Всего три цвета: слепяще-белые камни, изнуренная солнцем зелень и безукоризненно лазурное зеркало залива. И две человеческие фигуры на древних критских камнях: Отпускники из Германии. Эвелин – высокая, стройная, черноволосая, в период между отпусками она вообще-то медсестра из берлинской «Шаритэ». Вторая фигура – несколько менее стройная – принадлежит мне. Не знаю, почему нас сегодня занесло именно в это место – путешественников, не связанных с турфирмами, всегда куда-то заносит: ведь именно так они собирают бесценную мозаику впечатлений.
Итак, всего десяток миль по адреналиновому критскому серпантину – и вот место, ради которого мы сегодня покинули тенистую сень террасы у бассейна в отеле и шумную компанию свежеобретённых друзей-приятелей. Всего каких-то три с половиной тысячи лет назад здесь стоял над морем – нет, не дворец, не храм, не стадион – всего лишь городок или даже посёлок под именем Гурния. Не знаю, кто из греческих богов отвечает за это место, но он сегодня явно вознамерился доказать нам, что эти руины таят в себе ничуть не меньше, чем дворец царя Миноса, Гортинский амфитеатр или Храм Аполлона Дельфиния. И мы оба поняли это почти мгновенно по прибытии: именно здесь мы не услышим и не прочитаем о Древней Греции – мы её почувствуем. Хотя вначале, как водится, оба защелкали затворами, старательно превращая в пиксели залив, и каменные квадраты фундаментов бывших домов, и прямые узкие дорожки между камнями, и тоненькие, объеденные козами деревца, и друг дружку.
Калимера – протяжно вздрогнул нагретый воздух. Я вопросительно глянул на свою спутницу. Вообще-то берлинке не свойственно изъясняться по-гречески. Но это греческое приветствие кто-то то же произнёс.
Обведя глазами пространство вокруг, я обнаружил рядом с нами совершенно постороннего кота. Явно местного уроженца. Кошки на Крите настолько худы, что кажутся двухмерными. А этот еще умело мимикрировал, укрывшись в пёстрой тени листвы оливкового дерева. И тем не менее поприветствовал нас именно он. При этом мы ничуть не удивились. Калимера, - повторил кот, а затем заговорил на понятном языке, но я не могу сказать, на русском или на немецком. И Эвелин, и я просто понимали говорливого кота. Подозреваю, мохнатый туземец передавал образы своим случайным слушателям непосредственно в мозг, минуя ставшие вдруг излишними уши. Здесь не всегда были эти молчаливые руины, - продолжал наш самопровозглашённый гид.. Здесь жили. Такие, как вы, и такие, как я. И я помню, кто где жил, чьи дети играли со мной тогда, когда на этих каменных лентах фундаментах стояли дома. Помню, кто меня гонял просто из-вредности. Помню, как стучал молот по раскалённому докрасна железу вон на том краю городка – там стояла кузница. Я боялся хмурого кузнеца и его тяжёлого молота. А тут, совсем рядом, весёлый бородач крутил гончарный круг, из мокрой глины получались отменные горшки, в которые потом я мог залезть. Но сперва прокатиться пару оборотов на этом манящем круге, перемазаться глиной и улететь с громким мявом в направлении стены. А вот туда, на околицу, парень провожал девушку. Чтобы она не озябла в тоненьком хитоне в прохладный вечер, он набрасывал ей на плечи свой просторный пеплос. Они шептались о чём-то, а мне оставалось лишь тереться о девушкину ногу. А вот там – за большим домом – местные жители собирались, чтобы воздать хвалу Зевсу Тучегонителю и вымолить наконец долгожданный дождь. Да, я долго здесь жил – сколько отведено котам. И во всех своих последующих жизнях – а их было немало – я мечтал вернуться именно сюда, в этот белый городок над голубым заливом. И кем я только не был: и финикийским пиратом, и японским самураем, и вороном в Тауэре, и старшим майором НКВД на Лубянке, да мало ли кем!. Дольше всего пришлось прожить в облике могучего дуба у Рейна – скука смертная, зато в нормальном климате. Но вот я вернулся, и снова кот, и снова здесь – но в Гурнии уже не живут люди, только археологи и туристы сменяют друг друга. И я хочу, чтобы они хоть чуточку поняли, почему меня три тысячи лет тянет к этим камням.
Кот замолчал. Или вообще здесь не было никакого кота. И кто-то другой провёл нас по мосту времени туда, в глубину, но не чёрную, а раскрашенную яркими красками. Греция для нас больше не была древней, но живой: с её людьми, её богами, её котами. А может, надо всего лишь уметь пристально всматриваться, и увидишь невидимое.
© Сергей Олегов, 2022