На день железнодорожника они опоздали. Мотодрезина, забитая путейцами зашла на станцию поздним вечером. Отгремев на стрелочных переводах, она тихо вползла в путейские мастерские. Святой день для железнодорожников закончился. А ему было всё равно, Лёне нет, и он спешил в клуб, торопя Егора. Станционная громкая связь молчала, затем заговорила, но Айгуль в ней не оказалось.
Зинка была одна и в строгой железнодорожной форме ждала Василия.
- А Василь де?
- Ругается с диспетчерами. Сильно ругается.
Лёня моментально скрылся в купе, крича оттуда: - «А умники в общаге, Зин?» А Егор молчал и любовался Зинкой.
- Чёго вставился, Егор? Тебе пацанва телефон оборвала. Футбол тама у них намечается.
А об Айгуль ничего. Как будто её на станции не было. О Вовке с Сашкой всё, а для него ничего. Зинка скрылась на кухне и загремела с психу тарелками, затем словно услышав его, рубанула оттуда наотмашь.
- В летнем кинотеатре она. С подругой! Беги, може успеешь!
Леня ещё пялил на себя платок, а он был в кинотеатре. Зал был полупустой, и он увидел их сразу. Они сидели в первом ряду, одни и она, почувствовав его, обернулась.
- Егор!
- Айгуль!
Они сидели молча, потом шли между домами, и подруга их не покидала. Он злился на неё, а она, ухватив Айгуль за руку, старалась увести её в сторону. Они прошли клуб, где Леня с Надькой танцевали. Затем зацепили часть общежития и там, как в ж.д клубе было весело. Прошли летучку и в ней Зинка с Васей пили чай. У них ладилось, а у него с Айгуль нет. Газета «Гудок против газеты «Правды», познакомившая их зимой, сейчас терпела полное поражение.
Те же вагонники тормозили тот же самый пятый путь, также разрывалась громкая связь и те же блики станционного освещения освещали их лица, одежду и её летнее платье с босоножками. Всё было так, только не было снега, пурги и она не пряталась у него на груди от сильного встречного ветра. На подружку он не смотрел, он просто её ненавидел. Дом её приближался, и прощаться с ними он не стал. Просто остановился на дороге и молчал, а они уходили. Старый город победил. Он пробрался в летучку связи и старался не шуметь, но Зинка его услышала.
- Егор ты с гулянки?
Хотелось бросить футбол, станцию и уехать не домой, а туда в пески к казашке, а может на побережье Каспийского моря. Расплатиться червонцами веером в вазе вместо цветов и жить в номере люкс в своё удовольствие. Купаться в холодном море и улыбаться официантке из элитного ресторана. Но планы рушились и Айгуль в желтом свитере, укутанная в пуховый платок зимой, стояла перед ним, словно портрет Ленина в столовой.
- Егор, ты живэй? Тута мы с Васей отлучимся на квартиру. До утра ты за главного!
- Да идите уже!
Зинка с Васей ушли, затем появились умники и чуть погодя Лёня. Егор к ним не вышел, а Лёне в купе нагрубил.
О них напечатали в газете. Не в центральной прессе, не в «Гудке», а в дорожной газете, в которой черным по белому были пропечатаны они. Егор вчитывался и в который раз гордился собой, Леней, дедом и Жолдас для него был главным. Владимир Ильич делал лицо равнодушное к славе на трудовом поприще вверенной им линии связи, но, вырезав статью из газеты, отослал её маме первым. Лёня поддел.
- Вот, умник, меня еврюгой обозвал, а тута первый! Далеко пойдёшь, товарищ!
Впервые Вовка смутился.
- Маме приятно будет, Лёня. Ты ведь не знаешь, каким я у неё бандюганом был.
Вовка менялся. Царь - город был забыт и в речи его он отсутствовал напрочь. Неделя подходила к концу, Айгуль он не видел, только голос её над станцией напоминал о ней. Она была наверху в помещении дежурного по станции и вбежать к ней запросто, он уже не мог. Трудно было ночью, голос её будил его и смеясь над ним затухал в Старом городе. «Он терский казак и негоже ему за юбкой виться» Он успокаивал себя и засыпал мучительно и долго.
Приближался футбол, и он был знаковый. Прошёл дождь и у ворот появились лужи. Он видел Айгуль, она была с подружкой. Они стояли за воротами прямо перед ним, и сетка футбольных ворот скрадывала их одиночество. Не хотелось играть и от их взглядов тяжелели ноги. Тяжесть преследовала его, затем перешла в мяч, и он не слушался его.
- Егор, что с тобой?
Сын начальника, тощий не в отца успокаивал его.
- Играй, Егор, играй!
А он не мог, хотелось уйти и не позориться. Но игру они выиграли и купались в озере, радовались и сын начальника, его успокаивал.
- Егор, мы знаем, ты привык к хорошим полям, а у нас оно районного масштаба.
Ему хотелось переубедить его и дело не в поле, а в Айгуль. Впервые появившись на футболе, она заставила его дрожать, как в далёком детстве перед цыганами. Он вспомнил бабу Тосю, взгляд её, раздевающий догола. Цыган, которых он в детстве боялся. И бабки Тоськины слова «Это у него по крови», но выливать испуг мать отказалась. «Господь поможет» И он был согласен с нею. «Ничё, мама, прорвемся».
Уезжала летучка вечером отдохнувшие и шумные они сразу улеглись спать. Громкая молчала и голос Айгуль отсутствовал. Три месяца прошли как три дня. Они вкалывали. Дед выдохся и его тянуло в тень. Василь забирал Зинку и увозил её в Царь – город. Ездили и они, отдыхали, ночевали в доме колхозника за рубль, а вечером забравшись на «небоскреб» созерцали город.
Накупавшись, с Зинкиными шмотками, возвращались домой в летучку связи. Летучку он считал домом. Заезженные пластинки, Вовкин Битлз и портрет Ленина в столовой, как родной, подмигивал ему глазом. «Вперёд, товарищ! Ещё чуть и Царь - город!» Пошли выходные. Они скупались. Лёня долго выбирал магнитофон в Царь-городе и вернулся с ним довольный.
- Всё, деревня пляшет!
Вовка измывался, но свои покупки не показал.
- Товарищ, магнитофон ваш на побережье Каспийского моря, а на трусы вам с Сашкой премии хватит.
Уже виднелся Царь - город, оазис был настоящий, а не нарисованный и они постепенно въезжали в него. Обедали в столовой. Лёня, воткнув ложку в сметану, удивился.
- Блин, не падает, стоит как будто замурованная. Вот, что значит обеспечение по первой категории!
Летучка собиралась в обратный путь. Карпенко заказал маневровый тепловоз и с Жолдасом подбивал итоги их восьмимесячного мыканья по пескам.
- Волчары тряпочные, завтра уезжаем. Чего не докупили, докупаем и домой!
Они скупились, он бережно перебирал подарки: деду болотные сапоги, бабе халат, сестрёнке дорогой лыжный костюм, маме туфли, отцу бритву, а самый дорогой для него подарок- желтый свитер для Айгуль, лежал на дне рюкзака, и он никому его не показывал. Он купил его в первую поездку, как память о их встречах зимой на ветру и в жару в бликах станционного освещения.
На перроне он сунет его Зинке, а они умненькие поймут его. Они уезжали из Царь- города, орал на всю мощь Лёнин магнитофон и Арликино Пугачёвой сотрясал летучку и близ лежащую линию связи. Казашка была не одна, рядом на привязи стояли два верблюда и казах, а здоровенный пес прятался за юрту. Они кричали ей, махали, но она застыв на месте ничем им не ответила.
Егору стало грустно, завтра домой, днём торжественная часть и вечером поезд четный на Москву. Объявит ли его Айгуль или другой оператор, он не знал, знал одно, больше он её не увидит. Они уезжали, стоял поздний октябрь и фонари станционного освещения освещали их лица. Зинка куталась, Карпенко раскупорив бутылку водки, говорил.
- Спасибо, таких мужиков у меня не было!
- Жолдас всех разогнал, вся дорога его боится.
- Леня, хлопчик ты наш гарный, Жолдас самый добрый у нас и за начальника у нас будэ, а Карпенко на повышение пойдэ, во шо вы натворили.
Зинка, раскрыв сумку с тормозком, подносила закуску каждому, а у Владимира Ильича в глазах стояли слёзы. Сопел Карпенко, а Егору приходилось труднее всех. Он искал глазами её. И когда поезд тронулся и в окне появилась летучка связи они разом прилипли к окну. Под фонарем стояла Айгуль. Егор схватив рюкзак кинулся к выходу и споткнулся. Его моментально придавили к полу, он сопротивлялся, мычал и даже вытащил их троих в тамбур.
- Егор, она сосватана с детства, и парень ее в армии. Отец запретил ей с тобой встречаться. Зинка говорила.
Лёня дышал ему в затылок и не ослабевал хватку.
- Егор, не дури! Приедем домой напишешь письмо, я адрес знаю. Ты девке из общаги нравился, зря не пошёл, а она просила.
Вовка висел на ногах, и он придавленный Лёней с трудом его слышал.
- Всё, отпустите меня!
Пацаны спали, Лёня похрапывал. Он долго смотрел в окно, вспоминал Айгуль, фонарь у летучки связи и глаза её – мамкины, синие, как озера в миражах перед Царь – городом.
Все пройдет, и зимними порошами.
Заметет прошедших весен нить.
Все равно ты самая хорошая.
И тебя немыслимо забыть.
(Сергей Баруздин)
...
Конец