гарантировать, что слово окажется "больней ремней"?
Все зависит от исходных данных, от мировосприятия конкретного ребенка.
Нет на свете одинаково протекающей болезни у двух больных.
Нет на свете детей с одинаковым мышлением.
Время и случай для всех...
- А как же Макаренко? - спросит старшее поколение. Незнакомые нам Фребель и немецкий рыцарь-поэт упомянуты, а как же автор "Педагогической поэмы"? А никак. Вот слова Антона Семеновича:
«Научить человека быть счастливым нельзя, но воспитать его так, чтобы он был счастливым, можно». Что это? Попытка состязаться с Руссо, который, между прочим, пятерых своих ребятишек пристроил в приюты? Потом, иуда, признавался, что не мог их содержать. Строчить в два пера умилительно-высокопарные поучения в "Эмиле" - это одно. Попытаться поставить на ноги пятерых детей в реальной жизни - это другое?
А парадокс в том, что нерадивый, безответственный родитель-кукушка Руссо в своем трактате о воспитании, все же, изложил несколько дельных мыслей.
Вернемся к Макаренко.
Читал ли он слова Пушкина о том, что поэт считал себя атеистом в вопросах счастья и не верил в него? Да и воспитать счастливого человека - не слишком ли заносчиво? "Счастливый человек" - это какой? Не из череды ли больного бреда тех, о ком Прудон писал: "Лучше пусть погибнет человечество, чем система - вот девиз всех утопистов и фанатиков".
Взялся бы Макаренко воспитывать детей из психоневрологического интерната?
Что имеем в сухом остатке: коллектив, общие цели и дела. Но! В коллектив, ради общих целей идел, люди, в том числе и дети, сплачиваются временно. Когда необходимость в подобном сплочении проходит, когда минует опасность, когда личные интересы начинают преобладать над общими, тогда карточный домик, в котором живут "счастливые люди", рассыпается. Некачественный цемент оказывается у такого воспитания. Примеры многих государств - яркое подтверждение тому, что счастливым человека делает либо идея (мысль), либо набитое брюхо. Но никак не учитель в школе, не вынужденная совместная деятельность и не коллектив на работе.
Есть масса других нюансов. Например, дети, воспитанные по модели "все принадлежит всем". Если все принадлежит всем, т.е. - нам, а мы - государство, то можно это "все" портить и уродовать. Оно же - государственное. Можно и приворовать, и обмануть. Что внезапно стало с теми детьми, которых воспитывали в СССР, и детство которых пришлось на последние годы существования советской империи? С чего это они не вышли на защиту сдающейся цитадели, а отобрали знамя "свободной" жизни у атакующих?
Или другой пример: Реформация в Европе. Глупо думать, что язвы католической церкви были видны лишь одному Мартину Лютеру. Их хорошо видели и рядовые горожане, и простые крестьяне, которые, в семейном кругу, в меру разумения, обсуждали то, что Мартин Лютер изложил в своих знаменитых тезисах. И за Лютером пошли: и князья, и "темные" люди. И их дети, которые, наверняка, застали "воспитание" католических священников, погрязших в обмане и лицемерии. Однако это не помешало им сбросить цепи подобного "воспитания", в Швеции, например.
Относительно недавний пример - Геббельс. Какие формулировки по управлению массами в его дневнике, сколько спеси и ереси. Но что стало с геббельсовским "воспитанием"? Не стало его, и, как в сказке Астрид Линдгрен "Мио, мой Мио", пропали чары нацистского воспитания.
В конце, история, рассказанная мне одногруппником в далеком 1996 году.
Исповедовавшийся мне (уже такой у меня взгляд - всех тянет поплакаться да посетовать,выдать всю подноготную, вывернуть себя как перед следователем) поведал, что, до поступления в вуз, четыре года занимался немецким языком у репетитора. В рамках школьной программы немецкий он знал отлично, но подразумевалось, что его готовили к тому, чтобы экзаменационная комиссия направила бы гениального абитуриента сразу же на второй курс. (Вот вам еще один образчик родительского "мы знаем, как лучше". На самом деле, кому как не родителям, знать. С другой стороны, у ребенка могли быть способности к музыке, чего родители не видели или не хотели видеть).
У него же не было тяги и желания изучать иностранные языки. Он признавался, что смутно осознавал необходимость изучения более необходимого английского языка, но не было ни храбрости признаться в этом родителям, ни времени для подготовки с нуля.
За год до поступления в университет ситуация была следующей: репетитор просил отца моего визави не тратить зря деньги на обучение своего нецелеустремленного чада, пассивное противостояние между сыном и родителем продолжалось.
И вот, кульминация — наконец, они ссорятся, пьяный отец поднимает руку (один раз, но поднимает) на сына. Тот, обиженный, убегает в свою комнату и, со злости, начинает повторять управление глаголов и прилагательных. Да с таким пылом, что начинает осознавать прочитанное и запоминать его. Я, лично, не вижу в этом ничего удивительного: на волне эмоционального возбуждения, гнева и обиды на отца, жалости к себе, у него повысился уровень адреналина и норадреналина, вот мозг и стал работать ясно и четко.
После того дня они с отцом помирились. Но инерция, заданная тем столкновением, осталась. И вот герой своего собственного повествования сидит передо мной — один из лучших студентов на нашем факультете немецкого языка и литературы.
Время и случай для всех — как прав Екклесиаст... Окажись на месте моего однокурсника другой, — как бы закончилась эта история?
Уникального рецепта, идеального для всех, в педагогике (да и в любой другой сфере человеческой деятельности) не существует.