- Что, черт бы тебя побрал, снова не так?
Меня колотило от бешенства, я расшвыряла листы рукописи по своей комнате и рвала на клочки особенно "яркие", те, которые "идеальный редактор" (скорее, идеальная сволочь) снова запятнал разноцветными фломастерами.
- Он просто издевается! Я исправляю, он находит недочеты там, где раньше их не было! Как такое может быть?
Сколько раз я ходила в закрытое кафе "Золотой павлин"? Я потеряла счет своим визитам. После отдыха на море, когда я получила вновь исправленную рукопись, я воспряла духом. Правок было совсем мало. Я быстро прошлась по тексту и, как мне казалось, довела роман до идеального состояния. Заранее радуясь своему успеху (ох, как глупо!) не только отнесла ее Гришке, но и набросала черновик письма в издательства (еще глупее!), чтобы сразу же, как только Гришка вернет мне мою рукопись почти (даже если ему все понравится, он обязательно найдет несколько помарок, я была в этом уверена) незапятнанной, бело-черной, как ей и положено быть, отправить ее в издательства. А потом... Воображение рисовало мне встречи с читателями, многотысячные тиражи и славу.
Это самое воображение сослужило мне плохую службу, оно настроило меня слишком оптимистично. Я даже стала подумывать о литературных премиях, но... Гришка Гершкович - говорящий золотой павлин - так я его стала про себя называть - разбил все мои мечты вдребезги, вернув мне мой роман, испещренный замечаниями, вернее, подчеркиваниями, из-за чего рукопись снова стала цветастой, как павлин.
- Вы же вот эти страницы в прошлый раз не трогали! - пыталась я докричаться до Гришки, то есть орала в закрытую дверь, так как редактор все также избегал разговоров. Я стала подозревать, что он ни на какие вершины и не карабкался, а просто был бит за подобное отношение к юным и не очень дарованиям. Ладно я - девушка хрупкая и слабая, но, вполне возможно, Гришка как-то раз нарвался на мускулистого, тренированного, амбициозного прозаика и получил за свое загадочное молчание по заслугам.
- Еще раз исправляю и все! Пусть катится со своими фломастерами ко всем чертям и эверестам!
Я подобрала с пола мятые, надорванные листы и села за работу. Через неделю отнесла рукопись Гришке (все, как всегда: кивок, захлопнувшаяся дверь) и почти дала себе слово: завязать с литературной деятельностью и жить обычной жизнью.
- Иначе разжирею и замуж меня никто не возьмет, - прошептала я очередному пирожному.
К последнему, как я думала, визиту (ах, наивность!) в кафе "Золотой павлин" я готовилась как к судьбоносному свиданию: сходила в парикмахерскую и сделала маникюр, надела новое платье и выпросила у мамы ее "счастливое" кольцо, которое она крайне редко снимала с руки, а папа, проникнувшись важностью момента, подарил мне туфли на высоченном каблуке и плащ.
Я подъехала к кафе на такси и, стараясь не упасть (дорожка была усыпана мокрыми листьями и конечно же, мне не надо было корчить из себя героиню шикарного фильма и обувать новые туфли), медленно пошла к до боли знакомой двери, с которой золотой павлин уже не придурковато, а издевательски глазел на меня.
Не успела я постучать, как Гришка распахнул дверь и протянул мне рукопись, я хотела ее взять и уйти в знакомое кафе, чтобы там съесть самое большое пирожное в городе и залиться слезами, но вдруг меня обуял гнев и я, оттолкнув Гришку, ворвалась в полутемное логово - обиталище золотого павлина и молчаливого редактора. Хотелось бы мне приврать, что я не удержалась на каблуках и рухнула прямо на руки этого красавца, но увы. Рухнула я на пол, а Гришка охнул и кинулся меня поднимать ничуть не романтично. Просто схватил меня подмышки и рывком поставил на ноги.
- Не ушиблась?
Голос у него был низкий, густой, под стать внешности. Уже хорошо, вот было бы забавно, если бы он пищал, как юная девица.
- Так вы говорящий, оказывается! - я не удержалась, съязвила и поковыляла вглубь кафе, к камину, в котором приветливо полыхал огонь. Я совсем забыла, что в мой самый первый визит меня напугал какой-то огонек, не подумала, что ворвалась в заброшенное кафе и повернулась спиной к абсолютно незнакомому (не считать же знакомством наши минутные встречи) человеку. Снова хочется приукрасить и сочинить что-нибудь вроде вампирского укуса в шею и следующую за ним вечную жизнь во мраке - интересную и наполненную приключениями. Но увы или не увы, все было буднично и обыкновенно. Я просто села в кресло и уставилась в огонь, пытаясь сдержать слезы.
- Ты расстроилась? Из-за чего? Из-за рукописи?
Удивительная проницательность! Я все-таки разревелась, Гришка снова охнул и куда-то ушел. Наверное, переждет мою истерику где-нибудь в кладовке и выйдет, когда я устану реветь и ждать и уйду. Но я ошиблась. Редактор вернулся через несколько минут и протянул мне стакан с холодным лимонадом. Вот чудак! Осень, холод, а он лимонад делает! Даже мяту наверняка сам выращивает, я такой свежей и яркой на рынке давно не видела. Я взяла стакан, отпила немного (Гришка даже пару кубиков льда в стакан кинул! может быть редактор умеет путешествовать во времени и только что вернулся из знойного лета? поэтому ему и хочется холодного лимонада?) и всхлипнула. Разозлилась на себя за слабость и нагло сказала:
- Не помню, чтобы мы переходили на "ты". Вы даже имени моего не знаете!
- Разве это повод не переходить на ты? - искренне удивился Гришка и умолк.
А я-то надеялась, что он спросит как меня зовут, скажет, что ему приятно со мной познакомиться и что мой роман ему понравился или не понравился. Но Гришка молчал и почему-то это заново разожгло мою ярость. Я схватила рукопись (Гришка принес ее вместе с лимонадом) и, стараясь, идти ровно и уверенно, вышла из кафе. Я думала, Гришка окликнет меня или хоть слово скажет, но молчание заполонило пустой зал и только знакомое, громкое "бам!" входной двери было ответом на все мои незаданные вопросы.
С трудом я дошла до знакомого кафе, выпила стакан черного, без молока и сахара, кофе и поехала домой. Меня заполонило отчаяние, смешанное с холодной злостью. Я снова дала себе слово: эти правки будут последними. После них я просто забываю про свою рукопись.
К моему удивлению, Гришка совсем немного "подкрасил" мой текст, и я не стала ничего исправлять, опасаясь, что могу сделать только хуже. Вроде бы мне можно было угомониться и снова постучаться в пока закрытые двери издательств и славы, но меня раздирала непонятная злоба, перемешанная с любопытством. Поэтому уже на следующий день я помчалась в кафе.
Золотой павлин на двери, как мне показалось, благосклонно подмигнул мне, поэтому я, не сомневаясь, снова прошмыгнула в кафе, не обращая внимания на удивленного Гришку.
- Меня зовут Лия, приятно познакомиться, - я уверенно села в кресло у камина и несколько высокомерно посмотрела на Гришку (тяжеловато это было, но я справилась), - садись, я хочу обсудить с тобой мой роман.
Оторопевший Гришка покорно сел в кресло и уставился на меня.
"Как бы снова не онемел", - проскочила шальная мыслишка.
- Скажи, как тебе главный герой? Он не слишком жесток? Нет, я неправильно спросила. Он не вызывает слишком уж сильное отторжение? Понимаешь, мне интересна природа людского... - я чуть не сказала слово, которое крутилось на языке, словно емкого, точного, но чересчур грубого, - людской подлости, - быстро исправилась я, - положительные герои нужны и важны, но согласись, отрицательные интереснее, особенно тогда, когда они все осознают, всю боль, которую приносят окружающим, но не желают меняться даже под страхом смерти или бесчестья. Как ты считаешь? Стоило сделать моего героя помягче?
Гришка задумчиво смотрел на меня, словно прикидывая, надо ли ему вообще раскрывать рот и тратить на меня свое драгоценное время. Я поерзала в кресле, вроде бы устраиваясь поудобнее, а на самом деле, давая понять, что я не уйду отсюда без ответов на свои вопросы.
- Мне сложно, нет, невозможно ответить на твой вопрос, - наконец-то сказал Гришка.
- Почему? Ты прочитал мой роман, многое исправил, у тебя должно было...
- Я не читал твой роман, я не умею читать, - ответил Гришка, и уже я онемела от такого признания.
Можно было подумать, что он просто издевается надо мной, просто не хочет искренне и правдиво отвечать, но я почему-то почувствовала, что Гришка не врет. Он действительно выглядел растерянным, побледнел и даже немного постарел.
- Я не умею читать, - зачем-то повторил Гришка.
- Но ты подрабатываешь редактором, так?
- Так.
- И у тебя отлично получается, верно?
- Верно.
Он повторял за мной, как послушный ребенок, мне даже захотелось сказать что-нибудь глупое. Хотя, о чем это я! Глупее Гришкиных признаний ничего и не придумаешь!
- И те люди, которые к тебе приходят, они знают, что ты не читаешь их творения?
- Нет.
- Почему?
- Никто не спрашивает. Всех интересует только результат, а он есть. Ты - первая, кто начал допытываться, - улыбнулся Гришка, щеки его зарумянились, морщины разгладились, и он чудесным образом помолодел, - обычно мое молчание всех отпугивает, люди боятся показаться глупыми или недалекими, поэтому просто верят мне на слово. Кто исправляет текст, кто нет, меня это не интересует. А таких настырных, как ты, я еще не встречал, - улыбнулся Гришка так лукаво, что если бы я не была ошеломлена его откровениями, я тут же, очарованная, упала бы ему в объятья.
- Но если ты не умеешь читать (как вообще такое возможно?), то как ты исправляешь текст? - не стесняясь, заорала я.
- Любой текст для меня - узор, я не вижу буквы и слова, я вижу изящные или корявые линии, иногда изображения. Все разноцветное. В этом узоре могут быть дыры и лишние цвета, может быть хаос, а должна быть гармония, в моем понимании, конечно. Я отмечаю пустые слова, не верно выбранные слова, слова неправильного цвета, понимаешь?
Я ничего не понимала и вдруг почему-то вспомнила красивый бабушкин ковер, в детстве я любила его рассматривать и искать в цветах и завитушках физиономии людей и мордочки животных. А может быть там тоже был зашифрован некий рассказ?
- Объясни еще раз, - взмолилась я.
- Твой роман, к примеру, похож на картину Марка Шагала "Над городом". Знаешь такую?
Я кивнула. Еще бы не знать! Папина любимая картина, ее репродукция висит у родителей в спальне. Я рассматривала ее миллионы раз, каждую деталь, каждый фрагмент. Она меня почему-то зачаровывала. И, получается, я описала ее в своем романе? Но он совсем про другое! Все это я и сказала Гришке.
- Я не про сюжет и не про технику. Про ощущение, про цвета, про гармонию, которая царит в этой картине. Я вижу страницы твоей рукописи и вижу переплетение нитей, которое для меня, заметь, только для меня, складывается в эту картину. В твоей рукописи что-то было лишним, что-то вызывающе ярким или мрачно блеклым. Все это ты и должна была исправить, чтобы картина, то есть твой роман, получилась почти совершенной.
- Но почему ты подчеркивал, вымарывал слова и предложения не сразу? Вот, смотри, эта страница была абсолютно чистой, но потом ты подчеркнул синим и фиолетовым вот здесь и здесь, - я еле сдерживалась, чтобы не ткнуть ему в нос всю рукопись.
- Это просто! Неужели ты сама не поняла? - он грустно посмотрел на меня, а я тут же поняла другое: почему его никто не расспрашивал. Все его посетители или клиенты, не знаю, как правильно сказать, боялись этого снисходительного , усталого взгляда человека, который знает абсолютно все! Румянец залил мое лицо и шею, понятно почему, мне стало невероятно стыдно за свою недогадливость, но и врать я не хотела.
- Не поняла.
- Любая книга - живая, особенна та, которая не закончена. Стоит изменить одно слово и оно потянет за собой другое слово, затем предложение и так до самого финального слова "конец". Книга вполне может переписать себя.
- Так значит, я могла бы исправлять свой роман до бесконечности? - почти завизжала я, представив, что было бы, если бы я не разговорила моего "говоруна".
- В теории да, но обычно люди устают и просто не обращают внимания на мелкие помарки, считают их неважными. Это их и спасает. Я не думал, что ты так ответственно подойдешь к своему творчеству.
Уже второй неожиданный комплимент и очень приятный. Я помолчала, осмысливая все услышанное, и решила порадоваться его похвалам позже, в спокойной, домашней обстановке, а пока узнать подробнее о способности читать цвета и узоры.
- Ты... я забыла это слово, человек, для которого каждое слово имеет свой цвет.
- Синестетик, да, частично, я ведь не могу читать.
- Не умеешь?
- Не могу.
- Но почему?
- Из-за травмы головы, так сказали врачи.
- Это когда ты свалился с какой-то горы?
- Нет, там была другая история, - улыбнулся Гришка, - тоже весьма неудачная. Хотя, не стоит обижаться на богов, я - жив, значит, не судьба мне была тогда умирать.
Судьба или не судьба - мамины любимые причины всех радостей и бед. Что ж, в Гришкином случае, я готова была согласиться с этим.
- Как сказала мне одна умная женщина, хотели бы убить, сделали бы это сразу, а так, просто мордой об асфальт повозили. В моем случае, буквально. А это сущая ерунда!
Его хотели убить? Кто? Альпинисты? Они такие кровожадные и, возможно, завистливые? Я приготовилась слушать длинный, интересный рассказ об опасностях и приключениях, но Гришка будто бы забыл про меня, уставился на огонь и умолк. Я потерпела несколько минут и не выдержала:
- Слушай, я не могу вот так, по одному слову, вытаскивать из тебя историю. Просто расскажи мне все!
Окончание следует завтра
Все герои и события выдуманы, все совпадения случайны.
©Оксана Нарейко