Я думала увидеть почтенного старца - мужественного, седого, немногословного с проницательным взглядом и прекрасной осанкой. Что ж, с немногословностью я верно угадала. А вот с остальным...
Дверь мне открыл молодой мужчина красоты такой ослепительной, что я зажмурила глаза. Потихоньку открыла их и перевела дыхание. Я забыла, что мне надо бы смутиться и не рассматривать этого Гришку настолько пристально, но сил не хватало на показное равнодушие. Сердце мое колотилось, а я, завороженная и мгновенно очарованная, в упор пялилась на идеального редактора (если это был он, конечно). В горле пересохло от лицезрения такой красоты: угольно-черные, мягкие на вид волосы, внимательные глаза настолько темные, словно сама безлунная ночь одолжила Гришке клочки тьмы, аккуратный нос и четко, красиво очерченные губы, по которым мне сразу же захотелось легонько провести пальцем. Его фигуру скрывал свободный спортивный костюм, но я была уверена, что под ним обнаружится тренированное, подтянутое тело.
- А, кхм, - остроумно сказала я, не зная, как и что мне говорить. Я от Аркадия? Я с романом? Я за помощью? Не могли бы вы прочитать мою книгу?
Я ждала, что Гриша скажет хоть слово, поможет мне, но он как-то по-детски скорчил забавную рожицу и протянул руку. Я почему-то сразу поняла, что мне надо отдать ему рукопись и убираться восвояси.
- А, да. Вот написала. Буду признательна, если... - договорить я не успела. Гершкович взял мой роман и захлопнул дверь перед моим носом. Я вздрогнула от громкого "бам" и решила слегка обидеться. Подумала, обиделась еще больше, хотела гордо постучать в дверь и забрать рукопись. Даже руку подняла, но потом вспомнила свои мучения по поводу своей то ли гениальности, то ли бездарности и передумала.
- Буду вам признательна за конструктивную критику, - громко сказала я закрытой двери, на которой был нарисован красивый золотой павлин с безумным взглядом (если этот Гришка такой чудак, может быть он стоит у двери и прислушивается, ждет, когда я уйду?), - до свидания, - помедлив, добавила я и неторопливо, не поворачиваясь к двери спиной (чего я боялась? что редактор выскочит и огреет меня по голове моей же рукописью?), пятилась по неровной асфальтовой дорожке. Конечно же я не опасалась этого Гришки, мне просто интересно было рассмотреть кафе.
Сделано оно было на совесть - красивое, величественное, сразу видно - не просто забегаловка. Строили его с любовью и фантазией, одна дверная ручка в виде птичьей лапы на двери многого стоит! Но почему оно закрыто? Почти центр города, хотя эта улица Тургенева и тихая, не очень людная, но рядом шумный бульвар Гагарина, где всегда прогуливается толпа желающих вкусно поесть и хорошо выпить. Несколько шагов в сторону и вот он, "Золотой павлин" во всей своей красе! И закрыт! Как такое может быть? У хозяина закончились деньги и на мебель уже не хватило финансов? Я снова подошла к двери и попыталась рассмотреть внутренности кафе сквозь затемненные стекла окон. Сначала я ничего не увидела, а потом в глубине зала появился огонек и неторопливо, угрожающе (почему-то я ясно поняла, что он ничего хорошего он мне не предвещает) поплыл к окну, к которому я почти прилипла носом. Мне вмиг стало так страшно, что я тихонько взвизгнула и понеслась прочь как испуганный заяц. Быстрее, к людям и привычной жизни без роковых красавцев и заброшенных кафе.
- Он что, немой? - строго спросила я Аркашку на следующий день.
- Кто?
- Твой Гришка Гершкович! - крикнула я.
Аркашка посмотрел на меня пустыми, мутными глазами. Вертлявому снабженцу было не до тайн и загадок, что-то там у него сильно не сходилось по бензину, и неожиданно бледный и слегка растерянный Аркашка жевал кончик ручки и воздевал глаза к небу, словно в поисках помощи.
- Отстань. Вполне себе говорящий, - сквозь зубы все-таки процедил Аркадий и умчался в гараж.
- Говорящий. Как попугай? Или разумнее? - вздохнула я и тут, с огромным опозданием поняла, что этот Гришка - говорящий попугай - не сказал мне (да он и рта не раскрыл!), когда мне приходить за результатом. Сколько дней он будет читать мой роман? Или это будут недели? Или даже месяцы? А если у него этих рукописей - полное кафе? Когда мне идти за ответом?
Я думала наведаться в кафе через неделю, потом решила, что это слишком рано и надо подождать недельки три, но нетерпение ело меня поедом и через десять дней я отправилась за своей рукописью и приговором.
Что он скажет, да и скажет ли? Рассмеется мне в лицо и велит выходить замуж и рожать детей? Или строить карьеру и не думать о глупостях? Или же он поцелует мне руку и поздравит с несомненным, грандиозным успехом? Мысли теснились в голове, дрались между собой и вопили, стараясь перекричать соперницу:
- Ты гениальна! Ты лучшая!
- Ты бездарна! Беги в магазин за тортом, обожрись и рыдай!
- Ты - открытие этого года!
- Ты - позор года!
Я сжала виски ладонями и самая разумная мысль наконец-то смогла пробиться на поверхность словесного шторма:
- А с чего ты вообще взяла, что этому Гришке Гершковичу можно доверять? Да, Аркашка посоветовал. Но... ты уверена?
В точку! Моей уверенности кот наплакал.
В таких вот раздрае и волнении я и пошла в кафе "Золотой павлин".
Один стук в дверь и Гришка Гершкович распахнул ее так стремительно, словно он знал, что я приду. Я и слова не успела из себя выдавить, как "говорливый" редактор кивнул, исчез и появился через минуту с моей рукописью в руке. Отдал ее мне, снова кивнул и захлопнул дверь.
"Вот ведь свинья!" - обиделась я, но крикнула в закрытую дверь:
- Спасибо!
Подождала ответа. Его не было. Тогда я вспомнила, что редакторам обычно платят и снова заорала:
- Сколько я вам должна?
Ответом мне стало воронье карканье и воронья же мерзкая, щедрая белая капля, прилетевшая с небес на рукав новой блузки.
- Чтоб тебя кошка сожрала! - выругалась я и побежала на бульвар, где были скамейки, и где я могла спокойно посмотреть, что же мне надо исправлять в моей рукописи.
Через полчаса я сидела в кафе и ела самое большое пирожное, которое можно было найти в нашем городе. Я не знала, праздную ли я свою победу или же это жестокое поражение заставляет меня отламывать большие куски пропитанного сиропом, густо намазанного кремом бисквита, и жадно их есть, запивая все кофе со сливками, мороженым, зефиром и шоколадом (после того кофе с пирожным я очень долго не могла даже смотреть на витрины кондитерских). Моя рукопись... Да, Гершкович ее внимательно прочитал. Так внимательно, что некоторые запятые были обведены красным фломастером. Какой может быть вред от запятой? Даже если она лишняя? Зачеркнул бы, и дело с концом! Но он аккуратно заключил их в ровные кружочки. Да, что там запятые! Некоторые страницы переливались всеми цветами радуги! Редактор не пользовался лишь красным цветом, в его арсенале был большой, штук в тридцать, не меньше, набор фломастеров. Почему, во имя Маркеса, Конрада и Фаулза, Гришка обводил, подчеркивал, вымарывал слова, предложения и фразы разными цветами? Что бы это могло означать? Я почему-то была уверена, что возвращаться и спрашивать этого "говоруна" абсолютно бесполезно, поэтому я просто доела пирожное и продолжила листать рукопись.
Были в ней и страницы, которые ласкали мое самолюбие нетронутым, идеальным черно-белым видом. Они подтверждали мое право на талант и желание печататься. Я радовалась, перечитывала свой текст, который уже не был вполне моим, он принадлежал бумаге и людям, которые его прочитали. Идеальный текст? Если верить Гришке Гершковичу - да. Но после этого пира для моего самолюбия снова начинались разноцветные, непонятные правки.
Я купила и залпом выпила бутылку обыкновенной воды, иначе бы я просто не смогла отлипнуть от стула, и поплелась домой. Мне надо было решить, что же я буду делать? Насколько я могу доверять Гришке?
Я думала, мама скажет свое обычное про судьбу, а папа избежит прямого ответа на мой вопрос - стоит ли или не стоит барахтаться дальше, но мои родители меня удивили.
- Бери отпуск и работай над книгой! - неожиданно твердо велела мама. Слово "книга" она произнесла с таким благоговением, словно от моей писанины зависела судьба мира.
- Бери за свой счёт, о деньгах не переживай, - также уверенно приказал папа и ласково погладил меня по голове.
Я подумала, на всякий случай спросила совета у Ирки и какой-то Интернетной гадалки, написала заявление на отпуск и засела за работу.
Две недели я читала и исправляла, не поднимая головы. С утра до позднего вечера я корпела над рукописью, пытаясь понять, что же не так со словами, предложениями и чертовыми запятыми. Мне стали сниться слова, гневные, разочарованные читатели и гении мировой литературы: Габриэль Гарсия Маркес укорял меня за повторы однокоренных слов, Джозеф Конрад ставил в вину длинные, цветистые, нудные описания, а Джон Фаулз издевался над излишней жестокостью сюжета. Я просыпалась в ужасе и страхе и поняла: еще немного, и я сойду с ума. Последние страницы рукописи я исправила кое-как, особо не вчитываясь, не думая, доверилась своей интуиции также, как и Аркашкиному редактору.
Я распечатала исправленный роман, вздохнула, любуясь его пока красивым, черно-белым видом и отправилась к Гришке, которые своими правками напрочь выбил из меня романтический, почти влюбленный настрой, оставив лишь холодное, почти отчаянное "почему?"
Гришка, как и в мои прошлые визиты, казалось, ждал меня у двери, молча взял рукопись и привычно захлопнул дверь.
- Хам! - прошипела я золотому павлину на двери и убежала.
Родители настояли, чтобы остаток отпуска я провела у моря, без книжки, без блокнота и ручки, без мыслей и тревог. Только вода, солнце, легкий флирт с загорелыми юношами, горячая кукуруза, вечерний шашлык и походы в кино на слезливые комедии, обязательно заканчивающиеся свадьбой. Я снова послушалась, уговорила подругу Ирку поехать со мной и, как мне кажется, то был самый лучший отпуск за всю мою жизнь. Оказывается, чтобы хорошо отдохнуть, надо всего лишь опустошить свою голову. Вывесить все мысли и тревоги на бельевую веревку, просушить их, промыть дождиком и забыть о них. Хотя бы на пару недель.
Я вернулась домой посвежевшая, бодрая и сильная, уверенная в том, что никакой Гришка Гершкович не сможет испортить мне настроение своими придирчивыми правками.
Продолжение следует завтра
Все герои и события выдуманы, все совпадения случайны.
©Оксана Нарейко