...-Молодцы! Настоящие солдаты! Все сделали быстро и точно! - Константин Фёдорович поставил щербатую глиняную кружку на пенёк, торчавший рядом с низенькой лавочкой у крыльца, - Так что же теперь? Чайку на дорожку, господа, да с Богом?
Про "быстро и точно" он, конечно же, пошутил, но похвала его мне отчего-то была приятна.
-Только мне покрепче заварите, - заказал Мишка, доставая сигарету, -И ещё сахара три ложки!
Старик усмехнулся и, согнувшись спиной, пошел в избушку.
-Пирог, -я ткнул Мифодия в плечо, - не наглей! Не к тете Дусе, родной, приехал...
-А чего я такого сказал-то? Он же сам спросил…
На пороге вновь появился Константин Фёдорович и поставил на лавочку две алюминиевые кружки с дымящимся чаем и металлическое блюдечко с куском сахара и щипцами.
-Угощайтесь, вьюноши.
-То есть? –поинтересовался Михей, рассматривая предложенное. А я, сев на лавочку, взял в руки и то и другое, припомнив как колола такой сахар моя бабушка.
-Бери! – разделив сладость на несколько частей, предложил я ему. – Константин Фёдорович, возьмите!
-Спасибо, солдат. Но лучше сами не зевайте, а то… кипяток быстро остынет на воздухе.
Мишка тотчас уселся рядом со мною и, запихнув в рот самый большой кусман, стал шумно прихлёбывать из кружки.
-Крестики нательные надели? – поинтересовался у меня старик.
-Одели, - кивнул я, осторожно отпивая горячее.
-Не снимайте, судари мои, и все обойдется у вас…
-А вы? Не снимаете никогда?
-Снял как-то однажды и тем отступил от нашей Веры Православной, -горько вздохнул он, - Вот потому и оказался здесь средь берез да сосен…
Мы переглянулись с Мишкой. Загадка на загадке.
-Давно? –хрустя уже вторым куском сахара, спросил Михрюн.
-Давненько... ещё в бытности моей по службе в Санкт-Петербурге.
-Где? – Мишка аж поперхнулся.
-В Ленинграде, историк, -отозвался я и внимательно посмотрел на Константина Фёдоровича.
-В Санкт-Петербурге, -повторил он тихо, встретившись со мною глазами, -Любовь великая меня не сее действо толкнула и я ее… тоже. Вместе и поплатились за это.
Миф хотел было задать какой-то вопрос, однако я пресек дальнейшее, вставая:
-Спасибо за чай. Нам, наверное, ехать пора.
-Правильно, - кивнул старик, - дело к вечеру идет, а пока по незнакомой дороге до сплава доедете… - он махнул рукой, - Так что сегодня вы вряд ли сюда возвернетесь. Заночуйте на базе. Но завтра с утра уже полный день отработать надо будет…
Я кивнул, поднялся в рост и легонько пнул расслабившегося Мишку ногой – вставай.
-Чего ты? –обиженно спросил он, но кружку все же оставил в покое.
-Двигаться надо, мистер Пирогов.
Когда мы с ним шли к машинам Пирожок разворчался как барсук:
-Чаю попить толком не дал… Я горячего хотел… Передохнуть хоть чуть-чуть… А ещё друг называется… Вставай, пошли… Как что случилось, прямо!
-Не случилось, но могло! –буркнул я, бросая взгляд через плечо на избушку, -И что бы ты нас ещё в какую-нибудь историю не затянул своими глупыми вопросами, я тебя и увел...
-Почему глупыми?
-Ты же хотел у старика про его любовь спросить, да?
-А че такого? Интересно же… для опыта.
-Любопытной Варваре по фамилии Пирогов все время по соплям достается и ее опыт от этого не становится больше. Егора ты чуть до белого каления не довел, пуделя местного куцего дразнил и джинсами поплатился, начальнику базы хамил, а теперь еще и в душу чужую решил с ногами немытыми впереться…
Мишка насупился и замолчал. У машин мы остановились и закурили. Константин Фёдорович все так же стоял на крыльце и улыбался нам издали.
-Мишаня, -тихо спросил я, пуская дым вниз, -ты блюдечко-то с сахаром не рассмотрел?
-На фик и зачем? –удивился он, продолжая хмурить лоб, -обычная посуда же…
-Серебро это старинное.
-Да ты чё? – он округлил глаза, но я продолжил:
-Я разглядел. Там гравировки одна на одной по всей плоскости. Вроде бы как листья и цветы, что ли… Ровно в середине блюдечка этого вензель с буквой «А» и римской двойкой, но и это ещё не всё. Не падай только! По ободу идет надпись шрифтом чудным каким-то - «К.Ф.Вяземскому за храбрость и безупречную службу.1876г.». Да не оборачивайся ты, балда! Садимся по машинам и поехали…
Я видел, как Пирога просто подмывало поглядеть на хозяина избушки, а может даже ещё и крикнуть от радости – «а что я такое зна-а-а-ю!» Однако тут главное было не дать Михрюткину разгуляться и быстро его упаковать в кабину «Урала», что и было мною сделано без лишних телодвижений. И лишь когда он открыл дверь и заскочил на подножку, я обернулся к Константину Фёдоровичу, кивнул на прощанье и приложил руку к воображаемой фуражке.
-Лёх? – позвал Мишка сверху из кабины.
Я обернулся к нему.
-Ты слышишь?
-Пирог, кончай ты про собаку свою. Надоело уже…
-Это не Куцый, - шепнул он, -Где-то тут песню поют хором.
-Час от часу не легче, - усмехнулся я, -И какую? «Чебурашку»?
-Дурак ты глухой, - он разозлился и завел машину.
-А ты слепой! Что под носом у тебя и не видишь…
Мишка зыркнул на меня и, включив передачу, дернул тягач с груженым прицепом вперед одновременно запевая во всю глотку:
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши деды?
Наши деды — славные победы,
Вот где наши деды!
Дальше уж слушать я не стал и бросился к своей машине, чтобы не отстать от солиста-вокалиста хора мальчиков при Женском общежитии мосье Пирогова, который уже топил по дороге вопя при этом на весь лес второй куплет:
Солдатушки, бравы ребятушки,
А где же ваши жены?
Наши жены — ружья заряжены,
Вот где наши жены!
Наши жены — ружья заряжены,
Вот где наши жены!...