Ноги подкосились. Правая рука прижалась к груди, словно придерживая инфаркт миокарда. Левая зашуршала по стене, нащупывая выключатель. Щелчок. Прихожая озарилась ярким светом от парадной люстры в двенадцать «свечей».
В коридоре стояла женщина. Вполне себе материальная. В махровом халате. На голове прозрачная шапочка для ванны. На глазах огуречные нарезки, голова задрана в потолок, не давая слететь косметическим овощам.
- Едрит твою налево! – У Царенко вырвался вздох облегчения. - Валька, ты меня так в гроб вгонишь.
- А, Гриш, ты? Вернулся? – прозвучал голос с претензией. – А я вроде услыхала дверь хлопнула, пошла проверить.
- Так ты бы хоть огурцы с глаз сняла и свет включила. Чо ты так увидишь?
- Так если это ты, то зачем снимать? Потом снова накладывать. Мне еще десять минут лежать. Ну, как все прошло? Пойдем, расскажешь.
Успокоенный супруг проследовал за женой в просторную спальню. Она легла на двуспальную кровать с коричневым фасадом. Срывая удавку галстука и присев рядом, бывший мэр начал рассказ. Жалобы, злорадство, злоба. То бравада, то досада. Описал в красках.
- Ой, мне надо срочно в тубзик. – Царенко забежал в туалет напротив спальни.
- Не переживай, Гришенька. – Жена погладила место, нагретое мужем. – Яковлевич же сказал, что это ненадолго.
Дверь туалета открылась.
- Ну да. Долго это не протянется. Народ не потерпит!
Дверь туалета радостно захлопнулась. Но тут же отворилась, Ефимыч добавил:
- И там… свыше.
Дверь закрылась.
- Вот и я говорю. Отродясь не бывало такого, чтобы машины управляли людями, все наоборот должно быть.
Дверь туалета воодушевленно открылась. Супруг дакнул и снова закрыл.
- Только в этом фильме с голым роботом такое показывали, помнишь, мы смотрели? Как он звался?
Дверь туалета открылась с энтузиазмом.
- «Терминатор»! – выкрикнул Царенко.
Дверь закрылась.
- Точно! С этим как его?
Дверь издевательски открылась.
- С Шварценеггером. Тебе же он нравился.
Дверь медленно закрывалась, словно в ожидании ответа.
- Видный мужчина. – На личике жены колыхнулась улыбка. Она любила крупных мужиков. Муженек соответствовал, разглядела и эту перспективу на заре женихательства. Но даже спустя много лет, она не забывала потрафить мужской гордости. Ей все равно, а бычку приятно. – Но не такой видный, как ты. Ты для меня всегда самый лучший.
Дверь туалета распахнулась. Постояла в открытом положении. Лампа поосвещала пятачок пространства. Не найдя слов, дверь удовлетворенно закрылась.
Окончательно хозяин дома успокоился от двухсот грамм коньяка, мягкой постели и теплых рук супруги, сделавшей массаж.
Утром, наскоро опохмелившись, он завел джип и покатил в город. Яркое солнышко. Синее небо. Март-месяц, но зима кочевряжится, не сдается. Два дня - весна, два - зима. Всемирное потепление, млин. Магнитола бубнит молодежной попсой. Салон пахнет свежестью, - Витька мыл машину через два дня на третий. За казенный счет мог бы и почаще. Ефимыч нажал кнопку стеклоподъемника. Стекло бесшумно опустилось. В открытое окно улетел смачный плевок.
Бывший градоначальник издалека увидел вселенское копошение на центральной площади. Бабы в платках и оранжевых жилетах красили ограждения, собирали мусор в черные мешки. Мужики скрежетали граблями, закидывали мешки в грузовик. Намеки на перекур мгновенно пресекались горластой бабенкой в кожанке, раздававшей команды направо-налево, словно комиссар в атаке. Царенко припарковался прямо у ног в сапогах.
- Танюх, ты чо, субботник устроила? – Ефимыч вылез пьяной мордой в окошко.
- Не субботник, а плановое мероприятие. Исключительно силами ЖЭКов.
- О, как! Это ж кто распорядился?
- Новый мэр. Гражданин, проезжайте, не мешайте работать.
- О, как ты заговорила! – Бывший мэр ошалел от народной наглости. – Ты с кем разговариваешь?
- С пьяным за рулем. Уже с утра нализался, э-э… Проезжай! Кому говорю? А то сейчас гаишников вызову.
- Напугала.
Татьяна Боева всегда выказывала норов, стервозная баба. Не боялась ни начальства, ни Бога, ни черта. Царенко старался держаться подальше, поручая распри подчиненным. Грешки имеются у всех. Залезание в бюджет, как в собственный карман, приписки, отписки. Танюхе только дай шанс на компромат, будет жаловаться, дойдет до губернатора, министров, президента. Сама потонет и других сдаст. Танк в юбке. В последнее время она вроде поумнела, но истинное нутро надолго не спрячешь.
- Ладно, вернусь на пост, посмотрим, как запоешь.
- Катись и не возвращайся! Городу такой мэр не нужен.
- А какой нужен? Ты, что ли? Или чурбан железный? Дура! Это ж проверка на вшивость. Вот, выведут вас всех на чистую воду и посадят!
- Ага. А с тебя начнут!
- Тьфу ты! Связался с бабой. Едрит твою налево. – Ефимыч резко рванул с места, повернул и остановился у мэрии.
Пока глушил двигатель, вылезал из машины, гнев поутих. Склочница осталась в пятидесяти метрах. Не оборачиваясь, оставив всем желающим работникам коммунального хозяйства лицезреть широкую спину, толкнул дверь в здание. Бывший градоначальник вернул на лицо привычную спесь, телодвижениям размах, мыслям фривольность. Вошел. Тут же в Царенко врезалась Нефедова. Бумаги рассыпались, гроссбухи громко шмякнули об пол.
- Ты чо, мать?! Совсем ополоумела? – Ошалелость сменилась гневом.
- Ой, Гриш, шо деется, шо деется, - заверещала главбушка, встав на колени и срочно хватаясь за бумажки. – Всю документацию перетаскиваем. За пять лет! Как приказал.
Когда Ленка вставала на колени, у Царенко автоматически включалось возбуждение.
- Сема, только глазками зырк-зырк, и сразу в компьютер. Грязный уже жалуется – на дисках места не хватает, - тараторила Нефедова, не обращая внимания на ухмылку бывшего шефа.
Мимо, торопясь, прошлепали две бухгалтерши, нагруженные папками. Даже не поздоровались, полная концентрация на погрузочно-разгрузочных работах. Руки на уровне колен, подбородки поджимают стопки. Охи, вздохи, парфюм за километр. Сладкий, противный, но модный в этом сезоне на селе. Ефимыч поморщился и спросил:
- А Сема – это кто?
Главбушка взглянула, будто на несмышленыша, человека, родившегося только сегодня.
- Мэр новый, который заместо тебя. Ну, не СМ-1 же его звать? Как-то не по-людски. Вот, девчата и окрестили – Семеном. По-семейному, что ли.
- Понятно, - выдавил бывший. – По-семейному, значит… Может, он еще тебя и… - Царенко сделал движение тазом, натянув руки на боки. - Вместо меня? Едрит твою налево. А потом женится? А что? Реализуешь давнюю мечту – выйдешь замуж за мэра.
Ефимыч деланно расхохотался.
- Не говори глупостей. Не это… не экстраполируй… фантазии. – Федоровна обиделась, отвела глазки. Быстро дособирала бумаги, встала, поджала папки подбородком, как подопечные. – Ты ж не женился.
- А я уже женат! А он, как я понимаю, холостой. А что? Нарожаешь ему деток, таких маленьких чурбанчиков. – Он приобнял за плечи.
Она одернулась, сбрасывая захват, засеменила вслед девчатам.
- Нда, дела. Едрит твою налево. - Бывший градоначальник почесал затылок, захотелось напиться. Слоняться по коридорам второго дома, изображая бедного родственника – удел убогих.
Бухгалтерши возвращались. Спешат на длинных каблуках, цокоют по лестницам, принарядились для нового начальника. Раздухарились. Дуры! Царенко хотел сплюнуть, но пол как назло тщательно вымыт. Разворот и выход на улицу.
На глаза опять попалась Боева. Здесь слюна не удержалась. Смачная, белая, рядом с урной. Ефимыч плюхнулся в водительское кресло, проехал десять метров, остановился у магазина.
Федеральная сеть. Строят в городах любого пошиба. Добрались и до местного захолустья. С санкции мэра, разумеется. Для получения козырного расположения хорошо отстегнули. Плюс три месяца бесплатной затарки, потом – за счет администрации города. Он один раз и видел московское начальство, когда договаривались. Хороший магазинчик получился. Чистый, опрятный, летом прохладный. Кондиционер в городе К. есть только в этом супермаркете и кабинете мэра. Единственное, колхозники ропщут: «москали» цену сбивают. Еженедельно фурами везут дешевый заморский товар, вытесняют отечественного производителя. Местную продукцию брать готовы, но почти задарма, а так не прокормишься. Вот и стоят колхозники на рынке через дорогу. И в зной, и в мороз, как Верка с Элькой.
Двери у супермаркета, опять же, раздвижные. Как подходишь, раскрываются, словно работает невидимый швейцар. Поначалу диковинка. Мужики сторонились, побаиваясь входить, устраивали долгие перекуры с обсуждениями. Богомольные бабы крестились, точно узрели явление Христа, входили, как на Страшный суд. По первости от стерильности и обилия продукции ходили, словно в музей, даже боялись трогать товар. Потом пообвыклись. Сначала брали по чуть-чуть, на пробу. Сейчас гребут, как городские, тележками, затариваясь на неделю.
Перед Царенко стоял мужичок и тщательно вытирал галоши о половик. Ефимыч даже хотел подтолкнуть, но удержался. Вошел привычной походкой, широко размахивая руками, чуть наддал тумбу с листовками. Всегда полный лоток, народ боялся брать бесплатное, продавщицам с трудом удавалось всучить насильно.
Бывший городской глава сразу к выпивке, хорошо хоть расстояние между рядами более-менее, иначе разбил бы трельяж бутылок. Схватив виски со стеллажа дорогих напитков, сразу к кассе. Очередь. Царенко повздыхал, но деваться некуда. Никто не пристает с жалобами, и на том ладно. А то набегут, запричитают на тяжкое житье-бытье. Быдлота. Глаза б не видели. А приходится выслушивать, соболезновать, делать вид входящего в положение. И пахнут все, как на подбор, навозом. Деревня.
У кассы легкий ажиотаж. Мужики заметно активизировались, лыбятся, пытаются шутить. Ефимыч встал на цыпочки, глянул поверх голов. Новая кассирша. Молоденькая, черноволосая. Сдобная булочка. Раньше не видел. Чья интересно? Нужно навести справки.
- Мужик с яйцами, что может быть лучше? – Яшка-комбайнер, перещупавший всех девок на районе, широко раскрыл рот в щербатой улыбке. Не зарился бы на замужних, ходил бы с целыми зубами.
- Только мужик с яйцами и колбасой, – поддержал сухопарый парнишка, страшный, лысый, поэтому никто не соглашался замуж.
Оба указывали на содержимое своих корзин, но народ хихикал, понимая подоплеку.
- А если колбаса вялая, как у меня, тут хоть с яйцами, хоть без. - В ливерку, выбранную на обед, ткнул пальцем Макарыч, импотент с пяти лет.
Очередь загоготала. Кассирша заметно покраснела.
Приметив знакомца, бывший начальник устремился вперед. Теперь мэра узнавали, особенно по размаху конечностей, уступали.
- Э-э, куда прешь? – Лишь старуха с клюкой встала на защиту людской последовательности.
- Ты чо, старая, не видишь сослепу? – Царенко обдал презрением. - Едрит твою налево.
- Ой, батюшки! Не признала. – Старушка улыбнулась, разинув беззубый рот. – Это ж наш мэрчик.
Ефимыч поморщился, населенческое, уменьшительно-ласкательное прозвище всегда коробило.
- Бывший, - вставил кто-то из толпы.
Царенко посверкал глазами в поисках невежи, но очередь потупила взоры, обидчик пожелал остаться неизвестным. Хотя слухи распространялись молниеносно, горожане питали пиетет даже к пенсионерам от власти. Без срока давности. Вычислить наглеца не удалось.
- Здоров, Макарыч! – Ефимыч протянул ручищу, тыльной стороной вверх.
Фалей привычно подогнулся, приложив ладонь снизу.
К новенькой кассирше подошла пышногрудая заведующая, нагнулась, что-то пробормотала. Улыбнувшись бывшему градоначальнику, удалилась.
Черноволоска пробила товар, прощебетала:
- С вас шесть тысяч.
Толпа ахнула. На стеллаж дорогого алкоголя, стоявший в стороне за толстым стеклом, только косились, как на витрину от кутюр. Стояли, разглядывали, алкаши принюхивались. Настоящий алтарь местных забулдыг. За все время лишь один проезжавший на юг смог себе позволить оплатить «икону». Карточкой! Если бы объявили заранее, очевидцев набежало бы на порядок больше. Свято место пусто не бывает. На пост заступила бутылка виски. Красно-коричневый напиток, белая этикетка с черными буквами на иностранном языке. Обыватели долго изучали, пытались запомнить «иероглифы», потом просили детей и внуков перевести. Многим казалось – жидкость, ранее налитая под горлышко, потихоньку убывает. Не иначе как работники заведения прикладываются. Даже пытались определить кто. И вот теперь бывший мэр схватил экспонат и держит небрежно, будто пустышку.
- Новенькая? – Царенко изобразил власть, по-отечески заботящуюся о народе.
- Да. – Кассирша смутилась сильнее, чем от сальных шуточек.
- Вот, поэтому и не знаешь, милое дитя, у нас давно подписан договор с этим магазином. Товар оплатит администрация города.
- Ничего себе?! – возмутился горожанин профессорского типа. – Бюджет города идет на выпивку для мэра?
Народ загалдел от наблюдаемого произвола. Ефимыч погрустнел. Зря он пошел в открытую, действовал бы как всегда через задний вход, не пришлось бы объясняться.
- Спокойно, спокойно, граждане. – Бывший градоначальник успокаивающим жестом пытался утихомирить народные волнения. Добившись стихания воплей, разъяснил: - Это представительские расходы. Нормальная практика. Завтра к нам приезжает замгубернатора. Чтобы город получил новые кредиты, и всем вам хватило на жизнь, его нужно хорошенечко встретить.
Мужики заулыбались, понимающе выдохнули: «А-а».
- Ну, не дешевой же водкой его поить или самогонкой? Так, он может вообще бюджет урезать, и будем мы с вами лапу сосать. Едрит вашу налево. Так что, спокойно. Расходы санкционированы.
Прихватив бутылку, он направился на выход.
- Но вы еще не заплатили, - срочно напомнила продавщица.
- Девушка, вы чем слушали? Я же только что объяснял.
- Ко мне подходила директор и сказала, что контракт с администрацией города расторгнут с сегодняшнего утра. Приказ нового мэра.
Народ рассмеялся, снова загалдел, точно сбросив гипнотическое наваждение. Громко, разноголосицей, радуясь нечаянному продолжению сериала «Богатые тоже плачут».
- И, правда, замгубернатора должен теперь ездить к новому, - понял и Яшка-комбайнер. – Этому, как его? Роботу.
«Семену», - подсказали знающие. Даже такие слухи в провинции распространяются моментально. Кличка прикипает навек, словно приклеивается акриловым клеем.
«Быстро работает железный чурбан», - подумал Царенко и убитым голосом произнес:
- Макарыч, у тебя не найдется шесть тысяч взаймы?
Фалей пришел на механический завод сразу после студенческой скамьи. Флегматик с дипломом. Прохаживался по цеху, вечно напевая незатейливые мотивы, все равно от жужжания станков никто не слышит. Привычка укоренилась. Он и сейчас напевает, теперь по всему городу, прихрамывая, с тросточкой. Пошел в гору по простоте душевной. Работягам какая корысть? В кармане должны бренчать деньжата на выпивку, да рабочий день попроще. Написано в документации: «Доставить ротор к гайке», вот и тянут с помощью кран-балок и подручного транспорта из одного цеха в другой. Чем дальше цех, тем лучше. Массивный узел к деталюшке, умещающейся в кармане. Рабочий люд давно смекнул: чем длительней бессмысленная работа, тем короче рабочий день. И только дурни-интеллигенты мучаются. Как трудно, видите ли, заниматься ерундой и ничего не делать. Совсем нетрудно. Забить козла - интересная игра, особенно на щелбаны и деньги, а самогонку пить вообще приятно. Если не думать, - голова чиста.
Молодой специалист устранил изъян в документации и лазейку для сокращения рабдня. Начальство заметило, наградило грамотой. Работяги затаили, вынашивали план «темной», подбирали помещение посумрачнее и ватник пошире. Павел сделал упреждающий выпад.
Обеденный перерыв. Слесари, токари, фрезеровщики собрались в раздевалке, трескают консервы, домашние гарниры, батон с кефиром. Звонко отстукивают костяшки домино. Матерок, смешочки победителей, горечь ссаженых. Радость заступивших, потирание сальных ладоней. Атмосфера праздника посреди будней. Только Савельич почитывает газетку в сторонке, щурясь сквозь роговые очки. Старик не мог жить без прессы и вечной шапки-петушка синего цвета с белой полоской. Шутили: он и родился в этом головном уборе.
Когда вошел вчерашний студент, шум стих, уныние повисло в духоте пространства. Застал врасплох. Они подкарауливали, а он зарулил напрямки, в разгар веселья. Нежданчик. Спутал карты. Сейчас атаковать нельзя, всех сфотографировал, настучит начальству.
Павлуша осмотрелся, прошелся, посвистел в гнетущей тишине. Поглазел на газету Савельича, еще посвистел. Народ притаился, следил за каждым шагом непрошеного гостя. Кто с откровенным злорадством, кто с опаской. Действует, как соглядатай, вынюхивает. Фалей подошел к столу. Играющие положили доминошки, кулаки напряглись. Турнуть бы мальца, но стоит повременить и действовать хитрее.
- А чой-то вы обедаете на сухую? – Павел ловко выудил из-за пазухи бутылку беленькой. Пристукнул по столу, как карту домино.
Мгновенно возвратились шум, гульба, веселость. Наш человек! Давно бы так. Похлопывания по плечу, радость проверенных бойцов алкогольного фронта. Полная реабилитация. У каждого нашлась личная тара, поднесли и проставителю. «Конгресс» замер в ожидании тоста.
- Только тс-с! – Фалей приложил палец к губам. – Я вас не видел, вы меня. За рабочий класс!
Звонко чокнулись рюмки, кружки, стаканы. Каждому досталось по грамулечке. Студент получил амнистию. Стал своим и для руководства и для работяг. Редкостное сочетание. Достигается тонкой тактикой: ухищрения лени снимай, за каждое снятие проставляйся.
- Ну так чо, Макарыч, одолжишь? Едрит твою налево.
- Что ты, Григорий Ефимыч? Я таких денег сроду не носил. Только в день получки, но когда еще?
Бывший мэр погрустнел лицом, словно зачерствевший картофель. Народ молчал в радуге чувств, уже испытывая жалость к раздавленному «титану». Задумался о судьбе. Взлететь можно до облаков, но когда свалишься, отобьешь печенку. Лучше не рисковать. Не лезть на гору, даже на холм. Родная норка безопаснее, теплее, уютнее.
Царенко поставил бутылку перед кассиршей, грустно прошествовал до ближайших полок с алкоголем. Мир замер. Власть может заворожить не только речами, но и жестами, взглядом, усталой улыбкой. Ефимыч взял бутылку дешевой водки, прибрел обратно к кассе. Оплатив товар, бывший мэр понуро вышел из магазина. Закрывшись в машине, он срочно залил позор, ополовинив посуду.
Люди выходили из супермаркета, останавливались, косились на мэрскую тачку. Разглядывали, перешептывались, пересказывали встречным случившийся конфуз. Свидетели соревновались за право первыми изложить подробности.
Накативший хмель вернул Царенко решительность. Машина рванула с места, точно спринтер с выстрелом стартового пистолета.
Продолжение - http://proza.ru/2023/07/27/617